Аннотация: Хорошему зверю - хороший мир. Каррантэль, Эйри, китежградскому заводу маготехники и шерстяному блюду на лапах посвящается.
То был миг, когда я закончил делать свою облачную машину. Обычно изобретения вроде нее отнимали у меня все свободное время и еще чуть-чуть времени несвободного. Но не в этот раз. Ведь облачная машина была моей надеждой, моим шансом и пропуском в таинственный мир маготехников.
Игрушка получилась что надо: ладная, без единой ненужной или некрасивой детали. Я заправил ее ирисковым маслом, добавил капельку закатной вытяжки и прокрутил вороток. Ровно три раза.
В латунном корпусе что-то фыркнуло, из носика поднялась струйка лилового дыма. Я весь напрягся, ожидая, когда же на свет лампы появится мое первое облако. Сердце дрожало и то и дело норовило проломить грудную клетку; ладони стали горячими и влажными; по губам бесполезно было водить языком - и губы, и язык были абсолютно сухи. И вот тут-то Эйриолю приспичило чихнуть...
Супницу, хвала Первому Инженеру, я не разбил: она лишь свалилась со стола и, дрожа от испуга и обиды, закатилась подальше в угол. Сам Эйриоль сонно плюхнулся на столешницу, позевывая, чихнул вторично и сложил крылышки. Ну что мне оставалось делать? Правильно, убрать остатки грибного супа с четрежей, приманить вконец ошалевшую супницу с помощью ее любимой разливательной ложки и посмотреть вслед своему самому первому облаку, уплывающему в неизвестность открытого окна.
Когда со всеми этими важными делами было покончено, я вторично заправил облачную машину маслом, на сей раз добавив в качестве красящего компонента экстракт рассветной прохлады. Облака получились просто превосходными: плотные, красивого розового цвета с персиковым отливом, легко поддающиеся формованию и упаковке. Я имел все основания гордиться проделанной работой и своим конструкторским гением.
Гордился я ровно пять минут. Потом, прикрыв Эйриоля салфеткой, - чтоб не простыл на сквозняке, - начал собираться. До приема у управляющего Фабрикой оставалось еще преизрядно, но лучше придти заранее, чем потом нестись, вышибая искры из мостовой. Тэкс, что нам будет нужно? Облачная машина, обернутая в самую тонкую бумагу; чертежи карманного радугостроителя, - радуги всех возможных форм и расцветок всего лишь из одной капли "льняных слез"; опытный образец карамельного мироупаковщика и ручка-сказочница - одно из самых ранних моих изобретений. Ну, и куда ж без бутылочек со всевозможными настойками, вытяжками и экстрактами? Правильно, никуда.
Хорошо, что в свое время у меня хватило практицизма придумать почти-безразмерную сумку. Потому как иначе не знаю, куда бы я все это распихал. А так красота: все аккуратненько, по кармашкам и места почти не занимает. Отсавалось только поставить заряжаться комнатное небо и перенести Эйриоля в спальню: драконы, особенно супные, терпеть не могут концентрированный солнечный свет. Оставь супного дракона в одном помещении с зарядочной бадьей - и все, пиши пропало: насупится страшно и будет ходить весь такой несчастный как минимум месяц. А насупленный Эйриоль иногда бывает просто страшен. Поэтому ну его, пусть поспит в полумраке, как привык.
Не дожидаясь, пока щетка-самочистка закончит с моими башмаками, - все равно им уже ничто не поможет, старому рванью! - выбежал из дома. День родился совсем надавно и обещал вырасти в видного представителя своего племени. Нахлобучив шляпу и с трудом завязав ее под подбородком, я огородами понесся к стоянке омнибусов.
- До Фабрики есть кто?!
- Только что Тимоти отъехал. Если поторопишься и полем побежишь, то нагонишь его у старой корчмы!
- Спаси-ибо! - это я кричал, уже заворачивая за Мартин дом. По полю, так по полю. Пожалел, что не захватил с собой запасных чулок - этой паре после жирного рыжего суглинка можно будет только вазами для цветов работать. Оставалось надеяться, что управляющий не будет так уж сильно смотреть на мои ноги.
Омнибус Тимоти, носивший гордое имя "Королева весны", я нагнал ровнехонько у закрытой корчмы. Вскочил на запятки, пристроился между чьими-то чемоданами и, добыв из кармана сумки яблоко, принялся смотреть по сторонам.
Я много раз ездил на Фабрику: и когда был жив отец, и потом, когда он ушел. Но мне никогда не приедалось это зрелище: темно розовые конические горы, словно нарисованные на синем-синем небе; ворохи радуг, то и дело вспыхивающие над белыми фабричными корпусами, строжевые драконы, - золотой и зеленый, - высоко-высоко над всем этим. И запахи! Трава, земля, ветер... Я любил Фабрику. Я любил свой мир.
Управляющего мне пришлось дожидаться. Потому как, хоть и приехал я вовремя, но важным посетителем не был. Сидя в глубоком мягком кресле, я готовил обстоятельный и развернутый доклад обо всех новаторских, с моей точки зрения, принципах, которые я воплотил в своей облачной машине. Стать инженером-маготехником было мечтой всей моей жизни, без преувеличения. И в тот миг я был так близок к краешку своего, казалось бы, недостижимого желания. Вдохнув, повторил последнюю фразу своего доклада, и тут дверь приемного открылась...
- Посмотрм, посмотрим. Сын старины Дэна, значит. Хорошая семья, да, - управляющий не предложил мне сесть, и я в замешательстве наблюдал, как на дорогой ковер осыпается глина с моих чулок. Он повертел мою облачную машину то так, то сяк, что-то посмотрел в чертежах радугостроителя, сделал пару карамелек-миров. Хмыкал он все это время самым одобрительным образом, и я мысленно начал примерять на себя робу младшего маготехника какого-нибудь фабричного цеха.
- Видишь ли, какое дело, малыш, - управляющий сместил все мои поделки на край стола и сдвинул очки на лоб. - Все это, несомненно, очень и очень хорошо. Я бы больше сказал: это шедевры, малыш.
Я вытянулся в струнку: что-то было не так в его голосе, что-то было сильно не так. В животе началось неприятное липкое шевеление; губы и язык опять пересохли и в горле начало першить.
- Шедевры, уникальные вещи, да... но они не нужны нам, малыш, вот в чем штука. Мы - это массовое производство, мы - это тонны и километры, много и еще больше. Если бы ты разработал узел какого-нибудь агрегата, или предолжил способ оптимизации какого-нибудь производства, - мы встретили бы это с радостью. А эти кустарные шедевры, эти плоды долгих бессонных ночей - увы... мы не сможем поставить их на поток... поэтому они не нужны нам, малыш. Извини. У нас нет вакансий для мечтателей...
Я собрал свои пожитки в почти-безразмерную сумку так споро, как только мог. Управляющий проводил меня до самых фабричных ворот, похлопал по плечу, пожелал удачи. Я кланялся ему ответно, прижимая к груди свою сумку. Я улыбался, показывая, что ничего страшного, кустари тоже нужны и жизнь прекрасна. Он искренне делал вид, что верит мне...
Домой я вернулся в сумерках. Перед калиткой нашел маленькую корзинку, в которой лежали несколько пыльных яблок, флакончик лунного света и записка, нацарапанная на большом капустном листе: "Блогадарю ат фсей душы за пивомес. Ждем гости. Бах". Сколько я проплакал, сидя в пыли перед своей калиткой, и прижимая к груди мятый капустный лист, я не знаю и по сию пору. Наверное, много.
Эйриоль ничего не сказал мне в тот вечер. И потом не сказал. Только иногда, когда очередной посетитель поминал при нем Фабрику, он фыркал самым неодобрительным образом и презрительно поднимал хвост. А мне было все равно: в сарае меня ждала опытная модель складных крыльев...