Огромный лохматый пес, размерами похожий скорее на мелкую лошадь, лениво трусил по грязным улицам бурга, совершенно игнорируя сопровождавший его звонкий лай спрятавшихся за заборами шавок.
Длинная бурая шерсть, намокшая сверху от беспрестанно сыпавшего с неба мокрого снега, напоминала панцирь и делала его похожим на большого броненосца. Несколько раз он останавливался, задумчиво и тоскливо оглядев пустынную улицу, бежал дальше, словно так и не решив изменить цель своего путешествия.
Небольшое поселение, которое в те давние времена считалось почти городом, в этот утренний час было совершенно пустынным. Землепашцы, еще недавно поднимавшиеся затемно, уже закончили уборку небогатого в этом году урожая и считали неразумным выбираться из теплой постели ни свет и заря.
Воины, в мирное время занимавшиеся охотой, разбившись на группы ушли из бурга два дня назад, и наверняка бродили где-то в обширных лесах поблизости, готовые по первому зову прийти на помощь дружине оставшейся охранять стены поселения.
У массивных, грубо сколоченных из бревен ворот, угрюмый страж, мрачно взглянув на пса, равнодушно отвернулся. Зверь недовольно рыкнул.
- Иди..., иди отсюда..., не то приласкаю палкой, чертово отродье, - сердито проворчал страж и наклонился, сделав вид, что подбирает с земли камень. Пес не шелохнулся. Карие живые глаза укоризненно смотрели на стражника.
- Оставь его, Сигурд, - бросил подошедший воин, - он такой же ненормальный как его хозяин.
- Иногда мне кажется, что это и не пес вовсе, будто в него вселился злой лесной дух.
Зверь, приподняв уши, прислушался. Потом словно, что-то решив, повернулся и нерешительно поплелся в другую сторону.
Осень на земли готов пришла как всегда неожиданно, нависая свинцовыми тучами, продувая поселение пронзительными северными ветрами которые несли с собой мелкий колючий дождь, шаг за шагом овладевала землей. Деревья в одночасье сбросили зеленые покрывала и усеяли землю калейдоскопом разноцветных листьев. Природа будто смирилась с медленной смертью.
Редкие прохожие зябко кутались в кожаные куртки, мехом внутрь, и ежились, запоздало реагирую на внезапные порывы ветра хлеставшими по щекам мокрыми оплеухами осенней сырости.
Грязные деревянные мостки, черневшие на фоне пока еще темно-зеленой травы, отделяли дворы друг от друга и одновременно служили способом перемещения по городку поздней осенью, когда все вокруг представляло собой грязное месиво с обильной примесью конского навоза.
В центре городка, среди невысоких строений, выделялось серое внушительное деревянное строение, дворец правителя, мрачноватым видом напоминавший скорее тюрьму. Пес остановился у двери, и громко втянув носом холодный влажный воздух, тихо заскулил. Прислушался. Из-за запертой двери не доносилось не звука. Пес нехотя повернулся и двинулся вокруг дворца. Достигнув конечной точки путешествия, он улегся у дверей пристройки. Положив, огромную лохматую голову на лапы, пес закрыл глаза и замер.
В огромном зале на резном высоком стуле похожим на трон сидел человек. Его широкоплечее кряжистое тело, находилось в неподвижно-задумчивом состоянии уже около двух часов. На окаменевшем, словно гипсовый слепок лице, покрытым, бесчисленными шрамами и татуировками, не отражалось и тени эмоций. Лишь стылые светлые почти прозрачные глаза, блестевшие в полумраке, двигались вслед перемещавшейся по залу высокой бледной фигуре, запакованной в одежду из бурой грубо обработанной кожи. Раб двигался словно призрак вдоль стены и один за другим зажигал масляные светильники, расположенные по всему периметру.
- Эйнар..., - звук голоса воина был похож на карканье старого ворона.
Слуга вздрогнул и остановился.
- Слушаю господин, - ответил он.
Несмотря на внешнюю ущербность и слабость, голос его был низким и бархатистым. Халга много раз замечал, как голос его раба магически воздействует на окружающих, даже когда тот говорил тихо и со смирением. Он привык к этому звуку словно исходившему из уст самого Тора и посмеивался когда видел, как напрягались его гости, впервые услышав голос Эйнара.
- Ты все приготовил?
- Да господин....
- Ределет не вернулся?
- Нет, господин.
- Прошло....
- Два дня господин, как от него нет вестей.
- Два дня..., два дня..., - пожевал губами Халга, словно пробуя слова на вкус, - ждем еще день.
Вождь вновь застыл и прикрыл веки. Раб некоторое время еще смотрел на господина, ожидая, что тот вновь заговорит. Но вождь молчал. Под загорелой обветренной кожей перекатывались желваки. Нахмурился.
Вот уже пять лет, после смерти отца, с тех пор как Халга стал риксом, все его помыслы были направлены на объединение, разрозненных племен готов. Сделать это было сложно потому как, каждое племя каким бы малым оно не было, имело своего рикса, со своими амбициями. Каждый из них считал собственное племя происходящим от верховных богов, а себя чуть ли не прямым потомком Одина.
Конечно, всегда можно было по-тихому убрать несговорчивого вождя, но на его место приходил новый, не менее заносчивый и самодовольный.
Халга пытался договориться со всеми, соблазняя их несметными богатствами и огромной добычей в будущем походе. Умело играя на их жадности и воинственности ему уже удалось заручиться поддержкой вождей четырех племен. Однако он осознавал, что этого мало для успешного похода на юг.
Хлопнула дверь, впустив в зал, старого седого как белый медведь и такого же могучего в свои пятьдесят, Хангвара. Местного жреца и советника правителя. Отряхнув с себя капли дождя он недовольно взглянул на застывшего раба, фыркнул и направился к сидевшему на троне Халге.
- Ределет вернулся, ранен, до утра не дотянет - произнес он приблизившись.
- Кто посмел?
- Он говорит, поединок был честный, он сам бросил вызов.
- Я предупреждал его, - мрачно уронил Халга, - он ослушался.
- Он оскорбил его, Ределет вынужден был бросить вызов.
- Кто?
- Донан рыжий, правая рука рикса.
- Я убью их всех и сравняю с землей их дома, - прорычал Халга. - Эйнар предвидел это.
- Что может знать чужак о нашей жизни? - Брезгливо поморщился Хангвар. - даже если его жизнь в обоих мирах. Остерегайся его, большая половина его находится во тьме и скрыта от нас.
- Он приносит удачу, - возразил вождь.
- Кто знает..., наша ли эта удача, или она всего лишь совпадает с ней, пока. Мне он не нравится. Убей его пока не поздно. Злобные чужие духи придут на нашу землю через него
Остановившись на секунду, вслушиваясь в речь жреца, Эйнар, поняв о чем идет речь равнодушно отвернулся и, подпалив последнюю лампу, вышел в осеннюю сырость. Двигался он медленно, тяжело дыша, словно каждое движение давалось ему с трудом. На вид ему было лет шестьдесят. Но стоило заглянуть в живые чистые, подвижные глаза становилось ясно, что он едва перешагнул сорокалетний рубеж. Худое изможденное тело, короткие редкие волосы, говорили о тяжелой неизлечимой болезни.
Пройдя по деревянным мосткам вдоль стены здания, он взялся за отполированную миллионами прикосновений деревянную дверную ручку, боковой двери и вдруг, словно что-то вспомнив, остановился. Затем, повернувшись, устремил взгляд пронзительных черно-карих глаз в свинцовые небеса, будто пытаясь проникнуть сквозь плотную завесу туч, и произнес, продолжая видимо собственную мысль:
- ...но так было не всегда, когда-то я жил по-другому. Потому что я ДЕМОН, пятнадцатый дух в иерархии ада, и имя мое АБИГОР ЭЛИГОС, командующий шестьюдесятью легионами духов, Великий Герцог ада, воин и стратег. При одном упоминании имени которого, склонялись непокорные головы и трепетали враги.... Не верите...?
- Я и сам порой в это не верю....
Взгляд его наткнулся на лежащего у дверей пса, который, приподняв лохматую голову, внимательно слушал его.
- Вельзевул..., - опустившись, он потрепал пса за уши, - ты ведь понимаешь, о чем я говорю.
Пес неотрывно смотрел на него, лениво шевеля хвостом.
- Пойдем..., я покормлю тебя..., - раб шагнул в полумрак пристройки. Вельзевул вскочив на ноги, двинулся следом, растворившись вслед за хозяином в темном квадрате дверного проема.
2. СИЛЬВИЯ
- В ней есть сила.
- Сила..., может стать слабым местом.
ГОРОД В СЕВЕРНОЙ АНГЛИИ. КОНЕЦ 20 СТОЛЕТИЯ.
- Меня зовут Сильвия..., Сильвия Горн, я приходила вчера, и оставляла свои рекомендательные письма, посмотрите, пожалуйста.
Девушка с мольбой в глазах смотрит на дородную даму, с огромным белым колпаком, натянутым до бровей, из-под которого выбиваются жиденькие кудряшки грязных волос. Та, приподняв голову, долго изучает ее поверх роговых очков с толстыми линзами.
У старшей дежурной сестры Деборы, совершенно непроницаемое лицо. Да, и то право, сколько за двадцать лет работы в клинике, она повидала таких вот.
Маленькие серые мышки, девушки из бедных семей, им кажется, что работа медсестрой в клинике неизмеримо повышает их статус. Еще бы, они будут ходить в ослепительно белых халатах. Чувство собственной значительности затмит все остальные и станет основным на все последующие времена, словно им одним известно то, что не доступно всему остальному, непосвященному в тайны медицины человечеству.
А между тем, это тяжелый, грязный и неблагодарный труд.
Умершие не могут поблагодарить вас, за то, что вы облегчали их страдания, а выздоровевшие, очень скоро забывают и клинику и врачей, а уж тем более, медицинских сестер. Между тем, все ужасы больного человеческого тела, отвратительно воняющие, гниющие раны, грязные бинты, и проклятия пациентов достаются именно им.
Старшая сестра знала это не понаслышке, поскольку двадцать лет назад, вот так же переминаясь с ноги на ногу и жутко нервничая, стояла по другую сторону стойки.
- Я, сейчас посмотрю, ваши бумаги, - наконец соизволила вымолвить сестра Дебора, при этом казалось, ей стоило невероятных усилий разжать полные губы. Тяжело вздохнув и покачав осуждающе головой, она с трудом поднялась, причем для этого ей понадобилось наклониться вперед, чтобы уравновесить заднюю часть. Однако, встав на свои отечные ноги, она довольно шустро шмыгнула в соседний кабинет. Из-за двери донеслось неясное бормотание.
Сильвия осталась стоять у стойки, с надеждой глядя на сверкающую пластиковой белизной дверь за которой исчезла сестра Дебора.
Тщательно уложенные светлые волосы, серое пальто, и такого же цвета туфли, надетые на ослепительно белые, но давно вышедшие из моды гольфы.
Сильвия только справила двадцать первый свой день рожденья, но выглядела она лет на десять старше. Крайняя худоба и застывшее на лице выражение покорности делали ее похожей на монахиню. Сдержанность в речах и поступках присущая ей, держала окружающих, в особенности молодых людей на расстоянии. Только в глубине огромных зеленых глаз едва теплился огонек надежды и решимости.
Нужда и одиночество гнали ее по стране в поисках лучшей доли, она давно научилась экономить, но, вчера сняв на последние деньги комнатку, она поняла, что экономить больше нечего, и тех грошей, что остались у нее не хватит даже на ужин.
Жизнь давно приучила ее к тому, что в минуты самого горького отчаяния, неожиданно происходят события, в корне меняющие ее течение, которые иначе как чудом назвать нельзя. Однако в последние, несколько месяцев ситуация только ухудшалась.
- Возможно..., судьба готовит мне сюрприз, - думала Сильвия, разглядывая дипломы и награды клиники, развешенные на стене, - просто время еще не пришло.
Наконец дверь бесшумно отворилась, и сестра Дебора, поджав губы, сообщила, что патрон принял решение взять ее на работу с испытательным сроком, при этом всем своим видом демонстрируя, что не видать бы Сильвии этой работы как своих ушей, если бы решение этого вопроса зависело от нее.
- Когда мне выходить? - все еще не веря своему счастью, спросила Сильвия.
- Приходите завтра, к десяти часам, получите халат, и познакомитесь с клиникой.
- Спасибо вам, большое, вы очень добры - пролепетала Сильвия и, повернувшись, направилась к выходу, едва сдерживаясь, чтобы не скакать от радости на одной ноге.
В эту минуту, она не думала, о том, что денег у нее осталось, только чтобы купить хлеб и молоко, и, что на какие-то гроши, она может рассчитывать, только через неделю. А эту неделю надо еще как-то прожить, что на носу зима, а она вряд ли сможет купить себе теплое пальто и ботинки. А уж тем более, те красные ботиночки с белой опушкой, которые она видела вчера на витрине в магазине "SHOES" на соседней улице.
Но это мечта, а кто сказал, что она должна обязательно сбываться, ведь на то она и мечта, чтобы быть недосягаемой. И не важно, что у нее совсем не осталось денег в этом чужом, незнакомом городе. Зато есть комнатка, где она может уединиться, почитать любимые книги, подумать и построить планы на будущее. А еще у нее есть работа, за которую она будет держаться обеими руками, какой бы грязной и тяжелой она не была. А значит, жизнь постепенно входит в нужное русло, и обретает смысл.
И, наконец, это означало, что Сильвия становится на шаг ближе к своей заветной мечте, стать нейрохирургом.
Эта мысль, посетившая ее в минуту отчаяния у постели умирающей от опухоли мозга, матери, с тех пор завладела всем ее существом. Понимая, что мечта эта невероятно трудно осуществима, она, тем не менее, было полна решимости, идти к ней столько сколько понадобиться.
Сильвия и предполагать не могла, какой сложный путь уготовил ей господь. Она никогда не отличалась особенной набожностью. В том же, что касается ритуальной части религии, не была аккуратна и пунктуальна, считая, что вера, чувство глубоко интимное, а потому не нуждается в провожатых и наставниках.
Скажи ей кто-нибудь, что всего через несколько часов, жизнь ее круто изменится, она непременно бы удивилась, но приняла бы все происходящее с философской покорностью фаталиста.
3. ДЕТЕКТИВ
- Не праведник.
- Не фарисей.
В нескольких кварталах оттуда, в узком переулке в это самое время было тесно от обилия полицейских машин, карет скорой помощи, и наглых журналистов.
Полу О'Рейли, детективу пятьдесят восьмого участка, пришлось несколько минут, пробираться к месту преступления, расталкивая полусонных зевак, которых не смущало даже ненастье.
Он был зол, из-за того, что его вытащили из постели..., это был первый его выходной за последние двенадцать недель. А тут еще эта толпа, из журналистов и любопытных, слетевшихся, словно для хорошей вороньей пирушки.
- Чертов век электроники, информация передается со скоростью света, не успеешь чихнуть, как тебе тут же суют под нос гребаный микрофон, и задают идиотские вопросы. - Он давно пришел к выводу, что общение с журналистами дело не только пустое, но и чрезвычайно вредное. Поскольку что бы ты не говорил, и что бы не имел в виду, слова твои все равно извратят и вложат в них смысл, который поднимет рейтинг телеканала или какой-нибудь паршивой газетенки.
Пол ворчал еще и потому, что это был одиннадцатый труп, за последние полгода. Один и тот же почерк, похожие как две капли виски, жертвы, женщины от двадцати до тридцати, и два разреза тонким и острым, как бритва ножом, словно перевернутый крест.
Однажды О'Рейли соединил на карте города все места убийств и почти не удивился, когда получилась довольно ровная и правильная пентаграмма. В действиях маньяка, было так мало логики, что Пол с самого начала предположил появление очередного психа, сдвинутого на почве сатанизма.
Он вспарывал животы своим жертвам всего лишь двумя отточенными движениями и оставлял их держащими в руках собственные внутренности. И обязательная визитная карточка, на которой золотыми буквами на черном фоне было написано:
ПРОРОК
Пол наконец-то добрался до констебля, который стоял у ленточки огораживающей вход в подъезд. Тот видимо знал детектива, хотя Пол готов был поклясться, что раньше никогда не встречался с ним. Но констебль козырнул, и приподнял ленточку, чтобы Пол мог пройти. Слегка пригнувшись, он проскочил под лентой и вопросительно взглянул на него.
- В подъезде..., инспектор, она в подъезде, там уже работают эксперты - и еще раз козырнув, показал рукой на зловеще чернеющий вход.
О'Рейли глубоко вдохнул, и словно в омут, нырнул в полумрак подъезда.
Через месяц и три дня..., будет ровно двадцать лет, как он работает в полиции, но привыкнуть, к этим ужасным изуродованным трупам он так и не смог. Каждый раз, выезжая на очередное убийство, он внутренне сжимался, заранее рисуя себе кошмарные картины преступления. Но действительность всегда оказывалась страшнее, и ужаснее. И, каждый раз первый взгляд на труп вызывал у него желудочные спазмы, которые он подавлял усилием воли.
Когда-то двадцать лет назад, когда он увидел первый труп, и его стошнило, к нему подошел старый детектив Тим Брюс. Этот, гроза преступного мира, с лицом хронического алкоголика, которого боялась и уважала не только вся окрестная шпана, но и серьезные уголовники, тогда сказал...
Как же он сказал..., ах да он сказал:
- Потерпи засранец, пройдет совсем немного времени, и ты сможешь жевать сэндвич, глядя на гору смердящих трупов, поверь мне, ты станешь хорошим доберманом. Я знаю....
Так сказал старый Брюс, при этом, хлопнув его ладонью по спине так, что Пол чуть не подавился собственной блевотиной. Выплевывая остатки завтрака, он подумал, что надо менять профессию, и заняться чем-нибудь менее отвратительным.
Но старина Тим, оказался как всегда прав..., но только отчасти. О'Рейли действительно слыл лучшим детективом на всей территории к северу от Лондона, но так никогда и не научился смотреть спокойно на кровь и трупы.
Вот и сейчас картина, которую увидел Пол, войдя в подъезд, заставила его отшатнуться. На грязном полу, раскинув руки, словно пытаясь кого-то обнять, лежала молодая девушка. Платье ее было задрано до подбородка, а плоский живот располосован в обе стороны. Картина усугублялась тем, что часть внутренностей была вырвана из брюшной полости и тянулась в сторону старой деревянной подвальной двери. Видимо труп нашли не сразу, и здесь изрядно поработали крысы.
Пол поднял глаза, и встретился взглядом с Клинсманом. Тот как всегда излучал спокойствие и хладнокровие. Серо-стальные глаза из-под тонких очков в золотой оправе цепко ощупывали каждый предмет, попавший в поле зрения.
- Вот уж кому на все наплевать, наверное, он очень любит свою работу, особенно эту ее часть - неприязненно подумал он.
Но Клинсман был самым лучшим экспертом из тех, кого он знал, и Пол не мог этого не признать.
Подойдя почти вплотную, тот некоторое время в упор разглядывал О'Рейли, затем, протянув ему вату, смоченную нашатырным спиртом, произнес, ровным высоким голосом, без малейшего намека на эмоции:
- Элизабет Стоун, 23 года, работала машинисткой в пивоваренной компании, сегодня на работу не вышла, но позвонила в 9. 00 и сказалась больной. Живет на соседней улице, в доме номер 14 квартира 22. Из дома вышла в 11.00, ее видела соседка, видимо, направлялась в аптеку за углом. Смерть наступила ориентировочно в 11.10, от двух резанных ударов в брюшную полость острым предметом. Скорее всего, ножом с длинной лезвия 12 сантиметров, и шириной около полутора сантиметров. Это все. Остальное, после вскрытия.
- Есть какие-нибудь отличия
- Нет, все как всегда, только время..., сегодня он сделал это утром.
- Да..., раньше он убивал ночью или вечером.
Клинсман протянул, что-то Полу. Это была визитная карточка, в полумраке подъезда трудно было разобрать надпись, но О'Рейли и так знал, что там.
Выйдя из подъезда, он, наконец, вдохнул полной грудью, и взглянул на карточку.
ПРОРОК
Было написано на ней.
Дождавшись, когда увезли труп, О'Рейли вернулся в подъезд. Около часа, при свете мощного фонаря, он обследовал каждый сантиметр заплеванного подъезда. Хотя заранее знал, что результат будет нулевым. Иногда ему казалось, что это действительно был призрак, или демон, но Пол давно уже не верил в нечистую силу. И однажды он все-таки нашел след..., странный след.
Это был отпечаток подошвы ботинка очень большого размера, с чуть сильнее придавленной внешней частью стопы, как будто у человека очень кривые ноги. И все. Больше ничего, на подошвах нет рисунка, чтобы определить производителя, никаких посторонних запахов, собаки не берут след. Кинологи тогда утверждали что подошвы, обработаны, каким то составом, но определить, что это за состав так и не смогли. К тому же след был, всего один. Складывалось впечатление, что преступник парил над землей, не касаясь грешной своими ногами.
О'Рейли выбил щелчком из пачки сигарету, и, прикурив, глубоко затянулся, мрачно исподлобья разглядывая толпу. Зеваки уже разошлись, но у ограждающей ленты топтались несколько журналистов. Завидев детектива, они тут же защелкали фотоаппаратами, и взяли на изготовку камеры и микрофоны.
- Ну, прямо расстрельная команда - мрачно усмехнулся Пол.
Рослый констебль, вежливо, но твердо отодвинул особо ретивых журналистов, и поправил ленту, затем, повернувшись спиной к журналистам, сочувственно взглянул на детектива.
Пол дружески кивнул ему, и, вздохнув, направился в толпу журналистов, ничего не поделаешь, свобода прессы, черт бы ее побрал.
4.ЭЛИГОС.
- Он предан мне....
- Слишком независим, чтобы быть преданным.
Тем временем по алее Пил Парк, шел молодой человек. Одетый, в черное пальто из дорогого сукна, на ногах туфли, стоимость которых для среднего жителя маленького городка составляла бы целое состояние. Внешний вид его дополняла шляпа купленная явно не в местном магазинчике, и тонкие кожаные перчатки, плотно обтягивающие изящные руки.
Его можно было принять за представителя одной из аристократических династий Англии. Если бы не два обстоятельства. Он прогуливался в пустынном городском парке один, и правый карман его пальто оттопыривался, скорее выставляя напоказ чем, скрывая, внушительных размеров кольт.
Темные как смоль волосы, темно карие почти черные глаза, волевой подбородок с ямочкой посредине. Широкий разворот плеч и крепкая мускулистая шея. Все это говорило, о том, что это человек решительный и властный. Привыкший, чтобы ему повиновались, и предпочитающий действие, рассуждению.
Он шел уверенной походкой, вернее это была не походка, а поступь, по которой люди всегда узнают хозяина, в любом обличье и при любых обстоятельствах. В правой руке он держал внушительных размеров кейс из крокодиловой кожи, который плавно покачивался в такт движению.
Парк поражал своей сдержанной таинственной красотой, будто причудливая кисть сумасшедшего художника, разрисовала его, не скупясь на краски и не считаясь со временем года. Багрово красные тона листьев перекликались с зеленью хвойных деревьев, которые создавали весь спектр зеленого от, салатового до изумрудного. Желтые, красные, бурые, опавшие листья в сумерках осеннего дня ярко выделялись на фоне тускло отсвечивающего песка, покрывавшего дорожки парка. В блеклом свете фонарей, все это великолепие искрилось каплями дождя, будто неведомый волшебник одним взмахом руки рассыпал драгоценные камни по всему парку. Картину завершал легкий туман, который змеился по земле, придавая всему оттенок таинственности и колдовства.
Вдруг налетел внезапный порыв ветра, поднял опавшие листья, закружил их, словно в вальсе, и так же внезапно утих у ног одинокого пешехода.
Молодой человек остановился, будто наткнулся на преграду, некоторое время он так и стоял, глядя прямо перед собой. Затем по его телу волнами прошли конвульсии, в последний раз вздрогнув, он замер, глаза его вновь приобрели осмысленное выражение.
Медленно подняв правую руку, он уставился на кейс, словно видел его впервые. Размахнувшись, будто собираясь забросить его подальше в кусты, вдруг прервал движение, и еще раз внимательно взглянул на кейс. Затем неуверенным движением переложил его в левую руку, а правой, достал из кармана пальто пистолет. Взглянув лишь мельком на кольт, отшвырнул его в сторону, и натянуто улыбнувшись, направился к выходу из парка. При этом походка его изменилась, нет, она по-прежнему была легкой, стремительной и через несколько шагов, стала даже уверенной, но это не была уже царская поступь хозяина жизни, зато в ней появился оттенок мудрости и рациональности.
Пройдя через площадь, незнакомец оказался перед входом в отель, и уверенно толкнул толстые стеклянные входные двери. Девушка за стойкой рецепшна наклеила дежурную улыбку, и вопросительно подняла бирюзовые глаза на посетителя.
Амели была обворожительна, и прекрасно это осознавала. А потому рассматривала каждую особь мужского пола, особенно если особь была богата и симпатична, как потенциального спутника жизни. Она не собиралась торчать всю жизнь в захолустье, ее не прельщала обычная схема..., колледж, замужество, дети, походы в церковь и ворчащий муж. Амели жаждала признания, славы, богатства, и все это было там..., в столице. Но поскольку никакими особенными талантами Амели была не наделена, то путь в столицу, мог состояться лишь с надежным и богатым спутником.
- Мне нужен лучший ваш номер - произнес незнакомец низким бархатным голосом, от которого у нее пробежали мурашки по коже.
- Извините сэр, но все номера заняты, футбол, знаете ли, и эти мужчины, они словно все с ума посходили, ведут себя просто как ненормальные. Я не понимаю, что они находят в этом футболе, грубая и не эстетичная игра - пропела Амели, лихорадочно пытаясь определить, насколько богат посетитель.
- Мне нужен лучший ваш номер - тем же ровным тоном произнес он.
- Простите сэр, но при всем желании я не могу вам помочь, все номера заняты и освободятся только завтра..., и..., если вы придете завтра,... то...я...очень постараюсь... сделать что-нибудь.
Она все еще продолжала, что-то неуверенно лепетать, когда незнакомец протянул руку и, убрав локон с виска Амели, погладил ее по лицу, внимательно глядя ей в глаза.
Глаза.... Эти страшные, черные, словно поверхность нефтяного озера, манящие глаза, отливали стальным блеском, они были безумно красивыми, и Амели увидела в них себя, но почему-то обнаженной. На секунду ей показалось, что глаза загадочного незнакомца затягивают ее в бездонный омут, у нее даже закружилась голова и подкосились ноги. Неясный, необъяснимый страх сковал ее душу, и она неожиданно для себя произнесла:
- Да, да..., конечно у нас есть резервные апартаменты, я сейчас принесу ключ, вы будете довольны, это только для таких важных персон как вы, кого попало, мы туда не пускаем. Но вы..., вы другое дело. Будьте добры..., заполните карточку.
Незнакомец, элегантным движением взял ручку и размашисто начеркал несколько слов.
Амели кокетливо улыбнувшись, протянула ключи, при этом дольше, чем следовало, задержала свою руку в руке незнакомца. Тот скользнул взглядом по ее ладной фигуре, остановившись на глубоком декольте всего лишь на мгновенье. Затем сухо кивнул и направился в сторону лифта.
- Какой мужчина..., настоящий демон, - прошептала Амели, заглядывая в карточку, на которой твердым мелким почерком со странным старомодными завитушками на заглавных буквах было написано:
Элиот Бигор
Если бы она только знала, насколько близка к истине была в эту минуту.
Но Амели не могла знать этого, зато она была абсолютно уверена в том, что сегодня она проведет ночь в его постели. А там кто знает. Он молод, красив, богат, это чувствуется в каждом движении, и еще она очень любила властных мужчин. А этот, казалось, был повелителем вселенной, и ей было даже чуточку страшно, но она любила это сладкое щемящее чувство, ведь страх..., страх, он так возбуждает, особенно когда эта страшная демоническая сила сжимает тебя в объятиях, овладевает тобой..., а ты чувствуешь себя маленькой хрупкой игрушкой в его руках.
Кто знает, куда бы завели бедную девушку мечты, если бы в эту минуту не подошел Джордж, помощник управляющего, личность сколь неприятная столь и опасная. Многие девушки из младшего обслуживающего персонала, были практически в рабстве, у этого хлыща, не только обычном, но и сексуальном. Но только не Амели.
Однажды, когда он, мерзко хихикая, пытался забраться ей под юбку, она отвесила ему звонкую оплеуху. Он долго не мог прийти в себя, а потом пригрозил ей, что она пожалеет. При этом было доподлинно известно, что этот мерзавец, был связан уголовниками и убийцами. Поговаривали даже, что он и сам убил несколько человек, но у полиции как всегда не хватило улик.
Умница Амели, не дожидаясь, когда он сделает свой ход, отправилась в полицию, неизвестно о чем она говорила, и чем занималась с капитаном Джерардом. Как никому и неизвестно, что предпринял капитан, но с тех пор Джордж, держался на почтительном расстоянии. Однако когда дело касалось работы, он был придирчив и взыскателен.
- Вы опять о чем-то мечтаете Амели, потрудитесь подготовить мне справку о постояльцах, которые покидают гостиницу завтра. И протрите, наконец, пыль на стойке, у вас скоро локти увязнут в грязи. Сколько можно повторять, отель должен быть идеально чистым от стойки до клозета.
- Да, мистер Коул, непременно мистер Коул, все будет, как вы хотите, мистер Коул - щебетала Амели, при этом в глазах ее плясали черти. Она откровенно смеялась над ним.
Коул это понимал, как понимал и то, что Стиви по прозвищу Клинок, слов на ветер не бросает. И если он сказал, что от этой шлюшки, надо держаться подальше, то так тому и быть. Но, черт возьми, как порой ему хотелось заставить ее вопить, и корчиться в постели, а затем..., затем просто перерезать ей глотку. Хотя... можно бы и просто перерезать глотку, чтобы не слышать больше этого дурацкого щебетания, которое временами его просто бесило.
- И еще..., с какой стати, вы отдали резервный номер этому проходимцу, - помощник управляющего сердито уставился на Амели, ожидая ответа.
- О, мистер Коул разве вы не знаете? - она картинно закатила глаза.
- Чего я не знаю? - недовольно проворчал Джордж
- Как же..., вы не знаете, кто такой мистер Бигор..., это же знаменитый и очень богатый бизнесмен из Калифорнии и он некоторое время будет жить у нас. У него здесь, какие то важные дела - и на этот раз глаза ее были такими неподдельно мечтательными, что Коул насторожился.
- Какие еще дела, у этого янки могут быть в нашем захолустье? Наверняка это один из придурковатых фанатов, что таскаются за своей футбольной командой по всей Европе. Но он не очень похож на делового янки, скорее брачный аферист в отпуске.
- Нет.... Нет. Он серьезный бизнесмен и собирается инвестировать просто невероятные суммы в наш городок.
- Хммм..., инвестировать. В какую сферу? - Джордж, стал похож на фокстерьера, который учуял дичь.
- Не знаю, не знаю, мистер Коул, мне он об этом ничего не рассказывал, во всяком случае..., пока. И она многозначительно взглянула на шефа.
5.АМЕЛИ.
- Порок.
- Это по мне.
Элиот Бигор поднимался в большом скрипучем лифте на шестой этаж, именно там были апартаменты, которые администрация гостиницы держала в резерве, на случай неожиданного появления, важных персон.
Войдя в номер, он первым делом швырнул кейс на необъятных размеров кровать, и подошел к окну. Шел дождь.
Он ненавидел этот мир..., ненавидел давно..., впрочем, нет, ненависть слишком сильное чувство, он презирал это лицемерное общество, презирал, потому что слишком хорошо его знал.
За внешним лоском современной цивилизации, эти ничтожные, примитивные существа, так любимые всевышним, и так ненавидимые хозяином, предавались самым низменным и изощренным порокам, поставив можно сказать грех на поток, подчинив ему целые индустрии.
Собственно в самих пороках он не видел ничего ужасного. Но его безумно раздражал ложь, пафос и лицемерие, с которым люди, особенно не самые лучшие представители человечества, рассуждали о добродетели, которая сделалась предметом торга и спекуляций.
Что вы знаете о добродетели? Что вы понимаете в добродетели? Ничтожнейшие существа, ограниченные в своих возможностях, обладающие примитивным сознанием, они возвели в культ свою эмоциональность. Они воспевают собственную чувственность. Они упиваются собственной разумностью. Не зная, и не понимая истинной чувственности, и даже отдаленно не понимая, что есть истинный чистый разум.
Представьте себе самое сильное человеческое чувство - любовь или ненависть, а теперь возведите ее в степень бесконечности. И может быть тогда. Тогда вы только приблизитесь к настоящим чувствам.
Представьте себе самый изощренный человеческий ум, хранящий в своей памяти все знания, когда-либо полученные человечеством. А теперь возведите его в степень бесконечности, и может быть, тогда, только тогда вы поймете, что такое истинный разум.
За окном моросил дождь, осень на острове - истинная находка для меланхолика. Это лучшее время, чтобы сидеть в глубоком кресле, закутавшись в теплый шотландский плед, с бокалом старого доброго хереса. Глядеть на пляшущие языки пламени в камине и размышлять о жизни и ее странностях.
Элиот открыл бар, плеснул в сверкающий чистотой стакан виски, он предпочитал крепкие напитки, хотя никогда не пьянел, плюхнулся в кресло и закурил сигару. Нет, все-таки кое-что стоящее, эти приматы создали за свою жизнь.
- Возможно их существование, все-таки не так бесполезно как кажется на первый взгляд - произнес он вслух, и впервые за вечер улыбнулся.
Протянув руку, с зажатой между пальцами внушительных размеров сигарой, он одним движением, открыл кейс, и откинул крышку. Будучи дорогим, снаружи он оказался еще более дорогим внутри, поскольку доверху был набит деньгами.
- А, вот и презренный металл - произнес он - впрочем, их давно уже делают из бумаги, - Элиот небрежно захлопнул крышку. Деньги его не интересовали.
Раздался осторожный стук в дверь. Он резко обернулся и внимательно взглянул на нее. За дверью, чуть смущенная, переминаясь с ноги на ногу, стояла Амели.
- А, это ты куколка, не утерпела все-таки..., воистину сегодня день пороков -
подумал он, смахнул кейс и ногой задвинул его под кровать.
Повысив голос, так чтобы было слышно, стоящей за дверью Амели, он произнес:
- Входите, не заперто.
Дверь распахнулась. На пороге возникла сама красота и грация. Выдержав паузу чтобы насладиться произведенным эффектом, отважная девочка шагнула в комнату.
Сказать по правде, будь на месте Бигора кто-нибудь другой, восторженные крики и овации были бы обеспечены.
Вечерний макияж, красиво уложенные волосы, платье, на тоненьких бретельках которое и снизу и сверху не только не скрывало, а наоборот подчеркивало все достоинства, которых, надо признать у Амели было с избытком.
- Я, закончила свою работу мистер Бигор, но прежде чем уйти домой, взяла на себя смелость поинтересоваться, не нужно ли вам чего-нибудь - прощебетала она ангельским голоском, заслышав который певчие птицы в райском саду сдохли бы от зависти. При этом она так хлопала огромными ресницами, что казалось еще немного, и она оторвется от пола и воспарит над землей.
- О, как вы добры, вы..., вы ангел, я так благодарен вам, что вы не забыли о бедном, одиноком страннике.... Мне нужна ты, причем немедленно, сию секунду.
- Бедном? - Амели округлила свои и без того огромные глаза.
- Не в этом смысле детка, не в этом..., - прорычал Элиот, впиваясь в розовые сочные, пухлые губки и разрывая на ней легкое платье, под которым как нельзя, кстати, ничего не оказалось.
Амели не была новичком в сексе, и мужчины у нее были разные, но семь часов..., это было слишком даже для нее. Впрочем, она не могла сказать точно, сколько прошло времени, прежде чем ей позволили откинуться на шелковые подушки и забыться глубоким сном.
Во сне ее вдруг охватил необъяснимый страх. Ее душил оргазм, и казалось этот океан безбрежного порочного удовольствия, поглощает ее всю без остатка, лишая сил. Она задыхалась от радости и счастья, но где-то очень глубоко в душе крохотный огонек чистоты бил тревогу. Она умирала. Но и умирая, жаждала этого сладкого восторженного безумия.
Элиот пускал кольца густого ароматного дыма в девственно чистый потолок. Сделав внушительный глоток виски, он взглянул на спящую Амели, и задумался.
Он дал девочке то, о чем она мечтала, но организм ее был не в состоянии принять этот дар.
Бойтесь своих желаний, ибо однажды они могут сбыться..., и тогда вы станете их рабом, навсегда..., навечно.
Сейчас он размышлял, как ему поступить он мог спасти ее, вдохнув в нее силу, а мог позволить ей умереть. Какой из вариантов был лучше для нее, это еще вопрос.
Оставшись в живых, она потратит остаток жизни на поиск того, что однажды испытала, но никогда этого не найдет. Потому что до конца дней своих так и не поймет, что ищет.
Он протянул руку и коснулся ее лба покрытого холодным потом, дыханье ее стало ровным и глубоким. Он подарил ей жизнь, а что с ней будет дальше, его не интересовало. Ему было наплевать, так же как людям наплевать на жизнь или смерть насекомых.
Ну, кто всерьез станет волноваться о жизни ничтожных существ, чье предназначение заключается лишь в том, чтобы плодить себе подобных.
И тут он увидел..., скорее, почувствовал, что Амели смотрит на него. Он медленно повернулся..., тело ее по прежнему лежало на левом боку спиной к нему, но голова была неестественно вывернута на 180 градусов. Глаза до того бывшие, странно голубыми, теперь были абсолютно черными и в упор смотрели на Элиота немигающим взглядом.
- А, хозяин, рад приветствовать тебя - произнес он - твое появление всегда приятная неожиданность. - Элиот с трудом подавил сарказм в голосе.
- Развлекаешься...? - Низкий глубокий голос, словно гудок сухогруза, исходивший из нежных уст Амели, звучал комично. Но Элиот напрягся.
- А, что здесь еще делать? В меру сил разлагаю общество, насколько это еще возможно, поощряю пороки. Что может быть благороднее.
- Миссия..., ты не забыл, зачем ты здесь, я жду результатов, он должен умереть следующей ночью, я не намерен ждать. Этот праведник портит общую картину деградации людского стада. Слишком велико его влияние на паству. Я не могу этого допустить.
- Если тебе был нужен быстрый результат, надо было отправить Андраса, этот убил бы, не задумываясь и священника, и его кота, и еще с десяток человек попутно. Я воин, а не палач, уверен..., ты еще не забыл об этом.
- Появление Андраса, насторожило бы небеса. Я не хочу осложнений, пока во всяком случае. И ты должен выполнить миссию, так чтобы это выглядело как несчастный случай.
- Ну да..., я даже знаю, как это произойдет. Пятидесятилетний священник взберется на водонапорную башню и сиганет, оттуда. Все поймут, что это случайность. Ну, была у старого святоши такая слабость, любил он лазать по водонапорным башням.
В черных глазах Амели заплясали языки адского пламени, губы искривились, обнажив безупречные резцы.
- Ты слишком много стал себе позволять, момент слишком серьезный, чтобы относиться к нему так легкомысленно.
- Последние две тысячи лет я только и слышу, момент слишком серьезный, ситуация очень напряженная, тебе конечно виднее, ты босс, но мне кажется, что пора немного расслабиться. Закатить какую-нибудь инфернальную вечеринку, пригласить девочек, ну в общем, как сейчас говорят потусить , оттопыриться, зажечь, поколбаситься.
Глаза Амели полыхали, лицо передергивалось конвульсиями.
- Я жду - в последний раз прозвучал голос - не разочаруй меня.
И в следующую секунду прелестная головка вновь была обращена к Элиоту, затылком, тот облегченно вздохнул.
- Воистину когда живешь в аду, понимаешь, что хуже уже не будет. И чего он мне грозит, такой срок как у меня не дают на земле даже за массовые убийства, впрочем, старик становится неуравновешенным, возьмет как-нибудь между делом и испепелит - Элиот громко расхохотался, на секунду представив себе эту картину.
Вздрогнув, Амели проснулась. Она нежно прильнула к нему, и прошептала:
- Ты волшебник, что это было, мне казалось, я умираю, так было хорошо, так сладко.
- Волшебники детка они добрые, а я злой дух..., и то..., что ты умирала, тебе вовсе не показалось. Но я подарил тебе жизнь.
Она капризно надула губки и проворковала
- Ты злой, злой. Но все равно спасибо тебе мой повелитель жизни и смерти. Когда ты соизволишь мой господин вдохнуть в меня жизнь еще раз. Я..., я буду ждать с нетерпением..., у тебя волшебный жезл....
Элиот поморщился, до чего пошлы и глупы эти убогие создания.
- Я ухожу, и тебе тоже пора. Закажи ужин и купи себе пару новых платьев - он бросил Амели пачку фунтов в банковской упаковке, отчего глаза у нее заискрились, и она захлопала в ладоши, словно ребенок получивший, наконец, долгожданную игрушку.
Элиот быстро оделся и вышел. Проходя через вестибюль, он обратил внимание на молодого человека, по-видимому, служащего отеля, который тайком наблюдал за ним, проявляя неподдельный интерес. Коснувшись его своим сознанием, Абигор понял, что того интересовал скорее не он, а его кейс. И послал ему ужасающую картину его разлагающегося трупа.
Надо было видеть, как этот кретин дернулся, будто его поразило молнией, и он поспешил ретироваться. Элиот довольно рассмеялся, чем вызвал недоуменные взгляды постояльцев, которые без дела болтались в холле. У него окончательно поднялось настроение и он, насвистывая какой-то шлягер, который уже успел где-то подцепить, вышел на улицу.