Этот рассказ полностью документальный, и неоднократно рассказывался мне моим отцом, Александром Павловичем, он был соседом этих бывших друзей...
- Жили в Украине, в поселке Новая Стрельцовка, близ Луганска, два похожих друг на друга человека. Но не внешности их были схожи, а некоторые другие совпадения: - родились в один год, сидели в школе за одной партой, на рыбалку всегда вдвоём. Когда подросли, влюбились в одну и ту же девчонку. Их хаты хоть и были на разных улицах, но по тыльной части огородов, они были соседями. Даже фамилии схожи, один из них был Войнов, другой Воинский. Имена носили, как у двух знаменитых апостолов, Пётр и Павел. Отчества были одинаковыми, а профессии идентичны. Воинский Павел Михайлович был сапожником, а Войнов Пётр Михайлович портным. Но вот наступил 1917 год, и судьбы их разошлись. Когда Пётр Михайлович, будучи санитаром, воевал с немцами, Павел Михайлович в это время революцию делал. Потом же, когда Пётр страдал в немецком плену, Павел уже был заместителем комиссара отряда и в гражданской войне воевал за красных. Возвратившись после немецкого плена убеждённым христианином, Пётр обнаружил своего друга Павла, убеждённым коммунистом. Пётр Михайлович быстро понял, что новые убеждения Павла являются для него не просто атеизмом, а новой религией, отцы которой недавно проживали в Германии. Пётр, по известным причинам, недолюбливал немцев и Германию, а так же тех, кто там проживал. Но он понимал, как Бог является в трёх лицах: Отец, Сын и Святой Дух, так и новая вера трёх людей: Маркса, Энгельса и Ленина, является антиподом христианству. По христианской вере Пётр не мог осуждать и ненавидеть, поэтому он продолжал любить своего друга Павла.
Кончились первые смутные времена, начался НЭП. Пётр так и остался портным, а бывший сапожник Павел, стал парторгом поселковой партийной организации. Три года назад окончился голод 1921 года, и люди ещё продолжали жить бедно. Так как Павел был при должности, он пришёл к своему другу Петру за помощью. Они радушно встретились, поздоровались, и Павел попросил: "Петь, я принёс кусок чёрного бархата, пошей мне хороший пиджак. Мне по должности полагается быть прилично одетым, потому я к тебе и обратился". Пётр пригласил друга в свою "примерочную", и предложил показать материал. Когда Павел развернул на столе слегка выцветший чёрный бархат, на его середине отчётливо проявился большой не выцветший чёрный крест. "Тут был пришит атласный крест, я его отпорол, а под ним бархат новее, потому крест и чётко виден. Ты когда будешь шить пиджак, то вырежи этот крест, чтоб его не было видно", как бы оправдываясь, попросил Павел. Пётр пожал плечами, и не в силах отказать другу, пообещал справиться с заказом за неделю.
Одержав победу в гражданской войне над религиозными мирянами России, коммунисты вначале разграбили, а потом разрушили православные храмы. В Новострельцовском конезаводе было, так же как и везде. В те годы Павел Воинский был простым партийцем. Когда они с районным партактивом ворвались грабить стрельцовский православный храм, на встречу к ним выбежал местный священник. Стукнув Батюшку между глаз тяжёлым маузером, они уже с мёртвого священника стянули его серебряный крест, и приступили к "реквизиции". Начальствующим партийцам досталось скудное церковное золотишко, а рядовому Павлу, только лишь чёрное бархатное покрывало с пришитым атласным крестом в его середине, которое украшало церковный алтарь.
Получив от Павла заказ на пиджак, Пётр и интересом стал рассматривать бархатный материал, и чем больше он рассматривал материю, тем больше и больше волновалось его сердце. Сегодня он пока решил оставить работу, и приступить на следующий день. Ночью же ему приснился страшный сон: "Священник с окровавленной головой грозил ему пальцем и говорил, что вырезать крест, с бархата, большой грех". Прошла неделя, а приступить к пошиву пиджака Пётр, так и не решался. В назначенный срок к нему заглянул Воинский Павел. Он удивился невыполненному заказу, и теперь уже настойчиво "попросил" выполнить обещанное, не забыв напомнить об удалении отпечатка православного креста. Делать нечего и на другой день, портной всё же решился приступить к давнишнему заказу. Ночью ему опять приснился Батюшка, и как две капли воды повторил то же самое. Проснулся Пётр рано утром, помолился пред иконой, и приступил к пошиву пиджака. Через пять дней пиджак был готов. Пётр больше не волновался и теперь спал спокойно, но на шестую ночь ему приснился, третий, необычный сон.
Прошла вторая неделя, бывший сапожник, под вечер, опять заглянул к своему другу. "Ну как Петь, выполнил ты мой заказ, аль нет?". - "Заходи, примеряй", Пётр провёл посетителя в дом. Надел на него пиджак и расправил складки одёжной щёткой. Потом подвёл Павла к зеркалу. Посетитель от изумления ахнул. Красивейший, переливающийся чёрным бархатом великолепный пиджак, сиял на нём необычным, серебристым светом. У Павла от радости перехватило дыхание. Он, как павлин, важно крутился перед зеркалом во все стороны, осматривая пиджак спереди, и сзади.
- "Ну что ж Паша носи сей пиджак на свою ответственную работу, если конечно захочешь. Денег я с тебя брать не буду, так как ночью мне приснился сон, и Батюшка сказал мне, чтобы денег я с тебя не брал". Не понимая о каком батюшке идёт речь, обрадованный Павел заключил: "Ох, и добрый же был твой ныне покойный батюшка-отец! Если б на свете действительно был бы бог, я бы сказал тебе: "Царствие небесное твоему батюшке!". - "Ну-ну", произнёс Пётр, "носи Паша, данный Богом тебе пиджак!". Но обрадованный Павел его уже не слушал. Он быстро поблагодарил Петра, хлопнул дверью и как на крыльях счастья, понёсся к себе домой.
Дома вечером он стал демонстрировать своей жене обновку. Чтобы лучше рассмотреть, та зажгла ему две керосиновые, десятилинейные лампы. Восторгу супругов не было конца, как вдруг всеобщую радость прорезал громкий, нечленораздельный, женский крик: "А-а-а-а-а...". Перепуганный Павел посмотрел на жену. "Ах; - ах!", дрожащими пальцами она указывала на его спину, бледные скованные губы пытались что-то произнести. Непонимающий Павел быстро снял с себя пиджак, перевернул его: "О-о!". При перекрёстном свете двух керосиновых ламп, во всю спину переливающегося бархатом пиджака, очень чётко был виден огромный, чётный, православный крест. Павел, как горящую огнём сковороду, швырнул пиджак на скамью, и что есть духу, побежал к Петру. Уже с порога он истерически закричал: "Что ты наделал! Почему не вырезал крест? Да как ты смел, меня, так сильно подвести!". Пётр отвечал, но его слова тонули в ругани Павла. Тогда он тоже закричал: "Да не мог я иначе, - не мог! Не получилось у меня! Бог не разрешил!". С тех пор они больше не общались...
Прошло пятнадцать лет. Наступил 1937 год. С бывших крестьян, а теперь с колхозников, продолжали рвать непосильные налоги. Мало того, что в колхозах по трудодням абсолютно ничего не давали и не платили, но к тому же ещё ежегодно на каждый двор селянина накладывалась куча обязательных налогов. Подробно об этом уже было написано, но всё же вкратце напомним. С каждого двора приходилось отдавать кучу куриных яиц, десятки вёдер молока, большое количество мяса и сливочного масла. На каждое фруктовое дерево, накладывался налог, но уже в денежном исчислении. Селяне были вынуждены вырубить все свои старинные сады. Навсегда пропали знаменитые вишнёвые сады Украины, и яблоневые сады России. А ведь только русских сортов Антоновских яблок, насчитывалось более двухсот! Килограмм овечьей шерсти, на двор, были обязаны сдать колхозники. Килограмм вроде немного, но держали ли вы в своих руках, когда-нибудь, такое количество шерсти? Так же свиные шкуры, колхозники тоже были обязаны сдать государству. То есть, забой свиней, без снятия шкуры, запрещался. За нарушение этих коммунистических постановлений, колхозники карались многолетними, тюремными заключениями. Все эти налоги накладывались на подворье независимо от того, держишь ли ты дома какую-либо живность, или нет. В самих же колхозах работали по шестнадцать часов в сутки, и так каждый день, без выходных, отпусков и пенсий.
Для советского, сталинского государства, жесточайшая эксплуатация российского населения, кроме Грузии, было обычной нормой. А так как в Англии был семи часовой рабочий день, то она соответственно стала для Сталина главным врагом. Чтоб показать, что "социализм" в СССР не хуже мирового "капитализма", в Советском Союзе тоже вводят семичасовой рабочий день. Это постановление коснулось лишь городских жителей работающих на госпредприятиях, а также рабочих совхозов, коих тогда было лишь 1% к общему населению колхозов. Колхозники и заключённые, не были государственными служащими, потому эта "льгота" на них не распространялась. В начале 30-х годов, только 19% населения жило в городах, более 80% жило в сёлах. Если взять от этих цифр, то на период 1938-го года, 5% городского трудового населения находилась в сталинских концлагерях, что только лишь около 15% населения СССР получало за свой труд зарплату и льготу семичасового рабочего дня. Остальные 85%, как мы уже ранее подробно говорили, трудились от зари до зари, не получая ни денег, ни отпусков, ни пенсий. Селяне за свой труд, по трудодням ничего не получали, зато исправно в табеле учётчика появлялись "палочки-галочки", отмечающие приход колхозника на работу (трудодень). Не дай бог опоздать в то время на работу, или вовсе не прейти, сразу судили тройкой НКВДшников, и на 10-ть лет в тайгу на лесоповал, на каторжное строительство Беломорканала, Днепрогэса, или другой стройки коммунизма.
На что же жило российское население перед второй мировой войной? Колхозники жили, исключительно за счёт личного подворья, которое облагалось к тому же, как мы писали, ещё и непосильными налогами. Заключённые жили, за счёт лагерной баланды и урезанного пайка хлеба (невыполнение непосильной дневной нормы труда). Но жили зэки всё же лучше колхозников, потому, что их хоть три раза кормили, а колхозникам, после ежегодной конфискации всего урожая, ничего не оставалось кроме как умирать от голода. По закрытым советским данным (ХХII - съезд ЦК КПСС, 1962 г.) голод 1921 года, насильственная коллективизация 1930 года, искусственный голодомор 1933 года, унёс более 25 миллионов крестьянских жизней. Лишь в 1933 году (украинские данные) в Украине умерло более семнадцати миллионов крестьян. Но может быть учёным тогда, жилось лучше? Но и они все тоже были посажены в лагеря и трудились в специальных, тюремных НИИ (шарашках), за кусок хлеба, и кусочек сахара к чаю. Если удавалось что-либо изобрести, то раз в неделю выделяли и сливочное масло. Нормально, в тридцатых годах, жили лишь рабочие крупных заводов. Если не считать хлеб и крупу, то в городских магазинах можно было купить два-три сорта неплохой колбасы и хорошей, недорогой водки. Но обстановка на заводах была нервозной. За опоздание на работу так же судили. Почти каждый день после работы заставляли собираться на заводские митинги. На которых нещадно обличался мировой "капитализм" во главе с ненавистной, чемберленской Англией. Самих же рабочих часто арестовывали за "антисоветскую" и "шпионскую" деятельность, и как врагов народа и английских шпионов, и тайно расстреливали в подвалах НКВД. Но в основной массе, их отправляли в концлагеря для строительства счастливой советской жизни. Людей прямо и косвенно вынуждали писать друг на друга анонимные доносы. Да и сами члены коммунистической партии в то время были не в привилегированном положении. Регулярно проходили закрытые партсобрания, на которых от каждого коммуниста требовали выявить хоть одного "врага" народа. Если член партии, на протяжении определённого времени, не смог выявить такого "вражину", то он сам попадал, как пособник врагов народа, - во враги, его арестовывался и в тайгу на лесоповал. Давали даже разнарядки по выявлению определённого количества врагов народа. Можно себе представить, когда честный, рядовой коммунист, по ошибке попавший в ряды этой преступной организации, получал партийное задание от своего секретаря ВКП(б) по выявлению врага народа то, что он чувствовал? - "Не выявишь врага народа, - посадят, или расстреляют". Поэтому и писали доносы на своих друзей и соседей. Были повторены так называемые ошибки "Великой" французской революции девятнадцатого века, когда доносы в первую очередь посыпались на передовых рабочих. Потому, что выполнять завышенные нормы могли лишь высококвалифицированные рабочие, а "середнячки", чтобы выжить и не быть расстрелянными, писали на них анонимки. Вольготно, в сталинское время, жилось лишь небольшой части чиновников и сотрудников НКВД. Но и в их среде тоже процветало подсиживание и доносительство. Весь российский народ был закрепощён, и такого рабского крепостничества, ещё не знала всемирная история. Русские люди были превращены в винтики общей системы, а дословно, в обыкновенных рабов. Система, исключающая человека как личность, и как хозяина своей жизни, была обречена. Об этом догадывались немногие, средь них был и наш Пётр Войнов.
В таком историческом периоде 1937-го года проходила жизнь наших двух бывших неразлучных друзей: Павла Михайловича Воинского и Петра Михайловича Войнова. Как мы помним, посёлок Новострельцовка, был конезаводом союзного значения. Поэтому советским "крестьянам" там жилось гораздо лучше, чем остальным крестьянам Советского Союза. Красной армии нужны были лошади и, поэтому по просьбе командарма Будённого, рабочих конезаводов почти не арестовывали. К тому времени уже разрешили держать на сельском подворье одну козу, а у кого двор был "богаче", то держали уже и кабанчика. В Новострельцовке жили украинцы и русские, но украинские обычаи там соблюдались. Поэтому любовь к салу здесь была такой же, как и в соседних украинских сёлах. А что для украинца или русского человека сало без шкурки? Это же полный срам! Поэтому народ и нарушал постановление коммунистической партии Советского Союза, об обязательной сдаче свиной шкуры государству. Резали своих хрюшек тайно, а чтоб кабанчик не визжал, на его рыло накидывали специальный намордник сделанный из старой фуфайки (ватника). Саму "операцию" проводили в сарае, а смолили кабанчика там же, или переносили в сенцы. Приходилось для этого применять уже не солому, а паяльную лампу. Приближался православный праздник покрова пресвятой Богородицы, который народ отмечал в строгой тайне, и поэтому в выходной день те, кто собирался резать своих откормленных кабанчиков, стали делать своё тайное "дело". От "соблазна" не ушёл ни коммунист Павел Михайлович Воинский, ни христианин Пётр Михайлович Войнов. Люди нервничали, спешили быстрей опаливать свиную шкуру поросёнка, и поэтому делали ошибки. Так что почти в одно и то же время, у Петра Михайловича от паяльной лампы загорелись сени, а у Павла Михайловича сарай. Пламя от сарая быстро переметнулось на дом. Прибежали соседи тушить пожар. Стали выносить из дома вещи, и тут все увидели ни разу не одетый, бархатный пиджак Павла Михайловича. На его задней части, переливаясь чёрным бархатом, красовался большой, православный крест. А в сарае, издавая вкусный запах, догорал зарезанный кабанчик. Как мы помним, "двойником" коммуниста Павла Михайловича Воинского, был более уважаемый в народе православный христианин Пётр Михайлович Войнов, поэтому к нему тушить пожар уже сбежалось всё село. Стали и там выносить вещи. Вначале вытянули на улицу подгоревшую тушу поросёнка, а потом и всё остальное. Всё "остальное", заключалось в единственном сундуке, и кухонном столике, кровати, и паре старых табуреток. Поверхность сундука сильно дымилась, его быстро открыли и стали вытаскивать его содержимое. Сверху лежали клочки различных материй, очевидно оставленных Петром Михайловичем как память о прошлых заказах клиентов. Был тут и лоскуток, уже известного нам, чёрного бархата. Различные измерительные и примерочные ленты, заполняли второй ярус сундука. Ещё ниже лежали разного вида и калибра портняжные ножницы и швейные иглы. А под ними в самом низу находился большой сверток, обвёрнутый белой тканью. Люди развернули дымящийся свёрток, и вдруг от изумления ахнули. Всеобщий шёпот восторга пронёсся по толпе. Женщины усердно стали молиться, а у некоторых мужчин в глазах заблестели слёзы. "Царь, царь, наш русский православный царь!", - шептали люди со всех сторон. В свёртке лежали две книги и большая фотография царя Николая - Второго, со своим женским семейством и маленьким наследником. Крестьяне от такой неожиданности оцепенели. Они невольно вспомнили, ту размеренную, дореволюционную, сытую и счастливую жизнь, которая было совсем недавно, каких-то двадцать лет назад.
Книга в черно-коричневом переплёте, была Библией священного писания Ветхого и Нового Завета, в русском переводе, издания И. С. Проханова и И. Я. Жидкова, 1926 г. Ленинград. При НЭПе, когда Пётр Михайлович был в гостях у своего сына в Ленинграде, то купил эту священную книгу. Вторая книга поменьше, была Библией Нового Завета. Когда он находился в немецком плену, её подарил Петру Михайловичу его друг Ефим. Как мы уже говорили в предыдущем рассказе, он был христианином-евангелистом и уроженцем с городка Богучар, что в Воронежской области. Начало этой книги, за годы плена и мытарств, было оторвано и потеряно. Но Пётр Михайлович помнил, что издана она была в Германии в конце 19-го века, так как печатать Новый Завет на чисто русском языке для христиан - протестантов в царской России, запрещалось.
Пожар потушили, люди в смущении разошлись по своим домам. А через неделю Петра Михайловича ночью увёз "Чёрный воронок". Тройка НКВДэшников осудила его по известной статье, как врага народа, за антисоветскую пропаганду и шпионскую деятельность в пользу Англии. Дали ему 25 лет каторжных, советских лагерей, и это наверно был единственный "английский шпион", преклонного возраста и крестьянского происхождения на весь тогдашний Советский Союз. Для сельской жизни 37-го года, это было как бы исключением, так как в 1937 - 1938-м годах селян уже почти не сажали. Теперь же репрессиям в эти годы подверглись городские жители. В основной массе, это были рабочие. Так сбылось пророчество Петра Михайловича Войнова: "Ох, отольются вам ещё не раз наши крестьянские слёзы!", - высказанное им ещё в 1935 году, при разговоре с Александром Павловичем.
Ну, а Воинский Павел так и остался на своей должности главного коммуниста посёлка Новострельцовка. Поговаривают, что его не арестовали за нарушение постановления ВКП(б) об обязательной сдаче свиной кожи государству потому, что он отправил донос в НКВД на своего бывшего друга Петра Михайловича Войнова.
Прошли годы, после двадцатого съезда ЦК КПСС, Хрущёв вернул некоторым людям их совесть. За это время канул в небытие в советских концлагерях наш православный христианин Пётр Михайлович. Сразу после его ареста умерла и его жена. Уже, будучи глубоким стариком, Павел Воинский стал частенько посещать кладбище и засиживаться на могиле жены своего бывшего друга. Ведь он её тоже любил, но Петька - портняжка опередил его...
Жили когда-то в самом начале двадцатого века два паренька, два неразлучных друга. Один из них был сапожником, другой портным. Любили одну девчонку, которая вышла замуж за одного из них. Но на этом дружба их не оборвалась, так как хлебнули они лиха на полях сражения первой мировой войны. Но вот из Европы в Россию, тайно пролез призрак марксистского коммунизма (сатанизма). Обманув православное украинское и российское общество мирян, и на этом обретя жирную силу, он уничтожил десятки миллионов людей: - от рабочего до крестьянина, от сапожника до портного, - которые канули в жерло Армагеддона.
Остался теперь на конезаводской земле лишь "один" свидетель той пирровой победы, - старый сапожник-коммунист, Павел Михайлович Воинский. Он продолжал почти каждый день ходить на могилу к своей бывшей возлюбленной, которая была женой его бывшего покойного друга...
Однажды люди нашли на безымянной могиле тело мёртвого старика. На шее была видна большая резаная рана. Рядом валялся острый, окровавленный сапожный нож. На кресте могилы висел красивый пиджак из чёрного бархата. Когда пиджак сняли, на его спине отчётливо засиял не выцветшим бархатом, - тёмный, православный крест...