Аннотация: И они выползли из недр Земли в разрушенный ими город. И, оказывается, их ждали. Конструктор земной жизни был уже собран для этого ожидания: и люди, и черти-жандармы, и ангелы-диссиденты.
(Отрывок из фантастического романа "Ад" - М.: Аст, 2006 = http://bookland.net.ua/book/81182+Ad.html)
Бежать, к сожалению, мы не могли. Мое тело от испытаний последних дней уже давно превратилось в сплошную рану. Душа, кстати, тоже. Алексиевский, задыхаясь, с трудом тянул ногу, вывихнутую где-то в свободных странствиях. Лианна, после того, как я зло накричал на нее, приказывая оставаться на месте, держалась позади. Впрочем, и она, обиженная и смертельно уставшая, не могла передвигаться быстрее, даже если бы и сильно захотела этого. Про нетренированного Дмитрия, тащившего, посапывая, свои телеприбамбасы, я уже и не говорю. Кстати, идти с нами его тоже никто не приглашал. Само побрело. Вместо него была бы куда полезнее парочка оранжевожилетчиков. Но Семен, переговорив со своими товарищами, составить нам компанию отказался наотрез. Мол, приказа такого не было.
Ну, ну... А мы, без приказа захлебываясь едким дымом, сбивая ноги о груды кирпича, напарываясь на остро-недобрые взгляды встречных людей, топали через потрескавшиеся улицы, захламленные дворы и выжженные пустырища.
- Понимаешь, Волк, - бубнил над самым ухом Алексиевский, - ты не думай, что я тогда испугался и вас бросил. Нет! Я по делам пошел. Понимаешь, у меня на Юнаках знакомый фотограф живет... Жил... Нашел я его мастерскую, пленку проявил. - Он вдруг запнулся, как-то испуганно взглянув на меня. Но, увидев, что я не обращаю на него внимания, неуверенно продолжил: - В общем, считай, что я в разведку пошел. Замаскировался под всяких там... Интересное, я тебе скажу, дело, - в его голосе задребезжали подобострастные нотки. - Вот, видишь, и пригодилось оно.
Вот еще, незаконнорожденное дитя Мата Хари и Штирлица! Я искоса взглянул на него:
- Ну, и каковы же итоги, рыцарь пера и кинжала?
- К Айку люди потянулись. Даже Пригожа с ним разговор имел.
- Чего, чего? - не поверил я своим ушам. - Какой такой разговор?
- А черт его знает! Приехал на микроавтобусе, нашел Айка, да и закрылся с ним в машине. Долго они там о чем-то базарили. С час, наверное. Я поблизости крутился, но только того и услышал, когда они уже на свежий воздух вышли, как Пригожа сказал: "Итак, ваши силы плюс мой авторитет могут иметь довольно приличную массу!" А Айк тогда еще захохотал: "И деньги!.."
- А потом?..
- Потом? Собрали они с десяток уколотых ребят, насовали им каких-то бумажек, да и разослали по всем Юнакам. С прокламациями, что ли. Еще людей собирать. Стоп! - вдруг воскликнул он, резко остановившись. - Близко уже. Давай помедленнее пойдем. Ведь их там сотни, наверное, с полторы, а нас...
И он, обернувшись, посмотрел на Лианну с Бабием.
Только сейчас до меня дошло, в какую авантюру я влез: побежал выручать Михая практически в одиночку. Надеялся, чудак, что у Айка человечков всего ничего, что оранжевожилетчики моего приказа послушают... А фигушки!.. Да и начальничек их с сатанистами уже какие-то соглашения соглашает. Плохо... Сорок минут назад, пребывая в состоянии эйфории, я, наверное, не контролировал себя, решив, что мне подвластно все. Но, теперь...
Оглядевшись вокруг, я понял, что мы дворами вышли к Юнакскому рынку. Вот за этой пятиэтажкой, с почти полностью выбитыми оконными стеклами, должна находиться рыночная площадь. Двое мужиков, которые до этого, громко кряхтя, вытягивали из подъезда кожаный диван, внезапно выпрямились и посмотрели на нас. В песочнице с поваленным грибком несколько ребятишек, возившиеся с какими-то сломанными игрушками, тоже повернули лица в нашу сторону. Издали мне показалось, что на месте глаз у них просверлены сквозные черные дырки.
- Дружище Волк, - запыхтел Алексиевский и я даже вздрогнул. - Тут за углом есть киоск "Горпрессы". Я точно не помню, но, кажется, дверь у него была открыта. Из него еще Айкова шпана всякую порнуху вытаскивала. Может, спрячемся пока что там? Понаблюдаем...
Хотя, как наблюдательный пункт, киоск оказался действительно удачным местом, и заскочили мы в него сравнительно тихо и незаметно, но бригада наша была немного великовата для подобного помещения. Однако про тесноту мы почти сразу же забыли, потому что рядом с нами, за квадратными экранами, чудом уцелевших, стекол, разворачивалось действо из какого-то фантастического триллера.
За поваленной изгородью рыночной площади, посреди остатков разрушенных торговых рядов, тускло полыхало лавовое озерцо с неизменным кремняком посредине. Вокруг столпилось около ста лиц неопределенного пола и такого же возраста. Впрочем, присмотревшись внимательней, я снова с некоторой тревогой отметил, что среди них было много людей возраста более, чем почтенного. Некоторые из них держали чадящие факелы, скрученные из какого-то вонючего тряпья. Их жирный дым доносился и к нам, оставляя в ноздрях гадко-слизистые ощущения. Мне показалось, что толпа чего-то ждет, шурша, приглушенными расстоянием, разговорами и вяло передвигаясь вокруг озерца. От его близости к толпе я пришел в некоторое изумление, вспомнив недавний контакт с бабешкою, устроенный мне Дмитрием Анатольевичем. Впрочем, такому свободному передвижению могло способствовать и огромное количество человеческих единиц, бессмысленно блуждающих между единиц других. Все они слегка покачивались развинченными движениями дряблых тел. Даже издали было понятно, что толпа наполнена алкоголем или наркотиками до самых краев. Михая среди них видно не было. А по белой стене полуразрушенного админздания ползли огромные, криво выведенные черной краской цифры: 666. Рядом с последней шестеркой таким же цветом выделялась широко открытая дверь.
Наблюдая за толпой, я не уловил того мгновения, когда на фоне этой двери появилась фигура в уже хорошо знакомой мне маске, с не менее знакомым крестом на груди и юбочке, сделанной из резиновых приспособлений для мужской интимной жизни.
- Маги-и-и-истр! - донесся до нас душный выдох толпы, замедленно падающей на колени. Но не наклоняющейся, как положено, в поклоне, а отклоняющейся назад и выставляющей, таким образом, очень интересные места навстречу своему вожаку. Зрелище было не для слабонервных, тем более, что многие из мужчин и женщин были обнажены до невозможности.
Магистр поднял руки и что-то произнес, после чего основная масса людей, не вставая с колен, приняла все-таки более-менее вертикальные позы. Впрочем, кое-кто из них не удержался и упал таки на спину. Да так и остался лежать, не имея сил подняться. А Магистр что-то говорил, делая медленные пасы руками и ритмично покачивая головой, закованной в уродливую маску. К сожалению, то, что он говорил своим сподвижникам, нам слышно не было. Вдруг я заметил, что несколько мужчин из задних рядов что-то прокричали Магистру. Тот на мгновение прекратил свою речь и затем одобрительно кивнул, указывая рукой в направления нашего тайника. С десяток "заднерядных" человечков поднялись и побежали к нам.
- Ч-ч-черт! - прошипел Алексиевский, толкая меня на Бабия, как раз настраивавшего свою видеокамеру, и двинул к выходу, вдавливая Лианну в стенку киоска.
- Стой, балда! - успел я схватить его за плечо. - Стой тихо! Тихо!.. Ни звука!
Алексиевский начал было сопротивляться, но внезапно окаменел. Я успел закрыть на задвижку дверь киоска, и в это время, до сих пор поднятые, металлические ставни вдруг сами с грохотом упали, отрезав нас от света Божьего... Или Сатанинского. И мы остались в полной тьме, переполненной старыми запахами железа и типографской краски.
У меня была плохая команда, это так. Но, не смотря на разницу в возрасте и темпераменте, не смотря на разницу в отношении ко мне, мой приказ относительно тихого поведения был выполнен на все сто. Никто не проронил ни звука. Даже тогда, когда киоск начали обвязывать какой-то толстенной проволокой. Даже тогда, когда его начали переворачивать. Даже тогда, когда этот железный сундук поставили на ребро, а потом снова начали наклонять, кантуя и ставя на другую грань. Даже тогда, когда, во время очередного переворачивания, с тихим треском вылетели оконные стекла и их острые края начали резать нас, оставляя на коже невидимую липкую боль, даже тогда моя команда молчала. Только Алексиевский тихо шипел, отыскивая после каждого оборота свой упавший портфель. Только Лианна настырно хваталась за меня, безошибочно отыскивая мое тело в сплетении падающих тел. Только Дмитрий принципиально не пытался за что-то ухватиться, обеими руками оберегая свою видеокамеру.
Я не верил в то, что сатанистам не было слышно, как в киоске иногда что-то бухает. Но, как бы там ни было, никто из них так и не заглянул в середину. Тогда я отнес это на счет их одурманенности да нашего везения. И лишь спустя некоторое время понял, что был не прав.
А гудение толпы и визжание Магистра становились все ближе и ближе, пока не стали различимыми отдельные слова. Пока, покачнувшись в последний раз, наша мышеловка, наконец, не замерла и кто-то грузный не вскарабкался на нее.
- Ну, что, братва моя, - узнал я чуть подвывающий голос Айка, - так лучше?
- В нату-у-уре! - заревела братва. - Теперь слышно. Теперь ви-и-и-идно.
- Трибуну себе устроил, сученок! - прохрипел было Алексиевский, но я ткнул его локтем в мягкий живот и он поперхнулся.
Припав глазом к щели между стенкой и жалюзи, я выглянул наружу. Другие тоже нашли какие-то дырки. Поскольку мы находились прямо под Айком, то и обзор у нас был одинаковым. Правда, в отличие от него, мы видели только передние ряды, оставив видение панорамное детям Сатаны.
- Бог умер, - торжественно провыл над нами Айк. - Кто не верит, тот пусть пойдет к развалинам церкви и посмотрит на это. Бога никогда не было. А был лишь мелкий фраер, который украл этот мелкий мирок у Светосиятельного и который противопоставил своё - уже не мелочное! - коварство Его доверчивости, да и заточил Творца нашего в подземных мирах. Да, братва, я не лоханулся - Творца! Именно - Творца. Потому что все, сотворенное с нами Богом, было в натуре издевательством над человеческой сущностью, созданной совсем не им. Потому что действительно клевые паханы так не ведут себя. Так ведут себя только злые отчимы. Вспомните, что предлагал нам Бог-отчим. Путь к спасению, к царству небесному, через страдание. Но человек не создан для страданий. Человек создан для счастья и наслаждения. Мы всегда говорили об этом, но нам не верили. И вот сейчас, когда после тысяч лет зловещих заклятий, через руины Бога, наш Творец возвращается к нам, даже последний Фома-неверующий может убедиться в нашей правоте. Скажи, вот ты, братишка, как спасся твой сын, как спасся ты сам, что спасет нас?
Стоящий перед самым киоском упитанный мужичок лет пятидесяти, в сером пиджаке, накинутом на голое тело, поднял свои, чуть остекленевшие, коровьи глаза:
- Вау, Светосиятельному, дарующему нам наслаждение и лишающему нас страха! Вау, Магистру, ведущему нас огненными тропами кайфа к Светосиятельному!..
- Ва-а-а-ау! - заорала толпа, даже металлические стенки киоска задребезжали.
- Последнее время я считал, что потерял сына, - снова поднял руку мужичок, призывая к тишине. - Многие из вас знают, как он жил. Я страдал, по глупости своей считая, что он прозябает в наркотиках и разврате, и не понимал, что он уже нашел путь к спасению из этого одичавшего мира. И только тогда, когда Светосиятельный прислал к нам пламенное освобождение, когда Его слуги продырявили к чертям собачьим крепостные стены земной поверхности, я понял сына своего и пошел за ним. Пошел через великий кайф, - мужчина вытянул из кармана пластмассовый шприц, - по огненной жизни к вечному спасению, лишившись страхов своих. Теперь не пугают меня ни искры, ни раскаленный камень, ни пламя, ни издевательства дураков. Потому что не ощущаю я ни боли, ни страха, как те неверующие. А ощущаю лишь вечный кайф безо всякого рая и царства небесного. И за этот дар благословляю Творца нашего! И пусть весь мир зальет океанами магмы, но мы, кто уверовал в Светосиятельного, с улыбкой и без ужаса будем служить Ему!!! Поскольку верим, что другого пути нет... Кто не с нами, тот против нас! - вдруг завизжал он, выкинув затасканный лозунг, и в его коровьих глазах вспыхнуло что-то холодно-рептилиевое.
Толпа загудела, забормотала, забурлила пузырьками одобрительных выкриков. Кто-то обнимался, кто-то целовался, кто-то хохотал и танцевал на месте, а двое юнцов метнулись к лавовому озерцу и, словно цветы, начали швырять камни в молчаливого кремняка. Молчаливого снаружи. Потому что я ощутил, хоть и несколько слабоватую, волну далекого полуночного ужаса. Рядом тихонечко затрепеталась Лианна. А людям было все равно: они хохотали, веселились, целовались и к ним присоединялось все больше и больше человекоподобных существ. Инфразвук на них не действовал. Стресс был преодолен. Более того, я увидел, как те, первые, юнцы побежали по краю озерца, расплескивая ногами маленькие язычки желтоватого пламени. Я наблюдал эту картину какое-то неуловимое мгновение через щель, внезапно возникшую в нагромождении вспотевших тел. Но та сразу же сжалась, выдавив на меня из пространства ощущение невыразимого изумления и дохнув в лицо нереальностью ужаса и реальностью безнадеги.
- Ти-и-ихо! - загрохотал сверху по железу голос Айка. - Тихо, братва!..
И братва моментально смолкла. И я понял, что с некоторых пор приказы Магистра будут выполняться неукоснительно. И Лианна чуть ощутимо дрожала рядом со мной, и грубый Алексиевский тяжело хекал в свою, невидимую во тьме, бородищу: "Мне говорили, говорили, что кое-кто после наркоты может по огню ходить, а я не верил!.." А к Айку, очевидно, уже кто-то подошел, потому что, напрягая слух, я различил, как этот кто-то попросил: "Дай ему дозу, ломает чувака!" "А что это за кадр? Наш?" - спрашивал таким же шепотком Айк. "Наш, наш, - отвечал кто-то. - Тот, который тебе про Михаеву Лианку рассказал". "Хорошо, дай. Но, не балуй его, держи на привязи".
Заточенные в металлической тьме, обливаясь потом и размазывая по коже кровь из порезов, мы слышали все это и яростно молчали. Молчала и толпа, ожидая новых слов Магистра. И тот сказал. Таки сказал...
- Братва! Мы объединены огнем, кайфом и новыми способностями. Все нам не страшна смерть, потому что нас оберегают каменные слуги Светосиятельного. Но, в то время, когда мы славим их, когда мы спасаемся возле них, именно в это время враги Сатаны убивают сторожей человеческих, оставляя наших детей и братьев, дочурок и матерей, родителей и дедов наших без надеги на спасение.
- Среди нас была чувиха, которая прикидывалась нашей и которая теперь вместе с врагами Сатаны охотится на каменных сторожей и гробит их своим холодом и предательством.
- Сме-е-ерть!..
- Среди нас есть чувак, который считался нашим братаном, но разрешил паскуднице слинять и теперь она охотится на каменных сторожей, гробя их своим холодом и предательством.
- Сме-е-ерть, сме-е-ерть!
- Что же делать нам с теми, кто охотится на каменных сторожей, гробя их своим холодом и предательством?
Толпа взбесилась и даже авторитет Магистра не сразу ее успокоил. Но, все же, успокоил...
- Братва! Мы можем сейчас пойти и замочить наших врагов. Но, не испытание ли это, через которое проводит нас Светосиятельный? Может эти паскуды нужны ему и мы в своей приземленной чувырлости не понимаем замыслов Сатаны? Так пусть он сам подаст нам знак, что враги его заслуживают смерти. Приди, Светосиятельный, - завыл Айк, - сойди ко мне, наполни меня, стань мной!..
Он выл, повизгивал и, очевидно, приплясывал на крыше киоска, потому что топанье его ног эхом стучало в моих висках.
- Шаман! - прохрипел Алексиевский. - Ей-богу, шаман! И на что он надеется, козел?
Но свои ожидания Магистр просчитал точно. Он вдруг замер, поскольку топот его босых ног прекратился, и внезапно бросился к левому краю крыши. Потом - к правому. После пошел по кругу.
- Чую, Светосиятельный, чую, - бубнил он. - Они рядом, рядом. Здесь?.. Нет. Может, здесь?.. Тоже, нет... Я-а-а-а-а, - неожиданно заверещал он, сдвигая свои причитания в сторону не инфра-, а ультразвука (интересно, как реагировали на это кремняки?), и спрыгнул с крыши киоска на землю.
В щель мне было видно, как он попятился от него, растопырив руки и раздвигая ими толпу.
- Здесь, здесь... Отворите эту халабуду! - вдруг закричал Айк, падая на колени.
Послышалось скрежетание проволоки, которую раскручивали несколько пар крепких рук. Потом эти руки рванули, поднимая, жалюзи и мы, будто улитки, вытащенные из раковин, оказались перед обозленной многоглазой толпой.
- Слава тебе, Светосиятельный, слава! - завопил Айк, откидываясь назад.
- Слава, слава! - ревела ему в такт орда, тоже падая на колени.
А Магистр, уже легко поднялся на ноги и, растопыренными руками удерживая трех крепких ребят позади себя, подошел к нам, вплотную приблизив свою безобразную рожу к моему лицу.
Мы молча уставились друг на друга. В прорезях маски поблескивали совсем трезвые и хитроватые глазенки Айка. Вдруг он прищурил один глаз, подмигивая мне. И я даже захлебнулся от злости. Вот, гад! Вот, сволочь! Он же знал! Знал с самого начала, что мы сидим в киоске, и играл с нами, словно сытый кот с мышью. Айк снова заработал себе очко, не оставив, кажется, мне никаких шансов на реванш. Я отвел взгляд от разрисованной физиономии и узнал в парне, стоящим за Айком, одного из тех деятелей, которые помогали Семену таскать термосы с жидким азотом. Господи, да неужели ты среди нас совсем человеков не оставил?!..
Нет, наверное. Потому что вытягивали нас из киоска безо всякой человечности. Да мы на нее и не надеялись. Даже Алексиевский не делал никаких попыток маневрирования, окаменев и сжав в кулаке проволочную ручку своего имиджевого портфеля. И даже тогда, когда гудение голосов разрезал резкий звук автомобильной сирены, он не пошелохнулся.
Лишь толпа медленно, словно вязкое полузастывшее желе, раздвинулась в стороны и в узком пространстве, открывшемся перед нами, я увидел знакомый микроавтобус, из которого выпрыгнуло несколько оранжевожилетчиков и солидно выплыл Пригожа. "Эге, дела-то, наверное, у него пошли круче", - автоматически отметил я. А за ним черно-кожаной молнией заструился гибкий, словно пантера, мой - совсем не добрый! - знакомый. Юрка Гемонович. Гегемон.
- Что здесь происходит? - оглядываясь по сторонам, спросил Пригожа.
Но слова его упали в угрюмую тишину. Никто не желал выскакивать вперед Магистра, а того рядом уже и не было. Пришлось и мне оглядеться. Айк стоял немного позади киоска, молча сложив руки на груди. Рядом с ним двое мужиков придерживали парня с разбитым в кровь лицом. Сначала я его не узнал и только вскрик Лианны подсказал мне, что это ее Михай слабо сопротивляется в крепких лапах, скрутивших его.
- Что здесь происходит? - повторил Пригожа, но уже не так уверенно.
Гемонович, в кожаной жилетке на голое тело (этот наряд уже становился какой-то униформой), замер рядом с ним, быстрым взглядом проведя рекогносцировку местности. Лианна, с длинным всхлипом оторвавшись от нашей группы, бросилась к Михаю и тот со стоном обнял ее, погружая окровавленное лицо в запыленные волосы девушки. Его охранники хотели было отогнать Лианну, но Айк поднял руку и они снова замерли. Молчание затягивалось, но вот-вот должно было оборваться, словно чересчур натянутая струна. Или тетива лука.
- Эти люди пакостили нам, - торжественно взвыл Айк, не опуская ручищ, - и должны быть наказаны.
Гемонович быстро подошел к нему и что-то зашептал на ухо. Я обратил внимание на то, что Юрку никто не пытался задержать. Очевидно, его здесь знали.
Переговоры длились недолго. Несколько раз Айк отрицательно качал головой, но, очевидно, должен был согласиться с какими-то аргументами Гегемона, потому что, в конце концов, махнул рукой и обратился к толпе:
- Братва! Все вы видели силу Светосиятельного. Эти лохи, которые только что находились за пару километров отсюда, его волей оказались рядом, ожидая нашего приговора. И мы, объединенные великой волей к Спасению, вынесем его. Честно и справедливо.
Толпища одобрительно загудела, а я был поражен тем, что такое наивное надувательство может иметь место в конце второго тысячелетия в цивилизованной Украине. Пусть и с добавкой "почти". Впрочем, в последнее десятилетие у нас и не такое место имело. Что было неопровержимым фактом.
Тем временем Гемонович возвратился к Пригоже и что-то ему прошептал. Тот быстренько потрусил к автобусу. Солидность его снова полиняла. Я даже пожалел парня: как это оно - постоянно из огня да в полымя. Так и заболеть можно.
Несколько оранжевожилетчиков остались в толпе вместе с Гегемоном, бросая иногда иронические взгляды на окружающую среду: считали, наверное, ее безопасно-игрушечной. Но, они ошибались. Среда бурлила. И я не думал, что ей хотелось крови. Она хотела зрелищ. И хромая зараза Айк их все-таки устроил.
- Все мы желаем смерти врагам нашим и их помощничкам, - рассудительно начал он. - Но, пусть это решает Светосиятельный и его каменные слуги. Если чмо Михай перейдет на ту сторону лавы, не вколов спасительного зелья, - поднял Айк над головой шприц, извлеченный неизвестно откуда, - то мы оставим его самого и его девчонку живыми. А тех трех лохов, - он обернулся к Гемоновичу, - отпустим с нашими друзьями по их просьбе, в ожидании того, что они сами накажут их. Но, если каменный слуга заберет жизнь Михая, то мы заберем жизнь и его девчонки, а...
- Магистр, я же просил тебя, - вдруг негромко, но с нажимом, сказал Гемонович.
Айк было замялся, но, дернув плечами, продолжил:
-...а эту голимую троицу таки отдадим нашим друзьям. Но, только под торжественную клятву относительно их сурового наказания, назначенного вместе с нами. Я кончил и пусть свершится воля Светосиятельного!..
Толпа расступилась, освобождая путь к лавовому озерцу, к которому двое охранников потащили Михая, оторвав от него Лианну. Вся она была измазана кровью парня и, казалось, что ее вырвали из Михаевых объятий прямо с мясом. Вот она упала, но мгновенно вскочила и снова было бросилась за мужчинами, но какая-то грудастая тетка ловко схватила ее за волосы и, крутанув на месте, снова бросила девушку на землю.
- Цыть, лярва! - взвизгнула она, - Лежи, а то глаза выдеру!
Михай обернулся и выдавил разбитым ртом:
- Не надо, Лианна! Не надо, солнышко мое! Все будет хорошо. Подожди меня. Ты же умеешь ждать. Ничего со мной не случится. Верь мне. Главное - верь. А ты, Айк, - болезненно (или презрительно?) скривившись, обратился он к Магистру, - дурак! И шутки у тебя дурацкие! Я тебе потом все это подробнее объясню.
Один из охранников ударил Михая в спину, и он упал на колени на самом берегу огненного озерца, едва не ударившись лицом об лаву. Мне показалось, что лицо у него задымилось.
Это был мгновение, когда я не выдержал и бросился было к парню, но что-то острое уперлось мне в живот. Упитанный верзила с блуждающей улыбкой на грязной морде выставил вперед нож. Красивый такой. Изящный. Ручной работы. С калиброванным, наверное, лезвием. Сантиметров в двадцать длиной.
- Поиграем, братан? - вяло протянул он. - В казаков-разбойников.
Рядом что-то бухнуло. Я скосил глаза и увидел рядом тело Алексиевского, которое бессильно расплылось по асфальту. Он не шевелился, крепко сжав мохнатой рукой свой портфель. Бабий же, замерший после того, как нас вытянули из киоска, так и стоял, бессмысленно разинув рот. В одной руке у него был кофр, в другой - видеокамера.
Михай медленно поднялся, харкнув кровью на раскаленную лаву. Только зашипело. Потом выпрямился, расправил плечи и насмешливым взглядом обвел толпу. Вдруг его глаза встретились с моими и, как мне показалось, на миг потеплели. Он хотел что-то сказать, но вдруг порывисто обернулся и застыл, оглядывая красноватое озерцо с пятном бабешки посредине.
- Светосиятельный, говоришь?.. Каменные слуги его, говоришь?.. Ну-ну...
И я вспомнил первый, такой далекий, день своего пребывания в Гременце. И битое стекло на асфальте бульвара, и босые ноги, с веселым остервенением топчущиеся по нему. И понял, что Михай может сделать это. Да и Айк, наверное, знал. Просто хотел выйти из неудобного положения с наименьшими потерями. Но сейчас он волновал меня меньше всего.
- Соберись, парень, - прошептал я. - Соберись. Ты сможешь.
Я не видел лица Михая. Видел только его, чуть согнутую, спину, которая напряглась, когда он сделал свой первый шаг. Мне будто ступни обожгло. Даже больно стало.
- Расколотый, - произнес Михай в тишине.
- Континент, - он сделал второй шаг.
- Ржавым-покрыт-пеплом, - еще три быстрых шага.
- Я - ангел, - тихонечко прошелестел кто-то в толпе.
- Диссидент, - подхватило еще несколько голосов.
- И рай для меня - пекло, - вполголоса завибрировала почти вся толпа.
Маска Айка резко качнулась в ее сторону, но из оскаленной пасти не вылетело ни звука. А Михай, босиком выбивая огненный ритм под скандирование людей, осторожно шел по дуге, особо не отдаляясь от берега. Вдруг он на неуловимое мгновение замер, а потом двинулся напрямик, медленно приближаясь к центру озерца, в котором угрожающе выпячивалась красновато-черная уродина. Я был уверен, что и этот путь он прошел бы до конца. Хулиган, рокер, поэт, немного - йог, немного - каратист, он бы сделал это, но... Но проклятая жажда внешних эффектов губит многих из нас.
Михай уже почти обогнул кремняка, но внезапно взмахнул руками и прыгнул на него, выбивая рэп на раскаленном камне.
Это было красиво.
Это было ужасно.
Раскаленная лава. Юркие змейки огня. Черный дым. Безобразная голова жуткой химеры. А на ней - гибкая юношеская фигурка, вся в отблесках адского пламени, каждым своим движением издевается над этим самым адом. Вот только последний не терпит издевательств над собой. Он сам любит издеваться. Это - его парафия. И ад вскрикнул.
Я чуть не наткнулся на нож, который верзила так и держал возле моего живота. И сквозь слезы, внезапно затопившие весь мир, увидел, как Михай снова замер на частицу секунды, а потом, дугой выгнув тело, взлетел в воздух, падая спиной на вязкую магму.
Все происходило молча. Этот парень умел все-таки сжимать зубы. Он перекатился через спину, вспыхнув бледным огнем. Весь трепыхаясь, конвульсивно попробовал встать на колени, но, в конце концов, упал, медленно погружаясь - или вгорая? - в огненное болото. Только черный дым взвился над озерцом.
- А-а-а-а, - выдохнула толпа и верзила с ножом, оставив меня и бешено выкатив глаза, бросился к Лианне, которую желеобразная тетка так и держала за волосы.
- Она - моя, она - моя! - орал он, размахивая острым лезвием.
Вот оно мелькнуло в воздухе и прядь волос в теткиной руке так и осталась в ней. А, оживший вдруг, симулянт Алексиевский, выпивоха Пивонов-Алексиевский, болтливый баламут Д.Раконов-Алексиевский, трус и кидала Шнеерзон-Алексиевский, неожиданно вскочил на ноги и, опережая меня, бросился к здоровяку, изо всей своей неуклюжей силы гатя его портфелем по голове. Тот на мгновение, спасшее Лианну, остановился и отмахнулся ножом. Алексиевский как-то по-детски растерянно ойкнул и начал оседать на землю, схватившись рукой за рубашку, на которой расплывалось большое красное пятно.
Я действовал чисто автоматически. Так, как в давних уличных потасовках. Так, как меня учили в армии. Так, как действовал не очень давно в обгоревшей Боснии.
Обманное движение. Удар. Захват. Рычаг. И, чуть хрустнув, рука верзилы обвисла. Сам он, закатив глаза и судорожно хватая ртом воздух, словно мешок, упал рядом с Алексиевским, а в моем кулаке очутился его нож... Красивый нож ручной работы.
Берегитесь, ребятки!.. Вы еще не видели меня в деле. Вы еще не знаете, что нож - мое любимое оружие, которым я владею безупречно. Вы еще не знаете, что в десантуре у меня была кличка Ромка-лезвие, а в одном далеком латиноамериканском крае я, почти невредимый, прошел около ста километров сквозь джунгли, засады и выстрелы в спину, благодаря только этой вот полоске закаленного металла. Вы не знаете этого, а я знаю и помню. Помню памятью не ума, а каждой клеточки тела. Ведь в той трудной работе, которую я только что начал, мозгу делать совершенно нечего.
За пять минут я расчистил среди толпы круг радиусом около трех метров, посреди которого, кроме меня и упавшего Алексиевского, оказались и Лианна с Дмитрием. Несколько мужиков, повизгивая, ползали по его краю. Несколько десятков орали за ним, размахивая руками и брызгаясь слюной, но поближе к нам подойти не отваживались. Меня чуть трясло от ярости и ощущения своей силы. Потому что я стал бывшим Романом Волком. Потому что я был злым и вооруженным.
Конечно, долгое время пребывать без изменений такая ситуация не могла, но я был уверен в том, что смогу потащить за собой в пекло еще человек с пятнадцать. Смочь-то смогу, но, как спасти хотя бы растяпу Бабия и изуродованную горем девчонку?
За неровным рядом оскаленных рож мелькнула маска Айка.
- Дмитрий, - крикнул я не оборачиваясь, - бери Алексиевского, хватай Лианну и держись возле меня! В драку не лезь, если что-то не так - кричи. Доберемся до того сучьего Магистра, другой разговор пойдет!
Но идти по трупам мне не пришлось. Стена толпы неожиданно пошатнулась, разлетелась в стороны и в круг, заколдованный моим ножом, выскочил Гемонович с четырьмя оранжевожилетчиками. Настроены они были очень серьезно, поскольку каждый держал по метровому обрезку трубы.
Я завел за спину кулак, с затиснутым в нем ножом, и мягко прыгнул к Гемоновичу.
- Стой! - не вскрикнул, а сплюнул тот. - Стой, дурак!..
И дико заорал:
- В стороны! Всем разойтись! Разойтись, говорю! Поубиваю, курвы! Айк, лахудра, я тебе что говорил? Дело хочешь завалить, паскуда!
Айк, не выходя из-под защиты грязных тел, что-то ответил ему, но я не расслышал что именно, бросившись к скрюченной фигуре Алексиевского. Тот тяжело и прерывисто дышал, и с каждым дыханием на его губах появлялись новые и новые пузырьки крови. Лианна, зажав рот ладонью, молча раскачивалась на месте. Бабий топтался возле нее.
На одной стороне реальности Гемонович вел какие-то переговоры с Айком, на другой - ми с оранжевожилетчиками тащили Алексиевского к машине и, выбросив из нее сидение, устраивали его поудобней. На той стороне реальности существовали круглые, испуганные глаза Пригожи и его шепот: "Меня там не было! Не было! Я бы вам помог". А на этой - Бабий, размазывая по лицу слезы, осторожно втаскивал Лианну в машину. И уже совсем вне любой реальности находился временный госпиталь, устроенный в админздании нефтеперерабатывающего завода, куда приказал гнать микроавтобус Гемонович, с хлопаньем закрывая дверцу.
А для меня реальными в этом мире были лишь две вещи: липкий от крови нож, засунутый за пояс джинсов, и большая, тяжелая и взлохмаченная голова Алексиевского, лежащая у меня на коленах.
- Держись, Михалыч, держись, - в такт покачиванию автобуса на колдобинах, шептал я. - Держись, друг. Еще не вечер. Мы еще разопьем не одну бутылку. Мы споем еще не одну песню Высоцкого. Мы еще...
Веки Алексиевского задрожали и он тяжело, словно первый раз в жизни, раскрыл глаза. И я, вглядываясь в них, понял, что тоже вижу их впервые в жизни без мутных стеклышек его затемненных очков. И были те добрые подслеповатые глаза от рожденья измученные и бесконечно печальные.
- Р-р-роман, - тихонечко прорычал Алексиевский, вглядываясь во что-то, видимое только ему одному. - Р-р-роман... Хо-о-о... Хор-р-р... Ш-шо... М-мы им дал... Д-дали... П-порт... фель... Где?..
- Тише, тише, Михалыч, - радостно залепетал я. - Не разговаривай. Сейчас мы тебя залатаем, как надо. Девочек ногастеньких найдем, чтобы тебя скорее на ноги поставили. И на ноги, и на другие интересные места. А портфель твой здесь. Здесь он, портфель, не беспокойся, - ткнул я носком кроссовки кожаное чудовище, валявшееся в проходе.
Алексиевский, скривившись от боли, дернул, невидимым в бороде, кадыком:
- Хор-р-р-шо... Возь-ми себ-бе... Т-там роман... Черновик... Всю жиз... Писал... На ходу... Жаль... Если проп-падет... Ч-что-то в нем есть... Пос-смотри, Р-роман... Не дописал... Чу-у-у-ть...
- Да вы что, Сергей Михайлович!.. А ну, выкиньте все из головы! Выберемся из этой передряги - допишете. Мы еще с вами на его презентации рюмки об пол бить будем!..
Глаза Алексиевского начали понемногу закатываться под лоб:
- Р-роман... Т-ты впервые меня... Меня... По имени и отчеству назвал... Прия-я-ятно-о-о-о...
Уже стихло это длинное "о" Алексиевского, уже его буйная голова безжизненно болталась у меня на коленах, уже были закрытые моей жесткой ладонью его остекленевшие глаза, а жгучие слезы никак не могли найти выхода наружу из середины моего естества. Я окаменел и был каменней всех кремняков вселенной, вместе взятых. В груди пылали все пекла всех миров. Известных и неизвестных. И, стиснув зубы, я миллион миллионов раз сгорал в них. Сгорал, сгорал, и никак не мог сгореть до конца...
Мне показалось, что адское пламя боли уродливо обуглило мое лицо, потому что когда я поднял голову, все звуки и движения вокруг испуганно прекратились. Но никто не смотрел на меня. И только через несколько секунд я понял, что никому до меня нет никакого дела. Потому что автобус остановился, и все его пассажиры уставились на лобовое стекло, за которым, смонтированным кадром фантастического фильма, над склоненной опорой высоковольтной линии зависла зеленовато-серебристая тарелка НЛО.