(Звучит заглавная мелодия из мультипликационного журнала 'Весёлая карусель')
1. Хек
Очередной раз Хека завербовали, когда он доматывал второй срок на общем режиме. На самый северный край областной географии в посёлок Буреполом приехал благообразного вида чекист и вызвал Хека через администрацию исправительно-трудовой колонии 'побеседовать'. После долгой прелюдии опер предложил то, что в таких случаях в той или иной форме, обычно, предлагают все ухажёры - конфиденциальные отношения. Хек по этому поводу не рефлексировал - не в том он тогда находился положении, чтобы гонор выказывать. Баяно скрипкаса дэ споро на вступинэла (баян со скрипкой в спор не вступает, цыг.). Просят бумажку подписать - подмахнул. Собственноручно оформил корявым почерком подписку и избрал условный псевдоним 'Хек'. Тем более, данное русскому гаджо (не цыгану) слово, настоящего цыгана никогда ни к чему не обязывало - пусть подотрутся подпиской той. В душе Хек плевал на всех этих мелалэ башнэ (грязных педиков), на каре (херу) крутил и фээсбэшников, и мусоров с прокурорами, однако лишь в душе. Учёный был цыган, редко зубы показывал, а если и показывал, то старался придать волчьему оскалу подобие улыбки. Русские любят покладистых дураков, но мент хоть и рай (сотрудник правоохранительных органов, цыг.), однако милости от него не жди, потому что он шингало (рогатый, мент, разг. цыг.)!
Опер же тот оказался какой-то неправильный - отличался от всех припогоненных несвойственной им человечностью. И на напускное не походило, больно уж натуралистично у него всё выходило - так даже цыган захочет, не сыграет. Хек ощущал это, скорее, на уровне инстинктов, нежели дошёл логически. Далёк он был от выстраивания сложных причинно-следственных конструкций, чутьём чуял опасность, а здесь раскис, на харчах тюремных, и не раскусил подвоха. Чекист сумел расположить цыгана к себе, по-людски отнёсся к нему, закурить предложил, оставив всю пачку. Подкупало, что фээсбэшник немного понимал романы чиб (цыганский язык) и выделил среди серой зэковской массы пёструю романэс ило (цыганскую душу)Хека, томящуюся в бараке за колючей проволокой. Говорил, что старибэн (тюрьма) - не место для ромало, обещал посодействовать в условно-досрочном освобождении, правда не помог... Одним словом, хоть и ракло (русский), но не бузно (козёл).
На самом деле оперработник был далёк от симпатий к ромам и человечность проявлял лишь скупо в служебных целях. Переборы на тонких струнах цыганской души он делал плавно, но настойчиво - с 'крючка' ещё ни один кандидат на вербовку не срывался. После окончания беседы чекист бережно отправил листочек формата А4 с фиолетовыми каракулями Хека в пластиковую папку, чтобы потом также аккуратно приобщить этот важный документ в личное дело источника. Уверенной походкой он покинул колонию, тихо напевая: 'Кай ёнэ, ромалэ, кай ёнэ мирэ ли да, ё лава совна-я-ку-ю-нэ, нэ-нэ-нэ... (Где они, цыгане, где они мои слова золотые...)'. Фээсбэшник хоть и выглядел моложаво, но был тёртым калачом - старшим опером по особо-важным делам с подполковничими погонами. Больше он на зоне не объявлялся и, до времени, не напоминал цыгану о своём существовании, а через год его подопечный освободился и упорхнул, вольной птицей, к семье в Арзамас.
Впервые к сотрудничеству Хека склонили ОБНОНовцы из милицейского главка. Состоялась вербовка ещё в середине девяностых. Тогда цыган чалился на строгом режиме, после того, как, по глупости, попался с крупной партией парно (белый, героин). Дело получилось резонансным, даже сюжет по телевидению центральному крутили. Родственникам отмазать его не хватило силёнок. Когда Хека приземлили, те же менты, что его брали, приехали на зону и жёстко прессанули цыгана в оперчасти. Выбора фактически не оставили. Отказ от сотрудничества с ними был для Хека равносилен самоубийству - светила реальная возможность загреметь в пресс-хату или на недельку-другую в барак усиленного режима. Из БУРа зэки выходили либо инвалидами, либо вообще не выходили. Ему - этническому рому, на снисхождение рассчитывать не приходилось. Цыган на зоне не любили ни зэки, ни вертухаи. Особенно бедных цыган, за которых с воли никто не мог замолвить словечко. Лучше если это 'словечко' оформлялось в письменном виде на зелёной бумаге с водяными знаками и гарантиями Федеральной резервной системы США. Ловэ (деньги) - они и в Африке ловэ. За Хека имелось кому слово сказать, но он этой аказией пользовался лишь в исключительных случаях. Не афишировал своими связями и финансовыми возможностями, прикидываясь простачком. Когда того требовали обстоятельства, умел себя скромно вести, как годьвари дадо (умный отец) напутствовал.
После отсидки и возвращения Хека домой, милицейские опера напомнили ему про взятые ранее обязательства. Нагрянули, нежданно, прямо в кабинет инспектора уголовно-исполнительной системы, куда цыган пришёл отмечаться. Поначалу темнили, предложили сливать конкурентов и 'бегунков', а потом, в открытую, обозначили свою корысть и стали сбывать через него конфискат. Шкурный интерес взял верх над служебным долгом.
После всех экспертиз и завершения следственных действий, изымаемый борцами с наркотиками 'белый' оставался в большом количестве - не пропадать же добру?! На пару со следователем, имевшим доступ к комнате хранения вещественных доказательств, предприимчивые опера сначала меняли содержимое опечатанных пакетов на схожий по консистенции порошок из банок с детским питанием, а затем комиссионно актировали 'уничтожение' наркотиков, закатывая настоящее представление в лицах: по решению суда сжигали утратившие актуальность вещдоки в присутствии надзирающего прокурора и фиктивных понятых. Затраты 'оборотней' на приобретение детпита потом окупались в тысячном размере.
Крупные партии наркоты Хек пристраивал очень успешно, через хорошо налаженные каналы. В родной области 'милицейский' героин никогда не оседал, и опасность засветить поставщиков была невелика. Барыжить драборо (наркотики) по-крупному у Хека всегда получалось гораздо лучше, чем стучать. Эти навязанные обязательства его тяготили, словно секс с постылой женой. Он всегда искал достойный повод, чтобы откосить от общения с ментами. Если же оно и происходило, то Хек пытался использовать его максимально во благо своим интересам. Ромов он никогда не закладывал, даже если некоторые из них переходили ему дорогу. Сливал только конкурентов - мелких диллеров-гаджо (не цыган) и опустившихся наркош, которые постоянно паслись на 'точке'. Сам в местах розничной торговли Хек не светился. Когда же от ментов поступала всякая низкосортная и разбодяженная мелочь, то через своих банчил он мог передать товар на реализацию прямо в Арзамасе, а потом стричь ловэ. Барыги и сообщали ему информацию об основных потребителях, которую Хек, как кость собакам, подбрасывал милиционерам - грызите. Помимо денег, борцы с наркотиками ещё и 'галки-палки' делали - обязанность показывать результаты работы с милиции никто не снимал.
Часто получалось так, что правоохранители задерживали 'бегунка', опустошали его карманы от 'веществ' и 'препаратов', оборот которых ограничен законом, а самому бедолаге - пинка под зад и штраф, с уплатой на месте. Торпеда ещё и благодарен оставался за проявленное ментами снисхождение. Товар отправлялся обратно на точку, и одну мульку могли по пять раз так продавать. Обе стороны были удовлетворены сотрудничеством - цыгане торговали, а милиция делала вид, что борется с наркотиками. Времена стояли голодные, поэтому хорошо кушать самим и кормить детей хотелось всем.
В две тысячи третьем подразделения по борьбе с незаконным оборотом наркотиков при МВД расформировали, а на базе упразднённой налоговой полиции создали целую федеральную службу по искоренению наркоторговли. Народ быстро переиначил труднопроизносимое название структуры на более привычный коллективному слуху лад - Госкомдурь. Бывшие обноновские опера перешли работать кто куда. Одни в уголовный розыск, другие - в управление по борьбе с оргпреступностью. Часть работников продолжила заниматься привычным делом во вновь созданном ведомстве.
По старой памяти, 'переобувшие' погоны обноновцы наведались к Хеку прямо в Ивановку - в Арзамасе этот район сплошь заселяли оседлые ромы. В целях легендирования, работники ФСКН инсценировали масштабную зачистка всего цыганского сектора. Всё как положено: с кинологами, экспертами и пузатыми бойцами силовой поддержки. Норкоборцы без приглашения входили в дома и осматривали прилегающие строения. Сильно упорствующим двери выбивали кувалдой. Ромалэ не интересовались наличием у проверяющих судебных или прокурорских санкций и о попираемых гражданских правах не кричали. Все принимали жёсткие, но устоявшиеся правила игры.
В тот день Хеку тет-а-тет напомнили о былых заслугах на нарко-ниве и без экивоков предложили делиться плодами нелегального бизнеса, сославшись на то, что так велел Господь. Противопоставить что-либо такому железному доводу было сложно, особенно, когда он подкреплён весомым аргументом - уткнувшимся в затылок дульным срезом автоматного ствола. Деваться было некуда, и Хек стал делиться. Зачем судьбе минча (пиз*у) теребить?
Работать с измельчавшими операми из Госкомдури выходило сложно. Возможности их были ни чета прежним, зато гонора не занимать! Ни менты тебе, ни чекисты, а недоопера какие-то. Объёмы ранее регулярно поступавшего 'товара' резко сократились и в количественном, и в качественном плане. Выгоды от такой дружбы для Хека становилось всё меньше и меньше, а цена за покровительство подскочила в разы. Он исправно и в срок платил ловы до того самого момента, пока наркополицейские вконец не попутали берега. Безмерные аппетиты иждивенцев росли с арифметической прогрессией и начинали ощутимо бить по цыганскому карману. Сначала повадились старые знакомые из областного управления, следом, с идиотскими намёками, принялись клинья подбивать их младшие коллеги из межрайонного отдела. Старшие товарищи ещё и угрожать стали, что сольют информацию о Хеке другим цыганам, когда тот начал было артачиться. Пхагэл лэнгэ о Дэл (Чтоб Бог побрал)! За что Господь наслал этих паразитов на несчастную цыганскую голову?
Дело могло принять совсем дурной оборот, если бы подробности взаимоотношений Хека с операми стали достоянием цыганской общественности. Романо сэндо - сык и справедливо (цыганский суд - скорый и справедливый). Самый страшный приговор, который он может вынести обвиняемому - это 'сы джюкли', то есть признать ссучившимся. Как и все знаковые события, судилище не обходилось у цыган без особого ритуала. У ромов вся одежда на женщине считалась поганой, кроме маленького фартука для денег на поясе. К приговорённому на сходке подходила ромни (цыганка) и касалась его юбкой. С этого момента ром становился магирдо (опоганенным), то есть, вне закона. Паршивонэс джуклэс яври таборостыр (паршивую собаку вон из табора)! По приговору суда чести, лишить жизни мужчину не могли - это претило цыганским понятиям. Не ты жизнь давал - не тебе решать у кого её забрать. Но, косвенно, за убийство изгоя никто бы не стал винить исполнителя. Для джюкли магирдо есть только одна дорога - исчезнуть для всех. Поэтому, чтобы не дразнить судьбу, Хек из Арзамаса пропал. Поступил, как советовал мудрый дадо Коля Пух. К словам Пуха мог не прислушаться только конченный псиладо (долбо*б), к коим Хек себя не причислял.
Пуха 'Боли-баше' ('Верное-слово' - цыг. уважит. титул) в Арзамасе и далеко за его пределами знала чуть ли не каждая джюкло (собака). Это был один из уважаемых цыган - ловари из вицы (рода) чокещий. Как к третейскому судье, к Пуху часто приезжали ромы с Белгорода, Тамбова, Твери и ещё чёрт знает откуда. После его решающего слова все разъезжались удовлетворённые результатом. Обиженных никогда не было. Пух умел рассудить любое сложное дело по справедливости и в соответствии с цыганскими законами. На кого деньги повесить, а с кого и списать неприподъёмные долги.
Авторитет главы семьи не выражался в материальном достатке. По цыганским меркам, Пухи жили относительно скромно. Вес в цыганском обществе Коля приобрёл не за деньги. Дело в том, что он был носителем тайных знаний, передававшихся из рода в род. И перед знаниями этими цыгане снимали шляпу. Некоторые искренне верили, будто Пух - ронго (колдун). Про него ходили слухи, дескать, старый Ром Пух гэрэнгири чиб джинэл (знает лошадиный язык). Мол, он пашэ грэндэ бияндыя, пэ грэндэ вибария (около коней родился, на конях вырос). Любой животине умел на ухо шепнуть нужные слова и та, чуть ли не сама изыщет возможность преодолеть многокилометровый путь и прийдёт в строго оговоренное время к своему истинному хозяину. Ром свисниндя - грай припрастандыя (цыган свистнул - конь прибежал). В Арзамасе и его окрестностях старого ведуна опасались даже самые опытные замударьки и шувани (гадалки и ведьмы). Старались с ним не связываться и не перечить попусту. Со своими домашними согбенный чёрт держал себя строго, а красивым бабам прохода не давал даже в старости.
Когда к семье привязалось прозвище Пухи, никто доподлинно не знал, включая самого главу рода. Поговаривали, что Колю окрестили так ещё в отрочестве за непринуждённость, с которой молодой цыган обделывал свои конокрадские делишки. Лёгкий он на руку был и с тихой поступью. В чужие конюшни и стойбища проникал пушинкой, несомой лёгким дуновением ветерка. Сколько его не силились поймать бдительные колхозные сторожа, всегда уходил, как сквозь пальцы. Так ни разу и не попался за свои похождения. Всё с рук сходило удачливому рому!
В центральную Россию Коля с роднёй перебрался из Белоруссии в середине восьмидесятых. Жила его многочисленная семья недалеко от украинской Припяти, и когда случилась Чернобыльская трагедия, цыгане в числе первых сорвались с насиженных мест. Генетически предрасположенные к кочевой жизни, Пухи без лишних промедлений загрузили скарб на расшатанный 'Москвич' с прицепом и поехали колесить по уже конвульсирующим просторам советской родины. Глава семейства с двумя сыновьями передвигался от станции к полустанку на машине, а бабы с ребятишками, где на поезде, где на маршрутных автобусах, следом. Как могли, попутно зарабатывали цыганским промыслом. Спустя полгода странствий семья осела на окраине Арзамаса. У Коли к тому времени было уже трое взрослых сыновей и две дочери. Сыновья женатые, дочки на выдане. На новом месте прозвище закрепилось за цыганской семьёй окончательно, а о том, что по лылэндэ (документам) они никакие не Пухи, а Безлюдские, знали только работники паспортного стола и участковый милиционер.
Руска рома - местные цыгане, поначалу настороженно отнеслись к семейству Пухов. Ловарских бэнгэн (чертей) вообще недолюбливали за важность и напыщенность, с которой они обычно держались в цыганском обществе. Словно всем своим видом выражая, что только они являются истинными хранителями романипэ (цыганского духа). Ловари, в свою очередь, презрительно относились к русским цыганам, называя их 'скобрянами'. Соскоблил, дескать, Господь с каждого странствующего цыганского рода грязь ножом, да вытер о русскую землю - так она на ней и прижилась.
Может где-то ловарские сородичи и расхаживали с видом императорских пингвинов, но в Арзамасе Пухи с первых дней трудились не покладая рук. По крупицам закладывали основы будущего семейного благосостояния. Не гнушались никакого заработка и жили традиционным цыганским укладом. Старший Пух по приезду тут же подрядился в крупный Выездновский колхоз коноводом. Пристроил туда же своих взрослых сыновей. С детьми и другими цыганами-подельниками, время от времени, он ездил по близлежащим районам воровать скотину. Нелегально сбывал её мясникам на рынке или продавал на мясокомбинаты через нечистых на руку снабженцев. Весть о приезде Пуха в Арзамас быстро разнеслась по цыганскому сарафанному радио. К нему, как к человеку, разбирающемуся в лошадях и прочей живности, потянулись соплеменники со всех концов страны.
Бабы в Колиной семье занимались хозяйством, приторговывали, приворовывали. Ходили толпой тэ зумавэс (ворожить, гадать) на городской рынок или впаривали доверчивым ракленджё (русским бабам) хухано сумнакай ай руп (поддельное золото и серебро). Тётки же - сычихи с Выездного, поруньки Водоватовские или матрайки из Красного села, с провинциальной наивностью верили в то, что цыганское золото заговорённое, уберегает от сглаза и помогает удержать подле себя гулящего мужика. В восьмидесятых и девяностых цыганки продавали тем же селянкам дефицитную 'импортную' косметику, которую изготавливали тут-же, в сарае, за домом: тушь из сажи, перемешанной с маргарином, помаду из свекольного сока и животного жира, тени из толчённых цветных мелков и детского крема. Затем пошла палёная водка и тортики 'Птичье молоко'. Цыгане молниеносно реагировали на возникающий спрос населения и стремились его удовлетворить, по мере своих возможностей. Если бы в дефиците оказался активированный уголь или поваренная соль, научились бы подделывать и их. Но, вопреки досужим обывательским толкам, к наркоте Пух Старший отношения никогда не имел и сыновьям своим, с детства, завещал: 'На хни, кай дживэс (Не сри, где живёшь)!' Настоящей и единственной страстью старого цыгана были и всегда оставались только кони. Исыс ромэстэ дуй ?эра, дэвэл лэскэ штар добавиндя (было у цыгана две ноги, бог ему четыре добавил). В своё время грис (лошадь) с жеребёнком из зоны заражения ему забрать не позволили, но спустя всего месяц после переезда, на лугу перед домом уже паслась жеребая кобыла.
Старший и средний сыновья Пуха через некоторое время отселились, купив в Арзамасе собственные дома, а младший, с женой и детьми, жил в родительском доме, согласно цыганским традициям. Дочерей же Коля, с выгодой, сосватал за женихов из знатных цыганских родов. Одна уехала в Тверь, а другая в Тамбов. Из года в год джиипэн (жизнь) Безлюдских текла спокойной рекой, а дом их всегда был полон весёлых гостей и шумной родни. Как поётся в песне: 'Яда джиипэн на парувэлапэ. Чяво грэн традэл, радынэлапэ (Эта жизнь не меняется. Парень коней угнал, радуется)'.
Средний сын Пуха Сашка рос сам себе на уме. Родительским вниманием глава семейства не особо баловал отпрысков, а середнячку его перепадало и того меньше. Вольная цыганская жизнь с улицей научила парня всем премудростям. В Арзамасе он прослыл вспыльчивым и отмороженным, на всю голову. За это и привязалось к Александру Николаевичу Безлюдскому кличка Хек. Ему самому прозвище очень нравилось. Звучало резко и соответствовало его темпераменту. Как будто топором по полену: хек, хек. Когда один из русских парней объяснил, что хек - это мёрзлая рыбья тушка, Сашка очень обиделся и счёл те недобрые слова проявлением зависти. Зашоренные русские всегда ревновали вольным и удачливым ромам. Хека хоть и продают в магазинах скукоженного без головы, но в природе эта рыба ой какая зубастая! Ангушт андэ муй на чувэс (Палец в рот не клади). Только сунься - перо под ребро, хек...
В тайне от отца в конце восьмидесятых Сашка Хек начал время от времени банчить среди русских парней драбом - анашой. Многие повоевавшие в Афгане гаджо без драба впадали в тоску - им и помогал. Глядя на ветеранов, и другие втягиваться начали. Водяра - бычий кайф. Денег бизнес с драбом приносил гораздо больше, чем сбор металлолома или другая постыдная для мужчин работа. На разгульную жизнь хватало с лихвой. Даже жене и детям иногда перепадало. Ловэ открывали многие перспективы, а реализация открывшихся возможностей сулила ещё большие ловэ. Когда рухнул Союз, от эйфории, на фоне вновь открывшихся горизонтов, у Хека просто 'крышу' снесло. В середине девяностых пошёл 'парно' ('белый' - героин), затем 'састыр' ('металл' - метадон). Дела так бурно пёрли в гору, что Хек совсем зарвался и начал залазить на поляну, которую уже давно и небезуспешно окучивали наглые, как крысы, молдавские цыгане - котляры с Бора.
Заправляла делами борской семьи кишинёвская шувани Кристина Вишневецкая. В алчной злобе старая ведьма заочно сглазила удалого Хека. Если бы цыганские законы позволяли женщинам наравне с мужиками вести дела, кинула бы ему проклятия лично в бесстыжие глаза, но, по обычаям, ромны даже заговорить с чужим мужчиной-ромэса не имела права. Гитара еще скрипкоса тэ поспоринпэ, а уж бубно на могинэ дэ споро тэ встэмпинэл (гитара ещё со скрипкой поспорит, а уж бубен не может в спор вступать). Кишенёвцы назначили Хеку стрелку, куда от имени Кристины приехал её безвольный забулдыга муж. Он передал Хеку некое иносказательное послание от влиятельной супруги, и звучало оно, скорее, как приговор с отсрочкой исполнения. Заносчивый Хек только махнул рукой в сторону подкаблучника и во всеуслышание презрительно кинул:
- Ада бэнг гиндынэл, коли ёв парнорэ дро холова лыджял, то ёв мурш исы? Ес кес ворэт кунэм! Адалэ ти Кристинэ-бэнганятэ ярь дрэ бул. Юнэ насвалы про шэро! Бузни тоже чёрэнса, но юнэ на бузно. Мангэ лав ромнатэ - на законо (Этот чёрт думает, что если он яйца в штанах носит, то он мужик? Я тебя в рот еб*л! У твоей Кристины-чертовки шило в жопе. Она больная на голову! Коза тоже бородатая, но она не козёл. Для меня слово женщины - не закон)!
- Яч штыл, Хек! Замар бескеро чип драбу. Джуклэскэ законо вообще нанэ чиндло. Акэ со камам тэ пхэнав ваш тукэ, тут за суш - тут за чинава (Заткнись, Хек! Засунь свой язык в жопу. Собакам закон вообще не писан. Вот, что хочу тебе сказать, ты уснешь - я тебя зарежу), - пригрозил ему опозоренный цыган.
В тот день за нож никто не схватился, и конфликтующие стороны ограничились словесной перепалкой. Хуланы (организаторы сходки) не дали пролиться цыганской крови, однако, нестерпимая обида у котляров осталась. Смыть её горечь можно было только кровью. Не прошло и месяца, Хека приняли ОБНОНовцы с десятью граммами героина, которые он вёз сбытчику. Не спроста Хеку за день до этого снилась обрюзгшая задница молдавской ведьмы в монисте из монет. Потрясывала старая шувани своим неохватным задом и насмехалась над молодым цыганом, манила слепца звоном золотых колокольчиков. Протянул он руку за монетами, а старуха его и сцапала зубастой жопой. Не успел Хек по утру сон разгадать, а к вечеру было уже поздно. С хищным лязгом замкнулись на его запястьях стальные зубцы браслетов. Сдал его тогда таджик-поставщик, с которым свели Хека всего за несколько недель до сделки люди, крутившие дела с кишенёвцами. Таджик тут же благополучно исчез, а Хеку впаяли шесть лет строгача. Попытку сбыта вменить не удалось - сел только за хранение, но для сурового приговора и этого хватило. Как-никак, особо крупный размер. На зоне он тогда и сошёлся, тесно, с ментовскими операми.
Второй раз его приняли уже за дела, вообще не связанные с наркотой. Дело в том, что Хек, после своего неожиданного исчезновения из Арзамаса, несколько лет жил по поддельному паспорту. Попался Сашка с липовой ксивой во время пьяного дебоша в одном из кабаков Автозавода. Когда Хека стали сильно напрягать опера из Госкомдури, он последовал совету отца и испарился, прикрывшись хухано лылэса (поддельным паспортом). Ромэстэ пэ васта нанэ мозоли, палдава пэ годы хитрымастыр исы (у цыган на руках нет мозолей, зато на мозгах от хитрости есть)! Через свои многочисленные связи Пухи нашли в Белгороде внешне похожего на Хека цыгана. Тот обратился с заявлением в милицию о потере паспорта, заплатил штраф и сдал необходимые документы на новый. К заявлению приложили фотографии Хека. Новый паспорт на имя Николая Ивановича Воронова почти на два года обеспечил Хеку относительно беззаботную жизнь. Милиционеры и наркоконтролевцы из вида его потеряли, а пристальные расспросы родственников результатов не приносили. Старик отец только крутил бельмами от злобы и сквозь зубы ругался в ответ: 'Хасибнытко мануш - непутёво, на уважино ни романо, ни советско законо (Пропащий человек - непутёвый, не уважает ни цыганский, ни советский закон)!' Жена кляла Хека последними словами, театрально разводили руками, рыдала и сетовала, что отец семейства оставил их без средств к существованию. Уехал, брыдко здэмари (гадкий предатель), к любовнице в Тамбов или ещё куда. У этого кобеля, мол, в каждом городе по русской шалаве.
Удача бывает изменчива даже по отношению к беззаботным романо, умасливай её, не умасливай. Не зная дел нижегородских, белгородский сородич жил себе припеваючи по старому паспорту, который, к слову, никуда не пропадал. Во время очередного профилактического мероприятия он попался пэпээсникам на какой-то досадной мелочи. При проверке выяснилось, что документы его находятся в розыске. Цыган же не растерялся и заявил милиционерам, будто новый лыл потерял, а тут, на радость, нашёлся старый. Теперь новый паспорт вбили в базу разыскиваемых и всплыл тот в кармане у Хека, когда скрутили цыгана патрульные, после пьяной драки. За использование поддельного документа 'нелегалу' впаяли два года колонии общего режима.
Системой, в жернова которой он попал, были учтены 'положительные' характеристики, а также прошлые заслуги подсудимого. Связи родственников и деньги опять не помогли. Все ходатаи опасались впрягаться потому, что вокруг Хека началось подозрительно оживлённое шевеление. Сначала к начальнику Автозаводского отдела милиции зашёл 'попить чаю' подполковник из конторы. После милицейский полковник вызвал к себе расследующего дело Хека дознавателя и разъяснил ему 'политику партии'. Затем прокурор в суде настоял, чтобы срок был максимальный. Судья с его доводами, как ни странно, согласился. Безлюдский Александр Николаевич по приговору районного суда уехал изготавливать табуретки и шить рукавицы в посёлок Буреполом, а через полгода его навестил опер из ФСБ, предложивший начать жизнь с 'чистого листа'.
2. Щук
Роман поднёс ко рту чашку коф, уже было окунул в неё губы и кончик языка, как стал часто, с отвращением, сплёвывать. В состоянии стихийно нахлынувшей ярости, стукнул бокалом об стол и выругался в полный голос. Увлечённый подготовкой ответа на очередной запрос из управления, он не заметил, что разведённый незадолго напиток безнадёжно остыл. Сейчас, холодный, он источал запах жжёной резины. К тому же не сладкий, так как сахар закончился ещё позавчера. Можно, конечно, было позаимствовать у коллеги, но кабинет соседа оказался заперт - курировавший объекты транспорта Хлебнев, ушел на встречу с источником, но на самом деле, наверняка, умотал удовлетворять какой-нибудь свой шкурный интерес. В любом случае, в отделе он должен был появиться не раньше, чем после обеда. Ответственный исполнитель отдела Марина - вдовая женщина средних лет, тоже где-то пропадала. К ней в тумбочку Рома не решался залазить - мало ли чего там обнаружишь. Начальник уехал на еженедельный доклад в область, прихватив с собой на чекистскую учёбу двух молодых оперов. У этих, недавно перешедших на оперативную работу нищебродов, и подавно сахара не водилось - не наработали ещё на сладкое. Щукин остался в отделе совсем один-одинёшенек, если не считать мышей, нагло копошащихся в межпотолочном пространстве.
Содержимое чашки он вылил в кадку с пальмой, которая стояла в углу кабинета. Старый, не менявшийся с постперестроечной эпохи, линолеум топорщился и волнами набегал на её дубовый постамент, возвышающийся одиноким утёсом над поверхностью пола. Создавалось впечатление, что не кадку внесли во вновь построенное здание, а строение возводили вокруг неё. Само дерево, наверное, давно пробило доски поддона и пустило корни в землю, навеки породнившись с арзамасской флорой. Когда Роман смотрел на теплолюбивое растение, неведомым образом занесённое в случайную точку пересечения среднерусской широты и долготы, ему становилось тоскливо. Не хотелось повторять судьбу пальмы, застрявшей в промозглой патриархальной глубинке. Щукина не отпускало ощущение, что он, как и это дерево, пустил корневище, исключающее возможность кадровой ротации. Медленно, но верно, его задница постепенно прирастала сначала к стулу, а затем, окончательно переплелась тонкой паутинкой корневой системы со зданием отдела и всем, что его окружает. Это лишало надежды на то, что в ближайшее время ему удастся вырваться из Арзамаса и перевестись в одно из линейных подразделений областного управления. В какое именно - значения для него уже не имело. Лишь бы подальше от пальмы, унылых стен с полинявшими обоями и серого потолка, измаранного ржавыми брызгами из залатанного свища на батарее отопления. 'Интересно, - размышлял Роман, - скольких оперов пальма пережила в этом кабинете?' - он начал подсчитывать, оказалось - пятерых. Однажды он даже поставил себе цель сгубить ненавистное растение: ежедневно сливал в кадку недопитый чай или кофе, остатки выдохшейся кока-колы и пива, пока не бросил курить, прятал в грунте сигаретные бычки. День её гибели стал бы для Романа днём избавления из арзамасского заточения. Но дерево, зараза, становилось от удобрений и обильного орошения только раскидистее, словно насмехаясь над его тщетными стараниями.
Заново кофе разводить было уже не из чего - чтобы не утруждать себя выскребанием из банки последней горстки порошка и прилипших гранул, тридцатью минутами ранее Роман просто плеснул в неё кипятка, разболтал и вылил в чашку. Он так и сидел внутренне опустошённый, с порожней кружкой и чистой банкой из-под кофе. Глядел на пальму, а та на него. Мысли в голову не шли, фразы не строились.
День не задался с утра... Сначала жена не подпустила к своему телу, занятая кормлением десятимесячного сына. Потом содержимое холодильника представилось ему землёй, опустошенной татаро-монгольским нашествием. Кроме пары яиц и нескольких пластиковых упаковок с детским творогом, в нём он ничего подходящего для себя не обнаружил. Из варёных яиц, бутерброда с маслом и стакана воды состоял его скудный завтрак. 'И цел к утру мой чёрствый хлеб...' В качестве ежедневного ритуала Роман погладил свежую рубашку, отпарил стрелки на брюках, почистил обувь и поехал на работу. На выходе из подъезда обнаружил, что на одной брючине две параллельные стрелки, а манжет рубашки чем-то замаран. Ко всему прочему, машина раскапризничалась - чуть завелась от подсевшего аккумулятора. В пути опер услышал посторонние лязгающие шумы в районе передней подвески, что было закономерным, учитывая общую негативную канву. 'Чёрт, два месяца назад только с подъёмника!' - подведя в уме примерную калькуляцию предполагаемых затрат на ремонт, решил, что откатается так осень и зиму, а по весне опять загонит свою старенькую праворукую япошку в сервис. 'О, Господи, мусор забыл на помойку вынести!' - Мешок с мусором, в котором покоилось несколько использованных памперсов, остался стоять зловонным зиккуратом в прихожей. По возвращению за такой пролёт можно было нарваться на праведный гнев супруги. 'Кстати, сахар можно было из дома прихватить, - запоздало подумал Щукин. - Что за рассеянность старческая? И лет, вроде, ещё немного. Только в мае стукнуло двадцать восемь, вот и маюсь теперь...'
Вынырнув из размышлений о причинах, почему не заладился день, Роман боковым зрением заметил некие новые элементы на своём рабочем столе. Что-то выбивалось из нормального и привычного творческого беспорядка. Появились новые штрихи и оттенки, которых раньше не было.
- Вот же, сука,.. - Роман обречённо выдохнул переполнявшую его собачью тоску.
Незаметно для себя он умудрился разлить содержимое чашки прямо на документы. На бланке управленческого запроса расплылся коричневый экслибрис в виде полумесяца, окружённого звёздной россыпью брызгушек. Это походило на злую иронию, учитывая, что запрос касался обстановки в местной татарской диаспоре и степени влияния на арзамасскую умму радикального ислама. Спрашивается, где арзамасские татары и где радикальный ислам? Несколько разные полюса, учитывая, что в Арзамасе вообще отродясь не было никакой татарской диаспоры. Оказывается на бумаге две эти сферы гармонично уживались. Не первый раз приходилось отвечать на подобные творения. Как-то он уже отписывался об использовании западными разведками фино-угорского фактора в ущерб безопасности России, и о влиянии неоязыческих культов на чувашское самосознание, и о марийском экстремизме, и о чёрте лысом. В последнем абзаце циркуляра имелась ремарка, что после исполнения документ необходимо вернуть в управление. 'Что же, - размышлял Роман, - ответ уйдёт вместе с иллюстрацией'. В конце концов, это было не так страшно, как в ситуации, приключившейся с коллегами из Канавинского отдела, где об возвратный с грифом документ вытер задницу отдельческий кот. Здание отдела у них было дореволюционной постройки, вот они и завели, на свою голову, зверушку, чтобы мышей ловила.
Вся цепочка предшествующих событий и обстановка способствовали тому, чтобы отложить подготовку документа на следующий день. Роман свернул на экране незаконченную справку и загрузил Варкрафт - важнее было дойти до конца миссию за орков. Тут, на зло, во всём здании пропало электричество. 'Фатум!' - Чтобы хоть как-то себя занять Щукин достал из сейфа ворох документов и стал их сортировать по стопкам, а потом вкладывать в тома литерных дел. В случаях, когда всё валилось из рук и не ладилось, лучшим способом казалось сконцентрироваться на пустой механической работе. Роман принялся подшивать документы в дела и вносить их во внутреннюю опись. Стежок, ещё один, узелочек - так важные дела и завязывались...
Работа в райотделе, так сказать 'на земле', существенно отличалась от управленческой. Щукину имелось с чем сравнивать, ведь до Арзамаса он успел три года проработать в областном управлении. Старые конторские служаки часто шутили, что само название периферийного подразделения имеет производное от слова РАЙ. Возможно в их бытность условия и напоминали райские: и трава зеленее, и цвет неба насыщеннее, социально-политические процессы заторможены, а ритм жизни провинциального городка и окружавших его районов казался неспешным. Территориальная отдалённость от областного начальства обуславливала чувство умиротворения и способствовала расслабленности. Сейчас же, с укреплением АДминистративного аппарата и функций системы, ситуация в корне поменялась. На плечи оперов легла неприподъёмная нагрузка, требовавшая охвата своим вниманием практически всех сфер жизни. От анализа недостатков, с которыми сопряжена посевная или уборочная компания в аграрном секторе, до противодействия угрозам конституционному строю. Доведённый до абсурда документооборот зашкаливал разумные пределы. Частично системой дублировались функции других ведомств, нанося вред основному направлению - оперативной работе и контрразведывательной деятельности. Как шутили сами опера, 'пятая колонна' и вероятный противник добились своего, утопив российскую спецслужбу в бумажном потоке. Ущерб живой работе и творческому подходу наносился колоссальный. Хотя трезвомыслящие люди прекрасно понимали, что принципы построения властных институтов в технократическом государстве и творчество - вещи несовместимые. Творчески подходи к обустройству своей личной жизни, а на службе трудись винтиком в часиках. Однако и в самом часовом механизме ведомства кардинально изменилось функциональное назначение основных элементов. Оперативников - тягловую силу, свели до уровня бесправных исполнителей. Своим присутствием они только омрачали размеренную жизнь обслуживающим подразделениям. Всевозможные инспекции, кадровики, мобилизационщики, информационно-аналитические отделы, как нахлебники, требовали и снова требовали отчёты. Где-то в недрах системы на Малой Покровской ли, на Лубянке ли, сидело ненасытное чудище, поглощающее информацию и статистические данные, подтирающееся исписанной бумагой и требующее всё большего и большего вала документов. Его приспешники слали циркуляры, запросы, таблицы и графики, чтобы потрафить тёмной силе. В то же время, документальное оформление оперативной работы строилось на основе приказов, копировавших содержание замшелых аналогов полувековой давности. Как шили дела нитками в пять дырочек, наполняя их пустыми планами и справками, так и продолжали. Тетрадки для чекучёбы и квартальных планов, запросы на бумажных носителях времён КГБ, архивный учёт на картонных карточках. Одним словом, пищи Чудовищу и топлива для спецпечей хватало в избытке.
Незаметно подошло время обеда, и Роман отправился в столовую городской администрации - здание её находилось поблизости. То, чем кормили в столовой, Роману показалось на вкус похожим на помои. Определённо что-то с этим днём было не так. Возвращаться обратно не хотелось, поэтому Щукин решил пройтись до горотдела милиции, поболтать с операми из угрозыска - погреть чекистские уши. От них можно было узнать все самые свежие криминальные новости лучше, чем из любой сводки происшествий. Глядишь, потом информацию можно доработать и оформить в виде справки, полученной от оперативного источника.
В кабинете замначальника уголовного розыска он застал смежников из наркоконтроля. Визит чекиста никого не смутил. Районный центр тесноват, поэтому опера из всех силовых структур часто пересекались не только в служебной обстановке, но и в процессе дружеских застолий. Ничего так не сплачивает мужчин, как совместная 'работа'. От 'наркоманов' Щукин узнал, что с зоны недавно вернулся цыган Саша Пух, известный в узких кругах под кличкой Хек. Каким образом это могло отразиться на обстановке в сфере незаконного оборота наркотиков, никто прогнозов делать не решался, но все сходились во мнении, что передела рынка, в скором времени, не избежать. Ловить цыгана, сходу, банчующим на сбыте, казалось дурной затеей - у местных оперов возможности коротки. Слишком Хек для них казался крупной рыбой. Опера рассказывали, что сам цыган никогда не барыжил, выполняя чёрную работу чужими руками. Да и милицейское начальство, при упоминании о цыгане, делало вид, что есть дела позлободневнее. Интуиция операм подсказывала, что без 'крыши' здесь не обходилось, но это лишь предположения. Если и была 'крыша', то чья? Главк милицейский или убоповцы? Госкомдурь или фээсбэшники? Оставалось только голову ломать. Роман же не стал погружаться в долгие размышления по этому поводу. Работу по 'цыганской' линии он рассматривал исключительно в качестве факультативной составляющей. В приоритете имелись другие объекты оперативных устремлений, например, доморощенные арзамасские 'радикалы' - группа прыщавых студентов-неформалов, возглавляемых перезрелым предводителем, позиционирующих себя, как НБПшники или представители кавказских и среднеазиатских землячеств, имеющие тесные связи с малой родиной.
Из всех направлений служебной деятельности Щукину достались самые геморройные. Сюда входило противодействие экстремизму, терроризму и незаконному обороту оружия, борьба с коррупцией в органах власти и контрабандой наркотиков. Словом, и пахарь, и жнец, и на дуде игрец. Роман иногда искренне завидовал своим коллегам по отделу - один, курирует железную дорогу и объекты транспорта, другой - отвечает за контрразведывательное обеспечение промышленных предприятий, но только на бумаге, так как работает без году неделю и планирует в ближайшее время отбыть на повышение квалификации в ведомственный институт. Третий - Дима Чкалов, ещё и года не проработал, недавний выпускник педагогического института, дипломированный преподаватель литературы и русского языка. Смотрит на всё круглыми от недоумения глазами и двух слов связать не может. Такого педагога ещё самого учить и учить.
При всей сложности ситуации душу грело одно весомое обстоятельство: вездесущего Щукина знал и уважал весь район, а это здорово тешило оперское самолюбие и являлось хорошим подспорьем в работе. Что бы не произошло - опер тут, как тут. Залезть мог без мыла в любую щель. Поэтому у него и результаты значимые были, и в Варкрафт на работе он успевал поиграть.
По возвращении в отдел Роман скоренько набросал небольшую справку: дескать, источник сообщает о том, что тогда-то, тогда-то, из мест заключения прибыл такой-то, такой-то. По информации источника, он проживает там-то, там-то. В последнем абзаце сообщения дописал: 'Источник считает, что указанное обстоятельство может негативно отразиться на оперативной обстановке в сфере незаконного оборота наркотиков'. Кликом мышки отправил документ на печать в трёх экземплярах, число, подпись и ответственному исполнителю на регистрацию. Первый экземпляр справки - в дело источника, второй - в управленческий отдел экономической безопасности, третий - на учёт в информационно-аналитический отдел, а по возвращении, в литерное дело по линии работы. Вот и всё, рабочий день прошёл не зря, трудовой подвиг совершён, звонкая монетка в копилку оперской кармы брошена.
На следующей неделе Щукина вызвал к себе начальник отдела и отдал указание в срочном порядке заводить дело оперативного изучения на Безлюдского Александра Николаевича, цыгана по национальности, зарегистрированного в Арзамасе, на улице Куприна, в доме 3 - вот и икнулся давешний мутный денёк. Роман тогда интуитивно чувствовал, что грядёт что-то судьбоносное, смысла которого он не улавливал. Теперь смысл материализовался, стал отчётливо ясен и не предвещал ничего хорошего. Заведение бесперспективного дела только усугубляло лежащую на плечах Романа нагрузку. Поставленную руководством задачу, злой шуткой не назовёшь. Спрашивать результаты по делу тот же начальник и вышестоящие командиры будут на полном серьёзе, и на руководящее распоряжение потом уже не сошлёшься.
Начальник отдела Петров успокоил опера и попытался развеять сомнения. Выразил готовность оказать ему в работе по делу всестороннее содействие и добавил, что коллеги с линейного отдела обещали подключиться. У них, дескать, возможности нечета арзамасским. Как оказалось, и сама инициатива разрабатывать Безлюдского тоже исходила из области.
Полных установочных данных на цыгана у Романа не было. Он перелопатил старые тома литерных дел в поисках любого упоминания о Хеке, но нашёл только справку пятилетней давности со списком цыган, причастных к незаконному обороту наркотиков. Список этот оказался перепечаткой с какой-то милицейской сводки - никакой конкретики и ценной информации. 'Сплошной плагиат', - возмутился Роман.
Безлюдских со схожими инициалами в списке значилось трое. Щукин отправился в паспортный стол и взял на всю троицу ксерокопии форм ? 1, обычно заполняемых заявителем перед получением паспорта: все Сашки, все Николаевичи, все цыгане, все чернявые, скалятся с маленьких чёрно-белых фото фиксатыми зубами, шестьдесят четвёртого, шестьдесят шестого и шестьдесят девятого годов рождения. Понятно, что родные братья, хоть и внешне слабо похожи друг на друга. Родители одни и те же, и народились все трое в белорусской глуши. Возникло некоторое недоумение: неужели их папаша с мамашей других имён не знали? Зачем назвали всех сыновей Александрами, или это такой практичный цыганский подход? Вышел на улицу, крикнул: 'Сашка!' - бегут сразу трое. Нарезаешь им задач по хозяйству, а сам на завалинку, командовать.
Навести подробные справки про семейство Пухов было не у кого. Хлебнев хоть и работал в отделе больше десяти лет, но, как шериф от проблем команчей, от цыган и их незаконного бизнеса был далёк. Зациклился на железной дороге, а всё остальное, по боку. Начальник - сам не местный, для него все цыгане на одно лицо. Со Щукиным они приехали из областного центра примерно в одно время три года назад. Спрашивать у оперов из конкурирующей структуры - чревато. Любое проявление интереса со стороны органов безопасности к кому-либо, тут же настораживало смежников. Роман по оперативной связи созвонился с коллегами из управленческого подразделения, работавшего по линии пресечения каналов контрабанды наркотиков. Сотрудника, который точно мог бы помочь, на месте не застал, но его напарник оказался немного в теме. Выслушав суть проблемы, подсказал, что Хек, вроде как, старший из трёх братьев. Старший - так старший. Роман спешно сверстал необходимый для заведения оперативного дела комплект документов на Безлюдского Александра Николаевича, 1964 года рождения, согласовал их у начальника и, побыстрее, отправил почтой в управление. Ему не давала покоя не пройденная до конца миссия в Варкрафте.
Когда дело под условным наименованием 'Будулай' и план оперативно-розыскных мероприятий по нему уже были утверждены, в управлении Щукина выловил старший оперуполномоченный по особо важным делам Морозов, курировавший всю 'цыганскую' линию в области. Отвёл его дружески в сторонку и, с ехидным прищуром в глазах, поинтересовался:
- Рома, ты на кого дело завёл?
- Как на кого? На кого начальник сказал, на того и завёл! На Сашу Пуха.
- На какого именно? Их трое, Саш-то.
- На старшего, конечно!
- Скворечня! Старший брат у Пухов не при делах, вообще - на нем природа отдохнула. Это средний - Саша Хек у них всем наркобизнесом заправляет. Ладно, не переживай, выписывай на этого Эскобара необходимые документы и вводи в дело, в качестве второго объекта - будет оно у тебя на целую группу. Это моё руководство начальнику твоему информацию о Хеке передало и задач нарезало. У нас есть источник в окружении Безлюдского, который гарантирует, что через меся-два сольёт его на крупной партии. Так-что, совместно поработаем. Вам самим Хек не по зубам.
Начали работать. Из управления пришла ориентировка об используемых объектом разработки средствах связи. Щукин поставил на контроль все телефонные переговоры Безлюдского, даже домашний аппарат старого Коли Пуха, по которому на тарабарском языке, не умолкая, трепались исключительно бабы. Периодически вклинивался и сам старый чёрт, но разговоры, которые он вёл по-русски, касались сплошь лошадей и прочей жеребячьей науки, остальные же - только по-цыгански. Волей-неволей пришлось Щукину самостоятельно погрузиться в изучение языка. Как ни странно, это увлекло. Всегда хотелось владеть каким-нибудь национальным диалектом, чтобы время от времени неприятного оппонента в беседе изгавнить с 'открытым забралом' и светлым выражением лица.
Для начала, по краткому цыганскому разговорнику советского лингвиста Виктора Шапавала, Роман выучил энное количество цыганских слов и фраз. Потом начал усердно конспектировать для себя грамматику и правописание. Нашёл несколько книг на цыганском языке и стал их тщательно разбирать, имея под рукой оригинал текста на русском языке. Раздобыл несколько аудиокассет с цыганскими песнями. Как только кто-нибудь из знакомых смежников выезжал на оперативные или следственные мероприятия в цыганский квартал или посёлок, Роман тут же садился им на хвост. Внимательно и с интересом слушал живых носителей языка, запоминал устную речь, способы построения диалогов, иносказательные выражения и идиомы, наконец, просто цыганскую обсценную лексику. Увлёкся языком настолько, что через полгода мог легко понимать содержание телефонных разговоров. Благо цыгане в беседах себя не утруждали сложными речевыми оборотами и активно заимствовали из русского языка многие слова. Как таковой единой цыганской нации в природе не существует, поэтому представители различных этнических групп, в том числе и цыганских, вообще общались исключительно по-русски, что упрощало расшифровку и документирование их переговоров.
Однажды Роман поехал с милицейской оперативно-розыскной группой в Кирилловку. В этом пригородном посёлке уже лет десять располагалось настоящее цыганское гетто. Помимо всего прочего, в начале лета в нескольких полуразвалившихся домах разместился табор кочевых цыган то ли из-под Орла, то ли из Курска - семей десять, не меньше. Понаехали на своих полуразвалившихся рыдванах-копейках, увешанных коробами и тюками, разбили на окраине посёлка палатки и незаконно заселились в нежилые щитковые развалюхи.
В первый же день пёстрая толпа цыганских баб и ребятишек зондер-командой пронеслась по улицам посёлка. Наведались почти в каждый дом, где им неосмотрительно открыли дверь и пустили на порог. Пока одна или две тётки что-то затирали пожилой домохозяйке и отвлекали её внимание, несколько чумазых детишек тараканами протискивались внутрь дома. Цыганки кидались ловить ребятню, и начиналась такая суета, что под шумок из домов уходили все более или менее ценные вещи, которым, на беду, выпало оказать на видном месте - деньги, документы, драгоценности, иконы, инструменты. Продолжалось разграбление несколько дней, пока не зашевелились местные власти.
На третий день обнаглевшие 'старшие' из табора заявились в сельсовет с прошением остаться в Кирилловке на весь летний сезон. Разумеется такая головная боль никому была не нужна, проблем хватало и с родными цыганами. Тем более, нагрянувшие кочевники казались совсем дикими. Даже соплеменники из числа оседлых их сторонились, презрительно называя индейцами.
Глава сельсовета поджидал гостей уже с нарядом милиции и всем руководством местного управления внутренних дел. Делегации нацменьшинств наскоро разъяснили правила поведения на временно занятой ими территории и, в ультимативной форме, дали один день на сборы. Поставили жёсткое условие: если не вернут награбленное, то будет возможен лёгкий геноцид, в виде визита в табор дружелюбно настроенных и вежливых омоновцев. Цыгане тут же вернули значительную часть похищенного, но к вечеру, всё же, вспыхнула та искра, которая, по теории вероятности, должна была рано или поздно зажечь пламя: кирилловские скобряне пришли в табор с разборками, возник конфликт и, как результат, два трупа с ножевыми, с одной стороны, и столько же раненых, с другой. Ночью табор свернулся в считанные минуты, как дисциплинированный лагерь римских легионеров, и мигрировал. Индейцы забрали своих мертвецов с собой и растворились в предрассветном тумане. К полудню колонна их 'копеек' был уже в Ивановской области, где их и перехватила милиция.
Арзамасская опергруппа работала среди очевидцев конфликта - местных цыган, постоянно проживавших в посёлке. Более или менее дельной информации от них получить всё равно не удалось. Несли сущую нелепицу, мол, потерпевшие сами в суматохе драки напоролись на нож. Множественность колото-резанных ранений объяснили просто: типо, один раз напоролся - не понял что произошло, отошел на несколько шагов, разбежался и опять животом на нож, и так по несколько раз - самоубийцы, то есть. Что с пьяных индейцев взять?
Щукин чересчур внимательно слушал беззаботные подшучивания и пересуды цыган, как им лучше общаться с милицией, чтобы не путаться в показаниях. Но среди пустопорожнего базара проскользнула информация, где отлёживаются и зализывают раны порезанные бузотёры из местных. Роман отвёл в сторону старшего опергруппы и пересказал ему в общих словах содержание цыганского трёпа. Это не осталось незамеченным. Ромалэ тоже оказались не дураками и уловили непраздное любопытство, проявляемое чекистом. Бойкая цыганка средних лет чуть слышно шепнула на ухо своему мужику: 'Рай кирай хал'. Иносказательный смысл фразы 'мент творог жуёт', Роман понял сразу. Значило это то, что его расшлёпали - идентифицировали в нём человека, понимающего романы чиб (цыганский язык). После этого разговоры среди цыган тут же сменили направленность. Они принялись обсуждать какую-то ерунду про погоду и консистенцию стула у детишек, изредка кидая в адрес Щукина ехидные усмешки. Таким образом первое боевое крещение на поприще знания цыганского не увенчалось для Щукина успехом. Потерпев фиаско, он лишний раз для себя убедился в том, что проявлять излишнюю осведомлённость и разумение по каким-либо вопросам не следует. Гораздо продуктивнее прикидываться простофилей и молча наблюдать, наматывая на ус.
Всё же общаться с цыганами вживую оказалось гораздо интереснее, чем изучать словари и зубрить несложную грамматику. Несколько раз он присутствовал на допросах в районной милиции, насмотревшись комедий, которые ломали цыгане. Дело доходило до курьёзов, когда те включали свою природную изворотливость. Ромы всегда стремились обернуть дело так, что они - сама невинность и жертвы обстоятельств. Виной всему были козни завистников из числа соплеменников или продажных милиционеров. Цыганки, задержанные с мелкой партией наркотиков, оказывались чуть ли не жёнами декабристов. Преодолевая все превратности судьбы, дозу они несли своим больным мужьям-наркоманам, исключительно из любви к ближнему, но никак не в целях незаконной наживы. Наглости им тоже было не занимать. Как-то одну задержанную цыганку молодые опера из угрозыска, потехи ради, долго отказывались пускать в туалет по малой нужде. Та, недолго думая, беззастенчиво задрала свои многочисленные пёстрые юбки и напрудила лужу прямо в углу кабинета. Правда потом вытирать пол её заставили теми же предметами дамского гардероба.
Шли недели и месяцы. Дело разработки пухло от пустых справок и меморандумов по результатам технических мероприятий, но с мёртвой точки не двигалось. Оперативных источников в окружении Хека у Щукина не имелось. Внедрять кого-нибудь в цыганскую среду являлось идеей заведомо бесперспективной и сложно выполнимой. Попытки исподволь, разговорить задержанных цыган о 'подвигах' объекта, результатов не приносили. Стоило в ходе беседы, даже вскользь, зайти разговору о семье Пухов, собеседники тут же замыкались и 'включали дурака'.
Был у Романа на связи агент 'Седов' - то ли наркоман, то ли алкоголик опустившийся, состоящий на учёте у нарколога. Щукин его не вербовал - таких 'дров' в сейфе и без него навалом. Источник перешёл ему, так сказать, по наследству от предыдущего оперработника, а тому, от предшественника. Одним словом, в плане использования в работе, сексот абсолютно бестолковый. Информацией о наркоманской среде он обладал поверхностной, но на встречи с опером всегда являлся как штык, строго в обозначенное время. Непременно слегка пьяным и гладко выбритым, в белой застиранной рубашке и нелепом зелёном галстуке военного фасона, на резинке. Разило от Седова отвратительным лосьоном, типа 'Огуречный', который он принимал исключительно во внутрь. Агент божился, что с наркотиками давно завязал, но с социально-одобренными аналогами, очевидно, дела обстояли сложнее. В надежде на денежное вознаграждение, Роману он пытался впаривать либо давно устаревшую информацию, либо откровенные сказки, мало похожие на правду. Проверять эти бредни даже смысла не имелось. Седов получал честно заработанное вознаграждение в сто рублей, из щукинского кармана, и исчезал на неделю.
Как-то агент пропал почти на месяц и не выходил на связь. Сотового телефона у него не было, а по домашнему всегда отвечал один и тот же уставший женский голос. Однажды вечером Щукин заехал к Седову, в надежде застать на месте. Престарелой матери он представился сотрудником милиции. Она была подслеповатая, поэтому не вчитывалась в содержимое мелькнувшей перед глазами красной книжечки. Оказалось, что её сына уже, как недели три назад схоронили. Скончался он от передоза, и милиция, мол, об этом знает - сама приезжала и фиксировала факт смерти. Щукин отбрехался, что он с другого района, поэтому не знет о происшествии. От скорбящей женщины Роман вышел в удручённом состоянии - мужик скончался несколько недель назад, а в материалах его дела подшиты справки, написанные от имени источника с позавчерашней датой.
На следующий же день, через судмедэкспертов, Роман начал наводить справки о кончине агента. Выяснил, что в день смерти уже холодного Седова привезли в больницу с признаками острого наркотического отравления. От передозировки у покойного не выдержало и остановилось сердце. Спустя некоторое время, на одной из посиделок с операми из угро Щукин, неожиданно для себя, узнал об истинных обстоятельствах его смерти. Смежники знали о случившемся не понаслышке - мать покойного сообщила в дежурную часть, что сына убили, и оперативники выезжали на заявку. Труп признали не криминальным, но милицейские источники шепнули, что к смерти наркоши причастны цыгане. Седов, якобы, вздумал шантажировать кого-то из клана Лебедевых, когда те отказались давать ему в долг выпивку. В Арзамасе эта цыганская семья активно промышляла продажей алкоголикам спиртосодержащей бодяги, типа 'Трояра' или жидкости для очистки ванн 'Максимка'. Когда все доводы и уговоры заполучить выпивку, в кредит, не возымели успеха, Седов стал бить себя кулаком в грудь, убеждая цыган о своей причастности к органам ФСБ. Кричал, что является внештатным сотрудником, внедрённым в наркоманскую среду. В числе прочих проблем, пророчил, что, в скором времени, цыганский чепок накроет группа 'Альфа', а его содержателей отправят на цугундер. Ромалэ насмехались над его угрозами до того самого момента, пока не прозвучала режущая их утончённый слух аббревиатура из трёх согласных букв. Поминание Седовым конторы озадачило барыг и те, от греха подальше, решили избавиться от назойливого клиента. Памятуя наркоманское прошлое дебошира, ему предложили дозу, лишь бы тот отстал и успокоился. Седова такой консенсус устроил. Бывший нарик не смог устоять от соблазна ширнуться, в одно жало. Цыгане ссудили ему чек неразбодяженного парно, от чего сердце бедолаги, в буквальном смысле, разнесло на куски.
Силами управленческого отдела наружного наблюдения Роман пытался провести в отношении Безлюдского поисковые мероприятия и 'поводить' пару дней - установить связи объекта и наиболее часто посещаемые им места. Ожидаемого эффекта слежка не принесла, а сам Щукин, по итогу, схлопотал выволочку от руководства. Всё пошло сикось-накось с самого начала. Перед мероприятием, на машине наружки, чекисты проехали мимо дома, где жил Хек, чтобы срисовать объекта слежки. На радость, за забором во дворе мельтешил чернявый тип, внешне похожий на Безлюдского. Следует сказать, что вживую своего подопечного Роман не видел ни разу, а знал его персону только по фотокарточке три на четыре. Без тени сомнений, опер указал топтунам на встретившегося цыгана, как на основной объект наблюдения. Спустя четверть часа цыган прыгнул в рыжую от ржавчины семёрку с мордовскими номерными знаками и умчался в сторону Сарова. Две машины из смены наружного наблюдения проследовали за ним и довели до посёлка Цыгановка, что раскинулся непосредственно перед въездом в закрытый город. Объект зашёл в один из частных домов и исчез, а попутка пропылила дальше, по направлению к Саранску.
Группа на одной машине осталась дожидаться объекта в Цыгановке, а другая вернулась в Арзамас. Старший смены предложил выставить на ночь скрытый пост возле дома Хека, но коллеги его идею не поддержали. Безлюдский жил с семьёй в окружении других цыганских домовладений, практически на пустыре. Местные жители тут и днём-то без особой нужды не появлялись, не говоря уже про ночное время. Оперативную машину без труда бы срисовали, что могло привести к расшифровке всего мероприятия. Дежурить круглую ночь под открытым небом желающих не нашлось. Пришлось Щукину, на пару со старшим смены, инициативно залечь на дне ямы пересохшего пожарного водоёма и ночь напролёт изучать созвездия. Благо, дело было в начале октября, осень выдалась сухая, и погода стояла не особо промозглая. Когда же начинал пробирать озноб - грелись, закусывая скверную водку краковской колбасой, купленной в круглосуточном ларьке, неподалёку.
Захмелевший 'старшой' - пожилой майор из числа старослужащих, заставший ещё те славные времена, когда горьковские чекисты плющили сосланного в провинцию опального академика-диссидента Сахарова, всю ночь без устали сверлил Роману мозг:
- Соблюдение конспирации - наипервейшая задача каждого разведчика! А ещё важна оперативная удача. Если её нет, считай пора работу менять. Без удачи даже в отделе регистрации архивных фондов делать нечего. Чтобы бумажки перекладывать с места на место, тоже фарт требуется. Просрёшь карточку совсекретную - под статью пойдёшь!..
Щукин только ухмылялся про себя, слушая поучения старого филёра. Особенно его забавлял призыв неукоснительно соблюдать правила конспирации. В качестве хохмы в управлении из уст в уста ходила байка о том, как оперативно-поисковый отдел в середине девяностых, по причине распиз*яйства его сотрудников, сменил место своей дислокации. Дело в том, что база 'семёрки' (от названия 7-го Управления КГБ СССР, в ведении которого было осуществление наружного наблюдения) раньше располагалась практически в центре Нижнего Новгорода, под легендой автотранспортного хозяйства. Но даже самая безукоризненная легенда прикрытия не застрахована от человеческого фактора. В соседнем от базы здании находилась рюмочная, в которую после смены регулярно наведывался негласный оперативный состав. Невзрачные и среднестатистические лица семёрочников настолько примелькались буфетчицам, что дамы воспринимали своих постоянных клиентов, словно родных. Разведчики тоже считали девок своими в доску, а помещение капельницы филиалом отдела, своего рода, комнатой отдыха, где можно снять нервное напряжение или за жизнь и работу поболтать. Барменши привыкли, что каждое двадцатое число месяца попойки носят массовый характер, потому что у мужиков День чекиста - выдача зарплаты.
Ветераны рассказывали, что однажды в разливайку непонятным ветром занесло кого-то из управленческих руководителей - им тоже оказались не чужды гражданские формы досуга. Будучи в некотором подпитии, один из уважаемых полковников имел неосторожность нелестно отозваться о качестве местного обслуживания. На это ему было указано, что претензии можно письменно изложить в 'Книге отзывов и предложений', а работницам бара мозги канифолить не следует. Если же приведённых доводов недостаточно, и имеется стойкое желание разобраться 'по понятиям', то можно забить стрелку с 'крышей'. На последовавший вопрос о том, кто же является 'крышей', барменши хором заявили, что ФСБ. Достаточно только свистнуть, как мужики тут же явятся на помощь и всех разведут, благо, им идти не далеко - буквально из соседнего здания. Полковники принесли свои извинения и молча удалились. Что было на следующий день, история умалчивает, но базу поискового отдела спешно перенесли к чёрту на куличики - в глухую промзону, а руководство подразделения, с почётом, отправили на пенсию.
После безрезультатно проведённой под открытым небом ночи у Романа остался тягостный осадок. Ни под утро, ни на следующий день объект так и не появился. Позже оказалось, что это был вообще не Хек, а какой-то дальний родственник по линии жены. Щукин за такую оплошность и бездарное использование чекистских сил и средств чуть не схлопотал выговор. Хорошо вступился старший смены - мужик заслуженный и уважаемый, с которым опер дежурил всю ночь. Наплёл руководству, дескать, объект сложный, условия местности тяжёлые и, вообще, цыган 'водить' требуются особые навыки, которых у молодёжи, дежурившей в смене, не хватает. Короче, припомнил добром оперработнику, что тот не сдрейфил торчать с ним всю ночь в самом эпицентре цыганского анклава.
- Это ещё ерунда! Подумаешь, объекта упустил, - успокаивал Романа в отделе более опытный Хлебнев. - Помню, лет десять назад приезжали к нам опера из областного управления, тоже по цыганским делам. Нужно было установить одного команча в Кирилловке. На своей машине туда соваться они не решились, так как боялись всех распугать. Не придумали ничего лучше, чем воспользоваться военкоматовским 'козликом'. Военком чекистам отказать не осмелился и помог с транспортом. Весь день опера мотались на зелёном УАЗике с эмблемами военного комиссариата по посёлку, а тот словно вымер. Цыгане решили, что проходит срочный внеплановый призыв в армию - в ударный цыганский батальон, и попрятались кто куда. Как раз дело было в девяносто пятом, и Первая чеченская в самом разгаре пылала. Военную карьеру Будулая повторять желающих ромов не нашлось.
Хлебнев тактично умолчал о том, что его самого в тот день чуть не затоптал дикий табун цыганских баб. В ходе мероприятия с управленческими коллегами они вломились в одну из хат, где ромалы сортировали палёное золото. Хлебнев во весь голос закричал: 'Никому ни с места, работает ФСБ!' Этим он внёс в табор врага суету, переросшую в панику. Дородные цыганки живым щитом ломанулись навстречу чекистам и практически смяли незадачливого опера в дверном проёме, впечатав в пол. Он неуклюже барахтался, а над ним, застилая белый свет, калейдоскопом мелькали цветастые юбки и подъюбники.
Прошёл почти год с момента неудачной слежки, как Щукин тщетно начал искать хоть какие-нибудь зацепки и подходы к Хеку. Сроки ведения дела подходили к завершению, а продлять его было чревато разносом у руководства. За отсутствие значимых результатов по голове бы не погладили. Вся работа в этом направлении стала приносить Роману сплошное разочарование и порядком надоела. Как и предрекали коллеги, он оказался в роли Чебурашки - с большими ушами, но коротенькими ручками. Щукин досадовал на своего начальника, навязавшего разработку и на оперов из управления, которые обещали содействие, а в результате - пшик.
В январе, буквально сразу после новогодних праздников, неожиданно, раздался звонок по оперативной связи:
- Щукин, булки свои в горсть собирай! Сегодня в районе полудня Хек с партией героина будет проезжать на своей машине мимо поста ГАИ - того, который на въезде в Арзамас. Петров ваш трубку не берёт. Найди его и доложи, что выстраиваться нужно на реализацию. Информация - стопроцентный верняк! У тебя, на всё про всё, часа полтора осталось. Только из смежников никого не вздумай привлекать, своими силами работайте! Наши ребята с экспертами из управления уже выезжают, вдогонку. Чуть не забыл, озадачься надёжной свидетельской базой и понятыми. Пусть они на посту вместе с тобой дежурят.
- Уже мчусь!..
От полученного известия Роман напрягся, словно сеттер, почуявший дичь, единственное только стойку охотничью не принял. В отделе кроме него находились Хлебнев и Чкалов. Он быстро всё им объяснил и принялся, в спешке, собираться. Бывалый опер, как обычно, начал умничать о процессуальных тонкостях, мол, сами задерживать не имеем права, нужно милиционеров подключить и так далее. Щукин в сердцах обматерил его за пессимистические настроения и помчался в здание напротив, в котором располагался социальный приют для детей-сирот. Исторически сложилось так, что педагоги из него были всегдашними дежурными понятыми. Взяв двоих с собой, Роман рванул на своей машине в сторону поста ГАИ. На старенькой шестёрке за Романом тащился надувшийся Хлебнев, который вёз бледного от нервного напряжения Чкалова и ещё двоих свидетелей из того же приюта.
По пути Щукин с трудом дозвонился до начальника, но тот уже был в курсе событий. Петров сначала отчитал его за поспешность действий, а потом похвалил за оперативность, проявленную в принятии решений. С руководством районного подразделения автоинспекции он, оказывается, уже связался сам и обозначил, что требуется помощь. Все задачи постовым должен был разъяснить Роман, по приезду на место. По устному распоряжению руководства, он же был назначен ответственным за проведение этой операции.
Прошло всего минут двадцать с момента, когда группа выставилась на посту. Все нервно ожидали в помещении. На обочине остались дежурить только Щукин, в надетом поверх пуховика светоотражающем жилете, и автоинспектор. Гаишникам Роман лишь пространно объяснил цель задержания и досмотра гражданина цыганской национальности, мол, похож на злостного алиментщика. Задолго до оговоренного времени, со стороны областного центра на трассе показались вишнёвая пятнашка, похожая на ту, что принадлежала Безлюдскому. На удачу, гаишник вовремя среагировал и успел махнуть жезлом. Номерные знаки на машине были другого региона, но за рулём сидел Хек. Здорово помятый, как с недельного запоя, но именно Хек, а не соплеменник, схожий по внешности. Хоть Роман вживую его так ни разу и не видел, однако, после неудачи с наружкой рожу его чернявую выучил, словно родную. Несколько раз физиономия Безлюдского даже по ночам снилась. Сейчас она, с редкой волосяной порослью вокруг припухших бледных губ, больше походила на неухоженную и унылую вагину.
Цыган нахально уставился через заиндевелое окно на инспектора, как бы, через силу улыбаясь. Поблёскивал золотыми фиксами, словно разбитная деревенская баба, выставившая в банное оконце своё срамное хозяйство, на всеобщее обозрение. Стажёра в гражданке цыган, вроде того, не замечал, сохраняя олимпийское спокойствие. Центром компетенции и вершителем судьбы для него сейчас являлся только человек с полосатой палкой.
- Какие дела, начальник? - дружелюбно начал Хек, с натугой опуская до конца замёрзшее стекло.
Гаишник проигнорировал его заискивающий настрой. Он сухо представился традиционной скороговоркой, предложив выйти из машины и прихватить документы. Цыган состроил болезненную мину, вытащил из бардачка прозрачный файл с замызганными доверенностями и ксерокопиями, а потом тяжело вылез из-за руля. Постовой принялся механически листать бумажки, даже не вчитываясь в их содержимое:
- Куда едем, что везём? Багажник откройте для досмотра...
- Какой досмотр, начальник? Кого ловить собрались? Машину родственники из Нижнего попросили перегнать в Вознесенск. Не знаю, что в багажнике...
- Открывай, открывай...
Щукин неотступно следовал за Хеком, контролируя каждое его движение. Тот даже стал коситься на дотошного стажёра - больно рожа у того была не гаишная. Цыган оказался плотного телосложения и килограммов на двадцать тяжелее Романа, но выглядел рыхлым и осунувшимся. Опер прикидывал, как поступить если, вдруг, объект начнёт чудить. Сорвётся, допустим, от них бежать или, чего хуже, ствол выхватит. Сам же Щукин был безоружным, и служебный Макаров лежал надёжно упрятанный за семью замками и печатями в сейфе начальника отдела. Из всех спецсредств - только пара кулаков, поэтому действовать в таких случаях требовалось молниеносно и нахраписто. Полученные в юности самбистские навыки Роман ещё не все растерял и знал, по опыту, что большие шкафы, обычно, падают громко. Главное - успеть приложить цыгана, как следует, об его же машину. Желательно, головой.
В это время Хек подошёл к багажнику и подёргал его крышку:
- Не открывается, командир. Закрыт, наверное...
- Открывай, открывай, - наседал на него гаишник, начинавший догадываться зачем фээсбэшникам понадобился этот толстяк. Он таких на трассе по десятку на дню тормозил и отпускал с богом. Цыгане - самые 'благодарные' автолюбители.
Безлюдский спокойно проследовал к водительскому месту и нырнул на полкорпуса в салон, продемонстрировав гаишнику с опером поросшее чёрным волосом 'декольте сантехника'.
'Ну всё, - промелькнула мысль у Щукина, - сейчас точно ствол из бардачка выхватит!' - Роман сместился за распахнутую водительскую дверь, чтобы толкнуть её, что есть силы, и зажать цыгана, в случае опасности. Опасения не оправдались - Хек вынул из замка зажигания ключи и неспешной походкой вернулся к багажнику:
- Командир, - обратился он к постовому, - давай в 'Поле чудес' играть, а? Я тебе десять тысяч дам и не буду багажник открывать. Поеду дальше - родственники ждут, волнуются очень.
- Открывай живее! - гаишник оставался непреклонен.
- Пятнадцать, командир. С помощником поделишься, - он кивнул в сторону Романа.
- Мне самому открыть? - начал было уже раздражаться инспектор.
- Попробуй... - Хек вставил маленький ключик в замочную скважину и, как-то очень ловко, обломил его под самое основание. - Ой, поломался... Мамой клянусь, случайно вышло! Теперь точно не открою. Вот что ты за человек, командир? Я тебе денег предлагал?..
Тут Щукин, всем на радость, себе на удивление, проявил верх непрофессионализма и продемонстрировал отсутствие чекистской выдержки. То ли нервы не сдюжили, то ли кровь молодая взыграла, с адреналином вперемешку. Он сам потом долго ломал голову, что подвигло его на тот решительный, но неординарный шаг. Помянув ни к месту самку собаки и чью-то блудливую мать, он ударил носком тяжёлого ботинка прямиком по кнопке замка. Затем ещё раз и ещё, и ещё. Магическим образом крышка багажника распахнулась, как у волшебного ларца. Роман с гаишником сначала в недоумении уставились друг на друга, а потом синхронно заглянули внутрь. Хек тоже поспешил посмотреть, словно ожидал обнаружить в багажнике чего-то новое для себя: поверх небрежно раскиданного автомобильного хлама лежал, завязанный на грубый узел, чем-то набитый пакет из плотного полиэтилена - обычно коммунальщики используют такие чёрные мешки для сбора мусора.
- Гостинцы везёшь для бабушки, Красная шапочка? Это что такое? - поинтересовался взмокший от волнения гаишник.
- Сам открой и посмотри, - без тени смущения ответил Хек. Он отступил от машины, разводя руками, мол, к содержимому багажника не имеет никакого отношения, а что в пакете, для него вообще сюрприз.
- Инспектор, идите и позовите остальных. Свидетелей не забудьте, - взял инициативу в свои руки Роман.
Гаишник поспешил в сторону поста, а цыган тут же смекнул, кто на самом деле в их дуэте солирует:
- Начальник, - обратился он вполголоса к Щукину, - у меня с собой только миллион. Забирай, и будем считать, что ты меня не видел, годится?
- Ягодица...
- Чего?
- Говорю, жопа тебе настала, Безлюдский! Думаешь, екх ловэ дрэ годы? Сарэ исы джюклен тэ бикиндлэ? Исы порядочна мануша тэ лэн бутыр. Сарэса куты! Мэ на сом рай, мэ фээсбэшник (Думаешь, одни деньги на уме? Все ссученные и продажные? Есть порядочные люди и их больше. Гораздо больше! Я не милиционер, я фээсбэшник).
- Прости, шеруно (начальник). Со ту камэс? (Чего ты хочешь?) В течении часа ещё штар могу скэдэс тэ (четыре могу собрать). Панч ухтыла (пять хватит)? Бери, и краями расходимся. Ада на миро парно (Это не мой 'белый')! Серьёзные люди попросили перевезти. Ловэ чеби пиридэс хэладэнг. Мэ мангава тут (деньги нужно передать людям в погонах. Я прошу тебя)...
Погрузившись в эйфорию, Щукин его уже не слышал. В это время в их сторону спешили остальные участники операции и гражданские. Только при свидетелях Хека попросили развязать узел на пакете и показать содержимое мешка, на что Безлюдский тут же пошёл в отказ. И процесс задержания автомобиля, осмотр багажника Чкалов снимал на видеокамеру, поэтому Роман сам развязал мешок, не опасаясь последующих инсинуаций. Внутри свёртка лежало пять пузатых брикетов, туго перетянутых скотчем грязно-коричневого цвета. Поверх каждого свёртка анонимный юморист вывел чёрным маркером пятиугольный 'Знак качества' и написал внизу аббревиатуру 'СССР'.
- Это что такое? - спросил цыгана Роман.
- Сам не видишь? Героин! - Безлюдский начал вести себя заметно нервознее. Попытался было кому-то позвонить, но Щукин бесцеремонно выхватил из его рук телефон, выключил и убрал в свой карман.
- Сколько его здесь?
- На джином. Килограммо штар, наверное, может бутэдыр. Дава тукээ миро лаф, я с твоими работаю. На ав дило(Не знаю. Килограмма четыре, наверное, может больше. Даю тебе слово, я с твоими работаю. Не глупи)...
- По-русски говори, не на рынке Центральном топчишься! - обрезал его Щукин. Роману стало несколько неловко перед присутствующими за свои знания цыганского языка. Смахивало на пустую браваду или проявление благосклонности к врагу. Словно опускался до его уровня. По правде говоря, он даже не улавливал истинного смысла сбивчивого русско-цыганского лепета задержанного. Все ранее полученные им языковые знания словно ветром сдуло.
Роман отзвонился начальнику отдела и Морозову о задержании цыгана и обнаруженных в багажнике машины свёртках. Коллега от полученной новости издал дикий вопль индейца, приготовившегося срезать скальп с поверженного пилигрима. Между делом поинтересовался только, как выглядят брикеты с наркотиками и, не дослушав Щукина до конца, бросил трубку.
'Наверное, побежал быстрее всех руководству докладывать', - подумал Роман. Он попытался было включить телефон Хека, посмотреть последние соединения и контакты, но тот оказался заблокированным на пин-код. Молча Роман отругал себя за проявленную поспешность. 'Зачем телефон вырубил, растяпа?..'
- Саво пин-кодо (какой пин-код)? - спросил он у Хека.
- Ничи мэ тутэр на пхэнава (ничего я тебе не скажу). Умный - вот и подбирай сам, э бахт тукэ (удачи тебе)!
- Кай ту лыян парно (где ты взял 'белый')?
- Отяч... Камам тэ пхэнав ваш тукэ, со ту сан насвало про шэро. Мэ нашты тэ ракирэс про ада драборо. Тэ тоже инкэр тыри чиб палэ данда, морэ (Отстань... Хочу тебе сказать, что ты больной на всю голову. Мне нельзя рассказывать про эту наркоту. Ты тоже держи язык за зубами, приятель). Не принесёт тебе этот драб бахтэ (удачи). - цыган явно не был настроен на дальнейший диалог.
Незаметно пролетел почти час. К месту задержания неспешно подъехала опергруппа из областного управления и начальник арзамасского отдела. Руководящая роль Романа сама собой отошла на второй план, что несколько задело самолюбие опера. Плоды победы убегали водой сквозь пальцы. Подвиг можно и коллективно совершить, но награждают-то и взыскания накладывают всегда персонально! В присутствии понятых эксперты вскрыли брикеты, и все стереотипы Щукина тут-же рухнули сами собой. Влажное и липкое на вид содержимое свёртков, показалось Роману похожим на колотый большими и маленькими фракциями желтоватый мел. Настоящего героина он вживую никогда не видел, но тот оказался, вопреки ожиданиям Щукина, совсем не таким. Наркотик ему представлялся кристально белым порошком, который, словно в боевиках, берут из пакета на кончике стилета или пальца, отправляют в рот, определяя по вкусу консистенцию. Он почему-то думал, что управленческий эксперт примерно также классифицирует принадлежность наркотика: 'Кокаино!' Вопреки ожиданиям, сотрудник технического отдела вытащил из чемоданчика набор реактивов, бросил в отдельный пакетик пару гранул из свёртка и ампулу из набора. После того, как эксперт раздавил ампулу с реактивом, содержимое пакетика окрасилось в красноватый цвет.
- Можно упаковывать красавчика, - констатировал технарь. - Героин, причём, высококонцентрированный! На взвешивание всю партию нужно везти, а у меня с собой весов под такой объём нет.
Начальник отдела взял Романа под руку и деликатно отвёл в сторону:
- Щукин, мне руководство поставило задачу, передать материалы на возбуждение уголовного дела в отношении Безлюдского в милицию. Я уже опергруппу вызвал из районного УВД. Они всё последующее документирование сами будут осуществлять. Наша задача - вести только оперативное сопровождение и не мешать.
- Геннадий Иванович, как же так? У нас своих следаков в управлении нет, что ли? Они же возбуждаются по наркоманским статьям, на раз-два. Сейчас-то, что мешает?
- Ром, тебе, что за печаль? Ты свою галку уже срубил - дело реализовал. Какая разница, кто возбуждаться будет? И вот ещё что: к задержанному с расспросами не лезь. С ним другие люди беседовать будут. Дальше от тебя мало чего зависит. Дырку лучше себе сверли... Под орден! - начальник по-идиотски хохотнул.
Подполковник лукавил. Разница, несомненно, была. Статус уголовного дела, возбужденного следствием ФСБ, по ведомственным критериям оценки, ценился существенно выше, чем материалов, переданных в другой правоохранительный орган. Суть даже на в особенностях статистической отчётности, а в профессиональном престиже - не каждый опер в управлении мог похвастаться таким резонансным результатом. Как и предполагал Роман, удача уходила из рук. Что подвигло высоких руководителей отдать милиционерам плоды честно завоёванной победы, Щукина в тот момент волновало мало. Весомый результат в самом начале года для него был бы не лишним.
До конца дня Роман хвостиком таскался за операми из уголовки и милицейским следователем, которые приехали почти сразу же после того, как были взяты тест-пробы. Коллеги из областного управления с цыганом плотно работать не стали. Перекинулись с ним только парой формальных фраз и уехали. Автомобиль Хека поместили на служебную стоянку, а самого Безлюдского отправили в изолятор временного задержания.
У милицейского эксперта-криминалиста весов тоже не оказалось. Как на зло, их днём ранее отдали в пробирную организацию на поверку. Меж тем, дело близилось к вечеру. От безысходности, прихватив понятых, Щукин вместе с экспертом пошли делать контрольное взвешивание героина в близлежащий круглосуточный минимаркет. Суммарного веса в брикетах оказалось гораздо больше, чем заявлял Безлюдский. Продавщицу от волнения чуть кондратий не хватил - не каждый день приходилось взвешивать пять с лишним кило наркоты.
В процессе допроса каких-нибудь вразумительных показаний от Хека добиться так и не смогли. Он либо ссылался на пятьдесят первую статью Конституции, либо не переставая твердил, что о наркотиках ничего не знал. Хулил бесчестных родственников, которые попросили только машину перегнать, а тут такая подстава. Что за родственники, тоже толком не объяснял, ходил вокруг да около: дескать, дальние, по линии жены, из Белгорода... Интенсивные меры воздействия, чтобы посговорчивее был, опера из угро к цыгану применять не решались - опасливо косились на Романа, не зная, что от того ожидать. Кто их чекистов разберёт, что у них на уме?
Но были и положительные моменты. По восторженному взгляду коллег из милиции Щукин понимал, что его авторитет в их глазах поднялся до заоблачных высот. Подумать только, самого Хека прихватил! Причем, не тривиально, с дозой на кармане, а с особо-крупной партией. Героин в таком объёме за всю историю арзамасской милиции ни разу не изымали.
- На то и Щукин в реке, чтобы Хек не дремал! - подшучивали остряки.
У Романа же из головы не выходили предостережения Безлюдского. Было стойкое ощущение надвигающегося гештальта, которые он терпеть не мог. Опрометчиво брошенная Хеком фраза о, якобы, имеющейся связи с ФСБ, и о том, чтобы опер 'сам помалкивал', не давала покоя. К чему всё это было сказано? Конечно можно было всё списать на традиционную цыганскую изворотливость и желание пыль в глаза пустить. Щукин активно пытался себя в этом убедить, но получалось со скрипом - подобными репликами, в запале, не кидаются.
На следующий день Безлюдского этапировали в областной следственный изолятор. Изъятый героин милицейский следователь наскоро упаковал и поместили в камеру хранения вещдоков при РУВД. Началось будничное и рутинное расследование возбуждённого уголовного дела. По сути, у Щукина и материалов в оперативном деле, которые можно было бы передать для использования в качестве доказательств, не оказалось. Всё, что он наработал, носило гриф 'Секретно'. За время разработки информативных телефонных переговоров объекта простушкой зафиксировано не было - только пустопорожний бабский флуд. И рассекретить-то толком нечего! Рапорт об обнаружении признаков состава преступления, и тот писал Хлебнев, так как, по закону, Роман, являвшийся непосредственным разработчиком - заинтересованным лицом, не имел права сам это преступление выявлять.
Все мероприятия по дальнейшей работе с подозреваемым взяли на себя щукинские коллеги из областного отдела экономической безопасности - у тех имелись серьёзные позиции в оперчасти СИЗО. С их помощью Безлюдского можно было и 'по низу' погонять, то есть, провести внутрикамерную разработку, и телефон ему 'заряженный' через своих штыков впарить. В том же СИЗО, минуя следователя, организовать с цыганом встречу, тет-а-тет, им тоже не составляло особой сложности.
Щукину дали пару недель отпуска, которые он не отгулял ещё с прошлого года. Отдохнуть за это время практически не удалось. Приходилось решать массу бытовых вопросов, на которые раньше никогда не хватало свободного времени: улаживать спорные моменты с межрайгазом и коммунальщиками, неуклонно выставлявшими счета по нормативам потребления, а не согласно показаний приборов учёта. Несколько раз посещать отдел дошкольного образования городской мэрии, чтобы, загодя, поставить сына в очередь на место в детском садике. В конце концов, завершить висевший дамокловым мечом ремонт на кухне.
При всей своей поглощающей силе, бытовха никак не хотела засасывать с головой. Раствориться в домашних заботах Роману мешало ощущение незавершенности в деле Безлюдского. Червём-мозгоедом изнутри подтачивало желание вернуться на работу и продолжить отрабатывать связи объекта по горячим следам. Анализировать очередной раз список его телефонных контактов и писать безнадёжные запросы на их установку. Манила некая тайна в этом деле, так и не ставшая для въедливого опера явью.
3. Хек
Страшила Хека не тюрьма, а то, что до суда ему ещё требовалось дожить. Светила реальная возможность попасть на тот свет раньше отведённого срока. Мулятко романо - на чибало романо (мёртвый цыган - не болтливый цыган). Не полностью закрытые перед серьёзными людьми обязательства могли только ускорить неизбежный исход. В душе он давно свыкся с этой мыслью, хотя, тщетно старался гнать её от себя. Докхэлдяпэ кар пэ скрипкасэ (доигрался хер на скрипке)...
Как только повязали, Хек сразу же ушёл в глубокое отрицалово: про наркотики в багажнике ничего не знал, автомобиль перегонял по просьбе дальних родственников. Каких родственников? Кто же их всех упомнит - ромэстэ пэскирэ кругом пэ свэто (у цыган родня по всему свету)! Сразу после задержания следователь особо не усердствовал в попытках изобличить его во лжи, а милицейские опера вообще старались от цыгана дистанцироваться. Чекисты тоже чего-то выжидали. Наверняка, опасались задавать вопросы при лишних свидетелях. Решили повременить до того момента, пока Хека не определят в следственный изолятор. Любой овощ должен дозреть, прежде чем его сорвут с грядки.
Так и произошло. Буквально через неделю, в его камеру нагрянули гости. Вернее, сначала один гостё нежеланно (гость нежданный) - давешний 'кредитор' из конторы, навещавший его ещё в Буреполоме, и потом несколько раз безрезультатно искавший встречи. После своей откидки Хек его откровенно продинамил. Сначала ссылался на занятость и частые отлучки в другие регионы, а потом вообще загасился, меняя телефоны, как перчатки. Когда тот напомнил про подписку о сотрудничестве, Хек прямым текстом посоветовал сделать с ней то, что обычно делают при нехватке туалетной бумаги. Рув традыяпэ, а грай на попэяпэ (волк гнался, а конь не попался)! Теперь сожалеть о содеянном было поздно. Коли ба тэ джинэн, кай кладо гарадо, на явэл бы чорорэнгэ (знал бы где клад зарыт, не был бы бедным). Как ни хитри, а по счетам нужно платить.
- Ты, гляжу, мне не рад? - улыбнулся старый знакомец. - Лицо попроще сделай. Бангэса моса гостэн на перилэна (с кривой мордой гостей не встречают).
- Лачо гостё, сыр дэвэл кэ яг, налачо - сыр бэнг дэ шатра (Хороший гость, как бог к костру, плохой - как чёрт в шатёр), - недовольно буркнул Хек.
Вопреки ожиданиям, разговор чекист начал не с упоминания о старых долгах. Его интересовали люди, от которых Хек получил тот парно, что вёз в своей машине. Причём не посредники, а реальные хозяева - те, к кому должны были полученные за реализацию ловы вернуться.
Цыган мог только догадываться откуда берётся чистый героин в таком количестве. Не дурак был, два плюс два сложить умел, сопоставил кое-какие обстоятельства: чекисты на мелочи не разменивались и если изымали наркоту, то в особо крупных размерах, а дальше включался человеческий фактор и банальная людская жадность, которая превыше погон и званий. По своей наивности, молодой опер из Арзамаса ещё этого не понял, а его старшие товарищи давно смекнули.
Лично Хека с конторскими никто не сводил и удостоверений служебных ему не показывали. Работал цыган, вслепую, уже почти полтора года, через надёжных посредников. Те делали непрозрачные намёки на крышу в больших чекистских погонах, однако, имён и званий не упоминали, естественно. Крайняя партия героина была уже второй по счёту, но болтать об этом даже со старым знакомым было бы верхом глупости. За предельную откровенность могли и шэро псикэндыр тэ злэс (голову с плеч снять). Какие у них там расклады в конторе между собой, один чёрт ведает.
По сути, Хек и сам мало чего знал доподлинно. Он было перед чекистом дылынэса причудяпэ (дурачком прикинулся) и затянул прежнюю песню про корыстную родню, но песню эту грубо прервали сподручные гостя, зашедшие на подмогу. Так жёстко и профессионально Хека ещё никогда не пиз*или - на теле практически ни одного синяка, а внутри, словно печёнку с селезёнкой местами поменяли. В перерывах между процедурами опер ему доверительно поведал, что каракули на брикетах с наркотой он лично маркером нарисовал, когда год назад конфисковал этот белый у задержанных за контрабанду таджиков. До поры, до времени хранился этот героин в следственном отделе областного управления ФСБ. Сейчас же, по всем документам, он числился давно уничтоженным. Чем такое досадное совпадение можно объяснить, если не проделками Нечистого? В довесок, для скорейшей реабилитации памяти, гость пообещал пустить по всем зонам маляву о том, что Хек ссученный - с подобной нелестной рекомендацией цыгану были бы 'рады' в любой хате. После завершения сеанса терапии Хеку дали возможность посидеть спокойно и собраться с мыслями. Благо, пищи для размышлений хватало. Через день обещали заглянуть снова и продолжить 'беседу'.
Тело его и так последние пару месяцев отказывалось слушаться хозяина, а после 'массажа' было словно неродное. Врачам он с рождения не показывался, но сейчас с радостью лёг бы на осмотр. Вопреки всем цыганским правилам приличия, оголился бы перед посторонним человеком в белом халате, лишь бы только тот унял зарождающуюся боль и вернул уставшему цыганскому телу былую лёгкость. Хек уже давно ощущал нехорошие перемены в своём организме, которые его буквально изнуряли. Изо дня в день они давали о себе знать всё больше и больше. Началось всё с общего недомогания, а сейчас хоть с лавки не поднимайся. Резвые ноги стали ватными и отказывались держать, голова гудела пустым чугунком. Постоянные приступы тошноты и её привкус во рту, делал практически невозможным приём пищи. Он подавлял в себе зазорное для мужчины желание свернуться, как в раннем детстве, голым смугловатым клубочком, в перекинутом через материнское плечо шерстяном платке. Пригреться меж её массивных грудей, под плотно запахнутым, огромных размеров тулупом. Чуть покачиваясь, неторопливо ехать на запряжённых лошадью санях в неизвестном направлении, лишь бы подальше от того места, где он находился сейчас. Вдыхать тёплый и родной материнский запах, вперемешку с пробивающимся меж складок одежды морозным воздухом. Слушать её голос и звонкий хруст снега под полозьями.
Сейчас же Хек мог прижаться только к серой стене своей одиночки, которая оставалась вечно стылой даже в натопленной до дурноты камере. Облокачиваться на неё и ощущать, как тюремный камень забирает последние остатки жизни из больного тела. Чувствовать запах несвободы - этот аромат обречённости, пропитавший буквально всё вокруг. Человек, побывавший хотя бы единожды в тюрьме, никогда не спутает это амбре с чем-нибудь другим. Слабых духом оно лишает надежды на иную жизнь, а сильным даёт иллюзию того, что, покинув эти стены, они смогут всё начать заново.
И тут Хек загрустил по-настоящему. Кирки гилы якэ дэ ди впияпэ, будто саплын пашил ило обвиндяпэ и лэс дандырдя (горькая песня так в душу впилась, будто змея вокруг сердца обвилась и его укусила). За своих близких он волновался мало. С голоду не умрут - родня большая. С первой женой Сашка уже почти год не жил. Она сама воспитывала их старшего сына и дочь. Иногда помогали его родители, как ни как, цыганская кровь. Незадолго до того, как попасться, Хек переехал жить в новый дом с русской девушкой - не пропадать же ещё полному сил мужику одному? Башады биструнэнгирэ никонэскэ на чеинэ (гитара без струн никому не нужна). Молодая жена родила ему ещё одного сына, но для цыган своей не стала. Хоть и обряжал её муж в пёстрые тряпки, и волосы заставил выкрасить в цвет вороньего крыла, всё равно оставалась для всех чужой - разлучницей. Да и сам он ощущал, что она для него словно холодная Луна - свет без тепла. Не судьба теперь, видать, обрасти крепкой семьёй. Экхэс таборо ототя, кэ явир на приятя (от одного табора отстал, к другому не пристал). Для всех чужой, сам себе в тягость.
Ждать повторного визита гостей смысла не было - эти всё равно своё возьмут и цену не спросят. Он лишь сидел и сонно разглядывал ступни, одетые в тёплые домашние носки. Словно собирался с мыслями, настраивая себя на самый важный и ответственный в жизни поступок. Молча хлопнул руками по коленям и, преисполненный решимости, с трудом поднялся с привинченного к полу табурета. Пэ дава свэто багадэ, кхэлдэ и пэ дова свэто ласа тэ кхэлас (на этом свете пели и плясали и на том свете будем плясать)!
4. Щук
Как чувствовал... Буквально с порога, в первый же рабочий день после отпуска, Щукина ошарашили новостью: Безлюдский покончил с собой, находясь в одиночной камере СИЗО! Распустил присланные из дома шерстяные носки и вздёрнулся на батарее отопления. Посланий никаких после себя не оставил, просто ушёл, по-тихому. Одним разом решил все свои проблемы, но в избытке создал их другим. Подробностей самоубийства Роману никто поведать не мог, однако, ходили слухи, что в момент суицида, магическим образом, во всём корпусе следственного изолятора на полчаса пропало электричество. Затем, также, словно по взмаху невидимой волшебной палочки, появилось. Резервные источники питания не сработали, а имеющиеся видеокамеры, естественно, ничего подозрительного не зафиксировали.
Непосредственный начальник подбадривал Романа:
- Чего ты рефлексируешь? Основания для закрытия дела у тебя по любому имеются. Не в связи с осуждением объекта прекратишь разработку, так по причине смерти разрабатываемого лица. Государству от этого только плюс - корми и пои ещё этого паразита за бюджетный счет. Запомни, Щукин, нет человека - нет проблемы! Кстати, ещё новость слышал? Начальник управленческого следственного отдела уволился.
- Сам ушел или 'ушли'?
- Вроде сам, по выслуге лет.
- Ну уволился, и бог с ним, раз пенсионную выслугу заработал. Чего штаны попусту просиживать? Без дела не пропадёт. Устроится куда-нибудь на тёплое местечко юрисконсультом или заместителем генерального директора по правовым вопросам. Мне-то какое с того дело?
- Никакого, просто к слову пришлось.
Это были только цветочки - ягодки завязались позднее. Мрачные предостережения покойного Хека потихоньку начинали сбываться: закрутилось всё с того, что спустя почти полтора месяца с момента возбуждения уголовного дела, милицейский следователь сподобился таки назначить проведение криминалистической экспертизы изъятого героина в лабораторных условиях. Формальность, конечно, учитывая, что подозреваемый по делу давно на том свете. Однако, заводили одно дело в отношении хранения и транспортировки наркотиков, а второе - заведомый глухарь, на неустановленных лиц, сбывших цыгану героин. С Безлюдского взятки гладки, но уголовное дело не половой член - возбудил - обратно не развозбудишь. По нему тоже необходимо было работать, проводить следственные действия, продлевать сроки и принимать решение.
Когда стали передавать вещественные доказательства в региональный центр судебных экспертиз, разразился нешуточный скандал: значащийся в сопроводительных документах вес не соответствовал фактическому! Выявили это обстоятельство только в тот момент, когда при приёме-передаче произвели контрольное взвешивание. Согласно всем протоколам и актам, изымали у Безлюдского пять килограммов, а в минюстовское ведомство привезли только четыре шестьсот пятьдесят с копейками. И на кого, спрашивается, потом недостачу бы списали? На эксперта?
Следователь руками разводил и божился, что не при делах. Кивал головой на целостность упаковки и печатей с заверительными надписями, которые не были нарушены. Как запаковали в день изъятия, так пакет и пролежал всё время в хранилище. Доступа к вещдокам, кроме следователя, никто не имел, а сам он до последнего дня его не проверял. Мало того, свёрток лежал запертым в железном шкафу - мистика, одним словом!
Информацию об исчезновении почти трёхсот пятидесяти граммов героина тут же сообщили чекистам и в отдел собственной безопасности областного управления внутренних дел. Маховики репрессивной машины заработали слаженно и в одинаковом направлении. Главная версия, хотя и не озвученная: недостающий героин прикарманил кто-то свой, во время первичных мероприятий, то есть, сразу же после задержания Безлюдского.
Ничего на местах не исполняется с таким воодушевлением, как изобличение крыс внутри системы. Эсбэшники сузили круг основных подозреваемых до трёх человек, которые имели самое непосредственное отношение к изъятому героину. Помимо следователя и эксперта-криминалиста из РУВД, в их число попал Щукин.
Для Романа первый круг ада начался с того, что из родного областного управления затребовали на проверку материалы дела по разработке Хека. С утра пораньше в отдел влетел взъерошенный Петров и, прямиком, в кабинет Щукина:
- Ты материалы дела ещё не уничтожил?
- Нет, конечно. В сейфе у меня лежат. Вы же сами только на прошлой неделе у руководства подписали постановление о его прекращении.
- Давай их сюда. Я его должен в управление срочно отвезти - инспекция изучить хочет.
- Да чего там изучать-то? Оно же пустое! Вы сами знаете, что я почти год только накоплением бумаг занимался и ждал от вас отмашки,.. - Роман вытащил кипу бумаг в картонных корочках.
- Отмашки он ждал, работничек. Это что у тебя такое?.. - начальник с искренним недоумением воззрился на пачку документов, скреплённых, кое как, канцелярским зажимом и уложенных в обложку с регистрационным номером. - Почему документы все вразнобой и не подшиты? Как ты вообще по делу работал? Почему не приобщено ничего?
- Да какое, на данный момент, это имеет значение? Дело-то закрыто, а объект упокоился с месяц назад! Вся работа на корзину. Может, сверку проведём и уничтожим всё сегодняшним числом, к едрене фене?
- Как ты собираешься дело уничтожать сегодняшним числом, если мне руководство вчерашним поставило задачу представить материалы! С меня же спросят, почему вместо инспекторского отдела я документы в печь отправил. Значит было, что скрывать? Через два часа я выезжаю в управление. У тебя есть время, чтобы всё привести порядок!
Как Роман ни старался, всё равно всех тонкостей оформительской дисциплины соблюсти не успел. Наспех рассортировал документы в хронологическом и логическом порядке, сшил нитками и внёс все номера во внутреннюю опись. Вроде, ничего не забыл, но, как известно, при желании докопаться и до фонарного столба можно. Если имеется стойкое желание вздрючить опера, то повод найдётся всегда. Начальник выхватил дело из рук Щукина даже не заглянув в него, и помчался, сломя голову, на доклад.
Роман весь день сидел, словно на иголках, в предчувствии скорой раздачи плюшек. Глубоко внутри теплилась надежда, что победителей не судят, но первоначальный настрой руководства не предвещал ничего хорошего. Петров вернулся только поздно вечером. Мрачный, как туча, он вызвал опера к себе в кабинет и показал ему обширную резолюцию, написанную заместителем начальника управления - хроническим штабистом, помнившим живую оперативную работу только по своим кэгэбэшным временам, и то, проведённым в особом отделе по войскам. Из резолюции следовало, что Щукин за весь период работы по делу исключительно 'еб*л вола'. Разработку чуть не провалил по причине того, что своевременно не вносил документы во внутреннюю опись и не делал отметки об исполнении в плане оперативно-розыскных мероприятий. Конфиденциальных источников в работе не задействовал, технические и поисковые мероприятия проводил не эффективно, резолюции непосредственного руководителя игнорировал, рекомендаций линейных подразделений не придерживался и так далее.
Последнее утверждение несколько озадачило опера в виду того, что как таковых резолюций никто на его справках не оставлял, а рекомендаций не давал и подавно. В лучшем случае Петров всегда делал на документах лаконичные отметки: 'ознакомлен', 'согласен' или 'в дело'. Роман снова полистал материалы и оказался приятно удивлён, обнаружив почти на каждой странице содержательное наставление или указание начальника отдела. Исполнены они были скорописью и без творческого подхода, как под копирку, с учётом неровностей дорожного покрытия трассы 'Арзамас - Нижний Новгород' и острой нехватки времени.
- Щукин, ещё тебе завтра в управление нужно подъехать - в отдел собственной безопасности вызывают, переговорить хотят.
- О чём им со мной разговаривать?
- Видно есть о чём. Там всё скажут... - Это 'там всё скажут' отдавало некой безысходной иррациональностью, в духе Кафки, только родного, привычного пошива.
Роман испытующе всматривался в глаза начальнику. Возможно даже несколько вызывающе, с точки зрения соблюдения воинской субординации. Битву 'в гляделки' подполковник проиграл, смущённо отведя взгляд. Говорить дальше о чём бы то ни было с ним не хотелось. Глядя на него, Щукин ощущал, как где-то в собственных глубинах постепенно зарождается лёгкое чувство брезгливости. Причём ни к Петрову лично, а ко всей экосистеме, частью которой тот являлся: к его приятелям, жене, детям и даже домашним питомцам. Всем этим маленьким, трусливым и меркантильным инфузориям, копошащимся в нечистотах. Продолжать с начальником разговор и просить о чём-то, значило опуститься на одну с ним биологическую нишу, стать скользким и бесхребетным одноклеточным, которого заботят исключительно личное благополучие и шкурные бизнес-проекты супруги.
'Жена-то его!.. Тоже мне, успешный предприниматель, по версии 'Арзамасских ведомостей', - хаотично роились злые мысли в голове Романа. - То она кондитеркой торгует, то спа-салон с солярием в Арзамасе открывает - местной элите слипшиеся от конфет жопки запекать...' - С месяц назад в соседнем районе благоверная Петрова действительно влетала с турецким золотом, на котором стояли палёные пробирные клейма, а муженёк в погонах подполковника ФСБ только и делал, что бегал за ней, как за кошкой нагадившей, с метёлкой и совочком - говно подчищал и следы заметал. С бэповцами милицейскими перетирал, чтобы те жёнушку его не обидели, случаем, или заступничество искал у своих покровителей в управлении. 'Как только начальству в управе не зазорно во всей этой возне участие принимать? Неужели сами ему уподобились, забыв 'славные' чекистские традиции? А может всегда и были такими? Воспитали достойную смену и отправили на обкатку в райподразделение. Дали ему подполковничье звание и ждут удобного момента, чтобы по служебной лестнице поближе к себе перевести - всегда рядом нужен опытный и обличенный доверием человек, готовый последнюю каплю с конца стряхнуть...'
Вместо того, чтобы вступиться за своего подчинённого, Петров смалодушничал и только усугубил ситуацию. У Романа не укладывалось в голове, что могло послужить поводом для резкой перемены отношения к нему со стороны непосредственного руководителя? До сегодняшнего дня начальник отдела был абсолютно нейтрален к вопросам работы, что устраивало всех оперов. Не лез в их дела с дурацкими указаниями - лишь бы не пили и результаты работы показывали. Сейчас же, создавалось впечатление, что человека целенаправленно настроили против Щукина, раз тот не поленился пролистать всё дело Безлюдского и даже 'отметиться' кое-где, как кобель. Помимо прочего эсбэшникам сдал на съедение.
'Не иначе Петров сам где-нибудь накосячил, и его собственная безопасность прихватила за яйца, - думал Роман. - Теперь выслуживается и изобличает неблагонадёжных. Конечно, сам я баран... Нужно было языком меньше трепать и петровские художества обсуждать в отделе. Осерчал Петров на меня за то. Кто-то из своих вломил...'
Предмет предстоящего разговора с эсбэшниками для Щукина отстаивался загадкой. События развивались настолько стремительно, что Роман ещё не знал об исчезновении трёхсот пятидесяти граммов героина, проходящего по уголовному делу. На следующий день, с утра пораньше, он поехал на заклание в управление. Сотрудники отдела собственной безопасности действовали нахрапом. Первое, о чем те поинтересовались, был ли Щукин в каких-либо взаимоотношениях c недавно уволившимся начальником следственного отдела? Этот вопрос припечатал Романа к полу своей абсурдностью. В каких отношениях мог быть опер из отдалённого района с руководителем управленческого подразделения?! Причём отдела, который, по линии курирования, подчиняется не областному руководству, а напрямую Москве! Простой капитанишка и полковник даже близко рядом не стояли - слишком разные весовые категории. Так и подмывало в шутку ответить: 'Мы любили друг друга'. Пугало, что в силу своего утончённого мировосприятия, эсбэшники могли понять его буквально. На этот раз Щукину хватило мудрости и выдержки промолчать. Он лишь пожал плечами и ответил, что за всё время своей службы только единожды заходил в кабинет Отмахова, согласовать некий рядовой документ.
Начальник отдела собственной безопасности Коротков Владимир Андреевич слушал Щукина и только понимающе качал головой. Припухшие розоватые подполковничьи щёчки подрагивали в такт колебаний, а рот расплывался в пресыщенной улыбке. Шею начальника ОСБ туго перехватывал дорогой шёлковый галстук, от чего лицо Короткова выглядело ещё более филейно. Речь его проистекала, как бы, через сомкнутые губы. Роману показалось, что беседу с ним ведёт бездушный органчик, этакий Хотэй, из лавки восточных сувениров. Позолоченный болван, которому чужды элементарные людские страсти и переживания - божество, отрешенное от земной суеты, не знающее забот и пребывающее в атмосфере перманентной радости. Пресыщенный внешний вид главного эсбэшника являлся этому лишним подтверждением.
Каждый в управлении знал, что Коротков слыл в городе одним из главных теневых решал. Уладить мог практически любой спорный коммерческий вопрос, независимо от уровня сложности задачи. Варьировались только расценки. Через подставных лиц он давно залез в учредители крупной оптовой компании по реализации продуктов питания, а недавно открыл на имя жены ресторан, где многие областные руководители, с дисконтом, отмечали юбилеи. Владимир Андреевич был из себя весь этаким чекистом новой формации: с замутнённым сознанием, корыстным сердцем и потными ладошками. Он и сейчас, как сытый кот, потирал ухоженные лапки в предвкушении попавшейся в мышеловку провинциальной мелюзги, игра с которой, не более, чем просто забава, не добавляющая калорий к ежедневному рациону.
Его долговязый субтильный подчинённый молча сидел рядом и сверлил опера мутными рыбьими глазами, как врага народа. Немытые светлые волосы приспешника топорщились пучками соломы. Роман даже не помнил имени этого серого персонажа. Если не изменяла память, лет пять назад, тот околачивался в отделении по обеспечению объектов транспорта и курировал аэропорт. За бездарность и вечные склоки, от него, перекрестясь, избавились и куда-то перевели 'на повышение'. Говорят, перед переводом даже директор аэропорта не поленился и приехал к его непосредственному руководителю 'на поклон', с просьбой поменять куратора. Идиот от конторы чуть ли не расписание международных авиарейсов вздумал менять, по ведомой только ему причине. Тогда Мутный, на время, куда-то исчез, а затем эта субстанция всплыла в отделе собственной безопасности.
'Вот ты где, гнида, окопалась! Таких, наверное, в детстве сверстники за людей не считали, а дворовые хулиганы не упускали возможность пнуть под зад ногой' - Он действительно казался полной противоположностью своему начальнику: какой-то недокормленный, от чего вечно голодный и злой. 'Стоит начальнику ослабить поводок - начнёт с визгливым гавканьем носиться кругами, не решаясь впиться зубами' - Щукин не сомневался, что тот занёс уже его в расстрельные списки, только приговор в исполнение привести силёнок маловато - громко лающая собака никогда не укусит. 'Да хрен с вами со всеми, - молча размышлял Роман. - Придёт весна, и я ещё полюбуюсь на ваши раздувшиеся тушки, проплывающие по Волге среди талого снега и прочего говна. С высокого берега помашу в след рукой и на надгробные камни помочусь, если таковые вообще будут...'
- Щукин, вы знаете, что из партии изъятого героина пропало триста пятьдесят граммов? - продолжал Коротков. - Мы отрабатываем версию о хищении наркотиков. В процессе следственных действий к ним имел непосредственное отношение ограниченных круг лиц. Вы входите в их число. Где наркота, Щукин?
- Не знаю, - пожал плечами Роман. - Я не брал, мне без надобности. Что я её продавать стану? Возможно ошибка была допущена при контрольном взвешивании. У эксперта весов не было, на тот момент, и мы в круглосуточный магазин с понятыми ходили. Может там весы подкрученные стояли, чтобы покупателей обвешивать - проверьте...
Подчинённый Короткова, до этого сидевший ровно на заднице, а потом начавший нервно расхаживать по кабинету из угла в угол, сейчас навис над сидящим за столом Щукиным. Он касался серединой бёдер столешницы и совершал чуть заметные поступательные движения, как будто уестествлял кого-то незримого. 'Это он с мозгами моими сношается', - подумал Роман. На уровне его глаз мельтешил гульфик штанов долговязого, окаймлённый подозрительными пятнами и напоминавший давно не чищенную обивку офисного стула. Руки Мутный спрятал в карманы и создавалось впечатление, что он, на ощупь, подсчитывает завалявшуюся в подкладке мелочь или играет в 'китайский бильярд' - дрочит на ситуацию.
- Самый умный, что ли, Щукин? Считаешь, мы без тебя не додумались до этого? В магазине есть сертификат о поверки средств весового контроля! Колись давай, куда с экспертом героин закрысили! - долговязый разродился, наконец, обидной фразой, за которую в приличных компаниях бьют морду.
- Вы, по себе-то обо всех не судите! - вспылил Роман, но тут же осел. Сейчас чего-то доказывать и лезть в залу*у казалось бессмысленным. Умный человек никогда не станет пинать свежую кучу навоза. Он обойдёт её стороной и дождётся, когда та подсохнет. После чего, подцепит лопатой пористую лепёху и отбросил в сторону, а лучше просто мимо пройдёт. - Я не знаю, что вам ещё пояснить. Всё время, пока проводились оперативные и следственные действия, я находился в поле зрения других людей.
- А твой начальник говорит, что ты с экспертом ментовским о чём-то шушукался. Бабки делили? - очередной раз ляпнул гадость эсбэшный опер, от чего Роман вскочил со стула, перебарывая в себе желание схватить того за грудки и коленом по яйцам приложить.
- Да, я как раз до зарплаты не дотягивал - ребёнку на 'Памперсы' не хватало, думал подлатаюсь,.. - не выдержал Щукин. - Если хотите знать, мне Безлюдский, когда его задержали, пять миллионов предлагал только за то, чтобы я его отпустил вместе с наркотой! Нахрена мне с этими граммами связываться, сами подумайте?
- Ну вот! Лопухнулся, деньги не взял, а потом решил хоть чего-то урвать. Так дело было? - не унимался младший эсбэшник.
- Не так. У начальника моего и спрашиваете, раз он всё знает, с кем я и о чем шушукался...
- Тихо, спокойнее, Алексей Вячеславович, - остужая пыл подчинённого, покровительственно промурлыкал вмешавшийся в разговор Коротков. - Вы, Щукин, изложите все обстоятельства в форме объяснительной на имя начальника управления и передайте мне. Я руководству сам доложу. Мы ещё к этому разговору вернёмся. Теперь можете быть свободным.
У самого выхода подполковник, как бы невзначай, поинтересовался:
- Скажите, а вам цыган ничего про то, откуда героин, не говорил?
- Говорил, конечно. Я спрашиваю: 'Откуда героин, Безлюдский?' - а он мне: 'Из Афганистона-ма!..'
Роман вышел из кабинета Короткова сотрясаемый мелкой дрожью от выброса адреналина. Прокручивал в голове содержание беседы, копался в памяти и очередной раз, мысленно, возвращался к тому дню, когда задерживал Хека. Вспоминал его смутные намёки о покровителях в погонах и расплывчатые предостережения, оказавшиеся пророческими. Целостная картина, всё рано, никак не хотела складываться. Какая логическая связь может быть между ним, начальник следственного отдела и цыганским наркобароном? 'Эсбэшники же какие-то связующие звенья в ней смогли усмотреть! Почему я никак не могу?'
Пока шёл по коридору, его настиг заместитель начальника отдела кадров:
- Роман Юрьевич, не торопитесь. Мне с вами тоже хотелось бы побеседовать. С сегодняшнего дня, на время проведения служебного расследования, вы поступаете в распоряжение нашего отдела.
- То есть? - до Романа не сразу дошёл смысл сказанного. - Что значит, 'в распоряжение'? Мне теперь из Арзамаса каждое утро к девяти часам в управление приезжать, в кадрах бумажки сортировать?
- Никто вам с документами работу не поручит - это слишком ответственная задача. Относитесь ко всему спокойнее и берегите нервы, смолоду. Не надо воспринимать происходящее, как личную обиду. Все пытаются выполнять свои должностные обязанности - и мы, и сотрудники отдела собственной безопасности. Сами должны понимать, что ситуация далеко не рядовая. Тем более, в адрес начальника управления пришло официальное обращение из ГУВД. Реагировать на такие сигналы мы обязаны, по закону. Сейчас спокойно езжайте домой, сдайте дела начальнику и возьмите отпуск на пару недель. За это время будет внесена ясность по вашему вопросу, а дальше - посмотрим. Мы уже Петрову все устные рекомендации передали.
'Ещё один персонаж, - негодовал в душе Щукин. - Чекист без страха и упрёка, 'передёргивающий' при звуке первых аккордов газмановских 'Офицеров', моль штабная...'
Роман прекрасно осознавал, чем для него обернётся такое кадровое решение и как больно оно ударит по семейному бюджету. За время нахождения в распоряжении кадров он будет получать только голую зарплату, состоящую из выплат за капитанское звание и должностной оклад оперуполномоченного. Все остальные спецнадбавки, из которых и формируется большая часть получки: за оперативную работу, премиальные и так далее, идут по бороде. Находящаяся в декретном отпуске жена, по месту работы получает жалкие копейки. Чем он будет весь месяц семью кормить? На какое время это служебное расследование может затянуться? Месяц, два?
Переполняемый чувством обиды, он прямиком направился в наркоотделение, чтобы лично 'поблагодарить' Морозова, за то, что старший товарищ подбросил ему эдакий геморрой, в лице Безлюдского. Оперуполномоченный по особо важным делам словно специально поджидал Щукина у себя в кабинете. Прямо с порога, не давая Роману сказать и слова, он сгрёб его и потащил на улицу - подобные щекотливые вопросы обсуждать в 'ушастых' стенах конторы не следовало. Они вышли на Большую Покровскую и засели в студенческой пельменной. Морозов заказал триста граммов водки - на сухую важные разговоры не велись.
- Наслышан я, Рома, про твои злоключения. Поверь, информация про недостачу героина в управление действительно от ментов пришла. Их эсбэшники сейчас эксперта и следователя мурыжат, а наши за тебя взялись. Я ума не приложу, куда наркотики испариться могли! Все прекрасно знают, что расследование уголовного дела находится на контроле у нашего генерала и милицейского. Какой дурак к вещдокам сунется? Может действительно вы ошиблись при взвешивании и в протоколе другой вес указали?
- Не могло такого быть! Мне поначалу тоже на ум пришло, что весы у продавщицы в супермаркете заряженные, но, оказывается, есть свидетельство о поверке, выданное ранее. Хотя, не факт... Могли и после его выдачи подкрутить чего-нибудь. Продавщицам ведь зарабатывать на жизнь нужно. Да и не могли мы с экспертом ошибиться на целых триста пятьдесят граммов! Там точный вес был - пять кило с копейками. Минус один-два грамма, которые при экспресс-анализе уничтожили. Только это всё в материалах дела отражено. Тут же, на особо крупную недостачу натягивают! Мне прямым текстом заявил Коротков: 'Вы с экспертом белый спиз*или, а бабки между собой разделили'. Представляешь, бабки поделили! То есть, мы героин чуть ли не в тот же день толкнули. В комиссионку, б*я, сдали!..
- Абсурд, - согласился Морозов и заказал ещё триста. - Я конечно не должен тебе говорить всего, но коли уж втянул в этот блудняк, слушай: эсбэшники наши не просто так беснуются. Дело в том, что Хек барыжил наркотой, которая уплывала из нашей конторы. Помнишь, я у тебя спрашивал, что на брикетах нарисовано?
- Помню. Знак качества советский там был...
- Так вот, это я их ещё год назад, шутки ради, маркером пометил - все пять пакетов! Только веса там, как сейчас помню, на пять кило не тянуло. Килограмма четыре с половиной всего было. Вы же, как ты говоришь, у Безлюдского пять с мелочью изымали. Я понятия не имею, чем он его разбодяжить мог. Возможно муки какой-нибудь досыпал, чтобы тот тяжелее казался. Хотя, за такие выкрутасы заказчики голову ему проломить могли. А может, это и не цыган вовсе сделал, а тот, кто ему наркотики на реализацию передал, чтобы бабла побольше поднять. Хека сейчас уже об этом не спросишь - вовремя наш Будулай из игры вышел. Кстати, ты знаешь, что он уже и так не жилец был? Мне сказали, что по результатам вскрытия, у него обнаружили онкологию какую-то, в глубоко запущенной стадии...
- А кто Хеку героин впарил? - наивно поинтересовался Роман.
- Глупости хватит спрашивать - взрослый ведь! Не догадываешься, почему полковника Отмахова скоропостижно на пенсию 'ушли'? - вопросом на вопрос ответил старший товарищ. - Мозгами то пораскинь! Подожди, всё самое интересное только начинается...
Щукин отказывался верить в услышанное. Такое можно представить в качестве сценария какого-нибудь 'мыла' про коррумпированных ментов или бульварной книжонки, о нравах лихих времён, но только не в качестве отражения реальности. У Романа не могло уложиться в голове, что старший офицер госбезопасности польстился на подобную гнусность. Более постыдной вещи для человека в погонах, чем торговля наркотиками, сложно придумать. Причем теми, которые изымали его же коллеги. Мужики не спали ночей, проявляя недюжинные усилия, чтобы задержать барыг, а какая-то гнида наживается на плодах трудов целого управления, лишая всю оперативную работу смысла. В иерархии коррупционных проявлений, это для Романа, пожалуй, было самым мерзким и противным корпоративной сущности, шло вразрез не только с понятиями об офицерской чести и долге, но и постулатами, на которых зиждется все сущее, если упоминание об этих нравственных категориях, вообще, в данном случае, уместно.
Водкой они в тот день не ограничились, шлифанув всё пивком. В итоге, наплевав на закон, здравый смысл и, притуплённый алкоголем, инстинкт самосохранения, изрядно захмелевший Щукин уселся за руль. Хотел было позвонить жене, но в сознании, словно тумблер сработал: он прикинул в голове, что его телефон эсбэшники давно поставили на контроль и теперь прослушивают все переговоры. Наверняка, сделано это было задолго до сегодняшнего визита в управление. Роман принялся перебирать в памяти содержание давешних разговоров и эсэмэсок, но ничего постыдного и дискредитирующего припомнить не смог. Продажей Родины он не занимался, так как по торговой части, в отличии от его начальника Петрова, хватки у него отродясь не имелось. В гомосексуальных и иных порочащих связях тоже не состоял. Единственное, что могло заинтересовать любопытных соглядатаев - его интимная переписка с женой. Однако, это его заботило мало. На зависть многим, в личной жизни у него с супругой всё обстояло в порядке, и стыдиться было нечему.
Вечерняя дорога и слепящий глаза свет встречных фар расплывались перед умасленным взором Щукина бесконечным межгалактическим пространством. Сквозь алкогольную завесу он силился контролировать свой звездолёт и дорожную обстановку, обходя несущиеся навстречу лобовому стеклу пульсары и квазары, но получалось это с трудом. Пару раз его космический челнок чуть не влетел под проносящиеся астероиды - большегрузы. Не зная каких ещё сюрпризов можно ожидать от родной конторы, проехав половину пути, в районе Богоявления он обнаружил то, без чего картина дня была бы незавершённой. Это, к несчастью, не оказалось результатом его пьяных рефлексий или внутренней истерики. За Романом действительно было установлено наружное наблюдение. Причём осуществлялось оно по всей классике, топорно, без творческого подхода и акцентов на том, что в качестве объекта выступает кадровый сотрудник органов безопасности, обладающий знаниями о формах и методах работы наружки.
Роман смог вычислить пока только пару экипажей: две малоприметные в транспортном потоке машины - двенадцатая модель Жигулей и десятка, попеременно волочились за старенькой тойотой Щукина. То обходили её на скорости, совершая бессмысленные и опасные манёвры, то отставали, тащась поодаль, на значительном расстоянии. На границе с Арзамасским районом одна из машин свернула на тупиковую просёлочную дорогу, куда нормальные водители, в здравом уме и трезвой памяти, вообще не совались. Вторая машина проводила Романа до заветного поста ГАИ и на развилке ушла левее - в сторону Сарова. Наверняка был и третий экипаж, который поджидал Щукина на въезде в Арзамас, чтобы перехватить и вести дальше по городу.
Он уже перестал воспринимать происходящее, как неуместную шутку или детские игры в догонялки, и дико напрягся. Не давала покоя усиленная посталкогольным отходняком озлобленность и нахлынувшее чувство дискомфорта, которое испытывает человек, оказавшийся 'под колпаком'. У Щукина созрел дерзкий план: поглумиться над коллегами, показав, кто в Арзамасе истинный хозяин положения. В центре города на Соборной площади, среди плотной дореволюционной застройки, он давно приметил место, где можно было без труда уйти от топтунов. В своё время, неожиданно для себя, ему в этом помог лидер местных энбэпэшников, за которым, по заданию Романа, также приставляли ноги: экстремист, среди бела дня, нырнул в подъезд коммунальной развалюхи, которая, накренившись, торчала в самом сердце так называемого Комсомольского посёлка - бывшем подворье Никольского женского монастыря, и в течении суток оттуда не выходил. На следующий день искомый, неведомым образом, объявился в Нижнем Новгороде на несанкционированном митинге, а Роман получил втык от руководства за то, что выпустил его из Арзамаса и не смог нейтрализовать.
Чуть позже Щукин лично исследовал все внутренности щитковой двухэтажки и прилегающие к ней закоулки. Не поленился заглянуть в каждую комнату общаги, пугая своим видом местных люмпенов. До истины он, всё же, докопался: на втором этаже в конце коридора имелся, вопреки всем правилам противопожарной безопасности, заколоченный выход на железную лестницу. Справа от дверного проёма был общественный туалет. Разбухшая от влаги рама в узеньком окне нужника не запиралась ни зимой, ни летом. Через неё-то объект и выпрыгнул сначала на площадку пожарной лестницы, а после спустился во двор и ушёл от семёрочников.
Алкогольные пары ещё окончательно не выветрились и придавали оперу куража. Щукин решил повторить проделанный трюк и оторваться от наблюдения. Он бросил свою машину на площади и неспешной походкой направился в сторону арочного прохода, ведущего на территорию монастыря. Филёры могли спокойно дожидаться Щукина на безопасном расстоянии, не выпуская его автомобиль из поля зрения. Рано или поздно он всё равно бы к нему вернулся, но, помимо банальной слежки, всегда требовалось скрупулёзно устанавливать возможные контакты объекта и его связи: куда он заходил, с кем общался, чего передавал. В расчёте на профессионализм филёров Роман и действовал.
Дойдя до здания общаги, он обнаружил неприятный сюрприз: крайний раз Роман был здесь полтора года назад, когда в бомжатнике и вокруг него ещё кипела жизнь. Сейчас же расселённая развалюха предстала перед ним занесённая снегом, с зияющими глазницами пустых окон. Его это не смутило. Подсвечивая себе путь встроенным в мобильник фонариком, он, по сугробам, добрался до входа и зашёл внутрь строения. На втором этаже Щукин, кое как, протиснулся через оконный проём в туалете (в зимней одежде проделать это было не легко) и вылез на сварную конструкцию пожарной лестницы. Тут его поджидал очередной подвох - её нижние элементы срезали рачительные сборщики металлолома, и до земли спуститься можно было только спрыгнув с трёхметровой высоты. На счастье, внизу за зиму намело глубокий сугроб, который ещё не успел растаять. Не раздумывая, Роман сиганул в него. Окружным путём, через занесённые снегом кучи бытового хлама и дикую поросль, он обошел заброшенку. Теперь, выглядывая из-за стоявшего чуть в стороне полуразвалившегося сарая, он мог незаметно для посторонних наблюдать за тем, что творится перед входом в дом.
Щукин стал порядком подмерзать, когда, спустя четверть часа, в проёме арки показался тёмный мужской силуэт. Озираясь по сторонам, мужик проследовал до входа в общагу, ступая след в след, ровно в отпечатки, оставленные в снегу Романом. У входа преследователь остановился и чуть слышно стал что-то говорить в рукав своего пуховика - через гарнитуру рации докладывал обстановку старшему группы. В это время Щукин вышел из своего укрытия и окрикнул его. Тот даже не повернулся в его сторону. Преследователь опустился на корточки, делая вид, что подтягивает шнурки на ботинке. Переполняемый хмельным задором, Роман, со спины, приблизился к мужику и уже хотел было похлопать по плечу, как тот молниеносно распрямился и заехал оперу своей макушкой ровно в переносицу. Искры посыпались из глаз Романа, и он грузно осел задницей в сугроб. В носу сразу же потеплело и запахло ржавым железом. Пока приходил в себя от нокдауна, мужик рванул к монастырской ограде и растворился в просвете арочного проёма.
Куртка Романа и штаны оказались замараны побелкой и каплями крови из разбитого носа. Домой в таком виде возвращаться было нельзя. Щукин решил привести себя в порядок в отделе, до которого от места вечернего позора рукой подать. Время уже было позднее, но оказалось, что опера ещё не разошлись по домам - то ли за здравие, то ли за чей то упокой выпивали. Умывшись, он прошёл в чайную комнату и присел на диван, ловя на себе опасливые и недоумённые взгляды коллег. Не став дожидаться расспросов, Щукин решил инициативно рассказать о своих злоключениях. Он поведал, что из материалов уголовного дела пропала наркота и о том, что в пропаже подозревают его. Об эсбэшниках, которые ему весь мозг вынесли и о вкрадчивых кадровиках, оставивших его семью без денег. О происхождении назревающих фингалов под обеими глазами, делающих его похожим на печального енота-полоскуна, Щукин промолчал. Любопытный Чкалов, всё же, стал допытываться, где тот получил увечья, но Роман отшутился, что его пытали в застенках гестапо. Как ни странно, все восприняли это всерьёз. Когда же он продолжил разговор и рассказал товарищам о слившем его Петрове, опера как-то засуетились, застенчиво пряча глаза. Тут же все вспомнили про неотложные дела и заботы, протрезвели. Хлебнев стукнул себя по лбу: 'Я же записался в автосервис, электрику на своей 'задрыге' проверить!' - в одиннадцать часов вечера-то. Чкалов что-то промычал нечленораздельное, а их отдельческий водитель Санька, молча и скоренько, слинял по-английски - помчался стучать шефу об услышанном. Форму доклада он знал и его периодичность строго соблюдал. Наскоро все разбежались из отдела в разные стороны, как тараканы.
По приезду домой, жену Роман душеизлияниями беспокоить не решился. Он вообще редко делился с супругой новостями и впечатлениями от работы. Не потому, что спутница жизни могла не понять его, просто не хотел тащить в дом всякий негатив. А порою было банально стыдно рассказывать близкому человеку, какими малозначительными и бессмысленными вещами иногда приходится заниматься на службе. У ней могло сложиться превратное мнение, что чекистская работа сплошь состоит из мышиной возни с бумагами, какой-то писанины и имитации бурной деятельности. Со временем жена и сама перестала затрагивать в разговоре тему работы мужа, рассматривая её исключительно в качестве источника пропитания семьи. Если бы муж зарабатывал такие же деньги подметая улицы, или убирая нужники, устроило бы и это. Социальный статус Романа и сомнительный престиж его профессии её мало заботил - она любила его за другие качества. Невесть как полученные супругом боевые раны она заботливо обработала, наложив компресс из бодяги. Роман что-то наврал ей, невпопад, про скользкие тротуары, а она в глубокие расспросы вдаваться не стала, решив отложить это на потом.
Пытаясь по-женски сгладить тревожные перемены в поведении мужа, она усадила его на кухне за стол и принялась щебетать что-то об успехах их маленького сына: как он посмотрел на неё новым взглядом, какое слово попытался произнести, как сходил по большому, наконец. Роман улавливал лишь её привычно успокаивающий тембр голоса и общий информационный посыл, пропуская подробности монолога мимо ушей. Она же, не умолкая, говорила и говорила:
- ...Потом, представляешь, открываю пакет и вижу в нём какие-то кизяки сморщенные. Покупала её, так все дольки одна к одной - насыщенного медового цвета такие, мягкие, аж во рту таят! Сегодня Кольке хотела одну дать, чтобы посмоктал, заглядываю в пакет...
- Прости, дорогая, не расслышал. Что ты говоришь?
- Говорю, меньше месяца прошло, а курага вся иссушилась. Наверное я пакет закрыла не плотно. Убрала её на верхнюю полку, да и забыла. Сегодня вспомнила про неё, открыла, а она, как камень! Когда на рынке у узбеков покупала, точно помню, брала полкило, а сейчас и трёхсот граммов не будет - усохла, наверное...
Щукина как электрическим разрядом ударило: 'Усохла, эврика!' Он бросился в прихожую, вытащил из грудного кармана телефон и принялся искать в списке контактов милицейского следака, который вёл дело Безлюдского. На следующий день, с самого утра, Роман уже околачивался в кабинете у смежника и настаивал на том, чтобы тот провёл повторный осмотр изъятого героина. Как оказалось, наркотики с момента изъятия больше никто и не осматривал. Опасливо поглядывая на лицо чекиста, следователь поначалу недоумевал, к чему вся эта суета? В свете последних событий и, учитывая пристальное внимание к делу со стороны начальства, он вообще не хотел снова соваться к этим злосчастным вещдокам. Щукин не стал озвучивать свои предположения, заверив, что веские основания для осмотра имеются. Настроен опер был решительно и выглядел угрожающе, что окончательно развеяло сомнения у следователя. Постановление о проведении следственных действий, в скором времени, подготовили, опера из угро обеспечили понятых - двоих административно задержанных, которые болтались в отстойнике при дежурной части. Роману не терпелось проверить свои предположения, от чего он места себе не находил.
Следователь разложил на столе пять брикетов, перемотанных скотчем, зачитал постановление и подсунул его на подпись понятым. Вооружившись канцелярским резаком, вскрыл один из пакетов. Разведя края разреза, он представил на обозрение присутствующим лицам его содержимое. Первым к столу протиснулся Щукин. Предчувствия его не подвели. В пакете он обнаружил то, что никаким образом не походило на вещество, увиденное в день задержания Хека. Героин выглядел как абсорбент для кошачьих туалетов. Теперь это были какие-то желтоватые испущенные разнокалиберные гранулы. Словно кто-то набил пакет катышками из старой жёванной газеты - влага испарилась, оставив после себя комочки бесполезной информации с остатками размазанной типографской краски. В других пакетах была та же самая сухая труха с резким медицинским запахом.
- Это, что за херь? - недоумевающе спросил следователь.
- Цыганский привет с того света, - ответил Роман. - Вода сошла, говно осталось...