Аннотация: Философский, декадентский, юмористический роман о Времени и Пространстве. Слабонервным людям, истеричным феминисткам, моралистам а также патриотам всех стран и народов читать настоятельно не рекомендую... Любители фантазий и детективов получат удовлетворение только в конце (роман мужской) Остальные читатели - в процессе (поскольку роман также про женщин). Любители классики вспомнят Чичикова, Крула, Гумберта, Бендера и К. И убедятся, что попытки возродить роман, как жанр, иногда могут стать небезуспешными.
Сергей Аламов
Гринго
Роман
Вместо пролога
Недели шли, а он все ждал ответа
на свой роман ненужный и никчемный.
Он ждал его, как солнечного света
ждет в феврале полярный заключенный,
как урожая ждет уставший земледелец,
как годовых отчетов ждет владелец,
как секретарша - плитку шоколада,
он ждал его, как ветеран награду,
как ортодокс - посланного спасенья,
как альпинист безногий - восхожденья,
как коммерсант - оплаты подтверждения,
как генерал молоденький - сраженья,
он ждал его, как бездарь - вдохновенья,
как ждет река от льда освобожденья,
он ждал его, как трусость ждет отвагу,
он ждал, как самогонщица ждет брагу,
как адвокат ждет кражи и развода,
как демократия и счастье ждут народа...
Но, позвонив, утешился словами:
- Иные, братец, ждут у нас годами!
Нам тут, милейший, пишут каждый день...
Когда ж прочесть-то всю белибердень?
Совершенно неизвестный прозаик
начала XXI века, внезапно решивший писать стихи
Увы, пришла не из латыни
моя фамилия - Полынин
Полынь я ел, полынь я пил,
полынь я горькую курил
Мне надоело жить в полыни -
хочу забыть ее в пустыне,
Где день грядущий и вчерашний
Встречаются в дне настоящем,
Как страшный сон, как путь к могиле
Как наважденье, как унынье...
Из неопубликованных стихов Фомы
Is not from Latin - my origin
But I received the Poly-vision
My heart is now full of sorrow
But pain will pass again tomorrow
The grass will grow, the time will follow
And I will rise above the horror.
The Future meets The Past in The Present
Indefinite and in the desert
where everything comes to an end -
and apparition, and despair...
из неудачных попыток авторского перевода
Ищущим Утерянное Время
в Неограниченном Пространстве...
Глава 1
Февральским вечером Фома Михайлович Полынин сидел на своем темно-синем кожаном диване, который ему почти задаром отдала очень хорошая знакомая, бывшая когда-то его клиенткой. История у этого дивана была типичной для наших дней, но, тем не менее, весьма яркой и поучительной.
Пару лет назад, переехав в большой и красивый дом, купленный совместно с мужем, психотерапевт Лизбет Виткамп пришла к выводу, что после пятнадцати лет мирного брака рутина семейной жизни ей порядком надоела. Ее супруг - милейший и тишайший человек, который каждое утро совершал десятикилометровые прогулки до своей конторы, где он работал архитектором - разводиться не хотел, но и возражать особенно не стал, не желая ни судов, ни скандалов с доминантной женой, монопольно решавшей почти все семейные и бытовые вопросы. Прожив в новом доме всего год, они благополучно продали его с существенной прибылью и переезжали снова, только теперь уже в разных направлениях. Мебель, как и все остальные вещи, нажитые вместе, было решено поделить пропорционально функциональным необходимостям, экономическим стоимостям и персональным эмоциональным привязанностям, поскольку Виткампы были людьми образованными и весьма резонными.
На диван, однако, никто из экс-супругов не покусился, и они решили от него избавиться, как от ненужного напоминания совместного прошлого - тем более, что перевозка старой мебели стоит в Голландии зачастую дороже, чем покупка новой. В магазинчике Армии Спасения за этот образец практичного шведского дизайна - пять лет, как с китайской фабрики - несмотря на его отличное состояние, продавцы предложили только десять гульденов. Вместо получения этой смехотворной суммы и хлопот, Лизбет предпочитала выбросить диван на улицу, как это делают многие ее соотечественники. Однако, умерив эмоции, она подумала, что было бы гораздо практичнее осчастливить им кого-нибудь из своих многочисленных знакомых и таким образом оставить о себе добрую вещественную память. Почти все ее знакомые и клиенты были людьми обеспеченными, что лишний раз доказывало справедливость известной поговорки - не в деньгах здоровье! - а посему предпочитали покупать мебель в магазинах.
Полистав толстую записную книжку, Лизбет вспомнила, что ее бывший черный помощник, который три года подряд добросовестно убирал ее дом, в котором также был обустроен кабинет-практика, проживая в стране уже шесть с небольшим лет, еще не имел дивана, и она позвонила ему в один из холодных осенних вечеров. Фома Михайлович в былые времена не раз смахивал с этого дивана пыль по средам слегка влажной тряпкой. Он обрадовался, что его еще не забыли и без раздумий согласился забрать вещь за тридцать, а также заплатить двадцать гульденов за легковой прицеп, арендованный на заправочной станции.
На воображаемого наблюдателя или случайного прохожего Фома Полынин произвел бы впечатление человека весьма отдаленного в своих мыслях от того места и времени, где он находился в данный момент физически. Обняв колени руками и положив на них голову, он сидел на своем единственном (и не потому ли самом любимом?) диване, неосознанно немного подражая одному из эскизов врубелевского Демона. Слегка выкатив глаза, как это делали некоторые его родственники, он отсутствующе смотрел на пламя парафиновой свечи, которую зажег перед тем, как сесть поужинать. Придвинутый почти вплотную к дивану, низенький журнальный столик белого цвета, привезенный им год назад из магазина вторые руки, на котором стояли уже опустошенные сковорода и тарелка, прельстил его в свое время низкой ценой, простотой и надежностью. По мнению Фомы Михайловича, вся его мебель, каждый элемент которой нес за собой небольшую историю, вполне соответствовала его бюджетным возможностям и пристойно вписывалась в скромный уют его холостяцкоголежбища, в котором гости, не считая периодически появляющихся и исчезающих любовниц, были явлением достаточно редким.
Нет, это была не тоска и не грусть. Тосковать в классическом смысле человеку разумному, как он считал, было совершенно незачем, поскольку грусть и тоска лишь отнимают жизненные силы и не ведут к решению абсолютно никаких задач, кроме творческих - да и то, в очень узком смысле этого слова, поскольку на грустных художников люди уже почти перестали смотреть с благоговением, все чаще отдавая предпочтения агентам и поверхностным эффектам увеселительного массового оболванивания. Да, в общем-то, по большому счету, никогда и не смотрели...
Напротив, после долгих исканий смысла человеческого бытия, Фома Полынин нашел для себя решение всех жизненных вопросов в гедонизме, приняв имеющиеся в распоряжении радости и наслаждения, насколько это позволяли средства, за основу и главную цель своей жизни. Но наслаждение не может быть вечным или постоянным, поскольку тогда теряется его относительный смысл, и оно превращается сначала в рутину, а затем, при определенных обстоятельствах, может даже стать страданием. Поэтому Фома решил, что наслаждения нужно периодически сменять страданиями, чтобы не привыкнуть и не уподобиться некоторым бесчувственным миллионерам, которые, имея порой неограниченные средства, покупают вещи, тела и души, но, в определенный момент, как хронические наркоманы, уже не испытывают наслаждения и удовольствия, как в первый раз, а лишь удовлетворяют растущие потребности. Концепцию гедонизма, в этой связи, он творчески переработал и назвал свою версию умеренным циклогедонизмом; не изменив философской сути, он лишь приспособил ее к своим персональным обстоятельствам.
Сейчас, в холодный зимний вечер, его занимали уже совершенно другие вопросы. Он пытался найти переход в другое измерение, мысленно переместившись в пространстве и во времени. Медитацией его состояние назвать было нельзя, поскольку под зажигательные звуки популярной бразильской музыки медитировать - занятие почти бесполезное. Это было лишь погружением в относительно недавнее прошлое и попыткой оживить ощущения тех драгоценных для него моментов, которые еще не стерлись из памяти, но каждый день и каждую ночь неумолимо бледнели, как и его кожа, с которой бронзовый загар, привезенный из тропиков, исчезал с каждым прикосновением к нему мыла, мочалки и теплой воды.
Отступив немного от своих умеренных принципов, он привез в этот раз из далекой Бразилии целых три дюжины компакт дисков. Четверть из них была куплена у уличных торговцев пиратскими копиями совсем недорого. Дома - то есть там, где Фома ел, спал и получал редкую почту - компакт дисков, купленных в магазине у него не было. Местная библиотека предлагала огромный выбор популярной и классической музыки, от которого голова и так могла пойти кругом. Кроме того, его гаагский друг скачивал с Интернета все, что пожелает душа и брал с Фомы деньги лишь за стоимость пустышек, покупаемых небольшим оптом в магазине, где бывали торговые скидки. Самодельные сборники лучших композиций своих любимых авторов Святослав, предпочтения которого тоже лежали в интеллектуальных и альтернативных секторах музыкальной сферы, сопровождал надписями, сделанными каждый раз разными фломастерами и передавал Фоме в бане, где они, по старой и известной традиции, встречались, чтобы поговорить о новостях личных и публичных, а также оздоровиться и избавиться от стресса.
Бразильские же диски Фома приобрел только из-за книжечек с текстами. Невзирая на декларативную риторику о создании общего европейского дома, найти португальскую музыку (не говоря уже, разумеется, о бразильской) в местной библиотеке не представилось возможным, а изучение языка методом погружения, без изучения музыкальной культуры народа, на нем говорящего, Фома называл приготовлением супа без воды - чтобы не употребить выражения покрепче. Жить в физической форме ему оставалось - относительно вселенской вечности - совсем недолго, а с изучением языка он спешил, вовсе не называя это занятие модным словом хобби или страшным словом учеба.
- Любовь и уважение других людей начинается с уважения и любви к самому себе! - любил повторять он услышанную где-то фразу, когда отец рекомендовал ему перейти на режим экономии. Экономить на том, что дорого сердцу, по его мнению, являлось сущим преступлением не только перед собой, но также перед предками. Некоторые из них не только работали, но даже сражались за его - Фомы - Светлое Будущее, и не оправдать их надежд на то, что хоть кто-нибудь из потомков будет жить по-человечески, он не имел абсолютно никакого права. К тому же, эту его цель его средства оправдать еще могли.
У самого Фомы Михайловича потомков не было. Как и многие его современники, он считал, что если детям нечего дать или оставить в наследство, то заводить их лучше не стоит. Но биологические часы уже давно пробили полдень и предупреждали, что потомков может и не случиться, если не поторопиться и не бросить посев в благодатную почву
- Как колючке нужна пустыня, розам желателен чернозем!
Фома еще не стал убежденным и безнадежным холостяком, но уже проскочилопасный период молодости, известный неуправляемостью гормонов, которые определяют в этот период, по праву сильнейшего из заложенных природных механизмов, почти все действия человека. Он даже собирался когда-нибудь жениться, но, в связи с отсутствием реальных кандидаток, вот уже несколько лет проживал один в своем двухкомнатном апартаменте, полном всевозможных коробок, сложенных одна на другую, как немое напоминание того, что, рано или поздно, он съедет с этого хоть и вполне приличного, но чрезвычайно скучного места. Солнце, если оно иногда и появлялось в Голландии, заходить в это жилище, которое Фома также называл временной берлогой, решительно не хотело, а сырость межсезонья, длившегося иногда по десять месяцев в году, пронизывала тело до костей даже тогда, когда он включал отопление на полную мощность.
Выбор на эту квартиру выпал лишь потому, что в свое время, когда он только получил долгожданный вид на жительство, ему просто до смерти захотелось, как можно скорее, покинуть свой старый адрес, где вместе с другими товарищами по счастью и несчастью он прожил почти пять лет. Имея там для себя только одну комнату, он делил кухню, зал, душ и туалет с другими обитателями квартиры; этот период заслуживает отдельного романа, но в настоящем дадим лишь пару штрихов к этому панорамному полотну.
Его сожители - да не подумает уважаемый читатель, упаси Господь, того, чего не было - были разными людьми, из разных стран, с разными уровнями образования и состояния психического здоровья. Некоторые из них играли сумасшедших, чтобы поскорее получить решения властей и документы, исходя из чрезвычайно верного принципа: жалких жалеют чаше. Другим играть или подыгрывать особенно было не нужно, поскольку с ума они сходили и так - тихо и медленно, но уверенно и взаправду. Всем им тоже осточертела жизнь в этой коммуналке, называемой ROA, и каждый по-своему мечтал о независимом жилье в свободной и демократической стране.
Наджиб, например - тот, что был похож на известного международного футбольного арбитра из Ирака (может, какой-нибудь дальний родственник? - предположил Фома) - был на верном пути в психиатрическое заведение, всерьез считая Фому представителем разведки. Хитровато и вопросительно прищуриваясь, он повторял слово мухабарат (по-арабски это слово означает - секретная служба) каждый день по несколько раз. Правда, Наджиб не мог уточнить, какой именно разведки, колеблясь в своих предположениях между тремя основными, которые работали, по его мнению, на одних и тех же хозяев, причем, работали все вместе. Заставить его помыть полы на кухне, а уж тем более в туалете, было делом практически безнадежным. Имея обыкновение смотреть порнографические фильмы по ночам, Наджиб включал телевизор, не обращая внимания на то, что уставший Фома, комната которого была за тонкой фанерной стеной, тщетно пытался уснуть. Ссориться с ним каждый день Фоме не хотелось, поскольку даже небольшие замечания лишь усугубляли сферу и оставляли крайне неприятные ощущения, а их хватало и на других фронтах. Пару раз Наджиб порывался зарезать другого соседа, Мустафу, но после того, как тот выпятил перед ним огромный живот и сказал: "Вот он я - режь!", струсил и от досады бросил кухонный нож прямо в стену, за которой Фома находился в этот момент с девушкой, с которой у него только начинался роман. Приехавшие полицейские, известные своим миролюбивым нравом, лишь призвали урегулировать конфликт дипломатическими усилиями и уехали, даже не составив протокола, словно им было все равно, сколько иностранцев выпустят друг другу кишки. Хотя, скорее всего, они тоже раскусили истинные намерения скандалиста и решили высказать свое презрение таким образом - тем более, что в Голландии, для того, чтобы вас забрали в участок, нужно совершить тяжкое преступление, поскольку даже некоторые грабители-рецидивисты ждут своей очереди в тюрьму по несколько месяцев, а то и лет.
Следующий обитатель, Махмуд, просидев в этой квартире более семи лет, уже вызвал из Сирии жену и успел нарожать детей. Благодаря нелегальной работе в пицерии, о которой знали, как он утверждал, даже полицейские, он прибывал в более дружелюбном настроении. Правда, после приезда жены он очень сильно изменился: перестал одалживать деньги до конца месяца (что он всегда делал безотказно и, в соответствии с магометанскими традициями, без процентов, - Хвала Аллаху и Магомеду иже с Ним!), стал носить дома длинное фундаменталистскоеплатье и чепчик, а также начал громко возмущаться, если у Фомы появлялась подружка, которую он приводил к себе, забыв, что еще недавно, до приезда жены, делал это сам, когда у него в любовницах была замужняя голландская старушка.
Таким образом, по ночам и вечерам в квартире под номером двадцать один большого дома, который Фома за размер и форму называл кусочком китайской стены, было очень весело. То есть, днем, конечно, тоже было весело, но Фома этого веселья не видел - он и сам работал по черному, убирая каждый день по две-три квартиры. Обнаружив эту нишу на рынке, он ринулся в нее, как чуть ли не в единственно-возможную в его ситуации. Были, конечно, и другие дырки и рынки: воровать в магазинах или торговать кокаином в Амстердаме. Первый рынок он великодушно отдал румынам, а второй пожаловал африканцам. Что касается русского бизнеса - перепродажи подержанных автомобилей морякам, то Фома оставил его более хватким и жестким землякам, которых к тому времени прибыло в Голландию достаточно, чтобы создать впечатление тесноты и небезопасной для жизни конкуренции. К тому же, без документов машинами сильно не поторгуешь, а их у него долгое время не было, но и отчаянных орлов, которым этот факт никуда не упирался, он тоже встречал.
Получив вид на жительство и персональный фискальный номер, Фома почти со слезами расстался с занятыми домохозяйками и немощными пенсионерами и сразу нашел приличную и белую работу в химической компании. Понимая, что пришло время бежать из этого Вавилона, пока не поехала крыша, он решил согласиться на переселение в самый первый апартамент, предложенный социальной службой муниципалитета маленького городка, в который его перевели в свое время из центра по приему беженцев.
Сегодня, после работы, для дополнительного согрева души и тела, Фома купил красное аргентинское вино, предоставленное к распродаже со скидкой в связи с недавним браком наследного принца. Мечтая увидеть в один прекрасный день эти виноградники лично, он снова вспомнил, что в Аргентине у него тоже жили родственники. Но поехать туда Фома хотел только тогда, когда там закончится экономический кризис и уже не останется белых пятен на карте Бразилии, которая, хоть и не была страной винодельческой, возбуждала его воображение вещами и явлениями совершенно иного порядка.
После диска MemСrias, crТnicas e declaraГУes de amor (Воспоминания, дневники и объяснения в любви) Марисы Монте, который не оставил почти ничего в его сердце, за исключением одного номера, оказавшегося по странному продюсерскому просчету почти в конце, Фома прослушал следующий альбом этой же певицы - Barulinho Bom (Хорошенький шумок), который неожиданно пришелся ему по вкусу.
- Хорошей певице нужен хороший репертуар, как спринтеру нужны здоровые и сильные ноги! - повторил он афоризм человека, с которого очень долго брал пример. Правда, это было уже очень давно...
После короткой борьбы с легкими угрызениями совести, он взял со стола все принадлежности, необходимые для приготовления очередной самокрутки. Достигнув трех-дюжинного юбилея, Фома мысленно пообещал себе бросить эту зависимость, которая стоила массу денег, убеждая себя в том, что уже настала пора заводить детей и иметь уж если не дворец с лошадьми, как некоторые его бывшие и настоящие соотечественники, то, по крайней мере, поменьше долгов. Но попытка продержаться длилась недолго, и уже через неделю после возвращения из отпуска, где он курил значительно меньше, не выдержав тоски и боли в ноющих от холодного ветра и влажного воздуха суставах, он выбежал среди ночи на улицу и доехал последним автобусом до единственного в городе кофе-шопа. (Городок, в котором он жил, был, в этом смысле, немного консервативным.)
Курнув, Фома подлил ароматного рубинового вина в единственный в доме бокал, оставшийся без пары после того, как его бесполый супруг покончил жизнь самоубийством, выскользнув из мокрой холостяцкой руки. Затем он взял с полки книгу грамматики португальского языка бразильского издания и открыл ее на странице, заложенной прошлым вечером закладкой, подаренной ему в лучшем книжном магазине Форталезы. На закладке был напечатан отрывок стихотворения сеаринского поэта, на перевод которого он до сих пор не нашел времени.
Можно отметить, что изучение языков давалось Фоме Полынину легко и без совершения над собой насилия. Ему не нужно было уговаривать себя взять в руки книгу или прослушать пару уроков на кассете или диске. Чтобы полноправно и уверенно носить титул космополита, который он себе присвоил, не считая необходимым спрашивать по этому поводу разрешения у мамы, папы или властей стран, где он уже успел пожить, Фома считал знание языков даже важнее денег. Денег же у него, все равно, не было и быть не могло. Их появление всегда сопровождалось всплесками гедонистической синусоиды, которая с частотой начисления зарплаты выскакивала выше оси ОX, но, достигнув пика, уходила вниз, увлеченная графиком баланса его текущего (и протекающего) банковского счета.
Португальский Фома изучал не вынужденно, как плату за пропуск в Бразилию, куда он собирался переехать жить в ближайшем будущем. Он просто полюбил его за звонкую и членораздельную фонетику, кажущуюся очень созвучной с фонетикой его родного русского языка. В самих же бразильцах наш гринго - термин этот звучит там чаще, но значительно менее негативно, чем, скажем, в Мексике - почти случайно нашел именно то, чего ему не удалось найти ни в одном из тех народов, с представителями которых ему приходилось жить или общаться. Случайно или закономерно, расслабленность и терпимость сочетались там с музыкальностью и красотой естественно и просто, как языческий разврат Карнавала уживается с морализмом католицизма, словно сам Господь в очередной раз решил сохранить род человечий от вымирания и дегенерации и создал Новый Ковчег.
Как человек от природы немного трусливый, Фома побаивался идеи нового переселения, подозревая, что его страстное обожание, может статься, было лишь очередным самообманом. За его плечами уже были эмиграции и иммиграции, и он порядочно устал от страхов, неуверенности и мытья чужих уборных. Зная, чем и как придется платить за новые приключения, долгое время новых перемещений Фома не планировал. Однако, другой его внутренний голос, смелый и решительный, утверждал, что в этот раз все страхи были напрасны, что поставленная цель - выучить язык и уехать в страну вечного лета и столь важного для него культурно-генетического смешения, - туда, где он оставил часть своего сердца - будет достигнута, и в недалеком будущем он снова купит билет на самолет, только уже в одну сторону.
Иногда он отвлекался от своих основных занятий и мыслей, и в эти моменты в его голове звучали, неизвестно откуда идущие, партии собственных музыкальных произведений. Абсолютно не зная нотной грамоты, Фома напрямую переводил эти странные сигналы сверху на язык синтезаторных дорожек почти подсознательными движениями пальцев. Однако сейчас, после знакомства с бразильским разнообразием и качеством музыки, писать временно не хотелось и даже не получалось, и он лишь потирал голову, подобно местному гроссмейстеру, который не мог прийти в себя после сеанса одновременной игры с чемпионом мира, заехавшим ненадолго в родные шахматные пенаты.
Не имея телевизора, Фома почти всегда находил время на посещение кинотеатров с коммерческим и альтернативным репертуарами, просмотр которых он регулярно чередовал, всякий раз убеждаясь в том, что в мире кинематографа философский закон перехода количественных изменений в качественные работал весьма парадоксально: чем больше средств тратили на фильм продюсеры, тем худшего, как правило, художественного качества, с его точки зрения, был конечный результат.
"Вот ведь, какая фигня - гамбургеры у них очень дешевые, а картины чрезвычайно дорогие. Пусть бы лучше было немножко сбалансированнее. Производство духовной пищи не стоит дорого, если есть вкус. Но разве возможно воспитать вкус у человека, который ежедневно питается гамбургерами, а, тем более, их производит или продает? Замкнутый круг, борьба и единство противоположностей, как говорил товарищ майор. Если культура превратится в индустрию, как общепит, то победит самый большой и сильный - тот, у кого больше денег и власти, а вовсе не лучший. Да, что там! Уже превратилась, и всемирный успех Амелии Пулан - лишь исключение, которое подтверждает правило. Но, зато, это исключение доказывает, что еще не все потеряно, и что если бы таких исключений было больше, и не только в кинематографе, то Мир можно было бы еще спасти. Нужно лишь попытаться сделать так, чтобы правило уступило место исключению. Ведь ничто так не превращает человека в стадное животное и не унижает нашего звания человека разумного, как следование неправильным правилам, придуманным ханжами и лицемерами. В наше время экспонентных и гиперболических перемен мы уже сами можем выбирать правила или создавать среду обитания. Но если вокруг уже сидят волки, то как избежать соблазна и необходимости выть и лязгать зубами?... Здесь, конечно, есть одно очень большое но: каждый человек заслуживает своего окружения и уклада жизни... Впрочем, и здесь есть исключения, иначе можно договорится до того, что все немцы заслужили фашизм, все русские - сталинизм, а все американцы - дешевые гамбургеры и дорогие бездуховные фильмы... И, все же, не нужно преувеличивать! Иногда интересно посмотреть и голливудскую продукцию. Какие умопомрачающие съемки, специальные эффекты! Кому в наше время нужен фильм, пусть даже самый художественный, с участием неизвестных актеров и снятый дрожащей любительской камерой, кроме таких любителей контрастов, как я? Ведь кино - это, прежде всего, развлечение! И это праУильно, - сказал бы Михал Сергеич... А гамбургеры и меня не раз выручали - ведь в двенадцать ночи здесь даже китайцы и арабы кухни закрывают, а если холодильник остался пустым, как духовный мир обывателя или голландские улицы в воскресенье..."
В кинотеатр в этот вечер главный герой нашего романа не пошел. Он ждал, что ему наконец позвонит Люба, замужняя женщина, которая имела обыкновение приезжать к нему на свидание два-три раза в неделю. После его приезда прошло почти две недели, но Люба еще ни разу не позвонила. Сам Фома, из чувства уязвленной гордости, звонить не хотел. После напряженного и неприятного разговора, состоявшегося перед его отъездом в Бразилию, он стер номер ее телефона из памяти своего сотового, намеренно не записав его в записную книжку. С целью сохранения своего достоинства, Фома выбрал этот метод для проверки чувств особ, которые редко звонили первыми. Метод срабатывал, доказывая свою эффективность, и все становилось на свои места - он снова оставался в гордом одиночестве.
Во время этой последней их встречи, в обмен на отказ от своей поездки в Бразилию, где, помимо пресловуто известных диких обезьян, водились доступные и горячие, как вулкан, красавицы, он предложил ей назвать точную дату ее развода и переезда к нему. Люба, как всегда, дипломатично увильнула от ответа. Посадив ее на автобус, Фома нервно нажал на "Да", когда микросхема ехидно спросила: "Неужели вы действительно хотите, чтобы я его уничтожила?". В дополнение к этому, его мобильный абонемент был временно заблокирован за неуплату счетов, а сенсорные кнопки дешевенького домашнего кабельного телефона перестали отзываться, дополнив своей негодностью список уважительных технических причин.
Надув губы, совсем как обиженный ребенок (его ведь никто в этот момент не видел - значит, он мог позволить побыть немного самим собой), Фома сидел и рассуждал:
"Если любит, должна позвонить сегодня. Неужели ей даже не интересно узнать, приехал я, или меня сожрали пираньи и анаконды? Или я, может, уже там женился в Бразилии, оставив о себе лучшие воспоминания и простив моих кредиторов? А может она там, в своей Германии, шею свернула, катаясь на лыжах?" - закралось несколько преувеличенное подозрение.
Германия была совсем не Любина, но она любила ездить туда с мужем на каникулы, чтобы насладиться свежестью горного воздуха, да попить немецкого пивка с дрожжами, к которому она, кстати, приучила и Фому. Как все люди, склонные к пухлости, грозящей перейти в полноту, Люба жары не любила и поэтому в тропиках никогда не была. Впрочем, когда позволяла семейно-бытовая ситуация, она предпочитала ездить отдыхать домой, на Украину, чтобы повидать родителей, брата, друзей юности, а также от души покушать сала и вареников. Своего голландского супруга она при этом оставляла дома, наедине с Интернетом, который явно интересовал его больше, чем телесные наслаждения с красивой и молодой женой.
Ее черные волосы, прямые и длинные, были часто распущены в своем великолепии на плечи и свисали до самой талии - талии от которой у Фомы кружилась голова. Высокие, стройные ноги, привлекательности которым всегда добавлял правильный и изысканный выбор одежды и обуви; полные и высокие груди, способные свести с ума не одного мужчину, которые не нуждались в силиконе; лицо фотомодели, решившей безвременно уйти на покой; отнюдь не дешевые косметика и парфюмерия - все то, что некоторые люди называют комбинацией красоты и ухоженности, присутствовало в ней в полной мере, но, несомненно, не было единственной причиной влюбленности Фомы. В Любе было что-то еще, что будоражило фантазию и приводило его в нежное и страстное трепетание. Может быть - ее гордость и надменность, а может статься - именно желание наставить рога ее лоховатомумужу, которого он знал только заочно, но слегка презирал за то, что у него было право находиться с ней рядом каждый день и каждую ночь, а он этого права не использовал. Патерик относился к нему, как добрых шестьдесят процентов избирателей в демократических странах относятся к своему праву голосовать - имеют, но не пользуются, наивно полагая, что Г-жа Демократия и так никуда не убежит.
- Ох, блин-лепеха, и убежит! А если и не убежит, то ей воспользуется кто-нибудь другой! - говорил Фома и, в среднем, два с половиной раза в неделю доказывал справедливость своего пророчества. Ставя трехметровые рога доверчивому и самоуверенному Патерику, фамилия которого (Ван Хорн) в данной ситуации очень соответствовала поведению его жены, Фома вспоминал рецепт давнего приятеля, Кости:
- Лучшее лекарство от импотенции - это пантокрин из собственных рогов!
Тем, кому, по тем или иным причинам, неизвестна настоящая плотская страсть, трудно понять, зачем в наше динамичное время тратить на занятие любовью три часа подряд. Добиться оргазма можно и за три минуты - одному, без рисков и лишних расходов. А высвобожденные два часа и пятьдесят семь минут можно посвятить более важным и полезным делам, как для себя, так и для общества. Ведь существует столько компьютерных игр, викторин, кроссвордов, интернетовских чатов, не говоря уже о книгах, журналах, газетах, радио и телевидении, театрах и кинотеатрах, клубах по интересам, спортивных секциях, магазинах... Солнце, воздух, культуризм укрепляют организм... Не забудем также всевозможные вечеринки, дискотеки, концерты, свадьбы родственников, дни рождения очень близких друзей и похороны очень далеких знакомых... Это мнение, обращая внимание на статистику разводов, человеку современному совсем не чуждо.
Вполне вероятно, именно это и стало той причиной, которая побудила Любу - женщину по юго-восточному темпераментную и эмоциональную - искать дополнения вне супружеского ложа. Десять обязательных минут в неделю с хорошо зарабатывающим, но, видимо, опостылевшим за пять лет супругом уже не удовлетворяли ее растущих эротических потребностей. Не решаясь расторгать выгодного во всех отношениях брака, она использовала все преимущества неработающей женщины-домохозяйки, и ежедневно высвобождала таким образом часов десять, которые человек работающий обязан отдать на благо общества, в котором он живет. Поэтому, когда Случай познакомил ее с холостяком Фомой, тоже говорящим по-русски, Люба без колебания оставила ему номер своего телефона после того, как они выпили по мерзавчику красного вина на центральном вокзале. В тот день она специально приехала в Гаагу, чтобы получить визу для поездки на родную Украину.
Вообще говоря, Фома Михайлович был чрезвычайным противником виз, паспортов, границ и прочих территориально-националистических маразмов. В силу инертности мышления, как он полагал, они перекочевали с человечеством из прошлого тысячелетия бесплатным прицепом в нагрузку. Именно эти глупости, по его мнению, разделяли людей и не позволяли им объединиться для решения глобальных общечеловеческих проблем - изменения газовых и климатических балансов атмосферы, долгов стран третьего мира, бедности, войн...
"Впрочем, - рассуждал он, - некоторые проблемы со временем должны уничтожиться взаимно. Так, например, войны - поскольку прекратить их, все равно, не представляется возможным - уничтожают сразу несколько проблем: коррупции, голода, СПИДа, перенаселения, отсутствия демократии и присутствия террористических организаций... Достаточно хорошенечко пробомбить сеточкой регионы, где они имеют место... Затем можно объявить мир, братство и солидарность, и сказать оставшимся в живых счастливцам, что на этот раз с силовыми методами убеждения уже точно покончено навсегда, поскольку мир свободен от мировых проблем... Главное - не опоздать, успеть, пока не расплодились и не расползлись! Это уже происходит, но как-то уж очень медленно и нерешительно, как-то уж очень выборочно, господа политики и генералы! Замочите их всех побыстрее в сортирах! Зачем растягивать страдания на пятилетки? Народ вас, если и не поддержит, то поймет... А если и не поймет, то поддержит... А повышающийся уровень мирового океана будет способствовать тому, что, рано или поздно, страны, ответственные за это явление, этот самый мировой океан и затопит. Затопит, конечно, и невиновных (как и бомбы будут попадать не всегда именно туда, куда нужно), но, как говорится, лес рубят - щепки летят... Иными словами, как принято считать - благородная цель оправдывает сомнительные средства... А победителей не судят. Сортиры могут, правда, тоже переполнится как дерьмом, так и кровью, но крови особенно видно не будет - дерьмо всегда всплывает, особенно если питаться по Полю Брэггу - раздельно... Оздоровим себя и планету от тяжеловесного застоявшегося дерьма! Так было, так будет, и не нужно быть пророком, чтобы до этого додуматься - особенно сейчас, когда уже почти все математически просчитано на компьютерах на несколько десятилетий вперед."
Но была у этой истории с Любиной визой и радужная сторона, по поводу которой Фома не возмущался. Более того, он был благодарен за этот подарок судьбы, скрасивший его одиночество почти на полтора года... Заметьте, если бы виза была не нужна, она бы за ней никуда не поехала, и, весьма возможно, они никогда бы в этой жизни не встретились.
- Спасибо вам, господа и товарищи (всегда правые) ксенофобы, на добром слове! - сказал он, поймав, однако, себя на мысли, что анализ причинно-следственных связеймог довести и до противоречивых парадоксов, - Да, но тогда нужно быть благодарным всем и за все, начиная с Ченгиз -Хана, чьи гены гуляют у нас в крови, и заканчивая моей бездетной соседкой, которая держала меня маленького на руках и не уронила в канаву из зависти к чужому (сомнительному) счастью... Как, впрочем, и рогоносцу Патерику, взявшему на себя такую смелость привезти Любу ко мне в Голландию.
Был в обстоятельствах их встречи, правда, еще один весьма случайный момент - встретились они именно потому, что Люба заехала на правильном трамвае в неправильную сторону, то есть, совершила ошибку. По свойственному ей высокомерию, она не спросила у водителя, где именно находилось посольство, самоуверенно полагая, что с центральной станции трамваи, как и у них на просторной Украине, всегда идут в одну сторону, а не в обе, как это часто бывает в густонаселенной Голландии.
Как бы там ни было, Фома и Люба встретились на конечной трамвайной остановке, расположенной недалеко от места, где он работал в интернациональном химическом концерне. Господин Случай, не без помощи частного агентства по трудоустройству, устроил его туда в качестве работника финансового отдела.
В первые недели знакомства они часто ездили на гаагский пляж и много говорили: о дружбе и любви, музыке и кинематографе, чувствах и отношениях, времени и пространстве, семьях и работе, учебе и кухне, алкоголе и других наркотиках, климате, мировой политике, экономике и даже о проблемах сексуальных меньшинств. Говорили обо всем и ни о чем, но их дискуссии о случайно затронутых нормах и ценностяхвсегда заходили в тупик из-за непримиримых расхождений во мнениях. Все разногласия, однако, несмотря на их фундаментальность, заканчиваясь постелью и примирением. Муж был в долгосрочной командировке, а дочку Люба отправила, скрепя сердце, к своим родителям во Львов, где проживал и отец девочки.
Фома все время искренне пытался понять, зачем Люба жила с нелюбимым человеком, если голландские документы были уже в порядке. Многие ее соотечественницы, получив паспорта и все блага свободного выбора в свободном мире, подавали на развод уже после трех-пяти лет совместной жизни. Люба настойчиво продолжала заявлять, что голландский паспорт не был для нее самоцелью, поскольку она вышла замуж по любви, а не по Интернету - той самой любви, которая прошла, когда муж ей изменил с какой-то совсем никакой потаскушкой. (Эту историю она повторяла настолько часто, что Неверующий Фома, в какой-то момент, действительно, перестал ей верить.) Зато теперь, получив карт-бланш, Люба делала все, что хотела. Она почти открыто изменяла супругу, не стеснялась появляться с любовником в общественных местах, - казалось, совершенно не испытывая при этом никаких моральных неудобств, чего Фома, например, никогда бы позволить себе не смог, окажись он в подобной ситуации. Но ситуация никогда не могла быть подобной, поскольку он был представителем пола сильного, а она была красивой и молодой женщиной и жила в стране с преобладающим мужским населением.
- Тогда, тем более, разведись и стань свободной! Что тебя держит? Ведь брак - это, прежде всего, обет верности, не так ли? А брак по расчету - это оптовая проституция...
Понимая, что в переносном смысле он бьет ее ниже пояса в их словесных дуэлях, Фома позволял себе такие провокационные заявления только тогда, когда Люба припирала его к стенке своей надоедливой критикой по поводу курения дряни. Со временем они договорились не досаждать друг другу неприятными нравоучениями, и это срабатывало, но ненадолго.
Сейчас, полгода спустя, их отношения, казалось, перешли в другую фазу. Фома вернулся из Бразилии - весьма нехотя, только для того, чтобы доучить язык, заработать немного денег на следующую поездку и дождаться получения голландских паспортов родителями. Люба поступила в университет и заканчивала первый год. На все его несерьезные и неуверенные попытки разбить ее брак и начать совместную жизнь она реагировала соответственно, все время находя отговорки, которые оба видели не более, как отговорки и понимали, что видели оба.
Осознавая, что его финансовое положение было недостаточно стабильным для содержания неработающей женщины с ребенком, которые за пять лет привыкли к роскоши шестикомнатного апартамента и итальянским модельерам, Фома все время пытался придумать какой-нибудь альтернативный заработок. Но Америка была давно открыта, и ее уже даже успели закрыть, а на изобретенную им оригинальную подставку с лампой для чтения книг в постели покупателей в Европе, да и во всем мире, не нашлось - видимо, не в последнюю очередь, потому, что к тому времени телевидение уже почти упразднило необходимость и желание что-либо читать, кроме телевизионных программ, а только для этой цели сложные и дорогие подставки оказались никому не нужны.
Втайне он страдал не столько из-за отказа Любы бросить ради их отношений все к чертовой матери, сколько от осознания своей абсолютной неприспособленности и недееспособности - корни чего, по его мнению, крылись, скорее, в сомнениях глобального порядка, чем в лени или нежелании зарабатывать больше денег. Считая, что с трудолюбием у него пока все в порядке, и нужно только найти достойную сферу его приложения, Фома до сих пор наивно верил в то, что его почти вынужденная бездеятельность и духовная опустошенность, рано или поздно, выльются во что-то большое и давно желанное, как только ситуация подвернется. Но вот уже несколько лет ситуация никак не подворачивалась.
В самооправдание и в качестве аргумента в их спорах с Любой, Фома начал исповедовать максималистскую формулу, трудно, впрочем, уживающуюся с его гедонизмом - настоящая любовь не выжидает! Зарабатывая прилично для стандартов средней голландской семьи, он не хотел зарабатывать больше только потому, что Любе было бы тесно в его конуре или дешевенькие сапожки ей непременно начали бы жать. Наш циклогедонист принципиального отвергал потребительский материализм, которым его современники массово заражались, придумав оправдание в необходимости ежегодного роста экономики и занятости населения.
"Сфера любви должна быть свободной от товарно-денежных отношений!" - прокламировал он, понимая, что это реально было возможно только в некогда утерянном раю и при коммунизме, который так никогда и не наступил... Вернее, рай был за океаном, а коммунизм наступил, но только для очень высокопоставленных коммунистов, которые по способностям правили его бывшей страной, и упивались властью по потребностям, а Фома Михайлович, или просто Фома, если опустить патриархальные архаизмы, к ним отношения никогда не имел. Вернее, отношение он к ним имел, и даже очень конкретное, но об этом речь пока не идет.
С первым мужем Люба развелась по причине его полной безответственности по отношению к семье. Это случилось сразу после появления на свет их ребенка.
- Никита не понимал, что у нас дочь, семья. Он был слишком молод, глуп, думал только о своей работе. А что значит - думать о работе, когда за нее даже никто не платит того, чего она стоит? Он - художник, познакомились мы в институте, где вместе учились. Оказался неспособным содержать семью - и все! - объясняла она Фоме еще вначале их встреч, отвечая на его любопытные вопросы.
Фома, не ревнуя ее ни к первому мужу, ни ко второму, ревновал Любу больше к ее семейному статусу, который она совершенно не хотела менять. Замужем, и в двенадцать должна быть дома - точка! Несмотря на ее многократные заявления об отсутствии всяческого постельного контакта с мужем уже на протяжении нескольких месяцев, Фома был не способен поверить в то, что муж, которому недавно исполнилось тридцать, к ней не притрагивался, а лишь позволял ей тратить заработанные им деньги. То есть, если бы ребенок был от него, Фома бы поверил, поскольку таких браков он видел в своей жизни предостаточно... Но то, что расчетливый банкир содержит на довольно шикарном уровне, по сути, чужую семью из чужой ему страны, ничего не требуя взамен, переходило все границы его достаточно незакрепощенной фантазии.
"Неужели еще не перевелись такие зимогоры? Не верю! Она просто нами обоими манипулирует! Атавизм матриархата! Вот и теперь, после полуторамесячной разлуки, она даже не соизволила мне позвонить. А ведь у меня был день рождения, и она знала дату! Может я ей, действительно, до одного места? Нового кадра нашла? Да, пусть хоть так - даже лучше, а то молчит, как невольница в гареме... Знаю я женщин... Или, действительно, наивно полагает, что я там уже остался? Да, надо было плюнуть на всех и на все и остаться - в Бразилии-то сейчас Карнавал! И ведь было где и с кем..."
***
На следующий день его осенила свежая мысль - воспользоваться распечаткой спецификации телефонных счетов за последние полгода. Он быстро нашел незаэкраненный Любин номер и решил попросить телефонный аппарат у соседки. Надев спортивные трикотажные брюки, банные шлепанцы и майку, Фома вышел из квартиры и позвонил в дверь пожилой госпожи, которая жила на той же лестничной площадке наискосок. Мефрау Ван дер Трап никогда не отказывала своему соседу, который часто забывал купить мелочи, вроде соли или стирального порошка.
- Только верни! Он мне очень дорог - память об умершей подруге. Это сейчас они делают черти что - два года и выбрасывай, а этот аппарат еще моим внукам будет служить!
Фома благодарным поклоном пообещал вернуть реликвию владелице и почти забежал к себе. Трясущимися от нетерпения руками он вонзил пожелтевший от табачного угара штепсель в забеленную телефонную розетку, взял в руки распечатку и набрал номер Любы.
- Так и не удосужился выучить наизусть номер любимой на этот момент женщины! Какой же я, все-таки, поц, и штаны у меня без лямок! Зачем был нужен весь этот самообман?
- О, ты че, уже вернулся? - спросила его Люба слегка удивленно и с привычной высокомерной иронией в голосе, которая, впрочем, скрывала радость.
Приехать в этот вечер она не могла. Успокоенный и удовлетворенный обещанием, что она позвонит ему на работу на следующий день, Фома отнес телефон и решил прослушать следующую партию компакт дисков, подаренных Святославом на день рождения.
Он взял с единственной в доме книжной полки поругало-английский и англо-русский словари и положил их на стол в стопку вместе с двумя книгами Дона Флор и ее два мужа на разных языках. Одну - в оригинальной версии - он купил в прошлом году в Рио, а вторую заказал на английском в самом большом книжном магазине Гааги, где выяснилось, что голландского издания не было даже в базе данных каталога, что навело его на мысль о том, что Жоржа Амаду здесь читали редко или не читали вовсе.
Предпочитая читать литературу в оригинале, Фома понимал, что выучить все языки в течение одной человеческой жизни невозможно, - иногда необходимо делать исключения и довольствоваться переводами. Кстати, отнюдь не всегда перевод будет хуже, чем оригинал, иногда случаются исключения.
Чтение абзаца за абзацем оригинала и перевода быстро перегрузило его голову, утомленную напряженным рабочим днем, и страницы шли медленно. Он то заслушивался чьей-нибудь музыкой, то писал свою.
Вот уже полгода Фома застрял на аранжировке песни, которая, как ему казалось, имела хитовый потенциал. Несколько лет жизни грезами большого прорыва, который бы позволил ему заниматься тем, что он по-настоящему любил - музыкой, прошли также незаметно, как безрезультатно. Маленькая и уютная столица радио, телевидения и менеджеров продолжала жить своей тихой провинциальной жизнью.
"Никому не нужны чужеродные люди-оркестрыбез музыкального образования - ведь ныне каждый идиот способен писать музыку!" - Фома не раз в этом убеждался, посещая дом для ненормальных в качестве добровольца. Делал он это, отчасти, для того, чтобы сопоставить свои временные трудности с пожизненным несчастьем других людей. В музыкальной комнате заведения находился небольшой синтезатор с функциями повтора ритмов и мелодий, который всякий раз подтверждал его подозрения, когда славный и всегда веселый парень, Хенк, бил по клавишам, создавая неслыханные аккорды и гармонии на забаву персоналу и остальным обитателям.
Осознавая, что денег на следующую продукцию будет взять решительно негде, Фома, тем не менее, писал для себя, оправдывая свое хобби тем, что оно коротало долгие темные вечера, дарило радость творчества и погружала в эйфорию забытья.
"Буду писать просто так, не торопясь, без всякой цели..."
***
Вечером следующего дня Люба сидела на скамейке детской площадки, рядом с домом Фомы, и дожидалась его возвращения с работы. Дубликата ключей у нее не было. Зная природное, порой необузданное, любопытство женщин, Фома не доверял своим любовницам.
Он застал ее с трубкой мобильного телефона у уха в тот момент, когда она звонила своей дочери. Слегка обеспокоено, но неизменно величественно прогуливаясь на своих высоких каблуках, мама давала дочери последние вечерние наставления по поводу школы, телевизора, холодильника и распорядка дня. Марина, которой недавно исполнилось одиннадцать лет, еще слушалась Любу почти безоговорочно, но, как и все дети, живущие между двумя культурами, она производила более взрослое впечатление. С каждым днем она все более становилась верной маминой подружкой. Иногда Марина даже прикрывала Любино отсутствие, великолепно справляясь с повторением придуманных предлогов отсутствия к ужину, когда Патерик любопытствовал. Дело доходило даже до того, что она подсказывала маме, у какой подруги та уже давно не была, когда Любе отказывали память и фантазия, напрягать которые, к счастью, сильно не приходилось, поскольку супруг, как уже выяснилось, был не слишком ревнив.
- О, а я тебя с этой стороны не ждала! - сказала Люба, встрепенувшись, вынырнувшему из-за куста Фоме.
- Давно ждешь? - спросил он, открывая дверь центрального входа.
- Достаточно, чтобы успеть тебя хорошенько выматерить...
Фома открыл свою квартиру, которая, по случайному стечению обстоятельств, снова имела номер двадцать один, и бросил дипломат на круглый деревянный стол, служивший ему полкой для запонок, монет, никогда не развязываемых галстуков, компакт дисков и других вещей, перечислять которые нет особой необходимости.
- Я не думал, что ты так рано приедешь. Ты ведь, обычно, раньше восьми не заявляешься, - начал мямлить Фома оправдывающимся тоном. По его телу пробежала легкая дрожь от ее парфюмерии, - вот и решил покупки сделать, а то ведь и поесть в доме нечего... Кстати, ты не голодная?
- Голодная, только не тем голодом! - улыбаясь сказала Люба, прозрачно намекая на их полуторамесячную разлуку.
Их губы встретились в нежном поцелуе, но первым делом Фома решил поужинать. Вчера, сразу после работы, он побывал у своей знакомой русскоязычной проститутки, оформившей фиктивный брак с югославом, который получил статус беженца благодаря балканской войне. После перехода на евровалюту Татьяна не повысила цен на свои услуги, как это сделали ее голландские коллеги-конкурентки, которые вместо пятидесяти гульденов стали просить ту же сумму в евро. Танечка поступила умнее и честнее - у нее удовольствие стало стоить четвертак. Значительное превосходство также во всех качественных и сервисных отношениях (бесплатный массаж, ментоловая конфетка в рот одевающегося клиента) делало ее весьма популярной среди прихожан и паломников розового квартала и существенно повышало рентабельность арендуемой ею кельи, - на зависть ленивым и наглым соседкам, самоуверенно считавшим, что представительниц древнейшей профессии реформа денежной системы должна были лишь обогатить.
Фома достал индюшачий фарш из холодильника, включил электроплитку и начал готовить.
- Я быстро, как на бельгийском телевидении! - хвастливо пообещал он, оборачиваясь к сидевшей на диване Любе, которая уже была знакома с его кулинарными способностями и нисколько в них не сомневалась. Она ничего не ответила и лишь продолжила водить по пустым белым стенам своими огромными, как у касатки глазами, изредка хищно их прищуривая. Затем Любино внимание привлекла коротенькая и полупрозрачная юбочка из Жерикоакоары, которую Фома, забежав на секунду в спальню, взял с кровати, на которую рукоделье было брошено в ожидании примерки.
- Одевай, пока готовлю - я не смотрю.
Наш холостяк хорошо усвоил в свое время уроки очень популярной телевизионной программы, в которой приглашенный в студию повар за десять минут творил чудеса кулинарного искусства, каждый раз подавая публике новое блюдо. Концепция быстрой кухни, помимо прочего, не нарушала принципов здорового питания, поскольку переварка и пережарка, как бы это не казалось вкусно, являются не совсем правильными способами приготовления пищи, особенно с точки зрения сохранения в ингредиентах питательных веществ.
- Эти повара не могут со мной конкурировать, - развлекал Фома скучающую Любу, иронизируя по поводу организации подобных программ, - у них и кастрюли профессиональные, и плита газовая. К тому же, шестерки все заранее почистили и порезали. Посмотрел бы я на них, как они в моей полутемной кухне за десять минут справились!
- А тебе кто мешает вкрутить лампу и кастрюлю новую купить? - едко заметила Люба, прекрасно понимая, что подобный разговор может зайти опасно далеко, и свидание может завершиться досрочно, как это уже пару раз случалось. На этот вопрос они оба слишком хорошо знали список возможных ответов. Ненужному обмену обидными репликами Фома предпочел молчание и плеснул в тефлоновую сковороду, где индюшачий фарш уже шипел на раскаленном оливковом масле, немного красного вина. Затем, растирая мелко порезанный лук и выжимая из него сок, он посыпал им свое новое блюдо. Сменив диск Зе Рамальо на диск Жоржа Арагао, он также добавил в сковороду овощных соков и ложечку жидковатой сметаны, продававшейся в крохотных пластмассовых стаканчиках. В последнюю очередь он вывалил туда ошпаренную брюссельскую капусту, порезанную ловкими движениями прямо в кастрюле, которая за минуту уже дошла в кипятке до нужной кондиции. Для опробования вина и незамысловатой сервировки стола потребовалась еще минута.
- Не имеет никакого смысла тратить деньги, которых нет, на покупку вещей для дома, который я собираюсь покинуть очень скоро, - сформулировал он наконец ответ на ее вопрос, - Скорее, чем ты себе это можешь представить... Кстати, послушай поэтичную самбу Жоржа Арагао - когда я его услышал, купил сразу четыре диска... Ну, как, пойдет? - спросил он, поднося ей в ложке над тарелкой небольшой кусочек своего кулинарного шедевра.
Люба не скрывала своего раздражения, когда разговоры снова и снова заходили о Бразилии, какой бы темы они ни касались. Понимая, что в случае его отъезда она навсегда потеряет любовника, Люба, в глубине души, не верила в то, что Фома был на это способен. Всячески, но без особого успеха, она пыталась его переубедить:
- Там такая беднота! Дикость! От себя, все равно, не убежишь! - повторяла она свои аргументы, нисколько не обращая внимания на их избитость. Вот, моя знакомая бразильянка говорила...
- Ну, допустим, твоя знакомая бразильянка, если ты ее не придумала, сильно преувеличивает. Она, небось, страшная, как моя жизнь - вот и приехала в Европу с голландцем, которому надоело здешнее безбабье - там с мужиками туго... А даже, если так, если страна и бедная, что с того? Я и сам не богат. Зато, как говорится - лучше быть первым парнем на деревне... К тому же, этой стране принадлежит будущее! В отличие от старой Европы и высокомерной Америки, где все давно распределено на десять поколений вперед, там есть над чем работать, и можно будет даже заработать. Или, например, даже не работать, а просто выгодно жениться. Какие там женщины! Богатые, красивые, доступные... Будем ездить друг к другу в гости - дружить семьями... Может быть, тогда поймешь, как я себя чувствую... Тебе, вообще, очень крупно повезло, что я не женился там уже в этот раз - времени не хватило. Если не решим что-то скоро, то я поеду туда следующей зимой месяца на три... Тогда близко будет локоть - всего полусуток лету...
Иногда Любой овладевала почти животная страсть, свойственная некоторым женщинам, переступившим тридцатилетие, которую она всячески и очень тщательно пыталась скрывать под маской безразличия и скуки, ожидая момента, когда уже можно будет пойти в спальню. Однако, то ли по причине природной гордости, то ли из боязни показаться нескромной, проявив нетерпеливость, она не решалась поторопить Фому, который добавил в тарелку своего фирменного рагу Медитэранэ и, почти не пережевывая, спешно сгружал его в пищеварительный тракт.
Фома посматривал то на Любу, то на стакан с вином, то на радио-будильник, который каждое утро выгонял его трансформаторно-бурящим звуком из двуспальной кровати в жилую комнату, куда он его поставил, чтобы действительно встать и пройдясь пару шагов, нажать на sleep. (Иногда этот самообман не срабатывал, он снова засыпал и опаздывал на работу.)
Семь вечера. Времени до предпоследнего автобуса, на который она обычно садилась, чтобы вернутся в Роттердам, у них оставалось относительно немного.
- Ну, как съездил-то? Рассказывай! Отдохнул? Нашел, что искал? Давай, показывай фотографии!
Фома взял с полки фотографии, покоящиеся в желто-оранжевом фирменном пакетике, которые он проявил еще в Форталезе и нарочито небрежно подал их Любе, которой казалось, что она очень хорошо скрывала свое любопытство по поводу его очередной бразилиады. Отрываясь от тарелки, Фома изредка давал комментарии, соглашаясь с тем, что на фотографиях красивых женщин было немного - он их просто не фотографировал.
"А зря! - подумал он мельком, - Можно было и на такой козе подъехать к той брюнетке в Форталезе!"
- Неудобно подходить и спрашивать разрешения сфотографироваться рядом с какой-нибудь красоткой. Подумают еще что-нибудь неподобающее... Туристов было немного, зато дожди - каждый день и по всей территории, - рассказывал он о необычной погоде, которая удивила даже старожилов тропической страны, - Странно! Неужели климат, действительно, меняется так быстро? Если так пойдет, то очень скоро мы увидим настоящий Конец Света...
Люба была категорическим противником курения, и почти ни одна скрутка не обходилась без ее комментария:
- Только пришел в себя и уже снова начал? Почему не куришь простые сигареты?
- Так ведь простые не вставляют - никакой пользы, акромя вреда...
- Ах, не вставляют его простые, видите ли! А эта дрянь, значит, вставляет? Я просто не понимаю... Мне, вот, например, ничего не надо, а почему тебе нужна эта гадость?
- У женщин все происходит по-другому, - защищался Фома, - у вас переживания происходят совершенно на другом уровне. Если бы мужчины могли достигать хотя бы половины того уровня оргазма, какой доступен вам, то употребление алкоголя и других наркотиков, весьма возможно, тоже было бы адекватным... В то время, как именно нам, мужчинам, нужны стимуляторы. Эрекция - дело чрезвычайно деликатное - особенно, если не хватает любви. Именно поэтому мужчины чаще употребляют наркотики и реже становятся проститутками. Мы просто не можем, вы - сильнее! А все эти сказки про сильный пол изобрели женщины, чтобы вдохновлять нас на всяческие глупости, выгодные только вам.
Люба слегка толкнула его в сторону спальни, и через минуту безногий сосед Фомы, угрюмый и грузный мужчина, выглядевший значительно старше своих лет, уже слышал за бетонной стеной какофонический микст звуков бразильской музыки со скрипом кровати и стонами удовольствия, прерываемыми только для того чтобы заменить диск, подлить вина в бокалы или выкурить очередную трубу...
За полгода их отношений график визитов Любы не изменился. Она приезжала общественным транспортом по вторникам, четвергам и иногда по воскресеньям. Машина мужа, в данной ситуации, жить ей нисколько не помогала - прав у Любы еще не было, и получить их она не слишком торопилась. Такси она себе позволить не могла - дорого. Одно время она усиленно внушала Фоме идею перебраться поближе, купив или сняв квартиру в Роттердаме. Фома порывался найти подходящее жилье, но не нашел ничего приличного за те деньги, которые ему пообещали в банке под ипотеку. Он был вынужден оставить мысль о переезде до наступления лучших времен, в реальность которых он уже не сильно верил и оказался прав - лучшие времена, ни в их отношениях, ни в его финансовой ситуации, так и не наступили. Люба начала учиться, вопреки его возражениям и настоятельным мольбам начать искать работу.
- Освободись от денег мужа и связанной с ними зависимости!
Никак не реагируя на его требования, она, в свою очередь, выдвигала свои:
- Брось курить и начинай больше зарабатывать!
Только тогда она бы согласилась перебраться к нему. Разумеется, после переезда в новую квартиру, которая была бы достаточно большой, чтобы жить вместе со взрослеющей дочерью. Будущее Марины Люба не собиралась подвергать даже малейшей опасности. Ситуация в их любовной партии была патом. Фоме это только развязывало руки. Настоящего чувства к Любе у него, вероятно, тоже никогда не было. Один раз он признался ей в любви, но это было как-то несерьезно, под давлением прямого и риторического вопроса:
- Ты меня любишь?
- Люблю. А ты меня любишь? Вот видишь, какая у нас с тобой любовь! Ты знаешь, что такое любовь? Секс? Взаимопонимание? Семейная идиллия? Так у нас, кроме секса, ничего и нет. Правда, неплохого... Ревность, как индикация любви? Так может, ревность - это простое проявление похотливости и жадности, а вовсе не любви? Больше даже к первому мужу, от которого у тебя ребенок. Логично - ты его каждое лето видишь. Повышенная чувствительность по отношению к тебе? Это присутствует, но она возможна и к другим женщинам. Способен ли я изменить свои взгляды, жизненные стремления, поведение, в частности, по поводу курения? Не знаю... наверное, способен, но в нашем случае... Ты же знаешь, я - противник заключения условных компромиссов в области отношений. Если препятствия разделяют нас так прочно - значит не судьба! Ну а если мы не хотим их преодолевать или разрушать - значит, не считаем нужным, так ведь?
Сейчас, во время первой встречи, после самой долгой в истории их отношений разлуки, этой тяжелой темы они решили не затрагивать. Время и так пролетало со скоростью сверхзвукового реактивного истребителя, неумолимо истребляя их мимолетное счастье, пролетало с удвоенной угловой скоростью вращения Земли, почти также незаметно, как часовая стрелка на ее золотых часиках, положенных на зеленый фанерный шкафчик, который Фома подобрал на улице восемь лет назад, решив обзавестись хоть какой-нибудь мебелью.
- В точку Б из точки А на круглом, как Земля, циферблате... Триста шестьдесят разделить на двенадцать и умножить на три - равняется девяноста градусам времени - ровно столько у нас с тобой осталось до твоего последнего автобуса. Вернее, и того меньше - сорок пять, поскольку делить нужно на двадцать четыре... А может, не поедешь домой? Пойдем, посмотрим фильм про математика? Гладиатор играет! Он мне нравится - настоящий актер! Я уже его видел, но с тобой хотел бы посмотреть еще раз... И развязка там очень интересная... Побольше бы таких фильмов в Холливуде!
- Ты же знаешь, я не могу... Я к тебе, может, на следующей неделе с ночевкой приеду. Чего кислятину напустил, не хочешь?
Проводив Любу, Фома взялся за учебник грамматики португальского языка, но усталость одолела, и он лег в постель, где запах ее духов еще не выветрился. Из колонок японского трех-дискового комбайна доносилась классическая музыка; драматическая в достаточной степени, чтобы соответствовать состоянию его души, она звучала тихо, чтобы не разбудить его посреди ночи. Он уснул и приступил к очередному этапу подсознательной переработки противоестественной трансформации из пестрой тропической бабочки в бледную гусеницу умеренных широт, заново привыкая к европейскому времени, климату и менталитету.
Загар, который так радовал зеркального брата(спасибо Набокову за его Дар!), благодаря которому он чувствовал себя совершенно другим человеком - более красивым, подвижным, уверенным в себе, здоровым и оптимистичным, с каждым часом становился все менее заметным, уменьшая количество косых завистливых взглядов коллег и прохожих.
Первые дни после возвращения из отпуска Фома чувствовал себя великолепно. Однако, уже через две недели работы и связанного с ней стресса, сидения на неудобном стуле, который он попросил заменить еще полгода назад, ветра с дождем и созерцания унылых лиц в утреннем автобусе, это чувство начинало медленно, но неумолимо исчезать.
Воспоминания о тропическом солнце уже почти не грели его. Они снова превратились в абстракцию, почти сказку, нереальную, как другое измерение. Действительность происшедшего и пережитого подтверждалось только привезенными фотографиями, дисками, книгами и резиновыми клизмами...