Последний рабочий день уходящего в небытие года истекал в Конторе. Сотрудники шатались "меж двор", поздравляли друг друга и "вообще"... Тем более, что начальство предусмотрительно эмигрировало в сторону еще большего начальства: ура!
Секретарша директора Тамара, воротясь из странствий по Конторе в свою приемную, увидела, что из кабинета шефа прямо на нее вышел рослый парень в телогрейке, валенках и с громадной черной сумкой на плечевом ремне. Мимо Томы прошелестел, как мимо фикуса, еще и сидором своим поганым пребольно шаркнул по коленке.
-- Молодой человек!.. -- взвилась Тома. -- Что за манеры!? И вообще, что вы тут делаете?..
Молодец, заметно кренясь вправо от сумки, оттягивающей левое плечо, проигнорировал дамский вопрос. Выдавился из приемной в коридор, как паста из тюбика: еле-еле хватило зазора в дверях распахнутых...
Надо было знать Тамару... В ее владениях неучтивость кто-либо мог позволить себе только под наркозом: в противном случае зазубренное жало ее остроумия рвало смельчака в клочья.
Тамара высунулась в дверь и хлестнула удаляющуюся спину сидороносца наотмашь:
-- Хам! Быдло!.. Хоть извинился бы!.. Сергей Борисович, вы представляете!..
Покуривающий рядом в коридоре Сергей Борисович Бешеный резко выпрямился, и минуспятые очки на его тонком, интеллигентном лике блеснули холодом клинка, отразившего лунный блик.
Надо знать и Сергея Борисовича Бешеного... Нет, не подумайте плохого, в противоположность своей неистовой фамилии он был настолько конченым гуманистом, что даже коту Мурзику, имевшему обыкновение гадить под его стол, всегда выговаривал одинаково неопределенно: "Ну, что вы, Мурзик, право... ну, вот, опять..."
Но если дело касалось дамы!.. Тем более Тамары!..
Сергей Борисович стройным надолбом встал на пимокатном пути ходока и холодно спросил:
-- Простите, что вы себе позволяете?
Ходок тяжелым танком наехал на надолб и снес его в сторону, не удостоив и междометием.
-- Наглец!.. Хам!.. -- еще громче крикнула Тамара.
Наглохам -- ни гу-гу. Сергей Борисович догнал и перегнал его, вновь встал на пути:
-- Так что вы себе позволяете, позвольте все-таки спросить?
Тот не позволил. Снес вопросителя в сторону.
-- Стойте! -- нервически крикнул Сергей Борисович и вновь догнал и перегнал ходока, встал на его пути.
И вновь был сметен! Чем вызвал уже хоровые восклицания учрежденческих дам, сбегающихся на шум.
А молчальник пер и пер в сторону выхода!
-- Безобразие!.. Хулиган!.. -- кипело вокруг него и рядом.
А наглохамыжды-хаму -- ни в одном глазу!
Коридорный шум потревожил Владимира Васильевича Пташкина, мирно дремлющего в своем кабинете.
Надо знать и Пташкина Владимира Васильевича. Нет, не думайте, что, в соответствии со своей фамилией, он выпорхнул в коридор и присоединил свою трель к прочим. Противно смыслу своей фамилии Пташкин был грузен, зверовиден. Ходила легенда, что однажды на пикнике Пташкин, прикончив одним махом "двух белых и трех красных", так рявкнул "Рябинушку", что спавший в траве главный спец взвился и побежал было, а после оправдывался: приснилось, что трактор на меня наползает!..
Пташкин вышагал в коридор, мигом оценил ситуацию и, броском догнав возмутителя его спокойствия, выдернул того за воротник прямо из двери, уже готовой захлопнуться. Пташкин с ускорением несвободного падения пришпилил сидороносца к сиденью дивана и сказал:
-- Сиди.
-- Сука, -- сказал наглохам, и это было его первое слово здесь и, может быть, второе в жизни вообще.
-- Очень приятно, -- мотнул бородой Пташкин, -- а я Пташкин.
Сука недоуменно посмотрел на Пташкина.
-- Что ходишь тут, как Дед Мороз, со своим сидором? -- продолжил Пташкин светскую беседу.
-- Что!?.. -- как бы озарился гость. -- А-а!.. Да!.. Дед Мороз я... хожу вот, понимаешь...
-- Ну и молодец! -- похвалил Пташкин. -- Что нам принес?
-- Я не вам... -- замялся Дед Мороз, -- тут, понимаешь...
-- Как так? -- удивился Пташкин. -- Пришел к нам, а подарки принес не нам? Кому же?
-- Да... есть тут... -- Дед Мороз сделал неопределенное движение рукой полусинего цвета: сквозь затейливую вязь татуировки кожа, как таковая, просматривалась лишь частично. Татуировочный орнамент не мог быть не замеченным Пташкиным -- ценителем художественной замысловатости.
-- Покажи хоть подарки-то, -- попросил он телогрейного гостя.
-- Зачем? -- насторожился тот.
-- Интересно же!
-- Сказано -- не вам!
-- А мы что -- не люди?
Дед Мороз зыркнул так, словно и впрямь не люди.
-- Ладно, хорош базарить, -- подытожил Дед Мороз и резко поднялся. Его черная сумка-сидор лопнула вдруг по шву, не потому что была плохо сшита, а потому что зацепилась за подлокотник казенного дивана. Содержимое неаккуратной кучей рассыпалось по полу. Учрежденцы ахнули:
-- Вот так подарки!..
И все вдруг примолкли.
-- Мне в точности такую же шапку подарили... -- сказала Тамара и подняла из кучи норковую шапку, -- странно, а ведь это она и есть!
-- А вон мои сапоги!.. -- озарилась главбухерша.
--
Мой шарф!.. Мои перчатки!.. Сумочка!.. -- понеслось из толпы. -- А вон часы из кабинета шефа!..
Дамский гвалт при рассмотрении необычных подарков целиком заполнил просторное помещение, и в нем не нашлось места одному страстному голосу, поэтому этот голос вынужденно перешел в вопль, и мигом заглушил все:
-- О-о-оа-а-а!!!.. у-у-у-а-а !!!
Все стихли.
Дед Мороз, про которого массы забыли, лежал почему-то на полу, а наступивший ему на грудь огромным сапогом Владимир Васильевич Пташкин изо всех сил пташечьих тянул на себя дедморозовскую руку. Как бы помогая встать. Странным образом.
-- Что вы делаете! -- в ужасе закричал гуманист Бешеный.
-- Не видишь, что ли, руки отрываю... -- просопел Пташкин.
-- Зачем!? -- обомлел Сергей Борисович.
-- Обидно... -- сопел Пташкин, -- всем подарки принес... мне ничего не принес... Вырву хоть одну руку... левую, на ней рисунок клёвый...
-- Как!?.. -- взвизгнул совершенно потрясенный Бешеный.