Аннотация: Это история про юного и слабого парня, который всеми силами старается выжить и стать тем кем он никогда прежде не был.
НУЖНА КРИТИКА.
14
Утром Дол, раскрыв глаза, обнаружил, что заснул он на стуле в самой неудобной позе, из-за которой потом весь день будет болеть шея. Так и оказалось, шея ныла и не поддавалась на растирания ее рукой или разминания. В последний раз, дернув головой в надежде унять неприятное жжение, Дол попытался встать, так и не избавившись от боли. Слегка покачиваясь, он, смог твердо ступить на пол и удержаться в таком положении достаточное время, чтобы подождать пока пройдет головокружение.
Комната была залита дневным светом, яркая и уютная как никогда. Из уже чистого и протертого окошка в двери бил луч солнца. Его было достаточно, чтобы осветить каждый некогда темный угол оружейной. Было видно и ее обитателей. Псалманазар без задних ног, лежал на столе в обнимку с пустой бутылью, храпел и изредка что-то мычал. Дол поблагодарил непонятно, кого за то, что вчера не выпил ни капли. Сколько же надо было выдуть вина, чтобы заснуть на столе.
Второго члена команды пока не было видно. Но разбросанные повсюду стулья и тряпки, которые они хранили обычно в соседней комнате, говорили о небывалой пьянке. Хотя и одного вида Псалманзара было достаточно.
Осторожно ступая по полу, выбирая свободные от мусора и пустых бутылок места, Дол пробирался к выходу.
Впервые за долгое время Дол прибывал в приподнятом настроении. Он радовался, хоть и, не подавая виду, за тех троих, за удачное ограбление вчера и главное за то, что все остались живы и хоть работодатель был ранен, это не мешало празднеству, творящегося у Дола в голове. Единственное что затмевало у него всякую радость, это надежда о скорой встречи с Таникой, которую он хотел видеть больше чем все богатства мира.
Он поспешил, не взирая на ломающую боль в шее, выйти из магазина. Очутившись в погребе его, окликнул работодатель.
"А ты что уходишь? Идешь к стражам, хочешь нас выдать?"
Дол, не успев повернуться на источник голоса, понял, что это работодатель и не на шутку забеспокоился, так как думал, что тот действительно его в чем-то заподозрил. Работодатель стоял в проеме, нахмурившись и сосредоточив взгляд на Доле, так словно не хотел его потерять. Левая рука его была за спиной, и только когда он поднял ее, Дол увидел что там, зажат стакан, большой и деревянный. Расплескав по пути половину выпивки, работодатель осушил оставшееся и облизнулся.
Тот смотрел строго и укоризненно, как отца на провинившегося сына. Глазами он буравил Дола. Кончики его пальцев колыхались, словно змея, она ползла все ниже и ниже. Слепо щупая, царапая ногтями свой кожаный ремень, Дол с ужасом обнаружил, что он забыл ножны в предыдущей комнате. Лицо работодателя к везению Дола переменилось и тот улыбнулся.
"Ха-ха, иди через другой ход, тот на замке! - он посмеялся, не дожидаясь ответа от Дола, закрыл за собой дверь, за которой глухо донесся сухой кашель. Но возвратившись, позвал Дола к себе. - Вот это по праву твое, я же говорил что отдам"
Он развернул края мешочка, и оттуда блеском отдавали десятки монет. Мешок был высотой с руку, а толщиной с голову взрослого мужчины. Дол, позабыв о своей награде, чуть не ушел, оставшись в который раз без гроша. Но коснувшись грубой ткани мешка и чувствуя переливающиеся внутри монетки он, сразу позабыл обо всех невзгодах и о вчерашнем промахе. За который он хотел разобраться с работодателем - как он это хотел сделать он и сам не знал, но оставлять тем более, - а заполучив, наконец, свое, он в глубине души простил его. Плохие мысли о вчерашнем ограблении, оставили отпечаток, но теперь имея столь солидную сумму, он хотел лишь воплотить свои давние планы.
"И Дол, - он подошел ближе, - извини за вчерашнее, пойми..."
Дол отрицательно закивал.
"Не надо, я все понимаю. Я просто хочу уйти"
Работодатель протянул руку вперед, которую Дол, незамедлительно пожал.
"Знай что дверь, лавки - "Приличные одежды Эрла", всегда открыта для тебя"
Дол высвободил руку, ухмыльнувшись краешком губ, и спросил:
"Кстати кто этот, Эрл?"
"Старик за стойкой, это его магазин"
"И что, он не против...вас?"
"Он получает солидные деньги от меня. Думаешь его шмотье, хоть кто-нибудь купит?" - сказал он и посмеялся над своими же словами.
Дол так же отреагировал легким смешком, хотя ничего смешного в этом не нашел. Он только немного удивился щедрости работодателя, без него старик бы давно прогорел и неизвестно где бы очутился.
Они, обменявшись коротким поклоном, которые начал Дол, наконец, попрощались и разошлись.
С облегчением он вышел на улицу, не забыв прихватить клинок, ножны которого тотчас прикрепил к поясу. Все два килограмма тяготили каждый его шаг и в моменты усталости только тормозили, но с этим куском железа он чувствовал себя куда безопасней, чем за любыми каменными стенами.
Не спеша вышел на главную улицу, жадно глотая свежий утренний воздух. Часы с белым шпилем, столь знакомые Долу и всегда служившие ему в качестве ориентира, показывали полдень времени. Но город казалось, все еще спит, как после долгой ночной гулянки. Мелкие торговцы волочили за собой сани на колесах. Груженные барахлом, они шли на рыночную площадь к своим лоткам. Хмурые и безрадостные. Было видно, что единственное, чего они хотели в тот момент так это сна.
Дол остановился на секунду, чтобы поправить свой воротник. На улице стояла жара и ткань так и липла к коже. Расстегнув две верхних пуговицы от рубахи, он слегка дунул себе на грудь через открывшуюся щель. Сделав шаг, он вновь остановился, заметив краем глаза вдалеке столб дыма.
Он вырывался из верхнего квартала, и трудно было предположить, что же могло там случиться тем более в такое время. Темно-серый дым, словно червь, извивался вверх.
Огня не было видно, но и ничто не указывало на пожар. Может, заработала кузница или жители устроили свой поджог, сжигая ненужные вещи, думал Дол. Может быть, но не в верхнем квартале. Дол не хотел подолгу рассуждать о причинах, явно его не касавшихся, он продолжил движение навстречу своему дому и Танике.
Мешок, взваленный на спину непривычно давил. Но мысль о том, что он свободен и больше не должен подчинятся работодателю, его грела. Золото висит на плече, работодатель постепенно забываться, а впереди его ждет Таника.
Его дом нельзя было спутать с другими. Хоть он и стоял на отшибе от остальной линейки, прямых и ухоженных каменных жилищ, но все же перепутать с другими его было трудно. Дом кузнеца выдавала наковальня, жаровня. Некогда занятые делом, теперь же томящиеся в пыли. Вместе с кузнецом они потеряли свой смысл и вместе с ним исчезли, оставив слабое воспоминание о себе, при каждом упоминании которого, в сердце ударяла острая боль.
На двери висел огромный замок. Новенький с виду, массивный и надежный, он словно говорил о том, как хозяева дома заботятся о своем имуществе. Дол поднял его пальцем и с трудом это сделав, отпустил. Замок ударился об дерево, разнося глухой стук по округе.
Он улыбнулся. Покачал головой в знак одобрения и слегка усмехнулся, подумав, что в этом доме и брать то нечего. Тогда такой замок ни к чему. Но он продолжал улыбаться, догадываясь, о том кто стал причиной появления этой громоздкой железки.
Дома спала Таника, он не хотел ее будить. Присев на лавку у двери, и поставив к ногам мешок, зевнул, стараясь отогнать сон. В голове вертелись мысли, о которых он мечтал. И никогда раньше не мог вообразить, что будет думать о них не как о мечте, а как о реальности, происходившей с ним на самом деле.
С трудом мог скрыть улыбку, представляя свое будущее, в картинках, которые всплывали у него в голове с завидной регулярностью. Все неудачи меркли, все убитые вдруг исчезали, как только он задумывался о ней.
Солнце поднялось на свое привычное место, освещая и грея каждый закуток городских улочек. Вдалеке зашумели горожане, город понемногу оживал. Спешные шаги отстукивали мелодию заботы и занятности. Все старались успеть по своим делам, стирая стопы своих сапог и вяло отрывая их от земли, часто спотыкались на ровном месте, еще толком не проснувшись. Они глядели себе под ноги, следя за носками сапог и их направлением, не замечая людей по сторонам, а толкая тех, не извиняясь, просто продолжали идти.
Проходя мимо Дола, они, не имея интереса к, с виду, обычному бродяге, присевшего у чужого дома для отдыха, чтобы после, пойти снова побираться на улицы, не обращали на него никакого внимания. А редкие жители, на секунду задержавшие свой взгляд и заинтересовавшиеся незнакомцем, теряли к нему интерес, отойдя от него на несколько шагов. Принимая его ни за ничем не выдающегося человека и не имеющего ничего такого, что могло бы их заинтересовать. По сути, принимая его за своего. Кем бы ты ни был, бродягой или купцом, ты жил как все остальные, варясь в этом городе день изо дня. И не думая никак иначе, чем все остальные ты не задумывался о чем-то другом кроме как о том, что как бы суметь и не слечь, а прожить до завтра.
Дол улыбался солнцу, так режущему его глаза, от чего они слезились и палящего его ноги и ступни, обливая их потом. Он не мог нарадоваться огромному светилу, столь приветливому и заботливому, относящемуся ко всем одинаково, выжигая и согревая, как бедняков, так и богачей. Солнце приветствовало его на этой старой лавке, у его старого дома, и как он думал, звало его в более пригодное для него будущее.
Дол радовался, что теперь он пойдет по своему пути и надеялся на то, что сможет забыть об убитых им людям и о работодателе, обманувшем его и завладевшим разумом как торгаш на рынке, подсовывающий вам ненужную безделушку, но за дешево. Теперь он сможет снять с себя эти кандалы, которые сам же и нацепил.
"Дол прости, - со стороны раздался тихий голосок, не пугающий, а приятный на слух. Дол услышал его, словно следуя своему желанию, увидеть поскорей Танику, - я не знала, что ты придешь так рано, я прождала тебя весь вчерашний день"
Она бы продолжила, если бы не Дол, вставший так внезапно и быстро, что казалось он, решился на что-то. На секунду представив себя со стороны, он выпрямил спину, так сильно, как только смог, пытаясь этим отвлечь внимание Таники от его заспанных глаз, под которыми виднелись темноватые мешки.
Благодаря Псалманазару удалось загладить шрамы, рассеченную губу и сломанный нос, но все же кое-где виднелись царапины и ссадины, хоть и слабо напоминающие некогда страшные раны. Дол понадеялся что Таника, каким-то образом их не заметит.
Также и волосы, требующие немедленного ухода за собой, мятая одежда. И спина, как итог прошлой и еще более страшной, позапрошлой ночи, она болела и не поддавалась на выпрямление без боли. Встав смирно, так ровно, как только смог, с серьезным лицом он уставился на Танику. Хотел выглядеть по взрослому, но был похож скорее на ребенка, на которого нацепили солдатскую каску и заставили маршировать.
Некогда ее виноватое личико, окрасилось улыбкой, постепенно переходящее в легкий смех, который она с трудом сдерживала. Дол, поняв, что его раскусили, с облегчением поник, расслабляя спину, и наблюдая за Таникой, присоединился к ее смеху над самим собой.
Он всматривался в ее лицо.
Каждый изгиб он проводил глазами, будто гладил, стараясь запомнить ее очертания на всю жизнь. Ему казалось, что она могла измениться за время, проведенное вдали от него, но она оставалась такой же какой и была ранее. Красивой и утонченной.
Она умела держать осанку и собственный такт, выдававший в ней жителя из верхних кварталов. С такой же ответственностью как к своему виду, она подходила и ко всему остальному, что могло повлиять на мнение других людей при первом знакомстве. Дол этого не знал и не видел, не понимал, как она в отличие от него подходила к такой не важной для него вещи как респектабельность.
"Прости за долгое отсутствие, - он картинно вздохнул, - были дела, одежда грязная"
Сказал он, намекая на преграду между их объятиями. Но она словно не слушая его, подалась вперед на пару шагов и обхватив его, сжала свои пальцы в замок. Благо ее руки позволяли это сделать, так как Дол был не слишком толст для обхвата и не слишком худ, чтоб ее руки соскальзывали.
Он схватил ее в ответ. Жадно вцепившись за плечи, словно за что-то свое что он не хотел отдавать, не грубо а максимально мягко, так как позволяла его неуклюжесть. Медленно его руки сползли пониже и остановились на ее поясе. Продолжил ползти дальше по поясу, подражая змее, он обвел ее и к своему удивлению встретился со своим плащом, до того она была стройна.
Дол на секунду опустил глаза, но встретил сопротивление Таники, взгляд которой не отпускал его. Он не в силах оторваться, всматривался в ее глаза, позабыв и о своих руках и о плаще, подол которого гулял на ветру, еще бы больший порыв которого, мог бы с легкостью накрыть головы обоих.
Эти глаза, повторял он себе во снах, не забудет никогда.
Взгляд упал на ее губы, больше всего за последние дни он хотел видеть именно их. Мягкие на вид, сочные и яркие. Они манили и призывали к себе, словно добровольно сдавались без боя. Уголки рта блестели.
"Только этого я и ждал все время" - тихо прошептал Дол, прохрипел, боясь согнать настроение, витавшее в воздухе.
Закрывая за собой дверь проверил при нем ли столь драгоценный для него мешочек и убедившись что тот все это время спокойно провисел на плече, Дол зашел в дом захватив замок с двери с собой.
Дол с должным рвением освободился от плаща, так тяготившего его плечи и сковывающего руки, скинул по пути сапоги и почувствовал практически голыми ступнями приятный холодок, туманом нависший над полом. Он вступил в свой дом, оглядываясь по сторонам и словно в первый раз тут запоминая расстановку мебели.
Было видно, что без Таники не обошлось. Стол был передвинут на середину, ближе к камину, с обоих его боков стояло по стулу, Дол вновь улыбнулся, поняв для кого, они так расставлены. Кресло так и продолжало стоять на своем месте, только вот заплаток на нем прибавилось и пыль, переполнявшая когда-то подушки, исчезла.
На столе уже стояли блюдца наполненные супом, холодным, но все же, куда лучшем, чем черствые огрызки хлеба. Дол поймал себя на мысли о том, что впервые за долгое время тут стоит приятный запах еды и напитков. Подойдя к миске с водой Дол окунул лицо, протерся полотенцем, которое случайно обнаружил висячим возле, до этого его здесь не было, и присел за стол.
Они приступили к завтраку. На столе лежала положенная заранее Таникой тарелка с овощами в закуску, заботливо нарезанный тонкими ломтиками хлеб, покоился аккурат по левую руку Дола. Она, легонько ткнув пальцами кувшин, наполненный молоком, медленно передвинула его поближе к Долу, рядом давно стояла кружка.
Он налил себе почти до краев, соразмерно его жажде, которая пришла к нему, как только он увидел белую гладь напитка, колышущегося в кружке. Сжав ее в пальцах и решившись на глоток, остановился на мгновенье и, следуя мелким частям джентльменства которые пылились у него в голове, он глянул на кружку Таники. Но та, к его сожалению была давно наполнена. Они переглянулись, улыбнувшись друг другу, и вернулись к супу.
Уткнувшись в тарелку и черпая небольшими порциями завтрак, Дол всматривался в свое отражение, при одном только виде, которого он думал о помывке, а замечая шрамы, задумывался, как можно от них избавится. Украдкой поглядывая за Таникой и ее неспешной трапезой. Заметив взгляд Дола на себе, она отводила глаза, сосредотачивая внимание на ложке, из которой падала похлебка. Колкий взгляд пронизывающий и твердящий о чем-то, колол Дола в сердце и поначалу он не понимал в чем его смысл. Только после очередной встречи их глаз, он допивал медовуху и, поставив стакан с громким стуком, собирался было начать разговор, но не успел.
"А, где ты был?" - тихо, почти шепотом спросила она.
В ее голосе была слышна доля вины, за то, что она так подробно интересуется его делами, от ее робкого голоса Дол съежился и выругнулся на самого себя, виня себя за то, что заставляет ее говорить такое.
"Мотался по городу, ничего нового каждый день. - Не задумываясь о своем вранье, ответил Дол. - Всю ночь на ногах. - Он оторвался от опустошения очередного стакана молока и устремлено посмотрел на Танику. - Но обещаю, такого больше не будет"
Она сухо улыбнулась, возвращаясь к завтраку. Было видно, что ответ ее не удовлетворил и, выслушав каждое слово Дола, она, тем не менее, отнеслась к этому без рвения, которое, тем не менее, присутствовало в ее интересе к делам Дола, словно прочитав на бумаге послание, она смяла ее и отложила в сторону, слабо заинтересовавшись смыслом прочитанного.
Дол прикусил губу, от бессилия и, не зная, что и сказать, продолжил, с чем смог:
"Теперь я буду больше времени проводить с тобой, - она отложила ложку, словно услышав то чего хотела, - нет, - он сделал паузу, выжидая полного завладения ее вниманием, - все время я буду с тобой, обещаю"
И тут Дол увидел то чего и жаждал последние дни. Пребывая в мученическом выборе решения недавно, идти за работодателем или нет, убивать стражей, что делать он не хотел и не желании дальше вести дел с теми людьми; свет, указывающий ему на его все еще оставшиеся шанс на спасение, благодаря которому он и преодолел все трудности, была улыбка Таники. Та, которую он собственным трудом разжег костер в ее глазах и подарил себе и ей. Она не врала, столь же искренняя, как и когда встретила Дола.
Они удовлетворенно продолжили поглощать пищу. Солнечный свет, полностью освещал дом, через свежевымытые стекла, распространяясь на всю комнату залезая в чашки, в тарелки, бил в глаза сидящей лицом к окну, Танике. Он только более-лучше дополнял картинку, о которой Дол когда-то мечтал, а теперь она явилась перед ним в реальном мире, превзойдя все его размышления.
Он откидывал мысли о прошлом, с наслаждением заменяя их на новые, свежие. Свет согревал руки и пальцы ног, успевшие уже покрыться холодком. Холодный суп разливался по глотке проваливаясь в желудок отдавая прохладой. Его заглушала медовуха, пряным ароматом пропитывая ноздри и игриво разливаясь во рту сладким вкусом. Молоко лишь дополняло картину настоящего дома.
"Если захочешь, - начала Таника, завладев вниманием Дола, она продолжила, - можно обустроить дом изнутри, он мрачноват, ты так не думаешь?"
"Делай с ним все что захочешь, теперь он и твой дом тоже" - без эмоций произнес Дол, но говорил он это от чистого сердца, подарив ей дом и не моргнув глазом.
Заведя тему о доме, Таника подкинула Долу тему для разговора, которую он так тщетно искал последние несколько минут. Он вдруг вспомнил, что совершенно не знает о ее доме, выругнувшись на себя еще раз, за свою недальновидность при знакомстве, он решился спросить:
"А, - он протянул звук, вырвавшийся из его груди словно крик о помощи, он кашлянул, только потом договорил, - Таника, где ты живешь?"
Он проговаривал каждое слово, измеряя такт и стараясь высказывать каждую букву без лишней грязи в языке, чтоб речь звучала чисто и понятно. У него давно была проблема - всегда выстреливал словами с высокой скоростью, не заботясь о правильности или тем более о том, как другие услышат его - с которой он свыкся но, встретив Танику, старался измениться в лучшую сторону. Так же он сказал эти слова спокойно и так мягко, на сколько позволяла его врожденная грубость, он не хотел как-то задеть или обидеть Танику, пусть даже таким невинным вопросом.
"Неподалеку отсюда, тут недалеко, кварталом повыше..."
Она заметно замедлила свою реплику, запинываясь, чего раньше себе не позволяла, заикаясь, приглушенно и осторожно она вытягивала из себя каждое слово. Дол ждавший от нее ответа, был разочарован ее интонацией говоривший явно не о самых радужных ее мыслях и о том с что ей пришлось вспомнить, проговаривая эти слова. Дол, решив, что в этом его ошибка, в его вопросе неудобным для нее, поспешил исправиться.
"У тебя проблемы с домом? Там поселились огромные крысы? - поначалу высказав все что пришло ему на ум, он тут же остановился, поняв что сказал глупость, но потом продолжил. - Вашу семью выгнали разбойники? Чтобы там ни было или кто бы вам не мешал, ты только скажи я всех, - он собирался дать обещание об убийстве, как устранение любой проблемы, но вовремя опомнившись, сказал другое, - со всеми разберусь!"
Она только улыбнулась в ответ. В иной раз этого было достаточно, чтобы унять тот огонь, бушевавший в Доле, когда он видел ее грустной, но сейчас полностью, как он решил, освободившись от прошлых проблем с работодателем, он дал слово что посвятит себя Танике. И забыть ее взгляд, ее глаза в тот момент, в которых не хватало разве что слез, он не мог.
Каждое ее движение отдавалось в мыслях Дола по разному. Радуясь, она, он радовался вместе с ней. Порезав она случайно палец ножом во время резки овощей, он готов был отсечь тот же палец себе. Если на ее лице проступала тень сомнения или отчаяния, Дол пробуждался, побросав все свои дела, и мысли он гнался за ней и как завороженный старался исправить в лучшее состояние.
Она уткнулась в дно кружки, где еле поблескивал остаток медовухи, в солнечном свете и не подавала признаков жизни.
"Таника, в чем дело?"
Она отвлеклась на секунду, бледно глянув на источник звука - Дола и неуверенно пробормотала.
"Ничего страшного, не надо волноваться"
И снова эта улыбочка. Смысл, которой Дол не понимал и в глубине души не только не хотел понимать, но и видеть. Словно короткий ответ который даешь своему собеседнику для того чтобы тот поскорее отстал со своими вопросами.
Дол сердито нахмурил брови и скрестил руки на груди. Снова пытаясь выглядеть серьезно и по-взрослому уверенно, но словно как у плохого актера, этого у него не получалось. От чего только вызвал легкую, нарастающую улыбку, которая разрастаясь превратилась в большую и красивую, какую и привык видеть Дол.
"Чеcтно Дол, все хорошо, тебе не следует волноваться" - сказала она не убирая с лица улыбки.
"Ладно, но если что-то тебя потревожит, то знай что я всегда рядом"
Дол сказал это, не изменяя своего нахмуренного вида, выпятив грудь вперед как у статуй героев на центральной площади, проговорил так же серьезно и без малейшего подозрения на шутку. Говорил честно и искренне. Таника не удержавшись, засмеялась, по-доброму смотря на Дола, от чего он только насупился, сбросил с бровей твердость, а со рта исчезла ухмылка, давая место широкой улыбке, которую Дол с радостью нацепил, вновь посмеявшись над собой.
"Хорошо! Буду знать!" - строго высказала она, подражая Долу, выпрямилась и как Дол нахмурила брови, но вышло у нее это опять как у Дола, смешно и наивно, от чего только рассмешила его.
Смех раздался на всю комнату, заполняя ее и без того тесные стены. Дол поперхнулся, вызывая очередной смешок, откашлялся и допил напиток до конца. Он отодвинул тарелку в сторону, попутно заполняя стакан на четверть и затем, все выпил залпом.
Он сложил грязную посуду в одну большую чашу, заранее заполненную водой и сметив крошки которые заметил на столе на пол, направился в комнату с кроватью, захватив свой новый мешок. Вскоре вернувшись, он, проходя к плащу, задержал свой взгляд на Танике. Она продолжала сидеть за столом, опустив глаза и уперев локтем руку, взвалила голову на ладонь. Дол подсел рядом, приобнял, по руке прошлась волной теплота ее тела.
"Таника я же говорил, что я могу помочь, ты только расскажи мне какая у тебя проблема"
Она устало глянула ему в глаза, искоса рассматривая вблизи его лицо, наклонила голову и медленно положила ее ему на плечо. Он чувствовал ее дыхание, дрожь, проходящую сквозь ее грудь при каждом выдохе, теплый запах ее черных волос ударил в ноздри, уводя его в своих же мыслях куда-то в такое место, где уют и повседневность сочетались наилучшим образом.
"Я поссорилась с отцом, - сказала она, выдохнув, словно избавляясь от груза, тяготившего ее, - нет серьезно, бывало и хуже, но не хотелось бы больше создавать с ним сор. - Она сделал паузу. - Я люблю его, но иногда он переходит все границы"
Взглядом она была устремлена куда-то в сторону, конечный пункт которого Дол не мог найти, он был где-то там, где заканчиваются все наши воспоминания. В памяти возникали сценки, имевшие место быть совсем недавно и оставшиеся надолго в памяти. Ее отцом, которым являлся отставной генерал, глубокоуважаемый и почитаемый многими их верхнего квартала людьми. Ветеран войны черных стражей, сейчас же пребывающий на заслуженном отдыхе, нигде и никогда больше не взявшийся за меч, после войны. Человек старой закалки, той, что гнет саму сталь и вестник справедливости, так называемый, в его лучшие времена. Настоящий герой, не променявший честь на золото, этим наживший немало врагов, но и союзников, у него было не мало.
Дол сжал ее покрепче, словно боялся, что она может упасть со стула, приблизился вплотную и приложил свою щеку к ее голове. Что-то прошептал, что именно Таника не разобрала, она только смотрела в окно, озаренное ярким свечением, словно взрыв, оно подожгло весь мир за окном, и вскоре пламя должно было настигнуть их обоих.