Аннотация: О том как прошлое зло прорастает в настоящее. 9-е место на конкурсе "Химия и Жизнь-2021".
- Порой мне кажется, что мой сын погиб на той войне, - говорит старуха упавшим голосом.
- Я с тобою, мама, - терпеливо отвечаю я. - Смог вернуться. Далеко не всем это удалось.
- Да. Извини, - тяжелый вздох. - Просто война тебя так изменила...
- Она изменила многих. Может быть, меня больше, чем остальных. Но все же я здесь. Рядом.
- Прости. Не надо было мне так говорить. Я не хочу выглядеть неблагодарной.
- Все хорошо, мама.
Подойдя, я касаюсь своим лбом ее лба и затем покидаю жилище. Иду на работу, по пути избавляясь от неприятного осадка, оставленного разговором. Старуха недовольна тем, что я не хочу жениться и продолжать род. Вот и пытается разжалобить меня такими речами.
Если бы она знала правду...
Внешняя Война. Так называли ее дикторы СМИ, чтобы отличить от предыдущих войн нашей истории. Как бы ни были кровавы те древние междоусобицы, они не ставили под вопрос само выживание человечества.
Новая война поставила.
Мы были атакованы иной расой. Их стали называть луманцами, по двойной звезде Луман 16, возле которой состоялся первый контакт и первый бой. Чужаки не вступили в переговоры, не выдвигали требований, они напали сразу же, как только нас обнаружили. И впоследствии на захваченных колониях истребляли поголовно всех людей, после чего улетали. Я лично видел горы трупов на Россе 128 и Глизе 667. Это не было похоже на борьбу за ресурсы или территории. Выглядело так, словно луманцы просто решили всех нас убить.
Ну а мы, космопехота, старались им помешать.
У ворот оранжереи меня, как обычно, встречает контролер. Вернувшись с войны, я нашел самую уединенную работу, какую только возможно. Почти все время я провожу наедине с растениями, но в начале и в конце смены приходится общаться с толстым контролером. Хоть и очень коротко - меньше минуты, - но раздражение успевает закипеть во мне. Его нужно сдерживать, притворяясь спокойным и доброжелательным.
Несколько дежурных фраз и толстяк, наконец, открывает дверь. При виде яркой зелени внутри моя душа успокаивается.
Я был хорошим солдатом. И сражался бок о бок с отличными парнями. До тех пор, пока возле меня не разорвался луманский снаряд.
Мы защищали астероидную базу 773. Все произошло так быстро... Вот я стреляю по гуманоидным силуэтам, едва различимым на фоне звездного неба. Чуть приподнялся, чтобы прицелиться и вдруг открываю глаза в больничной палате.
Дезориентация. Шок. Пытаюсь осмотреться, но не могу: я парализован! Страх. На мой крик приходит медсестра. Очень красивая брюнетка. Наверное, они специально подобрали такую - перед красивой девушкой стыдно выглядеть слабым. Заставляю себя успокоиться. По крайней мере, внешне.
- Сестра, что со мной?
Она уходит от прямого ответа. Скоро, мол, придет доктор и все расскажет. Все будет хорошо. Бархатный голос звучит уверенно, но жалость... жалость в ее взгляде тревожит меня.
Медсестра ошиблась - пришел не доктор, а офицер в незнакомой для меня иссиня-черной форме. Полковник лет сорока, с цепким взглядом.
- У меня для тебя две хороших новости и одна плохая, солдат.
Внутри все похолодело после этих слов. Не дожидаясь моего ответа, офицер продолжил:
- Ты жив. Это хорошая новость. От тебя осталось не так уж много. Это плохая новость.
Он замолчал, давая мне время осмыслить услышанное. Целая гамма чувств ураганом пронеслась сквозь мою душу. Недоверие. Ужас. Злость. Жалость к себе. Страстно хотелось узнать, насколько именно 'немного' от меня осталось. Потребовать зеркало или снимок...
Все это было минутной слабостью, недостойной солдата и особенно неуместной во время войны. Мой голос звучал ровно, когда я спросил:
- Какая вторая хорошая новость, сэр?
- У тебя есть возможность продолжать сражаться и отомстить врагам.
Он рассказал, что имеется в виду. И я согласился.
В оранжерее пахнет сыростью и пестицидами, которыми я обрабатываю растения. Снова вспоминается утренний разговор. Одна из сказанных старухой фраз беспокоит меня. Так близко к правде! Как будто она догадалась... Но нет. Старуха сказала это, чтобы разжалобить меня и подтолкнуть к женитьбе. Если бы она знала правду, то женить меня ей совершенно точно бы расхотелось.
Ее сын и в самом деле погиб на той войне. Я убил его, чтобы затем трансформировать свое тело по его образцу. Внедриться в армию врага и нанести удар.
Я - деформ. Это слово никогда не произносил ни один диктор СМИ. Впервые я услышал его от тех ученых, которые подарили мне новое тело в рамках тайного эксперимента.
Внешне луманцы не так уж сильно отличаются от нас. Издалека их можно даже принять за людей. А вблизи, конечно, не перепутаешь. Отсутствие носа и надбровных дуг, круглые коричневые глаза без зрачков, неестественно высокий лоб, толстая бледная кожа с сиреневым оттенком... Перечислять отличия можно долго, но если сказать коротко: уроды.
В мою бытность пехотинцем я видел их вблизи только мертвыми. После боя можно было вскрыть скафандры убитых и осмотреть. В спецподразделении деформов я увидел луманцев живыми.
Разумеется, не сразу - сначала нужно было совладать с новым телом. Не у всех это получилось. Меня вселили в органический конструкт без определенных черт, способный принимать необходимую форму. Словно оживший безликий манекен.
- Если бы мы могли победить иначе, то никогда не подвергли бы вас этому, - сказал нам полковник Классен, тот самый офицер, который навестил меня в больнице.
Дикторы с телеэкранов убеждали нас, что мы буквально в двух шагах от победы. Полковник же сообщил, что человечество проигрывает. Медленно, но верно. Чтобы переломить ход войны, требовались отчаянные меры. Мы и стали такой отчаянной мерой.
Похожий на чириканье язык луманцев нам помогли освоить с помощью гипновнушения, а вот учиться подражать им в походке, жестах и мимике пришлось по видеозаписям. Я и не догадывался, что нашей разведке удалось столь много узнать о враге.
Настал день последнего экзамена. Я вошел в помещение без окон и мебели. В углу на полу сидел живой луманец. Военнопленный. При моем появлении он встал и замер. Мой внешний вид привел в замешательство даже такую тварь.
Нужно было убить его голыми руками. Враг сопротивлялся, но недолго - он был ослаблен пленом. Когда урод обмяк, я прокусил его кожу, чтобы получить генную информацию. Заложенный в мое новое тело механизм запустился, и вышел из помещения я уже точной копией убитого луманца.
Напротив двери висело большое зеркало. Я замер, увидев в отражении врага. Урода. На мгновенье это шокировало меня даже больше, чем весть в больнице о том, что я стал калекой. Сердце сдавило тягостное чувство непоправимого. Я уже не смогу вернуться к человеческой жизни. Навестить мать. Боевых товарищей. Пригласить медсестру-красавицу на ужин. Полковник Классен и эти ученые - последние люди, которых мы видим.
Мы больше не воины. Мы - оружие. Даже проще, мы - боеприпасы. Никто не ожидает, что пуля, вылетевшая из ствола, вернется. Наша миссия - это путь в один конец. Полковник объяснил мне это еще в больнице. Но только стоя перед зеркалом я полностью все осознал.
- Ты в порядке, солдат? Готов продолжать? - донесся из динамиков знакомый голос.
- Так точно, сэр!
Главная часть экзамена состояла в том, чтобы пойти к остальным пленным луманцам и, живя с ними, притворяться тем, чей облик я принял. Три дня прожить среди врагов, выдавая себя за одного из них, - я думал, что ничего сложнее и быть не может. Наивный. Знал бы я, что меня ждет после...
В наш отряд деформов вступило пятьдесят бойцов. До успешного завершения экзаменов дошло девять. Затем каждому раздали персональные задания. Моей целью было устранение вражеского командующего по имени Ссоу. Для этого я должен был внедриться в его окружение. В информсводке сообщалась дислокация отряда, имя вражеского воина, чью личину мне предстояло принять, - Ччеа, - и даже немало фактов из его биографии.
Я не смог сдержать своего изумления и спросил:
- Каким образом удалось раздобыть все эти сведения?
- Их предоставил деформ из предыдущего набора.
- Сэр, я смогу с ним встретиться на месте?
- Нет. Он уже уплатил свой долг человечеству.
На языке полковника Классена это означало 'погиб'.
- Что мне делать после устранения цели?
- Причиняй противнику максимальный ущерб так долго, как только сможешь.
- Не стоит ли мне деформироваться в командующего Ссоу после его устранения?
- Можешь попробовать, если позволит ситуация, но имей в виду, что тебя разоблачат очень быстро.
Потом меня забросили в тыл врага. Несколько дней я оставался в тени, изучая местность и наблюдая за жизнью луманского командного подразделения. Пару раз видел Ссоу издалека. И гораздо чаще промежуточную цель - Ччеа, одного из его охранников. Ждал подходящего момента.
Дождался. Помню хрип луманца, пока я его душил. Помню страх разоблачения, когда прятал тело и спешно переодевался в форму убитого. Помню как пришел на пост Ччеа, уверенно кивнув его напарнику. Вскоре мимо этого поста должен пройти Ссоу. Я знал, как убью его. Был готов исполнить свое предназначение. Пойти до конца. Уплатить свой долг человечеству.
Больше нечего бояться и не о чем сожалеть.
Что осталось от меня после астероидной базы 773? Что помогло выдержать все последующие испытания? Что дает смысл моему существованию в этом отвратительном теле?
Только ненависть к врагу и возможность внести решающий вклад в победу. Я был близок к цели как никогда... Всего каких-то полчаса, максимум час...
Но внезапно произошло то, к чему меня не готовили: война окончилась.
Луманские власти сообщили своим гражданам самый минимум информации. Не было никаких подробностей о том, почему завершили войну. Я до сих пор не знаю, что произошло. Не могли же эти уроды победить, в смысле, уничтожить всех людей? Нет, конечно, нет. Может быть, у человечества были припрятаны в рукаве еще какие-то отчаянные меры, помимо нас? Или же это результат успешной деятельности других деформов?
Все эти мысли заняли мой ум позднее, а в тот момент я был ошарашен, не понимая, что делать. Должен ли я все равно убить луманского командующего? Или же теперь это будет против интересов человечества? Сорвет с таким трудом заключенный мир?
Нам сообщили, что Ссоу больше не придет в этот командный пункт, и что пора сворачиваться. Растерянность сменилась страхом по мере того, как я все больше осознавал свое положение. Один на территории врага, лишенный цели, не имеющий возможности вернуться к своим или хотя бы выйти на связь...
- Ты, кажется, не особенно рад? - прощебетал стоявший рядом со мною враг.
Я услышал от луманца, которого заменил собою, несколько слов, пока он был жив. Запомнил в качестве образца.
Сегодня мне приснилось, что я веду красавицу-медсестру знакомиться с мамой. Настоящей мамой. Стоит теплый июньский вечер, мы идем по моему родному городу. В воздухе плавают тополиные пушинки, где-то вдалеке слышится музыка и детский смех. В витрине магазина я вижу свое отражение - молодой, красивый парень. Человек.
Девушка волнуется перед встречей.
- Все будет хорошо! - обещаю я. - Ты ей обязательно понравишься!
И вот мы уже на месте. Прозвенел звонок, мама открывает дверь, улыбается.
- Здравствуйте! Проходите, проходите... А твой брат уже здесь.
- Какой еще брат?
Не разуваясь, я быстро иду через коридор в большую комнату и вижу, как за праздничным столом сидит Ччеа. На нем истлевшая военная форма, а шею пересекает темный круг от удавки.
Он улыбается мне. Луманцы вообще-то не улыбаются, но этот гад лыбится. И я с горечью понимаю, что это сон. Всего лишь сон.
- Где же твоя невеста, брат? Не терпится увидеть.
В тот день, когда я понял, что лишился цели, меня охватила паника. Наверное, целую минуту я был парализован страхом. Подавлен. Растерян. А потом сказал себе: еще ничего не закончено. Война может разгореться вновь. Человечество вложило в меня огромные средства. Нельзя потерять напрасно такой ценный ресурс. Я должен выжить, чтобы оказаться полезным, когда придет срок.
И я стал выживать. Меня не готовили к долгосрочному внедрению в луманское общество, но научили притворяться, наблюдать и подражать. Многие солдаты врага были озадачены внезапным прекращением войны, так что на их фоне я не выглядел странно. Разумеется, друзья Ччеа заметили отличия в моем поведении, массу мелких несоответствий, но списали это на потрясение от новостей. А вообще на меня обращали не так много внимания, как я ожидал - все готовились вернуться к обычной жизни. Это занимало умы большинства.
Поразительно, что никто не интересовался тем, как именно закончилась война. У многих словно переключили тумблер с войны на мир. Но были те, кто стал замкнут и мрачен. Им-то я и подражал.
Уже на следующий день нас отослали по домам. Мне предстояло идти в дом Ччеа, где его ждала мать. Сейчас, прожив несколько лет среди луманцев, я могу сказать, что во многих аспектах культуры, менталитета и социального устройства они принципиально отличаются от людей. Но при этом есть немало вещей, в которых они на нас удивительно похожи.
И когда мать убитого мною луманца выбежала мне навстречу, обняла и радостно затараторила, я не мог избавиться от мысли, что моя родная мать встречала бы меня точно так же. Пожалуй, в тот момент притворяться было труднее всего.
Моя смена закончилась. Я опять вынужден терпеть общество контролера, отвечая на его глупые вопросы. Много раз за прошедшие годы я думал о том, что на этой планете могут быть и другие деформы. Оказавшиеся в той же ситуации, что и я, вынужденные раствориться в толпе врагов.
И, возможно, толстяк-контролер, на которого я смотрю сейчас, на самом деле мой собрат по оружию. Собрат по несчастью. Еще один человек.
Я понимаю, что вероятность этого ничтожно мала, но не могу не думать о ней. Чувство одиночества немного отступает при таких мыслях.
- Набирайся сил, - говорит мне контролер.
- Набирайся сил! - повторяю я луманское прощание и покидаю оранжерею.
Даже если другой деформ всю жизнь проведет рядом со мною, я не узнаю об этом. Никто из нас не позволит себе раскрыться. Чувство одиночества возвращается. Вот оно-то успело набраться сил...
Размяк ли я за эти годы? Стал слаб? Потерял себя? Раньше у меня была цель и была ненависть. А потом цели не стало. Выживание не может быть новой целью. Не так долго, по крайней мере. Рано или поздно встает вопрос: а ради чего я выживаю? Война не возобновилась. Шансов на то, что командование найдет меня и даст новое задание, никаких. Полковник Классен наверняка считает, что я уже уплатил свой долг человечеству.
А моя ненависть? Конечно, она не ушла. Я помню, что живу среди врагов. Я не один из них и никогда не стану здесь своим. И не хочу стать. Но все же теперь луманские лица не кажутся мне уродливыми. А помогая по хозяйству матери Ччеа и разделяя с ней пищу, я чувствую, что моя ненависть притупилась, как ни печально это признавать.
Напоминаю себе павших братьев и горы трупов на Россе 128 и Глизе 667. Всех тех, за кого я поклялся отомстить. Помогает, но, честно говоря, с каждым годом эти воспоминания все больше блекнут. Память ненадежна. От меня и впрямь осталось не так уж много, но ненависть все еще со мной. Я цепляюсь за нее как могу. Это последний мост, который соединяет меня сегодняшнего с тем, кем я был раньше.
Я ненавижу, следовательно, существую.
Это по-прежнему я.
Солдат.
Человек.
Надолго ли?
Типичный город луманцев - это очень длинная линия с одной улицей. По ней ездит скоростной транспорт, но я предпочитаю возвращаться домой пешком. В это время мало прохожих. Только изредка кто-то выходит из жилищ, чтобы подойти к черным колоннам уличных коммуникаторов. Как ни странно, у простых луманцев нет личных средств связи вроде наших смартфонов или раций. На улице стоит общий коммуникатор на ближайшие четыре дома. Иногда возле них возникают очереди, но не сейчас. Сейчас почти никого.
Идти сравнительно недалеко. Местное светило ползет вниз. Еще немного и наступит тот краткий миг, когда в закатных лучах небо станет точь-в-точь как на Земле.
Неожиданно приходит мысль: а не уступить ли уговорам старухи насчет женитьбы? Разумеется, я тут же гоню эту нелепицу прочь.
Мое тело не проектировалось для детородных функций, но даже если бы они были, сама мысль о сексе с луманкой вызывает у меня отвращение. Впрочем, главная причина не в этом. Сохранять конспирацию на глазах у двух особей намного сложнее. Меня раскроют.
В первый же день я сказал старухе, что из-за пережитого на войне больше не хочу говорить о том, что со мной было прежде. Собираюсь начать жизнь с чистого листа. Это помогло избежать разговоров в духе 'а помнишь, как в детстве ты делал то-то?'
Конечно, старуха не могла не заметить множества отличий в моем поведении по сравнении с поведением настоящего Ччеа. И все же обмануть материнское сердце легче, чем любое другое. Потому что она хотела быть обманутой. Хотела верить, что ее сын вернулся с войны. Так что все отличия и несоответствия старуха списывала на 'дыхание гибели' - это луманский аналог ПТСР, как я понял.
С женой такое не прокатит.
А вот и он - тот самый момент, когда местное небо становится 'земным'. Я невольно замедляю шаг, глядя поверх шарообразных луманских жилищ вдаль, туда, где высокие горы чернеют на фоне бронзового заката. Так похоже на место у моря, куда меня возила бабушка в детстве...
И на пару секунд можно убедить себя, что я на самом деле там, у моря, с бабушкой. Как будто не было Внешней Войны, не было боли, не было долгих лет лжи в извращенном теле - все это не более чем дурной сон. Я по-прежнему человек. Я не убийца. И впереди у меня целая жизнь...
Момент проходит, и я иду дальше.
А что если они на самом деле победили? Что если я - последний человек во вселенной? Нет, прочь эти мысли! Если я смог выжить, то и человечество смогло. Не могу же я быть сильнее всего человечества?
Вспоминаю, как читал Апокалипсис в бабушкиной Библии. Там у человечества описан совсем другой финал. А значит, оно должно дожить до этого финала. Когда-то я посмеялся бы над таким аргументом, но теперь приходится цепляться за все, что может удержать мое сознание на плаву. Не дать утонуть ему в отчаянии.
- Сынок, был ли светел твой день? - спрашивает старуха, когда я захожу в жилище.
- Да, мама.
Я подхожу к ней и мы прикасаемся лбами.
- Вижу, ты приготовила мое любимое блюдо.
В треугольной миске на полу дымится оранжевое варево.
- Тебе нужно набираться сил. Но кроме того я хотела еще раз извиниться за свои глупые слова. Я должна была понять. То, что ты не хочешь жениться - не твоя вина. Это все проклятые земляне... напали на нас! Уничтожили мирную делегацию! Развязали войну, из-за которой я не увижу внуков...
Старуха повторяет пропаганду, которой пичкали луманцев местные дикторы СМИ. Разумеется, ложь.
- Мама, тебе не стоит так нервничать...
- ...но я рада, что вижу сына! Спасибо! Я так счастлива, что ты со мною! Ложись, давай покушаем...
Луманцы едят лежа. В специальной трапезной части комнаты. Блюдо называется фисси и оно мне действительно нравится. Одна из очень немногих вещей, в которых мои с Ччеа вкусы совпали.
- Тебя устраивает работа? - спрашивает старуха. - А то можно найти другую.
- Мне очень нравится в оранжерее. Я чувствую, что приношу пользу.
Мои слова искренни. И пускай порой накатывают сомнения, свой путь я вижу ясно. Когда встал вопрос: 'ради чего я выживаю?', память напомнила, что у меня есть приказ. 'Причиняй противнику максимальный ущерб так долго, как только сможешь' - сказал полковник. Я не слышал слов о прекращении войны от своего командования. Никто данный мне приказ не отменял.
В оранжерее выращивают растения для звездолетов. Биосистемы, вырабатывающие кислород. Больше двух лет у меня ушло на то, чтобы все продумать, подготовить и проверить. Когда я служил в космопехоте, нам рассказывали о луманцах все, что помогало их убивать. И мне запомнилось, что боевые отравляющие вещества, в частности, зоман, на них действуют так же эффективно, как и на людей.
Оказалось, что доступные на работе пестициды содержат все необходимое для создания яда. Конечно, пришлось повозиться, и притом соблюдать огромную осторожность. Но теперь в каждой партии растений, отгруженной на звездолеты за последний год, спрятано несколько хрупких капсул с бесцветной жидкостью внутри. Капсулы закопаны неглубоко в грунт и окружены стволами карликовых деревьев. По мере того, как деревья будут расти, их стволы и корни, расширяясь, станут сжимать мои 'подарочки'. Наступит момент, когда капсула треснет, выглянув из-под земли, и зоман начнет испаряться, попадая в систему циркуляции воздуха, которая разнесет его по всему кораблю.
Разумеется, это начнется нескоро. Мне нужно время, чтобы успеть подготовить зараженные биосистемы для как можно большего количества луманских звездолетов. В идеале, - для всех.
У пули, вылетевшей из ствола, не так уж много вариантов финала: либо поразить цель, либо промахнуться. Хочется верить, что я не промахнусь.
Моя ненависть притупилась, но даже тупым ножом можно убить. Впрочем, дело не просто в ненависти. Живя среди луманцев, я убедился, что их самих по себе можно было бы даже полюбить.
Я ненавижу их не самих по себе.
Я ненавижу их за то, что они разрушили и отняли у нас, и что могут сделать снова.
Это просто обратная сторона моей любви к людям. Зло, посеянное луманцами, прорастает сквозь меня, чтобы однажды вернуться к тем, кто его посеял. Я не мщу, нет. Я защищаю человечество.
- Так что я очень доволен работой, мама. Здесь я выполняю свое предназначение. Это позволяет мне оставаться тем, кто я есть. Спасибо, что помогла устроиться!
- Мама, держись, я сейчас вызову помощь!
Утром старухе стало совсем плохо. Дышит тяжело, кожа бледная, не может подняться. Но успевает схватить меня за руку прежде чем я уйду.
- Подожди... - ее голос слаб. - Это не твоя вина. Все произошедшее - не твоя вина.
О чем она? Моя душа покрывается изморозью страха. Не может же быть, что старуха все это время знала, кто я на самом деле?
- Это вина военных, - с усилием продолжает луманка. - Они заставили тебя пойти на этот ужасный эксперимент...
Страх превратился в ужас. Она знает! Я раскрыт! Что мне делать? Устранить ее? Выведать, кто знает еще? Может, они все знают? Может, война не закончилась, а просто меня раскрыли с самого начала и создали вокруг ложную реальность, все эти годы тайно наблюдая за мной?
- Заставлять наших воинов соединиться разумом с пленными землянами это скверна! - продолжает старуха и возмущение словно придает ей сил. - Мы должны знать врага, чтобы победить, заявляли они. А потом командующий Ссоу сказал мне, что ты не выдержал, что твой разум помрачился после эксперимента. Якобы из-за того, что ты был слаб. Ложь! Мой сын не слаб. Это они были слабы, если не могли победить без таких экспериментов!
Ужас исчезает, когда я понимаю, что она говорит не обо мне, а, видимо, о чем-то, что произошло с Ччеа.
- Дело не в тебе. Я уже говорила тебе раньше, но хочу сказать еще раз прежде чем умру: это не твоя вина!
- Хорошо-хорошо, - отвечаю я, аккуратно отцепляя ее руку. - Но сейчас мне нужно вызвать врача.
И без промедления выбегаю на улицу. Нахожу взглядом ближайший коммуникатор и несусь к нему со всех ног. Странно: я переживаю так, словно при смерти моя настоящая мать. В голове бешенно бьется мысль: 'Только бы выжила! Только бы выжила!'
Как я успел настолько привязаться к старухе?
Вот и невысокая колонна уличного коммуникатора. Нажимаю серую клавишу посередине и когда раздается щелчок открытой линии, сбивчиво вызываю врача.
- Ждите, - отвечают мне.
Но, конечно, ждать я буду не здесь, ведь она лежит там сейчас одна!
Иду назад и только сейчас задумываюсь над фразой старухи: 'Я уже говорила тебе раньше'. Когда это она мне такое говорила? Не помню. Впрочем, я давно заметил, что память моя стала ненадежной.
Например, я почему-то не могу вспомнить, как именно меня забросили на эту планету, к луманцам в тыл. Или вот, бывает, что возвращаясь мысленно к событиям в больнице, я вдруг вижу у своей койки командующего Ссоу вместо полковника Классена.
А вспоминая горы трупов на Россе 128 и Глизе 667 мне порою кажется, что я уже тогда выглядел как луманец. Что это моих рук дело. Чушь, конечно. Просто игры разума. Ментальная эррозия. Видимо, вслед за телом начала деформироваться и моя память под воздействием враждебной среды.
Но сейчас все это неважно. Что-то внутри меня обрывается.
- Мама! - кричу я, врываясь в дом. - Мама, не умирай!