Как Рута умудрилась забеременеть - для меня так и осталось загадкой. Заметила я этот факт первой, даже раньше ее матери, которая до шестого месяца оставалась в счастливом неведении, лишь ворча, что надо меньше есть и больше работать. Даже тошнота и бледность по утрам, в сочетании с отсутствием аппетита, ничего ей не подсказали. В отличие от меня.
Кто является соавтором произведения, Рута так и не раскололась. По моим данным, призрачные шансы на эту сомнительную честь были лишь у двух представителей мужской части населения планеты, но ни с одним из них Рута не находилась наедине более минуты - по крайней мере, мне это было неизвестно, а известно мне про Руту, наверное, больше, чем ей самой.
Когда тайное стало для меня очевидным, я приперла девочку к стенке и устроила допрос третьей степени - в той мере, в которой это было возможно в ее состоянии. К моему удивлению, она, поверявшая мне все свои тайны последние двадцать лет, начиная с момента нашего знакомства в скаутском лагере, на этот раз стояла насмерть и молчала, как связная маки. Чем несказанно меня удивила: безумства наподобие случайных знакомств на остановке свойственны обычно девушкам существенно глупее и младше моей подруги.
При этом она явственно нервничала. Что ей было нервничать - я не понимала, максимум неприятностей ей мог грозить только от матери, которая на самом деле давно, хотя и втайне, лелеяла мечту о внуке, и вряд ли устроила бы такой уж сильный скандал.
Только к концу восьмого месяца, уведя меня в пустовавшее в утренний час кафе, Рута, наконец, призналась, что боится рожать - и, как я поняла из ее невнятного бормотания, причиной тому именно отец ребенка.
Загадки множились, время шло, а Рута даже не думала обращаться к врачам. Делать ультразвук я ей запретила сама - слишком уж много неприятных случаев было в последнее время после этой невинной с виду процедуры. К восьмому месяцу я насильно утащила Руту к знакомому врачу - тот долго мял ей живот, зачем-то рассматривал зрачки и язык, а затем, оставив ее одеваться, увел меня в пустую лаборантскую. Судя по тому, что он поставил на спиртовку колбу с водой для кофе, быстро он со мной расставаться не собирался.
- Ну, - не выдержала я молчания. - Все так плохо?
Он закурил.
- Ты у нас кто по образованию?
- Физик.
Он прекрасно знал, где я училась, и я поняла, что он или тянет время, или раздумывает, что мне сказать.
- Понимаешь... я не знаю, что это у нее. На обычную беременность на восьмом месяце это не похоже.
- А на что похоже?
- Если бы плод не шевелился, я бы подумал, что там мертвый младенец. Гораздо более раннего возраста. Но он шевелится... причем сильно.
- Так...
- Но больше всего это похоже на ложняк.
Что такое ложная, я знала хорошо. Моя эрделька Альма мне устраивала концерты с ложной беременностью каждую весну, делая из подстилки гнездо и охраняя его от посторонних.
- Ложняк же только у собак бывает...
- Не только. У людей тоже. При некоторых глубоких психопатологиях.
- Рута нормальная.
- Не уверен. Она нормальная для того, чтобы жить в обществе. И не иметь особых проблем. Но... ты знаешь, кто был ее отец?
- Н-н-нет...
Ни ее мать, ни сама Рута никогда не упоминали о ее отце. Даже во время наших задушевных бесед в лагере, когда она всю ночь могла рассказывать мне все свои секреты, отец в разговоре никогда не возникал. Мне всегда казалось, что она просто не знала этого слова.
- Я не делал анализы, мощностей нашей лаборатории на это не хватит, но я посмотрел на фенотипичные признаки... ее мать из прибалтов?
- Да, чистокровная.
- Вот. А ты ее видела голой?
- Руту? Ну конечно. Сколько раз, в бане, и купались...
- На спине...
- Да.
Спина у нее, действительно, была очень странной. Начиная от середины, вдоль позвоночника вниз шла узкая полоска волосков, незаметных в детстве, но ставших темными с возрастом. Рута стеснялась этого и всегда носила закрытый купальник, который шел ей, несмотря на некоторую старомодность. Вдоль ребер, под лопатками, у нее были тонкие полоски, как будто шрамы. Когда я впервые увидела их, я подумала, что ребенка били или резали - но полоски были симметричными и ровными, а мать на Руту в жизни не подняла бы руку. Точно такие же полоски потом обнаружились на ягодицах - и со временем они стали производить впечатление глубоких шрамов.
- Так вот. Это явно генетическая патология. Причем ничего подобного я никогда не видел. Даже в учебниках.
- М-м-м... и что?
- А то, что я бы очень хотел посмотреть на ее отца, и на отца ее ребенка.
- Она не говорит...
- И это странно, согласись?
- Что вы думаете?
- А в какой ситуации ты не стала бы лучшей подруге рассказывать, кто отец твоего ребенка?
- Ну... - я задумалась. Смоделировать ситуацию мне было сложно, таких проблем у меня никогда в жизни не возникало.
- Ну, например, если бы мне было безумно стыдно...
- Вот именно. Отец ее ребенка - это кто-то, кого она стыдится даже перед тобой. Например, ее отец.. брат...
- У нее нет брата...
- Уверена?
Я вздрогнула - такая мысль мне в голову не приходила.
Мы помолчали. Доктор налил кофе, закурил еще одну сигарету.
- И что делать?
- Знаешь, я тебе скажу честно - мне очень интересно посмотреть на ребенка. Чисто с исследовательской точки зрения. Я бы хотел, чтобы она рожала в нашей клинике. Могу устроить - ей это будет бесплатно. Она же небогата?
- Мягко сказано...
* * *
Рожать в клинике Рута отказалась наотрез. До окончания срока было еще около месяца - а она нервничала, плакала и ежедневно брала с меня клятву, что я поеду рожать вместе с ней. Иногда мне казалось, что она попросту бредит, но с каждым днем она становилась все настойчивее.
Она пришла ко мне вечером, я уже почти совсем собралась спать и напоследок дочитывала последние страницы книжки. Дома все спали - но даже в тишине я не сразу услышала тихий стук. Первой услышала Альма - вскочила, повела головой и потрусила к двери, на ходу просыпаясь. Я замерла - если скреблись попрошайки, Альма устроила бы концерт на весь дом и перебудила всех. Но собака еще раз принюхалась, завиляла обрубком хвоста и чуть слышно заскулила. За дверью был кто-то свой.
Такой Руту я никогда не видела. Пока она раздевалась и отбивалась от возбужденной ее приходом собаки, я внимательно смотрела в ее мрачное лицо.
- Что-то случилось?
- Нет. Пойдем на кухню. Я у тебя переночую?
- Конечно.
Мы спрятались на кухне, чтобы никого не разбудить. Альма бухнулась между нами и задремала. Я посмотрела на кофеварку - если Рута собиралась болтать со мной всю ночь, как иногда это бывало, стоило сварить кофе. Она мотнула головой:
- Чай.
- Ну, рассказывай.
- Завтра.
- Что завтра?
- Съездишь со мной? Ты обещала.
- Рожать?
- Да.
- Тебе же еще три недели.
- Нет. Завтра. Я знаю.
- А куда?
- М-м-м... ты не поймешь. Это на маршрутке, из Кронкса.
- Из Кронкса? Ты куда собралась?
- Так надо.
В Кронксе была большая больница, не самая плохая, но чтобы из этого отдаленного района куда-то ходили маршрутки, кроме как в город, я никогда не слышала. Пару лет назад в Кронксе жил некто В., актер и мое большое увлечение, поэтому весь транспорт в этой районе я знала назубок.
- Слушай, а может, в обычную больницу?
- Нет. Мы... он там не выживет.
- Он? Ты делал ультразвук?
- Нет. Я чувствую. Это он.
- Ладно. Утро вечера мудренее. Пошли спать.
- Завтра в восемь. Мы должны успеть...
- Хорошо. Пошли, заговорщица.
Я положила Руту в свободной комнате, где до замужества жила моя старшая. Они с Рутой были лучшими подругами, несмотря на то, что дочь была на пять лет младше. Заснуть не удавалось долго, а когда сон все-таки пришел, мне привиделся нудный затяжной кошмар - какая-то деревня, люди с рыбьими головами, жуткое соленое море...
Я проснулась с головной болью. За стенкой шумела вода - я не сразу сообразила, что это встала Рута. Альма сопела внизу, старательно делая вид, что на чистом покрывале, которым было покрыто кресло, она оказалась совершенно случайно.
Я быстро оделась, схватила поводок и выскочила во двор. Несмотря на раннюю весну, подморозило, высыпал чистый белый снег. Альма, чувствуя, что я тороплюсь, быстро сбегала на свои собачьи места и вернулась, страшно довольная - наверняка сожрала какую-нибудь гадость или повстречала кого-то из своих блохастых друзей.
Рута уже была одета. В руках она держала тот же баульчик, с которым пришла вчера.
- Мы надолго? - спросила я.
- Не знаю... но одевайся потеплее.
- Так...
Я повернулась к телефону и набрала номер старшей.
- Привет. Я уехала с Рутой, зайди сегодня, присмотри, ладно?
Услышав в ответ, что в такую рань будить бедного ребенка может только совершенно бессердечная мать, я с облегчением положила трубку. За домом будет присмотрено, здесь все в порядке.
Я хотела взять такси до Кронкса, но Рута решительно замахала руками:
- Нет, только автобус. Меня укачивает.
С укачиванием в ее жизни было что-то новенькое, но я не стала спорить. Автобусы ходили четко, раз в двадцать минут, и долго ждать не пришлось. Мы почти час тряслись по городу, потом переехали на другой берег и углубились в лес. Кронкс был чудесным местом в том плане, что вокруг него остался лес, а сам район был на горе, и потому там был свежий воздух - если не дул ветер с комбината.
Мы вышли на "Гостинице" - унылой остановке, окруженной стоящимися зданиями. Говорят, когда-то здесь действительно посреди леса стояла большая гостиница для китайцев, и название осталось еще с тех времен.
- Куда? - оглядываясь, спросила я.
- Стой тут. Маршрутка 78.
- Э-э-э... какая? - такого номера маршрутки я никогда не слышала.
- Сейчас приедет. Они просто редко ходят.
Дул ветер. Солнце уже взошло, но теплее не стало. Мы не спеша прогуливались туда-сюда, чтобы не замерзнуть. Мимо прошли еще два автобуса, водители с сомнением смотрели на наши замерзшие фигуры - ехать дальше было некуда, до конечной остановки автобуса оставалось всего ничего. В какой-то момент я заметила, что Рута дрожит.
- Замерзла?
- Нет... боюсь.
- Чего?
- Не знаю...
Наконец в морозной мгле показался желтый микроавтобус. Я еще не успела увидеть номер, как Рута вышла на дорогу и подняла руку. Маршрутка остановилась - краем глаза я заметила на лобовом стекле две цифры: 78. Никаких надписей больше не было.
В маршрутке сидели двое - бабка, замотанная до глаз, и молодой парень без шапки. Они с удивлением воззрились на нас - но я почувствовала, что страшно замерзла, и мне уже все равно, кто и как на меня смотрит. Рута села близко к водителю и что-то вполголоса ему сказала. Водитель кивнул, внимательно посмотрел на меня и сказал:
- Вот так оно и бывает...
Я растерянно захлопала глазами, но он уже провернулся. Я стала смотреть в окно - мне было интересно, куда он поедет.
Маршрутка свернула куда-то между строящимися домами. Я бы в жизни не подумала, что там есть дорога, но водитель уверенно крутил баранку, ловко вписываясь между бетонными блоками, заборами и строительными машинами. Наконец он выехал из новостроек и углубился в лес.
Мне всегда казалось, что такой густой лес находится не меньше чем в сотне километров от города - но сейчас мы ехали по узкой проселочной дороге, окруженной вековыми деревьями. С каждым километром сугробы по краям дороги становились все выше, а дорога - все уже. Я озадаченно смотрела вперед - если бы нам попалась встречная машина, мы бы в жизни не смогли разъехаться.
Однако никаких машин не попадалось. Дорога была укатана, но не расчищена - вероятно, мы уже выехали из города. Я вдруг поняла, что совершенно не представляю, где мы находимся - в этих краях всегда было полно дач и коттеджей, я сама не раз ездила к знакомым куда-то за Кронкс, в том числе и зимой, и у меня тогда создалось ощущение того, что нет тут никакого леса, и быть не может...
По всей вероятности, маршрутка все-таки повернула куда-то на неизвестную мне дорогу, и мы сейчас... с географией у меня всегда было худо, я и в центре города была способна заблудиться, поэтому решить, куда мы на самом деле едем, я оказалась не в состоянии.
- Ты знаешь, куда ехать? - повернулась я к Руте.
- Не боись, девка, мимо судьбы не проедешь, - внезапно очнулась дремавшая, казалось, бабка. - Судьба - она сама тебя найдет...