Утро уже вовсю переходило в день, а свет, падающий в квартиру, был по-прежнему мягкий и не жаркий; возможно тому виной были хорошие и приятные на ощупь тюлевые шторы, задерживающие в себе свет и делающие его не таким ярким и обжигающим.
Мадемуазель Лакрель очень любила утро - в первую очередь совсем раннее, когда воздух еще не был душным, густым и терпким, и можно было на некоторое время представить, что ты не в удушающем городе, а где-нибудь в милой деревушке возле гор; когда людей мало, им не до прогулок и можно в одиночку погулять по Центральному Парку - месту удивительной красоты, нарочито искусственному, но при этому удивительно прекрасному; просыпаются птицы, солнце греет, а не обжигает...
Прекрасное время.
Мать мадемуазель Лакрель вместе со своим мужем уехала в пригород - хоронить недавно умершую бабушку. Мадемуазель хотела было поехать вместе со своими родителями, но те настояли на том, чтобы она осталась дома; впрочем, через некоторое время такое решение родителей полностью ее удовлетворило - горе в восемнадцать лет долгим не бывает, особенно у девушек, которые не считают происходящие события за горе...
Без родителей мадемуазель жилось прекрасно: за хозяйство, ведение быта и прочие низкие вещи отвечала не она, периодически приходящих к ним в дом гостей она умела принимать и знала все тонкости этикета и того, как кто к кому относится - очень важные знания для молодой мадемуазель, вертящейся в светском обществе. Никакие подозрительные места вроде бань и хамамов мадемуазель Лакрель не посещала и вообще вела образ жизни легкомысленно-благопристойный. До поры до времени.
Шла уже неделя с того момента, как родители уехали в в пригород, и если первые дни мадемуазель Лакрель была радостна, игрива и вполне себе счастливой, то теперь она же не выходила в свет и лишь иногда ее можно было встретить, гуляющей в Центральном Парке - в одиночестве, что совсем удивительно, поскольку мадемуазель терпеть не могла находиться в одиночестве, как она говорила: "Уж лучше с извозчиками и прислугой, чем с самой собой".
Это утро было не самым светлым для мадемуазель Лакрель, ведь до этого она не спала целую ночь - целую ночь! Она ведь никогда раньше до этого не решалась на такой сверхмужественный для нее поступок - как и любая молодая мадемуазель, Лакрель предпочитала ночью сладко спать, а не бродить, нервничая, из угла в угол. Она вышла на веранду, попросив служанку перед этим подать ей туда фруктов, а после - чашку обжигающего кофе (ее подруга, мадемуазель Копин, рассказывала ей, что так можно легко похудеть), и тут она остановилась: на ступеньках перед верандой лежал букет из розовых роз.
Улыбка коснулась губ мадемуазель Лакрель, и она, совсем как в детстве, радостно взвизгнула, подпрыгнув на месте; она легко и по-детски подбежала к букету, подняла его и прижала к себе, нюхая и легко касаясь губами розовых бутонов. Мадемуазель Лакрель любила розы, они казались ей символом всего романтичного и прекрасного.
Тут из цветов на землю упал конверт с продетой в него розовой атласной ленточкой; мадемуазель Лакрель положила цветы на стол и подняла конверт с земли. Это был конверт, предназначенный для маленьких посланий и приглашений, а не писем, поэтому был очень маленький и тоненький; подписан он, разумеется, не был, зато от него приятно пахло розовой водой, продающейся в дамском магазине на углу проспекта Веласкеса и улицы Повешенных.
Мадемуазель держала в руках письмо, растерянно гладя его пальцами, затем она резко развернулась, взяла цветы и, попросив служанку перенести завтра к ней в комнату, отправилась к себе.
Она положила цветы на стол и села возле окна. Ей долго не хотелось открывать конверт, чтобы растянуть удовольствие; да, ей безусловно было интересно узнать, что же там написано внутри, но с другой стороны ей не хотелось торопить события - от этого было одновременно и волнительно, и страшно.
Наконец она медленно стала развязывать ленточку; когда она вытащила ее, то конверт был открыт, и оттуда она достала тоненькую дорогую бумагу, насквозь пропахшую уже другой розовой водой - с добавлением мяты и авокадо. "Такая тоже продается в том же магазине, за очень большие деньги", - растерянно думала мадемуазель Лакрель.
Письмо содержало в себе несколько строчек: написано оно было явно женской рукой, привыкшей к письму, и оттого почерк был красив и аккуратен:
"Как Вы целуете эти цветы, так я целую Ваши руки. М.Л."
- М.Л... - повторила про себя мадемуазель Лакрель. Сердце ее екнуло - от радости и неверия в произошедшее событие одновременно, и она повторила: - М.Л...
Она посмотрела в окно, держа в левой руке письмо, а правой - поглаживая розы вдоль длинных стеблей. За окном утро уже почти уступило жаркому и бесконечно душному городскому утру, но ее это совсем не занимало. Она не любила жаркие дни - боже, она вообще не любила дни, такие занятые и суетливые, но теперь ее душа распустилась и пела гимны - всему вокруг: М.Л., этим розам, наступающему дню... всему-всему на свете.
В дверь постучались: мадемуазель Лакрель встряхнула прелестной головкой и спрятала письмо в ящик письменного стола: принесли завтрак.
Через два-три дня должны были вернуться родители... но за два-три дня она успеет повидаться с М.Л. и выразить свою благодарность, не вызывая подозрений у окружающих.