Рецепт: стакан осознания, что вас поставили на место, чайная ложка задетой гордости, темная комната и просьба, которую вы меньше всего хотели услышать. Залить нервным кошачьим мурлыканьем и хорошенько взболтать.
Человек:
Не то чтобы ее совсем ничего не волновало. Просто где-то в тщательно вылеченном собственной магией сердце всегда оставалась какая-то серая, невыразительная пустота.
Обычно приходило лишь осознание того, что нужно сделать: погоревать об умершем, посочувствовать родственникам, исцелять больных. Это было благородно, это было правильно. Она знала. Знала, и потому никогда не позволяла себе отворачиваться от тех, кому нужна помощь. Только эта серость, пустота в груди никак не проходила - не помогали ни веселящие заклинания, ни поиски новых книг и артефактов, ни привычная работа целителя.
Сначала она верила - в людей, в себя, иногда даже чуточку в Богов - надеялась, что все будет по-прежнему; надеялась, что снова сможет улыбаться потому, что ей весело, а не из-за необходимости выглядеть счастливой. А потом как-то проснулась с этой серостью - где-то очень глубоко, куда и соваться с магией побоялась, - и поняла, что ей все равно, как она улыбается.
Ничего страшного с ней никогда не происходило; любящая мать, верные друзья, нужное дело. Все свои детские болезни она вылечила сама - ей нравилось все делать самой, нравилось, когда получалось лучше, чем у других. Сначала нравилось. Потом стало все равно.
Не то чтобы ее совсем ничего не волновало. Был один вопрос, рвущий на части чуткий предрассветный сон: эта омерзительная тварь, заживо мертвая женщина с пустыми глазами, - что она делает в ее зеркале?