Аннотация: Издали деревня похожа на манящую прохладой рощу, десятиминутный путь к которой от станции не в тягость...
СТО ГРАММ ШОКОЛАДНЫХ КОНФЕТ
Супруге
Издали деревня похожа на манящую прохладой рощу, десятиминутный путь к которой от станции не в тягость. В деревне одна улица и два десятка окружённых вольготно растущими яблонями крепких срубов, в которых доживают в основном старики. Молодёжь уехала в город и рабочие посёлки, а несколько человек перебрались в недавно построенные за лугом леспромхозовские домики. Сады у домиков не растут, и одинаковые щитовые строения на две семьи всегда на виду - замерли один к одному ровными рядами, как солдаты на плацу. В "Домиках" есть баня, которую деревенские изредка посещают, и новый хороший магазин, которому старожилы по привычке предпочитают магазин на станции.
Летом дремотную деревенскую тишину нарушают хлопанье калиток, топот бегущих по улице ног, звонкие голоса и визг. Шум производят завозимые к бабушкам из города и дальних райцентров две Гальки, Витька и Валька. Ребятишки живут по соседству, в центре деревни; в одном доме - обе Гальки, через дорогу от них - Витька и Валька.
Чернявый голубоглазый Витька целыми днями гоняет на велосипеде на станцию и в "Домики" к знакомым пацанам, а когда бабка с матерью разозлятся на него за долгие отлучки и запрут транспорт в сарае, лазит по деревне и тянет за собой девчонок - учит их воровать зелёные яблоки и огурцы в чужих садах-огородах. И у Витьки, и у Галек с Валькой достаточно своих яблок-огурцов, но чужие, по словам мальчишки, слаще. Галька Туманиха сразу догадалась, что он врёт, но всё равно бегает и ворует за компанию, чтобы не бросать с ним младшую сестру и маленькую русоволосую Вальку, приклеившуюся к ребятам как хвостик. Глупость городских Гальки с Валькой, которые побегут за любым, только позови, она списывает на их мелкий возраст. А своего ровесника Витьку зачисляет к дуракам. В родном посёлке городского типа Туманиха с такими не водится.
Вот по деревне в очередной раз с гамом и пылью пронёсся ребячий гон, и вдруг, неожиданно резко, наступила звонкая тишина. Ребятишки словно пропали, попрятавшись по своим дворам.
Запыхавшиеся Гальки затаились в саду. Они брюнетки и одинакового роста, хотя Галька Туманиха перешла в шестой класс, а её цыганистого вида двоюродная сестра пойдёт только во второй. Девчонки в одинаковых сандалиях когда-то красного цвета и шитых ситцевых платьях в мелкий красный цветочек. У городской Гальки неровно подстриженная чёлка и два хвостика по бокам. Из-под платья, которое ей коротко, выходят две ножки-столбики. У Туманихи волосы зачёсаны назад и собраны в плотный хвост. Голые ноги сестёр в свежих крапивных укусах. Мосластые коленки грязные, румяные мордочки перепачканы.
Сегодня ребята забрались во двор бабки Ганны, к которой не то, что лазить, а подходить близко девчонкам запрещалось строго-настрого, и что они до поры исполняли. Исполнять-то исполняли, но бабка Ганна оставалась последней в деревне, у кого они не были. И огонёк любопытства, почему им туда нельзя, подзуживал. А любопытство Туманихи дополнительно подпитывали наблюдения за соседским огородом. Никогда девочка не видели, чтобы старуха возилась на своих грядках, которые, однако, всегда были ухожены и прополоты, и высокая картошка на которых была окучена не хуже бабушкиной. Как такое могло быть? Ведь на бабушкином огороде и сама бабушка работала, и приезжавшие на выходные мама Туманихи с опекавшей городскую Гальку тётей Шурой. А кто работал у бабки Ганны? Неужели нечистая сила, которой бабушка пугала внучек?
У Туманихи стучало в висках и сосало под ложечкой, стоило ей заговорить про нечистую силу и колдовство. Слегка заикающийся Витька смеялся над ней, называл дурой и нарочно манил залезть к бабке Ганне - доказать, что никакой нечистой силы не бывает. Откуда он знает? Сам дурак и двоечник. Только и может, что дразниться и крутить пальцем у виска...
Во дворе бабки Ганны, как у всех в деревне, росли обкопанные яблони, а полусгнивший палисадник поддерживала разросшаяся малина. И было обманчиво тихо. В избе тоже ни шороха. Как будто бабка затаилась в укромном месте и ждала непрошенных гостей. Уйти в жару она не могла: древнюю морщинистую старуху давно гнуло к земле, шаги ей давались с трудом, несмотря на палочку, и выходила поэтому она со двора очень редко, только по большой нужде и по холодку.
Витька, младшая Галя и Валя-хвостик в домашних тапках прошмыгнули на огород, а Галя Туманиха задержалась у избы - не смогла удержаться, чтобы не заглянуть в окно.
Внутри оказалась длинная узкая комната-сирота - совсем пустая, если не считать одиноких стола у окна и лавки в тёмном углу. Озаряя убогое убранство избы, на стол без скатерти, часть потемневшей бревенчатой стены и голый дощатый пол падал клином солнечный свет. В комнате не было ни самодельных половичков, как у бабушки, ни рушников на стенах. Что-то чернело в дальних углах - девочка не успела рассмотреть, что. Её подхватила паника пронёсшихся мимо улепётывающих ребят. Все вместе они в один миг продрались через малину и крапиву прямиком на улицу и разбежались.
Гальки устроились на корточках в дальнем углу бабушкиного сада, за старой яблоней, выпустившей в разные стороны от самого основания три толстые корявые ветки.
- Она, она, она, - целую минуту заикалась младшая Галя, пытаясь рассказать то, что им с Витькой привиделось на чужом огороде.
Наконец, девочка отдышалась и ещё больше округлила свои и без того большие круглые глаза:
- Мы смотрим вперёд, а там она хоронится. Мы влево кинулись, а она уже слева нас ждёт. Мы вправо, и она справа. Витька тут как засвистит и давай орать: "Мотаем!" И мы ка-ак побежали, не знаю, куда!
У Туманихи крупные и уши, и нос, и рот, а у черноглазой, с ямочкой на подбородке, городской Гальки - одни глаза. И статью, и лицом младшая сестра очень походит на бабушку и тёток. Не зря тётя Шура говорила про неё маме Туманихи: "Долговязая, в нашу породу. Как мы в детстве. Её скорей, чем Туманиху, за твою примут".
В их семье, заметно перекошенной в сторону женской половины, младшую Гальку принято жалеть. "У тебя мать-отец есть. А она сирота", - объясняли Туманихе мама и бабушка, говоря неправду. В городе жила родная Галькина мать. Только она не могла взять дочь к себе, потому что строила новую семью. Гальку свою поэтому устроила в интернат, из которого тётя Шура забирала её к себе на выходные, а на лето привозила к бабушке. И в думах Туманихи вроде бы получалось, что "сирота" Галька жила не многим хуже неё, от которой мамка не отказывалась, но которую, из-за посменной работы и малоденежья, вынуждена была сдавать на школьную "продлёнку" и "пятидневку", а летом - бабушке или в пионерский лагерь.
Слушая взрослые разговоры, старшая Галя иногда горевала, что взрослые её любят меньше младшей. Она решила, что это не из-за одной жалости. А больше потому, что та Галька для всех "наша", а Туманиха - нет. Ни тётка, ни бабушка никогда не называли её нашей, зато сколько раз они звали так младшую: "Наша Галька, иди сюда!"
И на своё прозвище старшая Галька обижалась. Не нравилось ей откликаться на Туманиху. Хоть мама и приказывала не брать этого в голову. Говорила, что чужие фамилии люди ломают по своей простоте, а не со злобы. И зачем только мама взяла папину фамилию? Вот у городской Гальки осталась бабушкина фамилия, поэтому та для бабушки с тётей Шурой лишний раз - "наша".
На мамины уговоры Туманиха кивала головой, соглашаясь для виду, но всё равно обижалась. Иногда очень горько. Потому что бабушка всё-всё давала другой Гальке. И клубнику всегда ей давала первой. А Туманихе бабушка не всегда давала клубнику. Только, когда останется.
Тяжело вздохнув, Туманиха всё-таки решила прислушаться к взрослым и, обняв Гальку за вздрагивающие плечи, погладила её по голове.
Младшая сестра прильнула к старшей и, вспомнив бабушкин наказ, горько пожаловалась:
- Бабушка нам теперь голову оторвёт.
- Говорила я вам не ходить. Никогда меня не послушаете, - по-взрослому рассудила Туманиха. - Ничего. Не оторвёт нам бабушка голову. Мы ей не скажем.
- А бабка Ганна если расскажет?
- Она не расскажет. Бабушка говорила, что бабке Ганне скучно разговаривать с людьми. Она давно ни с кем не разговаривает.
Тут Туманиха подумала, что ей тоже скучно с людьми. И в школе ей скучно. И с родителями. И в пионерском лагере. И с Витькой. И с Галькой. Неинтересно ей с ними разговаривать. Бегать интересно, а разговаривать - нет. Как будто она и в самом деле "не наша". Как будто не такая, как все, а другая. Заброшена на планету с важной целью, о которой не знает никто из живущих простой жизнью окружающих её людей.
- Галька! Туманиха! - позвала бабушка. - Наша Галька с тобой? Хватит вам носиться! Есть идите.
На обед у бабушки были вкусные постные щи и варёная картошка.
Поев, сёстры почти забыли про пережитые страхи. Когда пили чай с сахаром, который бабушка наколола начищенными зубным порошком металлическими щипцами, младшая вспомнила про конфеты.
- Баб, дай денег на конфеты. Ну, дай, баб. Давно не давала, - начала она привычно канючить.
- Давала я вам денег на этой неделе. Хватит, - сурово ответила бабушка.
- Ну, дай ещё, бабушка. Вкусненького хочется.
- Сахар ешьте. Или не вкусный?
- Конфеты вкуснее!
- Дай, баб, на конфеты! - решила поддержать сестру Туманиха. - Мы одни их не будем есть. Тебе тоже дадим.
- Сказала: не дам. Отстаньте! - совсем сурово отрезала бабушка.
- Баб, а когда бабка Ганна успевает всё делать на своём огороде? - решив, что сегодня конфет не будет, спросила Туманиха.
- Вы чего надумали? - насторожилась бабушка. - Никак к ней ходили?
- Как будто её огорода так не видно! - покраснела старшая внучка.
- Не ходили мы к ней! - поддержала старшую младшая и так искренно соврала, что только плохой человек мог ей не поверить. - Мы послушные, бабку Ганну за сто вёрст обходим!
- Вот и дальше обходите, - бабушкин голос смягчился.
Туманиха облегчённо выдохнула, уловив перемену бабушкиного настроения, и вместе с выдохом её язык освободился от последних застрявших на нём слов про конфеты.
- Мы умницы, - бодро продолжила конфетную тему младшая сестра. - Дай нам денежку. Пожалуйста.
Бабушка поворчала на поднявшийся дружный галдёж и сдалась. Жилистая, сухощавая, она легко поднялась с лавки, подошла к сундуку, покопалась в нём, достала двадцать копеек. Подумав, прибавила вторую монету:
- Нате. Батончиков купите. Триста грамм.
Рассуждать о том, почему свершилось невозможное, было некогда. Надо было хватать деньги, пока бабушка не передумала.
Туманиха крепко зажала монеты в кулачок, и девчонки выкатились из избы, подталкивая друг друга.
На станции тётя продавец в белых халате и повязке-наколке, узнав покупательниц, на всякий случай спросила:
- Может, ирисок возьмёте? Мягкие, только привезли.
Странные люди эти взрослые. Разве могут ириски или батончики, даже самые мягкие, сравниться с шоколадными конфетами с орешками? Выбирать в магазине можно было только между "Каракумами" и "Белочкой". Последний раз девочки покупали "Каракумы", поэтому Туманиха сказала:
- Нам сто грамм "Белочки".
Продавщица бросила на весы семь конфет. Конфеты можно было не взвешивать, а просто отсчитать. И заказывать можно было не сто граммов, а семь штук. Но ритуал есть ритуал, обе стороны его добросовестно исполнили.
На пути в магазин девчонки честно-честно договорились сразу съесть только по одной конфетке, а пять оставшихся принести домой. Однако исполнить уговор у них, как обычно, не получилось. Разве перед городской сладкоежкой, которой конфет перепадает поменьше, устоишь? Она и мёртвого уговорит "ещё попробовать".
Зелёное поле, на котором среди густо поднявшейся ржи весело выглядывали редкие белые ромашки и частые голубые васильки, плавно покачивалось на лёгком ветру и словно прислушивалось, как неспешно возвращавшиеся домой девочки причмокивают и облизываются, смакую шоколадное наслаждение.
- У тебя есть орешки?
- Есть. Маленькие.
- У меня тоже есть. Вку-усно!
- А-га!
Девочкам удалось растянуть блаженство на целых полчаса, после чего бабушке был вручён большой кулёк из плотной коричневатой бумаги, в котором, как обычно, осталась последняя конфетка.
- Я же вам говорила батончиков купить! - укоризненно покачала головой бабушка.
- Батончики невкусные! - в один голос ответили внучки, преданно смотря в бабушкины очи счастливыми блестящими глазками.
Блаженный вкус конфет с орешками стоял во рту, по какой причине Туманиха забыла на время про свои обиды и непохожесть на других людей. Всему девочка была рада, всех была готова любить.
- Бабушка, съешь конфетку! - попросила она от всей души.
- Ну её, - ответила бабушка. - Не понимаю я вкуса конфет. Сахарок лучше.
- Съешь, бабушка. Она такая вкусная!
- Сказала: не хочу. Сами ешьте.
- Ты правда не хочешь? - мгновенно среагировала младшая Галька.
- Правда не хочу.
- Нет, бабушка, нет, - попробовала сопротивляться искушению старшая внучка, ревниво посматривая за тянущимися к столу ручонками младшей. - Это твоя конфета. Мы и так съели больше тебя.
- Бери, Галя, бери, - не послушав, пододвинула бабушка заветный кулёк к шаловливым ручкам.
Ничего Туманихе не осталось, как вздохнуть раз, два и три, смотря на разворачиваемый кулёк, на разворачиваемую конфету, на путь конфеты ко рту сестры, на быстрое движение желтоватых зубов с двумя чёрными промежутками на месте выпавших молочных и на честно протягиваемую ей оставшуюся половинку.
Отказываться от своей доли было глупо. Туманиха отправила её в рот и, по-кошачьи щуря от удовольствия красивые зелёные глаза, стала медленно посасывать нежный шоколад, нащупывая языком крошки дроблёных орешков и продлевая миг наслаждения, насколько только это было возможно.