Когда Алех проснулся, в окно било ослепительное солнце. Он привычным жестом пошарил рукой, чтобы найти Мари, но ее в постели не было.
- Мари, - позвал он. - Ты где?
Через несколько секунд она, с копной развевающихся каштановых волос и тонкой талией, туго перетянутой пояском халатика, впорхнула в комнату. Алех широко улыбнулся.
- Кофе? - спросила она.
- Нет, ляг, полежи со мной.
Он с удовольствием ощутил ее прохладное свежее тело рядом со своим еще не полностью отошедшим ото сна.
- Сколько времени? - спросил он.
- За полдень, - ответила Мари. - Ты долго работал? Что-нибудь получилось?
- Да, - ответил Алех, и его лицо осветилось.
Он сел на кровати, повернулся к Мари и, излучая счастье, произнес:
- Представляешь, он работает. Всего за какие-то полчаса пластырь сделал полный биохимический анализ моего организма. И сделал правильно. Я сравнил его с лабораторным анализом. Ну что ты молчишь? Ты же понимаешь что это значит.
Мари, конечно, понимала. Обычно полный анализ биохимии человека занимал несколько недель и состоял из длинной череды лабораторных тестов. Их результатом была индивидуальная биохимическая карта, которая затем сопоставлялась с идеалом, разработанным для данного пола, возраста и типа активности. Отклонения индивидуальной карты от идеальной транслировались в пищевые добавки, которые человек принимал, чтобы улучшить свою биохимию. С тех пор, как идеальные карты были разработаны, и люди стали регулярно тестироваться, средняя продолжительность жизни возрасла лет на десять. Пластырь Алеха сулил ее дальнейшее увеличение, превращая процесс стремления к биохимическому идеалу из дискретного в непрерывный.
Мари обхватила Алеха за талию.
- Понимаю, как же я могу не понимать. Ты у меня молодец. - И слегка нахмурившись добавила. - А я глупая. Все мои крысы передохли. Надо бы съездить в Институт за новой партией.
Алех взглянул на нее все тем же счастливым взглядом, и Мари ощутила как его счастье передается ей.
- Знаешь, - сказал он, - давай ты съездишь в Институт завтра, а сегодня мы навестим деда.
- Конечно, - согласилась она, уже заразившись счастьем своего мужа.
2.
Аркус полулежал в своем кресле и наслаждался послеобеденным отдыхом. В последние недели он все больше и больше времени проводил в полудреме. Это было легкое и приятное состояние. Перед ним проплывали образы событий, к которым он каким-то неведомым ему образом был причастен, и людей, которых, как ему представлялось, он знал. Эти образы были воздушными, будто бы сотканными из кружев, и Аркусу казалось, что это не сами люди и события, а их сущности, которые определили свои эпохи и теперь навсегда останутся в памяти поколений.
Он нажал кнопку с надписью "внешние ворота" на подлокотнике своего кресла и поднял глаза на экран, висящий на стене. На него, широко улыбаясь, смотрели Алех и Мари.
- Дед, открывай, - донесся веселый голос Алеха, - мы уже устали звонить.
Лицо Аркуса просветлело, и сон его мгновенно пропал. Он нажал кнопку "открыть", и машина Алеха бесшумно вкатилась во внутренний дворик.
- Что пожаловали? - спросил Аркус, когда Алех и Мари удобно устроились на креслах перед ним.
- Я такую штуку изобрел, - выпалил Алех, - пластырь для биохимического тестирования. Он выгребает всю твою информацию за какие-то полчаса. Ты представляешь, дед, впервые люди - все люди - смогут стать биологочески идеальными.
Аркус почувствовал, что порыв Алеха передается ему, и от его глаз во все стороны побежали лучики радостных морщинок. Аркус встал, прошелся по комнате и снова сел в свое кресло, спинка которого к тому времени стала вертикальной. Он одобрительно посмотрел на Алеха, потом перевел глаза на Мари. На мгновение ей показалось, что это Алех, но не ее Алех, а какой-то новый, неведомый пока ей, который вдруг стал на много лет старше.
- Здорово, - сказал Аркус, снова переведя взгляд на Алеха. - Здорово, - повторил он и после долгой паузы добавил. - Но так было не всегда.
- Что так? Что не всегда? - не понял Алех.
Аркус не отвечал. Он смотрел то на Алеха, то на Мари, и тем казалось, что свет, излучаемый его глазами приобретает удивительный объем и глубину.
Пауза затягивалась. Алех повторил свой вопрос. Аркус поерзал в своем кресле и сел прямо, как садятся очень старые люди, помедлил еще и затем начал.
- Твое изобретение призвано служить всем людям. Это восхитительно, потому что таких изобретений в истории человечества было очень немного. Гораздо чаще продукты ума использовались одной группой людей, чтобы возвыситься по отношению к другим людям. Это замедляло человечество на его пути к счастью.
- Счастью? - не поняла Мари, - причем тут счастье?
- Я сказал счастью, - продолжил Аркус, - потому что люди не вредят себе со- знательно. Их помыслы всегда направлены на изменение чего-то от худшего к лучшему. Результаты их действий постепенно накапливаются и в какой-то момент осо- знаются как счастье.
Алех и Мари смотрели на Аркуса с восхищенным недоумением. Он попытался встать, но сел опять, и тут Алех понял как его дед сдал со времени их последней встречи.
- Люди пытались определить счастье с незапямятных времен, - произнес Аркус, глядя перед собой, - но из этих определений не составить руководства как стать счастливым, потому что значение отдельных составляющих счастья сильно различается для разных людей. Скажем, одному важно поклонение окружающих, а другой ищет уединения и общения с природой.
Алех и Мари переглянулись. Они ощутили себя перед завесой, которая вот-вот должна приоткрыться. А Аркус говорил, казалось, для себя:
- Единственное, чем можно определить близость к счастью, так это отсутствием элементов, которые делают человека несчастным. Эти элементы всем хорошо известны: голод, болезнь, смерть близких. Люди осознали эти составляющие несчастья очень давно, и вся история человечества - это просто работа по их устранению.
Аркус поднял глаза на Мари, и его глаза были серьезны.
- Я вам расскажу эту историю, и вы поймете что надо для счастья. Впрочем, - он едва заметно улыбнулся и бросил быстрый взгляд на Алеха, - вы же приехали ко мне, чтобы поделиться своим счастьем. Ну, да это неважно.
3.
- Моя история начинается десять или двадцать тысяч лет назад, - задумчиво начал Аркус. - К тому времени пути людей и их предков обезьян уже достаточно разошлись. Способность мыслить, отличающая людей от обезьян, требовала от людей энергии, которая обезьянам не нужна. Эта энергия с необходимостью должна была извлекаться из более калорийной пищи. Название этой пище - мясо. И человек стал хищником, а его главное занятие в ту эпоху мы теперь называем охотой.
Аркус взглянул в напряженно вопрошающие глаза Мари и Алеха и продолжил:
- Переход к животной пище, которую давала охота, от растительной пищи
обезьян был первым неосознаным шагом людей к счастью.
- Почему? - не удержалась Мари.
- Более калорийная пища означала немного меньшую детскую смертность и немного бСльшую среднюю продолжительность жизни. Так люди встали на путь устранения факторов своих несчастий. И заметь, - Аркус бросил быстрый взгляд на Мари, - именно в этот период человек впервые стал биологически доминирующим видом на суше. Конечно, тогда люди не осознавали этого.
- Такое состояние продолжалось несколько тысячелетий, но оно должно было рано или поздно закончиться.
И тут Аркуса перебил Алех:
- Почему? Допустим, дед, ты прав, и люди превратились из собирателей в охотников, потому что охота жирнее кормит, но почему бы им не продолжать охотиться? Конечно, тут нужен баланс с внешней средой, и численность людей, охотящихся на данной территории, всегда ограничена, но чем такой баланс плох?
Аркус ласково посмотрел на Алеха:
- Вполне возможно ты прав, и скорее всего были племена, которые сосуществовали в балансе с окружающим их миром в течении долгого времени. Но ведь сам этот мир не статичен. Он изменяется. И изменение внешних условий волне могло привести к уменьшению поголовья животных, на которых люди охотились. Такие изменения во внешней среде, безусловно, происходили, и вымершие мамонты тому хороший пример. Какова будет реакция наших подопытных, - Аркус слегка улыбнулся, - людей на подобные изменения?
Мари прореагировала первой:
- Голод и повышенная смертность.
- И ощущение несчастья, - добавил Аркус, улыбаясь шире. - А что делает человек, когда он чувствует себя несчастным? Он пытается что-то изменить в себе или вокруг себя.
Аркус встал.
- Это важный момент, - продекламировал он. - Поставьте себя на место этих людей. Охота все хуже, племя вымирает. Можно двинуться на поиски лучших мест, но ведь место, где живет наше племя, и было выбрано, потому что оно лучшее. Люди, естественно, переходят на подножный корм, и те, кто раньше охотился, начинают копать коренья и собирать семена.
- Обратно к обезьянам? - съехидничал Алех.
- Напротив, от обезьян, - отозвался Аркус.
Он стоял на фоне широкого окна, и его сухая фигура казалась высеченой из белесого полупрозрачного мрамора.
- Разве мы не сказали в самом начале, что людей от обезьян отличает не только желание есть мясо, но еще и более развитый интеллект. - Аркус перевел взгляд с Алеха на Мари. - А интеллект включает в себя наблюдательность и способность анализировать увиденное.
Он вдруг посерьезнел.
- Никто не знает когда и где это впервые произошло, но, очевидно, люди заметили, что семена, принесенные из леса и случайно обороненные возле жилищ, через некоторое время произрастают и производят точно такие же съедобные семена. Пожалуй, потребовалось не одно поколение, чтобы осознать, что имеет смысл нарочно бросать принесенные семена рядом со своим жильем, чтобы потом не искать их в лесу.
Алех смотрел на деда как завороженный.
- Сельское хозяйство? - спросил он.
- Конечно, - тихо ответил Аркус.
4.
- Я не совсем поняла логику, - медленно произнесла Мари, и ее черты стали жестче. - Вы что ли хотите сказать, что фермеры счастливее охотников? А как же любовь?
Аркус пересек комнату и опустился в свое кресло:
- Да, хочу, девочка. Но начну я с любви, хотя мне и придется забежать вперед. Ты биолог и хорошо знаешь, что стремление к размножению заложено природой во
все живое на самом глубоком биохимическом уровне. Природа позаботилась о нас, вложив в нас обромной силы гормоны, которые в нужный момент вступают в действие. Если я стану разглагольствовать о любви между твоими крысами, ты будешь смеяться и правильно сделаешь. Однако принципиальная мотивировка любви - продолжение своего рода - у крыс и людей одинакова, только у людей она, конечно, несоизмеримо сложнее и идет большей частью через мозг.
Мари попыталась возразить, но Аркус быстрым жестом остановил ее.
- Я все знаю. Ты сейчас скажешь, что мир немыслим без любви, и все хорошее
в людях - это и есть любовь, и вообще мы стали людьми только потому, что способны любить. С такой расширительной интерпретацией трудно спорить, но скажи, - хитро прищурился он, - кто самые знаменитые любовники в истории
человечества?
- Это экзамен? - недовольно подняла бровь Мари. - Конечно, Ромео и Джульетта. А что?
- А то, что их история была написана более пятисот лет назад. Значит ли это, что люди больше не любят друг друга? Конечно, нет. Любовь была и будет. Просто
Шекспир настолько талантливо рассказал историю Ромео и Джульетты, что мы ее до сих пор помним. И эта неизменность любви делает ее фоном для счастья и, безусловно, одной из главных его составляющих.
- Говорят, - продолжил Аркус, глядя в потолок и как будто что-то припоминая, - что с милым и в шалаше рай. Переехала бы ты с Алехом в шалаш из своего сверкающего нового дома с его двумя современными, прекрасно оборудованными лабораториями? Отвечать не надо, - улыбнулся он. - Любовь, она меньше чем счастье, хотя часто маскируется под счастье и ошибочно принимается за него. Это иллюзия. К сожалению.
Аркус замолчал. Он покачал головой, как бы подвергая сомнению только что сказанное, пожевал губами, пробуя свои слова на вкус, потом откинулся назад в кресле и, скрестив руки на затылке, задумчиво произнес:
- Нелегкая эта тема. Я лучше продолжу свой рассказ про фермеров и охотников. Давайте перенесемся в эпоху, когда сосуществовали фермерские хозяйства и охотничьи племена. Я предлагаю на время забыть о разнице в их образе жизни и поразмышлять об одной единственной цифре: количестве пищи, производимой средним фермером и добываемой средним охотником, скажем, за год. Пища служила мерилом богатства в ту эпоху, потому что люди часто голодали, и пища легко обменивалась на все остальное. Так вот, средний фермер производил существенно больше пищи, чем средний охотник.
- А теперь представьте себе охотников, которые регулярно навещают фермеров, чтобы обменять свою добычу на их продукты земледелия. Охотники непременно заметят, что фермерские дети здоровее, и что жизнь у фермеров более устроенная. Как поступят охотники, осмыслив увиденное?
- Они сделаются фермерами, - ответил Алех, разгадав ход мыслей своего деда.
- Конечно, - кивнул головой Аркус. - И охотничьи племена постепенно вымерли. А фермерство тихо и мирно победило.
5.
- Хотя, - протянул Аркус, - процесс перехода к фермерству, скорее всего, не был таким уж мирным, и можно легко себе представить, что охотничьи племена, будучи более агрессивными и лучше вооруженными, совершали набеги на фермерские поселения. Главной добычей охотников была пища.
- Но ведь фермеры должны были обороняться, - заметил Алех.
- Они, конечно, оборонялись, - продолжил Аркус, - но сейчас дело не в этом. Эти микровойны на заре истории человечества дают ключ к пониманию сути тех сотен и тысяч войн, которые произошли после. Война - это механизм принудительного перераспределения либо уже созданного богатства либо потенциала для его создания. Сторона, у которой богатство отбирается, естественно, сопротивляется, и богатство обоих воюющих сторон уничтожается в процессе войны. Победитель же всегда надеется, что его потери временны и вскоре будут восполнены богатством побежденного. При этом людские потери, конечно же, неизбежны, поэтому война - это всегда источник несчастья.
Аркус замолк.
- Ты противоречишь себе, дед, - заметил Алех. Согласно твоему исходному тезису, история - это искоренение элементов несчастья. Если же войны - это источник несчастья, то их вообще не должно существовать.
- Ты был бы прав, - ответил Аркус, и озорные искорки замелькали в его глазах, - если бы жизнь человека ценилась больше, чем все остальное. Я буду циничен и скажу, что это не так. Жизнь каждого из нас имеет свою конечную цену для нашего общества. Эту цену легко определить: она равна сумме богатства, которым мы обладаем сейчас, и богатства, которое мы способны создать до нашей предполагаемой естественной смерти. Так что вы, - Аркус бросил хитрый взгляд на Алеха и Мари, - стСите гораздо больше меня.
Он улыбнулся, а потом уже серьезно продолжил:
- Так вот, как только стоимость каждого воина, затраты на войну и богатство, захваченное в случае победы, определены, вопрос воевать или нет становится чисто арифметическим. К сожалению, такая арифметика частенько указывает на
целесообразность войны.
Аркус склонил голову на грудь и замолчал. Мари и Алех тоже молчали. Аркус посмотрел на них, подмигнул обоим и продолжил:
- К счастью, торжество победителя всегда временно. Наши охотники рано или поздно съедят весь фермерский урожай и, поскольку охота их уже не кормит, будут вынуждены пойти на следующий набег. На этот раз фермеры подготовятся лучше, и охотники понесут бСльшие потери и захватят меньше добычи. Мы знаем, что после многих набегов и войн весы склонились на сторону фермерства, просто потому, что оно экономически намного эффективнее, чем охота.
6.
Аркус встал.
- У меня пересохло во рту, - сказал он. - Мы сейчас чего-нибудь попьем, но вначале я вам расскажу об одном изобретении, которое навсегда утвердило победу фермерства нас охотой. Имя ему: колесо. Заметьте, колесо как средство производства не существует в природе, и изобрести его, а тем более заставить работать на себя очень непросто. Влияние же колеса на развитие цивилизации огромно. Его можно прочувствовать, сравнив европейскую и американскую цивилизации времен Колумба. На американском континенте не было колеса, и в результате все культуры там едва ли сравнимы с европейской и азиатской античностью.
- Колесо означает оседлый образ жизни, - продолжил Аркус, - оно означает дороги, торговлю и культурный обмен между фермерскими поселениями. Но главное, оно настолько увеличило производительность труда фермеров, что охота как средство существования навсегда осталась в прошлом.
Аркус направился на кухню, и Алех с Мари последовали за ним. Они расселись со стаканами свежевыдавленного апельсинового сока вокруг овального стола, и Мари сказала:
- Ну хорошо, Аркус, фермерство победило. И все же я снова задам тебе мой
прежний вопрос: почему фермеры счастливее охотников?
Аркус взглянул на нее с улыбкой:
- Видишь ли, счастье нельзя определить через набор неких элементов, скажем, дом, семья, признание коллег. Кому-то они нужны, кому-то нет. Однако можно точно сказать что приносит людям несчастье: голод, разрушение очага, смерть любимых. Никакой образ жизни не может полностью предотвратить несчастье, но при одних общественных системах оно более вероятно чем при других. При фермерском стиле жизни люди стали есть сытнее, жить дольше и комфортнее, а кроме того, появилось множество видов человеческой деятельности, которые нельзя себе представить в полуголодном охотничьем обществе.
- Количество пищи, производимое средним фермером, позволило освободить целые группы людей от работы в поле, и эти люди создали институты, которые существуют и поныне: государство с его аппаратом чиновников, регулярную армию, религию, науку. Все эти люди живут на избыток пищи, производимой фермерами. И, конечно, в идеале, нововозникшие институты призваны защищать фермера - их едиственного кормильца - и способствовать его благоденствию.
- Интересно, - задумчиво произнес Алех, потягивая сок, - Эти институты существовали во всех странах, которые мы проходили по истории - в древнем Египте, Вавилоне, Греции, Риме - и везде они стояли над фермером, который только и кормил их. Как такое возможно?
- А ничего другого и преставить себе нельзя, - ответил Аркус. - Фермер отдаст
излишек своего урожая любому, кто сильнее его и пообещает его защищать. Вожди и старейшины были всегда. Как только содержание регулярной армии стало обществу по карману, ее задачами становятся как защита фермеров от внешних врагов, так и изъятие излишков их труда в пользу сильных мира сего. И в этом нет ничего плохого: баланс поддерживался во всех странах на протяжении тысячелетий.
7.
Аркус отхлебнул свой сок и продолжил:
- Ты, Алех, зря волнуешься за фермеров. Они были не самыми обездоленными в древнем мире. На низшей ступеньке общества стояли рабы. Рабство - это явление с удивительно простой экономикой. Как только средний неквалифицированный работник способен произвести больше, чем необходимо для поддержания его собственной жизни, рабство становится экономически оправданным. В каком-то смысле желание людей жить лучше и их непоколебимое стремление к счастью и являются настоящими причинами рабства.
Аркус вздохнул и покачал головой.
- На рабстве и стоял древний мир. С другой стороны, освободи ты раба и сделай его владельцем своего продукта, он начнет производить больше, потому что теперь его благосостояние будет напрямую зависеть от результатов его труда. Люди, конечно, со временем поняли это, но дилемма рабство-свобода еще долго резонировала в человеческом обществе.
- Не надоело? - спросил Аркус у Алеха и Мари, которые тихо сидели, переваривая услышанное.
- Нет, продолжай, дед, - ответил Алех.
- Хорошо. Мы подходим к концу истории древнего мира. Она продолжалась более трех тысяч лет и была богата событиями. Одни страны возникали, другие нисходили в небытие. Но для нас это неважно, поскольку все стояло на фермерстве и рабстве. В конце древней истории возвысился Рим. Хотя римляне и не были первыми, кто осознал, что в обществе происходят циклические процессы, которым полезно придать целесообразную для общества форму и эту форму узаконить, римские законы оказались самыми эффективными. Они дали Риму то преимущество над соседями, которое, подкрепленное военными победами, и способствовало успеху Рима. В конце же концов, как мы знаем, Рим пал, потому что фермеры и рабы оказались неспособны прокормить все возрастающие аппетиты огромной империи.
8.
Аркус замолк. Солнце начало клониться к закату, окрашивая белесые стены комнаты в золото. Мари и Алех молчали. Им не хотелось уходить.
- Давайте я начну готовить ужин, - обратилась Мари к Аркусу, - а вы продолжайте.
- Хорошо, - спокойно ответил тот. - За тысячелетие, следующее за падением Рима, ничего достойного нашего внимания не произошло. Фермеры пахали землю, короли воевали, переделивая созданное фермерами, возникло мусульманство, арабы захватили северную Африку и Испанию, потом откатились назад, монголы завоевали Русь, Среднюю Азию и Китай. И тем не менее это смутное время не пропало даром. Совершенствовались древние ремесла, возникали новые, мир расширялся, и пришла пора осмыслить его заново. Это сделала эпоха Возрождения.
Аркус встрепенулся. Мари, стоя между плитой и холодильником, удивленно
взглянула на него. Он радостно продолжил:
- Я хочу вам рассказать о человеке, который сделал для нас с вами, наверное, столько же, сколько изобретатель колеса. Его имя: Леонардо да Винчи. Важны не его художественные шедевры и не инженерные находки - кстати, вы знаете, что это Леонардо изобрел велосипед? - а его философия. Он был первым, во всяком случае насколько дошло до нас, кто провозгласил, что мир познаваем. Это самое важное открытие за всю историю науки. И мир познаваем через его наблюдение, через эксперимент и через сознательное воспроизведение естественных процессов. А как только мы сумели их воспроизвести, уже несложно сообразить как заставить их работать на себя. С Леонардо началась современная наука.
9.
- Постой, дед, - перебил Аркуса Алех, - а как же религия? Ведь все, о чем ты
говоришь, происходило под религиозной крышей. Леонардо, несомненно, был
верующим.
- Конечно, Алех, история религии неотделима от истории человечества. Мир изведал множество религий, большинство из которых сейчас уже мертвы, и нам, наверное, бессмысленно о них вспоминать. Причина же возникновения всех религий одна и та же. Вообрази человека во враждебном ему мире. Механизмы внешних явлений, которые зачастую приносят ему несчастья, неясны. Человеческое естество же требует уменьшения несчастий. И ему на помощь приходит религия. Она предлагает картину или модель мира и определяет правила поведения в ней.
Алех внимательно слушал, а Аркус продолжал:
- Религиозные модели, в отличие от научных, по сути своей догматичны; они основаны на вере и не нуждаются в экспериментальной проверке своих положений. Поскольку механизм фальсификации религиозных моделей мира отсутствует, множество различных, внутренне непротивиречивых моделей могут сосуществовать. Давай поговорм о четырех: индуизме, буддизме, исламе и христианстве, которые со временем достигли статуса мировых религий.
- Мир для индуиста - это драма, а люди - актеры в ней. Как только ты принял эту модель, серьезное отношение к жизни становится невозможным, а работа по ее улучшению ненужной. Действительно, какой смысл сейчас напрягаться, если в следующей жизни - а тебя их великое множество - тебе, возможно, будет предоставлена гораздо более приятная роль, скажем, вельможи или даже царя?
- И историческое место Индии определяется именно этим? - спросил Алех.
- В основном, да. Трудно заставить человека что-то создавать, если ему, может быть, предстоит стать нищим в его следующей жизни.
- Да-а, - протянул Алех , - а буддизм?
- С точки зрения буддиста мир - это организм сродни организму биологическому. В этом мире-организме все настолько тесно взаимосвязно, что расчленение его на отдельные компоненты, например, с целью их изучения, просто немыслимо. Помнишь буддистское: "В мельчайшей песчинке я вижу Вселенную." Какое-либо познание такого мира и разумное вмешательство в него невозможно, потому как все в нем неимоверно сложно, и каждая частица существенно зависит от мириада остальных. Поэтому лучшая жизненная стратегия - не навреди, что означает пассивное созерцание и невмешательство. Этому как раз и учит нас Будда. Никакoй прогресс буддистскому миру, очевидно, не нужен, как не нужен он и миру ислама, где главное достоинство человека состоит в следовании духу и букве Корана.
- А христианство? - задумчиво спросил Алех .
- Христианство - это единственная мировая религия, где прогресс потенциально возможен. Мир для христианина - это построенное Богом сооружение, а роль человека - поддерживать этот мир-здание и следовать правилам, предначертанным Богом. Это непросто, потому что Божий замысел и детали созданной им постройки полностью неизвестны. Успешное же выполнение возложенной Богом задачи подразумевает определенное понимание его мира-структуры. Таким образом, в отличие от других великих религий, христианство приветствует знание, конечно, в строго ограниченных пределах. Поэтому и неудивительно, что наука, какой мы знаем ее теперь, зародилась именно в христианском мире.
- Слушай, дед, - спросил Алех с лукавой улыбкой, - а какова твоя картина мира?
- Моя картина, - серьезно ответил Аркус, - намного функциональнее религиозных фантазий. Мой мир составляют множество относительно изолированных, иерархически организованных систем, которые непрерывно влияют друг на друга. Относительная изоляция каждой системы позволяет познать ее, игнорируя все внешние для этой системы взаимодействия. В этом смысле мой мир противоположен буддистскому: моя песчинка гораздо проще моей Вселенной. Взаимодействия систем познаются по тому же "разделяй и властвуй" принципу. Как только модель системы с ее наиболее важными взаимодействиями хотя бы вчерне готова, она присоединяется к уже существующей модели мира и становится ее частью. Этот процесс познания многократно повторяется и уточняется, наполняя картину мира все большей точностью и деталями. И, как предрекал Леонардо, каждый познанный кирпичик со временем начинает использоваться на благо людей.
10.
Мари поставила на стол овощи, дымящуюся картошку и аппетитно поблескивающие жиром бараньи ребрышки.
Аркус продолжал:
- Но давай вернемся к науке. Ее цель как раз и есть создание модели какой-то части объективной реальности. Хотя реальность сложна, и непосвященному кажется, что мир соткан из мириадов разрозненных элементов и их взаимодействий, при ближайшем рассмотрении оказывается, что всю эту сложность можно описать очень небольшим числом простых законов. Эти законы - для мира конца XVII-го - начала XVIII-го века - вывел Ньютон, и они, эти законы, легли в основу последующей индустриальной революции.
Аркус с удовольствием посмотрел на Алеха и Мари, уплетающих салат и ребрышки, положил себе одну картофелину, отрезал от нее маленький кусочек, пожевал его и сказал:
- Понимание Ньютоновой механики воплотилось в инструменты и машины, которые стали появляться как грибы после дождя. Сразу же стало понятно, что использование механизмов существенно увеличивает скорость создания богатства по сравнению с фермерством. Народ хлынул в города. Индустриализация началась.
- Что, история перехода от охоты к фермерству повторилась? - спросила Мари, аппетитно жуя.
- Да, - ответил Аркус, - но на этот раз переход облегчился благодаря картошке. - Он наколол свою картофелину на вилку и повращал ей в воздухе.
- При чем тут картошка? - поинтересовался Алех.
- Это просто, - улыбнулся его дед, - на единицу посевной площади картошка содержит примерно в четыре раза больше питательных веществ и калорий, чем все культуры - пшеница, рожь, овес, рис - известные с незапамятных времен в старом свете. Замени половину пшеницы на картошку, и больше четверти фермеров останется не у дел. Их единственный путь - в город, работать на индустриализацию. Именно так оно и происходило.
- Странно, - заметил Алех , - из твоей истории, дед, получается, что как только у человечества возникает проблема, сразу же появляется кто-то или что-то, ведущее к ее решению: сначала колесо, потом Леонардо и Ньютон, теперь картошка.
- А как же может быть иначе? - удивился Аркус. - Решения появляются после
того как поставлены проблемы. Скажем, колесо не нужно охотникам. Нет дорог, да и строить их бессмысленно, потому что неизвестно где улыбнется следующая удача. Фермеры - другое дело. Они много раз ходят от дома к полю - вот тебе и дорога. По ней же взад-вперед перетаскиваются грузы. Иметь для этого телегу - очень полезно. И она была изобретена.
Аркус улыбнулся.
- Но давайте вернемся к индустриализации, - пледложил он. - С конца XVIII-го по начало ХХ-го века она охватила все страны Западной Европы и США. К концу этого примерно 200-летнего периода, сразу же после второй мировой войны США оказались очевидным лидером. Почему?
11.
Мари и Алех подняли глаза на Аркуса. Ужин был окончен, но история человечества продолжалась.
- Почему? - повторили они.
- Причина в американской конституции, - пояснил Аркус. - Она четко говорит, что продукт труда принадлежит его производителю и больше никому. Есть, конечно, налоги, но где же их нет? В европейских странах таких конституций не было. Напротив, там в той или иной мере сохранялись пережитки феодализма. И Штатам было совсем нетрудно выйти вперед: чем свободнее труд, тем больше он производит.
- Постой, постой, - перебил его Алех, - а разве не в это же время, где-то в середине ХХ-го века, был Советский Союз, который конкурировал со Штатами куда серьезнее, чем Западная Европа.
- Ты прав, мой мальчик, было такое дело, - отозвался Аркус. - Однако давай не будем забывать, что Советам досталась богатейшая Россия, которая в конце XIХ-го - начале ХХ-го века кормила пол Европы, а по американским прериям в то время еще носились индейцы. Америка создавала себя с нуля, Советы же проедали созданное со времен Петра Первого.
Он продолжал:
- Любой коммунистический или социалистический режим - это мягкая форма рабства. В отличие от рабства древнего мира, где труд раба принадлежал индивидуальному рабовладельцу, здесь труд подавляющей части населения принадлежит коллективному рабовладельцу, который называется государством. Это оно через свои бюрократические органы решает как вознаградить работу каждого труженника. И с точки зрения людей работающих лучше среднего, этого вознаграждения всегда недостаточно. Постепенно они это понимают и начинают производить меньше, тем самым понижая средний показатель, и все повторяется на уровень ниже. Неудивительно, что за три поколения Советы превратили одну из богатейших стран мира в нищенку.
Аркус остановился, помолчал и произнес:
- Советский Союз дал миру прекрасный урок: технология не ведет к процветанию несвободного общества.
12.
Мари принесла десерт, и все пересели обратно в кресла.
- Нам осталось совсем немного, - сказал Аркус. - В середине ХХ-го века такие
ученые как Норберт Винер и Клод Шаннон обнаружили, что для успешного управления каким-либо процессом вовсе не надо знать все его характеристики, а достаточна лишь их малая часть. Довольно быстро стало ясно, что управление процессами равносильно манипулированию информацией о них. При этом манипулировать информацией оказалось гораздо проще, чем манипулировать самими процессами. Так возникли информатика и кибернетика. Вскоре появился и компьютер - прибор для работы с информацией.
- Что, охота, фермерство, индустрия, информатика? - забежала вперед Мари.
- Да, - подтвердил Аркус. - Ты права. И каждая стадия увеличивает производительность свободного труда как минимум на порядок по сравнению с предыдущей. Сейчас информатика шагнула от механизмов в живые системы. Биоматика - эта пятая стадия. Вы, детки, знаете ее лучше меня.
- И это счастье? - спросила Мари.
- Да, - спокойно ответил Аркус. - Несчастий прошлого больше нет. Никто не
голодает, наши дети не умирают, мы не болеем и живем за сотню лет. Каждый делает, что хочет и может, и в мире всем есть место.
- И все же, - недоумевала Мари.
- И все же, - улыбнулся Аркус, - есть еще один элемент - пластырь Алеха, с которым вы приехали ко мне. Он - символ того, что вы востребованы, что вы оставили свой добрый след в истории. А большего человеку и не дано.
13.
Они прощались во внутреннем дворике. Свет яркого фонаря резал непроглядную темноту ночи.
- Мы скоро снова приедем к тебе, - сказал Алех.
- Зачем? - пожал плечами Аркус. - Вы теперь все знаете. Любите друг друга, а все остальное для счастья у вас уже есть. И помните, ваша жизнь определяется не столько вашим и нашим общим прошлым, сколько вашим будущим, вашими стремлениями, желаниями и мечтами.
Машина выехала, ворота бесшумно закрылись.
- Все так потрясающе просто и логично, - сказала Мари, обернувшись к Алеху. - И почему нам не рассказывали об этом на уроках истории?
Алех тихо улыбался.
14.
А Аркус поднялся к себе в спальню и лег в постель. Его душа ликовала. Он знал, что передал эстафету, и теперь Алех и Мари понесут его мудрость и ощущение мира в будущее.
Он понимал, что только что прожил один из самых счастливых дней в своей жизни. Спать не хотелось, как не хотелось и других, менее счастливых дней. И тогда его рука потянулась к ящичку с медикаментами, и он всыпал себе в стакан с водой такую порцию снотворного, чтобы назавтра не проснуться.