Аннотация: Фанфик по The Elder Scrolls в форме готического триллера с налетом психологизма. История одного из маленьких безумств Пелагиуса III.
Мешок пуговиц
Из-под пера Инзоликуса, мудреца второго столетия:
3Э 141: Пелагиус, король Солитюда, в Имперских анналах характеризуется как "местами эксцентричный".
Не считая многих легенд и слухов, доподлинно известно, что однажды Пелагиус закрылся в своей комнате с юными принцами и принцессами Сильвенара, и выпустил их лишь тогда, когда под дверь подсунули неподписанный указ об объявлении войны. Когда в другой раз король, дававший речь на местном празднестве, внезапно сорвал с себя одежду, советники решили внимательнее следить за его действиями.
3Э 145: Император Магнус Септим умирает. Корону принимает его сын, в будущем известный как Пелагиус Безумный.
***
- Сколько может длиться эта дорога? Мы хотим есть. Вон. Таверна.
- Боюсь, что это всего лишь хижина, Ваше Вел...
- Если Император Тамриэля говорит, что это таверна, значит, это таверна.
- Правильно, Серый. Туда!
Пожилая женщина, вышедшая было на шум, едва успела отскочить от распахнувшейся двери. Задевая косяк пышными гребнями шлемов, внутрь тяжелой поступью вошли двое рослых гвардейцев и замерли по стойке "смирно" по обе стороны от входа. Следом серой тенью влетел некто, одетый в длинную, похожую на рясу, мантию, и почти угрожающе навис над ошарашенной хозяйкой.
- Радуйся, женщина! Его Грозное Величество, Император Тамриэля Пелагиус III Септим изволит одарить тебя своим визитом. Разори свой погреб, но не заставь Его Милость проявить неудовольствие твоей гостеприимностью!
Женщина бы легко определила уроженца долины Нибенея по интонациям голоса, звучащего из-под глубоко надвинутого капюшона, но в данный момент ей достаточно было того факта, что под мантией скрывается живой человек, а не пришедший по ее душу призрак. На удивление быстро справившись с замешательством, она учтиво кивнула и хотела было ответить, но ее прервал высокий мальчишеский голос:
- Мама? Кто эти люди?
Выбежавший из задней комнаты мальчуган застыл в дверном проеме, и человек в капюшоне мгновенно повернул к нему голову.
- А! Паренек! Хватай щетку и выдраи стол и скамью так, чтобы я видел в них свое отражение. Ни одна пылинка не должна осквернить Драконорожденного!
Мальчик хотел было возразить, но мать поспешила его одернуть. Поняв по выражению лица и поведению матери важность происходящего, он схватил с полки щетку с тряпкой и принялся за дело. Хозяйка, наспех разведя огонь в очаге, отправилась за припасами. Раскатывая ковровую дорожку, в хижину задом вперед влетел паж, довершая картину всеобщей суматохи.
Внезапно, как лопнувший мыльный пузырь, вся суета стихла, едва достигнув пика. Его Грозное Величество переступил порог и, оглянув свое ближайшее окружение, остановил взгляд на одном из гвардейцев.
- По-моему, мы тебя уже где-то видели...
Человек в сером, первым ожив от почтительного "окаменения", поспешил привлечь внимание императорской особы и указал на скамью у стола, путь в направлении которой был только что устлан шелковыми тканями. Моргнув пару раз, Император вздохнул и прошел к скамье. Тем временем три остальные "статуи" также ожили и занялись готовкой.
- Можем зажарить дичь, которую мы добыли на охоте... - задумчиво изрек Император.
- Превосходная мысль, Ваше Величество! - отозвался человек в сером. - Руфриус, подай добычу Императора.
Паж, бросив нарезать помидор, снял с пояса мешочек и извлек из него длинную золоченую булавку, на которую было насажено внушительных размеров насекомое. Поблескивая темными крыльями, жук-олень еще вяло шевелил лапками. Взяв из рук пажа булавку с жуком, человек в сером извлек откуда-то из складок своей мантии небольшой ножик и одним ловким движением отсек черные "рога" насекомого.
- Они станут достойным украшением Трофейной Залы дворца, мой повелитель.
Сняв тушку жука с булавки, он отнес ее хозяйке хижины и, положив на разделочную доску перед ней, с плохо скрываемой издевкой шепнул: "Гарниру побольше".
Прошло полчаса. Император, после странствия по дороге оказавшись в неподвижности, казалось, потерял ощущение времени и практически не отрываясь созерцал какую-то точку перед собой. Только когда хозяйка принесла поднос с дымящимися блюдами, Пелагиус словно впервые заметил ее.
- Ну и старые же тут девки, Серый, - с ноткой недовольства в голосе произнес Император.
- Не обессудьте, сир. Ведь мы здесь остановились лишь для того, чтобы перекусить, ничего более, - утешающим тоном ответил человек в сером.
Выслушивая все это, пожилая женщина замерла с пустым подносом в руках, в то время как ее лицо медленно, но верно наливалось краской. Казалось, она собралась что-то сказать, но, получив удар по ноге от человека в сером, нехотя сдержалась.
Следом к столу подошел сын хозяйки, неся кувшин с вином. Пелагиус, уже собравшийся отправить кусок мяса себе в рот, замер с вилкой в полпути ко рту. С минуту он смотрел в глаза мальчику, а тот, не зная, как себя вести, стоял, потупив взор. Тогда Пелагиус потянулся к нему рукой. Паренек испуганно отступил.
- Ну что с тобой! Давай сюда, - раздраженно буркнул человек в сером, вырвал у мальчишки кувшин и поставил на стол.
- Да нет... - пробормотал Император, продолжая тянуться к мальчику. - Вот эти сиреневые... нам нравятся.
- Вам он понравился? Ваше Величество желает взять его с собой? - поинтересовался человек в сером.
- Что? Кого?
- Мальчика, Ваше Величество.
- Какого мальчика?.. А... Это мальчик...
- Я могу ошибаться, сир. Если Ваше Величество видит девочку...
- Девочка... Мальчик... Да зачем это все... Вот эти сиреневые нам интересны. Зачем все остальное...
- Позвольте заметить, сир, что отделять одно от другого было бы... нецелесообразно.
- Да? Хм. Возможно... Хорошо. Со всем остальным. Да.
- Женщина! - крикнул человек в сером хозяйке. - Императору Тамриэля угодно удостоить твоего сына высокой чести поселиться при дворе Его Величества. Поспеши собрать его в дорогу.
- Как? Моего сына? - женщина подбежала к сыну и, обхватив его за плечи, прижала к себе. - Государь! Вы не отнимите у старой женщины ее единственную радость! Этот мальчик - последняя надежда нашего рода!
- Рода? - язвительно буркнул из-под капюшона человек в сером. - Ты в своем уме, женщина? Какого еще "рода"?
- Я-то в своем уме, в отличие от... - она запнулась, но тут же гневно продолжила. - Род Властарус известен еще со Второй Эры! Пожалуй вы к нам до Войны Красного Алмаза, вы были бы приняты в лучшей зале нашего замка, вам прислуживали бы десятки слуг, и кушанья готовила бы не старая обездоленная женщина, а одни из лучших поваров Коловии! Мой супруг служил Империи как верный вассал. Вместе с двумя старшими сыновьями сложил он голову за Императора Цефоруса на холодных полях Скайрима. А в развалинах нашего замка теперь пируют лишь могильные духи! Обещания Императора Цефоруса о достойном возмещении потерь умерли вместе с ним. Неужели теперь его высокий родич лишит меня последнего?!
- Достаточно, достаточно. Как твое имя, благородная женщина?
- Император милостив и чтит данные своими предшественниками обещания. Ты должна быть терпеливой и понимать, что правитель всего Тамриэля имеет великое множество забот. Но как же ты можешь рассчитывать на благоволение Его Величества, когда ты противишься Его Высочайшей Воле?
- Я стара, сударь! Мой супруг и старшие сыновья мертвы! Я растила Арнона в одиночку, выхолила в самую тяжелую годину, видела в нем свою опору на старости лет, свою единственную надежду на восстановление чести и славы нашего древнего рода! И теперь я должна его отдать? Не быть этому!
Пелагиус III вздохнул и обхватил голову руками.
- Довольно! - человек в сером встал, резко отодвинув скамью. - Ты утомляешь государя! Стража! Этот мальчишка едет с нами. Отведите его к лошадям. А ты, женщина, не будешь перечить воле Императора, под страхом вызвать на себя и дом свой гнев Его Грозного Величества!
Услышав приказ, гвардейцы немедленно растащили мать и сына. Видя, как беспомощно брыкающегося мальчика волокут на улицу, пожилая женщина, словно обезумев, с удвоенной яростью воскликнула:
- Меня не страшат ни гнев Императора, ни силы самого Обливиона! Страшись ты, безумный государь! - она протянула костлявую руку в сторону Императора. - Как у меня ты отнимаешь надежду и будущее, так и твой высокий род истощится и сгинет, и пресечется власть Драконорожденных! Вижу! Вижу! Поднимутся воды Обливиона, и захлестнут дом твой, и не останется камня на камне от вашего могущества!
Присутствующие были невольно ошеломлены силой и яростью, с которой старая женщина прокричала свое проклятие, однако Пелагиус, закрывая уши руками, встал и усталым тоном обратился к человеку в сером:
- И весь этот шум тоже неотделим, Серый? Мы хотим домой. Нам не нужен дома весь этот шум. Пусть все остается здесь.
Император пошел к выходу, по пути брезгливо отмахнувшись от мальчика в руках держащего его гвардейца. Тот отпустил мальчишку и последовал за государем. Вся императорская свита покинула хижину с той же стремительностью, с каковой и прибыла.
Мерно покачиваясь, Император ехал, глядя в розовеющее предзакатное небо.
- Такие сиреневые... - мечтательно пробормотал он.
***
Кто-то стучал в дверь. Я побежал было открыть, но мама остановила меня и велела закрыться в задней комнате. Но я все-таки решил подсмотреть.
- Кто там? - спросила мама и сразу как-то напряглась.
- Старый слепой травник, сударушка, - хриплый голос из-за двери. - Не гони старика, дай хоть водицы испить да передохнуть с дороги.
Мама осторожно отперла, оглядела этого старика. Высокий, худой, в простой темно-зеленой мантии. И белые, совсем белые глаза навыкате.
- Заходи. Всякий гость лучше вчерашних татей, а травник - тем более.
- Ох, спасибо, сударушка. Издалека шел, а и идти еще немало, - ступил через порог, подал руку. - Покажи, где присесть можно.
Мама проводила травника к скамье. Он тяжело уселся, рядом поставил свой посох-палку. И спрашивает:
- Погоди-ка, погоди-ка... Уж не госпожа ли ты Эрмина, супруга сэра Габренуса?
- Да... это я. Но как же ты меня узнал? Я тебя никогда не видела...
- И я тебя тоже не видел, матушка! - хмуро усмехнулся травник. - Незряч с рождения, уж так Девяти было угодно. А вот слышать - слышал. Праздновали как-то фестиваль у Форта Властарус, и поздравляла ты там крестьян со сбором богатого урожая. Только давно это было, сколько уж лет, и неупомню...
- Ох, сударь! Уж и сама не вспомню, но точно не меньше четверти века назад! Война унесла те дни безвозвратно.
- Да, война жестоко ударила по этим краям. Иду и не узнаю прежних мест. Раньше - поля, пастбища, повсюду крестьяне, трудятся, смеются... А сейчас - сплошь запустение и тишина мертвецкая.
- Именно, что мертвецкая! Кого в войну не убило, те поразбежались кто куда. Сама земля, говорят, пропиталась духом смерти. А мне и бежать некуда.
- Что ж ты, совсем одна теперь?
- Не одна, сударь, - мама улыбнулась и повернулась ко мне. - Ну, выходи, выходи уже. Разве я тебя не учила, что подглядывать невежливо?
Я подошел. Вблизи слепой травник выглядел еще более жутко, чем издали.
- Ну же, Арнон, подойди поближе к гостю, - мама подтолкнула меня сзади, но я упирался. - Простите его, сударь, он, наверно, все еще не избавился от... неприятных впечатлений вчерашнего дня.
- А что ж такое вчера было?.. Ну же, мой мальчик, не бойся. Не надо пугаться внешности - она часто вводит в заблуждение. Важно лишь то, кто мы внутри.
- Прислушайся к этому человеку, Арнон. Он говорит мудрые слова, - мать кивнула и снова подтолкнула меня к старцу. Пришлось к нему подойти.
- Дай-ка мне свою руку.
Я протянул.
- Мягкая у тебя рука. Кем ты хочешь стать, мой мальчик?
Я ответил, почти не задумываясь:
- Я стану целителем, чтобы лечить мою маму, и чтоб она всегда была здорова.
- Что ж, у тебя и вправду руки целителя. Хотя и странно. Мальчики твоего сословия обычно хотят стать воинами.
- У меня уже было два сына, которые стали воинами. Война забрала их, - сказала мама. - Я не могу позволить, чтобы то же произошло и с Арноном.
- Но я все равно всегда буду защищать свою маму и заботиться о ней! - сказал я. Слепец улыбнулся.
- Похвально, мальчик мой, что ты уже с младых лет знаешь свой сыновний долг. А что ж твоя матушка, прихварывает? Возможно, знания старого травника подсобят?
Мама стала рассказывать о том, какие ей досаждают боли. Травник послушал ее, осторожно пощупал больные места. Порылся в своей сумке, достал маленькие пучки каких-то сушеных трав, цветков, корешков, каждый внимательно ощупал, обнюхал. Выглядел он очень увлеченным. Отобрав некоторые, истолок их в ступке, засыпал в бутылочку, долил воды, размешал. Отдал маме и сказал, как и сколько принимать. Мама засуетилась, хотела найти каких-то монет, чтобы ему заплатить, но тот наотрез отказался, попросил вместо платы рассказать о последних событиях. Мама охотно согласилась, не забыла рассказать и о вчерашнем, когда меня чуть не увез Безумный Пелагиус. Слепец только слушал да охал.
Потом он засобирался уходить. Мама вдруг спохватилась, что не предложила гостю ничего поесть, но травник сказал, что после погостившего у нас Пелагиуса нам лучше приберечь остатки для себя. Тут он прав, конечно...
Мама пригласила его приходить к нам еще. Травник сказал, что постарается.
Надеюсь, что он придет. Он интересный...
Слепой травник пришел снова через пару дней. Мама была ему очень рада. И я тоже.
- Привет, сударушка Эрмина! Как там твои боли, отступили маленько? Арнон, мальчик мой, привет и тебе!
- Ох, сударь, только о тебе и вспоминала, а о болях уж и думать позабыла. Отдам тебе должное, науку свою разумеешь превосходно. Даже и не знаю, как благодарить тебя.
- А ты меня уже достаточно отблагодарила голосом своим теплым, приемом радушным. Большего старику и не надо.
- Да какой же ты старик, сударь! Волосы да борода твои черны, даром, что с проседью. Телом крепок, и ум твой остр.
- Что до волос моих, то уж поверю тебе на слово, матушка, - усмехнулся травник. - А вот телом я уж не так крепок, как кажется, да и ум мой уже не тот. Забываю порой, где какая травка произрастает, когда собирать ее должно, какую часть оставить, а какую выбросить. Впору бы передавать свои знания ученикам, да нету их у меня, отшельника.
Тут он вдруг встрепенулся, оживился как-то, и заговорил так:
- Не гневись, сударушка, госпожа Эрмина, на меня за то, что скажу сейчас. Немало смышленых отроков я в своей жизни знал, но ни в ком прежде не чувствовал такого дарования, как в сыне твоем. Позволь взять его в ученики!
- Ах, сударь, - мать тяжело вздохнула. - Как же мне на тебя гневиться, когда сама уж об этом думала. Настала пора Арнону выбирать призвание и приступать к обучению, хоть и тяжело отрывать его от сердца материнского. Да вот нет у нас денег совсем, со всей нашей земли урожая хватает на одно лишь пропитание. Продала бы ее, да горько оставить наш род безземельным. Не простил бы этого супруг мой покойный.
- Коли только за деньгами дело стало - не нужно мне их! В радость будет мне обучать юного Арнона. Одного лишь твоего дозволения прошу.
Мама задумалась.
- Что ж... Арнон, подойди. Желаешь ли ты обучаться травничеству у этого мудрого человека?
Я подошел. Посмотрел на маму, потом на травника. Жуткий он все-таки... Но чем-то все же притягивает. Как будто в нем есть больше, чем кажется с виду.
Кивнул.
- Так тому и быть, значит, - мама снова вздохнула и улыбнулась травнику. - Спасибо тебе, добрый человек. Говорит мне сердце, что немало ценных уроков ты преподашь моему сыну. Не только травничества, но и жизни. Но как же имя твое? И где живешь ты?
- Имя мое Алиус, Алиус Паиил. Живу я в своей скромной землянке в глубине Западного Леса...
- Но разве ты местный? Говор у тебя не коловианский...
- Верно, матушка, жил я здесь не всегда. Родился и вырос я на хуторе под Чейдинхалом, да сгорел наш домишко, и родители мои с ним вместе. Пошел я тогда по свету. Много где бывал, а по нраву лишь Западный Лес пришелся. Здесь и остался.
Он помолчал, потом протянул мне руку.
- Пойдем. Покажу и тебе, как богат и чудесен этот лес. Думаю, ты его тоже полюбишь.
Мама забеспокоилась.
- Как, уже? Я думала... И что, поселишь мальчика с собою?
- Нет, что ты, сударушка, - травник улыбнулся. - Не сейчас, по крайней мере. В моей тесной землянке едва самому места хватает, куда уж там мальчонку селить... Верну тебе его к вечеру.
- Ну, добро тогда. Ступайте, и да благословит вас Юлианос.
Мы пошли в лес. В лесу травник сразу оживился - стал прислушиваться, принюхиваться. Как зашли, спросил меня, чего бы я хотел найти в лесу. Я с чего-то ляпнул: "землянику". А он только носом повел, и уверенно зашагал прямо в чащу. И как ему удается не оступаться и не натыкаться на деревья? Скоро мы вышли на поляну, а там - столько земляники! Я сколько в лес ходил, ни разу ее не видел больше двух-трех кустиков, а тут - ковер целый! Я был голоден, поэтому тут же бросился ее собирать и есть. Травник только стоял и посмеивался, глядя своими незрячими глазами.
Потом, когда я наелся, и мы присели на траву, он сказал, что съедобные ягоды - это самые малые дары леса, а настоящие его сокровища - травы целебные. Доставал из своей кожаной сумки разные травинки, листики, стебельки, лепестки да корешки, называл их имена и рассказывал, от каких недугов они помогают. Я сказал, что они все такие похожие, что сложно запомнить, что есть что. Слепец усмехнулся.
- Тому легче всего обмануть, кому больше всего доверяют.
Я не понял, что он имел в виду. Алиус пояснил:
- Зрячие из всех своих чувств больше всего доверяют зрению, поэтому так часто именно оно их и обманывает. Вот что из того, о чем я рассказывал, тебя больше всего ввело в заблуждение?
- Ну... Всякие семена. Их так много разных, и все такие похожие... - сказал я.
Травник достал из сумки пару мешочков и развернул их.
- В одном мешочке семена льна, а в другом - фенхеля. Можешь сказать, в котором какие?
Я сказал, что нет.
- Но я же давал тебе их все поочередно. Неужели ты не почувствовал никакой разницы?
- Нет... Я же говорю, на вид так они совершенно одинаковы!
- Вот! "На вид"! Уж не знаю, каковы там они на вид, а вот запах у них отличается разительно.
Я поднес мешочки к носу и понюхал. По-моему, они вообще ничем не пахли.
- Нюхай еще, - наставительно сказал травник.
Я закрыл глаза и стал сосредоточенно вдыхать запах семян. Наконец, я почувствовал. Одни семена имели еле уловимый пряный, горьковатый аромат, а другие - мягкий, сладковатый запах. Я сказал об этом Алиусу.
- В этот раз ты закрыл глаза, когда изучал их запах?
Как он узнал?
- Да...
- Не удивляйся, что я знаю об этом, - он рассмеялся. - Ты сделал это инстинктивно. Глаза ревностно оберегают свою роль главного органа восприятия. И только полностью отключив зрение, ты позволил обонянию беспрепятственно указать тебе верный ответ.
Он взял у меня из рук мешочки.
- Мне вот уже не нужно так долго принюхиваться, чтобы узнать что здесь - фенхель, - он приподнял один мешочек, - а здесь... хм... - он внимательней принюхался к другому мешочку и вынул из него два семечка. - Так, это семена красноцветущего льна, нечего их путать с желтоцветущими... Не удивляйся, пройдет время, и ты тоже станешь легко замечать то, что никакому глазу недоступно.
- Но... Ты сказал: "красноцветущий", "желтоцветущий". Откуда ты знаешь цвета? - я недоумевал.
- То, что я слеп, не значит, что я не различаю красок. Я чувствую их - но лишь как разную температуру на поверхности вещей. Конечно, я не вполне понимаю, каковы эти цвета для зрячих... Но однажды, когда-нибудь... Я верю, что когда-нибудь я их увижу.
Я молчал. Алиус положил свою руку мне на плечо.
- Наверно, ты не спрашиваешь, возможно ли это, чтобы не расстраивать меня? Напрасно: я не просто надеюсь на это, я знаю. Не суди по моей бедной одежде о моем достатке - помнишь, я говорил тебе, что внешность часто вводит в заблуждение? За свою жизнь я скопил больше пятидесяти тысяч дрейков.
Я присвистнул от удивления.
- Да, это целое состояние. На такие деньги можно было бы купить большой дом, обставить его, нанять прислугу, купить пару хороших коней и жить без забот несколько лет. Но мне это незачем, все эти деньги я копил лишь с той надеждой, что смогу приобрести себе зрение. Много я странствовал, и пришел к одному многомудрому старцу, про которого говорили, что он один может осуществить самые безумные надежды. Старец сказал, что сможет мне помочь, но для этого ему нужна будет сила потустороннего существа, некоего могущественного даэдрота. И тогда он призвал его. Я не мог видеть это существо, но немедленно почувствовал его присутствие. Он словно запустил длинные холодные когти в мое тело, пронзая жилы и кости, проникая все глубже и глубже в мою плоть... и мои мысли. В них стали вплетаться какие-то странные звуки, бессмысленные, непонятные созвучия. Наконец, они все слились в одно слово...
Алиус облизнул пересохшие губы и перевел дыхание. Я слушал его, боясь шелохнуться. Тогда он наклонился ко мне и шепотом произнес это... слово? Я попытался повторить, но запнулся. Тогда Алиус сказал это еще раз. И еще раз - медленно.
- Чтобы правильно его произнести, надо много тренироваться. Можешь просто запомнить, а сам попробуешь позже.
- Но что оно означает? - спросил я.
- Не знаю... может, это имя демона. Тогда я об этом не задумывался. В моей голове зазвучал чужой голос - сильный, властный голос даэдрота. Он спросил, с какой целью я ищу его помощи. Охваченный страхом и волнением, я упал на колени и взмолился к потустороннему духу, дабы он даровал мне зрение. Тогда он спросил, что я готов пожертвовать ради обретения зрения. Я поклялся, что все золото, какое мне удастся накопить за свою жизнь, я до последней монеты отдам за то, чтобы видеть. Демон засмеялся, и от его жуткого смеха меня проняла дрожь. Он сказал: "Деньги смертных меня не интересуют! Но раз уж ты принес такую клятву, пусть будет так: ты отдашь все свое золото тому человеку, который согласится тебе помочь. А мне принесешь его глаза! Тогда ты получишь то, чего желаешь". На этом даэдрот меня покинул.
Алиус замолк. Потом с грустной улыбкой добавил:
- Как видишь, такого человека я пока не встретил...
Я молчал, сидя в оцепенении. Все это звучало очень жутко. Но мне стало жалко слепого травника, и я сказал:
- Я думаю, ты его скоро найдешь.
Он снова улыбнулся. Сказал:
- Да. Я на это рассчитываю.
Потом мы еще несколько часов бродили по лесу. Алиус показывал различные растения, грибы, мхи, рассказывал, когда они созревают, как собираются и для чего используются. Я не все запомнил, но было очень интересно. Я даже представить не мог, что совсем недалеко от нас растет столько полезного, только приходи и собирай.
Когда солнце стало клониться к закату, Алиус сказал, что на сегодня пора заканчивать. Я хотел еще погулять, но знал, что мама будет за меня волноваться, поэтому согласился.
Когда мы пришли, я не сразу понял, что случилось. Дома было тихо и как будто пусто, хотя я знал, что мама никуда не собиралась уходить. Я зашел в заднюю комнату и там увидел маму. Она сидела на полу у кровати, как будто хотела лечь, но не смогла. Мама была очень бледна, руки ее мелко тряслись, голова запрокинулась, а на губах - пена. Я бросился к ней...
Алиус с большим трудом оттащил меня от мамы. Он говорил, что это может быть заразно, но мне было все равно. Только когда он сердито сказал, что не сможет помочь маме, если я буду за нее цепляться, я отпустил ее и отошел на пару шагов. Он поднял ее на руки и уложил на кровать. Пощупал лоб, запястья, понюхал пену на губах.
- Нам нужен целитель... Арнон, успокойся! Хватит реветь! Ты слышишь, что я говорю?
Он сказал это так строго, что я испугался и действительно перестал реветь, но слезы так и лились из глаз.
- Я... Я... Испугался за маму... Я не могу... Они сами текут...
Он, кажется, пожалел о своей резкости и сказал уже более мягко:
- Ладно, Арнон, не волнуйся. Я помогу тебе, и ты не будешь больше плакать, обещаю. Послушай меня. Нам нужен целитель. Как скоро ты сможешь добежать за ним до города и привести сюда?
- За час! - выпалил я.
- Ты уверен? Тебе еще нужно будет найти его в городе, и он вряд ли побежит за тобой стремглав.
- Тогда... тогда полтора часа! Я буду торопить его, сколько можно!
- Хорошо. Возьми с собой пару монет. Это ускорит его лучше, чем слова.
Я оглянулся вокруг, пытаясь вспомнить, где у нас могут храниться какие-нибудь гроши. В горшке под кроватью? Нет, его еще на той неделе весь опустошили. В том мешочке на верхней полке? Нет, его там уже и вовсе нет. Хмм, где же еще, где еже еще...
Я забегал по дому, озираясь и заглядывая в каждый угол. Вдруг на глаза мне попался он - мой соломенный человечек. Он смотрел на меня начищенными медными глазами-монетками, которые мама подарила мне на день рожденья. Я взял человечка и осторожно открутил монетки. Прости, дружок! Маме они сейчас нужней.
Я прибежал назад к Алиусу, показал ему монеты. Он кивнул.
- Надеюсь, ты знаешь, как найти целителя? От ворот беги прямо к Великой Часовне Юлианоса. Если заблудишься, попроси стражника указать тебе дорогу. Я послежу за твоей мамой и подумаю, чем я смогу ей помочь. Но в одиночку я вряд ли справлюсь. А теперь беги, быстро!
Я несся по дороге так быстро, как только мог. Не знаю, сколько прошло времени, но я не сразу заметил, что кто-то окликает меня сзади. Это была женщина на черном коне. Она спросила, куда я так лечу. Я сказал ей про маму. Она покачала головой, а потом сказала, чтоб я сел к ней на лошадь. Мы поскакали - так быстро! Она остановилась невдалеке от ворот и ссадила меня. Сказала, что дальше ей дороги нет. Кажется, на ней были доспехи из черной кожи... но тогда я об этом не задумывался.
Когда я вбежал в храм, я громко закричал, что моей маме нужен целитель. Прихожане, которые были рядом, зашикали на меня, а потом подошел высокий эльф в красивой одежде. Он присел передо мной на корточки и спросил, что с моей мамой. Я рассказал. Прихожане зашептались, кто-то взвизгнул "чума!", и все отшатнулись. Эльф поднялся с корточек, повернулся к ним и спокойным голосом сказал, что на чуму это нисколько не похоже, и скорей всего вообще не заразно, но он сейчас же пойдет и узнает точно. Потом повернулся назад ко мне и сказал вести его.
Шел он очень медленно. Я вспомнил про монеты, протянул ему и попросил идти быстрее. Эльф посмотрел на монеты, вздохнул, грустно улыбнулся и сказал, чтобы я убрал свои деньги обратно. Мы перешли на бег. Бежал он так же медленно, как и шел! Я спешил привести его к маме, но приходилось постоянно оборачиваться и ждать, пока он меня нагонит. Тогда я просто прыгал на месте от нетерпения. А один раз он потерял меня из виду и побежал не в ту сторону! Почему такой большой эльф такой глупый? Я так на него злился.
Наконец, мы пришли. Я повел эльфа сразу к маме. Она лежала на кровати и выглядела так же плохо, но Алиуса рядом почему-то не было. Целитель осмотрел маму, нахмурился.
- Затяжной эпилептический кризис. Налицо острое поражение центральной нервной системы. Потребуется длительная госпитализация.
Я ничего не понял. Видимо, он говорил это самому себе, потому что затем наклонился ко мне и сказал:
- Мальчик, твою маму нужно отвезти в лечебницу при Великой Часовне. Мы можем ее вылечить, но это займет немало времени, и нам придется постоянно за ней следить и поддерживать ее силы.
Я обрадовался.
- Но вы точно вылечите ее, точно?
- Погоди, не перебивай меня, - сказал эльф серьезно. - Ты должен понимать, что на лечение и содержание твоей мамы нам потребуются деньги. Большие деньги. Я даже не знаю... - он оценивающе оглянул нашу хижину, - ...где вы могли бы взять необходимую сумму...
Я сглотнул. Больших денег у нас никогда не было. У нас и маленьких почти не было. Но я все же спросил:
- А сколько?
- Ну... Точно не скажу... Зависит от того, как быстро она поправится. Но учитывая, что займет это не меньше двух недель, а то и весь месяц... В общем, порядка десяти-двенадцати тысяч дрейков. Есть у вас столько? Если нет, то, боюсь, ничем не смогу помочь...
- Я... Ну... Я думаю, что есть... Наверно, есть... Должно быть!
Эльф смущенно вздохнул.
- Мальчик... Скажи, ты уверен? Я хотел бы тебе помочь, но ты должен точно сказать. Если деньги точно есть, то я сейчас же пойду и пришлю за твоей матерью повозку.
- Я не знаю! Но ведь должны быть! Мама не может умереть, нет!..
Слезы снова потекли из глаз, и дальше я мог только всхлипывать. Где же Алиус, почему его нет? Ведь он обещал, что я не буду больше плакать!
Эльф смутился еще больше, нерешительно погладил меня по плечу и сказал:
- Ладно, ладно, я тебе верю, успокойся, пожалуйста. Я пришлю повозку. Но, пожалуйста, найди деньги... как-нибудь! Может, твоя мама придет в себя и вспомнит, где у вас есть какие-нибудь сбережения. Это очень важно. Ты понимаешь?
Я закивал.
- Когда приедет повозка, деньги уже должны быть готовы. Ты ведь понимаешь, да?
Я всхлипнул и снова кивнул.
- Ну ладно, я... пошел тогда.
Целитель встал и ушел. Я продолжал сидеть у кровати, держась рукой за мамину руку и утирая слезы рукавом. А они так и не прекращались.
Вскоре пришел Алиус.
- Целитель уже был? А я как раз выходил, вспомнил про один цветок, который мог бы привести твою маму в чувство, да в сумке не нашел. Пришлось пойти и самому собрать. Ты чего такой зареванный? Что сказал целитель, почему он уже ушел?
Я рассказал.
- Вот ведь... - он сердито хлопнул себя по колену. - Этим святошам лишь бы кошельки свои потуже набить. Но давай сначала спросим твою маму - вдруг у вас и вправду есть какие-никакие деньги, сбереженные на черный день?
Алиус вынул из мешочка какие-то белесые лепестки, помял их в руках и потер ими маме лоб, губы и запястья. Скоро руки ее перестали трястись, дыхание успокоилось. Мама открыла глаза, привстала, оглянулась.
- Арнон? Сударь Алиус? Вы уже вернулись? Что со мной было? Кажется, я упала в обморок...
Я бросился к маме и крепко к ней прижался, а Алиус рассказал, как мы ее нашли и что было потом. Услышав о сумме, которую запросил целитель, мама словно окаменела, и на лбу у нее выступил холодный пот.
- Десять-двенадцать тысяч? Да если бы у нас было хоть несколько сотен! Что же делать? Что, если...
Мама не договорила. Из ее горла вырвалось клокотание, зубы резко сжались, глаза закатились, и она упала назад на подушку. Алиус тут же подскочил к ней, снова растер лоб и запястья принесенными лепестками, но губы ими не трогал. Вместо этого он достал из сумки какой-то толстый корешок, разломал его надвое и смазал мамины губы его соком. Мама снова успокоилась, но теперь уже не открывала глаз, а просто ровно дышала, как будто во сне.
- Лучше ее сейчас не тревожить, - сказал Алиус. - Видишь, как оно...
- Но что же нам делать, Алиус? - я с надеждой смотрел на него, вытирая слезы. - Ведь скоро приедет повозка целителя!
- Даже и не знаю, дружок... - устало ответил Алиус.
Повисла мрачная тишина.
- Алиус, а у тебя... - начал было я, но не договорил.
- Да?.. - он приподнял голову.
Я вспомнил, что знаю ответ. Алиус богат, он сам говорил мне. У него больше пятидесяти тысяч дрейков. Разве он не даст немного из них, чтобы вылечить маму? Ведь он говорил, что мог бы на эти деньги много чего купить, но ничего этого ему не нужно. Он... Да... Он же принес клятву. Если он даст мне часть этих денег, то нарушит обещание отдать все тому, кто поможет вернуть ему зрение. Тому, кто... Кто согласится отдать свои...
- Алиус... - снова начал я.
- Да? Говори, не бойся, - сказал он ободряюще.
- Алиус, а мои глаза тебе подойдут? - я сказал это так просто, что сам испугался.
Он замер. Потом медленно потянул руку к моему лицу, но одернул себя на полпути.
- Ты... Ты что же... Продать мне свои глаза вздумал?
- Ты их возьмешь? Дашь мне за них свое золото? - сжав кулаки, спросил я.
- Ты что, мальчик мой... Ты еже еще совсем дитя. У тебя жизнь только начинается...
- Но мама может умереть, если я ей не помогу! - слезы снова потекли из глаз.
- Эх, парень, я понимаю, беда большая... Но ты же понимаешь, что такие решения необратимы. Как бы не пришлось тебе пожалеть...
- Я... Я не пожалею... - всхлипывая, ответил я. - Ну и что, что без глаз... Зато мама рядом... А зачем они мне, зачем все, если ее не станет?
Я заревел в голос. Алиус осторожно прижал меня к себе, попытался утешить. Наконец, когда я почти перестал плакать, он сказал:
- Так. Послушай меня. Раз уж ты решил. Я сейчас пойду раскопаю свой тайник и принесу свое золото. Я буду торопиться, но это займет не меньше получаса. Пока я буду ходить, ты должен еще раз хорошо все обдумать. Понял?
Я согласно замычал. Тогда он похлопал меня по плечу, встал и быстро вышел.
Я сидел возле мамы на кровати и смотрел только на нее. Моя мама очень красивая. Ее лицо было спокойно, и я осторожно трогал его кончиками пальцев, чтобы запомнить. Алиус сказал хорошо все обдумать, но я не думал. Я чувствовал, что лучше не думать. Я только повторял себе, что должен помочь маме. Я обещал, что буду ее защищать и оберегать. Значит, так надо.
Время шло очень долго. Я начал бояться, что Алиус не успеет, что повозка приедет раньше него, что целитель не найдет денег и уедет, и больше не вернется.
Но Алиус успел. Он ввалился в хижину, тяжело дыша, с большим, видимо, тяжелым мешком из грубой толстой ткани. Бухнул его на стол, раскрыл. Мешок был доверху заполнен монетами. За окном уже садилось солнце, и в его лучах монеты поблескивали, как огоньки в жаровне.
- Один золотой равен двумстам дрейков, - сказал Алиус, отдышавшись и вынув одну монету из мешка. - Здесь таких монет около трех сотен. То есть, как я говорил, больше пятидесяти тысяч дрейков, почти шестьдесят.
Столько золота! Я не верил своим глазам. Потянулся было, чтобы потрогать, но Алиус строго сказал:
- Теперь я спрошу тебя в последний раз. Согласен ли ты, чтобы я взял твои глаза в обмен на это золото?
Я хотел ответить "да", но язык не шевелился. Алиус ждал. Наконец, я спросил:
- А это будет очень больно?
Он хмуро улыбнулся.
- Нет. Я дам тебе пожевать сушеный корень мандрагоры, и на некоторое время ты заснешь и не будешь ничего чувствовать. Он не такой сильный, как свежий корень, которым я смазал губы твоей маме, поэтому ты успеешь очнуться до приезда целителя.
- А после того, как ты... ты это сделаешь... Ты еще останешься? Ты встретишь целителя и отдашь ему, сколько будет нужно?
- Нет. Как только я возьму твои глаза, я использую свиток возврата, который дал мне мудрец, и в мгновение перенесусь к нему. Живет он очень далеко, поэтому, боюсь, мы еще не скоро увидимся...
- Но... Но тогда я останусь со всеми этими деньгами, а если их кто-нибудь украдет? Ведь я не буду видеть! А вдруг... - я замялся.
Алиус мрачно ухмыльнулся.
- Ты боишься, что я воспользуюсь тем, что усыпил тебя, и уйду, взяв и глаза, и деньги?
Я покраснел. Он как будто прочел мои мысли.
- Разве ты забыл, что я принес клятву даэдроту? Впрочем, ты этого не видел - ты можешь мне не поверить. Что ж, давай я повторю свою клятву перед тобой, - он положил руку на мешок. - Клянусь своей душой в том, что передам все золото, что есть в этом мешке, человеку, который отдаст мне свои глаза. Пусть моя душа будет обречена на вечные муки, если попытаюсь я забрать назад хоть малую толику того, что отдаю.
Слушая клятву, я живо вспомнил рассказ о демоне, о том, какой ужас он вселил в Алиуса, и все мои сомнения развеялись. Никакое золото не стоит того, чтобы отдать свою душу во власть этого жуткого духа.
Алиус поднял мешок и протянул мне.
- Спрячь его пока где-нибудь.
Я взял мешок. Он действительно был очень тяжелым. Я спустился в погреб и спрятал его в темном углу за полупустыми мешками из-под муки. Когда я вышел из погреба, Алиус подошел ко мне и положил руку на плечо.
- Ну что, Арнон... Время не терпит.
Я сглотнул, вдруг захотелось все бросить и убежать. Но я вспомнил о маме, сжал кулаки и заставил себя твердо посмотреть в белые глаза травника.
- Хорошо.
Он взял меня за руку.
- Тогда идем к твоей кровати.
Когда я лег, Алиус достал один сухой корешок, отщипнул от него немного и дал мне.
- Жуй медленно, - сказал он.
Я стал жевать. Вкус у этого корешка был какой-то горьковатый, вяжущий. Скоро я почувствовал, что все мое тело немеет, глаза слипаются, и сильно одолевает усталость. Видимо, Алиус заметил это, потому что спросил:
- Ты уже спишь, Арнон?
Я с трудом приоткрыл рот и что-то невнятно промычал. Прошло какое-то время, и он снова спросил меня. Я смог только подергать губами. Еще через какое-то время он спросил меня в третий раз, хотя теперь я едва расслышал его, потому что действительно почти спал. Я совсем не мог двигаться, поэтому не смог ответить.