Дом выглядел именно так, как описывал Алик, - невысокий каменный холм, в котором было чуть больше порядка и симметрии, чем в иззубренных отрогах на фоне сочного синего неба. Эдакая горка-детеныш, аккуратно поставленная родителем на ровную снежную равнину между ущельем и замерзшим озером. Архитектура выглядела странной, словно к окончательному проекту постоянно что-то пририсовывали и добавляли. Основу композиции составлял прямоугольный двухэтажный фасад с мансардой. Справа к торцу лепилась угловая островерхая башенка, слева - длинный каменный гараж. Позади дома торчала какая-то непонятная каланча с балкончиками.
- Приехали, - сказал мой водитель, захлопывая дверцу и обходя машину - ухоженный, мощный, но далеко не новый джип. - Нравится?
Я молча кивнул, озираясь и с наслаждением вдыхая крепкий морозный воздух. Лиловые отроги гор кольцом вздымались над пустой заснеженной равниной, как грозные часовые на страже тишины и одиночества. Заходящее одноглазое солнце, прячась, подмигивало из-за вершины, на голубовато-сером снегу расползалось длинное бесформенное пятно - искаженная тень отеля.
- Здесь всем нравится, - философски сказал водитель.
Он открыл багажник и достал из него мой новый дорожный баул, сумку с ноутбуком и зачехленные лыжи. Весело блеснул глазами в сторону бревенчатого сарая неподалеку от дома, но ничего не сказал. Я посмотрел следом за ним. Из ноздреватых сугробов возле двери торчали разноцветные лыжные палки.
- Я же не знал, - сказал я пристыжено.
- Это ничего. Вот если бы вы привезли снегоход!...
Он поднял мои вещи и понес в дом. Баул, казавшийся мне огромным, в его ручищах смотрелся игрушечным. Здоровенный такой детина, я даже слегка испугался, когда он неслышно подкрался ко мне сзади и положил руку на плечо:
- Господин Погодин, я полагаю?
Наверное, это была отработанная форма приветствия. Как и искорки удовольствия, мелькнувшие в его маленьких глазках при виде моего испуга. Надо полагать, гориллоподобная внешность - часть атмосферы, за которую постояльцы платят деньги, и немалые. Алик посоветовал мне воспользоваться сервисом и доплатить за встречу в аэропорту. Сумма выглядела внушительно, но, потолкавшись среди шумных водителей, я понял, что поступил правильно, вняв дружескому совету. Цены, которые они ломили, были бы уместны разве что в малой авиации. Несколько человек просто отказались ехать, а когда я спросил у таксиста, какая там дорога, тот изумленно ответил:
- Дорога? Какая дорога? Нет там никакой дороги! Ущелье и горы!
Распахнулась дверь, и на крыльцо шагнула невысокая женщина в черных брюках, свитере и меховом жилете. Ее лицо наполовину скрывали круглые темные очки. Видимо это была хозяйка отеля.
Женщина приветственно махнула рукой.
- С приездом! Почему не заходите в дом?
- Любуюсь, - ответил я, обводя рукой белое полотно равнины, над которым танцевала искрящаяся снежная пыль. - Никогда не видел такой красоты.
- А вы зря не носите очки, - сказала она буднично. - Тут можно и ослепнуть.
Я вытащил из-за пазухи новенький футляр и достал оттуда плотные "окуляры", как их называла Мариванна. Посадил на нос, задрал голову к небу. Сочная синева растворилась в обезличенном темном фильтре и потеряла очарование. Я поднялся на крыльцо и протянул хозяйке руку.
- Погодин. Роман. Приехал писать новый роман. - Мы одновременно рассмеялись. Она подала мне руку - теплую и сильную. Из-за очков я не мог разглядеть ее лицо, а было бы любопытно сравнить свои впечатления с Аликом.
- Меня зовут Власта. Я здесь над всеми властвую.
- Как Снежная Королева, - сказал я. - Вы случайно не родственницы?
- Двоюродные. Я добрее.
- Ваше полное имя - Властилина?
- Мне бы не хотелось, чтобы вы так думали. Просто Власта.
- Это чешское имя?
- Славянское, - поправила она. - Может у чехов оно немного больше распространено. Как поживает Алик?
- Отлично. Он просил кое-что вам передать.
Я выудил из кармана прямоугольный пакет, завернутый в плотную коричневую бумагу. Широкая соболиная бровь хозяйки слегка приподнялась.
- Это то, что я думаю?
- Полагаю, что да.
Она приняла подарок, не ломаясь. Ощупала сверток крепкими пальцами с красивыми миндальными лунками ногтей, почему-то хмыкнула и направилась в дом. Я пошел следом.
В сумеречном холле уютно пахло смолой, ванилью и хвоей - лучшими запахами надвигающегося Нового Года. Справа на стене висел портрет средневекового кавалера в пудреном парике, кружевном жабо и камзоле с вышитыми замшевыми отворотами. Грустные голубые глаза приветствовали меня из-под темных бровей.
- Это мой муж, - сказал на ходу хозяйка, кивая на портрет. - Он погиб четыре года назад. Сорвался в пропасть.
- О! - сказал я неловко, прикидывая, уместны ли тут соболезнования. Она оглянулась через плечо и вдруг рассмеялась.
- Что, уже наслушались?
- Чего наслушался? - притворился я.
- Сплетен о том, что это я его убила.
- Да нет, - пробормотал я, хотя таксисты в аэропорту снабдили меня полной и подробной информацией.
- Ладно, не краснейте. Я уже привыкла. Как говорится, на чужой роток не накинешь платок.
Власта толкнула плечом дверь с табличкой "Контора". Сбросила лисий жилет на свободный стул, коротким жестом указала мне на уютное полукресло, обитое вылинявшим бархатом.
- А почему он изображен в парике? - спросил я, усаживаясь и расстегивая куртку.
- Кто? А, муж... Он был актером, разве Алик вам не рассказывал? Это был лучший костюмный спектакль нашего театра - "Опасные связи" по роману Шодерло де Лакло. Андрей играл шевалье де Вальмона.
- А вы - маркизу де Мертей?
- Я играла штатного гримера. Там мы с Андреем и познакомились.
- Служебный роман?
- Именно так. Недолгий, но счастливый.
Я вежливо улыбнулся. Де Вальмона, по словам Алика, покойный муж играл не только на сцене, но и в жизни, элегантно волоча за собой шлейф скандальных историй, истеричных поклонниц, а также постоянных и временных любовниц. Возможно, это обстоятельство и послужило поводом для "народной" версии несчастного случая. А может, послужила солидная страховка, которую Власта с неженским упорством выбила из продюсеров фильма, на съемках которого погибла восходящая кинозвезда.
Хозяйка сняла очки и положила их на стол.
- Ну, вот вы и добрались, - сказала она дружелюбно, усаживаясь напротив. - Я посмотрю, вы не против? - Она взялась за сверток.
Я помотал головой, разглядывая ее лицо.
Прежде всего, я послал к черту примитивную формулировку "супер, просто супер!", которой Алик описал владелицу отеля. С подобной восторженностью мой отмороженный друг обычно отзывается о дамах, с которыми ему не удалось переспать. Такое случается редко. Красивый, богатый, свободный - эти качества в одном мужике возбуждают женщин, как запах мускуса.
Двоюродная сестра Снежной Королевы выглядела на свои тридцать пять и, как ни странно, возраст ей шел. Она казалась не зрелой, а созревшей, как алый плод с тонкой кожицей, просвечивающей на солнце. Ни одна морщинка не посмела перечеркнуть загорелую кожу с выгоревшим пушком на скулах. Широко расставленные темно-голубые глаза смотрели спокойно и умно. Над ними уступом нависал не женский могучий лоб, говоривший о силе и самообладании. Чуть сплюснутый азиатский нос, четкую линию крупных пунцовых губ и подбородок с ямкой, казалось, вылепили уверенные руки скульптора. Какой-то переизбыток силы чувствовался в этом теле амазонки с высокой грудью, узкой талией и широкими бедрами, обтянутыми свитером. Даже прекрасные золотисто-каштановые волосы, собранные на затылке, казались избыточно густыми. Великолепно отлаженный природой механизм для борьбы и выживания.
Пока я рассматривал владелицу отеля, она быстро разворачивала слой коричневой упаковочной бумаги длинными пальцами с крепкими ногтями. Бросила под стол шуршащий комок, открыла синий бархатный футляр и минуту уважительно помолчала, разглядывая содержимое.
- Да, - сказала она, наконец. - Впечатляет. Вы видели?
Она развернула футляр, и я вдруг увидел это янтарное великолепие заново. Представил прозрачные медовые камни с реликтовой пыльцой на загорелой женской коже, светящиеся тяжелые подвески, по обе стороны скуластого лица, а широкий браслет на сильном гладком запястье. Во рту пересохло. Спокойно, Рома, спокойно. Это одна из обычных женских ловушек, они их ставят инстинктивно, не задумываясь.
- Алик показывал мне украшения, прежде чем упаковать. Он говорил, вы любите янтарь.
- Люблю. Но я не ожидала...- она озадаченно умолкла, сдвинув брови. - Значит, у него действительно есть своя фабрика?
Небольшая фабрика янтаря снабжала Алика деньгами на две самые большие страсти в его жизни - путешествия и женщин. Или наоборот, я пока не разобрался в его системе ценностей.
- Конечно. Почему вы спрашиваете?
Она смутилась.
- Извините. Понимаете, люди, которые сюда приезжают, рассказывают о себе много странного.
- В том числе, что они пишут романы, - договорил я. - Я подарю вам свою книгу, как только распакую вещи.
- Вы не должны на меня обижаться, - сказала она дружелюбно. - Людям иногда нравится примерять на себя чужую одежду. Для них это психологическая разрядка. Что-то вроде... - она пощелкала пальцами в поисках нужного слова, - ну, я не знаю...
- Карнавала - подсказал я.
- Карнавала, - согласилась она и потянула к себе тяжелый гроссбух с замшелой картонной обложкой. - Надеюсь, вы передадите Алику мою благодарность.
- Разумеется.
Она попросила паспорт и начала прилежно записывать в книгу мои данные. Почерк у хозяйки был ученический: аккуратный и круглый. Что холодное коснулось моей опущенной ладони. Я вздрогнул и посмотрел вниз. Почти сливаясь с серым ковровым покрытием, рядом с креслом сидела дымчатая длинношерстная кошка и смотрела на меня загадочными глазами египтянки.
- Это Астра, - сказала хозяйка, не поднимая головы. - Блох нет, но линяет. Она должна вас обнюхать, чтобы запомнить.
- Что запомнить?
- Друг вы ей, или враг.
- А как она это определит?
- Не знаю. У Астры свои проверенные способы.
Я снова посмотрел на кошку. Астра присела на задние лапы, гибко спружинила и взлетела на стол. Хозяйка остановилась, убрала ручку и позволила ей обнюхать новую запись.
- Кажется, вы ее заинтересовали, - сказала она.
- Я польщен.
Власта рассеяно погладила кошку и захлопнула гроссбух. Над обложкой взвился тонкий столбик пыли. Хозяйка сплела пальцы перед собой, заговорила коротко и сухо.
- Значит, так. Завтракаем мы в девять, но холодные закуски остаются в столовой весь день. Чай, кофе, какао, можете получить когда угодно, стоит только позвонить на кухню. Обедаем в час, в пять - файф-о-клок, как говорят англичане, в восемь - ужин. Если хотите заказать что-нибудь особенное - поговорите с поваром. В гараже четыре снегохода, в сарае - набор лыж. Бильярд, карты, разговоры у камина. Телевизора и интернета нет. Громкая музыка не приветствуется. Насколько я понимаю, сюда приезжают, чтобы от всего этого отдохнуть. Мобильный сигнал слабый, горы экранируют. Связь только по кабельному аппарату. Если захотите прокатиться в город - пожалуйста, но такие экскурсии стоят дорого. Думаю, вы сами понимаете, почему.
Я вспомнил глубокие пропасти из снега и камня справа от машины, вспомнил невысокие каменные столбики, огораживающие край дороги, и снова тихо содрогнулся.
- Спасибо, я еще в себя не пришел. Кстати, почему к отелю до сих пор не подведена приличная дорога?
- Потому что двадцать постояльцев не окупают затрат на строительство. Вот если бы здесь был большой курорт - другое дело. Но тогда вы бы сюда не приехали.
Она встала из-за стола.
- Идемте, я покажу вам свободные номера. Выберете сами.
- Значит, сейчас у вас двадцать гостей? - спросил я, следуя за хозяйкой по коридору.
- С вами - восемь. Через несколько дней приедут еще двое. Наплыв начнется после Нового Года. Сейчас приезжают люди, которые не хотят чувствовать себя одинокими в праздничную ночь. Вот наша кухня.
Власта распахнула дверь. Кухня была просторная, опрятная, залитая ярким электрическим светом. На огромном разделочном столе грудой свалены овощи, в двух больших кастрюлях на плите что-то аппетитно булькает. Вкусно пахло тушеным мясом и жареным луком. Невысокая женщина в белом переднике и косынке яростно строгала овощи. Услышав голоса, она обернулась. Я увидел простоватое рябое лицо с невыразительными глазками и низким вдавленным лбом.
- Это Симочка, наш повар, - представила Власта. - А это наш гость, Роман. Он только что приехал.
Мы обменялись кивками.
- Противопоказаний нет? - спросила Симочка.
- То есть? - не понял я.
- Я спрашиваю, как у вас со здоровьем? Вам все можно есть, или какие-то продукты под запретом?
- А-а-а... На этот счет не беспокойтесь. Ем все, что дадут, и прошу добавки.
- Что вы любите больше всего, мясо или рыбу? - спросила Симочка.
Я растерялся. Как многие дети мегаполиса, я вскормлен полуфабрикатами, и кулинарные изыски наблюдаю в основном по телевизору.
- Даже не знаю. Люблю все, что хорошо приготовлено.
Она мгновенно потеряла ко мне интерес и снова взялась за огромный нож. Послышался быстрый дробный стук, засверкала начищенная сталь.
- Симочка, - моя двоюродная сестра, - сказала Власта, захлопывая дверь. - Повар от бога. У нее в городе свой ресторан.
- А почему она работает здесь?
- Временно. Наш бывший повар сломал ногу, и я упросила Симочку помочь. Как только я найду замену, она отсюда уедет.
- Выходит, мне повезло.
- Повезло. Прежний повар готовил неплохо, но с Симочкой его, конечно, не сравнить.
Мы вышли в холл и прошлись по кругу от одной двери к другой.
- Это каминный зал, это столовая, это библиотека, это бильярдная, - говорила хозяйка, распахивая двери.
Полутемную комнату с низким потолком тускло освещали пляшущие языки огня в камине. Голубоватая сосна центре комнаты поблескивала дождиком, гирляндами, серебристыми шарами и фонариками. Вокруг нее полукругом стояли журнальные столики, диваны и кресла. В углу мерцал лаком длинный рояль. На обшитых деревом стенах висели эстампы в рамках.
Столовая была большая - в четыре окна. В центре стоял огромный овальный стол, накрытый белоснежной скатертью. Вдоль стены на специальных тумбах выстроились блюда, накрытые сверкающими колпаками, в большом резном буфете "под антик" заманчиво светилась батарея бутылок с яркими этикетками.
Библиотека выглядела как библиотека - комната с книжными шкафами и креслами, бильярдная, как бильярдная - просторное помещение со столом зеленого сукна и набором полированных палок вдоль стены. Ничего лишнего. Чисто, просторно, уютно.
По широкой лестнице, берущей начало в центре холла, мы поднялись на второй этаж и повернули направо. В конце коридора стояли мой баул с ноутбуком, лыжные чехлы аккуратно прислонились к стене возле двери.
- А почему вещи не в номере? - спросил я, указывая на них.
- Потому что вы его не выбрали. - Власта распахнула двери комнат друг против друга. - Смотрите, где вам больше нравится?
Психологи говорят, что человек автоматически выбирает поворот в сторону рабочей руки, поэтому, сначала я заглянул направо. Комната в угловой башенке сразу мне понравилась. Все здесь сияло чистотой, воздух был свеж, а за окном в полукруглой стене виднелись сиреневые горы. На снегу лежали последние бледные языки закатного пламени. И ремонт и обстановка выглядели новенькими, не захватанными чужими руками. Я показал большой палец и сказал:
- Хочу! - Власта, улыбаясь, поманила меня из коридора. - Даже не уговаривайте, даже не спорьте, - начал я, шагнув в комнату напротив, и тут же умолк, забыв, что хотел сказать.
Половину стены занимало окно, промытое до ясной хрустальной синевы. За ним, как на картине в деревянной раме, рисовалась серо-голубое озеро посреди широкой белой долины. Изредка покалывала глаз золотистая искра, высеченная уходящим солнцем под толстой коркой льда. Стеклянные скелеты кустиков на берегу застыли, растопырив замерзшие ветки-пальцы, накатившие сумерки слили небо и землю на горизонте. Здесь царили неподвижность и особенная зимняя тишина как на картине Брейгеля. Сказочный инопланетный ландшафт, который не могли потревожить ни люди, ни животные.
- Ну, как? - Я молчал. У меня не было слов. - Понятно, - сказала Власта. Легко подхватила мой баул и лыжи и, прежде чем я опомнился, внесла вещи в комнату. Я торопливо перехватил у нее ноутбук. - Располагайтесь, - сказала хозяйка. - До ужина два часа.
Она улыбнулась и бесшумно закрыла дверь.
***************************
Оставшись один, я, наконец, сбросил куртку, закурил и подошел к окну. Последние солнечные лучи меркли над припорошенной снегом далью. Даже странно подумать, что сегодня утром я проснулся за тридевять земель отсюда в слякотном сыром городе, насквозь продутом ветрами, забитом людьми и машинами. Я вдруг почувствовал, что смертельно устал. Четыре часа полета не казались обременительными, но добавьте к ним полтора часа поездки из дома в аэропорт и почти два часа поездки из аэропорта в отель - вот и день прошел. Завалюсь, пожалуй, пораньше, сразу после ужина. А сейчас нужно разобрать вещи и отмокнуть в теплой воде.
В дверь постучали.
- Входите, - отозвался я. Дверь приоткрылась, и в комнату скользнула Астра. Посмотрела на меня непроницаемыми русалочьими глазами, недовольно задергала розовым в крапинку носом. Я торопливо загасил сигарету в чистой пепельнице. - Еще раз здравствуйте, - сказал я. - А вы хорошо воспитаны. Кто научил вас стучаться?
Послышался переливчатый женский смех. Возле двери стояла девушка лет двадцати в кружевном переднике и наколке горничной. Девушка была очень хорошенькая и держала в руках стопку белья.
- Это не она стучала, это я стучала, - объяснила она.
- Вы меня успокоили. Ваша кошка внушает мне чувство нравственной неполноценности. Она пока не определила, враг я ей, или друг. - Я подошел к горничной и протянул руку. Она ответила мне крепким рукопожатием безо всякого кокетства. - Меня зовут Роман.
- А меня - Лида. Я принесла вам свежее белье и полотенца.
- Спасибо, я как раз собирался принять ванну.
- Тогда не теряйте времени, скоро ужин.
Горничная сунула мне два больших и два маленьких махровых полотенца. Они были такие, как я люблю: толстые, пушистые и очень хорошо пахли. Прижимая их к носу, я распахнул дверь в ванную и оглядел сверкающие желтые вентили кранов, душ, похожий на телефонную трубку начала прошлого века, кремовый кафель с золотым рисунком, овальное зеркало над раковиной и два бежевых коврика на полу. Горячая и холодная вода шли с хорошим напором, на полочке имелся выбор шампуней, ароматической соли и упаковок душистой пены. Захлопнув дверь, я обнаружил на крючке банный халат, благоухающий кондиционером. Прямо как знали, что свой я дома забуду.
Я заткнул водосток, улегся в ванную и закрыл глаза. Мощная струя из-под крана выбивала кружевную пену, уставшее тело медленно окутывалось теплом. Боже, до чего хорошо. А я сомневался - ехать, не ехать... Среди моих знакомых считается хорошим тоном праздновать Новый Год, сидя на раскаленном песке под пальмами. Если бы не ссора с Мариванной, как пить дать, валялся бы я сейчас на каком-нибудь пляже в Анталии или бороздил с аквалангом Красное море. Мариванна давно намекает, что помимо Турции и Египта на свете есть еще и Острова, но для меня двенадцатичасовой перелет на Фиджи подобен смерти. Я тяжел на подъем и не люблю дорогу. Что этот пляж, что другой, - какая разница, если отель приличный?
Нет, Новый Год должен быть именно таким, как сейчас - снежным, морозным, с запахом пирогов из детства. С наряженной елкой, с румяными от "намыливания" щеками, с треском горящих дров. С дальними походами на лыжах, неловкими замерзшими пальцами, распутывающими шнурки ботинок, рюмкой хорошего коньяка "для сугреву". С уютными посиделками у камина, задушевными неторопливыми разговорами с приятным собеседником. С синими зимними сумерками и танцем крупных снежинок за окном. И никакой пьяной компании, шарахающей в испуганное ночное небо китайскими хлопушками.
Интересно, как там Мариванна?
С недавних пор она увлеклась серфингом. Как и Алик Кудрявцев. А возможно все обстоит проще, и они увлеклись друг другом - моя девушка и мой друг. Во всяком случае, они сейчас в одной компании. Если бы не наша ссора, я тоже был бы с ними. Валялся на переполненном пляже, смотрел, как взлетают над волной стройные загорелые тела, и тосковал по прохладной воздушной струе кондиционера в отеле. Мариванна говорит, что главный бич нашего века - одиночество и отчужденность. Не знаю, не уверен. Может, я такой невезучий, но, бог мой, до чего же трудно устроить так, чтобы хотя бы день, хотя бы сутки, хотя бы недельку побыть наедине с самим собой! Поймите правильно, я очень привязан к своей девушке, у меня приличные соседи, интеллигентные друзья и знакомые. Но до чего невыносимо, когда все они непрерывно толкутся вокруг, и нет никакой возможности отгородиться, замкнуться, не отвечать на телефонные звонки, не сталкиваться в лифте и на площадке... Добавьте сюда десятимиллионный город, бомбящий тебя рекламой изо всех динамиков и со всех экранов, море стрессовой информации, улицы, переполненные безразличными шагающими роботами, плотное облако дыма, висящее над автомобильной пробкой, изобретательный мат, несущийся в уши со всех сторон... На фоне такой жизни месяц одиночества и отчужденности - то, что доктор прописал.
- Не компанейский ты человек, - сказала Мариванна. - Иногда тебя трудно любить.
- Разлюби, если так тебе легче.
- Ты серьезно? - спросила она.
Мне тоже хочется задать ей этот вопрос, когда она произносит сакраментальное: "Я тебя люблю". Обычно это происходит в постели. Я в этот момент испытываю неловкость и стараюсь отделаться быстрым поцелуем. Я не могу ответить тем же. Это всего лишь слова, но почему-то они застревают у меня в гландах. Мы встречаемся три раза в неделю, вместе ходим в рестораны и театры, вместе проводим отпуск и праздники, вместе отмечаем дни рождения. Меня наши отношения устраивают. Они удобные, как ортопедический матрас, который я тщательно выбрал. Меня устраивает, что у Мариванны хорошая работа, и мне не нужно занимать ее двадцать четыре часа в сутки. Меня устраивает, что у нее своя квартира, и вопрос о переезде пока не поднимался. Меня устраивает, что у нее хорошая зарплата, не потому, что я жадный, - все наши совместные вояжи оплачиваются с моего счета, - а просто потому, что это дает надежду на то, что моя девушка со мной не только из-за денег. Одним словом, мне с ней удобно, я не хочу ничего менять, хотя понимаю, что вечно так продолжаться не может.
Я вдруг увидел ее перед собой. Стройное смуглое тело перечеркнуто узкими полосками купальника, влажные волосы прилипли к плечам, на запястье браслет из акульих зубов - подделка, которую мы выкопали на египетской барахолке. Темная морская вода омывает бедра, в маленьком курином пупке поблескивает колечко пирсинга - оно-то меня и заворожило, хотя раньше я никогда не мог смотреть на него без отвращения. Встав на колени, я осторожно тронул губами плоский гладкий живот. Ее кожа вздрогнула и покрылась мелкими пупырышками. Я нагнулся чуть ниже...и вдруг в нос и горло хлынула пенистая вода. Я судорожно взметнулся над ванной, отплевываясь и кашляя. Черт возьми, не хватало заснуть и утонуть в первый день приезда!
Вода успела остыть. Встав под душ, я отодрал мочалкой закисшую на коже пену, накинул халат, вышел в комнату. Лида и Астра ушли. Край одеяла откинут, подушки взбиты, заправленная постель сияет свежестью и чистотой. Если бы не сосущее желудок чувство голода, с каким удовольствием я бы сейчас свалился на эту крахмальную простыню, на эту белоснежную подушку, накинул на себя чудесное пуховое одеяло и продрых часов, эдак, двенадцать, не распаковывая вещи!
Кстати, где они, мои вещи?
Сморщенный пустой баул валялся в углу прихожей. Сначала в голову сунулась глупая мысль о том, что меня ограбили, но я вовремя вспомнил, где нахожусь и открыл гардероб. Костюм и рубашки деловитая Лида развесила на плечиках, джинсы, свитера и белье разложила на полках. Испытывая смутную неловкость, я закрыл шкаф. Сервис - высший класс. Ничего особенного в моих вещах нет, но все же неприятно, когда их запросто перемещают вот так, без спроса.
На прикроватной тумбочке стоял старый кнопочный телефон с тремя узкими бумажными полосками под пластиком. "Горничная, повар, шофер" - значилось рядом с кнопками. Возле телефона аккуратно сложена стопка моих книг. Не знаю, зачем я их привез. Обычно я не люблю дарить свои сочинения. Это как бы обязывает человека их прочитать и выдать порцию скучных вымученных похвал. Сейчас они служили неким подобием верительных грамот, удостоверением того, что я тот, за кого себя выдаю. Ведь людям свойственно рядится в чужую одежду, и рассказывать о себе странные вещи.
Часы, которые я оставил на тумбочке, показывали начало восьмого. До ужина почти час. Господи, до чего же я голодный. Может, спуститься в столовую и начать с холодных закусок? Нет, это как-то некомильфо, что обо мне подумает общество? Право на подобную легкую бесцеремонность дает только знакомство, пускай даже поверхностное. Лучше позвонить на кухню и попросить кружку свежего горячего какао.
В животе громко заурчало.
- Потерпи, - строго сказал я и нажал кнопку с цифрой два.
Симочка откликнулась мгновенно. Выслушав просьбу, она пообещала исполнить ее через пять минут. Я положил трубку и только тут сообразил, что не уточнил: какао принесут в номер, или мне нужно спуститься за ним самому?
В дверь постучали. Жалея, что не заперся, я громко крикнул:
- Входите, открыто!
Дверь приоткрылась. Я автоматически глянул вниз, ожидая появления гибкого дымчатого существа с пушистым хвостом, но вместо него увидел пару отлично начищенных туфель и траурные похоронные брюки. Выше находился такой же черный похоронный пиджак, под ним - белая рубашка с пестрым галстуком-бабочкой, а над ним - сухое обветренное лицо с узкой полоской рта, крючковатым носом и цепким беспокойным взглядом.
- Сосед, - представился визитер, протягивая мне смуглую сухую ладошку. - Надеюсь, не обеспокоил?
- Нисколько, - ответил я, покривив душой. - Очень рад.
Смуглые пальцы царапнули мою ладонь
- Добрались благополучно?
- Слава богу.
- Повезло. Я все время жду, когда кто-нибудь свалится в пропасть вместе с этой проклятой гориллой.
Я не нашелся, что ответить и ограничился неопределенным покашливанием. Закашлял и сосед. Я хотел постучать его по спине, но тут сообразил, что это не старческий кашель, а смех, причем, довольно злорадный. Не знаю, что он представлял в этот момент, наверное, как машина, перевернувшись, слетает с каменного карниза и, ударившись о выступ, взрывается столбом огня и дыма.
Я слегка нахмурился. Вправду смешно.
Откашлявшись, сосед продолжил допрос.
- Смею спросить, вы к нам надолго?
- На три недели. А вы?
- А я тут живу.
- О! - сказал я, не сразу сообразив, что ответить. - То есть, вы здесь работаете?
Сосед рассердился.
- Молодой человек, вы плохо слышите? Я здесь живу! Снимаю номер!
- Понятно. Наверное, это дорого?
- Ничего, я могу себе это позволить, - сказал он самодовольно.
На вид соседу было лет шестьдесят, хотя в бойкости и живости он не уступал пионеру - эдакий сердитый хохлатый воробей с задранными плечами. Был он сухонький, юркий, беспокойный и подвижный, как ртуть. Разговаривая, сосед постоянно перемещался по комнате, разглядывая вещи. Потрогал одеяло, пощупал простыню, перебрал книжки на столике, не обратив внимания на фотографию автора.
- Вы, что, читаете эту современную муру? - спросил он, небрежно швыряя последнюю книгу на кровать.
- Иногда. А вы нет?
- Еще чего! - фыркнул визитер. - Поощрять вырубку леса ради обыкновенного литературного мусора! Потомки скажут нам "спасибо" за жизнь в противогазе! А вам, небось, нравится этот бред?
- Как вы можете судить, если не читали?
- Не обязательно глотать дерьмо, чтобы понять, что оно несъедобное.
Перед глазами как живая встала мамочка, сидящая в постели с моей развернутой книгой в руках. Она азартно работала красным карандашом, подчеркивая вульгаризмы и безграмотные обороты, а внизу каждой страницы плавала жирная двойка. Я стиснул зубы и отвернулся к окну.
Сосед потрогал ноутбук на столике, раскрыл и закрыл крышку.
- Между прочим, интернета здесь нет, - сказал он злорадно.
- Между прочим, я знаю.
В дверь постучали. Не дожидаясь разрешения, в комнату вошла Лида с большой дымящейся кружкой в руке и вазочкой крекеров форме рыбок. Метнув быстрый взгляд на соседа, она подошла к компьютерному столику и аккуратно пристроила кружку на коврик для мыши.
- Симочка сказала, что вы, наверное, голодный, - объяснила она, ставя рядом вазочку с крекерами. - Вы уж потерпите, у нас будет отличный ужин.
- Я потерплю, - пообещал я. - Спасибо, что распаковали сумку.
- Так это моя работа, - ответила она, направляясь к двери.
- Лида! - Она остановилась. - Мне бы хотелось отгладить свои вещи. Как это сделать?
- Просто скажите, и все, - ответила она. - Давайте я сейчас поглажу то, что вы наденете вечером, а остальное - завтра. Хорошо?
Я уже знал особенности здешнего вечернего моциона, поэтому вручил ей свой лучший черный костюм и лавсановую рубашку с манжетами. Она сделала милый маленький книксен и удалилась. Я взял кружку, принюхался к ванильному дымку и сделал пробный глоток. Густой шоколадный вкус, жирные сливки и точно отмеренное количество сахара. Божественно.
- Вертихвостка, - сказал визитер, выждав, когда закроется дверь и горничная отойдет на приличное расстояние. - Не очень-то вы ей доверяйте. Оглянуться не успеете, как начнете алименты платить.
- Да? - вяло сказал я.
- Да. Она на всех мужиков кидается. Меня терпеть не может, потому что я ее сразу отшил. Мне проблемы с ее мужем не нужны.
- А кто у нас муж? - спросил я, покусывая хрустящий солоноватый крекер.
- Как, кто? - удивился сосед. - Горилла! Он вас из аэропорта вез!
Он влез в вазочку всей пятерней и, набрав полную горсть рыбок, кинул их в рот.
На этот раз я удивился так сильно, что даже кружку опустил. Представить рядом с уродом Кинг-Конгом статуэтку с каминной полки не так-то просто. Красавица и чудовище. Хотя, собственно, почему бы и нет? Некоторым женщинам нравятся примитивные брутальные самцы с неразвитым мозгом и зашкаливающей потенцией!
- Странная пара, - сказал я осторожно. - Никогда бы не подумал, что они женаты.
- Оба извращенцы - сообщил сосед с набитым ртом. - Он ее лупит, а ей это нравится.
- С чего вы взяли?
- Сам видел. Шея в синяках, будто ее душили. Она косыночкой прикрылась, но шило в мешке не утаишь. И на ногах синячища с медный пятак.
- Где это вы ее ноги видели? - ехидно поинтересовался я.
- Говорю же, она меня клеила. В ночной рубашке.
Я промолчал.
- Они тут все друг с другом повязаны, - продолжал обличать сосед. - "Семейное предприятие"! Ха! Никакое оно не семейное, а самая настоящая банда! Круговая порука! Про хозяйку слышали? - Он вцепился в меня сердитым взглядом. Я был вынужден кивнуть. - Ухайдокала мужика, как пить дать! Трос не выдержал, как же... А где этот трос ночевал? Дома ночевал, рядом с любимой супругой! Тогда и подпилила. Жуткая женщина. Думаете, это она из-за ревности? Как бы ни так! Деньги, мой милый, деньги! Слышали, какую страховку она выбила из этого макрофильма, микрофильма...
- "Метрофильма", - поправил я.
Он сердито отмахнулся.
- Плевать! Полмиллиона долларов!
- Откуда вы знаете?
- А где она, по-вашему, денежки хранит? Под кроватью? В тумбочке? В моем банке она их хранит! Мозги у нее на месте, ничего не скажешь.
- Вы банкир? - спросил я.
Он гордо выпрямился.
- Владелец банка.
- Это не одно и то же?
- Ну, специального экономического образования у меня нет, - признался он. - Зато я умею подбирать команду. Так что, если хотите перевести деньги или открыть счет... - Он закопошился во внутреннем кармане и вытащил кремовую с золотом визитку. - Вот.
- Нет, не хочу, - сказал я, не притрагиваясь к обрезку картона. - У вас не соблюдают банковскую тайну.
- Молодой человек... Чудовищная неблагодарность... Я хотел предупредить... Черт с вами, живите, как хотите! - подвел итог сосед и хлопнул дверью. Тут же сунул голову обратно и крикнул: - И попрошу мне не звонить!
Дверь снова хлопнула. Одним прыжком подобравшись к замку, я повернул ключ и облегченно вздохнул. Никому не открою. Ни психам, ни нормальным. До ужина хочу побыть в блаженном одиночестве.
Взяв кружку, я подошел к окну. Окончательно стемнело, но возле озера работал небольшой прожектор. В желтом пятне света кружила и выписывала пируэты женская фигурка в облегающем трико и вязаной шапочке. Коньки чертили на льду зигзаги, круги и овалы. Наблюдая за одиноким танцем, я, не спеша, допил какао.
***************
Больше всего я боялся появиться в столовой последним.
Я не люблю находиться в центре внимания. Хотя костюм сидел на мне отлично и выглядел я высшей степени импозантно, как говорит Мариванна, вниз я сошел за пятнадцать минут до ужина. Нервно втянул носом обольстительные ароматы, оглядел стол, на котором дымились две небольшие супницы и стояли бокалы разной высоты и толщины. Деловитая Лида расставляла на тумбочках новые блюда, а также раскладывала серебряные приборы с благородной чернью. Приподняв колпаки, я обнаружил нежную розовую буженину, копченую грудинку, масло в рифленых шариках, несколько сортов сыра, соленые пикули, томаты и овощной салат. На горячее предлагалось мясное рагу восхитительного вида, бульон и овощной суп. На гарнир - спагетти с томатным соусом и чесноком и крупно нарезанный картофель-фри с хрустящей корочкой. Рот наполнился слюной, как у павловской собаки.
С потемневшего от времени буфета сверкали победными залпами зеркала, серебряные приборы, хрустальные кубки, фарфор и батареи бутылок. Налив себе немного виски, я уселся в кресло возле окна и начал цедить его неторопливыми маленькими глотками, мысленно репетируя первые улыбки и рукопожатия. За стеной слышалось постукивание биллиардных шаров. Хлопнула дверь наверху, торопливо простучали каблучки и в воздухе пронесся высокий голосок говорящей куклы:
- Гарик, мальчик мой, мы опоздаем!
Снова хлопнула дверь, послышалось невнятное мужское бормотание.
- Давай я поправлю, - сказал игрушечный женский голос уже ближе, с лестницы. - Какой ты неловкий!
- Нет, так уже давно не завязывают, - поправил сам себя кукольный голос. - Давай лучше я.
- Я сама!
Я успел запутаться в голосах, когда они, наконец, вошли: две совершенно одинаковые фарфоровые пастушки в вечерних платьях и высокий нескладный мальчик в смокинге лет сорока.
Я верю в теорию, что каждый из нас всю жизнь пребывает в одном возрасте, к которому нас тянет, как железные опилки к магниту. Мой одноклассник Алик так на всю жизнь и останется шестнадцатилетним, и несоответствие этого возраста его теперешнему с каждым годом представляет все более грустное зрелище. Я в двенадцать лет уже был зрелым рассудочным пятидесятилетним мужем. Остаюсь им и сейчас, несмотря на то, что еще не успел отпраздновать свое сорокалетие. Полагаю, когда мне стукнет шестьдесят, мои ровесницы будут говорить: "Ах, он так очаровательно наивен"! По этой же теории Мариванне сейчас не меньше сорока пяти, несмотря на вечные диеты, посещения косметологов и погоню за ускользающей юностью. Наверное, поэтому смотреть на ее молодые прелести мне иногда неловко, словно это чужое тело, взятое напрокат. Ей двадцать восемь, и ходит и ведет она себя как женщина, мечтающая, чтобы ей дали не больше двадцати семи.
Сорокалетние мужчины, как двуликий Янус, одновременно устремлены и в старость и в молодость, в зависимости от окружения. Глядя, как вошедший с виноватой улыбкой сутулит плечи, чтобы две фарфоровые пастушки могли дотянуться до его галстука, я подумал, что его удел вечно оставаться мальчиком. Любимым, балованным, не имеющим собственного голоса. Увидев меня, он робко улыбнулся и сделал попытку пожать плечами.
- Гарик, стой смирно! - велела пастушка справа.
- Мама, мы не одни, - прогудел он, изо всех сил стараясь говорить тихо.
Они обернулись одновременно, и у меня закружилась голова. Не понимаю, почему родители так любят одинаково одевать близнецов. Стремление идентифицировать ребенка, сделать его неповторимым кажется мне более естественным. Тем более, когда дети вырастают и становятся взрослыми людьми.
Очаровательные старушки считали иначе. Они сами выбрали одинаковые голубые платья из набивной тафты с жесткими рукавами-пуфиками, открытой шеей и юбкой до щиколоток, из-под которой мелькали одинаковые голубые башмачки. У них были одинаковые розовые кукольные личики, похожие на потрескавшуюся глазурь, одинаково ласковые улыбки, одинаково закрученные пепельные кудряшки, а голубые глазки блестели одинаково задорно. Жемчужные ожерелья обвивали худенькие морщинистые шейки, на маленьких ручках-лапках сверкали совершенно одинаковые кольца: обручальное и бриллиантовое, надетое поверх него. Глядя на два зеркальных отражения, я почувствовал легкое подташнивание, будто меня укачало.
- Роман, - сказал я, поднимаясь с кресла и напяливая на физиономию приветливую улыбку. - Спасибо.
- Вы здесь впервые?
- Да. Мне посоветовал приятель. Он отдыхал здесь летом, и ему очень понравилось.
- Наверное, летом здесь тоже неплохо. Хотя мы обычно приезжаем зимой. Как добрались?
- Слава богу, без происшествий.
- Да, дорога тут не для слабонервных, - признал новый знакомый. - Но в остальном - сервис выше всяческих похвал. Как первые впечатления? Вам тут нравится?
- Даже очень.
- Мы приезжаем сюда третий год подряд, - сказала пастушка справа. - С самого открытия. Галочка не хотела ехать, но я настояла. И, слава богу, иначе неизвестно, чем бы дело кончилось.
Пастушки обменялись воинственными взглядами, одновременно взглянув и на Игоря. Мальчик почему-то покраснел и потупился.
- Это ты не хотела ехать, а я настояла, - отбрила пастушка слева. - Вспомни, как ты носилась с этой глупой затеей уехать в Ашрам и заняться йогой!
- Вообще-то приглашение пришло мне, - смиренно напомнил Игорь. - А вы присоединились позже.
- Дорогой мой, ты как ребенок, - снисходительно сказала пастушка слева. - Разве тебе можно доверять ответственные решения? Помнишь, как ты чуть не утонул в том ужасном круизе?
- Не помню, - пробормотал он и, махнув рукой в разные стороны, представил. - Галина, моя тетя. Алина, моя мама.
Мы молча раскланялись. Не представляю, как он их различает, наверное, голос крови.
- Галина...простите, как по отчеству? - спросил я с улыбкой и промахнулся. Голубые глазки льдисто сверкнули.
- Мы не любим, когда нас называют по отчеству. Правда, Алечка?