Помню, я выполз на берег, с ног до головы в бледно-белом киселе и в грязных тряпках тины. Пожалуй, я уже тогда почувствовал тухлый, мертвецкий дух места, в котором оказался. Я выполз и интуитивно ощутил, что дело худо, и попытался было броситься обратно, но Болота Туманов за моей спиной не оказалось. Оно просто исчезло, оставив после себя однообразный пустырь. Почему-то я нисколько тому не удивился...

Я обернулся и приготовился встретиться с неприятностями лицом к лицу.

Дорога из жёлтых одуванчиков тут обрывалась, и вместо них проложена была острая проволока. Далеко впереди виднелся город, тонущий в сером полусвете. Как зубья для молотьбы, торчали самые высокие дома, скалились голодными бесцветными антеннами. Единственное, что выделялось на фоне города достаточно ярко - это лисьи хвосты заводов, но я думаю, это не тот случай, когда цвет добавляет красоты.

Заставив себя сделать вид, что мне не страшно, я ступил босой ногой на проволоку. Всё тело скрутило лихорадкой, жаркой и тоскливой, до ломоты в костях, до учащения дыхания, до пота на лбу и спине. Я почувствовал усталость и понял, что устал уже давным-давно. Ноги подкосились, как слабые вички. Я поводил рукой в пространстве, ища, на что опереться. Не нашёл. Выдохнул виток неизвестной болезни и прикрыл веки.

И уж лучше бы я не открывал их.

Теперь меня окружает клетка из мягких, живых стен. За этими стенами нет пути из жёлтых одуванчиков, нет цветов и деревьев, нет вездесущего ветра. За стенами пустые улицы покрыты детскими рисунками. За стенами обваливаются шахты. За стенами расселяются аварийные дома. За стенами болеют отцы и тихонько плачут матери. За стенами. За стенами бесконечно много пыли. Моря пыли.

Теперь, открывая глаза, я вижу пыль. Я вдыхаю пыль и кашляю пылью. Я подношу руку к лицу и вижу на ней пыль. Здесь очень много пыли - много, как песка в дюне.

Теперь я слышу звук расстроенных труп, доносящийся с улицы. Там туманные тени совершают некий марш, они идут нескончаемо длинной колонной, которой нет и быть не может - я убеждаю себя в этом непрестанно. По шоссе, покрытому исписанными листами, ступают эти фигуры, раскрывая рты в тёмных пустотных "о". Они молчат, но фальшивые звуки фанфар всё равно лезут из них. Я не знаю, кто руководит процессией.

Я закрываю уши и прячусь глубоко под одеяло, чтобы не слышать их, чтобы не видеть, не видеть, как серая армия оскверняет мир, с такой нежностью созданный мною.

Теперь на моей шее держится цепь. Миллиарды миллиардов раз я силился сорвать её, но лишь ладони раздирал и сжигал до мяса, катаясь по пыльному полу - спиной и животом, по битому стеклу заброшенной пятиэтажки. Цепь только сильнее стягивала мою шерсть, звеньями врезаясь в горло - я уже едва-едва дышу,

но

я всё ещё жив.

В камере, где я заточён, присутствует со мной печальная девочка-подросток, постоянно рисующая и записывающая свои фантазии на тетрадную бумагу. Она почти не обращает на меня внимания, она молчит и часто прижимает к груди флейту, чем-то похожую на свирель Господина Ветра. Иногда она плачет, иногда - улыбается, но всегда выглядит так, будто существует в ином измерении, не со мной и не с вами, друзья.

Бывает, она трепетно говорит:

- Когда-нибудь я уйду отсюда - к нему. Мы будем жить вдвоём, в маленькой лесной хижине, и собирать в бутылочки лунный свет...

- А если его не существует? - спрашиваю я, нервно следя за нею из угла. - Если тебе некуда будет уйти и если лунный свет нельзя собрать в бутылочку?

Она не отвечает, словно не слышит. Через какое-то время она робко подбирается ко мне, как волчонок, и кладёт свирель мне на колени. Её глаза мокры от слёз. Она шепчет:

- Сыграешь мне песни о мечтах, златоглазый ангел?

Мне хочется кричать и разбивать голову о стены, хочется кататься по полу и выть от бессильной злобы, хочется вышвырнуть девочку из четвёртого измерения, под солнце Солнечной Системы, хочется ударить её по щекам, чтобы сбить вектор над её головой. Но... я вздыхаю, беру влажными руками свирель и подношу её к губам. Я играю, но не то, что она хотела бы услышать. Моё отравленное дыхание порождает лишь Winterreise*.

Теперь я заперт в Озере Смерти и не знаю, есть ли из него другой выход.

***

Я лежал спиной к двери, когда она скрипнула и отворилась.

Раздались шаги, и девочка с восхищением прошептала: "Настоящие волки!" У меня же эта тихая шаркающая поступь вызвала желание накрыться одеялом с головой. Преодолевая тошнотный страх, я обернулся и увидел перед собой две туманные фигуры, те самые, что повязали меня после Болота Туманов, когда я закрыл глаза. Одна уже отцепляла от ножки стола цепь, другая тянула ко мне липкие длинные ручонки.

Я дёрнулся к стене, избегая её касания.

- Сам встану, - огрызнулся я.

Тень колыхнулась и отошла, не закрывая круглого рта.

Меня заставили надеть серую рубашку и повели в коридор, периодически дёргая за цепь, чтобы показать, кто здесь хозяин. Я не спрашивал, куда мы идём, и не только потому, что не хотел слышать их голосов, которых не заткнёшь без боя...

Миновали мы несколько заброшенных комнат, вышли на лестничную площадку, свернули несколько раз в парочку одинаковых квартир, поднялись по крутым ступеням, и я уже совершенно потерял ориентацию в пространстве. В конце концов, путь через битые стёкла и железные двери привёл нас в большой зал с порожними окнами.

Посреди него стояло серое кресло, в котором по-царски восседала серая девушка.

- Вот мы и встретились снова, Франц, - она кокетливо улыбнулась живой стороной лица, а вторая, гнилая, даже не дрогнула. - Смотри, у этого царства появилась богиня!

На миг я даже потерял дар речи.

- А к-как же... - заикнулся я, - ты разве не умерла в Океане Бурь?

Она рассмеялась, а потом сошла с трона, медленно приблизилась и взяла у тени конец цепи. Намотала её на кулак и подошла ко мне совсем вплотную. Я вынужден был вдохнуть острый запах разложения и разглядеть иссохший браслет степных трав на её руке. Серебряное же кольцо будто почернело со временем - вместе с её пальцем, впрочем.

- Ты думал, меня можно убить воображаемой пулей? - хрипловато сказала она. - Нет, Франц, не будь таким наивным. Твой ревнивый друг уничтожил не меня, но лишь мою ипостась. Принцессы Творчества и правда больше нет. Есть богиня Хель, хозяйка Озера Смерти. Он был бы в ужасе, если бы узнал, к чему привела его забота!

Самозваная Хель расхохоталась и натянула цепь так, что я едва не задохнулся.

- А хотя, - осеклась она, - вы там, кажется, тоже натворили дел?.. Болото Туманов ты пересёк один, один вышел из него и один сидишь в темнице у меня под крылышком. Так где же он? Куда он ушёл? Неужели ты выгнал его... из своей головы? Он мёртв?

Холодная капля пота ползла по моему виску.

- Не знаю, - прошептал я. - Он сам ушёл.

- Значит, мёртв, - цепь на горле ослабла. Хель развернулась и направилась обратно к трону, ведя меня за собой на поводке. - Это хорошо. Больше не будет этот шлюховатый придурок мне мешать. Теперь ты принадлежишь только мне, Франц, как мы и хотели.

С моего языка сорвался хрип, а потом кашель, но не более - то ли волей Хель, то ли вследствие моих частых и глубоких вдохов, но дыхательные пути забились пылью, не давая мне говорить. Однако же я оскалился ей в спину, упрямо ощетинив загривок.

- Иди сюда, малыш, и сядь у моих ног, - металлическим тоном приказала Хель. - Я хочу, чтобы ты целовал мне руки, играл для меня на свирели, писал стихи, клялся мне в верности, а потом - чтобы отдался мне так, как не отдавался даже этому уроду!..

От ярости я даже выкашлял всю пыль.

- А может, тебе вырвать поганый язык? - прорычал я.

Хель оглянулась через плечо:

- Что ты там тявкнул?

Я повторил.

- Ты ещё можешь попросить прощения, - холодно осадила она. - Одумайся.

- Просить у тебя прощения? - я усмехнулся деревянными губами. - Да я лучше плюну тебе в лицо, паршивая ты падаль!

Хель сощурила единственный глаз и сжала цепь в кулаке. Она долго смотрела на меня, и я не смел отвести взгляда, ибо знал - нельзя. Наша молчаливая схватка, кажется, длилась вечность, и победил в ней я. Но этого было мало, чтобы взять верх над волей Хель. Она повернулась, выпрямив спину, и пронзительно свистнула в два пальца.

- Наказать его, - велела она и мрачно опустилась в свой трон, закинув ногу на ногу.

...Долго избивали меня плетьми мерзкие дымчатые тени, долго катался я по ледяному полу под таким же ледяным взглядом Хель. День сменялся ночью, ночь сменялась днём, сутки - неделей, неделя - эрой. Я не знаю, сколько в действительности прошло времени, но когда меня подняли на ноги, исполосованного и измученного, то от меня не осталось и места живого. Хель тяжело барабанила пальцами по подлокотнику, изучая меня, выискивая лазейку, маленькую трещину, в которую можно впрыснуть яд.

- Вот подумай: есть ли смысл бороться, Франц? - спросила она. - Мир пуст и бесчувствен, на душе у тебя серо, тяжело и страшно. Ты остался один - в обоих измерениях, посмотри, даже воображаемый друг тебя бросил. Из Озера Смерти есть лишь один выход, и ты знаешь, каков он. Зачем ты бьёшься? На что надеешься? На чудо?

Её слова долетали до моего слуха сквозь пелену головной боли.

- Я знаю, от чего ты бежал в четвёртое измерение по дорожке из одуванчиков, - продолжала она. - Ты боишься времени. Ты боишься перемен. Ты боишься бесперспективного будущего. Ты боишься памяти, боишься любви, боишься людей. Ты гнилая, трусливая тварь. Ты даже принять свой пол не можешь. Понятно, что реальность для тебя - пытка. Ты сбежал в четвёртое измерение, но даже здесь не достиг счастья, а только без толку поломал себе рассудок. Ты ничтожен и болен, Франц. Отдайся мне хотя бы теперь - это избавит тебя от гнёта всего, что ты не хочешь принять. Этот путь надёжнее и проще эскапизма. Обещаю тебе: в моих объятиях ты найдёшь Море Ясности!

Я вытирал слёзы, как разбившая локоть девочка, стирал с глаз извёстку и грязь и дрожал всем телом, чувствуя себя таким больным и несчастным, что самому становилось жаль. Но я нашёл в себе силы, чтобы слегка дёрнуть головой.

Глаз Хель пылал, как пылает в небе кроваво-красный Марс.

- Увести, - обронила она.

Когда меня привели обратно в темницу, я споткнулся о порог и рухнул носом в пол. Мои ногти непроизвольно вцепились в его мягкую жирную плоть. С ужасом глядя перед собой, я прислушался, весь обратился в чувство: на мою грубую хватку пол ответил слабой пульсацией вен и артерий. Меня затошнило; я подскочил на ноги, попятился и упёрся спиной в стену. Над ухом что-то влажно чавкнуло, что-то капнуло мне на плечо...

И тогда я очень хорошо понял, что здесь происходит.

Теперь даже стены ждут моей слабости, чтобы оплести меня сальными щупальцами. Я вынужден смотреть, как дышат пустые окна, вынужден кривиться и блевать от их зловонного дыхания. Я вынужден видеть, как колышется пол, под которым (всего в энном количестве парсеков от моих ног!) чавкает огромный мозг Озера Смерти.

Он знает мои потаённые кошмары, знает всё. По его нейронным сетям пробегают пылинки идей: сорвать с Франца кожу, пить его до дна через трубочку свирели Господина Ветра; издеваться, терзать, выворачивать ему кишки, перемалывать кости зубьями крыш и превращать его тело в кучу бесформенного мяса, в розово-серый пельменный фарш.

Я буду в полном сознании, когда это произойдёт.

Таков замысел Хель.

Она будет пытать меня до тех пор, пока я сам не приползу к ней, моля о забвении.

_____________

*Winterreise - вокальный цикл Франца Шуберта.