Аннотация: Эта книга о Любви, которая выше всех человеческих и земных законов. Эта книга о Боге и Его жизни в моем сердце.
...и будут пророчествовать сыны ваши
и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть
видения...
Иоиль 2,28; Деяния св.апостолов 2,17
Дух животворит; плоть не пользует ни мало.
Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь.
Евангелие от Иоанна 6,63
I
Я золотом плачу всегда,
За всё и всем - врагу и другу.
Гори души моей звезда,
Мы перетерпим эту вьюгу.
Мой друг, прощаться не спеши -
Ты раздели со мной невзгоды,
И ради праздника души
Мы перетерпим эти годы.
Звезда моя всегда со мной,
И мне легко земное бремя.
Мой друг, мы обретём покой,
Мы перетерпим это время.
Поверишь ли, - с креста видней
И ярче будущего грёзы.
Мой друг, остались только слёзы,
Слова не жгут сердца людей.
Эта книга о Любви, которая выше всех человеческих и земных законов. Эта книга о Боге и Его жизни в моём сердце. Я - свидетель и соучастник этой жизни. В книге нет ничего вымышленного. Если кто-то прочтёт о себе неприятное или не прочтёт хорошее, прошу прощения. Эта книга о Божественном Промысле, а люди и их поступки упоминаются как необходимое обрамление главного - участия Бога в нашей жизни.
Ключевой вопрос для каждого - кому и как служить. От того, кому и как ты служишь, зависит твоя жизнь и после телесной кончины. Ко всем людям без исключения приходят предложения, призывы служить и от Бога, и от лукавого. И все выбирают себе господина, потому что двум господам служить невозможно.
Редко Сам Бог или лукавый приходят лично к человеку, чаще их посланники, или какие-то чудесные события, явления, исцеления служат призывами повернуться к свету или искушения и соблазны - к тьме.
И все делают выбор. Каждое человеческое сердце выбирает себе господина.
Призыв от лукавого прозвучал неожиданно и мощно. Подобно вредителям, пожирающим самые нежные побеги цветов и деревьев, враг нападает на молодые неокрепшие души, стремясь исказить жизненные пути, поработить и увлечь за собой.
Я благополучно закончил школу в 1991 г. и осенью поступил в технический институт. Учиться было не трудно, от дома до института 15 минут ходьбы. О еде и прочем заботиться было не нужно - заботился папа. Мама у нас умерла, когда мне исполнилось 11 лет, а брату ещё не было и 9. Мы занимались спортом, вели здоровый образ жизни, собирали с братом книги, ездили с папой на рыбалку (на Волгу, Пьяну, по озёрам - папа был увлечённым рыбаком), с друзьями обходили все окрестные леса, а зимой - хоккей, лыжи и много свежего воздуха. В наше время о компьютерах мы не мечтали и все развлечения были не дома, а на улице.
Любимым моим занятием к 17-ти годам стало размышление обо всём. Я так глубоко погружался в раздумья, стараясь вместить увиденное, прочитанное, что это занятие стало для меня жизненно необходимым - обязательно найти какое-то гармоничное решение, всё и всех расставить по своим местам, найти объяснение и причину.
В тот день осенью 1991 года какой-то вопрос занимал меня неотступно, я автоматически прослушал лекции в институте, обедал, ужинал и вечером в глубоких раздумьях лёг в постель. Брата и папы дома не было, я лежал на спине и смотрел в потолок. С улицы доносился шум от проезжавших машин. Настроение было приподнятым и каким-то просветлённым.
Вдруг я почувствовал, как мои пятки под одеялом оторвались от постели и стали медленно подниматься вверх. За ногами стало подниматься туловище и через несколько секунд одна моя голова осталась на подушке, а всё тело ногами вверх вместе с одеялом повисло в воздухе. И какая-то жуткая неведомая сила тянула всего меня к потолку. Это было неприятно, и страшно, и любопытно одновременно. Я стал телом сопротивляться этой силе и прижиматься назад к постели. После этого меня также медленно опустили вниз. Какое-то время я лежал неподвижно, поражённый произошедшим.
Это происшествие сломало мой привычный мир, в котором я до этого жил и знал свою роль, своё место; знал, что нужно делать, а что нельзя.
Конечно, я никому ничего не рассказал, справедливо полагая, что меня сочтут больным и моих родных это огорчит, насторожит и расстроит. Но для себя я твёрдо уяснил, что есть силы нечеловеческие, которые могут вмешиваться в нашу жизнь, в наш мир, и эти силы действуют разумно.
С того дня я стал жить намного осторожнее, ожидая продолжения, купил в книжном магазине Библию и настроил внутреннее внимание на информацию о потустороннем и чудесном и на раздумьях о том, зачем всё это нужно.
Лукавый имеет некоторую власть над нашими телами. Он брал тело Иисуса Христа и переносил то на крышу храма, то на гору, он покрывал тело Иова гнилыми струпьями, многим подвижникам пустынножителям наносил раны и синяки как от побоев, но он не может без воли самого человека повредить душу человека.
А между тем, моя душа томилась и задыхалась. Чего-то ей не хватало. Наростало необъяснимое чувство тревоги, хотя видимых причин не было. Учёба успешно продолжалась, я много читал и размышлял.
В какой-то момент томление души неожиданно для меня вылилось в несколько рифмованных строчек. 'От избытка сердца глаголют уста'.
Первые стихи были корявенькие, но от сердца. И постепенно душевную боль и томление я стал учиться переливать, переплавлять, перелепливать в стихи. Это был спасительный выход. Творчество приносило радость и, шаг за шагом, направляло к молитве, но это будет позже и до всякой молитвы ещё нужно дорасти.
Вечер быстро гаснет, печь уже нагрета,
Трескают палёные дрова,
В чайнике горячем снова бродит лето
И цветёт пахучая трава.
Все соседи вместе соберутся в доме,
Заведут ли песню, разговор -
Звёзды за окошком почему-то вспомнят
Под гитары тихий перебор...
-''-
Когда-то, в юные года,
Под шум молоденьких берёз
Весенний ветер мне принёс
Печаль о Боге.
Я не прогнал её тогда -
Она осталась навсегда.
Зачем? - немыслимый вопрос, -
Печаль о Боге.
С тех пор живу в земной глуши
Как птица вольная живёт,
Как мать рожденья чада ждёт
В ночной тревоге,
Я жду рождения души
В небесной утренней тиши,
К нему меня всегда ведёт
Печаль о Боге.
-''-
Дна не видно у мутной реки
И колодец сухой безполезен.
От чего же так мир этот тесен,
Что мы видим - всему вопреки?
Моя мама, София, была глубоко верующим в Бога человеком, и её тяжёлая болезнь эту веру усиливала. У неё была очень трудная слёзная жизнь, непростой правдолюбивый характер, впечатлительная душа. Общение с книгами она предпочитала общению с людьми, безконечно любила Чехова. Мы с братом очень любили слушать сказки и повести, которые она нам читала вечерами.
Мама брала книгу, зажигала лампу, устраивалась поудобнее на кровати, мы клубками сворачивались один с одного бока, другой с другого и слушали чудесные приключения сказочных героев. Это было настоящее счастье.
Помню, как она учила нас молиться перед иконами. Заставляла учить наизусть 'Отче Наш', водила каждый год перед 1-ым сентября в церковь причащаться Христовых Тайн. Тогда мне было это непонятно и в тягость.
Почему-то запомнилось, как она рассказывала нам о Христе, что Он жил 33 года, и я сказал ей, что тоже буду жить 30 лет. Она записала это в своём дневнике: 'Алёша твердит, что будет жить 30 лет'.
Наше детство навсегда закончилось, когда её не стало.
На львовском автобусе в июне 1985 года мы с папой ехали в г. Горький в онкологическое отделение областной больницы, где после операции лежала мама. Ехали, чтобы увидеть её в последний раз.
Где-то на середине пути, где дорога окружена густым лесом, на большой скорости без видимых причин разбилась половина лобового стекла, и оно осыпало осколками передних пассажиров справа. Мы сидели слева, за водителем, и даже не успели испугаться. Никто не пострадал, водитель остановился, долго ждали другой автобус.
В жизни бывают странные стечения обстоятельств. Через 16 лет я буду ехать на 'Газели' по той же дороге, в тот же город, но с другим названием, в ту же больницу, в то же отделение к папе. Он тяжело болен и ему только что сделана операция. У меня на сердце тяжёлые предчувствия, за окном конец сентября и душа из всего видимого и невидимого, медленно и сосредоточенно лепит строки:
Голубая даль небес,
Речка - синяя вода,
Озимь, поле, серый лес
И дорога в никуда.
В никуда - чуднόе слово,
Все куда-нибудь придём.
Потерпите - всё готово,
Подождите - отдохнём.
За окном то поля, то деревни, то лес и вдруг у 'Газели' с шумом лопается заднее колесо. Все пассажиры вздрагивают, кто-то из женщин вскрикивает. Водитель справляется, съезжает на обочину, мы выходим из автобуса и минут сорок смотрим на замену колеса. Сердце ныло, и невольно вспоминалась грустная поездка 16-летней давности.
Папа прожил после операции восемь месяцев и умер как христианин, с молитвой, исповедался и причастился незадолго до смерти, примирившись со всеми.
всем скорбящим матерям
Мне боль досталась по наследству
От бедной матери моей,
В моё безудержное детство
Врывался мрак её ночей.
О чём ты плачешь, мама, мама, -
Ведь у тебя так много есть,
Какая жизненная драма
Тебе сказала: 'Тридцать шесть',
Какие смутные виденья
Тебя тревожили в ночи,
Какие страхи и сомненья
Ты изливала у свечи?
Я ничего не знал в начале,
Не много буду - при конце.
Ты так молилась о печали -
Своём страдальческом венце.
Я знаю, Богу ты вверяла
Своих доверчивых сирот,
К Пречистой Деве ты стучала,
Предвидя страшный этот год.
Я вырос, мама, груз потери
Сжимает болью грудь мою,
Через распахнутые двери
Внезапно принял боль твою.
И вижу, мир не изменяет
Привычкам пагубным во мгле
И неустанно убивает
Детей Софии на Земле.
II
Возместить материнскую заботу всеми силами постаралась бабушка. У неё был очень сложный характер, с ней было трудно общаться, но она любила нас и эта любовь сглаживала поколенческие разногласия и непонимания. Она считала своим долгом рассказывать нам о Боге, если шёл пост, то говорила, что нужно поститься, в праздники пекла пироги и всегда следила за тем, чтобы мы были сыты. Наши дома стояли через дорогу и всегда можно было после школы пойти к бабушке.
Начался Великий Пост в 1993 году её уговорами попоститься. Это было время пустых полок, государственных переворотов, всеобщей растерянности, зарождения новой полукриминальной России.
Послушался я бабушку и решил попоститься, всё равно сидели мы тогда на картошке, капусте и хлебе.
Был солнечный день в начале апреля, я с трудом отсидел лекции, хотелось поскорее освободиться из душной аудитории и выйти на улицу.
Дома пообедал, делать ничего не хотелось, за окнами весело светило солнце, неудержимо потянуло уснуть. Я лёг и уснул.
Просыпаюсь во сне в своей комнате, в темноте угадываются только очертания предметов и мебели. За окном тоже темнота. Я поднимаюсь с кровати, подхожу к окну, смотрю с пятого этажа на тёмную городскую улицу, на тёмное небо и вижу, как с востока поднимается жёлтый диск. Я понимаю, что это - Солнце, такого же размера, с той же стороны и по той же орбите как всегда, такого же цвета, но не дающее света.
Солнце в полной темноте.
Солнечный диск медленно поднимался справа от меня и двигался по тёмному небу над городом.
Вдруг я увидел внизу маленькие огоньки. Ни людей, ни машин - ничего не было, только маленькие огоньки выплывали из подворотен со всех сторон на центральную улицу подо мной и сливались в середине улицы в реку из огоньков. И этот поток светильничков двигался вслед за Солнцем.
Я проснулся и понял, что это непростой сон. Солнце ярко светило за окнами, продолжался чудесный апрельский день. Позже я найду ответ, что это было и зачем.
'Но это есть предреченное пророком Иоилем: 'И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть; и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего и будут пророчествовать.
И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
И будет, всякий, кто призовёт имя Господне, спасётся'. (Иоиль, 2,28-32; Деяния св.апостолов 2,16-21).
Это был призыв от Бога, призыв к какому-то особенному служению.
Время шло, и как-то осенью 1994 года я прочёл в местной газете объявление о том, что в загородном санатории состоится целительский семинар по улучшению здоровья, раскрытию способностей и т. п.
Я почувствовал необходимость поехать, быть там и поехал, и познакомился с очень разными людьми. У кого-то были тяжёлые болезни, у кого-то семейные проблемы. Люди приезжали семьями вместе с детьми, были там целители с дипломами и экстрасенсы.
Нам пытались объяснить с научной точки зрения, что такое болезни и проблемы, мы смотрели фильмы и много танцевали. Сейчас это называется танцетерапией и набирает популярность во всём мире. Танцы под ритмичную музыку, как способ освобождения от комплексов и болезней, дыхательные упражнения и много общения - дни пролетели незаметно.
После семинара я продолжил общаться с новыми знакомыми. Мы ходили друг к другу в гости, отмечали дни рождения и, время от времени, собирались под руководством одной целительницы на танцы и чаепития. Она объясняла, что та энергия, которая выплёскивается во время танца, идёт на строительство чего-то важного в невидимом мире.
Я провёл ровно год в этой группе. Серьёзно пострадала моя учёба в институте. После этих танцев я еле-еле добирался домой, был физически истощён, а на душе - тоска и пустота.
Незадолго перед тем, как уйти из этой группы, со мной случилось примечательное событие. По форме наши занятия напоминали дискотеку, когда в большой круг выходят один, двое или больше участников и посредством эмоционального танца, телесных движений, что-то рассказывают созвучное музыке (грустной или зажигательной) и своему внутреннему настроению. Здесь была полная импровизация. А остальные, стоя кругом, сопереживают танцующим и пытаются понять язык танцевальных движений.
В тот раз в круге я был один и едва включили какую-то песню, под которую мне предстояло станцевать, и едва я сделал несколько первых движений, пытаясь подстроиться под её ритм, как меня будто пригвоздили в центре круга и я начал неудержимо рыдать перед всеми (нас было больше 20 человек, кто постоянно приходил и кто это видел).
Минут 15 я стоял и вместо танца, забыв обо всём, навзрыд плакал в центре круга, обливаясь слезами. Для всех это было шокирующее зрелище. Потом мне говорили, что со стороны это выглядело душераздирающе, т. е. мою душу раздирали на части и я от этой боли плакал. Для меня самого, как и для остальных этот случай стал полной неожиданностью и всех очень сильно потряс.
А следом за этим со мной случилось ещё одно происшествие.
Однажды, по дороге домой, мне стало так плохо, что я боялся упасть и почему-то вспомнил о Николае Чудотворце, и тут же мысленно призвал его на помощь. Как только я прокричал в сердце его имя, погасло электрическое освещение на всей улице и всё погрузилось в темноту. Это так отрезвляюще подействовало, что я смог доковылять до дома и понял, что хожу во тьме.
В церковь я приполз, священник не стал отлучать от Причастия, как я того заслуживал, 'чтобы не погибла душа'.
Причастившись после 10-летнего перерыва, я понял, по Кому томилась моя душа и Кого искала. К этому времени брат после техникума отправился на два года в армию, папа уехал в Нижний Новгород на заработки со строительной бригадой, а я в тишине квартиры изливал Господу душу, вспоминал и исповедовал все грехи за всю жизнь. И причащался Христовых Тайн.
Мне тяжело и мыслей нет -
Беру бумаги лист
И отыскать пытаюсь след
Хотя б одной... Как чист,
Высок и ясен небосвод
И даль его светла.
Пройдёт минута, день и год -
Всё та же глубина.
И за волной бежит волна,
Как в том далёком сне
Мне мысль приходит лишь одна -
Об этой глубине.
Почти сразу после моего ухода группа развалилась, многие стали ходить в церковь и причащаться. Я со всеми сохранил добрые отношения и всегда при случае интересовался - кто как живёт. От некоторых слышал даже благодарность и такие слова: 'Спасибо, Алексей, ты о нас молился'.
А через несколько лет узнал, что целительница, руководившая группой, и ещё несколько женщин с нею приняли монашество.
Дивны дела Твои, Господи!
После защиты диплома предстояло отслужить год в армии. В 1996 году была слякотная осень, снег не ложился до середины декабря. В октябре прошёл медкомиссию и настраивался молитвенно на службу в армии. Что-то там будет.
Приблизительно за месяц до призыва снится мне какой-то провинциальный городок с одноэтажными деревянными домиками. Иду по улице навстречу колокольному звону и мысленно спрашиваю: 'Где это я?' И откуда-то приходит мысль-ответ: 'В Суздале'. Иду дальше и вижу людей в очереди перед подъездом в один из домов. Очередь длинная и непонятно, зачем люди стоят. Вдруг замечаю над головами людей светлое существо в длинных одеждах. Оно видит меня и по воздуху приближается, затем останавливается в нескольких метрах напротив. В этот момент вспоминаю, что всё надо крестить и большим крестным знамением трижды с молитвой 'Во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь' крещу это существо.
Оно не исчезает, не изменяется, а по-прежнему чего-то ждёт.
И я первым спрашиваю: 'Ты кто?'. Оно отвечает: 'Ангел-хранитель'. И, быстро приблизившись, целует в лицо. Меня охватывает чувство узнавания кого-то родного и дорогого, но я не успеваю спросить - сон прерывается.
Может быть, кто-то родной пришёл меня благословить перед трудным жизненным испытанием. На Небе знают о будущем и в нужные моменты приходят нас поддержать.
III
Описание службы в армии заслуживает отдельной книги. Это было непрерывное напряжение души, испытание веры на прочность.
Начало было шокирующим. На областном сборном пункте во время медосмотра с нами обращались как со скотами. Сами медики этого не понимали - очерствели и привыкли так жить.
По приезду в часть нас обокрали в очень циничной форме. Нам сказали оставить личные вещи и перейти в другую комнату. Через некоторое время к нам зашёл какой-то сержант и, жуя ворованное яблоко, смачно произнёс: 'Ну, ребята, вы попали!' Вернувшись к вещам, мы обнаружили рваные пакеты и пустые сумки. Зубные щётки нам великодушно оставили.
Не могу не отметить в этом месте, что ехал я в армию основательно подготовленным, прочтя 'Архипелаг Гулаг' и собрание сочинений А.И. Солженицына. Я представлял, что с каждым из нас может случиться в жестокой среде, и как этому противостоять.
Самое важное, что нужно осознавать - враг у нас один и он невидимый, а люди - просто несчастные, заблудшие существа, с которыми не нужно бороться, а которых нужно пожалеть, полюбить, и которым нужно разнообразно помогать. А дальше, с таким внутренним настроем, - Господи, помоги! - впрягаешься и трудишься на ниве Христовой. 'Жатвы много, а делателей мало'.
Искушения и подвохи от людей и от лукавого были разнообразны и многочисленны. Но сначала о чудесном.
Ещё на пересыльном пункте после 'скотского' медосмотра я почувствовал, как мне на шею и спину навалили огромный тяжёлый камень, и первые дни я ходил придавленный этим невидимым грузом. С первой минуты на сборном пункте я непрерывно молился во всякое время, призывал Господа помочь, призывал от сердца. Забирали нашу группу 10 декабря, шёл Рождественский пост, и я решил поститься в армии, как и в обычной жизни. Это никому, естественно, не понравилось, особенно командирам. Капуста, хлеб, огурцы, кисель, чай - вот, пожалуй, и все пригодные в пост продукты, имевшиеся на нашем столе.
В части нас одели, постригли, разместили, много инструктировали, проводили беседы один на один, и на восьмой день меня отправили с другими ребятами в первый наряд в столовую. Это был день накануне праздника св.Николая Чудотворца.
Меня определили мыть полы в варочном цехе и прилегающих коридорах. В цехе стояли три больших котла вдоль одной стены, разделочные столы и плиты вдоль других. В среднем котле на ужин варили кашу, повара (такие же ребята - срочники, как и мы, но закончившие кулинарные техникумы) сами помыли котлы и залили водой, включив электроподогрев. Это делается с вечера, чтобы с утра вода быстрее вскипела. Настроение моё было подавленным, я присел на корточки около котла и начал руками убирать кучки упавшей каши в какую-то посудину.
И мысленно молился.
В какой-то момент я услышал сзади шаги из коридора, и меня охватило необъяснимое волнение. Я почувствовал всем телом, как с моей спины сваливается этот невидимый камень, пригнетавший все эти дни. Я уловил на какой-то высокой и тонкой частоте - сейчас что-то будет, что-то случится важное. Страха не было, было трепетное предчувствие чего-то необычного.
Между тем, на кухню зашёл один из поваров и, пройдя мимо меня, стал подниматься на приступок около котла. С этого приступка они черпают пищу и моют котёл. Парень поднялся, повернулся ко мне и повелительно произнёс сверху вниз: 'Ты, верующий, давай читай молитвы'. Он сказал это в том смысле, что я должен его развлечь какой-нибудь песенкой.
В армии от напряжения и тоски многие ищут какого-то развлечения. Иногда жестокого, хмельного, на чаще весёлого. Наши сержанты, очевидно, сказали ему, что есть тут какой-то верующий, 'ничего не жрёт', ведёт себя непонятно, и он пошёл искать себе безплатное представление.
Как только он произнёс эти слова: 'Давай читай молитвы', я услышал страшный вскрик: 'А-А-А-!!' Парень бросился в подсобное помещение к остальным поварам и нашим сержантам, и через несколько секунд они все, человек шесть или семь, вбежали в цех. Впереди всех Слава дрожащей рукой, правой рукой, показывает на меня, а левой держится за щёку и громко произносит: 'Верующий, ты что - колдун, верующий, ты что - колдун!?'
Он стал рассказывать всем, что как только повелел: 'Давай, читай молитвы', из котла сама собой снизу вверх струя воды плеснула ему точно в левую щёку. Вода была тёплая, не причинила никакого вреда, но напугался он на всю жизнь (в хорошем смысле напугался).
Повара тут же бросились уважительно со мной знакомиться: 'Алексей, ты всегда к нам приходи, если захочешь поесть. Спрашивай, что нужно в любое время'. Наши сержанты не знали как себя повести, но весть об этом происшествии стремительно разнеслась по части, дошла до командиров.
С того дня отношение ко мне со стороны ребят изменилось кардинально, с насмешливого и осторожного на уважительное и даже боязливое. Приходили из других рот на меня просто посмотреть: 'Где тут у вас верующий, где он?' Посмотрят, посмотрят и уходят.
А сам Слава настолько впечатлился чудом, что когда видел меня на улице или в столовой, останавливался и начинал креститься перед всеми в мою сторону. Это было умилительно и трогательно видеть, как в человеке проснулся ребёнок. Тот ребёнок, о котором написано в Евангелии: '... если не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное'.
IV
Рядом с воинской частью стоит действующая церковь в честь св. Николая Чудотворца. Батюшка её восстанавливал, приход был дружный и, имея добрые отношения с командованием части, ему для помощи иногда посылали ребят по желанию, кто хотел потрудиться для церкви. Мы с удовольствием ходили помогать: кололи дрова, копали весной огород при церкви, разгружали кирпичи.
Меня без проблем каждое воскресение отпускали на службы и батюшка, для поддержания моего духа, благословил подниматься на клирос. Петь я никогда не умел, но стоять и подпевать было большим утешением. После служб были вкусные обеды. Домашняя атмосфера и очень доброе отношение согревали меня и, хотя бы по воскресеньям, душа распрямлялась, снимала боевые доспехи и просто
отдыхала.
Наступил Великий Пост 1997 года. Ребята поддерживали меня, и было до слёз трогательно, когда за обедами со всех сторон передавали мне кусочки ржаного хлеба, отломленные от своей доли. И на моей тарелке вырастала кучка хлеба рядом с капустой и кружкой киселя. Также было за завтраками и ужинами.
В армии трудно и голодно было всем, но возникала совсем иная атмосфера, когда ребята видели рядом кого-то, кому ещё труднее. И те кусочки хлеба, которыми они делились со мной, будут свидетельствовать за них на Божием Суде.
На Пасху командир части отпустил меня на всю ночь на пасхальную службу. Потом у батюшки дома была праздничная трапеза. Было много гостей: какие-то казаки в формах, прихожане, клирошане. После застолья матушка дала мне несколько освящённых яиц и кулич. И с этими подарками я отправился назад в роту.
За полчаса до подъёма я вошёл в спальное помещение, многие уже проснулись, было светло.
На табуретке прямо в пакете раскрошили кулич и яйца на мелкие кусочки, и все, кто был, понемножку вкусили Праздника. Ребята радовались как дети. Для радости и нужно не многое.
И после той армейской Пасхи снизошло на меня настоящее блаженство, неописуемая благодать; никогда - ни до, ни после я не испытывал такого блаженства, и пусть оно продолжалось около месяца, я могу твёрдо сказать, что это был счастливейший месяц в моей жизни. Что бы я ни делал: ходил, сидел, ел, работал - мои душа и тело плыли, купались в тихом блаженстве, в спокойной и непоколебимой радости. Я был един с Богом и Святым Духом, и как же хочу вернуться в то блаженство, но уже навсегда!
Благодать во мне была так сильна, что действовала на всех, с кем общался, даже на самых грубых ребят, и несколько человек в разное время просили принести им из церкви нательные крестики, что я с радостью исполнял.
Обо всех и о каждом в глубине сердца молился (независимо от национальной и религиозной принадлежности), особенно о тех, кто был ко мне настроен недоброжелательно.
Полгода в учебной части подходили к концу. Всем предстояло разъехаться по боевым частям. Большую группу ребят, в том числе и меня, привезли на новое место службы - в небольшой город на берегу Оки. Был конец мая. Нас встретила высокая трехэтажная казарма, похожая на общежитие, и новые командиры. В первые дни были разговоры и уговоры о посте - в том смысле, что если что-то со мной случится (умру, например), то им за меня придётся отвечать. По-человечески я их понимал, но не совсем же я ничего не ел, а только мясное и рыбное, а молочное и всё остальное - пожалуйста, в обычные дни, а в постные - хлеб, овощи.
И через неделю после прибытия меня отправляют на все выходные в загородное село к тамошнему архимандриту, настоятелю сельской церкви.
Отец архимандрит встретил меня очень ласково. Он был хорошо знаком с командованием, приезжал служить молебны в часть (не при нас, но раньше). Начал тоже с уговоров - оставь пост, это не грех, а ещё лучше - принимай у меня монашество, я тебя постригу, хочу организовать здесь монастырь, когда о тебе услышал, то сразу понял, что ты мой человек, через пару месяцев, если примешь постриг, я устрою, чтобы тебя уволили из армии, будем строить монастырь.
Я просто ответил, что к монашеству не готов, даже не думал об этом, а пощусь потому, что так велит мне моя христианская совесть.
Он понял, что уговорить меня будет невозможно. И тогда он нанёс удар с той стороны, откуда я никак не ожидал.
Он сменил ласковый тон на грозный и сказал примерно следующее: 'Ты не слушаешь не меня, а Церковь, а послушание выше поста и молитвы, и если не послушаешь Церковь, то я не буду тебя причащать (он имел в виду ближайшую воскресную службу) и, вообще, не буду тебя принимать в своём доме, можешь ко мне больше не приезжать. Даю тебе сутки на размышление'.
Это был удар в спину, от своих - о таком я даже не предполагал. Я всегда надеялся, что свои по вере будут меня поддерживать, как это делал батюшка на первом месте моей службы, ведь всё, что делается ради Христа (будь то пост, молитва, дела милосердия) - это служение Cамому Христу. И если мы несём это служение, то мы должны и помогать друг другу. От кого ждать помощи на Земле, как не от своих? Тем более, что такая возможность у отца архимандрита была (например, отпрашивать меня на выходные для помощи в службах). А он ударил по моей совести, да ещё именем Церкви. Этого удара я не выдержал.
Я понимал, что его попросили меня уговорить армейские начальники. Это были мрачные, мучительные сутки раздумий.
Я согласился есть всё, что дают до конца военной службы, и что-то внутри меня треснуло, я сам себе стал противен и благодать, которая была со мной ещё месяц назад, отошла, моя душа опустела, совесть запачкалась и оставшиеся шесть месяцев службы были для меня одним из самых мрачных периодов жизни.
К терзаниям совести добавилась болезнь (внутреннее кровотечение), и последние три месяца службы я мучился не только душевно, но и телесно. И знал за что.
Но я благодарен Богу за эти мучения, потому что один очень важный урок из всего пережитого в армии я вынес: ВСЕГДА СЛУШАЙСЯ ТОЛЬКО БОГА, несмотря ни на что и ни на кого СЛУШАЙСЯ ТОЛЬКО БОГА, как бы ни было трудно и одиноко - СЛУШАЙСЯ ТОЛЬКО БОГА!
Этот кровавый (в прямом смысле) урок очень поможет мне в будущем сделать правильный выбор и не однажды.