ЖИЛ ДА БЫЛ НА СВЕТЕ ГЕНЕРАЛ, ОРДИНАРЕЦ ПОДЛЕ ГЕНЕРАЛА
-1-
Комаров с Ивановым сидели на кухне за кофе. Если сказать по правде, кофе пил только Иванов. Генерал довольствовался странным, растворённым в крутом кипятке (чтоб хоть обжигало!) порошком из синей банки. На банке этой было написано об уюте и тепле, который придаст семейному вечеру этот продукт, практически не содержащий в себе кофеина. И вот Комаров с тщательно замаскированным отвращением отхлёбывал из добротной чашки немецкого производства. Делал два глотка и ставил фарфоровую посудину с очаровательными фройляйн на блюдечко с золотой каёмочкой.
Иванов, напротив, оптимистично прихлёбывал из простецкой глиняной кружки, которая на этой кухне была закреплена за ним, кофе натуральный, ароматный. Особую бодрость придавали гостю три чайных ложки какого-то забойного эликсира, влитые минуту назад в чёрный горький раствор хозяином квартиры.
- Закурим? - вяло предложил генерал.
- Да... можно бы... кивнул Иванов и потянулся за пачкой чего-то дорогого и крепкого во внутренний карман пиджака. - Угощайтесь! - протянул он генералу белую пачку с красными буквами.
Пачка замерла в воздухе, Комаров несколько секунд внимательно смотрел на неё, затем покачал головой:
- Нет, спасибо. С некоторых пор предпочитаю облегчённые.
Генерал вытянул длинную чёрную сигарету из пачки, лежащей на столе. Он слукавил. Сигарета совсем не содержала в себе никотина.
Курили молча. Генерал пока что говорить не хотел, а Иванов и не против был поболтать по мелочам, но ждал, пока у Комарова появится для этого настроение.
- Принёс? - спросил, наконец, Комаров, сразу перейдя к делу.
- Да! - выдохнул Иванов.
- Хватит придуриваться, читай, - кивнул генерал и нацепил на нос "современную штучку": очки из футляра, который лежал рядом с длинной узкой пачкой.
Иванов достал из заплечной сумки, стоящей за его табуретом, несколько листов бумаги и разделил их поровну. Половину оставил себе, половину протянул через стол генералу.
Комаров как-то слишком резко взял рукопись из рук собеседника и начал довольно небрежно, словно карты в колоде, тасовать белые плоскости, испещрёнными по горизонтали чёрными строчками. При этом генерал иногда замирал и впивался глазами суровыми в словосочетание или слово так, что Иванов впадал в оцепенение и потел.
- Когда страницы нумеровать будешь, остолоп? - пробубнил генерал, приводя рукопись в надлежащий вид.
Иванов нервно хихикнул и снова напрягся.
- Читай, - повторил Комаров.
Иванов стал читать сначала неуверенно, затем, чувствуя, что генерал молчанием предоставляет ему свободу действий, всё более и более увлечённо. В конце он даже позволил себе встать и жестами с пританцовыванием подкрепить убедительность нескольких фраз. Стоя дочитал последнее предложение, выдохнул, сел, ощущая сердцебиение, чувствуя опустошённость.
Генерал выдержал приличную паузу, снял очки, положил их в футляр и о чём-то задумался. Иванов ждал приговора.
-2-
- И за что мне такое... - пробормотал Комаров, глядя куда-то в пустоту.
- Что... - начал было задавать вежливый вопрос Иванов, но тут же осёкся, видя, что Комаров настроен говорить и, будет ли он, Иванов, что-то спрашивать, в данный момент, собственно, не важно: генерал к тому же был ещё и глуховат.
- ... выслушивать этот бред сивой кобылы! Как мне надоели амбициозные выскочки из разночинцев! Ведь всё, что вам нужно - почесать в одном месте своё самолюбие, особенно при этом не напрягаясь. Да таких навалом! И без ещё одной подобной Клавы мир как-нибудь простоит, а если и рухнет когда-нибудь, то не от её отсутствия!
- Может быть...
- А форма списана. Натуральный плагиат. Нет... Я ничего не говорю. Раньше, чтобы так писать, люди за границу уезжали. Здесь им не давали, видите ли, сношаться, а потом об этом рассказывать.
- Так ведь...
- Да ладно! - генерал уже приветливо улыбался.
Видя удручённость Иванова, он заговорщицки подмигнул ему и достал из шкафчика бутылку чего-то тёмного и вязкого, того самого, что уже добавил сегодня в кофе. Тот хотел отказаться, но почему-то передумал и выпил налитую хозяином квартиры пузатую рюмку до дна, немного не стесняясь, что пьёт в одиночестве.
- Хорошо? - как-то слишком угодливо спросил стоящий перед ним генерал и похлопал его по плечу. Потом Комаров шаркающей походкой вернулся к шкафчику, поставил обратно бутылку и уже больше не садился. Иванов понял это по-своему и стал поспешно собираться.
- Наплевать! - громогласно, будто выпил он сам, а не гость, прокричал генерал. - Никто сейчас хорошо не пишет. Все ляпают кое-как - халтура! Так что, как говорят, неизвестно ещё, кому повезло.
Иванов, ненавидя своё ничтожество, угодливо улыбнулся.
- А рукопись твоя - говно! - по-свойски махнул рукой Комаров и весело посмотрел в глаза уже готовому уйти Иванову.
Иванов хихикнул.
- М-да. Что сказать? Да начхать, Иванов! - продолжил генерал откровенничать. - Что ты, нищим что ли стать хочешь? Ты вот сидишь у себя в Урюпинске, такие же бумажки из папки в папку перекладываешь и получаешь за это... Сколько, кстати?
Иванов назвал цифру.
- Обалдеть! - генерал словно помолодел на пятнадцать лет, но вдруг так же резко на что-то озлился и погрозил в никуда кулаком. - Чтоб им всем сдохнуть!
Не желая, чтобы эта ядовитая фраза стала последним аккордом их беседы, он участливо спросил Иванова, не собирается ли тот жениться, и, услышав отрицательный ответ, осуждающе покачал головой:
- Если мужчина к двадцати пяти не женат, это не спроста. Перестань глупить и найди себе бабу!
На том и расстались.
-3-
За полтора года генерал почти не изменился, разве что помолодел. Второе, что бросилось в глаза Иванову, неловко пробиравшемуся с залатанной в двух местах сумкой сквозь узкую прихожую на кухню пыльной квартиры, где коротал свои дни Комаров, так это очки на носу вечного оппонента, когда тот открыл ему дверь. "Неужели зрение упало? Раньше только изредка надевал..." - подумал гость, но осёкся, поймав себя на мысли, что забота его неискренняя и что лучше об этом не спрашивать: генерал моментально распознает ложь.
- Давай, полезай в свой угол, - с деланным равнодушием пророкотал Комаров. - Ну, чего ещё?
- Тут... жена вам послала...
- Батюшки! Женился! Поздравляю! Молодец! - последнее слово генерал буквально гаркнул с каким-то непонятным надрывом.
На этот раз пили чай.
- Не кривись! - уплетая за обе щеки чёрный хлеб с вареньем ворчал Комаров на Иванова, который утолял жажду второй кружкой крепчайшего недорогой марки чая и кривиться вовсе не думал, а напротив, чувствовал нечто вроде симпатии к этому чужому сердитому человеку, тем более, что человек этот был ему вроде бы рад.
- Не кривись, неженка! - повторил генерал, в данный момент напоминавший Карлсона, потом вдруг перестал жевать и довольно громко рыгнул. - Не люблю навороченные чаи. Этот лучше. Я покупаю пачек по пять, из них попадается одна приличная. Её-то и попиваю. Уф! Налей-ка ещё чайку.
Иванов засуетился с чайниками и соорудил генералу свежую порцию.
Иванов удивился, вспомнив о приверженности генерала к ослабленным напиткам, и, видимо, плохо скрыл своё удивление.
- Отстань, сквалыга! - обиженно протянул Комаров, - одна, можно сказать, радость у старика...
Потом генерал долго, дотошно и нудно долдонил про цены, очереди, пенсию и жару в общественном транспорте. Иванов вежливо кивал и всё ждал, когда же они, наконец, перейдут к делу.
На третий час застолья генерал снял с носа очки и зевнул.
- Чёрт бы тебя подрал! - злобно выругался Комаров, протирая оптику лежащим на столе чистым, но мятым носовым платком. - Доставай своё говно!
Иванов поёжился и полез в сумку. Листов по сравнению с прошлым визитом прибыло.
- Давай! - генерал вырвал у него из рук экземпляр. - Неужели! Страницы поставил! А то был тут один до тебя...
И Комаров ещё битый час рассказывал о каких-то остолопах, которые ни свет ни заря уже выстраиваются в очередь у дверей и пытают старика листочками, "от которых назёмом пахнет"...
Иванов долго читал рукопись, негромко, болезненно и без внешнего надрыва. Генерал сопел и шелестел листами. Иванов дочитал последнюю страницу и замолчал, чувствуя, что некая часть его словно бы умерла.
- Так себе, - раздельно и холодно после небольшой паузы процедил Комаров и зевнул. - Весьма спорно. Заштатная провинциальная работёнка. Ничего нового. Ты занялся бы, друг дорогой, рыбалкой там... или туризмом... Поброди, знаешь ли, по лесу один. Подумай... Может к чему и придёшь... Ох, разморило...
Зевнув очередной раз, Комаров тяжело поднялся из-за стола.
-4-
Генерал хлопнул пузатой рюмкой о рюмку Иванова:
- Давай! За твои будущие успехи!
После паузы, в продолжение которой старые знакомые закусывали вкуснейшим капустным салатом (рецепт его Комаров между делом продиктовал гостю), хозяин ветхой однокомнатной квартиры, сморщив подбородок, кивнул:
- Вещь! Это на чём?
- На берёзовых почках, - пояснил несколько захмелевший Иванов.
- А-а! - и генерал снова потянулся к бутылке...
- Сколько же мы не виделись? - меланхолически произнёс Комаров после третьей.
- Семь лет.
- Да... У тебя уж, поди, школьники в семье?
- Нет... Мы... как-то... не собрались ещё.
- Хм! - генерал нахмурился, побагровел и вдруг заорал. - Ты это брось, слышишь? Сами не можете, так возьмите сыночка... или дочку там! Что вы - чокнулись? Хороши!
Разом протрезвевший Иванов начал что-то поспешно обещать, часто при этом кивая, но генерал уже повернул ключ на старт.
- Взяли моду! - вещал он громогласно. - Без де-те-ей! Это что за семья-то такая, а?..
Иванов сокрушённо молчал, чувствуя неизгладимую вину перед холостым и бездетным стариком.
-5-
Генерал всё так же не менялся за прошедшие с их последней встречи годы, как не менялся он и до этой встречи. Разве что кожа на его лице стала чуть более тонкой и бледной, да на шее с подбородком появились два чуть заметных коричневых пигментных пятна. Но голос... Голос был тот же:
- ... не глупите, понял? - закончил он свой гневный обличительный монолог.
Иванову показалось, что генерал выпроводит его восвояси, но этого не произошло. Напротив, хозяин неожиданно сменил гнев на милость.
- А ты всё-таки молодец! Молодец! - отчеканил он.
Иванов вдруг подумал, что генерал просто пьян, но Комаров с серьёзным видом открыл свой бархатный футляр. Правда, очки он сегодня нацепил себе на лоб, а от протянутого ему экземпляра рукописи отказался, не объясняя причины.
Иванов читал и, наверное, потому, что генерал воспринимал текст на слух и пронзительные, большие, птичьи зрачки его смотрели куда-то мимо (потом он закрыл глаза), как никогда раньше, чувствовал себя одиноким клоуном на арене. На его выступление словно бы смотрело многочисленное жюри, в котором все до одного были искушены в технике аттракциона, и он, Иванов, мог получить высокий балл только в том случае, если, не отступив от законов этой самой техники, энергией своего номера раскрыл бы глубинные свойства собственной физической единицы и душевной глубины. И вот он стоял один в пустоте манежа, точно зная о внимании, устремлённом на него; и чем ближе к концу подходило его выступление, тем сильнее ему казалось: что-то не так. Зная законы элементарной механики, он остался профаном в области высших законов, сущность которых знало только высшее жюри и никто больше...
-6-
Иванов сам не заметил, как дочитал текст. Он всё повторял мысленно последнюю фразу.
- Ты на самом деле так думаешь? - поинтересовался генерал.
- Как? - хрипло осведомился Иванов.
- Ну... Периодами... Предложениями такими большими...
Иванов обиделся, но генерал не заметил данного обстоятельства.
- Это хорошо... - задумчиво отметил он. - В остальном очень сумбурно.
Выпроваживая Иванова, тяпнувший ещё одну рюмку генерал всё талдычил про какую-то Юльку, у которой рукописи - во! - и показывал вытянутый вверх большой палец правой руки с ухоженным холёным ногтем.
-7-
Иванов долго звонил в генеральскую дверь, стоя на лестничной площадке. Дверь эта не представляла собой ничего особенного: она не была железной, двойной, как и сам подъезд, в котором жил Комаров, не был оснащён домофоном; сейчас же дверь эта была замурована, казалось, навечно.
Совершенно отчаявшись, Иванов повернул ручку и легонько нажал на дверь. Она тут же послушно открылась. В прихожей было темно и душно, и где-то в самой глубине её мерцал голубой огонёк. Телевизор в единственной комнате орал на всю катушку. Иванов робко просунул голову в очередной дверной проём, боясь увидеть страшное.
Зрелище, открывшееся ему, было одновременно смешным и нелепым. Комаров, живее всех живых, смотрел телевизор. Он лежал на диване, на животе. Ноги его были согнуты в коленях и потрескавшиеся пятки с ороговелостями мозолей смотрели в потолок. На крестце расположилась внушительных размеров подушка. В роли второй подушки выступали сложенные друг на друга кисти рук. Подбородок покоился на них и на спинке раздвинутого дивана.
Генеральский взор сквозь очки был вперён в экран чёрно-белого телевизора, где бушевали нешуточные страсти. Иванов мимоходом отметил, что хозяин квартиры смотрит сериал отечественного производства и, судя по всему, не самого высокого пошиба.
Почувствовав присутствие постороннего человека за спиной, Комаров попытался повернуть голову, но охнул и оставил эту попытку.
- Кто здесь? - грозно прорычал он.
Постороннему человеку могло в этот момент показаться: генерал настолько увлечён кинострастями, что просто не желает возвращаться от них в реальное пространство.
- Чёрт бы вас всех побрал! - разозлился Комаров не на шутку. - Вот чёрт бы вас всех побрал! Чего вы все прётесь ко мне! Чего вы здесь не видали...
Казалось, что сейчас он разрыдается в голос. Иванов, более не в силах переносить атмосферу, сделавшуюся вдруг не то что грозовой, а ураганной, опрометью выскочил из комнаты. На секунду замер в тёмной прихожей и как-то интуитивно вместо выхода проскочил на кухню. Он сел в "свой угол" на табурет и сжался в комок. Подбородок его дрожал, слёзы сами текли по красному лицу.
-8-
Минут через десять телевизор перестал орать, и следом раздалось шлёпантье босых ног по вылинявшему до дерева полу. Успокоившийся к тому времени Иванов вообще отметил, что квартирка генеральская за три года, которые гость отсутствовал, как-то слишком уж быстро и окончательно потеряла свой "товарный вид".
- Живу в халупе! - продолжил генерал свой прерванный уходом Иванова гневный монолог, правда, уже гораздо мягче: то ли потому, что не нужно было перекрикивать телевизор, то ли потому, что на самом деле несколько отошёл. - Чего прутся? На кой вам чёрт это говно? - генерал походя пнул по обветшалой ивановской сумке, более похожей в данный момент на суму. - Ой, не разбил ничего? - не то саркастически, не то с надеждой совсем уже спокойно спросил Комаров.
- Нет! - несколько обиженно ответил Иванов. - Если только сломали-смяли.
- Хватит дуться! - снова громко, но уже добродушно забасил Комаров. - Давай лучше пожрём... и выпьем!
- Пожрать - пожрём, а выпить у меня не получится.
- Ты чего... чокнулся? - генерал смотрел на него с неподдельным участием. - Ты... - и хозяин квартиры выразил растущую заботу о госте несколькими адекватными своему чувству фразами.
Иванов заржал, и генерал облегчённо выдохнул:
- Смеёшься, вроде, как нормальный человек. Ты чего, заболел?
Иванов помрачнел и покачал головой. Генерал хмыкнул и понимающе кивнул.
- Даже и рюмочку нельзя? - уже для очистки совести и без всякой надежды (скорее из любопытства) спросил Комаров.
Иванов лишь развёл руками.
- Засранец! - подытожил Комаров и пошёл ставить чайник...
- ... и вот можешь себе представить? "Я, - говорит, - в прошлую четверть тебе уже пятёрку поставила, в эту пусть будет четвёрка. Да ты не расстраивайся! В следующую снова "пять" будет!
Комаров уже два часа томил гостя рассказами о своей учительнице, которая, по его словам, "сделала" из будущего генерал "человека"...
- Вот ты не поверишь! Мы тогда всё дураки пели: "Пусть поверят сын и мать в то, что нет меня..." А она: "Как же так: мать поверит, а жена не поверит..."
Ещё через полчаса он поднял на Иванова усталые глаза в очках:
- Взяли?
- Дочку и сына, - кивнул Иванов.
- Молодцы. Молодцы! - проорал Комаров.
-9-
- Читать-то будем сегодня? - потеряв терпение, осведомился Иванов, не желая откровенничать о семье.
- Да-да! - генерал весь даже как-то подобрался от непонятного смущения, искоса, по-новому приглядываясь к гостю.
Свой экземпляр рукописи, как и в прошлый раз, он не взял, а всё слушал, слушал... Или просто продолжал глазеть на Иванова.
А Иванов читал. Он уже знал, что ему нужно писать, как это необходимо делать и как "подавать к столу". Формула "умри с листом в руке, а потом, если можешь, вернись к жизни" столько уже раз его выручала, что просто не могла быть ошибочной. Но именно в этом рациональном подходе к необходимой опустошённости и таился сегодня подвох - это Иванов спинным мозгом чувствовал, воспроизводя текст.
Сегодня случилось небывалое. Генерал не дослушал его до конца. В чтении нужно было сделать паузу, и Комаров принял это за финал. Только тогда Иванов по-настоящему заметил, что генерал действительно постарел.
- Я давно хотел сказать тебе... правду, - начал говорить Комаров, и слова давались ему сегодня с трудом. - Ты... хороший парень. Честный, открытый. Но... Этого тебе больше никто так вот не скажет... Ты упорный. Многого добьёшься, и уже, наверное, многого добился... Но звёзд с неба ты не хватаешь. Так-то.
Генерал всё более уверенно и твёрдо ставил Иванову диагноз.
- Ты пиши... Чего ты ещё можешь? Только не обольщайся. И работай. Это поможет тебе устроиться в жизни. А про звёзды помни... Ты не можешь себе представить. Был здесь один... до тебя. Схватывает всё на лету... Но лентяй, каких свет не видывал. Жаль.
Иванов сопел. "Врёт!" - почему-то вертелось у него в голове.
- Слушай, - начал Комаров разговор о другом, - почему ты никогда и ничего не говоришь мне про Костика?
Иванов вздрогнул. Он всегда боялся этого разговора. Костик был и его головной болью.
- Костик проходит по твоему ведомству, а ты... а вы его зажимаете...
Костик действительно накозорезил, его наказывали, и наказывали жестоко. Помочь ему можно было только подставив под удар себя самого.
- Костик... Мы разговаривали с ним по этому поводу. Я говорю: "Плюнь ты!" Он всё молчал, молчал. А потом... Потом: "А ты, дядя, о душе-то подумал? Душа-то у меня теперь не на месте!"
Генерал снял очки и заплакал...
Иванов, опрометчиво пообещав замолвить словечко, и, чувствуя себя одновременно глубоко виноватым и оскорблённым, еле выждал положенные пять или семь минут и поспешил ретироваться. Генерал усиленно делал вид, что успокоился, хотя слёзы всё ещё кипели в уголках его глаз.
- Ну, прощай!
- Всего доброго, - ответил Иванов, думая, что больше сюда он уже не вернётся.
-10-
Иванов поднялся на предпоследний этаж, остановился у знакомой двери, решив сначала отдышаться. Поднял руку, чтобы позвонить, но рука замерла в воздухе. К двери была приколота на кнопку записка. Генерал, вероятно, торопился и не подрассчитал, приколов листок бумаги не по центру, отчего клетчатый покосился, как иной портрет или картина в доме, где всё вверх тормашками.
"Уехал с Хар-м на речку. Буду нескоро. Жди", - значилось чёрным по белому.
Дверь была заперта, но Иванов, поразмыслив, нашарил под резиновым ковриком ключ и уже через несколько секунд включал свет в прихожей. "Вот тебе и раз! - озадаченно думал он, не зная, как себя вести в подобном случае. - Что придумал, старый интриган!" Продолжая недоумевать, Иванов прошёл на кухню и поставил чайник. Из старого рюкзака, сменившего сумку, совершенно истрепавшуюся, достал краюху чёрного хлеба, который привёз, памятуя о просьбе маститого земляка "отведать каравай из дому", и бутылку "Кагора". Неспешно перемыл посуду, протёр кухонный стол, покрытый налётом из крошек, пыли и скорлупы...
"Сколько же он катается?" - подумал Иванов недоумённо. Нехорошо стало ему в этой маленькой, но пустой квартирке.
Иванов прошёл в комнату, уселся на диван, из которого, по словам Комарова, "давно уже сыпался песок". Солнце сквозь листья клёна, вымахавшего выше крыши многоэтажки, падало на письменный стол. "Странно, этот не пыльный", - заметил Иванов и с дивана пересел за него. Достал из нагрудного кармана вчетверо сложенный лист, развернул и принялся читать сначала про себя, потом вслух. Это и была "рукопись", которую Иванов принёс сегодня с собой. Квинтэссенция, главное, что он собрался развить в большую и серьёзную работу.
Прорепетировав, гость остался не доволен собой. Опустошённость после чтения была какой-то разрушительной. "Эх, опять не то!" - с тоской подумал Иванов. Но тут раздался звонок в дверь...
-11-
- Ну, мать-перемать! - весело басил генерал, попутно руководя действиями Иванова, который жарил на плите привезённую с речки щуку. - Вот жизнь так жизнь! Напрочь забыл и про халупу эту, и про бумажки тошнотные, и про тебя проклятого! Как ты, кстати?
- А! - Иванов весело махнул рукой, - кропаю себе потихоньку. Привёз вот опять.
- Отстань, зануда! Надо сначала пожрать хоть, выпить! - генерал оторвал от каравая здоровый кусок, набил рот солёным тестом и принялся довольно громко чавкать. - От-к-ы-а-й! - кивнул он в сторону бутылки.
- Дак... щука... пять минут ещё...
- Кому сказал! Хлебушком закусим...
Иванов пожал плечами, убавил огонь и полез в стол за штопором.
- Ну! - генерал встал и торжественно выпрямился. - За твои успехи!
- Да какие успехи... - Иванов ткнул в бокал Комарова кулаком, символически обозначая "чок".
- Будущие, конечно! - генерал залпом опустошил бокал. - За прошлое-то и настоящее говно чего пить?
Генерал сел и ссутулился.
- Уф, устал. Как семья-то?
- Вам интересно? - Иванов вернулся к сковородке.
- А то... Да выключи ты на хрен эту рыбу, не хочу уже.
Иванов послушно повернул круглую ручку и сел напротив.
- А семья у меня так: сын воровать начал, как в четырнадцать лет загремел, так больше, чем на неделю, и не возвращался. Сейчас вот совсем пропал. Сгинул, поди, или расстреляли. Дочь... Ещё хуже, даже говорить не хочу. И где она сейчас - понятия не имею. Жена месяц назад ушла...
- К маме или к любовнику? - как-то не слишком заинтересованно перебил Комаров.
- Из жизни ушла.
- А-а, извини, - довольно небрежно буркнул генерал. - На работе-то что? Ну, бумажки эти...
- Так обошли меня на работе, понизили. Потом травить стали... Те, которых по службе прижимал. Я уволился.
- Чем жил?
- Этим, - Иванов снова достал из кармана бумажку и бросил на стол.
- Окрестная пресса?
- Она самая.
- Какой ужас! - прокричал Комаров, сильнее удручённый почему-то не жизненными обстоятельствами собеседника, но характером его последней работы.
Генерал вновь потянулся было к бутылке, но раздумал и махнул рукой с досадой.
- Выпить-то из-за тебя некогда! Читай давай, - удручённо буркнул он и вдруг заворчал. - А то разнюнился: это не так, то не так, этот умер, тот ушёл... Кому, как говорится, сейчас легко?
- Да я вас и утомить-то не успею, - желчно парировал выпад Иванов, которого вообще покоробили слова Комарова, но последняя фраза особенно задела за живое.
- Фу-ты, ну-ты... - начал заводиться генерал, но почему-то сдержался, - хватит дуться, читай, - уже довольно жёстко скомандовал он.
Иванов начал читать. Каждое слово этого небольшого текста он произносил с трудом, чувствуя, что отрывает с этими словами от себя что-то жизненно важное, нужное душе и телу, словно охапку берёзовых дров в лютую зимнюю стужу. И когда он закончил читать, то перестал и мыслить, и чувствовать.
Слух к нему вернулся вместе с несколькими редкими увесистыми аплодисментами.
- Браво! Браво! - вопил Комаров.
- То, что нужно? - с робкой надеждой прохрипел Иванов.
Ему показалось, что звуки разрывали уже не его спекшиеся посинелые губы, а чьи-то другие.
- Да! Им! Всем! - продолжал вопить генерал. - Только проблема в том, что они вряд ли когда-нибудь это услышат, а если и услышат, то ещё менее вероятно - поймут. Сложно понять майский ветер! Его можно только слушать и о чём-то смутно догадываться!
И он снова хлопал в ладоши, но шлёпанье, с которым плоть ударялась о плоть, всё больше переходило в бряцанье и стук.
К Иванову, наконец-то, вернулось зрение, но то, что он сию секунду перед собой увидел, заставило его остро пожалеть, что он не ослеп вовсе. Перед ним сидел скелет, и кости его рук, того, что когда-то было пальцами, продолжали брякать друг о друга, а череп скалился в самодовольной улыбке, выдававшей крупные челюсти.
- Выпьем! - клацал зубами мёртвый генерал. - Выпьем за свершившееся познание! Давай! Сейчас уже можно!..
-12-
... Иванов рывком сел на скрипучем и сыпучем диване. Он чуть не задохнулся во сне.
- Бывает же! - прошептал он, отметив, что в комнату пришли сумерки.
Иванов долго ещё сидел в сгущающейся тьме, вспоминая страшный сон, и качал головой. "Измождён! - твердил он себе, - измождён абсолютно!" Последние несколько лет его жизни действительно были тяжёлыми и мрачными.
Наконец, он встал, подошёл к столу, включил настольную лампу, в третий, нет, во второй раз достал из нагрудного кармана листок и вслух перечитал его. Замысел будущей рукописи удался. Теперь это не вызывало у Иванова сомнений, и никакой генерал был ему больше не нужен.
Иванов прошёл на кухню старой квартиры, зажёг свет и там. Стоя откупорил бутылку и прямо из горлышка сделал добрый глоток. Закусил уже почерствевшим хлебом. Задумался. В дверь позвонили.
Иванов забрался на табурет, открыл форточку, в третий раз достал из кармана листок, не обращая внимания на протяжное надсадное дребезжание звонка, прочитал его вслух и бросил в квадратный проём. Долго смотрел, как летит над вечерним весенним проулком белый листок, стремительно уменьшающийся в размерах, потом захлопнул форточку и пошёл открывать дверь.