С махровым жужжанием мне на плечо опустился шмель и прижал мохнатое брюшко к прохладной коже. Он щекотал меня своими бархатными лапками, но мне не хотелось прогонять его. Я лежала в спокойной лени, и не было желания даже пошевелить пальцем. В распахнутые окна врывался ветер, теребил шторы и рвал пьяный аромат цветов на лоскуты, рассеивая его по комнате удушливым дымом. Какие-то люди сновали по комнате, приносили опять и опять новые букеты, и только я и шмель были скованы томной неподвижностью. Ко мне подошел тот, чьи глаза еще недавно резали мою кожу как стилеты, чье дыхание, подобно кубикам льда, морозило мои губы, - но теперь даже шмель вызывал во мне больше эмоций. Я смотрела в широкие зрачки и видела в них лишь отражение окна напротив, покачивание цветочных головок и вибрацию слюдяных крылышек шмеля. Как странно, почему же раньше мне казалось, что я без кожи, когда он так смотрел на меня? От этой мысли мне вдруг захотелось расхохотаться, но я удержала на лице серьезную мину, чтобы не шокировать людей в комнате.
Он подумал, что надо бы прогнать шмеля, когда тот медленно стал сползать по плечу вниз, протянул уже руку, но вдруг отдернул. Никакого огорчения у меня этот жест не вызвал, скорее мне захотелось опять улыбнуться, но снова пришлось удержать губы, готовые немедленно расплыться в ехидной улыбке. Странно, но Он словно и не помнил меня такой, как я была прежде, смотрел на меня немного удивленным и отсутствующим взглядом. Его глаза перестали резать, когда я обнаружила в них туповато-детское и телячье выражение. Тут я поняла, что он - глуп! Легкая грусть ненадолго сменила готовый вырваться озорной смех оттого, что я ошиблась, но на смену ей быстро пришло ожидание чего-то нового, я узнала, что дальше будет интересней.
На сцене показалась мама. Судя по всему, она не осознавала всей комичности происходящего и усердно делала постное лицо. Она пыталась думать обо мне в детстве, но память услужливо подсовывала ей картинки одну лучше другой: как я проколола воздушный шарик над ее ухом и истерично хохотала, когда она от неожиданности свалилась в кресло; как я незаметно кинула ей в чай вареную макаронину; как я сделала вуаль из ее колготок в сеточку; как я... как я...
Несмотря на веселые истории, всплывавшие в ее голове, она не улыбалась, напротив - даже считала кощунственным улыбнуться в такой момент, и это было забавно.
Зашел мой брат. Он попытался сосредоточиться на моем лице, но в его голове гуляли мысли, не имеющие ничего общего со мной. В частности, его сейчас заботила проблема, какие брюки купить, чтобы они подходили и к новым коричневым туфлям, и к замшевому пиджаку.
Бежевые, мысленно помогла я ему, и он немного расслабился, концентрируясь на мне и выуживая из глубин сознания, отягощенного более важными вещами, подходящий случаю экспонат. Но у него это не получилось серьезней, чем у мамы. Он вспомнил свою залепу: когда я пришла к ним в гости в свитере, который давно не одевала. Кофта лежала в шкафу полгода, выпуская воздух. После того, как ты ее одела и пришла к нам, она начала высасывать воздух из нашей квартиры, после чего нам надо было проветривать каждый день, чтобы вернуть похищенный воздух на место.
Тут он улыбнулся. Наконец-то! - возликовала я, но он, как будто прочитав ход моих мыслей, вернул прежнюю гримасу на лицо.
Шмель монотонно загудел, и брат, поймав его в носовой платок, выпустил в окно. Теперь мне стало скучно и захотелось зевать, но я решила пощадить чувства присутствующих. Дальше события стали развиваться более динамично - в комнате возросло напряжение от усиливающегося аромата цветов, шлепающих и шаркающих шагов, каркающих гортанных голосов, диссонирующих в ушах и мучающих мой абсолютный слух. В нос ударил запах спиленного леса. Я подумала, что больше всего любила, когда от мужчин пахло смесью табака и парфюма с ароматом влажной коры дуба. Деревянное небо нависло над глазами, немного приглушая невыносимо-стойкий запах сирени. Мерно застучал по гвоздям молоточек, напоминая размеренный ритм дождя тем вечером, когда я, порезанная снова его стилетом, уже ничего перед собой не видела. Чей-то вскрик был как визг тормозов случайного такси, попавшего на мой неровный след в тот нелепо завершившийся вечер, когда меня колотило от озноба, и хотелось оказаться на лугу в летний полдень стрекозой или бабочкой, но только не быть сейчас той, кем была я.
Я покружила по комнате, пробуя прозрачные крылышки, кинула взгляд на странно знакомые лица, и, не видя больше поводов оставаться среди чужих мне людей в черном, вылетела в окно догонять шмеля.