Годов Александр. Иудины груши

Иудины груши

Жанне

В кабине пахло сероводородом, и Онгут едва сдерживался, чтобы не выключить кротомашину. По прозрачным трубкам, расползшимся по операторскому креслу, струилась густая черная жидкость, динамики громко шипели, стрелки манометров бились в истерике. Кротомашина всё глубже вгрызалась в землю в поисках червивых королей. Бедняге Онгуту приходилось работать на пределе своих сил. Все его восемь рук были в движении: щелкали по тумблерам, крутили рычаги давления и проверяли прочность трубок.

Кости кротомашины трещали, готовые вот-вот сломаться. Не дай бог что-то откажет: можно будет проститься с миром. На такой глубине никто не придет на помощь. Онгуту останется только оторвать от себя трубки, соединяющееся с Кротом, и сдохнуть от потери биологических жидкостей... Однако кротомашина жила: еще молотилось огромное сердце, еще двигались передние лапы-лопаты, извивалось тело, и работали компьютеры. Динамики изрыгали шипенье, словно под их кожистыми мембранами обитали змеи.

У Онгута было круглое лицо, черты которого казались размытыми из-за глубоких, как ущелья, морщин. Левая бровь выгорела, тяжелый подбородок выпирал вперед. Девятиметровое тело потеряло форму после первого симбиоза с кротомашиной и живот раздулся до гигантских размеров. Если бы Онгут рискнул подняться с операторского кресла, то он бы напоминал морщинистую грушу. Когда-то давно у него бугрились мышцы, но те времена канули в лету. Все восемь рук напоминали цыплячьи ножки. Спасибо Матери, что они не потеряли своей ловкости. Ноги его стали короткими и похожими на обрубки, пальцы соединились перепонками.

Онгут мысленно подбадривал себя тем, что на такой умопомрачительной глубине червивых королей будет как блох на бездомной собаке. Казалось, надо преодолеть еще несколько метров и твари сами наскочат на Крота. Их биологического материала хватит, чтобы не только наполнить баки, но и накормить Онгута.

Чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей, Онгут бросил взгляд на прозрачную капсулу, находящуюся рядом с операторским креслом. Капсула была заполнена биологической жидкостью и в желтом свете ламп жидкость напоминала мочу. Лежащее в ней существо мирно спало: грудь периодически вздымалась, подрагивали веки. Шесть лап были привязаны ремнями к стенкам на тот случай, если тварь проснется и начнет буянить. В капсуле пугающе извивались механические щупальца. Когда концентрация сотота упадет до минимума, они убьют существо.

Онгут нахмурился. Дожил, подумал он. Жизнь кротомашины поддерживает полудохлая личинка червивого короля. И скоро личинки закончатся. А дальше что? Неужели придется пожертвовать Люси? При этой мысли по телу пробежала дрожь. Онгут так сильно впился в подлокотники операторского кресла, что побелели костяшки пальцев. Воображение рисовало картины мучений Люси: щупальца протыкают тонкую кожу, из капсулы выстреливают иглы и впиваются в мозг несчастной, по трубкам начинает течь кровь, изменяясь в сотот.

Неожиданно глаза твари распахнулись. Онгута словно током ударили. Он отвел взор от личинки, но все равно успел увидеть боль вперемежку с мольбой во взгляде. Загудели сервомоторы в механических щупальцах. Раздался всплеск. Прошло несколько секунд - и тварь вновь уснула.

Люси подкралась незаметно. Она встала за спиной Онгута и закричала. У него чуть сердце не разорвалось от неожиданности. Он вскочил с кресла, натянулись трубки, обвивавшие тело. А Люси давилась от смеха. Еще бы: ей удалось напугать вечно серьезного Онгута! Девушка-мотылек расправила кожистые крылья, готовясь взлететь.

Онгут состроил сердитую мину. Он нажал на один из рычагов на пульте и позволил кротомашине самой продолжать путь. Испуг еще не прошел: сердце бешено молотилось, руки дрожали.

Когда Люси приходила к Онгуту, то голые лампочки, висевшие в операторской, то тускнели, то становились ярче. Девушка-мотылёк походила на человека лишь формой тела. Однако врожденные уродства многое исказили: шрамы покрывали каждый сантиметр её кожи, на тонких губах виднелись гнойники, правое плечо находилось выше левого. Лицо у неё было опухшим, в его складках прятались добрые бусинки-глаза. Люси напоминала тростиночку, сломать которую может даже слабый ветер.

- Испугался! Испугался! - веселилась Люси. - Такой огромный, а боишься меня!

Онгут замотал головой. Не хватало, чтобы эта шмакодявка возомнила себя невесть кем. Он протянул руку, чтобы схватить Люси, но та ловко отскочила.

- А вот и не дамся, - сказала она и принялась бегать вокруг операторского кресла.

Онгут рявкнул, но девушка-мотылек продолжала скакать и махать крыльями. В эту минуту он пожалел, что у него нет языка. Угомонить Люси сейчас будет сложно. Не успокоится, пока не станцует для него. Поэтому он расслабился и позволил себя щипать.

- Ты посмотри на кого похож, - тараторила Люси. - Кожа на руках висит, горб торчит. А волосы? Ты видел свои волосы?

Онгут дотронулся до макушки.

- Не чувствуешь их? Так я тебе скажу: ты опять позволил этой махине побрить себя под нуль! Онгут, тебе не идет лысина.

Ему ничего не оставалось, как сделать грустное лицо. Наверное, со стороны мерзкое зрелище: и без того морщинистая кожа становится еще морщинистее.

- Хочешь, я для тебя станцую? - спросила Люси.

Вот он - момент. Онгут кивнул.

Для него операторская была большой, но какой она казалась для Люси? Наверное, для неё каждый уголок Крота представлялся царством великанов. Компьютеры, кресла, манометры, комнаты, трубки, зубья - и всё со словом "гигантский". Операторская Онгута как нельзя лучше подходила для танцев девушки-мотылька. Здесь ничего не мешало ей выразить свои чувства, только здесь она позволяла выплеснуться внутренней силе.

Люси улыбнулась, обнажив несколько рядов акульих острых зубов, и захлопала в ладоши. Онгут заучил каждое её движение в танце. Сейчас она поднимет руки над головой, вскинет голову, присядет и...

Но сегодня танец начался необычно.

Люси подошла к операторскому креслу, провела ладошкой по запястью Онгута. Кожистые крылья распахнулись, и тело пришло в движение. Такая худая, такая безнадежно хрупкая и маленькая, она закружилась в танце. Костлявая девушка-мотылек стала живым огнем. Безудержная в движении, неумолимая в стремлениях выразить красоту. Под шипение динамиков Люси создавала свою реальность.

От волнения у Онгута пересохло в горле. Боясь пошевелиться, он завороженно смотрел на создание рук своих. Был ли он собой без Люси и её ежедневных танцев? Оставался бы бездушной машиной? Смог ли чувствовать радость или боль? Ясно лишь одно: без Люси его кротомашина была бы бездушным комком из мяса, мышц и костей.

Онгут нахмурился. Девушка-мотылек должна находиться на поверхности и кружится в танце под солнечными лучами в парке, где много цветов, где ветер будет играть с её крыльями. Она рождена не для того, чтобы прозябать в кротомашине и ловить червивых королей.

Она рождена дарить счастье другим. Вопреки здравому смыслу Люси оказалась у Онгута.

Девушка-мотылек в последний раз махнула крыльями и присела в реверансе.

- Как тебе? - тяжело дыша, спросила она.

Онгут захлопал всеми восьмью ладонями. Он делал вид, что ему хорошо и весело, но в голове роились беспокойные мысли. Сотот был на пределе. Чтобы кротомашина смогла добраться до поверхности, будет необходим новый источник энергии.

Похоже, придется пожертвовать Люси...

Сорок лет жизни Онгут обходился базовыми алгоритмами и инстинктами, заложенными Матерью. Он не умел чувствовать. Красивый цветок не ласкал взгляд; художественная книга не переносила в воображаемый мир. Мысли были заняты только работой: найти десять червивых королей, обработать их и довезти до Матери, потом прием пищи, симбиоз с кротомашиной, обучение и четырехчасовой сон. И так день ото дня.

Без мыслей о будущем, без мечты. Возможно, если бы Онгут не нашел Люси, он так и остался бы безымянным восьмипалым, что копается в земле в поисках энергии. Судьба распорядилась иначе. Геном одной из найденных личинок червивого короля был испорчен. Выжить личинка не могла, не говоря уже о развитии. Но все равно Онгут без колебаний опустил её в капсулу и забыл. Первые изменения с кротомашиной произошли через месяц, с Онгутом - через два.

Эмоциональный калека с детства, он не сразу осознал, что его грубая и ничтожная жизнь переменилась. Личинка в капсуле росла, умудряясь кормить и преобразовывать кротомашину. Она приспособилась к тому, чтобы перерабатывать биологическую жидкость под свои нужды.

Онгут начал замечать, что стал относиться к окружающим вещам иначе. Например, сердцебиение Крота приносило удовольствие, а визги червивых королей - давление в груди. На первых порах он боялся, что заболел, но просить помощи у Матери не хотел.

Все чаще перед сном Онгут смотрел на капсулу, любуясь изменениями личинки. Она из склизкого и пахнущего ацетоном шара с россыпью гнойников у круглого рта превращалась в удивительно красивое создание. У личинки сформировались ручки и ножки. День ото дня она все сильнее походила на человека.

Онгут читал о людях в книгах и в Сети и знал, что они вымерли много лет назад. Он увлекся человеческой культурой. И если раньше в художественных книгах людей переживания героев были ему неинтересны и скучны, то теперь они оставляли глубокий след в душе. Онгут не понимал, почему его собратья так слепы к красоте.

Между тем, личинка росла: появились крылья, наконец-то сформировались черты лица. Решив, что нельзя больше мучить существо в капсуле, Онгут освободил его. Создание, такое крохотное по сравнению с восьмируким, такое худое, оно словно просило, чтобы о нем позаботились.

Онгут научил существо пользоваться обручем знаний. Через месяц оно стало ей - Люси. Онгут до сих пор не понимал, как в голову мутанту пришла мысль, что она - женская особь. Люси по природе своей была беспола.

Еще через месяц она стала называть себя девушкой-мотыльком, хотя её крылья скорее походили на крылья летучей мыши.

Но Онгут не стал переубеждать существо. Зачем? Ведь Люси обладала уникальным даром - она божественно танцевала...

Сердце бьется часто-часто, гоняя биологические жидкости по тонким сосудам. Каждая клетка кожи выбрасывает в мертвую землю гной - отходы жизнедеятельности - и с этим ничего не поделаешь. Слепые белесые глаза со скрипом крутятся в глазницах.

Кротомашина рвется под холодную землю.

В норе мертвая тишина и глухая тьма - на такой глубине нет даже червей. Все живое ползает и шевелится, совокупляется, жрет где-то там на поверхности. А здесь, в норе, благодать для нежизни.

Кротомашина рвется под каменную землю.

Лапы-лопаты работают, но каждый новый камень подтачивает острые когти. Длинный хвост опухает, чтобы сделать стенки норы более крепкими, однако с каждым пройденным метром делать это сложнее.

Где-то поблизости должны быть червивые короли. Спят себе без сновидений. Спят, чтобы потом, когда сотот будет буквально выплескиваться из них, родить очередного вонючего ублюдка. Ублюдок подрастет, сожрет родителей и уснет. Бесконечный круговорот.

Кротомашина рвется под обетованную землю.

Мать называет червивых королей иудиными грушами. Сладкими в своей непристойности. Там, на поверхности, не хватает пищи и сырья. Жизнь погибает. Чтобы протянуть хоть еще чуть-чуть, приходится искать тех, кто богат сототом и способен им поделиться с другими. Червивые короли прячутся под землей, они не хотят отдавать сотот. Они предпочитают тратить его на своих безмозглых детенышей.

Поэтому иудины груши нужно доставать. Пусть они будут помятыми и потрескавшимися - важен истекающий блестящий сок.

Мать говорит, что нужно найти всех червивых королей. Как только последняя личинка окажется в капсуле с биологической жидкостью, так больше не надо будет рыть норы.

Кротомашина рвется под землю...

***

В кабине пахло безнадегой. По экранам компьютера прыгали окошки, предупреждавшие об отсутствии связи с Матерью и другими Кротами. Однако Онгуту было все равно. Нахмурившись, он сидел перед пультом и тер виски.

Секунды растягивались в минуты, минуты - в часы. Вот-вот должна была появиться Люси, чтобы исполнить свой последний танец. Онгут тяжело вздохнул. Личинок больше нет. Крот копает на остатках биологической жидкости.

Онгут скучал по Люси даже тогда, когда девушка-мотылек находилась у себя в каюте. Знала бы она, насколько его сердце обливалось кровью при мысли, что он собирался с ней сделать. Все то время, которое они провели вместе, казалось Онгуту счастливым. Из глубин памяти всплывали воспоминания: их беседы, игры и секреты. Онгута удивляло, насколько сильно Люси и её танцы стали частью его. Душевная боль не давала сосредоточиться на управлении кротомашины. А в редкие минуты для отдыха он не мог сомкнуть глаз. Душа больше не принадлежала ему.

...Этот приятный запах её тела... Голос, что так ласково шепчет: "Не бойся! Ты сильный"...

- Онгут!

Люси вбежала в операторскую, держась правой рукой за грудь. На лбу выступили градины пота, нижняя губа подрагивала. Кожа побледнела. Но в глазах играло пламя, мешая разглядеть их выражение. Левое крыло раскрылось и болталось по полу.

- Я себя плохо чувствую, - прошептала Люси, - но это ничего. Видимо, съела что-то не то. Я все равно станцую для тебя, мое великанское чудовище.

Онгут опустил глаза. Он не хотел встречаться с взглядом Люси. Какая несправедливость: он такой огромный убивает эту мелочь только ради того, чтобы добраться до дома. Ирония судьбы.

- Ты сегодня какой-то грустный, - заметила Люси и попробовала улыбнуться, но улыбка получилась вымученной и ненастоящей. - Совсем никого не поймал? Да и нестрашно: завтра обязательно кого-нибудь найдешь. Не переживай.

Девушка-мотылек вскинула голову, подняла правую ногу для танца и... упала. Тело с глухим стуком ударилось о пол.

Онгут боялся бросить взгляд на Люси. Сердце молотилось о ребра так, словно решило вырваться наружу. Все внимание приковал шуршащий звук, доносящийся из динамиков. Хотелось вырвать трубки из тела, сдохнуть и унестись прочь из этого подлого несправедливого мира...

Люси еще была жива. Шумно втягивая воздух, она билась в конвульсиях. Онгут всего лишь усыпил её с помощью механических щупальцев.

...Зеркало её глаз цвета нефти... Тонкие длинные пальцы, что касаются его кожи... Её горячее дыхание... Этот танец, наполненный страстью и желанием... Божественный танец...

Онгут мотнул головой, прогоняя наваждение. Люси больше не будет танцевать. Никогда. Звучит как приговор.

А что если...

Капсула в желтом свете ламп напоминала пустующий гроб. На стенках пузырилась биологическая жидкость, пройдет час и она испарится. В трубках еще струилась вязкая черная кровь кротомашины. Но в очищенном кондиционерами воздухе чувствовались печаль и запустение.

Онгут восседал в операторском кресле, словно старый царь на троне. Новые морщины расползались по его телу, кости теряли драгоценный кальций. Но ему было наплевать. Крот умрет, и только чудо могло его спасти. Но чуда не произойдет. И пусть. Судьбу не изменишь. Он выбрал свою участь.

Люси бегала вокруг Онгута и без умолку тараторила. Восьмипалому не хватило сил убить её. Но спас ли он Люси? Скорее он убил и её, и себя, и кротомашину.

Огромный и могучий Онгут не смог тронуть такое крошечное существо. Не мог.

И ему оставалось только одно - молиться Матери и надеяться на безболезненную смерть.

Комментарии: 2, последний от 02/09/2014. © Copyright Годов Александр (tyasergej@narod.ru) Размещен: 13/06/2013, изменен: 08/04/2014. 19k. Статистика. Рассказ: Фантастика Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: В кабине пахло сероводородом, и Онгут едва сдерживался, чтобы не выключить кротомашину. По прозрачным трубкам, расползшимся по операторскому креслу, струилась густая черная жидкость, динамики громко шипели, стрелки манометров бились в истерике. Кротомашина всё глубже вгрызалась в землю в поисках червивых королей. Бедняге Онгуту приходилось работать на пределе своих сил. Все его восемь рук были в движении: щелкали по тумблерам, крутили рычаги давления и проверяли прочность трубок.

Годов Александр : другие произведения.

Иудины груши