Открыл один глаз. Оглядел комнату. Столик с пробирками и сложными аппаратами, компьютер, дверь в ванную, дверь в комнату матери... Розовая.
- Великий Громовержец! - в который раз подумал он, - у нее же никакого вкуса! Вся в розовом, как эта... Как ее? Барби, что ли? И на тебе! Устроилась! Сидит, помыкает сыновьями, да периодически на тусовках раздевается, поражает всех своей "божественной" красотой! А мне что? Одна грязная работа!
И нет бы подлечить! В моем возрасте все уже головой притолки задевают, - не переставая ворчать, он встал и уже умывался, жалуясь своему отражению: - Все уже давно, высокие, стройные, красивые! Даже отчим мой, уж на что урод, а все одно повнушительнее меня выглядит! - он плюхнул кулаком по воде, подумал, плеснул себе на лицо и подошел к столику.
- Еще и атавизмы эти идиотские, - он почесал спину. - И мелкий, блин. Хорошо хоть столик сделали низкий. А то фиг бы достал! - он открыл одну из пробирок и принялся смазывать свое обычное оружие экстрактом тестостерона.
- Пухлый, опять же. Ну что за жизнь?
- Мальчик мой, - визгливый голос матери, не зря же она почти всегда молчала на тусовках, штопором ввернулся ему в уши, - Хватит жаловаться на весь мир! Работать надо. У тебя сегодня особенное задание!
- Да, мама, уже лечу! - он секунду поразмышлял над одеждой висящей в углу и решил, что без нее будет веселее.
Орфей шел туда, куда вела его музыка. Деревья склоняли к нему свои кроны, и камни подпевали его песне. Сейчас он стоял посреди поля, играл. И колосья боялись шелохнуться, чтоб не пропустить ноту. Девушка присела на камень. Орфей скользнул по ней взглядом и продолжил игру.
Он не заметил, как над плечом у девушки появился маленький, пухленький, крылатый обнаженный ребенок, который был старше многих богов, как он шепнул что-то девушке и натянул свой детский лук, как красавица зарделась от смущения и кивнула ребенку, и как тот спустил тетиву.
Коротенькая стрела в воздухе сгорела дотла. Лишь наконечник, смазанный сывороткой тестестерона легонько кольнул певца в грудь, небольшое красное пятнышко расцвело на тунике, и гормон смешался с кровью, разбежался по жилам...
Орфей не заметил этого. Впервые в жизни он прервал свою игру и струны кифары медленно замирали, не желая расставаться с прекрасными звуками.
Юноша сделал шаг вперед, остановился. Затем собрался с духом, подошел к девушке и выдохнул:
- О, нимфа, скажи, как твое имя?
- Эвридика... - девушка вновь зарделась..
- Эвридика... - осторожно, словно пробуя имя на вкус...
- Эвридика! - уже смелее, звонче...
- Эвридика!!! - голос певца заполнил поле, как маленькую комнатку.
- Эвридика! Я люблю тебя, Эвридика!!!!
И он запел! И это была самая прекрасная песня, которая когда-либо звучала, ведь шла она из самого сердца, и не просто сердца, а сердца Великого Орфея!!!
А когда последний аккорд отзвучал, когда снова осмелилась заговорить природа и отважился подуть ласковый Зефир, а обнявшиеся люди ушли куда-то вдаль, маленький, пухленький, крылатый Эрос смахнул выскользнувшую из божественного глаза слезу и прошептал: "Все-таки я люблю свою работу!"