Здравствуй, Митя. Это то письмо, которое я на самом деле однажды отправила тебе. Я повторю то, что помню, только на этот раз, без простудного насморка и слёз в голосе, и без рискованных экспериментов с прилагательными, прилагаемых к полу из некрашеных досок (как правильно: достчатый, дощатый, досчатый?).
Итак, я по прежнему не знаю, как рассказать тебе о том, как же я оказалась здесь, и те тысячи историй, которые произошли со мной... Но по-прежнему, мне хочется поделиться с тобой самым тёплым и светлым... Например, рассказать о солнечного цвета мелочах, которыми упрямо окружает меня этот город: жёлтое одеяло, чайная чашка, жёлтая зубная щётка. И о неожиданно наскакивающих, опасных поворотах и углах, и о гигантских гранитных плоскостях, искажённых перспективой, о мраморных подземельях и подземных ветрах. Хотя, всё это тебе лучше меня известно... И о самом тёплом и долгожданном здесь - о двух, или четырёх часах по утрам, которые я иногда провожу у камина, в 300-х метрах от Красной площади. Я смотрю на огонь, а на коленях у меня дремлет рыжая кошка. И я думаю о самых недоступных вещах, более недоступных, чем мебель из IKEA: о том, как билось сердце Юрия Олеши: стук...стук... Или о том, как утомившись стучать каблуками по этой самой улице, Анна Ахматова садилась у камина, и глядя на разгорающееся пламя, или тлеющие угли, размышляла, может быть о нас, грядущих. Хотя, ну откуда же мне знать, может Ахматова как раз, за версту обходила Китай-город, или терпеть не могла, где тепло, а может и камина у неё под рукой не случалось, а только кафельные голландки, или и вовсе постреволюционные буржуйки... Это, конечно, всё мои вымыслы ... Расскажу тебе о том, что, ты и сам знаешь, как легко и скоро я завожу новых друзей, и о том, что так же легко и скоро их теряю. А вместе с ними приобретаю и теряю десятки временных жилищ и снова и снова поселяюсь в клубе с камином, куда забрела однажды случайно, наугад...
Мне о многом хочется рассказать... О черепахах под барной стойкой, о лошадях, которых я встречаю по ночам, о том, как за 10 секунд моего пути от клуба к метро успевают погасить все фонари и неоновые вывески, и город просыпается, а я пробираюсь сквозь встречный человеческий поток в постель. И сказать тебе, милый Митя, что именно здесь, мне особенно жаль, что тебя нет на самом деле, и то, что ты всего лишь печатный персонаж чата, здесь для меня это стало куда болезненнее, чем было дома. И, я иногда думаю, что нет тебя ни в Москве, ни в Америке, а живёшь ты только в сияющем ящике (30 руб - час, 180 руб - ночь) и моём сердце...
Рыба.
Љ2.
Дорогой мой Митенька! В этом розовом облаке, в этом мареве алмазной и стальной пыли, под этим внезапным, неуместным, страшным месяцем заканчивается зима. Я смешалась с песком этого горда, и если отметить на карте Москвы синюю шариковую точку, то возможно попасть случайно по тому самому дому, в котором живёт один из 12 миллионов человек- мужчина, или женщина, с собакой, или другим животным, который знает о моём существовании на этом свете... Иногда, проходя по тёмной пустой улице, после рабочего дня, я сама себе пою песенку, и уж если попадётся в такую минуту прохожий, то (поверишь ли?!), я завожу с ним разговор, и до самого дома не могу остановиться.
Мой дом сейчас у Юли и Вовы. Всё в этом жилище синее, только стены голубые и жёлтые столы. В моём гардеробе преобладают ленивый чёрный и глухой бордовый. Большинство кошек и котов, которых я тут встретила - рыжие, ну и я, живу теперь какой-то совсем кошачьей жизнью, и выкрасилась в рыжий. Дорогой мой Митенька! Будь осторожен, разъезжая по Америке на мотоцикле, к моему большому сожалению, у меня больше не остаётся сил и времени бояться за тебя, как было прежде... Поэтому, я просто пишу тебе: "Пожалуйста, береги себя!"
Рыба.
Љ3.
Моя милая девочка! (ответь мне именно так, пожалуйста... Потому что, поверь мне, ты единственный на этой земле, для кого я всё ещё милая девочка). Мне никто не пишет, и я разбился, катаясь по Америке на мотоцикле. Мне было больно, возможно, я даже был ранен и теперь лечусь... Жизнь моя, как и твоя, похожа на калейдоскоп, поэтому, я никогда не рассказываю тебе о том, как живу, а только пью, и жду, жду, как можно больше писем из Москвы. В Москве я вырос, и испытал многое из того, что испытал в этой жизни. Я знаю, ты меня любишь, хоть и не видела никогда, поэтому, я вовсе не берегу себя, а живу так, что бы постоянно, так или иначе, доходили до тебя обрывки историй происходящих со мной. Мой ненаглядный Эд вскрыл себе вены...Когда-нибудь, кто-нибудь расскажет тебе о том, как это произошло...Эд выжил, а я прилетал к нему в Москву.
Митя.
Љ4.
Дорогой мой, ненаглядный мой Митенька! У меня назрела необходимость описывать каждый мой день, как будто срезать розы и ставить их в сладкую воду с аспирином. В доме Юли и Вовы всегда открыты все форточки, сквозняки, и вот уже третий месяц я не могу согреться в этом городе...Юля не любит ходить на работу и сидеть там, а я слишком люблю, и обе мы устаём от службы одинаково. Зато, я ненавижу готовить, а Юля - обожает, и обе мы с одинаковым удовольствием вкусно едим. Сегодня, в самом конце бизнес-ланча, в клубе погас свет. Принесли свечи, расставили по столикам и барным стойкам. Ли-на распорядилась принести всем посетителям вина, за счёт заведения. Ли-на - загадочная: вся из каучука и хлопка у неё стриженые чёрные волосы и голос, словно нарочно созданный для отрывистого китайского языка, она смеётся и разговаривает так, будто уже несколько минут пыталась докричаться. А взгляд - как бритвой полоснёт...Всем подали красное вино, африканское, горькое и водянистое. Мои американцы спешили на работу, и не стали пить. После работы в клубе, я пошла в Интернет кафе, где и поняла, что ты принял решение больше не существовать, даже в ящике... Потом туда же пришёл Кубрик - он тоже рыжий, тоже работает и живёт в клубе, или где придётся...Работает он вместе с Вовой, и иногда они вместе подрываются по работе, например, в Питер. А потом, выспавшись с дороги за самым дальним столиком, Кубрик идёт в то же интернет-кафе, что и я...
В чате я тебя так и не встретила, но зато, повидалась, наконец-то с Даней (он очень любит тебя, тоскует по тебе и с ума сходит). И (ура!!!), наконец-то с Эффером. Он пообещал, что мы увидимся, что он обязательно появится в клубе (записал телефон и адрес), как только прилетит, наконец-то в Москву.
Ну что ж, свято место пусто не бывает. Я пришла к Вове и Юле, села к ним третьей, и предложила тост: "За гармонию!"
Рыба.
Љ5.
Здравствуй, неведомый мой Митя, неведомо почему, любимый мною Митенька! Я сижу за жёлтым столом, окруженная новыми, многозначными московскими номерами телефонов, пью двойной кофе с молоком, и думаю о том, что сказал мне вчера Эффер... Так как ты решил больше не появляться даже в ящике, я приняла ответное решение: переписываться с тобой отныне, даже без походов в интернет-кафе...Вокруг меня теперь огромное количество людей, таких разных, и таких одинаковых, великих и невзрачных, и таких чужих мне, что одиночество моё становиться каким-то совсем уже нечеловеческим... И так много теперь в моей жизни Митей и других мужчин, что имена стали терять смысл, нет больше необходимости даже запоминать их, и оказывается, даже удобнее не пользоваться именами. Поэтому, все эти три месяца, я обращаюсь к людям не иначе, как: "солнцы, золотки, рыбки", а они ко мне: "котеечка или птичка". Исходя из этого, у меня возникает вдруг навязчивое желание заходить в чат каждый раз под разными никами. И даже, иногда, попадать в драки, разбиваться на мотоцикле и вскрывать себе вены...Эффер сказал, что событий в моей жизни стало теперь слишком много, а эмоций во мне становится всё меньше, и что это Москва меня так ломает. А я думаю всё чаще, что тоже не хочу, теперь уже, наверно, что бы появился на самом деле, и смешался с остальными Митями. И даже не хочу, что бы ты мне снился, потому что теперь врываются в мои сны совсем другие люди, все мои реальности перепутываются, и пусть ты останешься самым заповедным сном. Здесь со мной происходит много чудес. Ломает ли так меня Москва, но всё это похоже на затянувшийся счастливый сон, на сборник лучших сказок, в которых я, город, люди и кошки - персонажи. Единственное по-настоящему реальное для меня существо в этом городе - это хамелеон, живущий в зоомагазине через дорогу: мы смотрим друг на друга через стеклянную стенку, и нам обоим хочется потрогать друг друга, и смотреть друг на друга часами.
Рыба.
Љ6.
Здравствуй, милый Митенька! В этом городе, как в зазеркалье, меняются местами тайные и явные заболевания...Сегодня у меня был выходной - ослепительно синее небо на выходе из метро. Март заканчивается, но я только-только успеваю заглянуть ему в лицо. Несколько дней назад, а вернее, в ночь на поминальный день мне приснился папа. Проснувшись, я заплакала... А расплакаться в Москве не так то просто... Поэтому сегодня, я пошла в церковь, в падающую церковь, напротив памятника Борису и Глебу, чтобы поставить свечку, чтобы она горела, чтобы мне и папе, и всем и всюду стало немного теплее и светлее. А после церкви, я пошла по своей обычной дороге, где углы и перекрёстки уже не наскакивают, а улыбаются и машут рукой, направилась в интернет-кафе, конечно же. Там я встретила Эффера. Он сказал, что в Кёльне всё цветёт, что дождь и цветы, и что он сидит без работы. А потом, я пошла в магазин и купила тетрадь в клеточку и жёлтую гранёную ручку. Ты пропал, наверно насовсем, и наверно хорошо это...
Кроме болезненной графомании, пристрастия к самому по себе пристраиванию буквы к букве и слова к слову, я обзавелась нездоровой привычкой разговаривать с вещами. Я их отчитываю и хвалю, угрожаю им, или утешаю... Например: я гроза всех барных стульев в клубе - при одном моём приближении, эти деревянные, красно-зелёные существа поджимают ноги, и не смеют ставить официанткам подножки, иначе немедленно будут отправлены в соседний, некрашеный клуб. Так же мгновенно и жалобно начинает поскуливать, отчитанный за медлительность, чайничек на газовой горелке. И, ты же и сам знаешь, что компьютеры, например, не выносят, когда рядом с ними слишком нервничают, и обижаются, если их отдают на время в чужие руки...Конечно, это всё просто мои вымыслы... И конечно, мне ничего не стоит перестать уже выводить длинноногую, растерянно пожимающую плечами "М", и заканчивать обращение самым нежным и ласковым перекатом "итенька", а просто писать "Дорогой Дневник", например... Ничего не стоит, и ничего-то я, сам знаешь, от этого не потеряю...Ничего ... кроме живого, человеческого имени, сияющего где-то надо мной, теплящегося где-то во мне, как месяц над Москвой, как мерцающие угли в камине, как та самая свечка в темноте падающей церкви.