Турнир веков
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Владимир Аяров
ТУРНИР ВЕКОВ
1...
Жизнь иногда преподносит такие сюрпризы, какие сразу хочется назвать подарком судьбы, но очень скоро становится понятно, что никакой это не подарок, а своеобразное наказание. И нельзя к таким подаркам относиться легкомысленно, а надо запомнить, что судьба никогда ничего не дарит, она лишь предлагает определённый товар, плату за который потребует чуть позже.
Совершенно случайно меня признали лучшим журналистом планеты. Вот где подарок судьбы! Я выиграл конкурс. Точнее, в конкурсе победила моя статья о промышленном шпионаже. Почему она победила - это для меня осталось загадкой. С моей точки зрения, ничего особенного в ней не содержалось: обычная статья для провинциального журнала.
В звании лучшего журналиста я прожил спокойно полгода, и от звания этого мне было ни тепло, ни холодно. Главное, оно мне никак не мешало. Пользы от него я тоже не имел, но это меня ничуть не беспокоило. На полке пылилась позолоченная фигурка репортёра с блокнотиком в руках и свиток почётного диплома, где на трёх языках мира было сказано, что фигурка принадлежит мне по праву за статью "Игры новой цивилизации".
И вот через полгода спокойствия - опять подарок судьбы. В своём электронном почтовом ящике нахожу письмо из Нью-Йорка. Меня приглашали на заседание какой-то странной комиссии, которая занималась формированием какой-то не менее странной, чем сама комиссия, "команды эпохи". Я ничего не понимал. Конечно, мой редактор настаивал, чтобы я поехал и во всём разобрался на месте. В любом случае из этого можно сделать статью: либо репортаж, либо фельетон, либо просто очерк о злачных местах Нью-Йорка. Редактор знал мою слабость, в любом городе буду слоняться по злачным местам и в любом случае напишу о противоречиях социального дна. Пришлось ехать.
Встретили меня, можно сказать, по высшему разряду. Приглашающая сторона имела довольно туманное название "Ассоциация независимых экспертов криптофизических явлений". Мне предоставили переводчика, водителя с автомобилем, номер в отеле и офисное помещение. Так и хотелось спросить: для чего мне офис в Нью-Йорке? - но я благоразумно промолчал, я вообще старался разговаривать поменьше, так как не понимал смысла всего происходящего даже с переводчиком.
Вскоре мне представили Жака Ферронеля - французского специалиста по тематике сингулярных потоков. При знакомстве я сделал умное выражение лица и сказал, что читал статьи Ферронеля и слежу за развитием его науки. Я предполагал, что статьи у него должны быть. Чем ещё может заниматься учёный? На то он и учёный, чтобы публиковать статьи в научных журналах. Но Ферронель улыбнулся и объяснил, что статьи по его науке нигде не публикуются.
- Нет смысла их публиковать, - просто сказал он, - вероятно, вы читали какого-то другого Ферронеля.
Теперь он знает, - думал я, - насколько туп и глуп так называемый "лучший журналист мира", поэтому я могу не скрываться, не притворяться, а прямо сказать, что титул свой получил по недоразумению.
- Ничего я не читал, - признался я, - и совсем не интересуюсь наукой, да и журналист я весьма посредственный. И если говорить откровенно, то я плохо понимаю, как мне дали первое место на конкурсе. А для чего меня пригласили сюда - это я вообще понять не в состоянии.
- Как бы там ни было, а вы участвуете в проекте, - спокойно сказал Ферронель, - и мой долг - проинформировать вас.
От Жака я узнал, что принят в состав "Команды эпохи" под номером пять и официальным титулом "Лучший журналист мира". Вместе с командой мне предстоит отправиться в узел пересечения пространственно-временных потоков, где состоится форум: соревнование команд из прошлого, настоящего и будущего. Цель форума - определить лучшую эпоху. Нас не должно смущать, что в технологическом отношении прошлое от нас отстаёт, а будущее сильно опережает. Оцениваться будет не столько технологический уровень, сколько гуманитарная составляющая. То есть люди разных времён и разных народов попытаются определить эпоху, когда человек наиболее соответствовал своему высокому предназначению; постараются сформулировать комплекс моральных ценностей, которые представляют наибольший интерес и важность для всего человечества. Технологический уровень будет оцениваться в относительных величинах. Скажем, изобретение колеса для своего века может весить больше, чем десятки модификаций того же колеса в двадцатом веке. Жак утверждал, что судейство на форуме будет объективным.
- Моя-то роль, какова? - спрашивал я, мысленно проклиная звание "лучшего журналиста".
- Особой задачи нет, - ответил он, - просто каждый из команды должен усвоить правила игры и, действуя по правилам, доказать судьям наше превосходство. Мы должны убедить их, что наша эпоха - самая лучшая. То же будут делать другие команды. В общем, обычные соревнования. Каждый подготовит доклад на свободную тему, прочитает его, а "Независимый совет" его оценит.
Выяснилось, что офисное помещение мне для того и дали, чтобы я мог подготовить свой доклад. Просто организаторы не знали, что для подобных дел мне офисы не нужны. Уж сочинять я умею прямо на ходу, на то я и журналист. Чтобы придумать короткий доклад на свободную тему, не нужен отдельный кабинет, он будет только мешать, - а нужна жизнь, реальное действие, проблема нужна, и я должен находиться в самом-самом центре этой проблемы. Я решил пройтись по злачным местам Нью-Йорка и написать статью, которая могла бы стать и докладом, и материалом для публикации в любом журнале. Что ещё может с такой точностью охарактеризовать суть нашей эпохи, как не злачные места мегаполисов?
К утру мой доклад был готов. Вечером того же дня состоялся сбор команды. "Лучшие люди эпохи начала двадцать первого века" - так звучало полное официальное название команды. Состав команды был, мягко говоря, сомнительным: три политика, один военный, два космонавта, восемь футболистов, восемь эстрадных звёзд, пять телевизионных ведущих и четырнадцать звёзд Голливуда.
Выступил Ферронель. Напомнил правила предстоящей игры, рассказал, как мы попадём в узел пространственно-временных потоков. По его словам, это пройдёт легко и безболезненно. Жак просил подготовить доклады основательно, ведь по ним будут судить о нашей эпохе. Тут в команде началась лёгкая паника. Писать доклады никто не умел. Космонавты были отъявленными технарями, военный никогда ничего не писал, кроме рапортов и приказов, читал только армейский устав; футболисты и актёры тоже были далеки от литературной деятельности, телеведущие привыкли только читать.
- Не забывайте, что в команде есть лучший журналист мира, он вам поможет, - успокоил всех Ферронель.
Меня это не пугало. Я мог сочинить доклады на всю команду даже с двойным запасом, в нескольких вариантах. Правда, я не ручался за наш успех на соревнованиях.
Моя персона вмиг стала популярной. Команда визжала от восторга.
- Мы победители! - орали голливудские звёзды.
Через неделю мы отправлялись в узел. Летели на обычном самолёте. Ферронель говорил, что путь в узел прост: нам нужно всего лишь пересечь какую-то таинственную силовую линию соматического поля Вселенной. Такие линии проходят через каждую планету, и пересечь её можно на чём угодно, хоть на оленях. Естественно, представители каждой эпохи едут на транспорте, который им более свойственен.
Ферронель прав - мы попали в узел так, что даже не заметили момента пересечения той линии с длинным названием. Наш самолёт начал снижаться, затем прошла обычная посадка, я ожидал увидеть аэропорт, но место, куда мы прилетели, напоминало базарную площадь. Суета, столпотворение людей в костюмах разных времён - это было похоже и на карнавал, но большинство участников этого действа занимались не чем иным, как торговлей. Да, они продавали и покупали, менялись вещами - всё напоминало базар.
Торговля, - подумал я, - вот что действительно объединяет людей всех времён и народов. Эх, жаль, что я ничего не сказал о торговле ни в одном из докладов нашей команды.
- Какой у вас интересный электрический фонарик, - проверещал рядом со мной один тип в помятом пиджаке, особо выделяя слово электрический, он произносил его нараспев, словно по слогам.
- Это мобильный телефон, - с неохотой сказал я, ожидая массу лишних вопросов от представителя отсталой эпохи. Но он не удивился и не спросил, а предложил:
- Давайте меняться. Я слышал про ваши мобильные телефоны, фантасты о них уже писали. Так вот мне хотелось бы иметь один экземпляр. Взамен могу предложить вам электрический фонарик 1922 года выпуска, детекторный радиоприёмник или проект подводной лодки - выбирайте.
- Эти вещи меня не интересуют.
- Хорошо, тогда продайте мне свой мобильный аппарат. Могу предложить вам за него десять золотых рублей.
- Поймите меня правильно, телефон не продаётся, - я был готов перейти на грубость, - в нём содержится важная информация, и она для меня значительно дороже денег.
- Ой, можно подумать, - этот странный тип скривил кислую рожу, - ценная информация. Всё обман, мой друг, сплошные иллюзии. Вам сегодня кажется, что вы обладаете ценной информацией, а завтра.... Да что там говорить, если вы сейчас на проект подводной лодки смотрите как на кусок туалетной бумаги. Для вас это смешные картинки, которые может нарисовать любой школьник. А в моё время некоторые государства готовы заплатить за эти каракули миллионы. Миллионы! А знаете, где я взял этот проект? Догадайтесь.
- Не знаю.
- Купил у ваших. У того адмирала, - и он указал на военного из нашей команды.
- Я и не знал, что он, оказывается, адмирал, - моему смущению не было предела, и человек в помятом пиджаке это заметил.
- Понятно, война вас уже не интересует, а мы к ней готовимся, поэтому лучше разбираемся в званиях. Ваш адмирал жаловался, что в команду набрали одних штатских. А у нас всё с точностью до наоборот: в команде одни военные, кроме вашего покорного слуги, имею честь быть инженером. Живу в 1926 году, а приобрёл проект лодки, которая будет построена в 1932-м. Представляете? Так вот ваш мобильный телефон. Вы говорите, ценная информация. А хотите, я перечислю всё, что у вас там содержится? Во-первых, это номера телефонов ваших подружек; потом, несколько игр; далее, несколько порнографических картинок. По вашей улыбке вижу, что угадал.
- Нет. Не угадали. Мне смешно, да, но по другой причине. Действительно, если полистать память моего телефона, вы найдёте десяток номеров различных девушек, увидите игры, обнаружите нечто напоминающее порнографию. Но нравы нашего века отличаются от ваших. К примеру, у меня нет близких подружек - все знакомые девушки либо коллеги по работе, либо должностные лица, общаюсь с ними только по делу. А те картинки, которые вы назвали бы порнографическими, представляют собой всего лишь фотографии довольно уважаемых женщин, некоторые из них попадают на обложки журналов. Сфотографироваться обнажённой - это в большей степени признак успеха, а не порока. У меня нет порнографии. Я не люблю порнографию. То есть я не вижу необходимости закачивать в телефон видеоклипы, где женщины совокупляются с обезьянами, или где пьяные мужики заталкивают во влагалище пьяной женщине бутылку из-под водки.
- Вы живёте в жестокие времена, - заключил мой собеседник.
- И это говорит человек из двадцатого века?! Думаю, ваши времена были гораздо более жестокими: войны, революции. Если один человек саблей рубит другого человека - это нормально? Ведь это была норма для двадцатых годов.
- Ну, молодой человек, мы здесь для того и находимся, чтобы выяснить, чья эпоха окажется более гуманной. Лично я не считаю, что моя команда чего-то добьётся. Сами понимаете, генералы и маршалы не смогут выглядеть гуманно, даже если очень захотят. Ваши-то, хоть артистов прислали, у вас шансов больше.
2...
Инженер Залов, Николай Федорович Залов, так звали моего собеседника. Русский эмигрант. После революции сотрудничал с большевиками, в двадцатом году его обвинили в шпионаже. Он был вынужден бежать в Париж. Там он выставил на конкурс одно из своих изобретений - электромассажёр. Победил. Теперь он ждёт покупателей изобретения. Появилась возможность вырваться из бедности.
"Команда эпохи" у них тоже формировалась по довольно странному принципу: где-то прошло заседание какой-то комиссии, кто-то проголосовал. Как в команду попал Залов? Просто его назвали "лучшим инженером планеты" по результатам того конкурса, где он победил со своим массажёром.
У нас было много общего.
- Мы с вами случайные гости на этом фестивале, - сказал я ему.
- Не беспокойтесь, здесь все такие. Сам фестиваль, эта встреча эпох - всё случайно. Я даже могу объяснить, как это явление стало возможным. Вы, надеюсь, знаете о теории относительности Эйнштейна?
- Кстати, - с энтузиазмом воскликнул я, - почему-то ваша эпоха не прислала его на эти соревнования! Не хочу обидеть лично вас, но фигура Эйнштейна была бы здесь более уместной. Могли же его отправить вместо какого-нибудь генерала? Собственно, ваша эпоха - это эпоха Эйнштейна.
- И это легко можно объяснить. Сам Эйнштейн ничего не знает о нашей команде. Да, он живёт в нашей эпохе, он опубликовал свою теорию. В будущем, через несколько столетий, кто-то открыл вот этот узел, где мы и находимся. Открытие это стало возможным потому, что десятки великих умов за десятки веков проделали работу по усовершенствованию десятков теорий и гипотез нашего столетия. Вот результат. А теперь другой вопрос: кто пользуется этим результатом? Корпорация, группировка, концерн, комиссия, совет, - каких только названий вы не услышите, когда речь ведётся об организаторах соревнования. Я называю их проще - они. Так вот они имеют сеть агентов, специалистов по каждой эпохе. Да и что, например, вообще значит понятие эпоха? Понятие довольно условное и спорное. Один человек может представлять две или три эпохи. А как формируется сборная команда эпохи? По схемам и формулам, которые придумали всё те же организаторы. А у них своё представление о жизни. Они, как ни странно, вообще могут не знать Эйнштейна. А если даже знают, то не считают его полноценным представителем нашей эпохи. У них ведь другие требования. Вот я смотрю на свою команду и вижу, что они во многом правы. Почти все у нас военные. Эпоха войны и немножко инженерной мысли, опять же военной мысли: танки, аэропланы и тому подобное. И на этом фоне победа электромассажёра в глазах организаторов выглядит как сенсация. Ведь для них массажёр важнее танка. А у нас этот конкурс был замечен лишь двумя газетами и одним журналом. Ещё была статья, где над моим изобретением открыто насмехались. И всё. Кто я? Полунищий бродяга с несколькими идеями, с двумя изобретениями, с этим проектом подводной лодки. Я хочу лишь одного: заработать денег, чтобы не умереть от голода. Но наши организаторы смотрят на эти вещи совсем не так, у них своё мнение. Они включают данные обо мне в какую-то формулу, считают, и вот эта формула выдаёт некоторую цифру, коэффициент, значение, откуда следует, что именно я и должен представлять свою эпоху.
Залов говорил настолько убедительно, что я сразу стал его сторонником. Применяя его методику, я постарался вычислить лицо нашей эпохи с точки зрения неведомых организаторов соревнования или их представителей. Получалось, что мы живём в относительно спокойное время: один военный символизировал наличие локальных конфликтов и боевых действий в горячих точках; космонавты - наш технологический уровень; футболисты - интерес к спорту; звёзды кино - интерес к развлечениям. Вероятно, сам я был символом средств массовой информации.
Интересно узнать, кого собрали в рядах команд представители других времён? Я ожидал увидеть здесь фараонов Египта, учёных древней Греции. Я хотел встретить Шекспира и Леонардо да Винчи, Декарта и Вольтера; надеялся, что уж начало ХIX века будет представлено Пушкиным и Проспером Мериме, Диккенсом и Дюма, а конец того же столетия достойно представят импрессионисты и Лев Толстой.
Инженер Залов только посмеивался, когда я делился своими впечатлениями и мыслями.
- Я тоже мечтал увидеть Платона или Пифагора, - сказал он, - ждал прибытия греков и разочаровался, когда узнал, что приехали только оружейные мастера, капитаны кораблей и торговцы. Ни один древнегреческий философ не вошёл в состав команды эпохи. Греки не привезли ни Сократа, ни Аристотеля. То же и с Египтом - ни одного фараона.
- А что же в будущем? - спрашивал я. - Вы интересовались командами будущего?
- Вот вами заинтересовался, - улыбнулся он, - вы же для меня тоже будущее.
- А дальше?
- Дальнейшее будущее вообще смешное и непонятное. У них нет профессий. Все они просто люди. Трудно судить о составах команд отдалённого будущего, если ничего не знаешь о нравах и обычаях эпох. Я вот подошёл к одному из будущего, думаю - учёный человек, вид у него такой солидный.
- Это вы про меня?
- Нет, тут был ещё один до вас. Самое интересное, что у них нет вещей, которые хотелось бы купить или выменять. У вас хоть мобильный телефон имеется, а у них нет ничего. Никаких тебе приборов или приспособлений. И вот я подхожу к тому парню, спрашиваю: где хоть что-то, хоть что-нибудь, где ваш технологический уровень? Знаете, что он ответил? Он привёл ко мне другого парня и сказал: спроси у него, он в детстве изучал историю технических открытий. Тот мне объяснил, что у них всё всегда с собой, а именно: вся техника встраивается в мозг, вживляется. Вот вам и мобильные телефоны, - они просто в мозгах. Правда, общаясь с представителями будущего, я заметил, что техника вытеснила у них из памяти всё остальное. Честно говоря, мне их жаль. Неужели в этом смысл нашего развития? Мы изобретаем, конструируем новую технику, чтобы
потом, в будущем затолкать её в свои собственные мозги и забыть о нормальных
человеческих чувствах. Зачем я живу? Чтобы мой потомок превратился в тупорылого
урода? Полюбуйтесь, вот они.
Мимо проходила команда людей из будущего. Человек пятнадцать, они шли вместе, но при этом совершенно не обращали внимания друг на друга, они вообще никого не замечали вокруг. Каждый занят своими мыслями. Точнее, даже не мыслями, а тем, что у них там было в голове. Вероятно, кто-то смотрел телевизор, вживлённый в мозг, кто-то слушал радио, кто-то мысленно болтал по телефону. Все вместе они представляли собой нечто вроде стада. И у этого стада был своеобразный пастух, видимо, капитан команды. Он общался с остальными только жестами.
Другие команды выглядели симпатичнее, они представляли не очень отдалённое от нашего времени будущее, поэтому были похожи на нас. Мне очень хотелось поговорить с этими людьми, и мы с инженером Заловым прибились к одной из команд. Залов стал приставать ко всем подряд с просьбой купить у него проект подводной лодки, а я обратился к одной миловидной девушке с глупым, но смешным вопросом:
- Вы, случайно, не моя внучка?
- А вы из какой эпохи? - спросила она с любопытством.
Я кратко рассказал ей о своём времени.
- Знаю, учила по истории, - ответила она, уже теряя ко мне всякий интерес. Видимо, девушка не в восторге от нашего века.
- Эпоха нефтяных войн, - продолжила она, - подлость политиков, продажность чиновников. Странные вы люди: воевали за нефть вместо того, чтобы все силы направить на изобретение новых энергетических технологий. Миллиарды тратили на военную технику, а область энергетики финансировали жалкими грошами. И если бы не гениальный Каальс, открыватель взаимного баланса, то...
- Простите, открыватель чего? - спросил я, испытывая в глубине души восторг от общения с такой умной красоткой.
- Закон Каальса. Термодинамический баланс атома. Вы что, не учили? Кстати, я надеялась, что сам Каальс будет в команде вашей эпохи. Ведь вообще вашу эпоху правильнее было назвать эпохой Эдмунда Каальса. Где же он?
- Каальс? - мне трудно было скрыть некоторое замешательство, ибо я не знал никакого Каальса из нашей эпохи, который мог открыть сколько-нибудь серьёзный закон природы; кроме того, я был убеждён, что наши учёные не делают великих открытий, а лишь перефразируют старые в своих многочисленных диссертациях. - Каальс, - вновь повторил я и решился сказать правду:
- Если не лукавить, то, как бы мне ни было стыдно признавать, я ничего не слышал об этом человеке. Кто этот Каальс? Может он не из нашей эпохи, вы не спутали?
- Из вашей. Это исторический факт. Странно, что есть люди, которые о нём не знают, - говорила девушка, - а ведь вполне возможно, что вы с ним живёте в одном городе, или на одной улице.
- Я журналист, но пишу не по научной тематике, а на социальные темы, поэтому не знаю, что твориться в научном мире. Я могу рассказать много интересного о публичных домах, игорных заведениях, торговле наркотиками. Злачные места мегаполисов - моя специализация. Кто-то пишет о производстве, а кто-то, например, о науке, - ведь невозможно знать всё и обо всём. Даже если я буду жить рядом с гением, могу этого не понять. Вот вы в своём времени и в своём городе, вы точно знаете, что не живёте рядом с каким-нибудь гением?
- Я точно знаю, что живу рядом с гением, - спокойно ответила моя собеседница, - только он злой гений. Ставит эксперименты на людях, вживляет электроды в мозг, и люди превращаются в животноподобных существ.
Девушка торопилась на выступление своей команды. Мы расстались, и я даже не узнал её имени. Инженер Залов тоже пропал из вида. Я побрёл к своим.
- Послушайте, - обратился ко мне наш капитан, - а нельзя ли сделать доклады покороче? Я учил, но ничего не запомнил. Вы можете написать проще?
- Могу, - ответил я и за пару минут набросал коротенький текст, который был простым и понятным, как детская сказка. Я не виноват, что футболисты не запоминают длинных текстов, равно как и голливудские актёры. Помимо капитана, ещё трое футболистов просили меня изменить доклады. А голливудцы, те вообще покоя не давали: то им фраза слишком длинная, то слишком короткая, то просили некоторые слова из текста выкинуть, потому что они трудно произносятся, а то вдруг просят вновь добавить то, что я только что выкинул. Они вели себя так, словно находились на съёмочной площадке, а я был сценаристом. Я терпеливо вносил изменения. Мне ведь не привыкать, работа знакомая, мой редактор тоже пристаёт с подобными просьбами, то надо урезать статью, то удлинить. Я гордился собой. Как же, написать четыре десятка докладов на английском языке, который я знал лишь на уровне школьника-пятиклассника - это несомненное достижение.
3...
Соревнования начинали хозяева. То есть команда той эпохи, в которой был открыт пространственно-временной узел, и где родилась сама идея о проведении форума всех времён и народов.
Доклады у них были однообразными и скучными. Смысл выступлений сводился к тому, что у них самая лучшая эпоха, так как они всё это дело придумали, они хозяева, и все мы, так сказать, остальные участники форума, должны быть рады, что нас вообще сюда пригласили. Дескать, шансов у нас нет, и будет благоразумнее сдаться сразу.
Потом выступления шли вразнобой. За командой крестоносцев выступал двадцать пятый век, после начала девятнадцатого пошла команда древних римлян. Когда объявили выступление двадцать третьего века, я увидел свою умненькую незнакомку. Она хорошо говорила, закончила выступление стихами, - мне это понравилось. Только одна фраза из её выступления сильно удивила: "Мы представители последнего биологически чистого поколения людей". О чём это она? Я хотел её видеть, говорить с ней, расспросить подробнее о ней самой и об её веке.
Далее появились генералы и маршалы эпохи Залова. Их выступления напоминали рапорты о потерях и занятых позициях. Сам Залов тоже не отличался разнообразием, говорил больше о технике и почему-то делал упор на теорию вероятностей, упоминая сию теорию к месту и не к месту.
И вот наша очередь. Футболисты честно оттарабанили доклады слово в слово, и мне стало стыдно за своё авторство. В устах голливудцев мои тексты звучали ещё хуже. Свой доклад я мысленно тоже забраковал: тема злачных мест мегаполисов явно не подходила для такого форума. И вообще после выступления милой незнакомки из двадцать третьего века мне было как-то не по себе. Все темы казались мелкими и глупыми. Поднявшись на трибуну и выдержав эффектную - как мне показалось - паузу, я стал импровизировать. Я говорил о том, о чём хотел говорить в данную минуту больше всего: о грустных глазах девушки из двадцать третьего века, о странных словах про биологически чистое поколение, о любви, о смерти, о вечности и о том, что вообще эта наша встреча людей из разных времён наталкивает на не очень-то весёлые размышления. И меня потянуло на грубости в адрес организаторов. Я открыто возмутился, что в составах команд отсутствуют люди, более других достойные представлять свои эпохи.
- Здесь нет Архимеда, - кричал я, - нет Платона, нет Рене Декарта, Джордано Бруно! Мы представляем собой сборище посредственностей. Хотим определить самую гуманную эпоху. И как мы будем это определять? Что мы умеем, кроме того, чтобы прилюдно высморкаться в кулак, подобно одному типу из двадцать пятого века, или выступать
перед публикой, положив голый член на трибуну, как это сделал ещё один недоумок из той же команды? Я и сам не лучше. Понаписал всякой ереси на всю команду. Десятки текстов, где нет ни одного мудрого живого настоящего слова. Почему здесь нет Шекспира? Сволочи вы, господа организаторы!
- Вам начислены штрафные очки, - предупредил арбитр, - ещё одно слово в подобном тоне и вас отстранят.
- Плевать! Они меня отстранят, видишь ли. Просили доклад на свободную тему. Я и говорю свободно.
Когда после ещё нескольких выпадов против организаторов, я спустился с трибуны, арбитр приблизился и зло прошипел:
- Ваше выступление не засчитывается.
Я не стал унижаться до бесплодного спора и молча направился в команду двадцать третьего века, к своей милой незнакомке. Я прямо спросил:
- Что значит последнее биологически чистое поколение?
- После нас не будет людей, - ответила девушка. - Как назвать существо с антеннами вместо ушей? В наше время стало модным отрезать уши и применять специальные средства связи, вживляемые в мозг.
- Я хочу поехать с вами и увидеть вашу эпоху. Найдётся в вашей команде свободное местечко?
Её глаза вспыхнули, и она с воодушевлением предложила:
- А давайте поменяемся! Я ведь хочу к вам, туда, в двадцать первый.
- Да? - удивился я. - Не думал, что вам нравится наш век. Вы так отзывались о нашем времени, что я предполагал...
- Ваша эпоха действительно не очень привлекательна, но, во-первых, я её хорошо знаю, а во-вторых, я надеюсь на встречу с Каальсом. По-настоящему, он великий человек!
Можно было позавидовать этому загадочному Каальсу. К нему стремилась такая замечательная девушка. Способен ли тот Каальс оценить её? Наверняка, он какой-нибудь учёный сухарь. Боюсь, она будет разочарована встречей с ним.
- Давайте меняться, - повторила она, - свободных мест в команде всё равно нет. Ведь в каждую эпоху должно вернуться то количество людей, какое из неё выбыло.
Очередной форум должен проходить через год, - так нам говорили. Есть некоторая вероятность, что мы снова попадём в составы команд. Но, если мы поменяемся местами, то задача неимоверно усложняется. Я должен попасть в состав команды двадцать третьего века на место моей незнакомки, она должна сделать то же самое в нашей эпохе. То есть она должна стать лучшей журналисткой планеты, или кинозвездой, или эстрадной певицей, или спортсменкой. Она изучала историю нашего времени, поэтому легко может стать кем угодно и добиться успеха. Мне сложнее. Я понятия не имею о двадцать третьем веке, я там буду как слепой. Мне нужен гид, помощник, переводчик. Кто мне объяснит особенности нравов, отношений, да просто правила поведения.
- Не волнуйтесь, всё у вас получится, - заметив моё замешательство, успокоила она. - Там вы можете работать вместо меня. Я преподавала в университете науку с названием симпликтика. Это не сложно. Я вам расскажу. Через год будет конкурс, вы его без труда выиграете, войдёте в состав команды. Мы с вами будем поддерживать связь. Ведь мне тоже понадобится ваша помощь, а то я знаю только теорию. На практике жизнь гораздо сложнее, и, думаю, о многих вещах наши учебники по истории просто умалчивали.
- Это верно. Учебники по истории не всегда говорят правду, а иногда просто врут.
Тимиллия, или проще Тими, так звали мою незнакомку. Она подробно рассказала о себе.
- Жить будете у меня, вот адрес, профессору Ноку я объясню причину замены. Вы просто пойдёте к нему и скажете, что вы мой дядя из Денвера. Нок вас поймёт, вы с ним прекрасно сработаетесь. Всё будет хорошо, - закончила она.
В ответ я написал свой адрес, заранее извинился перед Тими за беспорядок в моей холостяцкой квартире. Сказал ей о нравах нашей редакции, о привычках редактора.
- Статьи писать интересно, вам эта деятельность близка, вы справитесь, - завершил я краткий монолог, и Тими отправилась к нашей команде.
4...
Вскоре объявили результаты соревнования эпох. Мы проиграли: третье место с конца. Победили представители каменного века. "Независимый совет" признал их самыми гуманными. Логично, воевали они мало, в основном пытались бороться за выживание, обороняясь от диких животных. Все мысли сходились к одному: как бы пожрать. Их речь примитивна и груба, но понятна всем и каждому. Первое место - никто не спорил. Все поздравляли дикарей от души. Второе место организаторы отдали себе. Тут поплыл лёгкий гвалт недовольства, который вырос в гулкий ропот, когда объявили, что третье место заняли крестоносцы. Люди, которые в подвалах своих замков применяли изуверские пытки, выкалывали жертвам глаза, отрезали языки, вырывали ноздри, - это они заняли третье место в соревновании за гуманность. Хотя, если смотреть объективно, современные пытки с применением наркотических и психотропных препаратов во много раз превосходят средневековье по изуверству.
Настало время прощания. По этому поводу организаторы закатили грандиозный концерт, бал, гулянку, в общем, полный шабаш.
Тими быстро освоилась в нашей команде. Мне же было труднее, но я, применяя профессиональную наглость и настойчивость, тоже добился некоторых успехов в составе команды двадцать третьего века. Познакомился с одним художником. Он был единственным нормальным человеком в команде. Остальные члены команды выглядели несколько странно. Белл, так звали художника, сказал, что они уже не совсем люди. Это бриберы.
- Они решились на операцию, - сказал о них Белл.
Общаться с бриберами трудно. Они считают биологически чистых людей неполноценными. Они равнодушно отнеслись к моему появлению в команде.
Зато почти все наши приняли Тими с нескрываемым восторгом. Гостья из будущего. Она у нас стала звездой. Каждый хотел с ней познакомиться, поговорить. Футболистам она особенно понравилась.
- Это вы классно придумали, поменяться местами, - говорил мне наш капитан, - подогнали нам такую красотку. Вот увидите, через год она уже выйдет замуж за футболиста. Возможно, даже за меня, ха-ха-ха.
Я заметил, что голливудки её немножко ревновали. Слышал, как они обсуждали причёску Тими, не забывая подчеркнуть отсутствие украшений.
- У неё даже пирсинга нет, - фыркнула одна из актрис.
В остальном наша замена прошла прекрасно. Оставалось только, чтобы организаторы не догадались, поэтому во время заключительного праздника мы находились в составах своих команд. Каждый участник сказал несколько слов благодарности организаторам и выразил надежду на новую встречу на фестивале следующего года. Я свою прощальную речь произносил с особым чувством, искренне благодарил организаторов и также искренне выражал надежду на встречу через год. Честно говоря, у меня были сомнения по поводу этой встречи, так как я не верил в свои силы, будущее меня пугало. Но назад
дороги не было: решение принято, и стыдно признаваться Тими, что я запаниковал в
самый последний момент. Поэтому я говорил с грустью в голосе, полагая, что ухожу
навсегда, оставляю свою эпоху и не имею никаких шансов на возвращение.
Тот же судья, который отстранил меня на соревнованиях, лестно отозвался о моих прощальных словах.
- Вы хорошо сказали! Вот если бы такая речь прозвучала во время соревнований, я дал бы вам больше баллов, и ваша команда получила бы высокое место. Но у вас ещё все впереди, молодой человек, ждём вас через год. Вы наберётесь ума, опыта, станете трезвее, остепенитесь. Надеюсь на ваш успех.
По-моему, он просто на радостях выпил, поэтому его понесло на сентиментальность. Другого объяснения неожиданной словоохотливости судьи я не находил. Однако расстались мы с ним по-доброму, крепко пожав друг другу руки.
От имени организаторов прощальную речь сказал старый Эсхар, председатель "Независимого совета".
- Я с умилением наблюдаю, что многие подружились на нашем фестивале. Люди из разных времён стали друзьями. Предки и потомки - они обнимаются и пожимают руки. Разве это не замечательно? Стоит жить ради такого зрелища. Мы с вами поистине счастливые люди. Нам довелось присутствовать на таком историческом форуме, - тут старик смахнул слезу, и голос его задрожал, - о каком всегда мечтало человечество. Многие из вас, конечно, захотят поехать в гости к новым друзьям из соседних эпох, - почти все участники форума дружно закивали в знак согласия, - но, должен предупредить, что, к моему глубокому сожалению, это запрещено правилами. Не советую вам посещать другие эпохи. Если "Независимый совет" узнает о подобных нарушениях, будут приняты жесточайшие меры вплоть до пожизненной дисквалификации. Я вас предупредил! Всё на этом. Фестиваль объявляю закрытым.
К счастью, никто не выдал меня и Тими. Насчет нарушений старик говорил как-то не внятно, и я так и не понял, что может быть страшного в пожизненной дисквалификации.
Команды разъезжались. Ушли пешком дикари победители, ускакали крестоносцы, запыхтел паровоз конца девятнадцатого, готовился к вылету наш самолёт.
Я проводил Тими и почувствовал приступ одиночества. Только сейчас я в полной мере осознал серьёзность и масштабность поступка. Что мы натворили, чем это закончится?
С грустью и тоской в мыслях я побрёл к летательному аппарату команды двадцать третьего века.
Что-то среднее между самолётом и космическим кораблём - так выглядел аппарат. Я занял место рядом с Беллом. Несмотря на то, что Белл весельчак и всю дорогу рассказывал анекдоты, мне было грустно и страшно. Однако я старался улыбаться. Слушая Белла, я узнавал много интересного, что могло мне пригодиться в дальнейшем. Бриберы выглядели словно мумии. Молчали и думали о чём-то, если они вообще умеют думать. Я рассматривал их внимательно: это и правда люди без ушей. Они слышат, если хотят слышать. Точнее, они слушают только то, что хотят. Бриберы - это прообраз тех недоумков из двадцать пятого века, это предки тех роботов, которые были когда-то людьми. И среди этих полулюдей-полуроботов мне предстоит прожить год. Страшно.
5...
Мы совершили посадку в Париже. Дальше все должны были добираться до своих городов. Белл отправился в Нью-Йорк. Мне нужно в Лос-Анджелес, но я увязался вместе с Беллом до Нью-Йорка, чтобы не оставаться одному. Прямой рейс на Лос-Анджелес я отверг сразу. Мне казалось, что Белл единственный на этой планете человек, с которым я
могу поговорить. Кругом одни бриберы. Вообще мир делился на бриберов и так называемых стандартных людей. Мы с Беллом относились к разряду стандартных.
Это было практически официальное название: стандартный. Бриберы считали себя исключительными людьми, элитой. Даже билет в самолёт они просили продать не стандартный, а бриберский. Дело в том, что места для биологически чистых людей оставались традиционными ещё, наверное, с наших времён, а вот бриберские места отличались по той причине, что сами бриберы были разными, то есть в буквальном смысле рассчитаны на различное напряжение. Они время от времени подзаряжались от бортовой электросети, поэтому их места оборудовались розетками, клеммниками, выключателями. Обычный человек мог лететь на бриберском месте, но брибер никогда не сядет на обычное место, даже если он хорошо зарядился и знает, что во время полёта подзарядка не понадобится. Дело принципа: брибер должен быть со всех сторон окружён электричеством.
Электрошнур для брибера носит характер священного предмета - символ веры, символ принадлежности к элите. Разъёмы и шнуры служат чем-то вроде украшений, бриберы носят их с собой кто на шее, кто на руке, кто на одежде. Как я заметил, просто положить шнур в карман - это признак дурного тона.
Мы добрались до Нью-Йрка слишком быстро - всего за двадцать минут. Мне так не хотелось расставаться с Беллом, что я напросился в гости, мечтая увидеть настоящую мастерскую художника.
- Боюсь вас разочаровать, - сказал Белл, - у художников давно нет мастерских в том смысле, какой вы придаёте этому слову. Я работаю дома. Но и слово дом имеет не совсем тот оттенок, какой вы могли себе представить.
Я заметил, что Нью-Йорк уже не был похож на себя. В городе не осталось небоскрёбов. Вообще на поверхности земли находилось лишь несколько зданий. Всю площадь города занимали парки и дороги. Город теперь рос вниз, под землю. Адрес Белла не содержал понятия дом или улица, его адрес - это код из трёх чисел, координаты. Его жилище - это бункер из четырёх комнат, а мастерская представляла собой пластмассовый ящик, который содержал в себе и компьютер и принтер. Там же располагалось устройство для смешивания и подогрева красок. Рисовать он мог в любой стилистике. Его комбинированный агрегат мог печатать картины маслом, мог изготовить графитовый рисунок, мог показать объёмное изображение, мог снять целый фильм. Художник умел всё то, что до него делали художники разных эпох: лепить скульптуры, писать картины, фотографировать, вырезать орнаменты по камню, работать по стеклу, гравировать по металлу, - он мог использовать любой материал и любую технологию, даже литьё.
Мне было интересно. Мастерская художника всегда вызывала во мне чувство восторга. Я дружил с художниками, бывал у них, видел картины нашей эпохи. По старинным эскизам и картинам мог судить о художниках прошлого. Я видел несколько картин с названием "Мастерская художника", поэтому имел возможность сравнить обстановку мастерских разных эпох. Средневековье мне нравилось больше, но и ящик Белла произвёл впечатление. С его помощью можно было воссоздать художественные технологии любого века.
Если Белл работает над скульптурой из мрамора, вы чувствуете себя так, словно попали в мастерскую Фидия. Когда Белл пишет маслом - вы в гостях у Рембрандта. А когда он сваривает стальные заготовки, делая из них скульптуру в стиле "техно", то вы находитесь в нашем времени, где-нибудь на выставке современного искусства. Я понял, что в двадцать третьем веке ремесло художника представляет собой смесь всего и вся. У них нет особого стиля.
Допускается, например, встраивать в скульптуру экран, где воспроизводятся видеоклипы. Мраморное изваяние может располагаться в автомобиле, и сия композиция
размещается на дне огромного аквариума, в котором плавает маленькая настоящая акула.
Собственно, картины стали представлять собой чуть ли не постановку спектакля.
Белл показал мне десяток своих работ с выставки. Каждая работа - это довольно длинный фильм, который во всех подробностях рассказывает о процессе создания композиции.
Запомнилась одна: "Кафе". Сначала Белл создавал интерьер кафешки на четыре столика. Бармен был мраморной скульптурой в античном стиле. На стенах помещения расположились картины фламандцев. За одним из столиков сидел человек из стекла. Официантки были живыми актрисами. Сам Белл маячил на заднем плане в костюме швейцара. Потолок был расписан фресками. Электрическое освещение не применялось, горели настоящие факелы. Посетители выставки имели возможность не только смотреть, но и принимать участие в действии, то есть они сами становились частью картины. Они играли роль посетителей кафе. Один из них расположился рядом с барменом, хватал с полки бутылки, пытался себе что-то налить, но с удивлением обнаруживал, что бутылки не настоящие - они были нарисованы на деревянных болванках, так пояснил Белл. Я от души смеялся.
По сути дела, бункер, в котором обитал Белл, тоже представлял собой своеобразную картину. Стены имели такую структуру, что их правильнее бы назвать мониторами компьютера. Обширное поле для импровизации. Хозяин такого бункера может заказать любые виды. За несколько минут Белл воссоздал у себя дома довольно реалистичные виды арктических пейзажей, горных долин, водопадов; он показал мне виды Марса и Луны; были у него интерьеры дворцов разных столетий; был даже вид стандартной квартиры нашего времени.
Да, есть что-то милое в этом двадцать третьем веке. Полная свобода. Живи в любой эпохе и в любой точке пространства. Вот так развились компьютерные технологии.
- А вот бриберам для этого даже стены не нужны - все экраны у них всегда с собой, - сказал Белл с таким вздохом, что я догадался о его тайной зависти к ним.
- Белл, скажи честно, ты хотел бы тоже вживить в мозг аппаратуру?
- Конечно. Представь, какие это даёт возможности. Вот это всё, - он указал на свой ящик, - давно уже устарело, прошлый век. Все самые знаменитые художники нашего времени - бриберы. Им легче работать. Они способны сделать такие вещи, какие я никогда не создам со своей рухлядью.
- А почему ты не стал брибером?
- Во-первых, боюсь операции, но это не главное, есть много других причин. Например, нужно много денег. Но, кроме прочего, моя невеста не признаёт бриберов. Есть такая секта на планете, выступающая за биологическую чистоту, моя невеста примкнула к ним. Вот я перед выбором. Войти в эту секту и жениться, либо продолжить карьеру художника, стать брибером, получить новые возможности.
- Та девушка, из вашей команды, Тими, она тоже из секты биологически чистых?
- Нет, не похоже. Она, конечно, бриберов тоже не переносит, она сама операцию по вживлению делать не будет, но ведь она учёная. Симпликтика - управление разумом. Ты знаешь, Тими очень известна своими лекциями. Но в секту она не пойдёт. Это просто ниже её уровня. Она сама способна создать свою секту. У неё, кстати, огромное количество сторонников, учеников. Видишь ли, Тими за биологическую чистоту выступает по собственному убеждению. А секта отличается тем, что состоит из людей, которые не могут стать бриберами по другим соображениям, часто по финансовым. Они чем-то похожи на меня. То есть хотели бы, но им что-то не позволяет, либо страх, либо отсутствие денег.
Чем глубже я вникал в проблемы двадцать третьего века, тем страшнее мне становилось.
Люди и бриберы - как они воспримут меня? Ведь я для них совсем чужой. Вот и Белла я не могу понять, когда он с таким спокойствием рассуждает о вживлении в мозг каких-то
железяк. А что скажет обо мне профессор Нок? Он сам-то хоть не брибер? Всё будет хорошо, - говорила мне Тими. Хотелось бы в это верить.
6 ...
Я провёл у Белла два дня. Ему, как человеку творческому, было интересно узнать о нашем времени.
- Я и сам бы с удовольствием поменялся с тобой местами, - признался он, - Тими повезло, она увидит старое время. Кажется, именно тогда и существовало настоящее искусство. Сейчас к художникам совсем иное отношение. В обществе мы занимаем позицию где-то между актёрами провинциальных театров и мелкими чиновниками. А если художник не брибер, то его положение можно сравнить с судьбой нищего и голодного бродячего музыканта.
Белл постепенно открывал для меня двадцать третий век. Я вникал в товаро-денежные отношения. Даже научился зарабатывать. Продал одну из картин Белла и получил процент от сделки.
- Слушай, да у тебя талант посредника. Как тебе удалось всучить тому покупателю мою "Тундру"! - радовался Белл.
Его картины давно уже не продавались. Белл жил на деньги, которые платили в виде стипендии в каком-то творческом профсоюзе. Изредка он давал уроки. Кое-что ему перепадало от реализации учебника рисования, автором которого он являлся. Но учебник покупали так же редко, как и картины.
- Всё нормально, Белл, настоящие художники во все времена жили трудно, - мне хотелось придать ему уверенности в своих силах, в благодарность за житейские советы и за гостеприимство.
Он познакомил меня со своей невестой. Девушка смотрела на меня, как на потенциального сектанта, сторонника биологической чистоты. Не люблю таких женщин, партийных активисток. Можно подумать, что кроме биологической чистоты, у юной девушки нет других забот. Тими тоже переживает за биологическую чистоту, но делает это более женственно, мягче, деликатнее. Это вопрос личного обаяния. Одна женщина будет выступать с высокой трибуны с речью и вызовет отвращение, другая будет говорить с той же трибуны, на ту же тему - её выслушают с восторгом. Или это вопрос личной заинтересованности? Если в глазах Тими я видел боль за свою эпоху, за людей - всё настоящее, живое, то в глазах подружки Белла не содержалось ничего существенного, никаких эмоций. И произносила она лишь дежурные фразы, выступая за рост рядов своей секты.
Не стал с ней спорить из вежливости, чтобы не обидеть Белла.
Они меня проводили на самолёт до Лос-Анджелеса, Белл и его подружка. Я пообещал, что буду поддерживать с ними связь. Приятно иметь знакомых в совершенно чужом мире.
И хоть они, возможно, поженятся, и Белл уйдёт в сектанты, но ведь они всё-таки не бриберы, а это дорогого стоит.
Откровенно сказать, с бриберами я бы тоже пообщался из любопытства. Есть идея сделать репортаж. Журналистика и здесь не даёт покоя.
Белл подарил мне картину.
- Если продашь, деньги забирай себе, - сказал он, - ты хорошо говорил о творчестве, поэтому хочу сделать тебе подарок. Знаешь, не каждый день можно услышать лестные отзывы о своих работах, а ты сказал мне столько приятного, сколько я не слышал за всю карьеру.
- Мне действительно понравилось, Белл. Конечно, далеко не всё, но понравилось. Твоя мастерская, картины, скульптуры.
Улетать не хотелось. Я привык. Новый Нью-Йорк меня не пугал, а вот дальнейшая неопределённость доставляла беспокойство. Что там ждёт меня, в Лос-Анджелесе? Но лететь надо, иначе я рискую потерять всякую надежду на возвращение в свою эпоху.
7...
Профессор Нок не был брибером. Человек примерно пятидесяти лет от роду, слегка взлохмаченные волосы, добродушная улыбка, очки на кончике носа, внимательный взгляд поверх очков и веселые искорки в глазах - таким он предстал при нашей встрече.
Он ждал меня у трапа самолёта с табличкой в руках, на которой крупными печатными буквами было написано моё имя, написано по-русски, без ошибок.
Среди чуждых мне людей и вещей в лице профессора Нока я видел кусочек родной эпохи - трап самолёта, рукописная табличка и сам внешний вид профессора, напоминающий профессоров всех времён и народов.
Тими сообщила о моём прибытии, просила его выучить несколько слов по-русски; по возможности, поправить мой слабый английский и ввести меня в курс науки симпликтики. Знание русского профессор продемонстрировал фразой "Добро пожаловать", слабость моего английского подчеркнул критическим замечанием - "У вас плохо с глаголами, но мы это уладим".
- Симпликтикой займёмся завтра, а сейчас я отвезу вас к Тими. У неё смешной адрес, правда? - сказал Нок и вызвал такси.
Адрес Тими состоял всего из одного числа 1234, что и казалось Ноку смешным, а у меня вызывало массу вопросов. Когда Тими записывала свой адрес, я считал, что она пишет что-то обычное - улица, дом, квартира. Но на самом деле это число означало номер её личного блока или бункера. Как и Нью-Йорк, Лос-Анджелес ушёл под землю. На поверхности остались только парки и несколько построек.
Сохранились старые названия районов и пригородов: Бербанк, Монтебелло, Эль-Монте, Пасадена, - сейчас это были ориентиры для таксистов. Немногочисленные постройки имели чисто техническое назначение. Кабинки вертикальных лифтов и проекционные аппараты. Что такое проекционный аппарат я представлял слабо, но ещё Белл в Нью-Йорке показал мне один такой в действии, когда заказал изображение города в том виде, каким он был в тридцатые годы двадцатого века. Любой житель, если он чувствует себя неуютно, может создать вид города, какой ему заблагорассудится. То есть каждый может жить в своём городе и не мешать другим, так как один проекционный аппарат воспроизводит сотни видов.
Всё равно некоторые технологические особенности двадцать третьего века были выше моего понимания, несмотря на то, что Белл и Нок пытались рассказывать о них достаточно подробно.
На вертикальном лифте мы спустились на четвёртый ярус подземного города. В крупном помещении, чем-то напоминающем вокзал, мы с Ноком пересели на третью линию горизонтального лифта и проехали до второй позиции. Первый бункер этой позиции и был жилищем Тими. Действительно, смешной у неё адрес: четвёртый ярус, третья линия, вторая позиция, первый бункер - и всё это записано в обратном порядке.
Университет расположен где-то рядом. Две позиции на горизонтальном лифте, - так объяснил Нок. Мы договорились, что встретимся утром там, в университете, на кафедре симпликтики.
- Отдыхайте, - сказал Нок на прощание, - вот вам пульт.
Как пользоваться пультом управления жилым помещением я уже знал от Белла. Здесь тоже, как и у него в мастерской, в стены встраивались экраны, поэтому я мог заказать любой интерьер. Что я незамедлительно сделал, превратив квартиру Тими - в свою собственную. Правда, это была виртуальная квартира, ничего нельзя потрогать руками, но, тем не менее, я чувствовал себя как дома.
Конечно, далеко не все детали отобразились в точности, но это и не требовалось. Хватило того, что удалось смоделировать кухню, а в комнатах повторить рисунок обоев и восстановить визуальное изображение некоторой мебели. Телевизор я тоже нарисовал на стене и включил его в программу как действующий объект. Словом я смотрел телик практически тот же самый, какой остался дома. Делать всё равно нечего, поэтому я занялся переключением каналов.
Практически все каналы отданы бриберам. Безухие ведущие мелькали перед глазами, и я быстро устал. На одном из каналов промелькнул сюжет о прибытии команды эпохи, даже моя грешная физиономия попала в кадр - я не знал, стоит ли этому радоваться. В сюжете не сообщалось, откуда мы прибыли. Диктор сказал - команда вернулась с недавних соревнований по "историческим видам спорта", где выступила успешно.
И всё. Больше смотреть нечего.
Нажатием кнопок на пульте, я вызвал кровать, которая опустилась с потолка, и завалился спать, так как чувствовал неимоверную усталость, скорее, психологическую, а не физическую.
Не помню, сколько времени я спал. Разбудил меня сигнал, о назначении которого я смутно догадывался - он соответствует звонку телефона. Я взял пульт и нажал на соответствующую кнопку. На стене, где размещался мой телевизор, появилось изображение. Так на связь вышла Тими. Она сидела в моей квартире, в моём любимом кресле. Она от души улыбалась и приветствовала меня лёгким взмахом руки. Говорила она уже по-русски.
- Вижу, ты прекрасно обустроился. Так я и думала, что ты захочешь создать облик своего жилища. У тебя тут мило, мне понравилось. Заметил, какой порядок я навела? Завтра выхожу на работу. Сегодня уже была в твоей редакции, со всеми познакомилась. Да, Ноку я всё сообщила, вынуждена была сказать правду, так что про дядю из Денвера можно не врать. Нок знает всё и, кажется, ничего против нашей затеи не имеет. Всем остальным он скажет, что ты приехал на время, заменить меня. То есть произошёл обмен сроком на один год - два университета обменялись профессорами, такое часто практикуется.
На этом связь прервалась. Я не успел задать ни единого вопроса. Как она это делает? Как ей удалось позвонить мне?
Примерно через час она позвонила снова.
- Ты обедал? - спросила она и сразу ответила: - Чувствую, что ты ничего не ел. Извини, привычного для тебя холодильника у меня нет, готовить я тоже не умею, поэтому всё заказывай через пульт управления. Не стесняйся, можешь заказать обед в стиле любой эпохи. Что ты там любишь, то и заказывай, тебе всё привезут.
И опять связь прервалась.
Я действительно проголодался. Пульт управления домом содержал группу кнопок, которые были подчёркнуты и выделены словом "Биологическое питание". Я вошёл в меню и стал перелистывать странички, содержавшие информацию о блюдах, о странах и веках. Я сделал выбор: Франция, конец шестнадцатого века, походный королевский обед.
Заказ принят, - сообщили мне, - на приготовление блюд будет затрачено тридцать минут, о готовности вам сообщат.
Через тридцать минут мне позвонили, на экране возникла противная рожа какого-то брибера.
- Заказ готов, - сообщил он, - исполнители уже у вас, откройте, пожалуйста, дверь.
Открыв дверь, я увидел двух человек, - не бриберов, с некоторых пор я стал на это обращать особое внимание, - они были одеты в соответствии с эпохой, которую я заказал.
- Походный обед короля, - торжественно произнёс один из них.
Они вкатили в комнату столик на колёсиках и, последовательно снимая фарфоровые колпаки с тарелок, стали предъявлять блюда и перечислять краткую рецептуру.
- Грибной суп со сметаной, цыплята под соусом из перепелиных яиц, паштет из гусиной печени, копчёное мясо кабана с укропом, красное сухое вино "Масси" урожая 1570 года.
Здесь я позволил себе усомниться в качестве вина. Не могло же оно сохраниться с того времени, почти восемь сотен лет?
- Дата производства вина условная, - пояснили мне, - допускается, что вы обедаете в 1576 году, поэтому вам предлагается вино шестилетней выдержки.
Что же, меня всё устраивало. В следующий раз, - думал я, запивая вином копчёную кабанину, - закажу им обед из моей родной эпохи, и они принесут мне походный обед журналиста: чашку кофе и, к примеру, чебурек или сосиску в тесте.
Вечером Тими снова позвонила. Она никуда не спешила, и мы с ней говорили долго. Она прочла краткую лекцию по симпликтике. Я понял так, что эта наука похожа на социологию или на политологию, короче, нечто социально-психолгическое с примесью философии. Это я люблю: наука занимается туманными вещами, преследует не чётко определённые цели, пытается решить ряд неразрешимых задач. То есть можно заниматься чем угодно, а можно вообще ничем не заниматься, но все будут думать, что ты серьёзно занят наукой. Конечно, если ты имеешь официальный статус учёного.
Перед своим отъездом на соревнование эпох Тими занималась проблемой психологической совместимости. Работала над заказом транспортной корпорации, выясняя проблемы совместимости в малых коллективах. Давала рекомендации по кадровым проблемам. Рассматривала случаи, когда из-за противоречий в экипаже и по причине психологической несовместимости пилотов происходили крупные катастрофы, крушения самолётов.
Подробнее о симпликтике я узнаю завтра от Нока. Сегодня мне хочется болтать с Тими не столько о науке, сколько о ней самой. Как ей там живётся, в моей эпохе, и даже любопытно узнать, нашла ли она своего Каальса?
- Пока не нашла, нет времени на поиски. Занимаюсь твоей темой в редакции.
Моя тема в редакции на тот момент - торговля наркотиками на предприятиях. Под видом рабочего я проникал на производственное предприятие, устраиваясь на временную работу. Там выяснялись любопытные вещи: многие работники потребляли наркотики, некоторые торговали ими, а все каналы в конечном счёте вели в здание городской администрации. Владельцами предприятий были сыновья городских чиновников. Как правило, сами предприятия прибыли не приносили, через них отмывались деньги от наркоторговли и чёрный нал, который вращался в административных кругах - взятки.
- Осторожнее только работай с этой темой, - я действительно, сильно волновался за Тими.
Многие проблемы в нашем городе решались с помощью бомбы в багажнике автомобиля, и я предупредил Тими об этом.
- Я по натуре экстремалка, - ответила она, - люблю ходить по лезвию ножа. Мне нравится твоя эпоха тем, что она такая непосредственная. Здесь есть за что и против чего бороться. Мне нравиться играть с огнём. И даже там, у себя, выступая против бриберства, я никогда не испытывала такого восторга, как здесь, у тебя. Завтра иду на табачную фабрику, устроилась на работу. Какую? Упаковщицей. Нет, работа лёгкая - укладывать пачки сигарет в коробки. Что ты волнуешься, статьи всё равно будут выходить под псевдонимом. Никто не догадается, что их пишет женщина - псевдоним мужской. Все статьи от имени мужчины. А ты.... А тебя с фабрики уволили за прогулы.
8 ...
Секрет связи с Тими я так и не узнал. Кажется, связь была односторонней. Тими могла звонить мне по той причине, что у неё дома был специальный приёмник сигнала. Он способен распознать сигналы из других миров. Я же не мог дозвониться до своего времени, у меня в квартире такого приёмника не было.
Если бы наша затея с обменом была спланирована заранее, то мы могли позаботиться о связи, технический уровень двадцать третьего века позволяет налаживать связь с любой эпохой.
Так мы с Тими общались: она звонила, я ждал звонка.
Новости меня не радовали. Тими взялась за такую тему, которую и я сам побаивался развивать. Статьи мои были мягкими, я старался обходить острые углы, чтобы не нарваться на бомбу или пулю. Я считал, что затронуть тему наркоторговли - это уже достижение, а добиваться какого-то конкретного результата выше моих сил. Что вообще может предпринять одинокий журналист из провинциальной газеты против целой системы, против мафии? У них деньги и политическое влияние. У меня - только перо.
А что может Тими? Она не знает особенностей эпохи. Там, на фабрике, сразу заметят, что она не местная. В лучшем случае её примут за иностранку. Но именно это её и погубит. Кто поверит, что иностранка пришла работать упаковщицей? Девушка из Лос-Анджелеса приехала в нашу "деревню", чтобы укладывать пачки сигарет в коробки - смешно.
Конечно, я буду давать ей советы. Только не знаю, насколько часто она будет выходить на связь. Всё зависит от неё. И станет ли она подробно рассказывать о своих делах, или же снова начнёт уклончиво уходить от прямых ответов?