В горах Тайму они задержались надолго. Стояли на мостике через ручей, протекающий у подножия каменных исполинов, и потеряли себя перед гигантами. Не спрашивая, в чем дело, проводник вынул из рюкзака термос и предложил выпить чаю.
- Такого вы еще не пили, - улыбнулся китаец. - Напиток самого Лу Юя, отца чая.
- Не верю я ему... - предупредила Алена на русском. Чжоу понял что-то по ее интонации и отвернулся.
- Не волнуйся, - Сергей внимательно изучил жидкость через прозрачные стенки термоса. Золотистая, без осадка, фильтр задержал цельные чайные листья. - Все чисто.
В Китае ему, в отличие от сестры, понравилось. Из противоречия ей он открутил крышку, зажмурился и сделал несколько глотков.
* * *
Море затихло, притворилось, что его нет. Будто не оно выдохнуло туман, он появился сам, и в белом непроглядьи тропа, спускаясь с гор, не кончается на крутом берегу, а ведет дальше. Бессмертные, конечно, не верят и твердо стоят на месте. Наверно, много веков море пытается их уничтожить то бросками ледяных волн, то слепящим туманом. Они толпятся кружком, выставив старые горбатые спины наружу, только непослушные дети порой норовят удрать, но уйти далеко не хватает смелости.
Бессмертные ничего не могут поделать, понял Лу, это просто большие и малые глыбы гранита, и зарекся просить у них помощи. Он затаился в расселине между скалами, ожидая, когда слабый проблеск в небе потухнет совсем или развеет мзгу. Сначала небо мутно серело, как грязные ручьи, стекающие с гор Тайму поздней зимой. Только короткий тонкий луч выделялся в месиве. Потом Лу почувствовал легкое движение воздуха по щеке, луч разгорелся, облака засинели, туман начал медленно испаряться. Ветер набрал силу, и зашумели сосны у далекого подножия хребта. С высоты положения Лу могучие деревья казались мягким зеленым мхом. Обрели очертания темные камни, разбросанные по воде недалеко от берега в бесконечной войне стихий. Гладкие, огромные глыбы заполнили все пространство на севере, завалили путь в родные края, но Лу и не скучал. Он одернул рукав испачканной за недели скитаний рубахи и подошел к ветвистому кусту. Потрогал длинные тонкие почки, их густые белые ворсинки слиплись от влаги. Но пальцы солнца добрались и до расселины, юноша ощутил теплую щекотку по спине. Лу подумал, что куст созреет скорей, если сорвать лишние почки и набрал их полную ладонь, хотя постыдился выбрасывать.
Часто притормаживая, Лу долго спускался с крутого склона, вернулся к гроту и чуть не вскрикнул, увидев отца лежащим на животе у самого входа. Одеяла остались валяться бесформенными тряпками у ямы с остатками костра. Они походили на два мертвых тела в серых одеждах. Поблескивали раскаленными боками угли, лучи освещали их неглубокую пещеру - рану в каменном теле горы, которую некогда пробило море. Юй приподнял голову с земли, на отросших седых волосах и жидкой бороде остались песчинки. Долгая болезнь отобрала от его молодости слишком много, и сорокалетний мужчина мог считаться старцем.
- Солнце, - сказал он, невысоко указав грязной рукой.
Лу не стал отвечать, перенес отца поближе к золе и сел рядом. В бамбуковой пиале было ровно столько воды, сколько он оставлял перед уходом. Юй боялся утолять жажду, его рвало от воды и еды. А жар, как успел почувствовать сын, не спал.
- Дальше иди... иди.
Лу отвел взгляд, боясь выдать нерешительность. Он привык подчиняться старшим, но хотя бы сейчас, единственный раз при жизни отца, поступит по-своему.
- Надолго уходил... - прошептал Юй, не открывая глаз. Потом задрожал, замерзая. Крепким сучком Лу перемешал угли и подкинул несколько дровишек. Только тепло костра и помогало больному согреться. Укрытым в одеяло он лежать не мог, постоянно сбрасывая его, липкое от пота.
- Бесполезно, мой сын, ждать, пока тот куст созреет. Я не выдержу и недели, а хворь нам неизвестна.
Лу бы хотел ответить, но на пороге взросления особенно сердился на собственный голос. Мало того, что он заикался, так еще и сипел или хрипел, не в силах контролировать себя. Вместо слов он намочил в пиале лоскут от отцовской рубахи и протер ему лицо. Юй слабо качал головой, да куда ему сопротивляться...
- Уходи...
Больше он ничего не говорил, храня силы на единственное, что еще мог сделать сам - ополаскивание рта. А ночью пытался уснуть, но только впадал в бред, видел в темноте военных, пытался потушить костер, боясь пожара. Лу до утра удерживал полубезумного в постели, не давая воли. Ему пришлось залить костер водой, и тогда Юй затих. Лоб его был горячее, чем раньше. Вымотанный ночной борьбой, юноша в отчаянии выбежал из пещеры. Море на горизонте горело отражением рассвета, в ударах волн слышался лязг стали. Убежав от войны между наместниками и императором, он не хотел терять отца вот так, на свободе и в безопасности. Полуграмотные земледельцы, они неверно определили направление и не попали в Лоян, не вышли на торговый путь, ведущий в мирные земли. Да у них все равно не было ни верховых животных, ни товара. Выйдя к морю, они поняли, что идут к Гуанчжоу. Лу был рад сесть на корабль, тогда им и товар ни к чему, будут простыми матросами. Но Юй ворчал, что в Гуанчжоу не бывает спокойно. Как только мятеж подавят, император отправит туда людей, потому что порт - первое убежище побежденных противников. А сколько раз приходили враги с моря, грабили и жгли прибрежные склады!
Пока Лу взбирался наверх к заветной расселине, весеннее солнце поднялось высоко, роса успела испариться, оставив легкую сырость на седых ворсинках. Не было времени ждать лета и сочных, мясистых листьев, а других целебных трав тут нет. Лу снял рубаху, подержал на ветру, расстелил на земле и протер руки сырой почвой, чтоб перебить запах несвежего тела. Он долго присматривался к темной зелени, просвечивающей сквозь ворс. Потом стал собирать нежные, как детская кожа, почки, самые сухие из всех. Лу старался не дергать, а отворачивать их, слишком они были тонкие и слабые, не верилось, что не созревший сбор поможет. Когда набралось несколько горстей, он завернул их в рубаху и побежал в пещеру.
Юй лежал на животе, спина блестела от пота. Сына он не заметил. Хриплое дыхание говорило о жизни. Юноша расстелил рубаху у входа, чтобы под прямыми лучами почки досохли. С трудом разведя маленький костер, положил на угли плоский камень, дождался, пока тот нагреется и рассыпал по нему первую порцию почек. Помешивая бамбуковой палочкой, он постоянно принюхивался, приглядывался, боясь ошибиться. Треть всего просыпалась в угли, остальное прожарилось неравномерно, выглядело как подгоревший зеленый лук. Не теряя надежды, Лу принес новую порцию почек и стал перемешивать тщательней. На этот раз было очень похоже, что получилось. Он согрел в маленьком котле немного воды и залил ею щепотку высушенного чая. Темная пиала не давала определить цвет, но Лу сделал глоток и... выплюнул. Горечь, дым и вкус пережаренной зелени. Это не целительный лю ча, отца вывернет от такого лекарства.
Он взглянул на Юя и замер от испуга: отец повернул голову, смяв правую щеку, не обращая внимания на колючий песок. Он не отрывал взгляда от сына, но ничего не говорил. Лицо не выражало чувств, хрип звучал тише. Не желая сдаваться, Лу выбежал за новыми почками. Тут он заметил возле рубахи тонкий слой совершенно сухих серебристых иголок. Вчера он просыпал эти почки, и они успели просохнуть. Юноша нагнулся над ними и вдохнул незнакомый доселе аромат, переплетение сладости и горечи. В горле защекотало как от начинающейся простуды, но он обрадовался впервые за долгие недели, хотя еще не знал, чему.
Лу снова развел костер и поставил на огонь котелок, почти доверху наполнив одним шеном родниковой воды. Пока она нагревалась, он собрал пушистые, белесые почки в сухую пиалу и занес внутрь, боясь, что на полуденной жаре аромат перегорит, тоже превратится в угольно-луковый. А Юй глядел на сына и утомленно, протяжно вздыхал. Лу боялся, что отец призывает и торопит смерть, в то время как варить лекарство в спешке нельзя. Юй знал все секреты этого дела, он не верил, что из ранних, слабых почек, укутанных от холода ворсом, будет польза. Так никто не делал в их семье, столетие выращивавшей лю ча.
Крошечные пузыри выстрелили на поверхность воды, она зашумела, как ветер в соснах. Пузырьки рассыпались жемчужными бусинками, Лу зачерпнул четверть шена ковшом и перемешал воду. Она не спешила утихнуть. Чуть первый огромный пузырь разорвался и дыхнул паром, Лу омолодил воду, вернув часть отнятого назад в котел, и добавил щепоть соли. Взяв горсть острых серебряных игл, он перемешал воду и бросил их в самый центр водоворота. Сняв котел с огня, юноша наблюдал, как всплывают островки золотистой пены. Когда иглы раскрылись в листья и опали на дно, он наполнил пиалу и поднес отцу. Тот пытался покачать головой или отвернуться, да сил не осталось. Он был словно камень со дна ручья - мокрый от пота и холодный. Лу, пролив немного, заставил Юя сделать несколько глотков. Отец подержал напиток во рту, медленно выпил, глубоко вздохнул и закрыл глаза. Лу накрыл его одеялом и потрогал лоб, оказавшийся теплым. В пещере тонко пахло древовидными пионами, орхидеями и хризантемами.
Пока солнце не село, он достал из котомки клочок рисовой бумаги, нашел острую веточку, обмакнул ее в пузырек с тушью и медленно вывел: "Чай происходит от великого дерева на Юге. В трехстах ли на юго-восток от Юнцзя есть горы белого чая".
* * *
С трудом отняв от себя термос, Сергей прислонился к перилам.
- Не вкусно? - спросила Алена, вечный скептик. Он не знал, что ответить.
- Наверно, вы уловили тот самый вкус, - понимающе улыбнулся Чжоу.
Надвигался туман, они поспешили к машине. Последнее, что запомнил Сергей перед отъездом, было высокое дерево, росшее на скалах.