Бегство от одиночества (Продолжение. Начало см. Части 1-4)
Часть Пятая
СВОБОДА ВЫБОРА
1.
Главный редактор и совладелец преуспевающего журнала Павел Андреевич Новаковский был в хорошем расположении духа. Только что позвонил администратор одного концертного зала Москвы и сообщил приятную весть: ему забронировано два места на концерт популярных артистов.
Павел Андреевич хорошо знал, что на этом концерте будут присутствовать многие высокопоставленные чиновники, некоторые члены государственной Думы, влиятельные банкиры, представители крупного бизнеса Москвы, а также известные деятели культуры и прочие знаменитости. Ему было приятно, что и он был причислен к элитарной прослойке города. На концерте можно будет не только отдохнуть душой и вволю посмеяться, но еще и взять короткое интервью у какой-нибудь знаменитости и, возможно, приобрести новые знакомства.
Главный редактор снял трубку телефона и набрал номер:
- Лиза это я, - сказал он, - мы идем сегодня на концерт, так что будь готова к семи часам. Не закончила работу? Ничего, передай ее кому-нибудь другому, я отпускаю тебя домой: отдохни, переоденься, я за тобой заеду и никаких возражений, пожалуйста, все, вопрос решен, - и Павел Андреевич положил трубку.
В фойе концертного зала было много народу. К входу то и дело подъезжали "Мерседесы", "Вольво", "Джипы" и прочие иномарки с тонированными стеклами. Кое-кто приезжал со своей охраной, которая быстро высыпала из "Джипов" на тротуар и проезжую часть улицы, обступала плотным кольцом своего подопечного и вместе с хозяином заходила во внутрь помещения, насторожено оглядываясь по сторонам.
Мужчины были в хорошо сшитых костюмах, дамы в роскошных платьях и красивых украшениях, приобретенных в дорогих и очень дорогих магазинах.
Павел Андреевич помог своей супруге снять пальто и, раздевшись сам, сдал верхнюю одежду гардеробщику. После этого жена взяла мужа под руку, и они не спеша, направились в зал.
Павел Андреевич постоянно крутил головой, высматривая подходящую кандидатуру для интервью. Наконец, встретившись взглядом с одной важной персоной из государственной Думы, подошел к тому вместе со своей женой, поздоровался и попросил уделить ему несколько минут. Член Думы был в хорошем настроении и согласился дать небольшое интервью для журнала во время антракта. Главный редактор поблагодарил его за отзывчивость и довольный прошел в зал с Елизаветой Петровной, где они заняли свои места.
Зал был уже почти полным. Вскоре свет начал медленно гаснуть, и сцена осветилась прожекторами с разноцветными фильтрами, различными мигалками и люминесцентными лампами. В глубине сцены виднелась декоративно оформленная панель, а по краям сцены на высоких подставках были установлены огромные телевизионные экраны.
Все вместе представляло собою красочное зрелище, и должно было, по замыслу режиссера, поддерживать зал в приподнятом настроении.
Затем под аплодисменты публики на сцену вышел ведущий концерта, который после короткого приветствия пригласил на сцену популярного пародиста и концерт начался.
Выступление артиста имело успех. После него на сцену вышла молодая певица, которая спела под фонограмму известный всей стране шлягер.
Дальше вперемежку пошли выступления юмористов, любимых певцов и певиц, а также популярных групп, поющих в различных стилях и жанрах: от народных песен и традиционной эстрады до русского Рэпа. Присутствующие аплодировали всем исполнителям, поклонники почти после каждого номера дарили цветы выступавшим на сцене.
Ведущий концерта время от времени произносил короткие монологи, пел дифирамбы наиболее популярным артистам и беспрерывно повторял какие в России замечательные певцы, пародисты и юмористы. Он также прошелся по музыкантам, композиторам и просто невыразимо как замечательной публики сидящей в зале. В конце первой половины концерта народный артист России спел свою коронную песню, после чего был объявлен небольшой антракт.
Павел Андреевич засуетился и, покинув свою супругу, тут же поспешил к выходу из зала, чтобы успеть вовремя перехватить государственного деятеля, с которым договорился об интервью.
Елизавета Петровна осталась одна. От нечего делать, она стала разглядывать присутствующих в зале. Основной контингент составляли люди возраста пятьдесят плюс. Почти половина мужчин были лысыми и полными. Лица их были серьезны, взгляд выражал деловую хватку тертого калача. Среди женщин попадались весьма эффектные особы различного возраста.
Елизавета Петровна мысленно подбирала для каждого присутствующего какой-нибудь эпитет, сравнивала их между собой, и все думала о том, счастливы ли они? Ведь у них было все, к чему стремятся "новые русские", потихоньку вытесняющие старую гвардию и рвущиеся к власти, к хорошей жизни.
Но что значит хорошая жизнь? Каждый понимает это по-своему, но есть и общие принципы жизни, построенные на одних и тех же камнях благополучия во всех странах мира. Но главное - это быть всегда при деле и на виду, заполнять дни, месяцы и годы любым путем, непрерывно, только бы не думать ни о старости, ни о смерти. Делать все, что угодно, лишь бы не остаться за бортом корабля, совершающего круиз по морям и океанам удовольствий, не выйти в тираж, не остаться одному, и не испытать страх одиночества, страх бесполезности своего существования.
Какое-то время человеку это удается. Вот даже сейчас, посмотрите, как оживлены зрители, как они раскованы, как они стараются показать, что у них все в порядке, что они счастливы. Одна артистка далеко не первой молодости прямо так и заявила со сцены, что она счастлива, и готова поделиться своим счастьем со всеми присутствующими и для нее это не просто концерт, а настоящий праздник, и по ее словам выходило, что этот праздник всегда с ней.
Но в глубине души Елизавета Петровна чувствовала неполноценность этого самого счастья, его искусственность, его временность.
- Вот придет эта артистка домой после концерта, - думала она, - снимет с себя всю одежду, сотрет с лица косметику, взглянет на себя в зеркало, и увидит, что она не так уж и молода, как этого бы хотелось, что она устала, что нужно ложиться спать, а завтра наступит новый день, в котором может не найтись места для нового праздника. И вообще, когда-нибудь кончатся праздники, появятся болезни и не будет желания радостно встречать новый день. Все то, что заполняло ее жизнь и казалось нужным, важным, интересным, превратится в пустоту, от которой на заре своей юности ей хотелось избавиться, и она всю свою жизнь считала, что ей это удалось. Репетиции, концерты, поездки по городам, любовные приключения, толпы поклонников, завидные ангажементы, нескончаемые овации и цветы, цветы, цветы. Она никогда не знала, что такое внутреннее одиночество и космическая любовь, не стремилась к раю небесному, а только к земному. И в этом-то как раз и заключался обман ее жизни.
На какой-то миг Елизавете Петровне вдруг почудилось, что вокруг нее нет ни сцены, ни зала, ни зрителей. Все окружение словно провалилось куда-то, и она как бы очутилась в другом пространстве, в другом времени. Ей показалось, что она незаметно перенеслась в будущее и сидит в ином зале, где находятся совершенно другие зрители и другие артисты, а тех, кто был вот здесь, только что рядом с ней, уже давно нет в живых, и о них никто не помнит. Значит, все происходящее вокруг мимолетно и не имеет никакого значения, но зато есть что-то глубокое, неимоверно сложное, более длительное и более прочное, к чему и должны стремиться все люди. И только подумав об этом, она тут же оказалась вновь в сегодняшнем дне, в концертном зале, заполненном согражданами.
Антракт заканчивался, зрители постепенно занимали свои места. Елизавета Петровна сидела у прохода. Мимо нее спускалась по пандусу публика, спеша к своим местам. Неожиданно около нее остановилась молодая пара, и раздался мужской голос:
- Добрый вечер Елизавета Петровна, как поживаете? Не ожидал вас здесь встретить!
Елизавета Петровна вздрогнула и, повернув голову направо, увидела улыбающегося блондина. Рядом с ним стояла, также улыбаясь, красивая молоденькая брюнетка.
- Здравствуйте Антон, - сказала она, несколько растерявшись.
- Вы прекрасно выглядите, а как поживает Марина? Небось, загорает на лазурном берегу Франции со своими поклонниками?
- Нет, вы ее с кем-то путаете. Марина не из тех, кто любит бесцельно прожигать свою жизнь. Она живет в Канаде, работает и ведет размеренный образ жизни. Это у вас, я слышала, дома по всей Европе.
Антон заулыбался польщенный столь высокой оценкой своей деятельности и сказал, несколько снисходительно:
- Это преувеличение. Есть, конечно, кое-что, ну там дом на Кипре на берегу моря, офисы в нескольких европейских странах, пара дач под Москвой, не так уж и много; я не такой крутой, каким меня представляют средства массовой информации, - и он снова улыбнулся, а потом спросил:
- Марина замужем?
- Нет.
- Жаль. Правда, у нее несносный характер. Она чересчур требовательна, ей непременно нужен принц крови, нужно нечто необыкновенное, из ряда вон выходящее, а вот я обычный банкир.
- Антоша не прибедняйся, - вставила свое слово брюнетка, - ты у нас восходящая звезда, за такими как ты будущее!
В это время подошел Павел Андреевич, который возвратился после удавшегося разговора с членом Думы. Он вежливо поздоровался с Антоном и его спутницей. Банкир едва удостоил его взглядом и, обратившись к Елизавете Петровне, произнес на прощанье:
- Передавайте привет вашей дочери, ей не стоило покидать меня ради захудалого канадского городка, я ведь ее предупреждал, что она пожалеет об этом. Всего хорошего, пошли дорогая, нас уже заждались, - и, отвернувшись от собеседницы, он помахал рукой в сторону первых рядов, и, высоко подняв голову, с достоинством направился к своему месту в сопровождении непрерывно улыбающейся красотки.
- Каков гусь, а? - заметил Павел Андреевич. - Повезло парню, умеет вовремя лизнуть задницу кому следует, да и папаша у него тоже еще тот прохиндей; надо же скольких подсидел и пересидел и все на плаву! Вот уж действительно дерьмо не тонет. Что с тобой? Ты что расстроилась, тебе плохо, да на тебе лица нет!
Елизавета Петровна молчала. Сразу после ухода Антона ей стало плохо, в груди появилась боль, дышать стало трудно.
- Не волнуйся так, посиди, успокойся, тебя разволновал этот чертов банкир, сейчас все пройдет, смотри, уже и свет потушили, не удобно как-то уходить, нас не так поймут.
- Ты можешь остаться, мне плохо, я не могу здесь больше находиться, - с этими словами Елизавета Петровна встала с места.
- Хорошо, хорошо, - тут же согласился Павел Андреевич - я тебя отвезу домой.
Дома Елизавета Петровна почувствовала себя лучше. Но на следующий день боль в груди возобновилась, и она обратилась в поликлинику к врачу. Ей сделали рентген и обнаружили у нее рак легких.
Елизавету Петровну срочно положили в больницу. Состояние ее здоровья стремительно ухудшалось: за неделю она потеряла в весе почти семь килограммов. Врачи облегчали, как могли ее состояние, но, в конце концов, вынуждены были признать свое бессилие: смерть приближалась быстро и неотвратимо.
Павел Андреевич находился в состоянии шока. Еще за день до того злополучного концерта его жена чувствовала себя превосходно: она была, как обычно полна энергии, занималась рабочими делами, подготавливая к выпуску очередной номер журнала, строила планы на ближайшее время, собираясь поехать на юг вместе с подругой, и даже купила себе новое пальто. Муж никак не мог взять в толк не то, что его жена неизлечимо больна, а то, что болезнь возникла внезапно, словно по мановению чей-то страшной руки. Он чувствовал эту незримую руку, и был настолько подавлен, что не мог ни о чем больше думать, переложил все дела на своего заместителя, и почти каждый день помешал жену в больнице, надеясь на чудо. Когда же надежд не осталось, он позвонил в Монреаль и сообщил бывшему мужу Елизаветы Петровны о ее внезапной болезни.
2.
Самолет быстро набирал высоту, обгоняя небольшие белые облака и оставляя позади город, который становился все меньше и меньше, пока вовсе не исчез из вида.
Марина сидела в кресле, пристегнувшись ремнем безопасности, и печально смотрела в иллюминатор. Рядом с ней, в соседнем кресле находился Владимир Викторович. Отец и дочь летели в Москву.
Три дня назад Владимиру Монтекову позвонил Павел Андреевич и сообщил о плачевном состоянии Елизаветы Петровны, которой, судя по прогнозам врачей, осталось жить не более трех недель. Эта новость потрясла Владимира Викторовича, который и передал ее Марине.
После ухода ее из дома отношения между отцом и дочкой стали натянутыми: отец не мог смириться с тем, что дочь покинула его ради Артура, которого он уже почти ненавидел. В голове у Монтекова никак не укладывалось, что такая красивая, эрудированная, незаурядная молодая женщина не просто увлеклась совершенно никчемным, по его мнению, мужчиной, но и готова была ради того на все.
- Ну, как можно любить человека старше себя на пятнадцать лет, - думал он, - человека, у которого ничего нет за душой, какого-то жалкого нелегала, еле-еле сводящего концы с концами чуть ли не подаяниями. У него нет даже самой захудалой машины, и он не в состоянии не только обеспечить его дочь, но и вообще. Но что вообще - Владимир Викторович не знал, и знать не хотел. Он чувствовал себя обманутым и был обижен на весь мир. Ему было уже под шестьдесят, а он до сих пор один: без жены, без дочки, без семьи. Приглашая Марину в Канаду он надеялся, что она найдет себе достойного мужа, что у них родятся дети, его внуки, которые скрасили бы его старость и не оставили его в одиночестве. И вот теперь у него не только нет внуков, но вдобавок к этому из его дома ушла единственная дочь.
Марина, узнав от отца плохую новость, сильно расстроилась. Она чувствовала свою вину, она знала почти наверняка, что болезнь матери как-то связана с ее жизнью и ее делами в Монреале.
Отец предложил ей немедленно вместе полететь в Москву. Марина согласилась; конечно, она могла бы полететь и одна, но в данной ситуации было бы просто подло отгораживаться от отца, даже если тот не способен понять ее.
Минут через двадцать световое табло погасло, Марина отстегнула ремень, выпрямилась и, взяв подвернувшийся под руку журнал, стала листать его, убивая время и отгоняя невеселые мысли. Она чувствовала, что отец хочет с ней поговорить, и наверняка затронет вопрос об Артуре и ее возврате в дом. Она всячески оттягивала неприятный разговор, притворившись увлеченной статьей в журнале.
Владимир Викторович терпеливо ждал подходящего момента, и, наконец, не выдержав, тронул дочь за руку и попросил отложить журнал.
- Ну что за кошка между нами пробежала, а Марочка?
- Ты, наверное, хотел сказать кот. Не так ли? - мрачно пошутила Марина.
- Ну, хорошо, хорошо, пусть это не мое дело. Я просто хочу понять, чем он так тебя привлек? Я не вижу в нем ничего особенного, или здесь все дело в интимности?
- Нет, папа, секс здесь не при чем. То есть нельзя сказать, что его у нас нет, но это далеко не главное.
- Ну что тогда? Я не в восторге от твоего выбора, но если вы живете вместе, почему он не женится на тебе? Это же так просто и так выгодно ему: он сразу получил бы статус иммигранта, а потом и канадское гражданство, да еще имел бы под рукой такую красавицу и прекрасные перспективы. Все мы не вечны, - вздохнул Владимир Викторович, вспомнив о цели своей поездки, - ведь мой дом - это твой дом, я хочу сказать, что он перейдет к тебе по наследству, а это значит, что и Артур тоже стал бы его владельцем. Так почему же он этого не делает? Это ведь не практично. Значит, он тебя не любит. И у него что-то другое в голове!
- О господи! Папа! Ты очень точно почувствовал ситуацию, даже я не смогла бы сказать лучше. Ты сейчас перечислил все пункты, из-за которых Артур и не хочет на мне жениться. Ты меня понимаешь?
- Нет, не понимаю.
- Объясняю: именно из-за того, что он может воспользоваться мною для достижения всех тех целей, которые ты перечислил, Артур и не хочет жениться. Ведь женись он на мне, ты первый упрекнешь его, что он охмурил меня, с единственной целью решить одним ударом все свои проблемы. А это, в свою очередь, будет означать, папа, что он меня не любит и женится по расчету. Теперь тебе понятно?
- М-да, что-то ты уж мудрено говоришь дочка, по-моему, ты слишком идеализируешь его, переоцениваешь.
- Наоборот, я недооцениваю его. Ты знаешь, какие он стихи пишет? Ты слышал, как он играет вальсы на аккордеоне? Таких аккордеонистов в Монреале раз два и обчелся, хотя он не музыкант. Его приглашают в свои дома местные "квебекуа", как франкофоны, так и англофоны. Вот! Но главное даже и не в этом. Понимаешь папа, у него такая душа, которая встречается только раз в столетие.
- Ну и что же за душа у него?
- Сказать, что он добрый, чуткий, отзывчивый и справедливый - это ничего не сказать. Артур неземной человек, папа, он космический. Он начисто лишен эгоизма. Я не знаю, что его ждет после смерти, но что он намного выше всяких там лауреатов всевозможных премий, - в этом я не сомневаюсь. Со стороны может показаться, что он попросту сумасшедший, знаешь такой чудаковатый рассеянный ученый, не обращает внимания на всякие пустяки, которым обычные люди придают большое значение. Но он психически нормальный, просто его знания глубже, чем у людей обычных. У него своя жизненная философия, и в отличие от других он знает, что действительно нужно человеку.
- Ах, Марина, Марина. Даже если и четверть того, что ты здесь наговорила правда, все равно жизнь диктует свои законы, понимаешь? Человеку нужно пить, надо есть, необходимо одеваться, размножаться, развиваться, одним словом - существовать. Если бы в мире все были бы такими, как твой Артур, мир давно бы развалился, и вместо цветущих долин, была бы одна огромная пустыня, а вместо городов - руины. Жизнь любит порядок, любит труд, иначе наступит хаос и она прекратится. Мир держится на таких как я, ты, наши соседи, твои сослуживцы, как вот эта хорошенькая стюардесса, как пилоты, строители, земледельцы и прочий народ. Поэтому самолеты летают, дома строятся, прогресс двигается. А от игры на аккордеоне, да еще в метро, никакой реальной пользы и прогресса нет. Марина, прошу тебя, опустись на землю, перестань витать в облаках, ты же не самолет, ты человек, молодая красивая женщина, ты можешь получить еще массу удовольствий в жизни, ну зачем ты замуровываешь себя в этой клетушке с абсолютно безнадежным человеком? Пусть он будет хоть семи пядей во лбу, но он избрал тупиковый путь, он не рожден для счастливой жизни, он разрушает не только свою, но и твою, Мариночка, твою жизнь. Неужели в тебе нет никакого рационального начала? Посмотри на вещи трезво, реально. Ты выдумала себе героя, который витает в облаках, ты избрала себе облачного человека. Посмотри в иллюминатор: вот они облака, целые горы облаков, они красивы, ими можно любоваться, но жить на них нельзя, потому что настоящая жизнь находится под ними, внизу на твердой земле. И поверь мне, что я, прежде всего, переживаю за тебя, мне больно видеть, как ты впустую растрачиваешь свои лучшие годы.
Марина слушала отца молча, не перебивая, не стараясь оправдываться. Она прекрасно понимала, что все сказанное отцом правда. Только это была его правда, это была правда обывателей, правда людей, которые стараются прожить как можно дольше, и как можно лучше, пока они здоровы. И с этой правдой спорить нельзя. Ее нужно или принять, или отбросить; стать рациональной или остаться иррациональной. Да, если бы не было смерти, то все сказанное отцом было бы верным. Но ведь и в реальной жизни есть множество конкретных примеров, говорящих совсем об обратном, примеров, когда при жизни о человеке говорили одну правду, а после его смерти - другую. Так где же истина, где эта правда? Отец не сознавал того, что реальность тесно переплетена с воображением, что кроме нашего тленного материального мира существует еще и вечное Духовное Пространство. Об этом знали только Артур, Григорий и она сама. Но объяснить это отцу не имело смысла, да она и не смогла бы.
- Ладно, папа, - сказала Марина примирительно, - мы выслушали друг друга и на этом прения можно прекратить, пора переходить к голосованию. Ты голосуешь против Артура, я - за! За ним светлое будущее, а я только его тень и позволь мне остаться ею. И давай не будем сориться: ты же знаешь, что я тебя люблю, и всегда приду тебе на помощь. Главное запомни, что ты не один, я всегда рядом с тобой, и пусть наши разногласия не отражаются на наших взаимоотношениях. Договорились? - и Марина тихонечко пожала руку отца. Владимир Викторович грустно вздохнул: придется смириться с создавшимся положением вещей, тем более что поводом для встречи и разговора по душам послужила смертельная болезнь близкого и любимого обоими человека.
3.
Москва встретила Марину многолюдными шумными улицами, нескончаемыми потоками машин, новыми высотными домами, рекламами и сверкающими витринами европейских магазинов.
Павел Андреевич послал машину в аэропорт, и его шофер развез прилетевших родственников по разным местам. Владимира Викторовича он высадил у гостиницы Космос, где у того был забронирован номер, Марину же доставил в пустующую квартиру Елизаветы Петровны.
На следующий день после приезда отец и дочь отправились в больницу навестить безнадежную больную. Елизавета Петровна находилась в палате одна. Войдя в палату, Марина сразу бросилась к матери, которая полулежала на кровати.
- Ах, Мариночка, - произнесла она слабым голосом, - вот ты и прилетела. Стало быть, дела мои очень плохи.
Елизавета Петровна говорила медленно, с остановками.
Марина обняла мать и, сдерживая слезы, быстро проговорила:
- Ну что ты мама, ты еще поправишься, все будет хорошо, вот увидишь. Я прилетела просто так, соскучилась по тебе.
- И надолго ты приехала?
- Я буду здесь с тобой, пока тебе не станет лучше, пока ты не поправишься. А потом мы поедем с тобой ко мне в гости, в Канаду. Ты же хотела посмотреть, как я живу, да?
- Хотела, - с трудом выговорила мать. - Я много чего хотела в своей жизни. Я ведь ничего толком и не видела, нигде не была, кроме нескольких городов нашей страны. Я мечтала попутешествовать по разным странам, особенно мне хотелось побывать на берегу океана, пожить на островах, как Гоген. Но видно не суждено. Ты это сделаешь за меня.
- Ну что ты такое говоришь мам, - дрогнувшим голосом сказала Марина. Она уже не могла больше контролировать себя и слезы сами потекли по щекам. - Мы с тобой вместе поедем, нет, полетим, я тоже люблю острова, но тебя я люблю еще больше. Пожалуйста, собери свою волю, ты ведь сильная, очень сильная, ты победишь любую болезнь!
- Нет, доченька, эта болезнь была наслана мне такой силой, которую победить нельзя. Но ты не плачь, моя девочка, я уже смирилась с неизбежным. Рано или поздно это происходит со всеми, - тут она сделала небольшую паузу и потом продолжила - А ты правильно сделала, что уехала. Ты не представляешь себе, как изменилась наша страна, наш родной город. Люди стали черствыми, и готовы на все ради денег. Извини Мариночка, мне трудно говорить. - Елизавета Петровна закрыла глаза.
- А ты не говори, - ласково сказала Марина и, утерев слезы тыльной стороной руки, погладила мать по голове - Давай я просто буду сидеть рядом; вот я беру твою руку, чтобы ты знала, что я с тобой, и мы будем молчать и вспоминать лучшие дни, лучшие годы нашей жизни. Ты помнишь, как в первый раз отводила меня в детский сад? Тогда я страшно боялась и цепко держалась за твою руку. Я до сих пор не могу забыть то ощущение абсолютной защиты, которую давала мне твердость и теплота твоей руки. Сейчас ученые говорят, что биотоки действуют сильнее всяких слов и могут настроить человека на самые невероятные поступки. Мама ты спишь? Я тебя утомила? Извини, пожалуйста, я больше не буду.
Елизавета Петровна, не открывая глаз, слегка помотала головой. Марина поняла, что мать не возражает против ее разговоров и что ей приятно присутствие дочери и ее забота.
Через некоторое время в палату зашел врач и попросил Марину удалиться: больной требовались процедуры, и присутствие дочери при этом было нежелательным.
Марина поцеловала мать в щеку, и, сказав на прощание, что будет приходить каждый день, встала с края кровати и вышла из палаты. В коридоре ее ждал отец.
- Ну, как она там? - спросил он. - Врач сказал мне, что сейчас ей будут делать какие-то процедуры, потом она уснет, и проснется только часа через два. Так что я подожду, когда к ней можно будет войти.
- Ты только ее не волнуй, пожалуйста, Она очень слаба. Говори о приятном. Бедная мама! Ладно, я пошла, не могу больше здесь находиться.
Выйдя из больницы, Марина бесцельно зашагала по улице, не обращая внимания на окружающую городскую суету. Потом ей захотелось прокатиться на троллейбусе, от которого она давно отвыкла: в Монреале троллейбусов нет. Поездка немного развеяла грустные мысли. Она доехала до центра города, прошлась по Арбату, заглянула в Дом книги.
- Господи, сколько же тут книг! - пронеслось у нее в голове. - Конечно, население земли растет, увеличивается и число написанных книг, но ведь срок жизни людей по-прежнему остается тот же. Получается, что ни один человек не в состоянии прочесть и половину того, что выпускается издательствами. Да еще Интернет! Да еще фильмы, для них ведь тоже пишутся сценарии! А много ли действительно стоящих книг? Читатели поглощают одну книгу за другой, словно принимают пищу: проглотили и забыли, потом опять проглотили и снова забыли. Ну что, к примеру, я съела на обед пять дней назад? Не помню.
Марина прошлась по полкам, полистала несколько книжек в броских суперобложках, вздохнула, и, положив последнюю книгу на место, направилась к выходу из магазина.
Она уже собиралась покинуть Дом книги, как ее окликнула какая-то женщина:
- Марина, это ты? Подожди не уходи!
Марина обернулась, и, узнав свою подругу, спешившую к ней, тут же направилась ей навстречу. Подойдя друг к другу вплотную, подруги обнялись, одновременно выражая свой восторг по поводу неожиданной встречи.
- А я-то смотрю на тебя, и глазам своим не верю: ты это или не ты? Но потом подумала: точно ты, такой второй красавицы в Москве нет. Ну, прямо золушка, да и только!
- Ладно тебе, Наташка, - смущенно сказала Марина, - ведь и ты тоже на конкурсе красоты не последняя будешь!
- Ты чего, насовсем вернулась, или в гости?
- Нет, я по делу, - Марина не хотела говорить о причине своего визита. - Ну, чего мы тут стоим, давай сходим куда-нибудь, что ли, поговорим.
- Пошли, а куда?
- В какое-нибудь тихое местечко, может в кафе?
- Окей. Ты как на машине, и вообще ты одна в Москве или с кем-нибудь?
- Одна я, вернее вместе с отцом, и машины у меня нет.
- Ага, понятно, тогда поехали на моей. Есть тут неподалеку одно кафе, заодно и поедим.
Они подошли к машине, попутно задавая друг другу вопросы. Обе были возбуждены неожиданной встречей, и Марина не заметила, как они подъехали к кафе.
Выйдя из машины, они спустились в подвальчик, освещенный фонарями, создающими интимную обстановку. Заняв столик у стенки, подальше от входа и стойки бара, подружки сделали заказ и принялись пытать друг дружку интересующими их вопросами. Наташа говорила почти беспрерывно. Она рассказывала о московских новостях, переменах в городе, сплетничала об общих знакомых.
Когда все темы были почти исчерпаны, Наташа сказала:
- Я так поняла, что ты не замужем. Я вот тоже. Знаешь, после твоего отъезда я сошлась с Антоном, но он меня бросил. Скользкий тип оказался, так что может, ты и права была, что развелась с ним. А сейчас он здорово поднялся: банкир, ездит с охраной, к нему и не подступишься. Боится, что его закажут.
- Закажут. Хм. Оказывается, что заказные бывают не только письма да бандероли, а еще и люди.
- Брось шутить Маринка, пока тут тебя не было, многое изменилось.
- Это я уже заметила.
В это время к их столику подошел мужчина. Он в упор посмотрел на Марину и развязно произнес:
- Разрешите угостить вас шампанским.
- Спасибо, но это лишнее, у нас все есть, - спокойно отреагировала Марина.
- Неужели все? - не отставал мужчина. - Я часто бываю в этом кафе, меня здесь хорошо знают. Ваша знакомая подтвердит это, - и он нагло посмотрел на Наташу.
Та переменилась в лице, натянуто улыбнулась, и пролепетала, что кажется, видела его несколько раз.
- Может, вы перейдете за наш стол, у нас и компания веселая, давайте не пожалеете. Ну, долго вас нужно уговаривать? - уже нетерпеливо сказал мужчина.
- Ты что, Наташа, действительно знакома с... - она никак не могла подобрать нужное слово, и, занервничав, добавила - ты куда меня привела?
- Да не беспокойся ты так, - отозвалась подруга, - он с тобой ничего не сделает, ну посидим, поболтаем, ты же отдыхаешь!
В это время к их столику подошли еще двое парней из той же компании.
- Что, Людвиг, нужна помощь? - осведомился один из них.
- Даже не знаю, что вам и сказать. Цену набивает. А ну давай, пошла отсюда, - обратился он к Наташе.
- Как вы разговариваете! - разозлилась Марина и, встав из-за стола, крикнула: Официант, счет и вызовете охрану!
- Ты не суетись милая, - зашипел Людвиг, - мы и есть охрана. Не хочешь по-хорошему, поговорим по-другому, и он протянул к ней руку, намереваясь схватить ее за горло.
Марина на миг растерялась, но потом схватила бокал с вином и плеснула содержимое в лицо нахала. Тот схватился за лицо, одновременно вопя:
- Ах ты, сука, ты мне в глаза попала!
В тот же момент сзади раздался властный голос:
- Людвиг, на место! Живо, повторять не буду!
Тот все еще хорохорясь и чертыхаясь, неохотно отошел от стола, за ним потянулись и два парня. Марина оглянулась. Позади нее стоял крупный вальяжный мужчина лет пятидесяти.
- Извините за недоразумение, - сказал он, обратившись к Марине. - Вы, видимо, попали сюда по ошибке. Не обессудьте! Вас просто приняли за кого-то другого. Вы позволите вас проводить? О счете не беспокойтесь, он уже оплачен.
Марина повернулась к подруге:
- Ты зачем привела меня сюда, а? - спросила она подругу, которая сидела, затаив дыхание, боясь пошевельнуться. - Ты это специально сделала?
- Послушай, Марина, - начала было оправдываться Наташа, - я, я...
Подошедший официант объяснил, что счет действительно оплачен.
В это время вальяжный мужчина подошел почти вплотную к стоящей Марине:
- Разрешите представиться, - произнес он, - Генрих, хозяин этого кафе. Вы настолько обворожительны, что было бы просто неприличным брать с вас плату за небольшой обед, Считайте, что обед прошел за счет заведения. Примите мои извинения, и сожаления по поводу досадного инцидента. Я надеюсь, что вы еще загляните к нам в более подходящее время. Вот вам моя визитка.
- Спасибо за угощение, я обязательно вернусь! - и, усмехнувшись, Марина взяла визитку и пошла к выходу.
- Ты кого к нам привела, дура? - обратился хозяин к Наташе, после ухода Марины. - Бегом за ней, и смотри у меня, чтобы без фокусов! А вы что, балбесы, - раздраженно добавил он, обращаясь к Людвигу и его парням, - не можете отличить обычную шлюху от случайного посетителя? Вы мне всю клиентуру так разгоните!
Выйдя из кафе, Марина направилась, было, в сторону метро, как услышала голос Наташи:
- Марина постой, подожди, я все тебе объясню.
Марина остановилась. Наташа подбежала к подруге.
- Послушай Мариночка, это недоразумение. Понимаешь? Я не хотела, то есть я не имела в виду то, о чем ты подумала. Я не знаю, такое со мною впервые. Ну, извини меня, пожалуйста, прости, это получилось само собой.
- И давно ты этим занимаешься? - равнодушно задала вопрос Марина.
- Чем этим, ты о чем?
- Ты прекрасно меня понимаешь. Так вот как достается хорошая машина, и хорошая жизнь выпускнице института иностранных языков! Ну ладно, я могу тебя понять, в конце концов, это твое дело, но зачем было подставлять меня? Неужели я похожа на раскрашенную куклу, предназначенную для утехи всякого сброда! О времена, о нравы! - насмешливо произнесла она.
- Извини ради бога, тебе легко говорить, легко осуждать меня, ты живешь в другой стране. А мне вот не повезло. Это все Антон, это он познакомил меня с Генрихом. Я тогда была на мели, и у меня не было работы, я находилась в полной прострации, потеряла ориентиры, я потеряла почву, потеряла цель в жизни.
- Что ты действительно потеряла, так это свою совесть. Ну ладно, отвези меня к метро "Профсоюзная" и считай, что я с тобой нигде не была.
- А ты добрая, Маринка, тебе позволено быть доброй. Поехали, отвезу куда скажешь, и не держи на меня зла.
Подруги сели в машину и в скором времени Марина была уже дома.
4.
Состояние здоровья Елизаветы Петровны ухудшалось. Врачи старались облегчить страдания смертельно больной, вводили в ее тело транквилизаторы, поддерживающие организм в дееспособном состоянии и уменьшающие боли.
В день смерти ей неожиданно стало лучше. Впервые за всю болезнь на душе было покойно и она не чувствовала боли в груди, в голове наступило просветление.
Елизавета Петровна лежала на кровати и смотрела на противоположную стену, окрашенную в светло-голубой цвет. Она долго и пристально всматривалась в нее, силясь увидеть на стене, как на экране, свое прошлое. В голове проносились отдельные эпизоды из ее детства. Она вдруг вспомнила свою прогулку в Филевском парке вместе с матерью, и перед ее внутренним взором предстала маленькая девочка, которая одной рукой цепко держалась за мамину юбку, в другой же было мороженое; Елизавета Петровна явственно ощутила во рту вкус крем-брюле. Она отчетливо видела также Москва-реку с плавающими на поверхности воды утками и проплывающим мимо берега белым катером. Затем ее мысль перескочила временной барьер, и она увидела себя лежащей в детской кровати с прижатой к груди любимой куклой, с которой не расставалась до самой школы.
Внезапно ее взор замутился, стена постепенно начала отодвигаться все дальше и дальше, уходя в глубину палаты, которая в свою очередь приняла огромные размеры.
Палата расширяясь, одновременно стала проваливаться в бездну вместе с кроватью. В какой-то момент в сознании умирающей вспыхнула яркая лампа, осветившая чудесную долину, полную цветов, берег лазурного моря, с покачивающимися на ветру верхушками пальм, бесшумные детские голоса и сосредоточенные лица молодых людей, сидящих под деревом в позе лотоса.
И в тот же миг она почувствовала, как какая-то сила пытается вытянуть из ее тела некий стрежень, олицетворяющий жизнь человека. Елизавета Петровна сопротивлялась самую малость, пытаясь не отдать стержень жизни, но силы были не равны: и тут мозг ее вспыхнул догадкой, что это конец. Она сделала последний вздох, откинулась на подушки и больше уже не шевелилась.
Через некоторое время вошедший в палату врач констатировал смерть.
Похороны Елизаветы Петровны были скромными. Проводить ее в последний путь пришли ее старые друзья, школьные товарищи, некоторые сотрудники журнала, в котором она работала, две старушки из ее старой коммунальной квартиры. Было возложено множество цветов, сказано несколько проникновенных речей. Поминки проходили на квартире Павла Андреевича.
Марина была в темном платье; голову покрывала черная косынка. Она уже выплакала все слезы, односложно отвечала на соболезнования, и, понурив голову, молча сидела за столом, почти не прикасаясь к еде. Она выпила только одну рюмку водки и попросила рядом сидящего отца больше ей не наливать.
После проводов она вернулась в квартиру, открыла двухсотграммовую бутылочку армянского марочного коньяка, купленную еще ее матерью за месяц до начала болезни, села в кресло, и рюмку за рюмкой опустошила содержимое бутылки.
На следующий день Марина прямо с утра поехала в аэропорт, поменяла свой билет на самолет, потом позвонила в гостиницу отцу и сообщила, что улетает через три часа.
Неожиданная весть ошарашила Владимира Викторовича, но поменять свой билет и улететь вместе с дочерью он уже не успевал. Отец по началу расстроился, но, поразмыслив, смирился с положением. Он почувствовал, что смерть жены усугубила его отношения с дочкой. На первый взгляд ее поведение казалось странным: после смерти матери, Марина наоборот, должна была приблизиться к отцу, ведь кроме него у нее больше нет родных, да и он теперь остался почти в одиночестве. Но каким-то седьмым чувством Владимир Викторович осознал, что Марина винила себя и его в скоропостижной кончине матери: за четыре года ее пребывания в Канаде, ни один из них так и не удосужился пригласить Елизавету Петровну в Монреаль.
С этого момента дочь всегда будет об этом помнить и, если он не хочет потерять ее совсем, то нужно будет налаживать отношения с Артуром, ибо только через него, он сможет удержать Марину.
5.
С того дня, как Артур переехал вместе с Мариной в квартиру, подобранную для них Григорием, прошло три месяца. Никаких происшествий с ним за это время не случилось: гипс давно сняли, рука зажила, и он по-прежнему зарабатывал на жизнь игрой на аккордеоне.
Плохая весть, полученная из Москвы, опечалила не только Марину, но и его самого.
Он проводил вместе с Гришей Марину, улетевшую в Москву к больной матери и, оставшись один, плотно засев за работу, завершил редактирование рукописи Анатолия.
Артур дал Григорию прочесть готовую к изданию рукопись. После обсуждения было сделано еще несколько правок и, наконец, они издали книгу небольшим тиражом в 100 экземпляров за свой счет
Работа над рукописью и распространение уже изданной книги на время отвлекла Артура от грустных мыслей. Оставшись один, он постоянно ощущал нехватку Марины. Даже во время работы его не покидало чувство, что он как бы лишился половины своего тела, своей души, своего эго. Он явственно ощущал свою неполноценность, ненужность, и даже Григорий не мог, хотя бы отчасти, заменить ему недостающее общение.
За последние два месяца Артур так привязался к Марине, что видел ее образ повсюду, где бы он ни был. Поэтому, когда она внезапно появилась в квартире, свалившись, словно снег на голову, он не очень удивился.
- Я не хотела тебе звонить, не потому, что решила проверить, чем ты тут без меня занимаешься, - сказала Марина, повиснув на шее Артура, - просто у меня не было времени сообщить тебе о своем возвращении. Да и возвращение это было нелегким.
- Конечно, Мариночка, я прекрасно понимаю твое состояние. Мне очень жаль, что твоя мама умерла преждевременно. Смерть должна быть логическим завершением жизненного пути. Человек умирает правильно, когда исчерпаны все его жизненные ресурсы, когда он уже совершил все то, что было предначертано ему судьбой и большего он сделать уже не сможет, да, наверное, и не должен. Поэтому я думаю, что смерть твоей матери означает своего рода жертвоприношение, косвенным образом связанное с тобой, а возможно и со мной.
- Да, да последняя твоя мысль верна, я тоже думала об этом. Мне кажется, что своей смертью она перевела огонь на себя, как бы заслонила меня собою, спасла меня, или, по крайней мере, отсрочила нависшую опасность. Бедная мама! Получается, что это я во всем виновата, она умерла из-за меня.
- Нет, нет, ты не права, и зря коришь себя. Тут причастны такие силы, от которых надо держаться подальше и нам с ними не сладить. Но все-таки мы не должны сдаваться без боя, ибо в каждом минусе потенциально содержится плюс, - и чтобы сменить неприятную тему он добавил; "Пока тут тебя не было мы с Гришей издали книгу Анатолия".
- Да? Как же вы успели за такой короткий срок?
- Вот успели. Мы даже уже все разослали, так что свое слово я сдержал: рукопись опубликована. А что написано пером, то уже не вырубить и топором!
- А вы мне-то хоть оставили экземпляр?
- А как же! Две книжки тебе хватит?
- Достаточно и одной. Хотя давай две, одну я подарю отцу. Жалко мне его, отстал он от жизни, да и постарел. Так что, пожалуйста, будь с ним приветливее и помиритесь.
- Да мы, вроде, и не ссорились.
- Ах ты, лицемер! Поговори мне еще! Ну, все, я устала, даже перелетные птицы и те отдыхают, а тут целых одиннадцать часов в одном кресле. Сейчас я иду в душ, ты мне приготовь легкий ужин, а потом спать.
На следующий день после возвращения Марины из Москвы прилетел и ее отец. Он позвонил дочери и пригласил ее вместе с Артуром к себе в гости в субботу днем. Марина согласилась.
В субботу Артур не работал. Он решил отоспаться. Дела его шли неважно: конкуренция в метро увеличилась, платить стали меньше. Надо было думать о новом источнике существования, тем более что он уже не один, а зависеть от Марины ему не хотелось.
После издания книги Анатолия ему по существу больше нечем было заниматься: стихи он писать перестал, игра на аккордеоне в метро изрядно вымотала его, и он все чаще задумывался о своем будущем и совместной жизни с Мариной.
Артур понимал, что долго так продолжаться не может. Он уже был у адвоката, и тот согласился взять его дело, но при этом объяснил, что процесс легализации весьма непростой и потребует два-три года. А до этого времени он должен каким-то образом устроиться на любую работу. Проблема состояла в том, что без специального разрешения официально он работать не может, так что ему оставалась только та работа, и те места, где работодатели берут нелегалов, но при этом платят наличными и в два раза меньше канадского минимума.
Все это давило на Артура и не давало ему покоям, терзало душу.
Но должен же быть какой-то выход! Не может быть, чтобы его не было. Жизнь не стоит на месте. И потом после полосы невезения должна начаться другая полоса. Артур чувствовал, что выход имеется, что он где-то близко, в этом городе, но где именно?
Ах, если бы Высшие Силы помогли бы ему; даже не помогли, а просто подсказали, или хотя бы намекнули: что делать? Он ждал помощи, искал решения, но оно не приходило.
Артур проснулся в плохом расположении духа. Приезд Марины обрадовал его и немного отвлек от тягостных мыслей, но даже Марина не смогла полностью вернуть ему уверенность в себе.
Артур долго лежал в постели и все думал о предстоящем визите. Ему не хотелось ехать к Владимиру Викторовичу. Он знал, что ему предстоит непростой и тягостный разговор; он понимал, что отец, озабоченный судьбой своей дочери, прав: с точки зрения нормальной благополучной жизни Артур ей не пара. Он чувствовал, что их отношения в скором времени могут зайти в тупик и их совместная жизнь станет тяготить его. Он уже жалел о своем влечении, ему было стыдно за свою бедность и нерадивость, за то, что он сам того не желая, вовлек красивую молодую женщину в порочный круг, из которого без посторонней помощи не выбраться.
- О чем задумался, милый? - спросила его Марина. Она проснулась еще пять минут назад и искоса глядела на любимого человека. - Тебя что-то тревожит? Ты не хочешь ехать к моему отцу? Я угадала?
- И да и нет. Мне действительно не хочется ехать, но в данном случае это не имеет принципиального значения. Если честно, то я думал о нас, о тебе. И чем больше я думаю, тем очевиднее мне становится, что я виноват перед тобой. Ну, посмотри вокруг: разве такая жизнь нужна тебе? Ты же королева, ты рождена властвовать, у тебя должна быть куча слуг, пышный выезд, интересные встречи, развлечения, беззаботная жизнь. А вместо всего этого две комнатушки с убогой мебелью и бездельник, валяющийся на кровати и называющий себя мужчиной.
- Это все потому, что ты не закрыл на ночь окно и к нам, наверное, залетела муха. Это она тебя укусила, да? Подожди, сейчас я встану, я ее поймаю и задам ей жару. У-у, негодная, что ты сделала с моим незаконным мужем?
С этими словами Марина вскочила с постели и стала гоняться по комнате за воображаемой мухой, хлопая руками то по столу, то по стене. Наконец она подбежала к окну, дунула в него, и после этого произнесла, несколько запыхавшись:
- Все, я ее прогнала. Артур любимый может спать спокойно. А твою ранку я залечу и очень даже просто - и она бросилась на кровать, - Ну, покажи мне, куда она тебя укусила? Сюда, сюда, сюда, - после каждого слова она целовала Артура в плечо, грудь, в щеку, - а может быть вот сюда? - и она поцеловала его в губы. - Это уже слишком, прикасаться к твоим губам могу только я!
Артур смеялся, не пытаясь отбиться от Марины.
- Нет, ты просто чудо, - сказал он, наконец. - Я не знаю, ну никто в мире не смог бы поднять мне настроение так, как это сделала ты. Слушай, что я скажу: ты должна была быть актрисой! Это же надо, какой талант пропадает!
- Почему пропадает? Ничего подобного! Пол, на котором я стою - подмостки; кровать - это партер, а ты - мой зритель. Когда закончится спектакль - подаришь мне букет цветов, ну а за билет, так уж и быть можешь не платить. Тебе, как бывшему осветителю сцены, я выдам контрамарку. Но поцеловать меня тебе все-таки придется. Тут тебе не отвертеться. Вопросы есть? Нет, тогда я жду!
Поцелуй был долгий и не один. От невеселых мыслей не осталось и следа.
Уже потом, сидя вместе за завтраком, Артур пытался проанализировать поведение Марины, которое не укладывалось в его голове. Откуда у этой женщины столько энергии, столько такта, обаяния, понимания, силы? Так может быть она и есть та самая Высшая Сила, в которую он так верит, и которая не дает ему окончательно сойти с ума, вселяет в него надежду и уверенность в правильности избранного пути? Нет, это просто чудо, его Марина - реальное живое чудо, потому что второй такой женщины на свете нет. Надо взять себя в руки, надо сделать все, чтобы она не чувствовала себя несчастной.
Отдохнув после завтрака, они сходили в магазин, купили кое-какие продукты, вернулись домой. Марина занялась хозяйством, Артур убивал время у телевизора. После того, как Марина закончила все свои дела, они вышли из дома сели в машину и поехали в гости.
Владимир Викторович принял их радушно, поцеловал дочь в щеку, поздоровался за руку с Артуром. Отец немного поговорил с дочкой. Затем Марина помогла отцу накрыть стол в комнате, и вся компания уселась обедать.
Владимир Викторович вел себя предупредительно, вовремя наливал в бокалы вино, вежливо разговаривал с Артуром, находился в приподнятом настроении и, что называется, был в ударе, чем очень удивил свою дочь, и даже Артура. В разных выражениях он повторял одну и ту же мысль, что все образуется, и он не сомневается в счастливом конце.
- Ну, действительно, - сказал он, обращаясь к Артуру, - всему приходит конец. Видишь, вот и рука твоя зажила, а там, глядишь, и перемены в жизни настанут. Помощь иногда приходит совершенно неожиданно и с той стороны, откуда ты ее не ждешь. У меня предчувствие, что в скором времени у тебя произойдут существенные перемены, причем в лучшую сторону. Давайте выпьем за то, чтобы мое предчувствие меня не обмануло!
- Я не против, - сказал Артур.
- И я - тоже, - произнесла Марина
Они чокнулись бокалами, выпили, закусили, и Владимир Викторович продолжил беседу.
- Ты я слышал уже взял адвоката, который будет заниматься твоими иммиграционными делами, - обратился он к Артуру, - это хорошо, потому что теперь тебя не могут просто так арестовать и вышвырнуть из страны: адвокат будет тебя защищать. Существует много заковырок, и чтобы депортировать человека прожившего в Канаде шесть лет, нужны веские основания. Но, знаешь ли, адвокаты, как правило, действуют очень медленно и малоэффективно. Собственно говоря, вся их работа сводится лишь к заполнению необходимых бумаг и пересылке их в иммиграцию, то есть к простому крючкотворству. Конечно то, что тебя представляет юридическое лицо, имеет большое значение, так как это говорит о том, что ты твердо стоишь на ногах, и чиновники учтут этот факт. Но с другой стороны они не обращают внимания на адвокатов, и у них есть своя очередность: они могут рассмотреть прошение сразу, а могут и отложить в долгий ящик. Все зависит от желания иммиграционного офицера, степени его занятости и заинтересованности. Так вот я хочу помочь тебе ускорить рассмотрение твоего дела. Я позвоню моему хорошему знакомому и попрошу его посодействовать тебе. Одно дело, когда адвокат просто подает бумаги в иммиграцию, и совсем другое дело, когда прошение подкрепляется поддержкой. Чиновники любят, когда их просят об одолжении, тем более что в Канаде приветствуется поддержка отдельных канадцев, общественных организаций или средств массовой информации. Это лишний раз подтверждает важность их работы и привлекает к ним всеобщее внимание. Конечно никаких гарантий ни я, ни мой знакомый дать не можем, но все же я думаю, попытаться надо. Что ты на это скажешь?
- Спасибо Владимир Викторович, - сказал Артур. - Если это поможет делу, и не поставит вас в зависимость от вашего знакомого, то попробовать можно.
- Вот и хорошо. Я бы хотел сказать еще пару слов о работе. Почему бы тебе не устроиться работать в ресторан? Я имею в виду, что ты можешь играть там на аккордеоне. Франкофоны любят этот инструмент, а Марина говорила мне, что ты играешь профессионально.
- Ну, это преувеличение, - улыбнулся Артур, - Во-первых, у меня не такой хороший инструмент, чтобы играть в приличном ресторане. А потом вы знаете, я уже пытался играть в ресторане еще два года назад. Видите ли, аккордеон это такой инструмент, который обязывает музыканта не просто исполнять красивые и популярные мелодии, но еще и заигрывать с посетителями: ну там, ходить между столами, все время улыбаться, чуть ли не кланяться им в ноги ну, - замялся Артур, подбирая подходящее слово, - одним словом услуживать им. Извините, но я это делать не могу.
- М да, - заключил Владимир Викторович. - Жаль. А то у меня есть хороший знакомый, владелец одного небольшого ресторана, ему как раз нужен аккордеонист.
- Сожалею, но играть в ресторане я не буду. И потом вы знаете, живая музыка в ресторанах нужна только на уик-энд, остальные четыре дня ресторанные музыканты простаивают, так что в конечном итоге заработки за три дня почти такие же, как и за шесть дней в метро, или на улице. Но зато в отличие от ресторана, где все-таки есть хозяин и существуют обязанности и обязательства, в метро я ни от кого не завишу.
- Жаль, жаль, - повторил Владимир Викторович - Ну да ладно, на нет и суда нет.
В это время позвонил сотовый телефон Марины, и она взяла его в руку:
- Алло, да, привет. Что? Попал в больницу? Да, да я поняла. А как самочувствие? Ага, ага. Когда это случились? Вчера? Понятно. Хорошо. Конечно, мы приедем. Пока, - и, дав отбой, она сказала: "Константина Ивановича положили в больницу. Вчера у него случился инфаркт - и она с тревогой посмотрела на Артура, - Это продолжение все тех же неприятностей".
- Григорий звонил из больницы? - спросил Артур.
- Нет, он дома.
- Надо навестить Константина Ивановича, - сказал отец Марины. - Гриша не сообщил тебе, в какой больнице лежит его отец?
- Я не спросила. Но он предупредил, что сегодня отца лучше не тревожить. Завтра мы все вместе навестим его. А сейчас нам надо поехать домой к Грише. Так что ты извини нас, пап.
- Да, конечно, а понимаю. Только ты сообщи мне, когда именно вы поедете в больницу, я поеду с вами.
- Я тебе позвоню часов в двенадцать, завтра же воскресенье, так что торопиться не будем.
- Вот так и случается в жизни: живешь себе, живешь, а потом вдруг бац! - нежданно-негаданно. Да, старость - не радость, - и он грустно вздохнул.
Марина и Артур стали собираться. На прощание Артур пожал руку Владимиру Викторовичу, поблагодарил за участие в его делах и они поехали к своему другу.
Григорий был в подавленном состоянии духа. Болезнь отца очень опечалила его и заставила призадуматься над своей жизнью. Он видел, что отцу не нравится его вынужденное пребывание в Монреале, и он тоскует по прежней жизни.
В последнее время Константин Иванович чувствовал себя неважно. Если в летнее время он еще мог ходить в парк, общаться с русскоязычными пенсионерами и отдыхать на природе вместе с сыном, то зимой он редко выходил из дому, проводя почти все время у телевизора. Он давно установил на крыше своего дома спутниковую антенну и смотрел передачи на русском языке, как из России, так и из Нью-Йорка. Иностранными языками Константин Иванович не владел и обходился всего несколькими десятками фраз на английском при посещении продуктовых магазинов.
Жизнь в Монреале тяготила его. Он скучал по родине, тосковал по ушедшему времени, часто вспоминал свою прежнюю жизнь. Одиночество, которое он впервые ощутил после смерти жены, все больше и больше тревожило его сердце, постепенно опустошало его душу, и, в конечном итоге, стало причиною инфаркта.
Жизнь Григория в Канаде тоже не сложилась. Несмотря на то, что у него был полный достаток и неплохая работа, счастья он не чувствовал. В его жизни было только два момента, два обстоятельства, примеряющего его с чужбиной: сотрудничество с газетой, для которой время от времени он писал статьи и рассказы и дружба с Артуром и Мариной. И все же он чувствовал себя одиноким; ему исполнилось уже тридцать три года, а он так и не нашел свою половину, не встретил девушку, которую полюбил бы на всю жизнь.
Вместе с тем, Григория все больше стала увлекать творческая деятельность: ему уже было недостаточно простого сотрудничества с газетой, в его голове рождались мысли и чувства, которые выходили за пределы простого короткого повествования, короткого рассказа. Его натура нуждалась в иных средствах проявления таланта, искала пути высвобождения творческой энергии в литературной форме.
И тогда Григорий задумал написать роман.
Вместе с тем он хорошо понимал, что роман - это не рассказ, и писать его урывками в свободное от работы время нельзя. Настоящий роман требует полной отдачи, сосредоточенности и, если он хочет написать его, то ему нужно попросту бросить работу и целиком переключиться на литературную деятельность. Но сделать это в Канаде, возможности нет. Время летит быстро, и если он не решится прямо сейчас целиком посвятить себя литературе, то уже в недалеком будущем его засосет суета и рутина и он, поддавшись инерционной силе жизни, никогда не сможет осуществить задуманное.
Кроме того, была еще одна причина, заставляющая его круто изменить свою жизнь. Григорий чувствовал, что Канада - это не та страна, в которой ему следует жить. Он чувствовал, что ему предначертано совершенно другое местопребывание и интуитивно стремился найти ту единственную точку на земле, находясь в которой он обретет покой и счастье.
В последний месяц его все больше посещала мысль о возвращении на родину. И вот теперь, после того как отец попал в больницу, он принял окончательное решение покинуть Канаду. И делал он это не только ради своего литературного будущего, но и ради отца. Он хорошо понимал истинную причину инфаркта Константина Ивановича и думал, что возвращение на родину продлит жизнь отцу.
Григорий позвонил Марине не только для того, чтобы сообщить о болезни отца, но еще и потому, что хотел сказать им о своем решении. Ему было очень грустно и тягостно на душе от неизбежной разлуки с единственными друзьями, с людьми, с которыми не только связала на время его судьба, но с теми немногими в его жизни, которых он любил по-настоящему.
Друзья приехали почти сразу после его звонка. Несмотря на свое мрачное настроение, Григорий принял их радушно, стараясь не выдавать своих чувств, держать себя настолько непринужденно, насколько это позволяла ситуация.
После того, как прибывшие выразили свое сожаление по поводу болезни Константина Ивановича и разделись, он пригласил их на кухню, приготовил кофе и, разлив всем по чашке, грустно вздохнул и кратко рассказал о том, как его отец попал в больницу.
- Отец позвонил мне вчера около четырех часов дня, - сказал Григорий, - Он сообщил мне, что в груди появилась сильная боль, и стало трудно дышать. Он принял таблетку, боль отпустила его, но общее состояние не улучшилось и дыхание еще больше затруднилось. Вы знаете, что сердце у него слабое. Поэтому я заволновался и, бросив все дела, примчался домой. Когда я вошел в дом, то папа лежал на диване почти в обморочном состоянии. Я тут же вызвал "скорую". Приехавшие врачи, бегло осмотрев отца, тут же положили его на каталку, надели кислородную маску и увезли в больницу. Я поехал вместе с ним: отец ведь почти не знает языка. В больнице его сразу подключили к разным приборам, обследовали и поставили диагноз: инфаркт. Вот так, друзья мои.
- А как он чувствует себя сейчас? - поинтересовалась Марина.
- Да так себе. Лежит в палате, принимает лекарства, скучает. В понедельник ему сделают кардиограмму, в среду проведут тест, возможно, будут делать операцию, хотя он против хирургического вмешательства. Ну, там видно будет.
- Да, неприятная ситуация, - сказал Артур, - Мы его завтра навестим, если ты не возражаешь.