Критянин воевал уже десять лет, из них пять командовал, участвовал в четырнадцати больших сражениях и трех солдатских мятежах, бывал на пиратских сходках и военных собраниях германцев, сидел в совете братьев около Спартака, и считал себя опытным командиром, но такой военный совет он видел впервые. Клещ, сохраняя невозмутимый вид, повернул к нему голову и на мгновение прищурил левый глаз, подмигнул, значит. Ему происходящее явно доставляло удовольствие. Критянин всё равно не понимал, что здесь такого смешного.
Царь, здоровенный детина с нелепым разноцветным сооружением из тряпок на голове, орал на своего главного вельможу, перейдя в пылу спора с греческого, на котором могли объясняться все участники совета, на другой язык, которого Критянин не знал. Со стороны правитель и сановник смотрелись как близнецы, оба высокие, смуглые, крючконосые и растатуированные от пояса до шеи. Критянин толкнул Клеща под столом ногой и прошептал:
- Переводи!
- Ругается, - тихо заговорил Клещ, - говорит, я твой царь, я победил вождя... какого-то вождя, я сильнее... в общем, хвалится, а ты мне клялся служить и будешь меня слушаться.
Вельможа внимал своему повелителю без особого почтения, не сгибая спины, глядя царю прямо в глаза, и явно только и ждал свой очереди высказаться.
Едва царь закончил, на сановника, не успевшего рта раскрыть, напустился самый маленький и сморщенный из жрецов, сидевших по правую руку от царя. Вельможа перевел мрачный взгляд на старичка. Тот быстро перешел с пришептывающей скороговорки на монотонные завывания, принялся раскачиваться и водить перед собой посохом.
- Если ты нарушишь клятву царскому величеству, то Амунре, - зашептал Клещ, - это у них главный бог, накажет тебя, он поразит твои члены, он гадов на тебя напустит, он лишит тебя силы, он отберет твое имя... это я слышал уже, он так долго ещё будет петь, хорошее проклятие, сильное, - другие участники совета зашевелились, стали переговариваться. Сидевший слева от Критянина кудрявый горбоносый бородач широко улыбнулся двоим братьям и, ловко просунув руку себе за спину, постучал пальцами по затылку, стрельнув глазами на жреца - мол, видали дурака?
Здоровяк ещё немного послушал жреца и, улучив момент, когда противник умолк, чтобы набрать в грудь воздуха, наконец перешел в наступление сам.
- Твой Амунре ничего мне не сделает, потому что мои боги меня защитят, - громко начал он, - А тебе, Масуграда, - вельможа повернулся к царю, - я служить не клялся, неправду ты говоришь. Я клялся тебе обыкновенной клятвой товарищей по набегу, и ты так же клялся мне, и все мы, военные вожди, друг перед другом, и никакому не Амунре, а Сехету... - Клещ нахмурился, - нет, не слышал такого, какому-то ливийскому богу, похоже. Старшим вождём тебя мы выбрали, и подчинялись тебе по обычаю. А ты хочешь, чтобы мы для тебя весь Египет завоевали, а такого уговора не было.
Масуграда, я тебе не говорю бросить этих людей. Я тебя даже не прошу идти с нами, я вижу, что ты хочешь быть у них царем. Но я не буду твоим рабом, как они.
- А кто такой Масуграда, - шепнул Критянин, - я думал, царя Птолемей зовут.
- Это египтяне всех царей так называют, - непонятно ответил Клещ и продолжил переводить, - Набег был хороший, мы взяли много добычи, больше нам всё равно не увезти. И тебе мы помогли, разбили египтян в трех сражениях, захватили для тебя весь юг, а сегодня разбили самих римлян и прогнали их всех вниз по реке. Больше мы тебе ничего не должны. Мы забираем добычу и завтра уходим.
Сидящие напротив Критянина и Клеща вдоль длинного стола вельможи и командиры, такие же, как царь, смуглые и черноглазые, с размалеванными черной краской лицами, повскакивали на ноги один за другим и заорали каждый своё, одни обращались к царю, другие к вельможе.
- Ливийцы, - только и сказал Клещ.
Критянин промолчал. Вот дают, думал он, куда я попал, боги египетские. Даже на знаменитой сходке, на которой поссорились Спартак и Каст, и войско братьев раскололось, кричали, конечно, чуть до мечей дело не дошло, но такого не было и в помине. У них тут войско или базар, не поймёшь.
С другой стороны стола, по левую руку от братьев, поднялись жрецы, блестя лысыми черепами, и присоединились к общему гвалту. Чернобородый рядом открыто хохотал, золотое кольцо в его ухе мелко тряслось.
Царь азартно подался вперед и совсем уже было собрался принять участие в ругани, но вдруг вспомнил, видно, что он теперь больше не ливийский вождь, а царское величество, сел прямо и поднятой рукой подозвал одного из стоявших позади телохранителей. Когда тот приблизился к трону, Птолемей, или Масуграда, как всё-таки правильно, подумал Критянин, надо переспросить Клеща, выбрал из двух лежащих перед ним на столе жезлов тот, что потяжелее - не кнут, а полосатую палку с крючком на конце, полуобернулся на троне и треснул жезлом по большому медному умбону щита подошедшего солдата. По шатру разнесся звон. Притихли последние спорщики, большинство из них замолчали ещё раньше, увидев, что делает царь. Поглядывая друг на друга, ливийцы и жрецы опустились на стулья. Последним сел главный вельможа.
В наступившей тишине Птолемей медленно обвел взглядом участников совета, ненадолго задержался на своём последнем собеседнике и наконец повернул голову прямо. Выпятил подбородок, как цари на рисунках в гробницах, и заговорил, опять на греческом.
- Я выслушал тебя, Сменкасет. Благодарю за совет. Теперь пусть говорит Тесенуфис, - Поднялся высокий моложавый жрец, с изящно подведенными глазами, весь в золотых украшениях. Он вышел из-за стола, пал на колени и низко склонился перед царем. Потом поднялся и заговорил. Критянин сжал зубы, сдерживая ругательство - жрец опять говорил непонятно.
- Говори на греческом, Тесенуфис, - мягко промолвил царь. Жрец сверкнул глазами, но повиновался.
- Великий царь, да будешь ты жив, здоров, силён! Амунре, великий бог, дал тебе сегодня победу над воинами богопротивного ложного царя Авлета и римлянами. Амунре показал тебе свою силу: мы передали тебе слова бога о сегодняшней победе, и ты видишь, что они сбылись. Бог призвал тебя в Египет, чтобы ты освободил страну от нечестивых иноземцев. Он делает твою руку сильной, он повергает перед тобой врагов. Прикажи твоему войску скорее идти вслед за нечестивцами и освободить от них весь Египет.
Бог сделал тебя царем. Он дал тебе победы. Амунре величайший бог, ты сделаешь мудро, если поступишь и теперь по его воле, и он воистину вознаградит тебя великой наградой! Бог отдаст тебе в руки всех врагов Египта. Он сделает твоей всю страну, от истока Нила до моря. Веди нас завтра же на север, на Хекапта! - Тесенуфис снова упал на колени и умоляюще вытянул руки над склоненной головой.
- А я знаю, Хекапта - это Мемфис, - радостно шепнул Клещу Критянин, - Только проводники его Хаткапха называли.
- Твои были из Дельты, а эти с юга, у них выговор другой, - ответил Клещ.
Царь назвал имя следующего ливийца. После него - египтянина. Потом опять ливийца. Ливийцы кипятились, кричали, одни хотели уходить и ругали царя, другие уходить не собирались, а хотели оставаться на месте, отдыхать после боя и собирать трофеи, эти ругали Сменкасета. Тот отругивался, но такой большой перебранки, как в первый раз, уже не выходило. Жрецы заводили речи про великого бога Амунре и великого бога Усира, предсказывали новые победы, сулили золотые горы и стыдили ливийцев, требовали перебить всех греков и сжечь Александрию, а в конце просили царя идти на север уже завтра.
- И что, так всегда? - улучив момент, когда ливийцы в очередной раз начали кричать, спросил Критянин.
- Это из-за Сменка пошли от того конца стола, обычно начинали с младшего, - объяснил Клещ, - а кричим всегда. Может, сегодня побольше, чем обычно.
- И мы что, здесь младше всех этих петухов? - прошипел Критянин.
- Да пусть их тешатся, - Клещ добродушно сморщился, - главное, царь нас слушает.
Наконец, закончил речь последний жрец жрецы и очередь на правой стороне стола дошла до братьев.
- Слава тебе, царь, твоё войско победило! - начал Клещ, поклонившись, - Греки и римляне бежали, теперь догони и добей их. За два дня мы, твоё войско, вылечим легкораненых, соберем тех, кто сбежал, и разберемся с пленными. Потом необходимо скорее идти на север. Хекапта нужно осадить и перерезать дороги на Александрейю и Газу, пока враги не подвезли в город запасы и не приготовились к осаде.
Больше двух дней ждать нельзя, твое величество, потому что твои воины из египетских отрядов сейчас тысячами разбегаются по домам, - жрецы справа от Клеща забормотали и зашевелились, - Конницы в войске мало, и остановить их невозможно. Удержать их в войске будет можно только на марше или когда они будут далеко от дома, на севере, - Клещ говорил быстро и без умолку, но его всё-таки прервали - громким криком.
- Лжец! - заорал Тесенуфис, вскочив на ноги так резко, что его стул отлетел назад, -Как ты смеешь наговаривать на верных воинов его величества! Тысячами они убегают, да чтоб твой ядовитый язык отсох от такой мерзкой клеветы!
- А что, много больше, чем тысячи, что ли? - злорадно переспросил Клещ, повысив голос - Мои сегодня насчитали две с половиной тысячи ваших дезертиров только на нашем берегу. Сколько ушло вниз по реке и по тому берегу, я не знаю.
- Это оттого они уходят, что боятся за свои дома, как бы их не ограбили твои бандиты, Комар! - вступил в спор старикашка, проклинавший Сменкасета, кажется, Венефре его имя, припомнил Критянин, - Его величество, жизнь, здоровье, сила! исполнен доброты и терпит в своём войске вас, смутьянов и безбожников, а им, верным людям его царского величества, это невмоготу!
- А по-моему это оттого они по домам разбегаются, что вы их не кормите совсем, даже перед сражением хлеба на всех не дали, - командир братьев широко улыбнулся жрецам, - А многие и к нам, смутьянам просятся.
- А весь хлеб забираете себе вы, разбойники! И переманиваете потом к себе египтян, обещая накормить!
- Ты врешь! - громко сказал Клещ, помрачнев, - Мы забираем с кораблей столько, сколько нам дают его величество и Тесенуфис, как старший распорядитель царским зерном. Просто я забочусь о том, чтобы собрать недостающее, а вам наплевать на собственных людей. И мы распределяем зерно поровну каждому, а не бросаем посреди лагеря, кому сколько достанется, - Венефре весь мелко затрясся, но не смог выдавить ни слова в ответ.
- Твоё величество, ты только послушай, что говорит этот злодей! - взвыл Тесенуфис, привычно падая ниц, - Он клевещет на нас, твоих верных слуг!
- Я слушаю, Тесенуфис, - только и ответил Птолемей, - для этого я вас всех и позвал на совет. Продолжай, Комар, а вы двое сядьте, - да, здесь проще назваться именем другой букашки-кровососа, чем объяснить людям, ни разу не видевшим настоящего леса, что такое клещ, решил Критянин. Ну, уж про критян-то они знают, должно быть.
- Я заканчиваю, твоё величество. Твои египетские воины храбры, и я не сомневаюсь ни в их доблести, ни в честности почтенного Венефре и достойного Тесенуфиса. Я только хотел сказать, что им не хватает... - старший брат остановился и задумчиво потер лоб ладонью. Похоже, палки сотника им не хватает, подумал Критянин и топора палача, тогда бы поостереглись бегать. А, правильно, это он не может латинскую дисциплину на греческий перевести, нет у греков такого слова, - Порядка и послушания, - слова, наконец, нашлись, - И лучше сделать так, чтобы это не помешало твоим планам.
Римляне оказались слабее, чем мы боялись, сейчас они и воины Авлета бегут и не смогут ничем помешать твоему величеству, если действовать быстро. Пускай они и спрячутся за стенами Хекапта, если ты без промедления отправишь нас за ними, враги не успеют ни восстановить порядок в войске, ни приготовиться к осаде. Мой совет - пошли передовой отряд преследовать врагов уже завтра, а войску вели выступать на третий день.
После Клеща говорил сидевший напротив братьев стройный темнокожий ливиец, почти без татуировок, зато по самую шею закутавшийся в длинную белую накидку.
- Гарамант, - шепнул галл, усевшись на место, - они самые лучшие воины из ливийцев.
И самые спокойные, как оказалось. Гарамант только и сказал, что согласен с Комаром, и что готов со своими людьми выступить завтра в погоню, а потом сел на место. И самые разумные, подумал Критянин. Через мгновение царь вызвал говорить "Хретянина". Критянин поднялся на ноги и неловко поклонился - отвык за десять лет. Осторожно, по одному подбирая слова, заговорил:
- Слава тебе, царь! - Если Клещ так говорил, буду и я, - Я согласен с планом Комара. Ещё добавлю: твоё величество, прикажи твоему войску подготовиться к осаде. У Хекапта есть настоящие каменные стены и башни. Деревья там не растут, а против стен твоему величеству будут нужны хотя бы тараны и лестницы, и шанцевый инструмент - кирки, лопаты, - он увлекся, заторопился, не нашел греческого слова для инструментов, ввернул латинское, начал его объяснять... Вдруг под столом ему наступили на правую ногу, - А!... а ещё, твоё величество, прикажи приготовить побольше корзин, носить землю для насыпей и подкопов, - Клещ громко кашлянул, - И чтобы складывать в них золото! Катилина отправил половину своих солдат на помощь карателям Авлета. Они дочиста ограбили всю страну до самого Гераклеополя, до этого места, - Критянин топнул ногой, - и свезли в Хекапта, там сейчас всё золото Египта! - половина ливийцев подалась вперед, остальные, видно, не поняли Клеща, первый министр толкнул соседа - переведи, мол.
Критянин уселся, очень довольный собой. За ним царь выкликнул огромного чёрного как ночь эфиопа в леопардовой шкуре. Князь Аменихеб - так его назвал Птолемей - говорил только на египетском, да и то так, что Клещ то и дело морщился, переводя его слова.
- Мой куру, это эфиопы своего царя так называют, послал меня помогать тебе, царь Птолемей, - в устах Аменихеба греческое имя прозвучало как Апаталамани, - Я и мои воины сделаем всё, что ты прикажешь, царь. Только вели выдать нам зерна и мяса и награди, как обещал. Что до совета, то я опять ничего не скажу - такая война нам незнакома. Я только попрошу тебя, послушай лучше служителей Амунре, они передают тебе слова величайшего бога. Бог мудрее человека, он не может дать плохого совета, - Бог-то, конечно, мудрее, вот только его жрецы в войне ничего не понимают, а лезут с дурацкими советами от его имени. Ни один бог такой ерунды не посоветует, решил Критянин, он хорошо помнил, какие советы давали галльские боги через Старого, вот это была божественная мудрость. А эфиоп или сам дурак, что слушает жрецов, или зачем-то прикидывается.
Вслед за эфиопом говорил смешливый сосед Критянина, имя его было Осия. Воины Израиля, сказал он, готовы идти, куда прикажет его величество и когда он прикажет. Его величество сражается за правое дело и бог все равно даст ему победу. Бог Осии звался, конечно, опять новым именем, Критянин уже и не пытался их всех запомнить. Потом у Клеща переспрошу, решил он. Осия, между тем, уже говорил, что израильтяне-то, конечно, готовы, но только пускай сначала его величество прикажет своим чиновникам выдать его верным воинам хлеб и обусловленную плату. Битва с нечестивцами была, войска его величества победили, и теперь время исполнить царское обещание. Царь тут же пообещал заплатить, жрецы опять недовольно зашушукались.
Последним поднялся низенький человечек, сидевший у стола последним - черноглазый, горбоносый, длинная борода завита колечками. Он важно, медленно повернулся к царю, выпятил грудь и начал, вытянув вперед руку:
- От имени великого царя царей Тиграна, моего господина, поздравляю тебя с победой, царь Птолемей! Каждому видно, что ты любим богами, и они ведут тебя к победам! Сегодня сами римляне уступили твоему оружию, воистину ты сравнялся славой с твоим царственным братом, моим повелителем!
Как посол царя царей говорю тебе и советую: скорее веди твои полки на север, навстречу твоему союзнику! Ты знаешь, что армии моего повелителя стоят уже у границ Египта. Тебе ведомо, что царь царей строит могучий флот на Великом Зеленом море, в городах финикийцев! Если силы двух великих царей соединятся, никто не сможет противиться их царственной воле!
- Смотри, жмурится, как кот, - Клещ повернул ладонь на столе пальцами к царю. Критянин скосил глаза вправо. Его величество сидел прямо, задрав подбородок, и действительно часто моргал. Армянин тем временем успел ещё раз десять назвать Масуграду великим царем, и раз пять сказать про могучую армию Тиграна, воздел руки, поблагодарил богов за милость и, наконец, умолк.
Царь обвел взглядом сидящих за столом и поднялся на ноги.
- Я выслушал вас, мои союзники, мои советники, мои верные слуги. Я решил.
Я поведу войско на сервер, вслед за бежавшими нечестивцами. Амунре отдал их в мои руки, и я заберу их всех. Завтра на север выступает передовой отряд. Тесенуфис, ты отправишься с половиной твоих людей, с тобой отряды Гауды и Шешонка. Ловите отставших, бейте их маленькие отряды, если встретите, но если они остановятся, с их главными силами в бой не вступайте, дожидайтесь моего величества. Дальше Хеткапта не идите, даже если они побегут до Александрии.
Я с остальным войском выступлю через три дня.
Те, кто хочет оставить моё войско, могут уходить. Конечно, они совершат предательство, но за их службу я оставляю им жизнь и свободу. А плату за службу и моё царское вознаграждение получат только те, кто останется мне верен. Можете идти.
Участники совета поднялись из-за стола, нестройно поклонились и потянулись к выходу. Жрецы опять окуривали выходящих всё тем же едким дымом. Критянин мрачно покосился на бритого юнца, размахивавшего кадилом, но на этот раз сдержался, только хмыкнул и мотнул головой.
Когда старшие братья вышли из царского шатра вместе с остальными, небо уже почернело. Критянин с удовольствием, смакуя каждый глоток, втянул через зубы теплый (больше не обжигающий, почти прохладный!) ночной воздух. Они нашли телохранителей около ближайшего костра и направились в свой лагерь.
- Так я не понял, царь грозил, что кто будет уходить, у тех отберут добычу, что ли? - негромко заговорил Критяинин, едва отойдя от шатра.
- Да нет, конечно, тогда бы все ливийцы взбунтовались, - оглянувшись, пробурчал в бороду Клещ.
- Но он же говорил про плату...
- Так грозить не грозил, а намекнул, что может и отобрать. Потом может сказать, что я, мол, предупреждал. Царь-то наш, чуешь, не зря от жрецов не отходит. Выучился кой-чему.
- Эй, почтенные спартакеи, погодите, я с вами! - донесся зычный голос сзади.
- Это Осия, подождем, - предложил Клещ. Критянин молча замедлил шаги.
Скоро их догнал давешний иудей, с одним только сопровождающим.
- Ну что, слава Творцу, Птолемей нас послушал, - глаза наёмника радостно блестели, он едва не приплясывал на ходу, - Если завтра ещё и заплатит, будет настоящий праздник, а?
- Заплатит, друг Осия, заплатит, если ливийцы не взбунтуются. И если Тесенуфис ему опять чего-нибудь ночью не нашепчет, - отозвался Клещ.
- А наплевать, - так же весело пропел Осия, - Мы от этих чокнутых идолопоклонников и не ждем ничего. Перебьемся, опять с вами вместе чего-нибудь придумаем. Мы здесь не за этим, ты же знаешь.
- А зачем, - не утерпел Клещ. Расскажи, почтенный Осия, я тут новый человек. Я думал, вы царские наемники.
- Да, вроде того, только мы не того царя наемники. Нанял нас нечестивый Птолемей Авлет, ещё вместе с иудеями, - так, они, оказывается, ещё и не иудеи, отметил Критянин, уже уставший удивляться.
- А потом мы перешли к этому Птолемею Ливийцу. Да все они тут, в проклятом Мицре, чокнутые идолопоклонники, быкам да кошкам поклоняются, некому тут служить. Мы за этого Птолемея только оттого, что в союзе с праведным царем Тиграном, ему мы и служим. За то, что Тигран помог восстановить Храм.
- Храм вашего бога? - уточнил Критянин. Клещ, шедший по другую сторону, чувствительно ткнул его локтем в бок. "Осторожно", - одними губами произнес он.
- Храм один, - строго отчеканил Осия, - это Самарийский Храм Единого, Создателя, которого нельзя называть. Нечестивый иудей, царь Александр Яннай разрушил его тридцать лет назад, - ты гляди, что творится, думал Критянин, не забывая кивать с серьёзным видом, единственный был в мире Храм, и тот разрушили, оказывается, а я и не знал.
- Иудеи хотели нас заставить поклоняться их ложному богу, - продолжал Осия, всё больше воодушевляясь, - а ничего у них не вышло! Господь наказал их, Тигран Армянский по Его воле разгромил их нечестивое царство. Он как благочестивые ассирийские цари восстановил Израиль, он дал нам построить новый Храм. Сейчас избранный народ собирается в новое царство, Новый Израиль!
- Ага, а вы здесь помогаете Тиграну, - понимающе подхватил Критянин.
- Верно, мы отплачиваем благочестивому Тиграну за его помощь. Как только к нам дошли вести о возрождении царства, мы перешли на службу к Ливийцу.
- Да, люди Израиля нам здорово тогда помогли, - поддакнул Клещ, - Они открыли нам царский правый фланг в битве под Фивами, мы тогда размолотили Авлетовых стратегов так, что они только в Мемфисе и остановились.
- Это Творец дает нам победы над нечестивцами, - гордо заявил Осия, - Он вывел народ Израиля из греческого плена. Мы искупили наши вины перед Ним, и теперь Он с нами и поражает наших врагов. Вам повезло, друзья, что вы с нами вместе! Посмотрите, что Он делает с нашими врагами, что Он сделал с нечестивцами-иудеями и их ложным идолом. Их царство пало, Иерусалим сожжен, ложный храм разрушен! И с Авлетом так будет за то, что он держал нас в рабстве!
Критянин только обреченно говорил "да" и "ага". Он решил, что у Клеща-то он, конечно, всё расспросит, но всё равно ему никогда не запомнить всех местных божков и не разобраться в их запутанных взаимоотношениях.
Когда они расстались с израильтянином (вишь ты, израильтянин, а не иудей, хмыкнул Критянин, ну ничего, в царстве Солнца никому и не нужно будет знать, какого он рода-племени), Критянин, наконец, смог спросить Клеща о том, что его больше всего поразило в этот день.
- Слушай, брат, а что они так друг в друга вцепились сегодня? Победа же, радоваться надо, а эти аж хрипят от злости.
- А не нравится им, как дело оборачивается, - широко ухмыльнулся Клещ. Критянин больше не спрашивал, ждал, пока старший брат продолжит. Уж раз чудо случилось, и Клещ стал о чем-то говорить, расскажет всё, подробно и обстоятельно. Они подошли к лагерю братьев. Спутать его в темноте со стоянкой другой части повстанческой армии было сегодня никак невозможно. Только у братьев факелы на валах были расположены через одинаковые промежутки, костры горели внутри лагеря, никто не шатался за воротами, не орал как резаный, не плясал и не распевал нестройным хором песен пьяными голосами.
- Здесь не первый раз такая война. Вот они все и думали, что как всегда всё у них выйдет. Как неурожай, крестьяне не могут платить налоги, в Александрию зерно не идёт. На юге же царской власти уж давно почти что нету, жрецы из Фив, Усет по-ихнему, всем правят, ну и пишут, ничего не можем сделать, твое величество, не отдают хлеб. Тут фараон из Александрии на юг солдат, хлеб отбирать, ну крестьяне и восстанут. Жрецы-то крестьян на бунт подобьют, а сами в кусты, потому вроде как не ихнее дело война. Потом, как солдаты крестьян побьют, жрецы и помогут царю крестьян замирить - им от царя милость за это выходит, эти, привилегии всякие, послабления. А ливийцы как война начинается, грабить приходят. Царь войска на юг посылает, они на западном берегу реки погуляют - и бежать к себе в пустыню обратно. И все, выходит, с прибытком, ливийцы с добычей, жрецы с привилегиями, царь с хлебом. А что крестьян разорят, каких не поубивают, так здесь про них никто и не думает.
- Теперь гляди, что у нас вышло. Крестьяне поднялись, да мы им помогли немного, - Клещ подмигнул, улыбка прочно закрепилась у него на лице. Да что с ним такое случилось в Египте, удивился Критянин, куда делась вечно хмурая рожа, и бородищу, вон, коротко подстриг, да, дела.
- Восстание получилось большое, города все на юге взяли, кроме Фив. Фивы тоже осадили. Когда царское войско подошло, разбить нас сразу у них не вышло. Затянулась война, в общем. А тут ливийцы из пустыни, да большими силами, все племена собрались - там тоже наши, наобещали им всего. В общем, Фивы мы берём, с Масуградой соединяемся, войско царское бьём. Тут крестьяне жрецам в ноги, благословите, значит, и направьте. Жрецам деваться некуда, от царя помощи не дождешься, пришлось становиться у власти. Ты бы видел, какие у них были рожи вначале, - Клещ издал нечто вроде сдавленного смешка. Что творится, ох, что с Клещом-то творится, подумал Критянин, - Сейчас-то ничего, привыкли.
А мы тут и пустили слух, что идет добрый царь. Местные обрадовались, как ненормальные, идет, кричат, добрый фараон. А тут Масуграда и выходит. Жрецы и не пикнули, как положено его признали, да их бы и слушать иначе никто не стал. Потом корону на него надели, опять весь город веселился, а жрецы только что не плакали. Понимали, сволочи, что на плаху головы кладут. В общем, все они теперь вместе повязаны, и мы с ними заодно.
Масуграда со своими никогда отсюда не уйдёт, он же фараон теперь - видел, что вытворяет, а полгода назад был дикарь дикарем, в каменный дом заходить боялся. Другие вожди, может, и ушли бы, страшно со всей царской армией воевать, а жадность не пускает. Мимо птолемеевых солдат им теперь не пройти, а уходить налегке в пустыню - придется добычу бросать. Я ж тебя не просто так насчет золота в Мемфисе просил сказать - завтра по лагерю слух разбежится, ливийцы тогда сами своих вождей не отпустят, им сколько ни грабь, всё мало. И жрецам делать больше нечего. Им теперь к Авлету на поклон идти поздно. Он всем за измену головы отрежет, или крокодилам побросает, здесь это любят. Значит, им теперь только победа всем и нужна. А только не привыкли они к таким делам, ливийцы - воевать, жрецы - править, вот и чувствуют себя как на сковородке.
А всё мы, выходит, виноваты. Без нас они бы разбежались давно, а теперь друг за дружку держатся. И грызутся.
- А ты и рад, - не то спросил, не то усмехнулся Критянин.
- А я рад, - размашисто кивнул Клещ.
- За что ж ты их так? Вроде там есть ничего ребята. Вот хоть Осия этот, -
- По мне, - Старший брат вдруг оборвал себя на полуслове и обернулся. Телохранители топали сзади, поодаль, разговор вполголоса точно не услышат, - по мне все бы эти ничего себе ребята сожрали друг дружку с костями и шкурой, как крысы в клетке. Насмотрелся я, что они тут с простым народом делают. Они, сволочи, крестьян вообще за людей не считают, что одни, что другие, ну, что греки, что свои жрецы, - пояснил Клещ, увидев, наверное, по глазам Критянина, что тот не поспевает за его словами, - а и ливийцы не лучше. Как римляне с рабами.
А мне, ты знаешь, так их жалко, бедолаг. Пашут с утра до ночи, ходят голые, под солнцем этим круглый год жарятся, худые все, голодные, мрут как мухи. А эти, жрецы с чиновниками и наёмники, их бьют, отбирают всё каждый урожай, на работы гоняют, вырезают деревнями целыми. Со скотиной так не обращаются.
А они люди, брат, хорошие, добрые люди. Тихие, мирные, работящие, богам этим своим чудным всё время молятся, хлеб сеют, детей растят. Слабые только, сидит у них на шее вся эта свора, а они сделать ничего не могут, и боги ихние им не помогают.
Вот я и думаю, хорошо, что отец нас сюда прислал, - Клещ прямо посмотрел на Критянина, в серых глазах у него плясали отблески от пламени факела, - Мы-то им и поможем.