Аннотация: В этой главе Рауль делает лихой конный трюк из школы Плювинеля.
Глава 12. История о том, как де Гиш, де Сен-Реми и де Бражелон, став пленниками короля Людовика Четырнадцатого, лишились своих титулов и прошли ужасные пытки. (Окончание рассказа Оливена).
Когда Шарль упомянул имена их возлюбленных, которые обязаны присутствовать на пермьере, пастушки совсем впали в уныние и с ужасом следили за стрелкой часов, словно приговоренные к казни.
-Клянусь Плювинелем, - говорил Шарло с ненавистью глядя на свои узконосые башмаки на высоких каблуках, - Клянусь Буцефалом и Слейпниром, эта Страна Нежных Чувств для меня пострашнее эшафота. Я мог бы взойти на эшафот с гордо поднятой головой, как граф де Сен-Реми. Клянусь тебе в этом своей честью, мой дорогой Бражелон. Что ты так насмешливо улыбаешься? Не веришь, что ли?
-Верю, Шарло. Верю. Вполне разделяю твои чувства. Еще Пегасом поклянись. Если верно, что по законам какой-то восточной религии, кажется, у индусов - надо будет уточнить у Арамиса - покойники потом превращаются в животных, граф де Сен-Реми превратился бы в прекрасного коня. Да, Шарло?
-Да! В мустанга! И убежал бы в дикие прерии! Сейчас я, правда, хотел бы в мустанга превратиться!
-А я - в волка.
-А что так?
-Имя такое.
-Тогда ты меня сожрал бы, волчара!
-Вот еще! Мы узнали бы друг друга в том мире.
-Но пока мы еще в этом мире, и я не знаю, с какой рожей я выйду на сцену, будь она проклята, в роли пастуха! Где они видели таких пастухов! Настоящие пастухи совсем другие! В нас в имении - пастух Николя, так он вечно пьяный. Хорошо, псы умные, стаду не дают разбегаться. Скажи, разве такие пастухи в реальной жизни?
-Не такие, - кивнул Рауль, - У нас в имении - пастух Жак-придурок. Он блаженный. Тупой, но животных любит. Отец его взял из жалости. Над ним посмеиваются, но не обижают. Да, Жак-придурок, беседующий со свиньями - то еще зрелище!
-Вот было бы забавно, если бы на сцену театра Фонтенбло явились настоящие французские пастухи - бухой Николя и свинопас Жак! А какие из нас пастухи! Фальшиво это все, и противно мне изображать этого пастушка! Туфли жмут! - пожаловался Шарль.
-Бант душит, - прохрипел Рауль, и слегка ослабил узел своего гигантского банта, - нелепые костюмы. А король считает их верхом изящества.
-Я тебе точно говорю - на эшафоте, и то лучше. Все свои - палач, священник.
-Увы, мой друг, - развел руками виконт, - Дело в том, что этому варианту мы морально готовы с юных лет, едва услышав имена Шале, Сен-Мара, Ла Моля, а сменить психологию рыцаря на психологию пастуха, конечно, не сможем.
Чтобы отвлечься и не видеть себя в этом огромном зеркале, он отошел к окну, от нечего делать стал смотреть во двор. Заметив под окном молодого человека в мушкетерском плаще, Рауль радостно вскрикнул и открыл окно.
-Оливье! - окликнул он мушкетера.
Мушкетер поднял голову. Он смотрел на окна дворца, не понимая, откуда доносится голос. Наконец в окне комнаты, смежной с кабинетом короля, он заметил незнакомого ему молодого человека с огромным синим бантом у лица, разодетого, в роскошной белой шляпе, украшенной цветами и лентами.
-Чем могу служить, сударь? - почтительно спросил Оливье де Невиль, приподнимая шляпу, так и не узнав белокурого. Юноша энергично махнул рукой, подзывая к себе де Невиля. Мушкетер приблизился.
-Ваше высочество, наверно... - начал Оливье, принимая белокурого за какого-то заграничного принца.
-Я не высочество, Оливье, черт побери! Грех забывать старых друзей. А бросить старых друзей в беде - грех вдвойне!
-Вот именно! - поддакнул Шарль.
-Разве мы знакомы, месье?
-Я - Бражелон.
-А я - Сен-Реми.
-Вы?!
-Черт возьми! Допустим, меня сейчас родная мать не узнала бы, но голос-то мой не изменился!
-Ох, Господи! - Оливье де Невиль зажмурился, встряхнулся, вновь открыл глаза, - Ну да, конечно, теперь я тебя узнал. Бедняга! Как же тебя изуродовали! Деградация полная! Тебе, значит, не удалось отвертеться от этого тупого спектакля!
-Как видишь... Титулов нас уже лишили, мы теперь из дворян стали - ха! - пастухами. Пытки уже позади...
-То-то ты, образно говоря, такой запытанный! Зажрались вы тут, в Фонтенбло и деградируете!
-Деградируем! - хором сказали пастушки.
-А в шесть часов - казнь. Мой товарищ по несчастью, граф де Сен-Реми, вернее, бывший граф, волей короля, как и я, превращенный в пастуха, считает так, во всяком случае.
-Ну что ж, казнить вас будут за компанию с королем и королевой Франции, а это неплохое общество. А ты что, хочешь сбежать отсюда? Святое дело! Вообще - бежать с места казни - святое дело! Вам что, ребята, коней привести? Сможете с подоконника в седло прыгнуть? Тогда я пошел в конюшни мушкетеров.
Шарль с надеждой взглянул на Оливье.
-Нет, мы вытерпим это до конца. КОРОЛЮ ТАК УГОДНО. Просто... приговоренный к смерти имеет право на исполнение последнего желания.
-И каково же это желание? Деграданты вы мои!
-Достань вина - об этом на коленях умоляем мы с Шарло, иначе мы не решимся выйти на сцену.
-О! Что-что, а вино у мушкетера де Невиля всегда найдется!
-Я это знаю, - улыбнулся пастушок.
-Хорош бы ты был, если бы не знал повадки господ мушкетеров, мушкетерский сынок! - подбоченился де Невиль. А пастушки с грустной завистью смотрели на его синий плащ с лилейным крестом, длинную шпагу и высокие запыленные ботфорты.
-Увы! Сейчас я совсем не похож на мушкетерского сынка, - печально сказал пастушок.
-Ба! Не вешай носа! Я мигом! Хе! Вот уж Д'Артаньян посмеется!
-Я надеялся, что его не будет - он не любит зрелища такого рода.
-Не надейся - сегодня он как раз собирался на спектакль - король намекнул ему лично, что он увидит нечто интересное.
-Боже! Он меня потом со свету сживет своими насмешками!
-Не сживет - гасконец тебя любит! Кого, как не тебя он только и называет "мой мальчик"? Пока!
-Пока!
Осушив бутылку вина, которую де Невиль притащил с быстротой поистине потрясающей, пленники короля надушились, в последний раз взглянули на себя - стрелка неумолимо приблизилась к шести - шепнули друг другу "держись" и стали ждать короля.
Оливье де Невиль действительно оказал Ангелочкам большую услугу: пропавший голос Бражелона восстановился, Сен-Реми забыл о своих башмаках, и они смело и весело приветствовали Людовика Четырнадцатого, когда его величество пришел взглянуть на своих новичков. На премьере пастушки были великолепны. Изящные, очаровательные, галантные, они, предоставив королю царить на сцене, тем не менее блестяще справились со своими ролями. Зрители то и дело спрашивали: "Кто такие, что за прелесть?" Впрочем, роль Сен-Реми была не такая уж и большая, но бедняга едва не упал на сцене, замерев в изящной позе, увидев, как его любезный друг Рауль распевает любовный дуэт с его невестой Шарлоттой, переодетой в костюм пастушки, с кружевным воротничком, передничком из таких же кружев. Шарлотта была вся в лентах, цветах, драгоценностях.
Публика в восторге требовала повторения любовной песенки. Король милостиво кивнул своему наперстнику и благосклонно улыбнулся Шарлотте де Шаверни. Но Шарлотта, заметив беспокойство Шарля, капризно надула губки. Дуэт должна была начинать Шарлотта, но упрямая девчонка не собиралась петь! Оркестр уже повторил вступление. Людовик прищурился.
И тогда пастушок в белой шляпе с синими лентами ухватил подложенную де Гишем лютню и, упав перед пастушкой на одно колено, запел песенку, сочиненную кем-то из Ангелочков давным-давно. Мысленно он посвящал свою песенку девушке, которая сейчас сидела в зале, на нее-то он и смотрел то и дело, хотя из зала она, быть может, этого не видела. Оркестр подстроился со второго куплета.
Последний куплет хитроумный пастушок пропел, внезапно поднявшись с колен, выйдя к самому краю сцены, держа свою лютню за гриф, как бы обращаясь к Богу. Оркестр уже давно играл его песенку. Зал слушал, затаив дыхание. На последнем повторе Рауль, до сих пор смотревший вверх, отважился взглянуть прямо в зал, на свою невесту. Публика неистовствовала! Шарлотта по сценарию вновь оказалась подле своего театрального возлюбленного. Король, видя, что публика ждет еще чего-то, двигаясь в такт музыке, одними губами шепнул Бражелону: "Поцелуй ее, Рауль". Шарлотта, так же одними губами шепнула: "Попробуй только, Шарль тебя убьет". Шарль, видя, что Рауль направляется к Шарлотте, стал мрачнее тучи, и прошептал: "Королю так угодно?" Но, когда улыбнулся Людовик, заулыбался и он. В этот момент Рауль сорвал свою шляпу и закрыл себя и Шарлотту, предоставив публике представлять что угодно за широкополой шляпой пастушка. И волки были сыты, и овцы целы. Финальная массовая сцена прошла блестяще, и вскоре дали занавес.
Король раскланивался, держа за руку свою королеву и театрального дружка-пастушка. Король победил. Симпатии Двора переместились в сторону бывших Ангелочков Принца Конде. Сама королева-мать, Анна Австрийская, прослезилась, до глубины души растроганная простой, но искренней песенкой красавчика-пастушка, который в белокуром парике, едва появившись на сцене, заставил сердце королевы сжаться, напомнив Мари Мишон. Впрочем, не только королева вспоминала Шеврету, Бофор, Конде и Д'Артаньян, бывшие на премьере, многозначительно переглядывались и шепотом вспоминали прекрасную герцогиню.
После всех этих волнений у короля разыгрался зверский аппетит, и он заторопился на ужин, приказав де Гишу, Бражелону и Сен-Реми как можно скорее быть у него. Де Гиш от души поздравил друга с успехом, и они направились на ужин к его величеству. Он уже успел кое-что разузнать, быстро оценил обстановку и дорогой высказал Раулю свое мнение о ситуации - он имеет все шансы стать новым фаворитом короля.
Бражелон на это ответил, что им необходимо обсудить ситуацию в другой обстановке, только не в Фонтенбло, и предложил после ужина у короля, когда его величество удалится в свои покои, обсудить события в Доме Генриха Четвертого, у него на квартире, которая была неофициальным штабом Ангелочков. Друзья возразили было, что утром они должны опять быть у короля, но Рауль напомнил их фрондерские приключения, и, отужинав у его величества, они, с трудом дождавшись, когда Людовик удалится в свои покои, сбежали из Фонтенбло в Париж.
Все это я понял из рассказа господина де Сен-Реми и последующей беседы друзей....
-И все это за то, что сыграл роль пастушка и вырядился как шут гороховый?
-А ты, кажется, недоволен, что твоему господину улыбнулась Фортуна? Фортуна, милый Оливен, улыбается не каждому! Это капризная богиня. Счастье само идет к нему в руки, и надо быть ослом, чтобы прозевать этот шанс.
-Да, Оливен, мы выпили лишнего у короля, вот и несем всякую чушь. Ты забудь обо всем, что мы тебе здесь наболтали. Но! Как не пить, когда король предлагает, ему так угодно! - и по его знаку тебе наполняют бокалы один за другим...А все-таки, рассмотрим позитивный результат премьеры. Шансы есть. Став фаворитом, Рауль сможет вмешаться в большую политику. И - как знать, быть может, ему удастся то, что не удалось Фронде...
-И он насовсем превратится в такого пастушка?
-Ты что, Оливен, никак плачешь?
-Я, граф де Гиш, служил Ангелочку Принца Конде, и мой господин тогда был смелым и свободным. А все эти звания и привилегии, о которых вы говорите - это же рабство. Граф, простите, если я не прав, любимцу короля я так же верно буду служить, но можете считать меня вольнодумцем, мне все-таки жаль, что девизом будет: "Королю так угодно"! Угодничать - знаете, как-то...
-Он прав, Гиш, - сказал Шарль, - Я всей душой хочу Бражелону счастья, но, если Рауль будет подстраиваться под короля, ломать свой характер, чтобы угодить его величеству - он не будет нашим прежним Бражелоном, которого мы с тобой так любим.
-Не знаю, Шарло, - задумчиво произнес де Гиш, - Знаю одно, в годы Фронды, мы, в сущности, были детьми. Детство кончилось, а что делать сейчас, черт меня побери тысячу раз, если я знаю.
-Зато я знаю, - сказал Рауль, появляясь в гостиной, - Сегодняшний мой дебют был, может быть, и успешный, но последний в жизни!
х х х
-А дальше? - шепотом спросила Роза.
-Это все, - сказал Оливен.
-Как - все? А продолжение? - настойчиво потребовала девушка.
-Какое вам нужно продолжение? - вздохнул Оливен, - Все, все на этом кончилось, понимаете?! Не смог мой господин стать королевским шутом! Не смог он изменить себе! В то время он очень любил короля, и готов был отдать жизнь за его величество. Но он хотел оставаться самим собой, а не превращаться в пастушка по образу и подобию его величества. А ежели вы хотите знать все до конца, слушайте!
В один прекрасный день, когда король со своей свитой собрался на прогулку, мой господин вспомнил об одном лихом конском трюке, называемым КАПРИОЛЬ.*
Трюку этому, если не ошибаюсь, из школы великого Плювинеля, научил виконта Шарль де Сен-Реми, как я уже говорил, первый всадник Франции. В просторечии этот трюк называют "олений прыжок". Он заключается в том, что поднятая на дыбы лошадь резко отталкивается от земли, затем летит вперед, сильно подогнув передние ноги, и почти прямо отставив назад задние, как это делают олени. Всадник умело провоцирует коня, чтобы показать, какой он крутой. И мой виконт, погоняя своего коня, так спешил навстречу его величеству, что сделал каприоль, то бишь олений прыжок, а потом пустил лошадь галопом тер-а-тер. Это, мадемуазель Роза, такой особенный галоп. Очень собранный, голова лошади подобрана, как бы провисает в воздухе. Так он шел в тер-а-тере, а потом на вольте - это тоже элемент школы верховой езды, но не плювинелевской, а более простой, на вольте, при повороте, проще говоря, он специально кинул стремена, очень быстро, никто не успел ничего заметить, и съехал на одну сторону. И свалился с лошади прямо у постамента статуи Амура. Все, конечно, ахнули и пришли в ужас. А ведь падение было точнехонько рассчитано. Мой виконт прекрасный наездник. Все побежали к виконту, он лежал у подножия Амура, и, казалось, был без сознания. Но в чувство его тогда привела Луиза де Лавальер, которая со всеми прочими дамами оказалась подле виконта.
Случившийся тут же врач господина де Граммона - нам нужно было, чтобы виконта лечил наш врач, а не королевский - заявил, что господину виконту нужен полный покой, и, конечно, в новом балете, который затевает его величество - "Времена Года" - он участвовать не сможет. Людовик, присутствовавший при этой сцене, очень расстроился. Нам удалось убедить Двор и короля, что это был всего лишь несчастный случай, а не ловко разыгранный конный фокус, и виконт пострадал потому, что слишком спешил присоединиться к свите его величества.
План этот господину Раулю очень не нравился, но выхода не было, чтобы отмазать его от участия в новом балете. Поскольку мой господин даже при Дворе лгать так и не научился, мне пришлось, когда король зашел его проведать, ахать и причитать над ним так, словно он вот-вот Богу душу отдаст. И тогда, мне показалось, милая Роза, что де Сен-Реми и де Гиш были правы: королю мой виконт очень понравился, он с большой симпатией говорил с ним, несколько раз назвал по имени, так, запросто, по-дружески, и все просил в будущем быть осторожнее и беречь себя. И не ушел пока не добился обещания: "Буду беречь себя, если вашему величеству так угодно, Слово дворянина!" Ах, мадемуазель Роза, если бы не эта любовь! Я все думаю, как бы их помирить, но ничего на ум не приходит. "Счастливая мысль", подобная той, что нередко посещают гасконца, не может прийти в голову бедняге Оливену. Гасконец, и тот ничего придумать не может.
-А Лавальер его навещала? - спросила Роза.
-Да. Она же добрая и жалостливая девушка. Конечно, навещала. И тоже просила беречь себя. Он и ей обещал быть осторожнее, и не рисковать понапрасну. А потом возьми да скажи: "Луиза, вы же знаете, мне всегда нравился риск!"
-А она?
-Она... вздохнула и промолчала.
А когда начались репетиции нового балета "Времена Года", мой хозяин ходил, слегка прихрамывая, с тросточкой. А потом забросил тросточку, и вовсе начал бегать парку Фонтенбло, как обычно - потому что до его ушей дошла язвительная реплика де Лоррена, что красавчик Бражелон захромал из солидарности с хромулей Лавальер.
-Но если он "поправился", почему король...
-Не дал ему роль в новом балете? В том-то и дело, что король уже начал ухаживать за его невестой. Тут уж не балет, а целая драма началась, а я все боюсь, не вышла бы трагедия!
Роза, выслушав Оливена, обняла его и прошептала:
-Не теряйте надежды, мой милый Оливен, трагедии не должно быть ни в коем случае! Мы этого не допустим! Давайте надеяться, что все будет хорошо!