Поехал в деревню к тестю. Отец тестя уж год будет, как помёр. Иван Алексеевич. Но, по рассказам сына его, Анатолия Ивановича, его отца все на деревне почему-то кликали Иванычем, а тестя просто Анатолием. Но я тогда был не в курсе всего этого...
Вот приехал. Пошёл на колодец за водой. А у колодца бабка Глафира 90-летняя из дома напротив. Говорили - она совсем из ума выжила.
Кручу ворот, а она возьми да спроси - мол, как там Иваныч, были у него? (в смысле - ходили на могилку-то?).
А я, не зная всех тонкостей деревенского общения, возьми да и брякни:
- А чё ходить-то к нему? Вон он сам приехал, в избе сидит, чаи гоняет. Щас картошку окучивать пойдёт... Заходите в гости под вечер-то...
Бабуля так и села.
Дрожит, крестится, бормочет: "Свят, свят! Чур меня, чур.., " - и на карачках, бочком так, как краб, от колодца - да к себе в дом...
Я - ни сном, ни духом, вернулся, рассказываю всё домашним...
Ну, мне и растолковали тогда, отсмеявшись, кто "Иваныч", а кто - просто "Анатолий"...
А бабка та всё лето, как завидит меня - плевалась, крестилась, и убегала к себе в избу...
Вот так-то...
План по надоям
...Плескалось солнце в вишнёвой наливке в рюмках. Сладко жмурился кот Тимоха, и, лёжа на боку, вытягивал от удовольствия все свои четыре лапы. Где-то высоко, в кроне берёзы, под которой сидели мы с тестем, басил майский жук. По прогону колхозный пастух уводил осоловевшее от жары и сочных майских трав стадо обратно в коровник, на вечернюю дойку.
Выпив по последней и закусив остатками яишницы, мы ещё некоторое время прислушивались к собственным ощущениям... Помолчали.
- Даа, теперь до нового урожая наливки больше не видать, последнюю оприходовали, - с лёгким сожалением заметил тесть. Я согласно кивнул.
Говорить совсем не хотелось.
- А давай-ка порыбалить сходим, а? У меня и червяки в рогожке прикопаны, И овёс, он - распаренный, второй день дожидается, - выдал вдруг ни с чего тесть, и даже ладони потёр в предвкушении удовольствия посидеть с удочкой на вечерней зорьке. - Щас как раз после стада у брода плотицы брать начнут. Ух, какие плотицы! Не секильки, а вот, - и он показал на развёрнутой ладони, какие.
- Пошли, Анатолий Иваныч, а что. Давно, чёй-то, не рыбачил, давненько я шашек в руки не брал, - подхватил я тестевскую мысль. - Тока вот переоденусь...
- Да ладно! Чё передиватся-то? Там - мостки. Я и лавочку в прошлом годе там присобачил. Жива, небось, ещё!..
И мы пошли.
Тимофей, узрев, что мы выходим за калитку с удочками, мигом спохватился - и вот уже вышагивает перед нами важно, хвост трубой, оглядывается - мол, давайте, поспешайте, что плетётесь, как мышь дохлая...
Дубна уже спала после весеннего половодья, но - недавно, и подход к мосткам был достаточно скользким от остатков водорослей, ила и нанесённого мусора. Но - всё обошлось, не шлёпнулся никто.
Кот уже дожидался на мостках, усевшись в позе "Рекса на границе" на единственных перилах с правой стороны. "Ну, что вы копаетесь, рыбачьте уж", - читалось на его чёрно-белой физиономии...
Поплавки, отнесённые течением к небольшой заводи под старой корявой вербой и, слегка колышась от волны, дремали.
- А мать его, Марфа, та была той ещё рыбачницей! Куда этому охламону до неё! - Анатолий Иваныч кивнул на Тимофея, который, устав дожидаться улова, дремал, свесив с перил лапы и хвост. -Этот даже воды боится, как чёрт ладана!
- Да все ж кошачьи бояться воды, - вступился я за кота.
- Ээ, не скажи, не скажи. Марфа, та вообще ни чего и ни кого не боялась! Я с батей на рыбалку ходил когда, так она у него заместо подсачека была. Сидит, ждёт поклёва, глаз с поплавков не спускает. Вот как клюнет, так батя посмотрит на Марфу - и сразу говорит - крупная рыба подошла, или мелочь пузатая балуется.
Сидит Марфа спокойно, лапами передними тока перебирает - значит, ничего стоящего. Так, окушок или ёршик какой, либо верховка. Батя подсекает - Точно! Мелочёвка. Ну, он Марфе кидает - вознаграждение. А та - прокусит хребетик рыбий у головы, и - в травку, в тенёчек отнесёт. Запасает, значит...
А вот если - напружинится вся вдруг, спина - дугой, хвост - вытянется вдоль досок и подрагивает, тогда - всё! Точно будет что-то солидное.
Батя тогда подсекает, и подводит к мосткам. И только начинает приподнимать рыбу-то из воды - Марфа уже рядом. Впечатается тремя лапами в дощатый настил, все свои когти впиявит в него, а правой лапой - рраз! - и подцепляет рыбину под бок, аккурат возле жабер, а потом - вытянет шею, насколько может и в рыбью морду - зубами! И - всё!
Пока батя не просунет пальцы под жабры, не вытащит добычу полностью на мостки - не отпускает кошка её... Раза два-три крючёк, вырываясь из рыбы, впивался в кошачью губу или щёку - Марфа только мурнёт недовольно, не разжимая зубов - и ждёт. Вот когда рыбу уже в мещок опускать надо, тогда отцепится от неё, отойдёт в сторонку, ждёт похвалы. Понимала ласковые слова-то... А если от крючка освобождали - терпела, никогда лапой не махнёт-не царапнет.
А сколько раз в воду плюхалась! Да, почитай, почти через раз! Но всё равно - не выпускала рыбу хозяйскую. Ждала, пока её из воды за шкирку не вытащат. А вместе с ней - и рыбу. Во как!..
Анатолий Иванович вспомнил про поплавки - и глянул на них. Без всяких изменений...
- Раз по весне карп воот такой, кила на три, чуть её не утопил. Вмесне с ним в воде - головой вниз - очутилась. Одна задняя лапа токо о цепляет за доски-то, когти - как крючки - держат. Еле вытащил батя тогда Марфу. Та воды нахлебалась, ходит, хыкает - воду выбивает из себя. Батя - снасть сворачивать. Какая уж рыбалка тут - чуть кошку не загубил! Потом обернулся - а она опять на краю сидит, ждёт, смотрит - мол, лови дальше-то, чё не ловишь?
Батя тогда ещё двух карпов вытянул, поменьше, правда, и одного леща - хорошего, на кило тянул. И Марфа - помогала...
Как-то боковым зрением я уловил какое-то движение в заводёшке, глянул - а поплавки вовсю ныряют. Тесть подхватился, подсёк. Я чуть помедлил - и тоже. И вот уже пара серебристых плотвиц грамм по триста кружит в эмалевом ведёрке.
Тимофей - тут как тут. Подошел к улову, глянул внутрь ведра. Посмотрел на нас. Умильно так посмотрел.
- Ладно, бери, лоботряс! - Анатолий Иваныч кинул одну рыбку коту. Тот, довольно урча, потащил её в ближайшие лопухи.
- Что, тоже запас делает? - спросил я, вновь закидывая удочку.
- Какое там. Сожрёт щас. Потом, довольный, домой учешет. И всё - ищи-свищи его здесь!..
Эт тебе - не Марфа. Та - до последнего сидела. Вместе с хозяином домой возвращалась. Гордо так. А в зубах, за хвосты, тащит рыбёшек - бывало, и с десяток штук. Зарплата за работу...
...Рыбалка пошла.
Буквально минут за пятнадцать вытянули с пяток подлещиков, ещё двух плотиц и одного хорошего леща.
- Ну вот, я ж говорил после коров завсегда поклёвки хорошие! - радовался Анатолий Иваныч, и чуть не приплясывал, вытягивая очередного подлещика. - Хорошая жарёха будет. Аккурат к приезду твоей. Да и моя скоро с фермы придёт. Так что ужин будет - ого-го!
- А почему после коров-то?
- Как - почему? Так ведь, как пастух стадо к броду выведет, бурёнки сами в воду прут - охлаждаются за целый день-то, бока, слепнями да оводом побитые, успокаивают. Дно баламутят копытами, в воду всё, что там пряталось, в иле и водорослях, подымают. Да и вымя в воде легчает, а то тяжко его к вечеру тащить-то.
- Как - легчает?
- Как-как! Остужается слегка. Да и вес меньше в воде, не так оттягивает. А ты что подумал?
- Нуу, может, молоко как уходит из них в воде?..
Тесть как-то хрюкнул, потом сел на доски. И начал хохотать, наплевав на то, что распугает рыбу.
- Ох! Охо-хошеньки! Ну, насмешил меня! Ну, скажи кому - умрут со смеху! Надо ж - в воду уходит. Само. Чтоб коровам легче стало! Ох, не могу!
Отсмеявшись, Анатолий Иваныч глянул на поплавок, перезакинул снасть.
- А знаешь, было такое. Ну, почти такое. Я тогда еще мальцом желторотым был. И корова у нас тогда была. Батя с дедом до этого избу как раз поставили. Двор хороший под навесом сделали. Курями обзавелись. Пара поросят в загородке угловой хрюкала.
И вот однажды дед мой с батей коровёнку пригнали домой. В колхозе её отбраковали чёй-то, вот дед мой и выпросил её. Он лесником был, в колхозе как бы не состоял - был чем-то вроде госслужащего. Ему корову заводить свою можно было.
Коровка была так себе - рога какие-то маленькие, кривые, ноги тоже - рахитичные какие-то. И сама вся - маленькая. Чуть больше телка. В общем - без слёз не взглянешь.
Но. Мамка моя с бабушкой её подлечили, подкормили - покосы в лесу-то свои - и месяца через два, глянь - а Сонька наша округлела уж, да и вымя добрым стало. Молоко хорошее было, вкууусное... - Анатолий Иваныч чмокнул губами и закатил глаза от приятного воспоминания. - Такого щас не тока в магазине - на ферме не сыщеш! Так-то вот...
Сначала я с мамкой её пас. А она, как Витальку, брата младшого, родила - так куда ей пасти. Определили Соньку в колхозное стадо. Дед мой за это председателю куба два березовых дров наколол...
И вот как-то во дворе сижу, глянь - пастух к нам колхозный, дядя Пантелей идёт. Спросил меня - дома ли мать али бабушка. Ну, и зашёл.
Потом - и пяти минут не прошло - выбегает с избы-то. Кричит чёй-то. За ним - бабушка. И ему вслед - Поганец! Жулик! Прохиндей! Иван (дед мой - Иван Алексеевич) к председателю пойдёт, всё как есть - скажет!.. В общем - шум, гам, тарарам.
Мне уж вечером мама рассказала, что неделю уж как Сонька наша полупустая приходит. Молока в вымени - еле-еле треть ведёрка. Не иначе, как Пантелей умудряется отдаивать её, а молоко на сторону потом сбывает. И понятно ведь - корова-то не колхозная...
Тесть подсек краснопёрку.
- А ты что за своим не смотришь. Вон куда его упёрло уж.
Я потянул удилище. Крючок был пуст.
- Ты - слушай да следи. Следи да слушай...
Раз как-то, дня через три после той ругани дядя Пантелей снова прибегает к нам. Кричит от калитки: "Батя дома?"
И потом с батей куда-то побежали. Ну, я за ними. Интересно-то!
Прибегаем на реку, к вот этому самому броду. Да, вода тогда повыше была, мостки чуть ли на ней не лежали. А щас вон - на верных полметра ушла. Марфа теперь и не достала б лапой до рыбы-то. Да и рыба - измельчала. Нет уж той, которая была тогда...
Так вот, в реке стадо стоит. Отдыхает. Я сел на берегу, смотрю. А батя в портах и сапогах - прям в воду. И к Соньке нашей идёт. А дядя Пантелей на берегу стоит. Молчит. И только на батю глядит.
Я присмотрелся. Гляжу, а около коровы нашей вода - белёсая. И течением эту белёсость полосой уносит. Что такое? Смотрю - батя развернулся, к берегу спешит, воду животом разгребает.
На берег выбрался - и рванул к ближайшей избе. Выбегает обратно с багром, таким брёвна в реке по весне ловят. И - обратно в реку.
Вот подошёл к Соньке. А та стоит, даже головы к нему не вертает. Глаза закрыла - и стоит (мы за то её Сонькой прозвали, что, когда её доят - она глаза закрывает, будто спит). Багор поухватистее взял, размахнулся - да куда-то вниз, под бок корове и всадил. Я аж вскочил, заорал от страха - боялся, что Соньку порешит.
А вода около коровы аж вскипела. Потом хвост чей-то из воды выпрыгнул - да бате по лицу оплеухой! Батя багор из рук выпустил, за лицо схватился. А багор - торчмя по реке понёсся. Как по телику показывали про подводные лодки - вот то же самое! И несётся багор этот прям к мосткам. Бух! Ударился древком о доски. И - всё. Древко сломанное - на мостках. Вода успокоилась.
Стадо на берег пошло. И батя тоже вышел. Лицо красное всё, глаза кровью налились. Но - целые вроде.
Я - к нему сразу. Обнял. Реву. А он меня все гладит по плечу и говорит непонятно как-то: "Нормально всё. Эт - не Хозяин. Эт - подручный его. Удумал вишь что?"
Пришли домой. Соньку дядя Пантелей привёл. Бабушка ему самогонки налила, пирогов с собой дала. Извинялась...
Батя вечером за столом рассказал: " Вижу, под коровой тень длиннющая, длиннее коровы самой будет. Ближе осторожно так подошёл - сомина здоровенный к Сонькиному вымени пристроился, знай себе - молоко сосёт. Наслаждается, гад! Ну, я у Семёна во дворе багор хвать - и опять к доильщику этому. Да вот не рассчитал - не в голову попал, а куда-то в бок спины. Ну, он меня хвостом и оприходовал. И ушёл. Багор сломал о мостки. И ушёл. Умный, зараза!.."
...Уже совсем завечерело. Мы смотали удочки. Ведро было почти полно рыбы.
- После того случая проблем с Сонькиными надоями больше не было, - заканчивал историю Анатолий Иванович, пока мы с ним взбирались на пригорок, к избе того самого Семёна. - Батя справил новый багор взамен уплывшего. Сома того больше никто не видел. А лет через шесть война началася...
Мы поднялись на пригорок. Я оглянулся. Сзади, метрах в пятидесяти, темнели воды Дубны. Чернел неровным квадратом мосток. Да на противоположном берегу уже зажигались огни соседней деревни. Кто-то на дальнем колхозном дворе пробовал завести трактор...
И вдруг - пушечным выстрелом разнёсся над рекой мощный хлопок! И у мостков , еле видные в наступавших сумерках, пошли гулять круги волн.
- Снова, небось, у трактора какого выхлоп барахлит, - не оборачиваясь, сказал тесть.