Аннотация: Корреспондент глянцевого журнала, бой-девица по имени Лена, едет в Шенкурск. Знакомиться с Танькой-Цыганкой и с Савиным.
Вот скажите, как называются люди, которые мешают красивым девушкам самозабвенно танцевать в их, девушек, собственных машинах? ГАИ-ГИБДД? А вот и нет, ведь новенький 'Фокус' Лены не ехал, а смирно стоял, и не под знаком, а на парковке у бильярдного клуба.
Вот дядечка, вылезший из огромного джипа, глянул с пониманием и одобрением, даже большой палец показал. И был награжден очаровательной улыбкой. Высокий брюнет и его миниатюрная спутница тоже нормальные люди. Вылезли из своего красного 'Гольфа', услышали музыку, посмотрели, как красиво Лена подергивает плечиками, гибко извивается талией и грациозно помахивает ручками, улыбнулись, поцеловались, и пошли восвояси. А этот, простите за выражение, урод встал перед капотом 'Фокуса' и уставился на Лену. Вот скажите, разве можно с такой кислой физиономией смотреть на танцующую девушку?
- Чего ты ждешь, унылый? Стриптиза не будет! - пропела Лена в такт музыке.
Неблагодарный зритель, разумеется, не мог расслышать слов, и, видимо, истолковал движение губ по-своему. Он уверенно шагнул к водительской двери 'Фокуса'. Лена убавила громкость и опустила стекло.
- Девушка, разгоните мою скуку на этот вечер. Я хочу как вы...
Как именно он хочет, мужчина не сказал, а протанцевал. Но ни танец, ни выражение лица танцора Лене не понравились. В них не было ни капли эстетики, не говоря уже о грации, а была лишь одна, опять же простите, похоть. Первым желанием Лены было выйти из машины и набить танцору физиономию. Но нахалу повезло. Во-первых, всего минут десять назад Лена уже обидела одного такого нахала, а во-вторых искусство и доблесть не побить врага, а избежать боя.
Лена улыбнулась и спросила:
- А часа вам не хватит?
Любитель эротических танцев гадко растянул губы и вынул из заднего кармана брюк бумажник.
- Вопросов нет, киска, плачу вперед. Сколько с меня?
Вы сильно удивитесь, но Лена не вскипела. Наоборот, она улыбнулась гораздо приветливей:
- Триста рублей.
'Танцор' недоверчиво посмотрел на Лену, окинул взглядом новенькую машину. Отсчитал три сотенные купюры и протянул в окно, совсем как в киоск за сигареты. Лена взяла деньги, нажала кнопку магнитолы, аккуратно сняла выехавший диск и протянула его в окно.
- Ровно шестьдесят минут звучания. Лицензия. Наслаждайтесь.
Мужчина растеряно взял диск, открыл рот что-то сказать, но, увы, опоздал. Лена подняла стекло, завела мотор и с пробуксовкой рванула с места. От греха подальше.
С этого все и началось. Не с обманутого 'в лучших чувствах' мужика, не с резкого старта машины, а оттого, что лишившись диска, магнитола, как ей и положено, переключилась на радио.
- Начинаем передачу из цикла 'Россия, которую мы потеряли'.
- Рассказывай, чего мы там потеряли. Только чтобы интересно, а то выключу, - проворчала Лена.
- Гость нашей сегодняшней программы - Евгений Иванович Овсянкин, исследователь истории Европейского Севера, кандидат исторических наук, доцент, почетный доктор Поморского университета имени Ломоносова, почётный гражданин города Архангельска.
- Очень приятно, Евгений Иванович. А я - Лена. 27 лет, не замужем.
Привычка разговаривать с радио появилась у Лены совсем недавно, с тех пор, как наша героиня освоила управление купленным в кредит Фордом. Чаще, конечно, Лена комментировала новости, рекламу или реплики ди-джеев, но под соответствующее настроение могла 'поговорить' и с программами посерьезней. Согласитесь, разговаривать с наушниками в плеере - моветон, а вот когда одна сидишь в машине - самое то.
Но минут через пять Лена перестала перебивать почетного гражданина Архангельска. Заслушалась, да так, что чуть не проехала перекресток на красный свет.
Отношения Лены с наукой 'История Отечества' сложились тяжелые. В старших классах, когда непонятно было, по каким учебникам учить этот предмет и кому верить, Лена старалась избегать споров с преподавателями по оценкам исторических событий или деятелей. Обладая хорошей памятью и усидчивостью, Лена просто заучивала даты с именами, и получала взамен 'пятерки'. Так чем же так зацепила нашу героиню случайно услышанная передача?
Утром следующего дня, миновав свой рабочий стол, Лена отправилась прямиком к 'главвреду', как она называла главного редактора за глаза.
- Разрешите, Леонид Давыдович?
Главный редактор, прикольный старикан лет шестидесяти, был внешне очень похож на Антона Павловича Чехова, особенно, если великого русского писателя подстричь чуть покороче и заменить пенсне на узенькие очки-'читалки' на носу.
Главред отложил в сторону распечатки, снял очки, на секунду зажмурился, чтобы 'переключить' глаза и сказал:
- Проходите, Елена Сергеевна, присаживайтесь.
Лена недовольно поморщилась:
- Спасибо, Лео Давыдович. Наверное, мне лучше в следующий раз зайти?
Главред похлопал ладонями краю стола. И принялся демонстративно оглядывать кабинет, чем бы запустить в Лену. И Лена спокойно уселась за стол напротив хозяина кабинета. Леонид Давыдович тоже 'успокоился' и принялся выговаривать подчиненной:
- Вы не находите, что бестактно - коверкать имя пожилого человека для придания последнему сходства с товарищем Троцким? Я не говорю о субординации. Для вас, похоже, это что-то вроде атавизма или рудимента. Но ведь существует же элементарное уважение к старшим.
Лена старательно изобразила раскаянье:
- Вы совершенно правы, Леонид Давыдович. Мое поведение верх моветона, если не сказать хуже. Но и вы меня поймите. Как быть бедной женщине, если ей постоянно тычут в глаза, что 'замуж поздно, сдохнуть рано'? И с вашей подачи весь молодняк в редакции зовет меня по имени-отчеству. Неужели так трудно преодолеть в себе это ваш интеллигентский комплекс и звать меня просто по имени? Как всех этих 'Эллочек' и 'Дмитриев'?
Главред внимательно посмотрел на Лену.
- Неужели все так серьезно? Для вас так важно, что я называю вас не Леночкой, а Еленой Сергеевной?
- Угу, - кивнула Лена. - Не сказать, что у меня конфликты с молодыми, но опасаюсь попрека 'Если ты такая умная, что же до сих пор не замужем?'. А я ведь девушка резкая, могу не проглотить или зареветь, могу в лицо заехать, повредить чего-нибудь.
Леонид Давыдович еще раз внимательно посмотрел на девушку. И на этот раз смотрел гораздо дольше, прежде чем что-то сказать. Лена не выдержала, встала, прошлась, покрутилась, демонстрируя фигуру, хотела даже сесть на шпагат, но передумала. Просто гибко наклонилась, почто сложившись пополам. Главред уважительно кивнул и показал большой палец.
- Хороши. То есть, хороша. Елена... То есть Лена. Действительно, как девчонка совсем. По повадкам. Я обязательно приму к сведению наш разговор.
Лена тактично кивнула. Разговор на эту тему был у них с 'главвредом' далеко не первый, и как она подозревала, не последний. Все равно 'главвред' останется рабом своей дурацкой интеллигентской привычки.
- У вас все, Лена? - спросило руководство журнала.
Лена вздохнула.
- Нет, Леонид Давыдович. Уделите мне еще десять минут, пожалуйста.
Главред бросил взгляд на настенные часы и кивнул.
- Как вы думаете, на радио может быть что-то вроде двадцать пятого кадра? Чтобы на подсознание давило не через глаза, а через уши?
Главред надел очки и принялся листать записную книжку.
- В таких вопросах нельзя полагаться на мнение. Спросим у знающих людей. Позвоню-ка я своему куратору в КГБ.
И подмигнул Лене. Та смущенно опустила голову. Про 'куратора из КГБ' именно она как-то сгоряча ляпнула в разговоре о цензуре.
- Иван Петрович? - спросил у телефонной трубки главред. - Здравствуйте. Маркин вас беспокоит. Помните такого?
На другом конце, видимо, Леонида Давыдовича помнили и попросили сразу перейти к делу.
- У меня короткий вопрос, Иван Петрович. Существует ли эффект двадцать пятого кадра не в кино или телевидении, а по радио?
В ответ на услышанное в трубке главред переспросил у Лены:
- Вы были когда-нибудь в состоянии гипноза или под воздействием наркотиков?
Лена уверенно помотала головой.
- А передачу услышали случайно?
На этот раз Лена ненадолго наморщила лоб, но сразу кивнула:
- Точно случайно.
Выслушав короткую лекцию и поблагодарив собеседника, Леонид Давыдович положил трубку и развел руками:
- Увы, Елена Серг... Простите, Лена, ничем не могу порадовать или огорчить. Знающие люди отрицают техническую возможность такого эффекта.
Главред снова глянул на часы, заглянул в ежедневник и махнул рукой.
- Излагайте, что там за передача.
Лена устроилась на стуле поудобнее и стала пересказывать:
- В 1899 году Александра Малахова, крестьянского сына, выперли из Петербургского университета и отправили на родину, в Шенкурский уезд Архангельской области. За революционную деятельность. И этот Малахов не стал устраивать революций на местности, а стал строить социализм в отдельно взятом уезде.
- И построил? - не удержался от вопроса Леонид Давыдович.
- В том-то и дело, что ему это почти удалось. Там смолокуры гнали свою смолу на всю Европу. Малахов объединил их в Союз, вытеснил купцов с этого рынка, сам стал экспортировать смолу и деготь в Англию. Овсянкин, это дядечка-историк из передачи, утверждает, что кооперация Малахова охватывала больше ста тысяч человек.
- Подождите, Елена Сергеевна, вы ничего не путаете? - сказал главред. - Сто тысяч смолокуров - это слишком круто. Может быть, потребительская кооперация охватывала сто тысяч человек?
Лена примерно представляла себе, что за зверь такой эта потребительская кооперация. Но раз уж Остапа, то есть главреда понесло, решила подыграть, сыграть фольклорную блондинку. И спросила:
- А это как?
Леонид Давыдович достал из стола атлас автомобильных дорог и нашел карту Архангельской области.
- Вот смотрите, Леночка. Северная Двина проходит недалеко от Шенкурска и впадает в Белое море у Архангельска.
С остро отточенным карандашом вместо указки, картой на столе Леонид Давыдович стал похож на учителя. Или на полководца.
- Свою смолу ваш Малахов наверняка сплавлял вниз по течению плотами. На обратном пути, чтобы не ходить порожняком, он наверняка вез продукты и всякие гвозди с топорами. Только вот как против течения?
- В том-то и дело, - сказала Лена, - что у Малаховского Союза был пароход и пять барж. Или баржей, как правильно?
Главред не ответил. Просто присвистнул.
- Мало того. Училище для детей смолокуров, - Лена стала загибать пальцы, - свой лесозавод, единственная в России того времени уездная типография и даже учительница из Лондона, чтобы детей языку учить. И это не с купеческого барского плеча, а собственность Союза.
- И учительница - собственность? - съязвил главред.
Лена не стала реагировать на шутку.
- Леонид Давыдович, миленький, почему мне все это интересно? Весь этот сон Веры Павловны, весь этот 'товар-деньги-товар'. Как будто пыльным мешком по башке стукнули. Не могу ни о чем другом думать.
- Не знаю, Леночка, - ответил главред. - Рассказывайте дальше. Могу догадаться, что поломали все это дело большевики в семнадцатом году.
- В восемнадцатом, - поправила Лена. - Но до этого, между революцией и гражданской войной, Малахов со своим Союзом выпустил деньги, которые были самой твердой валютой смутных времен. А арестовали Малахова большевики, когда интервенты в Мурманске и Архангельске высадились. Леонид Давыдович, вы что хотите со мной делайте, но я сейчас, как от вас выйду, никакой работой заниматься не буду, а сяду про Гражданскую войну читать. Все равно со статьей про мобильную связь ничего не получается.
Пробный шар про статью прокатился без сучка с задоринкой. По крайней мере, главред не поморщился. Наоборот, он снова посмотрел на часы и ежедневник, снова махнул рукой и спросил:
- И что было дальше с Малаховым?
- Арестовали прямо на съезде в уезде, - ни Лена, ни главред не среагировали на невольную рифму, - посадили в тюрьму. И началось Шенкурское восстание. Малахова освободили, заваруха с гражданской войной, интервенция, кровь. Малахов уехал в Москву, там его однокурсник-революционер поддержал. Но и оттуда пришлось валить, за границу. А уже из-за границы Малахов все по Союзу большевикам передал. И семья бедствовала, и белая эмиграция такого шага не оценила. Представляете, 22 июня 1941 года немцы в Мюнхене Малахова арестовали, он только в сентябре смог из лагеря подорваться. Ушел в Македонию и там стал из смолокуров союз создавать. После смерти Сталина хотел вернуться в СССР, но не успел, умер.
- Жаргончик у вас, Елена Сергеевна. 'Валить', 'подорвался'. Детский сад.
Лена не отреагировала ни на возврат к имени-отчеству, ни на придирки к культуре речи. Она все рассказала и теперь ждала совета.
- Я думаю, - сказал Леонид Давыдович, - что следы вашего двадцать пятого кадра следует искать не в спецслужбах, - главред кивнул на телефон, - а в учебниках по кинематографии.
- Где? - удивилась Лена.
- Вы не ослышались. В вашем рассказе я вижу соблюдение двух основных голливудских правил. Первое. Этот ваш Малахов - типичный 'андердог'.
- Нижняя собака?
- Не просто нижняя, а подмятая, но лезущая вверх. То есть, герой, успешно рвущийся по социальной лестнице. Вроде Наполеона. В мировой классике это Жюльен Сорель, например. Сколько девушек грезили по такому принцу?
- Ну, не то, чтобы грезили, - протянула Лена, - но мысль понятна. Кругом жирные лоснящиеся, всем довольные собаки, а у этого пса непонятной породы жизнь - борьба, весь такой красивый и мускулистый на общем фоне. Контраст, короче.
Леонид Давыдович кивнул и продолжил:
- И второе. В вашем рассказе - трехактная структура. Первый акт - Малахова с позором выгоняют из Петербурга обратно в деревню. Трагедия? Да, трагедия, но для нашего героя - не катастрофа. Герой начинает бороться, как пресловутая лягушка в молоке. Второй акт - Малахов борется с купцами, отбирает у них кусок хлеба для себя и своих смолокуров. Баржи, пароходы, фабрики и газеты с английской учительницей. А вот третий акт - настоящая катастрофа, восемнадцатый год, эмиграция, сорок первый год и смерть почти по дороге на Родину. Согласны, что три части четко прослеживаются?
Лена кивнула.
- Вот видите. Голливуд в психологии и подсознании разбирается не хуже спецслужб.
Лена молчала. Явно что-то хотела сказать, но не решалась. Главред еще раз глянул на часы и ежедневник, нахмурился, но опять таки махнул рукой.
- Выкладывайте, Лена, что там у вас еще.
И Лена решлась.
- Сон мне сегодня приснился.
Леонид Давидович усмехнулся, Лена опустила голову.
- Ладно, выкладывайте, что уж с вами поделаешь.
- Приснилась девочка лет девяти-десяти. Бежит по лесной тропинке и зовет меня 'Лена, помоги!'. Я к ней рвусь, но руки-ноги как будто связаны, не могу пошевелиться. Удивительно, но помню каждую черточку на ее лице. Конопушки, носик-курносик, бровки домиком, волосы светлые, в косу заплетены. Коса из-под платка развевается, длинная, совсем немного до пояса не хватает. Наряд на девочке какой-то древний. Сарафан длинный, до середины лодыжек, вышит узорами, явно вручную и с любовью. И все на девочке ладно так сидит, не новогодний наряд или театр одного актера. Цветов не помню. Вот.
Леонид Давыдович на минуту уткнулся в стол. Потом зачем-то надел очки и только после этого поднял газа на подчиненную. Лена готова была поклясться, что за этим жестом главред попытался скрыть свое смущение. И рассмеялась.
- Я поняла ход вашей мысли. Начала с того, что не замужем в двадцать семь, а теперь еще и девочки снятся. Нет, Леонид Давидович, это не тоска по семье и материнству. С таким я бы не к вам пришла, а в подушку все проревела.
Так и есть! Главред снял очки и пошевелил губами. Скорее всего, облегченно выругался. Лена улыбнулась.
- Знаете, ощущение было такое, что эта девочка мне никакая не родственница, а очень близкая подружка. Похоже на то, как сама на соревнованиях с ровесницами побьешься, а потом за свою малышню болеешь еще сильнее, чем за подруг. Точно! - Лена хлопнула ладонью по столу так, что главред вздрогнул. - До того дообъясняла, что сама поняла. Эта девочка - младший, но совершенно равноправный член команды. Не спрашивайте какой, сама не знаю.
- Час от часу не легче, - проворчал главред. - Вот уж в гадалки я к вам точно не нанимался. Может, у вас тоска по спорту?
Лена покачала головой:
- Нет. Я предусмотрительная, поэтому тоскую по спорту в марте, а не сейчас, в июльскую жару, когда поезд уже ушел.
Начальство в лице Леонида Давыдовича начало медленно, но неумолимо закипать. Главред посмотрел на часы, на ежедневник, затем - на Лену. И оперся в стол руками, готовясь то ли прыгнуть, то ли просто встать и вышвырнуть Лену из кабинета.
- Послушайте, Елена Сергеевна! - Рявкнул главред.
Что именно слушать, Леонид Давыдович не сказал. Понял, что нарушил уговор называть Лену просто по имени и теперь с садистским удовольствием наблюдал за реакцией подчиненной. Лена ответила самым кротким тоном, на какой была способна:
- Внимательно слушаю, Ле... Ле..., - Лена сделала вид, что вспоминает имя шефа, или думает, не назвать ли снова как Троцкого, но решила не нарываться. - Слушаю, Леонид Давыдович.
- Если уж вы меня отвлекаете от важных дел своими загадками, потрудитесь внятно выражать то хоть свои-то собственные мысли. Какой поезд? Какое отношение к спорту имеет март или июль?
Лена решила продемонстрировать наглядно. Она задрала футболку до самого лифчика и напрягла мышцы пресса. И спросила:
- Красиво?
Знаете ли вы, дорогой читатель, что закон бутерброда объективен, поскольку не зависит от нашего знания или незнания о нем? Именно в этот момент в кабинет заглянула Эллочка, помощница художественного редактора журнала.
- Можно, Леонид Давыдович? Ой, а что это вы тут делаете? Елена Сергеевна... Ой, я потом зайду.
Не успели Эллочка и главред как следует покраснеть, а программа вранья у Лены в голове уже выдала решение. И не подумав одергивать футболку, Лена сказала:
- Куда? Стоять! Хоть ты нас рассуди.
Лена повернулась к Эллочке и снова поиграла мышцами живота.
- Леонид Давыдович, как заядлый консерватор и ретроград, требует от меня статью против пирсинга. Поскольку это наносит вред здоровью и осуждается Православной Церковью. И представляешь, требует, чтобы я, ты понимаешь - я, с таким вот животиком искала фотомодель. Мало того, что это потребует затрат и труда, так это и для меня унизительно. Неужели я должна бегать и искать красивый животик, когда такое богатство, - Лена похлопала себя по животу и только теперь одернула футболку, - есть в нашем родном дружном коллективе? Вот хоть ты, Эллочка...
Лена подошла к девушке с явно выраженным желанием оголить той живот и тоже продемонстрировать руководству. Для сравнения. Эллочка скрестила руки на животе и промямлила:
- Простите, Леонид Давыдович, у меня пирсинг.
Лена кивнула:
- Вот и покажи. Нет! - Лена хлопнула себя по лбу. - Чего тянуть? Я сейчас за фотоаппаратом сбегаю, Леонид Давыдович нас нащелкает.
Эллочка вжалась в стену, не опуская рук от своего пирсинга:
- Не надо меня фотографировать. Лев Давыдович, можно, я пойду?
Руководство милостиво махнуло рукой:
- Идите, Элла.
Не успела девушка открыть дверь, как главред соизволил подыграть Лене:
- Ладно, Лена, убедили. Не нужно искать модель. Снимайте себя.
Эллочка явно ускорилась и захлопнула дверь гораздо громче, чем нужно. Видимо, для надежности.
Главред честно старался изобразить праведный гнев. Лена добросовестно пыталась надеть на лицо маску раскаянья. Усилий у обоих хватило на несколько секунд. Начальство и подчиненная захохотали одновременно.
Отсмеявшись, Леонид Давыдович снял трубку:
- Мария Петровна? Подготовьте, пожалуйста, командировку Капоткиной Елене Сергеевне. Город Шенкурск, Архангельская область. На неделю.
Мария Петровна, главбух журнала, видимо, выразила недоумение, поскольку Леонид Давыдович ее уверил:
- Поедет, куда денется.
Положив трубку, главред очень серьезным тоном спросил Лену:
- Жалобы? Возражения?
Лена просто пожала плечами.
- Езжайте, Лена. Во-первых, вы сами сказали, что все равно работник из вас сейчас никакой, будете историю учить. Вот и изучайте на месте, по памяти людей. А во-вторых...
Леонид Давыдович не договорил, а принялся рассматривать Лену так, будто видит ее впервые. Во взгляде главреда было что-то такое, что на этот раз Лена и не подумала вставать и показывать себя во всей красе. Наоборот, Лене очень захотелось, чтобы главред увидел ее серьезной, достойной доверия.
- Знаете, Лена, как только вы начали говорить про Архангельскую область, я уже знал, что туда кто-нибудь из нас поедет. Не знал только, вы или я.
Позже Лена очень пожалеет, что ее никто не сфотографировал в этот момент. За три года в журнале она привыкла к тому, что Леонид Давыдович очень непростой человек, но мистика или ясновидение - это уже перебор.
- Я был в Шенкурске, точнее, в какой-то деревне поблизости от него.
Лена успокоилась. Даже разочаровалась немного.
- После журфака я сразу попал в 'Пионерскую Правду'. Вы слышали о такой газете?
Лена не стала язвить, просто кивнула. И снова пожалела, что нет под рукой фотоаппарата, запечатлеть руководство в состоянии ностальгии.
- Отдел писем, заваленный мешками с этими самыми письмами. Сотрудники поопытней халтурили, читали письма через одно, если не реже. А я, молодой максималист, добросовестно вчитывался в каждое. Что бы ни говорили про СССР, Леночка, в те времена, печатное слово имело громадную силу. Статья в газете могла повлиять на судьбу человека. Могла поднять, могла сбросить в бездну, но чаще всего - давала толчок к чему-то. И попало мне в руки письмо о девочке из деревни, которую слушаются все животные, даже кошки, не говоря уж про лошадей и собак. Но главное, именно эта девочка спасла деревенских коров от гибели, потому как местный зоотехник со страху напился.
Лена присвистнула:
- Ни фига себе.
Леонид Давыдович грустно улыбнулся.
- Я тогда представил ее себе кем-то вроде Гайдара, командующего полком в четырнадцать лет. Ведь не могла эта девчонка одна справиться, значит, ей поверили, за ней пошли.
Главред замолчал, и Лена осторожно спросила:
- А что потом было с этой девочкой? Как сложилась ее судьба?
- Не знаю, - ответил Леонид Давыдович. - Очень надеюсь, что первая моя публикация тогда помогла человеку.
Главред посмотрел на часы, на ежедневник, и поднялся из-за стола.
- Все, Елена Сергеевна, ступайте. В дальнюю дорогу за казенный, так сказать, счет. Не забывайте, что у вас есть обязанности, а не только любопытство. Очень надеюсь, что привезете из командировки материал, в котором будут искать двадцать пятый кадр.
На этот раз Лена не обратила внимания на обращение по имени-отчеству. Вернее, обратила, но сочла неуместным придираться.
Вы поверите, что едущая в купейном вагоне девушка способна жалеть о том, что ее попутчики - два симпатичных парня и еще одна девушка, а не пара бабушек? Ох, как терпеливо бы Лена сейчас послушала про помидоры-огурцы на грядках и в теплицах, как вежливо бы им поддакивала. И про маленькие пенсии с высокими ценами поговорила бы. Минут так пятнадцать-двадцать. А потом плавно-плавно, мягко-мягко перевела разговор на молодость бабушек, про старые времена, про деревни, колхозы и молодых механизаторов-ударников.
'Клинический случай, - подумала Лена. - Кроме мудрого главвреда и рассказать никому нельзя о своих ощущениях. Рукава сзади не свяжут, конечно, но посмотрят многозначительно. И просто по имени точно не назовут'
Лена лежала на верхней полке и читала Овсянкина. Да, да, того самого, авторитета по истории Севера и почетного гражданина города Архангельска. Каким образом изданная тысячным тиражом документальная книга попала в букинистический магазин возле Ленинградского вокзала? Что заставило Лену не пройти мимо, а заглянуть и прямо спросить продавца, не может ли тот явить чудо, найти издание, в существовании которого Лена сама не была уверена?
Лена улыбнулась, вспомнив продавца. В магазине, пролистнув книгу, Лена помахала рукой портрету автора на обложке и сказала:
- Здравствуйте, Евгений Иванович. В прошлый раз мы не договорили, но вы сами виноваты, первым отключились. Теперь познакомимся ближе.
Продавец, приятный мужчина лет так под сорок, забрал у Лены книгу, чтобы посмотреть цену и пробить чек, бегло глянул аннотацию и спросил:
- Исторический факультет? Курс этак четвертый-пятый?
Лена лукаво улыбнулась, потом махнула рукой на приличия и присутствие других покупателей, чмокнула продавца в щеку:
- Как приятно, что есть мужчины, умеющие безошибочно определять возраст девушек. Но, увы, в истории я пока абитура пучеглазая, только начинаю, можно сказать.
Несмотря на документальность книги, читать было легко и интересно. Овсянкин выстроил цепочку из архивных материалов, 'от себя' же писал только для связки между цитатами, для ровности повествования.
'Да, Евгений Иванович, в такте вам не откажешь, - Лена не стала высказываться вслух при попутчиках. - Никакого давления на читателя. Только факты, из которых складывается картинка'
Иногда Лена отрывалась от книги и просто смотрела в окно, на мелькающие деревни, поля, леса. Лене казалось, что теперь она смотрит на все это как-то иначе.
'Нет, не иначе, - поправила себя Лена. - Наверное, глубже. Нет, тоже не годится. 'Глубже' - слишком громко, нескромно. Стоп! А ведь в этом и есть главное - во мне, любимой. В этом, наверное, и есть ответ, почему у меня после радиопрограммы шарики за ролики стали заходить'
И стало Лене как-то спокойней. Непонятки? Ну и что? Она как раз и едет, чтобы во всем разобраться. Впереди как минимум неделя. Ни малейшего представления, как себя вести в этом Шенкурске, с чего начинать искать и что, собственно, искать? 'Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что'? Так разве это не здорово - полная свобода? Ну и леший с ним, что свобода подразумевает ответственность. Она обязательно что-нибудь найдет и для журнала, и в себе самой разберется. А не разберется, так успокоится. Тоже результат, между прочим.
Лена усмехнулась. Девять лет назад, таким же жарким летом ситуация выглядела совершенно противоположным образом. Не столичная корреспондентка ехала в командировку в провинциальный городок, а рязанская девчушка с зареванным лицом и злая на весь белый свет плелась по Москве. Прохожие не приставали, да Лена и не обращала на них внимания. По дороге на вокзал неудавшаяся студентка МГУ зашла в центр развлечений. Деньги еще оставались, и перед тем, как сесть в поезд, Лена решила пообедать не в дешевой кафешке, а в 'чисто московском заведении', чтобы правдоподобней врать подружкам, как 'отрывалась' в столице.
Кроме салата и стакана сока в горло ничего не полезло, и Лена просто сидела, ждала, пока не выгонят, запоминала интерьер. Время еще далеко не позднее, посетителей в зале ресторана было немного, и какой-то лохматый очкарик разобрался с аппаратурой в углу. Динамики периодически издавали положенные в таких случаях паровозные гудки, иногда звучало 'расс-расс', а потом... А потом мастер-ломастер неумело пробежался по клавишам синтезатора. Что-то в мозгу Лены щелкнуло, и она стала внимательно следить за действиями горе-пианиста. Вот он сдвинул ногой педали гитаристов, провода микрофонов, пощелкал выключателями на ящиках-усилителях, и ушел. Лена совершенно четко зафиксировала главное - из розеток очкарик ничего не выдергивал! Лена встала из-за столика и уверенным шагом, не оглядываясь, направилась прямо к синтезатору. Сев за инструмент, она внимательно оглядела зал. Жующие посетители вообще не обратили на нахалку внимания, бармен смотрел в другую сторону, обе официантки, пользуясь передышкой, сидели за служебным столиком, давая отдых уставшим ногам. Тревогу вызывала лишь мегера-администраторша у входа в зал. Она сверлила Лену подозрительным взглядом, но не решалась бросить свой пост, вдруг какой-нибудь незадачливый посетитель прошмыгнет в зал и займет столик без ее мудрого указания.
Наверное, кто-то на небесах решил Лене чуть помочь. В зал зашел очень вальяжный дядечка со значком на лацкане дорогого пиджака. Судя по почтительности на лице мегеры, значок был - что надо. И Лена заиграла:
Забота у нас простая
Забота наша такая
Жила бы страна родная
И нету других забот.
И снег, и ветер
И звезд ночной полет
Меня мое сердце
В тревожную даль зовет.
Реакция вальяжного дядечки превзошла все ожидания 'таперши'. Дядечка с притворной важностью сделал Лене ручкой аля-Брежнев, а мегере сказал что-то такое, отчего та вся расцвела. 'Слуга народа' под музыку прошествовал к столу, и как только к нему подошла официантка, Лена убавила звук. Администраторша со своего поста важно кивнула Лене, дескать, правильным путем идете, товарищ. И тут же взялась за телефон, явно кому-то доложить.
А Лена буркнула себе поднос 'Посвящается прощанию с Москвой' и заиграла:
Слышишь, тревожные дуют ветра?
Нам расставаться настала пора
Кружится, кружится пестрый лесок,
Кружится, кружится старый вальсок,
Старый, забытый,
Старый, забытый вальсок.
И ведь накаркала себе эти самые тревожные ветра! Администраторша встала по стойке 'смирно', а мимо нее в зал прошествовал Шикарный Мэн. Белая рубашка и бабочка в сочетании с выражением лица смотрелись так, что ни у кого и мысли не было применить слова 'официант' или 'обслуживающий персонал'. Наоборот, просились выражения вроде 'распорядитель бала' или 'Маэстро'. Или 'дирижер'. Лена уже приготовилась встать и начать извиняться, но Шикарный Мэн на нее лишь глянул, а сам направился к столику, за которым в одиночестве сидела женщина средних лет. Несколько раз до этого оглядывая зал, Лена не обращала внимания на 'серую мышку'. О чем говорил Шикарный Мэна с женщиной, 'таперша' слышать не могла, но по мимике и так было все понятно. Он требовал Нее, чтобы Она Его узнала. Не дожидаясь, пока опознание произойдет, Лена наудачу заиграла:
В первый погожий
Сентябрьский денёк
Робко входил я
Под школьные своды.
Первый учебник
И первый урок -
Так начинаются
Школьные годы.
Шикарный Мэн скользнул взглядом по Лене, но эмоций не выразил, а вот 'серая мышка' не только улыбнулась, но и украдкой подмигнула. И Лене подумалось, что в школе все обстояло наоборот: красивый статный мужчина был закомплексованным неуклюжим мальчишкой, а эта невзрачная женщина - первой красавицей класса, если не школы. Просто время сделало свое дело. Доиграв 'Школьные годы чудесные', Лена завела 'Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам' для стола, где не только жевали, но и чокались бокалами. И, судя по возгласам и аплодисментам, снова угадала.
Когда мегера повела в зал немолодую парочку, Лена решилась пошутить. Ни парочка, ни администраторша не оценили юмора. Зато те, кто понял манеру Лены выбирать репертуар, посмотрели на вновь прибывших и заулыбались. Еще бы, ведь Лена играла мелодию конспиративной встречи Штирлица с женой в баре 'Элифант'.
Первый 'гонорар' Лена получила от вальяжного дядечки со значком. 'Слуга народа' выкатил сторублевку, каковую официантка принесла на тарелочке с салфеткой. Стол именинника тоже не поскупился, одарил полтинником. Лена попросила официантку принести сок, от страха за свою выходку пересохло в горле. Напившись, она одарила расторопную девушку мелодией песенки 'Королева красоты'. И пока официантка шла от 'таперши' обратно к стойке, Лена смотрела ей вслед, чтобы все видели, кого музыкант имеет в виду.
Лене не хотелось уходить из уютного зала в вокзальную толчею. Здесь, за инструментом, она была не провинциальной неудачницей, которую не приняли в столичный ВУЗ, а наглой авантюристкой, занявшей чужое место. У себя в Рязани Лена могла учудить и не такое, но там - Дом, а здесь она один на один с огромным городом. Не добрала эти дурацкие баллы? Плохо готовилась? Или просто не повезло? Зато она хорошо, вы слышите - хорошо играет. Так слушай, огромный город, наших девчонок! И Лена играла. В перерывах между приходами-уходами - классику или популярные мелодии, а каждому вновь прибывшему - что-то личное.
Лена собралась уходить, когда проголодалась. То ли насмотрелась на жующих посетителей, то ли дерзкий поступок и музыка вывели из состояния, когда кусок в горло не лезет. Можно, конечно, было просто подойти к администраторше и нагло спросить, какой столик занять, но Лене очень хотелось уйти тихо и незаметно. Нет, не от страха, что остановят, пристыдят и отнимут 'нетрудовые доходы на чужой территории'. Не хотелось опошлять то удовлетворение, которое Лена испытала от своей выходки. Очень не хотелось перебора.
Лена подошла к официанткам, положила все свои чаевые на стол, на глазок отложила примерно четверть и подвинула к девушкам.
- Спасибо, девчонки.
Официантки кивнули, как ни в чем не бывало, но делить при Лене не стали, покосились на администраторшу, внимательно следящую за ними. К мегере с деньгами Лена и не пыталась соваться, ясно, что женщину это унизит, не ее уровень брать 'с таких'. Но и задерживать Лену администраторша не стала, наоборот, заранее отвернулась. Задержал Лену молодой симпатичный охранник, у самого выхода.
- Простите, девушка, мне велено вас максимально корректно попросить зайти к директору.
- А если я тебе сейчас все лицо расцарапаю и сбегу? - поинтересовалась Лена.
Охранник вздохнул:
- Если откажетесь зайти, то велено не препятствовать, - парень доверчиво посмотрел Лене в глаза. - Но тогда я буду лох и салага.
- Веди, Сусанин, - рассмеялась Лена. - Не хочу я тебя подводить. Все в порядке с корректностью, так что ты не лох.
В кабинете директора восседал, разумеется, Шикарный Мэн. Лена молча подошла к столу, вывалила все содержимое сумочки. Паспорт с торчащим из него билетом убрала в сумочку, кошелек показала хозяину кабинета:
- Свои деньги тоже сдавать? Или на постельное белье можно оставить?
Шикарный Мэн отмахнулся с королевской небрежностью и спросил:
- Скажи лучше, откуда в репертуаре у столь юного дарования столько старых песен?
- Бабушка у меня в консерватории всю жизнь проработала, - ответила Лена, не отрываясь от наведения порядка в сумочке. - На каждом семейном торжестве приходилось концерт по заявкам трудящихся в четыре руки.
Шикарный Мэн смотрел на манипуляции Лены с сумочкой, как командир на солдата, собирающего автомат. Лена захлопнула сумочку, и вдруг ни с того ни с сего спросила:
- У вас нет случайно в сейфе какой-нибудь печенюшки? В животе урчит.
Шикарный Мэн ничуть не удивился. Он нажал кнопку селектора и повелел:
- Мне кофе, какой обычно. И чай с печеньем. Побыстрее, пожалуйста.
Лена не сомневалась, что подчиненные сейчас понесутся со всех ног. Словно подтверждая ее мысль, Шикарный Мэн молча уставился на часы. Прошло немногим больше минуты, в кабинет без стука вошла девушка в униформе официантки с подносом в руках. Шикарный Мэн сам снял с подноса чашку и величавым кивком поблагодарил. Лене такой жест очень понравился, и она тоже приняла блюдце с чашкой из рук девушке, но кивать не стала, а просто сказала 'Спасибо'.
Полегчало с первых двух печений, Лена чуть отодвинула угощение в сторону, и Шикарный Мэн удостоил ее следующим вопросом:
- Но ведь мало просто хорошо играть на рояле. Как ты умудряешься ловить настроение людей?
Чего греха таить, комплимент Лену тронул, но захотелось повредничать, вывести из себя этого невозмутимого командира.
- Ой, какие вы, москвичи, тонкие натуры, так трудно вас прочитать. Вот у вас, например, на лбу было написано вот такенными буквами, - Лена развела руки в стороны и заговорила самым противным голосом, на какой была способна. - 'Ах, Галочка! Помнишь, сидели мы за одной партой, и было нам по двенадцать лет. Как быстро время летит, не успели оглянуться, как уже мне сорок восемь и тебе тридцать два'.
И таки добилась своего! Шикарный Мэн смеялся не как строгий командир, а как простой нормальный человек. Лена тоже засмеялась, но не своей шутке, а своей же догадке. Не будь этот чертов директор в детстве слишком застенчивым и неуклюжим, не стал бы он, наверное, сейчас таким величавым.
'Хорошо еще, - подумала Лена, - что он, похоже, остался неплохим человеком, а не стал деспотом. Значит, как говорит папа, наелся властью за жизнь'
Вдоволь отсмеявшись, Шикарный Мэн как будто снял с себя маску, и стал просто Взрослым Дядькой. Потому что спросил Лену очень доверительным тоном, почти как у парнишки-охранника:
- Слушай, а давай рискнем?
Лена не стала ничего отвечать. Просто пожала плечами. И стала ждать, что ей предложат. Несмотря на прозвучавшее слово 'рискнем', страха она почему-то не ощущала.
- Понимаешь, - сказал Взрослый Дядька, - у меня совершенно безумная затея - установить в коллективе такую атмосферу, как была у нас на предыдущей моей работе.
Лена, виновато улыбнулась и снова приложилась к чаю с печенюшками, а директор злачного заведения продолжил:
- Существует стереотип, что хороший человек это не профессия. А у меня с детства такая привычка - ломать стереотипы.
Лена не стала спрашивать, какое она имеет отношение к завиральным планам Взрослого Дядьки и к его вредным привычкам. Пусть рассказывает, если ему так хочется.
- У нас на заводе все было просто. Пришел человек работать, вливается в коллектив. Есть начальство, комсомольские вожаки, есть неформальные лидеры. Все по накатанной: работа, вечеринки, культпоходы в театры, спортивные праздники, почетные грамоты. Сейчас везде все сломали, а хочется, черт побери, не только порядка, но и стабильного коллектива. Ты меня понимаешь?