С Михаэлем Юханом Валениусом я познакомился во время рейса на Новую Саксонию. Путешествие с Авроры сюда, на самый край Ойкумены, длилось месяц, а поскольку я имел несчастье оказаться в одной с ним каюте, то за этот месяц я узнал его, как никто другой в радиусе шестидесяти световых лет. Я летел на Новую Саксонию писать диссертацию по ксенологии местной гуманоидной расы. Валениус был назначен туда дипломатическим представителем Солнечной системы. Хуже соседства нельзя было и придумать. В первый же день, узнав о цели моего путешествия, Валениус обидно расхохотался:
- Изучать культуру этих дикарей? Друг мой, помилуйте, какой смысл? У них же культура отсутствует в принципе, - и он добавлял безупречный с его точки зрения аргумент, - они же дикари!
Он искренне считал, что неспособность аборигенов Новой Саксонии мыслить земными логическими категориями свидетельствовала об их тупости и неполноценности. Я попытался растолковать ему, что он всего лишь примеряет на них категории земной цивилизации, но это оказалось совершенно бессмысленно. Валениус был кровь от крови ее, плоть от плоти ее. Его отношение к гуманоидам Новой Саксонии было сродни презрению бельгийских колонизаторов к африканским племенам или британцев к австралийским аборигенам. Там, в девятнадцатом веке европейского империализма, и было его место. Как он оказался шесть столетий спустя в дипломатическом корпусе Земли - этого я понять не мог. Мне казалось, что этот человек сможет испортить отношения с любой, даже самой доброжелательно настроенной расой. Возможно, на Земле должность на Новой Саксонии рассматривалась как ссылка. Однако ни для человеческой колонии, ни для местных аборигенов его назначение на пост дипломатического представителя Солнечной системы не сулило ничего хорошего. Интересно, сколько еще цивилизаций потребуется истребить человечеству, прежде чем оно поймет, что нет культур лучше или хуже его собственной, есть лишь культуры, непохожие на нашу?
Ко всему прочему, я не встречал более занудного собеседника. Долгими часами он зудел у меня под ухом, рассказывая в деталях про парусный такелаж для яхты, который вез в своем багаже. Яхты были его идеей фикс, и это при том, что на Земле он видел море лишь дважды, оба раза - из иллюминатора челнока. Только сейчас, говорил он мне с мечтательной улыбкой, я могу осуществить свою мечту: земная колония располагалась на берегу местного океана. Его компьютер был забит чертежами и инструкциями, необходимыми для постройки яхты. Глубоко в душе я желал, чтобы он утонул вместе ней в первый же выход в море.
Любой другой пассажир нашего судна оказался бы гораздо лучшим компаньоном, чем Валениус. Гриппа с Ледяной планеты знал больше анекдотов, чем корабельный компьютер. Чин Хо с Земли так рассказывал про средневековую китайскую философию, что заслушивался даже вспомогательный корабельный персонал. Боровский с моей родной Авроры был непревзойденным политическим аналитиком, и иногда мы до четырех часов утра по корабельному времени спорили с ним о путях развития человеческой цивилизации. Вместе с нами летели сотни интересных, веселых или, по крайней мере, безобидных людей. Но нет, мне достался этот зануда-дипломат - за какие грехи? - и наше путешествие я вспоминаю как мучение, продлившееся целый земной месяц. Выходя из челнока, доставившего меня на поверхность Новой Саксонии, я был уверен, что еще не встречал более самонадеянного, бездарного, тщеславного и пустого человека.
После прибытия на планету я не видел Валениуса почти год, осваивая язык новосаксонцев и постигая тонкости их культуры и социальной иерархии. Следующая наша встреча произошла только в разгар знаменитого "новосаксонского инцидента". В то утро я проснулся от сигнала тревоги, разорвавшего воздух над колонией. Бросившись к коммуникатору, я не поверил своим глазам - из дирекции сообщали, что местные племена растерзали пятерых колонистов, находившихся в разведывательной миссии глубоко в их лесах, после чего подбросили их останки к главному входу в колонию. Было объявлено военное положение. В руках у колонистов появилось оружие. Поначалу я отказывался от лазерной винтовки, которую предложили мне в дирекции, однако потом зашел в соседнее здание больницы, где лежали останки колонистов, и через пять минут вернулся за оружием. Зрелище было страшное, и даже сейчас я не могу винить себя за то, что подчинился первому импульсу и поверил в то, что аборигены жестоко убили наших товарищей. К полудню были доставлены пленные, пять избитых до полусмерти новосаксонцев, которых поймали в двух милях к северу от колонии. Я не знаю, кому первому в голову пришла идея казнить аборигенов в отместку за гибель колонистов, однако все вокруг с готовностью подхватили ее. Казнь решили не откладывать, чтобы уже к вечеру скинуть с флаера на ближайшее поселение аборигенов мертвые тела для устрашения остальных. Добровольцы в расстрельную команду нашлись быстро. Пленных аборигенов поставили к стене прямо у здания администрации. Толпа колонистов вокруг колыхалась, как беспокойное море, аборигены затравлено озирались, не в силах что-либо понять. В цепочке колонистов с лазерными винтовками прозвучала команда готовиться к залпу. Среди тех, кто с готовностью вскинул винтовки, стояли остроумный Гриппа с Ледяной планеты, философ Чин Хо с Земли, умный и обаятельный Боровский с Авроры. Все происходило, как в тумане. Сейчас мне хочется думать, что если бы я оказался в числе палачей, то я бы вышел из строя или, по крайней мере, выстрелил в воздух. Вот только тихий проницательный голос где-то глубоко внутри шепчет, что в этой толпе, пропитанной ненавистью к чуждой нам расе, я бы сам, без какого-либо принуждения нажал на курок.
Когда все уже было готово, вдруг послышался властный окрик, толпа расступилась, и на площадь перед зданием колониальной администрации вышел Михаэль Юхан Валениус, полномочный представитель Солнечной системы. За прошедший год он ничуть не изменился, разве что обветрилось лицо - мне рассказывали, что все свободное время он проводил за постройкой яхты.
- Что здесь происходит? - спросил Валениус.
Ему никто не ответил, но Валениус уже увидел винтовки, нацеленные на несчастных аборигенов, и все понял. Повернувшись к единственному на Новой Саксонии бывшему строевому офицеру, который командовал импровизированной казнью, он в резких выражениях потребовал, чтобы колонисты прекратили это безобразие. Когда офицер так же резко отказался, Валениус напомнил ему, что межпланетное законодательство категорически запрещает расстрел пленных при любых обстоятельствах. Офицер стоял на своем. Это не люди, это животные, аргументировал он и поднял руку, готовясь отдать последний роковой приказ. Валениус повысил голос, требуя немедленно отменить казнь. Офицер скривился и посоветовал ему обратиться к губернатору, благо, дверь в его офис находилась по соседству. Всем было очевидно, что едва Валинеус уйдет, как прозвучит залп. Понимал это и сам дипломат, поэтому он отказался сойти с места, пока пленные не будут переданы под его личную защиту. Офицер покачал головой, отвернулся от дипломата и начал обратный отсчет:
- Три! Два!..
На слове "один" он поперхнулся. Валениус, лицо которого приобрело молочно-бледный оттенок, вышел вперед и встал между скорчившимися у стены аборигенами и колонистами с поднятыми винтовками. Он был испуган, возможно, даже напуган до смерти, и все же он стоял и решительно смотрел в тонкие, как иглы, стволы.
- Отойдите, идиот! - взревел офицер. - Вы все равно не сможете нам помешать.
- Ну тогда стреляйте, - презрительно ответил Валениус, - и будьте прокляты.
Офицер так и застыл с поднятой рукой. Ему не хотелось войти в историю Новой Саксонии как человеку, ответственному за смерть дипломатического представителя Солнечной системы. Из здания дирекции тем временем уже бежал губернатор, наблюдавший за этой сценой из окон кабинета. Через минуту бледный, но торжествующий Валениус покидал площадь вместе с губернатором и пятью аборигенами, которые боялись отстать от своего спасителя хотя бы на метр.
А еще через месяц состоялся суд над руководителем экспедиции, в которой погибли пятеро колонистов. Как оказалось, экспедиция тайно везла с собой взрывчатку для геологической разведки, что было категорически запрещено в мирах с инопланетной жизнью, не говоря уже о разуме. Во время очередной стоянки произошел случайный взрыв, и тогда руководитель экспедиции решил взвалить вину на аборигенов. У него почти получилось устроить первый в истории человечества конфликт с инопланетной расой, в чем, нужно признаться, ему никто не пытался помешать. Никто, кроме одного тщеславного и пустого человека, назначенного на Новую Саксонию дипломатическим представителем Солнечной системы.
Что заставило всех нас в тот день потерять рассудок и со злобной мстительностью наблюдать, как наши товарищи готовятся расстрелять ни в чем не повинных новосаксонцев? Мне трудно ответить на этот вопрос. Я всегда считал, что с пониманием отнесусь к любым поступкам чужого мне разума. Однако тот день я стоял, и указательный палец моей правой руки сжимался, когда мои товарищи целились из винтовок в пленных аборигенов. И больше всего меня пугает то, что я не могу сказать, было ли это всего лишь рефлекторным движением...
Через несколько месяцев я покидал Новую Саксонию. Материала для диссертации у меня было в избытке, к тому же заканчивалось финансирование, выделенное университетом. Перед отлетом челнока я решил зайти к Валениусу, чтобы попрощаться. Дверь его офиса была закрыта.
- Ищите господина диппредставителя? - осведомился молодой колонист, выглянувший из соседнего здания. - Посмотрите в заливе. Правда, едва ли он окажется на берегу до вечера. Он вчера достроил свою яхту и сегодня взял сам у себя отгул. Две недели переживал, стоит или не стоит отпускать себя с работы, хотя посетителей у него - полтора человека в месяц. Вот зануда, правда?
Я без улыбки согласился с ним и медленно пошел к набережной. Всегда пустынный залив преобразился. Неподалеку от берега покачивалась на волнах красивая яхта, и казавшийся крошечным человек возился с белоснежными парусами. Я помахал ему с берега, но он меня не заметил. Ждать его было бессмысленно, поэтому, бросив прощальный взгляд на белоснежную яхту, я медленно побрел обратно в город.
Больше о Валениусе я ничего не слышал, да и, честно говоря, не стремился что-либо узнать о нем. Слишком болезненные ассоциации вызывает во мне одно его имя. Я лишь надеюсь, что он не утонул в свой первый же выход в открытое море.