Аннотация: Любимые города- там где жил и работал или бывал по прихоти судьбы
Любимые города, ХХ век.
УФА
Хочу написать про свой двор на улице Аксакова, в Уфе. Система дворов установилась во многих городах России, Грузии, Армении и др республиках. Несколько частных и общих домов, окруженных псевдо-забором и объединенных общим туалетом, расположенным в самом укромном месте.
40ые-50ые годы прошлого века. У нас во дворе было два одноэтажных дома. Один, принадлежавший трем семьям - нашей семье, а "в другом крыльце" жили еще две семьи. В другом доме жили тоже несколько семей. Внутри двора стоял двухэтажный кирпичный дом с двумя лестницами в одном подъезде. Здесь жили как минимум четыре семьи. Самый большой двухэтажный и двухподъездный дом стоял в глубине двора. За его спиной скрывался задний двор с сараями и двухочковым туалетом. Итого более двадцати семей составляли государство - двор Аксакова. Жили в основном дружно. Взрослые воспитывали всех детей - своих и чужих тоже. Драк почти не было, но несколько хулиганов и один известный на всю Уфу бандюга, жили здесь же. Они не позволяли себе лишнего во дворе, потому что любая мать семьи могла врезать особо шумному по первое число, не взирая на "титулы". Детвора играла дружно в разные игры, начиная от "лямги" ("лямда"), 11 палочек, прятки и кончая волейболом. Сарай, замыкавший двор - он практически служил оградой задника двора - был любимым местом наших мальчишеских игр. Даже не сарай, а его чердак, где хозяева хранили инструмент, сено, иногда сундуки...Мы свято верили в то, что ничего оттуда брать нельзя. Но игровое место было замечательное, например, пиратский корабль. Там же во время войны мы втихаря курили бычки от "казбека", которые собирали в соседнем госпитале. Мы туда ходили чем-то помогать, а в основном поговорить, послушать и разживиться, если повезет, коркой хлеба. Сознаюсь - голод был не главным, хотя действительно после завтрака из чая и хлеба с солью, надо было ждать до позднего вечера, что покушать поплотнее. А днем не полагалось, ладно если кто из соседей не угостит. Особенно нас баловала Жамиля-опа из дома напротив, где жили все наши основные друзья. А еще мама Бори (тетя Нина) иногда звала нас двоих к себе на работу в ветеринарное учреждение и тоже кормила чем-то, чем кормили зверюшек. Не помню что это было, но отвращения не было. В школе первые годы войны прикрмливали американскими консервами (тушенка) и чем-то сладким (забыл). Была нетрудная (для меня) учеба, первая влюбленность (первый класс!) в Галю К (помню ведь), которую иногда провожал с разговорами до дома на параллельной Зенцова, разные игры, жуткие истории, которые рассказывали друг другу на печи...
Хорошо, просто замечательно, что не было телевизора и вся детвора прекрасно развивала свое воображение, слушая по радио детские передачи.
Двор жил жизнью всех остальных соседей - дни рождения, майские праздники, ноябрьские, Новый год...А день Победы вообще была фантастика. Двор воспитывал в жителях терпимость к другим людям, уважение, сострадание, оптимизм... Итак - семья, дом, двор, РОССИЯ.
Ленинград.
Как заноза в пямяти душевное выступление Ширвиндта-старшего. Давеча они с сыном вели передачу об актере Евгении Евстигнееве. Это тот, который "Вечер в Гаграх", чечеточник и много-много других любимых ролей великого актера и артиста. Так, рассказывая о нем, Ширвиндт вспомнил, как Евгений звонил ему раз в неделю во вторник или среду утром и, не выдавая себя, говорил в трубку типа "Готов?". "М-г-м", не выдавая его и себя, отвечал Ширвиндт-старший. И они через короткое время, утром встречались в условленном месте и шли в рюмочную. "Сейчас там грузино-армянско-еврейское что-то, а в наше время в этом полуподвальчике наливали тебе 75 грамм и давали простенькую закусь, типа кильки на черном хлебе". Они не торопясь это выпивали, закусывали, долго обсуждали разные события и потом неимоверно счастливые шли по домам и далее на работу. И так каждую неделю, несколько лет. Вот что вспоминают настоящие люди, а не всякую хрень.
А в связи с этим рассказом я вспомнил Ленинград, где у меня было четыре любимых места, которые я посещал всегда, когда выдавалась командировка. Это (если считать от вокзала) рюмочная на Невской, пирожковая на Невской, Русский музей на Инженерной и БДТ на Фонтанке. Все сплошь интеллигентные места.
Рюмочная помещалась тоже в полуподвальчике (я заметил, что многие истинно честные места находятся в полуподвальчиках). Туда ведут три или четыре каменные ступени, ты входишь туда не торопясь, с чувством собственного достоинства. Здесь тебя не встретит отвратительный застоявшийся запах общепитовской забегаловки. Узенькие всегда чистые полочки вдоль стен - это и столики на уровне "если кушать стоя". Стульев естественно, нет. Нет и пьяных криков. Все чисто, светло и уютно. Мы обычно ходили сюда с Явно (Явно Абрам Хаимович), старейшим Инженером с большой буквы из НИИЭФА, который курировал систему управления ударным генератором. Этот генератор делался для нас и я представлял в НИИЭФА наш институт. Мы странно подружились с Явно. В институте я его доставал тысячами вопросов, он мне отвечал немного лениво, явно (Явно!) уставая от моей щенячьей любознательности. Как-то он совсем обалдев от меня, уже днем, сказал мне, что сегодня он поведет меня в комнату отдыха на Невской. Я был страшно заинтригован, и мы попилили, поскольку от НИИЭФА до Невского ехать очень долго... Так я познакомился с водочной. В первое наше посещение я нечаянно оговорился и назвал его отчество "Абрамович", хотя оно было только "слегка созвучно". Он тут же среагировал и за второй 50-и граммовой обратился ко мне - Нариману Абдрахмановичу с торжественным словом: "Уважаемый Нариман Абрамхамович...". Я смеялся долго. Так было все сделано красиво, по-Ленинградски. Тут мы и подружились, хотя он был старше меня лет на тридцать. В следующие приезды мы с ним обязательно посещали эту рюмочную, где он просвещал меня в области науки и техники. И много - политики.
Пирожковую я полюбил сразу и навсегда. Таких как я в Ленинграде было миллион и поэтому единственное неудобство состояло в том, что приходилось минут 10 (не более) стоять в очереди. Зато чем ближе ты подходил к прилавку, тем более в тебе становилось убеждение, что скоро будет хорошо. Пирожков было сортов семь-десять. Мясные, капустные, с яйцом и луком, с рисом, с картофелем и жаренным луком, мясные с рисом, грибные...Набираешь целую тарелку с расчетом, что и ужинать будешь пирожками. Видит бог, в этом заведении работали люди, любящие не человечество, а тебя индивидуально. Обожаю мамины пироги, выпечку жены, растегаи сестры, Лилин большой беляш...Но пирожки из той пирожковой стоят особняком. Они были между домашним и "высшим ресторанным сортом". Как славно после нескольких разных пирогов, слегка осоловевший от большого количества вкуснятины, выйти на Невский и закурить. Сейчас даже в уме не могу совместить эту еду и сигарету. А тогда был кайф.
Русский музей это мой музей. По мне - Эрмитаж официозен (интересен, конечно). А Русский музей уютен. Каждое посещение музея я начинал с зала, где была картина "Дневятый вал". Как-то раз я напоролся на экскурсию, точнее она пришла, когда я сидел и смотрел на картину. Я смотрю картину без задания. Гляжу, потом поверчу голвой туда-сюда бесцельно, потом смотрю детали, потом смотрю, забывая, что я делаю и вообще не видя картины... Как-то я обнаружил, что волны в картине нарисованы неправильно (мне так показалось). Вот я спросил у экскурсовода, которая читала лекцию об Айвазовском - "А почему это волны нарисованы неправильно?". Она не уничтожила меня взглядом, не разразилась на меня, а просто сказала, чтобы я походил вдоль стены и нашел точку, где волны кажутся нарисованными правильно. Она меня зацепила надолго. Свой каждый приезд я искал эту точку и не мог найти нужного ракурса... Это отдельная история, я напишу об этом расказ. В каждом зале музея у меня были любимые картины. Какие же славные вечера я там просиживал. Были картины, которые я начинал рассматривать нечаянно. Помню "Переход через Альпы" Сурикова для меня начался с того, что я вдруг обнаружил, что конь под Суворовым сейчас заскользит и обрушится в пропасть, куда уже на своих пятых точках понеслись русские солдаты. Они скользили вниз с криками и может с воплями страха и восторга. Эта картина помнится очень большая и вертикальная, так что эффект большой. Эту картину я тоже навещал и всегда испытывал "замирание сердца", глядя на Суворова.
БДТ - театр на фонтанке, о славе которого я ничего не знал, хотя о Товстоногове знал, конечно. В то время. В театр я не ходил на какого-то актера. "Лиса и виноград", "Ревизор", "Пять вечеров", "Ханума", "Идиот"... Последний (Идиот) я невзлюбил, потому что просто не люблю Достоевского вообще. Отношу это к своему невежеству и излишней эмоциональности, но это так. Поэтому, несмотря на то, что там играл сам Кузнецов, больше на него, на Идиота, я не ходил. А ведь в то время там играли и Фрейндлих, и Лавров, Толубеев, Луспекаев, Стржельчик... А Евгений Лебедев, Басилашвили... Какое наслаждение. Но билеты приходилось стрелять каждый раз, потому что в кассе их никогда не было. Места обычно были далеко, но это не мешало потихоньку входит в действо на сцене, забывая обо всем.
Всех четверых разных и очень похожих я люблю и сегодня. Хорошо бы реализовать на старости лет этот квартет "Ленинград".
Тбилиси.
Встретил в Интернете что-то рейтинговое - Тбилиси оказывается самая грязная столица Европы (если Грузия еще Европа). Ну, обидели меня до упора!
"...Название "Тбилиси" происходит от грузинского "тбили" - теплый. Имеются в виду теплые серные источники, в изобилии бьющие в самом центре города.
Наиболее замечательными памятниками Старого города являются крепость Нарикала и Метехский замок. Нарикала - наиболее укрепленная и неприступная в фортификационной системе Тбилиси. Вначале "военная база" носила название Кала (от татарского "скала"), затем добавила монгольскую приставку "нарын" - "малый" и представляла собой оборонительное сооружение с прочными стенами, укрепленными башнями..." (смотри песню о Тбилиси)
Грузия в моем сердце занимает совершенно особое положение. Я люблю эту страну и ее щедрых душой настоящих жителей. Я люблю их песни. Сегодня смотрел фильм о Пиросмани (Ника Пиросманишвили), художнике, гениальность которого в его естестве.
Для восприятия любой картины нужна определенная подготовленность. Проще всего реалистам, гениальным художникам, но реалистам. Они дают природу такой какой мы ее видим каждый день, и нам не трудно войти в эту красоту скромной или совсем щедрой природы - Шишкин, Айвазовский, Иванов, Коровин, Репин...имя им не легион, но их много великолепных Российских Артистов Рисунка. Но как только какой-то художник отходит немного от реальности, данной нашим глазам, а через них и нашей душе, мы начинаем сомневаться - хорошо ли это? Самый простой пример - импрессионисты - техника рисунка отличается от фотографической подлинности реалистов. И сразу возникают вопросы. Правда у меня Мане уже "в первом чтении" вызвал просто волну восторга.
Но обращаясь к Пиросмани, скажу: мне он в моей первой с ним встрече не понравился совсем. Грубый рисунок, неестественные позы, застывшая фактура, не воспринимаемые портреты...
И вот где-то между 1970 и 1980 мы с Юрой Г. поехали из Батуми в Тбилиси посмотреть на этот город. Я был полон ожиданий. Мы же в нашем секстете "Ритме" пели : "Тбилисо..." на будто бы грузинском. Я знал, что там есть Тифлис-старый город, Мтацминда - гора над Тифлисом и еще много чего. Я был внутренне готов к восхищению этим городом. И он не обманул моих ожиданий. Проспект Руставели и прилегающие центральные улицы мы обзирали недолго - чисты, уютные... Меня тянуло в старый город. Правда было страшновато, потому что года за два до этого я ехал в ночной электричке из Кутаиси до Батуми и какие-то маленькие пацанчики пробегали мимо и шипели (не кричали, не шептали): "У русская свинья". Можно было, конечно, ожидать от тбилиских бичо и более неприятных действий. Но я потащил друга в Тифлис. И мы не обманулись.
Был прекрасное субботнее утро. Перекусили на вокзале и пошли бродить. И уже часов в 10 утра были в старых районах Тбилиси - в Тифлисе. Люди еще только просыпались. Никому никуда не надо было спешить. Может кто и в церкви пошел. Но на улицах мало прохожих. Удивительно, на мостовой шастают остромордые черные свиньи. Проехала двуколка и пожилой грузин махнул нам, явным чужеземцам очень приветливо: "Гамарджоба!" Мы вдохновились и пошли по улице, которая медленно, но уверенно шла вверх - видно к месту под горой. Вдруг запахло жареной рыбой, мы пошли на запах и увидели около одного из домов жаровню, кстати, очень похожую на барбекюшницу - это шашлычница. Уголья внутри нее источали неспешный, но крепкий жар, на железных прутьях лежали рыбешки, не очень больших размеров, но заметных достоинств. Они не то, чтобы совсем жарились, но пропекались, "продымлялись"... Два старых грузина, один в черкесске, другой в белой майке, вели тихую беседу. Перед ними был маленький столик, они сидели на, так называемых, венских стульях, громадная (по нашим понятиям) бутыль вина стояла на этом столике. На ней лежала одна большая лепешка, от которой уже были отломлены большие куски. Стаканы были в их руках и они улыбаясь чокались, что-то говорили, снова чокались, но не пили - как будто ждали нас. Они нас сразу заметили. Мы поздоровались сначала по-русски, а потом я добавил "Гамарджоба, генацвали". Они ответили, а потом один из них в майке, ничего не говоря подошел к открытому окну и что-то крикнул туда. Там как будто ждали - сразу дали две глинянные кружки по поллитра емкостью. В них "черкесник" и налил вина. И только после этого спросил - откуда мы. Я ответил, что мы давно мечтали посмотреть именно старый город в Тбилиси, а сами мы почти из Москвы... Женщина принесла две табуретки, очень высокие, на них можно было сидеть стоя. Мы присели. Вино было то самое - Изабелла с большой буквы. Кажется легким, безградусным (кстати необыкновенно приятный на вкус, из тысяч вин узнаю), но по опыту знаю - хмелеешь хорошо. Вот мы и разговорились потихоньку. Немного поели рыбу, поговорили о грузинских песнях (не путать с менгрелами), о горных красотах. Слово за слово, они спросили, а что мы знаем о Пиросмани. Тут я им кое-что рассказал о нем, чего даже они не знали. И они повели нас (рыба продымлялась, в стаканах было налито) за три небольших квартала в один магазинчик в подвале, который был когда-то духаном, питейным местом. Два маленьких подвальных окна смотрели на улицу и на стенах над ними были нарисованы два уже очень поблеклых рисунка (к сожалению в моем фильме нет этих рисунков, очень темно было). Один рисунок - два грузина протягивают друг к другу кружки с вином. Другой - женщина с чем-то в руках - похоже как пучок травы - очень печально смотрит на них. Они улыбаются, что-то говорят друг другу (рты открыты, но движения губ, рук, лица - нет), а женщина очень грустна. Я попал под настроение (а еще и вино сработало видимо) и увидел как они прекрасны в своих собственных настроениях, как живы, как радостны и печальны. И не отторг эти картины, а сел за какой-то стол и забыв обо всем смотрел, смотрел... На столе появились стакан и бутылка. Но мы все вышли и пошли обратно к жаровне, где нас ждали и рыба, и вино. И мы отдавали должное угощению не менее двух часов. И простились бы как хорошо посидевшие, хотя и совсем разные люди. Однако, они нам спели (что странно - негромко, но в два голоса) какие-то очень приятные песни. Мы старались подпевать. А потом я затянул на "будто бы грузинском" песню о Тбилиси, и эти два немолодых отдыхающих грузина были поражены донельзя. Я извинился за неправильное произношение слов, но они сказали: "Ай, мальчик, все хорошо!"...