Постскриптум (который по понятной необходимости пришлось втиснуть в самое начало): все персонажи данного романа являются вымышленными, а сюжет 'высосанным из пальца'. Если у кого-то и найдутся сомнения в вымышленности персонажей, дабы польстить самым 'проницательным', просьба считать все сходства умышленно злонамеренными.
Недостроенные замки
из песка и облаков,
нерассказанные сказки
про счастливых дураков.
Борисова Маша
...Черт меня дернул набрать ее номер. Слабые потуги спрятаться от себя за чужими лицами и чужими словами. Под чужими простынями, в чужих постелях. На окраинах малознакомых городов... И так каждую пятницу... Который год подряд... Тоскливо...
Каждый пятничный вечер я сажусь перед телефоном и начинаю листать записную книжку, пока, наконец, с завидным постоянством не натыкаюсь на номера тех, кому звонить вроде бы не следовало. Как, например, сейчас. Никаких, по сути, отношений: нудное, ни ей, ни мне не нужное знакомство, которое поддерживаешь опять же из-за бессмысленности рвать то, чего никогда не было. Кастрированные отношения двух задроченных жизнью людей. Я слушал долгие гудки в трубке и думал о том, что сейчас буду рад общению даже с ней.
- Аллё-о! - фальшиво томный, разморенный алкоголем голос. Все, как обычно. Раз за разом.
- Привет... - я как всегда не представился. Неизменные осторожность и лицемерие. Пожалуй, лучшее, что во мне еще осталось.
- О-о, привет! Ты где?
- Дома... - я пытался не купиться на ее вызывающую радость, но отчего-то стало
приятно, что кому-то до меня еще есть дело. В конце концов, она никогда не умела радоваться без фальши, давно запутавшись в десятках своих ежедневных масок.
- Давай, приезжай...
- А не поздно? - по той же старой привычке, будь она неладна, я нарочно отдавал
инициативу в чужие руки.
Но она уже проглотила наживку:
- Что значит 'поздно'? Давай, приезжай... нормально...
- Сколько вас там? - я все еще тянул время, доигрывая роль. Вечный театр одного
актера. Без аудитории и оваций. На постоянно пустой сцене, без декораций и особого удовлетворения от игры. Неприятное, наверняка, зрелище и жутковатая привычка, от которых я, как ни странно, никогда не уставал.
- Да, неважно. Давай приезжай.
- Ладно, - я усмехнулся. - Сейчас подъеду...
...Огромные, темно-свинцовые тучи лениво ползли на фоне чернеющего неба. Воздух пах дождем, скошенной травой и отчего-то бензином.
Каждые пятницу и субботу... Да, что уж тут... Каждый вечер что-то надламывается внутри, толкает к телефону, выбрасывает на улицу, заставляет совершать поступки, за которые потом мучительно краснеешь в одиночестве.
Тоскливо... Куда я ехал и зачем? С тех пор, как она исчезла из моей жизни... Хотя, нет... верно, и не в ней была причина, а во мне самом, в моей напряженной гонке за самим собой. За собственной постоянно ускользающей тенью...
Полтора года, как мы виделись в последний раз. И образ ее, совсем уже смутный, давно исчез бы из памяти, если бы не оставшиеся фотографии, которые я никогда не рассматривал, месяцами забывая об их существовании, и несколько писем, к которым не прикасался уже года два...
Я летел куда-то на такси, проскакивая светофоры... к людям, от которых собирался уйти до рассвета, надеясь, что дождь накроет меня еще до приезда туда. Постоянная игра наперегонки с самим собой... 'Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город...' Исчезли висячие мосты, соединяющие мой, давно уже опустевший и заброшенный храм, с кем-либо еще... Но на этот раз тьма отставала: слишком уж незначителен был повод...
Пустые улицы проносились мимо. Размазанные по асфальту пятна мутного света, задыхающиеся от пыли угрюмые дома, унылые деревья, выступающие из темноты. И ожидание...
Или мне только показалось?.. Ожидание чего? Нет, наверняка показалось...
В голове играла уже набившая оскомину мелодия. Я цеплялся за нее, боясь, что она исчезнет, а с ней пропадет и точка опоры, желание, сломя голову, нестись в другой конец города, с надеждой отгородиться от себя несколькими стаканами водки, а если повезет, то втихую допить все, что у них еще могло остаться.
Я слушал сопение водителя и думал, что такими же ночами три года назад уходил из дома, от спящей уже жены, чтобы увидеться с ней. И потом еще долго не мог отпустить ее, забывая и о сне, и отсутствии возможных оправданий дома. Сколько же воды утекло с тех пор? Уже и оправдываться стало не перед кем, стерлись из памяти десятки лиц, а ее огромные глаза все так же тревожили каждый вечер, не давая спокойно уснуть... и я все так же пытался скрыться от них за искаженными судорогами лицами, запахами чужих волос и вкусом случайных тел. Все еще искал ненужных оправданий в ее глазах бардаку в своей жизни. И не находил... А может, и не искал вовсе?..
Что в ней было особенного, отличного ото всех, что были до и встретятся после? Улыбка на дне огромных серых глаз, полные губы, которые хотелось целовать бесконечно, запах тела без примеси искусственных заплат из духов и дорогих помад? Или менталитет человека, не ждущего подсознательно каждый день очередной гнусности исподтишка?
Даже Роман, редко отвлекавшийся от своих снов и безумных проектов, заполнивших его мастерскую, ни разу, наверно, не увидевший в ней просто женщины, говорил, как всегда высокопарно, что она, как ангел - такая же чистая и красивая. Я смеялся над ним, издевательски спрашивал, где он видел ангелов, чтобы сравнить с ней, но в душе был рад, что он сумел выразить то, чего я бы никогда не произнес вслух. Он смеялся со мной, говорил, что ангелов видел во снах и что уж кому, но только не мне судить о том, о чем я не имею ни малейшего представления...
Но здесь он ошибался, хотя я никогда и не разубеждал его. Уже тогда я знал, чем владею и уже тогда, до немой тоски в сердце, ждал ее отъезда и боялся потерять ее...
...Такси остановилось у подъезда. Я долго и суетливо рылся в карманах, считал деньги. Водитель равнодушно наблюдал за мной в зеркальце, раздражая безотрывной навязчивостью. Со злости я высыпал ему пригоршню мелочи. Он также равнодушно, с презрительной ухмылкой пересчитал деньги, всем видом показывая, что большего от меня и не ждал.
Опять очередной мудак смеялся последним. И опять надо мной. Пора бы уже привыкнуть, но я мучительно переживал всякий раз, когда это случалось...
Из-за таксиста пришлось пять с лишним минут простоять в подъезде, у мутного окна, собираясь с мыслями и выправляя в слабом отражении жалкую улыбку, застывшую на хмурой физиономии. Улыбка, как назло, становилась все более жалкой, так, что, обматерив еще раз таксиста, я отвернулся и пошел вверх по лестнице, все еще под впечатлением неприятного взгляда, полного упрека и обманутых надежд. Странно, что такому лицу еще где-то радовались и куда-то приглашали. Каждый новый день я испытывал недоумение по этому поводу...
Дверь открыла она сама.
- При-и-вет, заходи, - все тот же наигранно-радостный тон. Как ни странно, настроение
переменилось к лучшему, и я, как обычно, глупо заулыбался, принимая ее радость за чистую монету. Никогда бы не поверил, что так быстро куплюсь. Никогда не верил и постоянно покупался...
- Ну, что нового?
- Да, вот... приехал... - я смотрел на нее с фальшивым раскаянием за вроде бы нелепый
поступок.
- Проходи, проходи, - она насильно тащила меня в квартиру с площадки, где к
соседнему глазку уже наверняка прилип старая сука, Николай Петрович, отставник бог знает каких казенных войск и какого звания. Хотя, судя по речи и поведению, долго гадать не приходилось. Как-то раз я чуть было молча и деловито не спустил его с лестницы. С тех пор при мне он больше не выползал из своей берлоги. Помнил, как видно, свою молодость и здоровенных псов, надроченных на людей, молча рвавших глотки. Помнил и боялся. Такое не забывается.
Я несильно стукнул по двери кулаком. Где-то в глубине квартиры что-то глухо упало, и опять наступила тишина.
- Пошли, не трогай его...- я встряхнулся и удивленно посмотрел на нее. Господи, я
давно уже потерялся в этом зазеркалье, какой-то пародии на мир снаружи.
Зачем я приезжал сюда? Что меня связывало с ней? Я не знал. И сколько ни задумывался, ответа так и не смог найти. То, что она тоже знала ее? Вряд ли это могло быть причиной. Из-за этого я бы не поехал. Слишком далеко и тоскливо. Возможно, из-за того, что в ней были мои собственные черты и иногда, в совсем плохом настроении интересно было посмотреть на себя со стороны - уставшего и, вконец, заёбаного самим собой...
Она таки втащила меня внутрь, и я сразу различил запах, теперь наверняка уже остатков ужина и слабый привкус алкоголя на языке. Вот уж в чем бы я никогда не обманулся. Обидно было бы найти здесь только пустые бутылки, а с ними ощущение ущербности на весь оставшийся вечер.
- Разувайся, раздевайся...
- Раздеваться-то зачем?
- Ну, разувайся и давай в комнату...
Ей-богу, первое, что я заметил на столе, была запечатанная бутылка 'Гиннесса', принесенная сюда каким-то наивным дилетантом. Потом, словно из тумана, выплыли две бутылки водки, рюмки, бокалы. Невесть откуда взявшаяся кофейная чашка, сиротливо жалась к краю стола. Что-то еще... и еще... Впрочем, остальное было уже не важно. Все словно бы стало на свои места и уравновесило мои страхи и обиды. С дрожью в теле комната наполнялась объемом и красками...
- Это Оля, это Наташа... Остальные разошлись уже.
- Игорь. - я смущенно улыбнулся, пытаясь унять радостную дрожь в теле: необъятное поле битвы расстилалось передо мной, уставленное заклятыми друзьями.
Девицы радостно и осоловело заулыбались, пьяно и опасно кренясь на стульях.
- Привет, - та, что была ближе, полностью повернулась ко мне с вызовом бляди, которую можно хотеть, но руками не трогать.
- Привет, - я улыбнулся ей радостнее, чем следовало. Но она, казалось, уже не
различала подобных тонкостей, поглощенная тем, как живописнее предстать в чужих глазах.
- Привет, - я перевел взгляд на вторую.
Она посмотрела мимо меня и ужасно медленно захлопала ресницами.
- Садись, садись, - сзади подъехал стул, и я с облегчением упал на него. Тот жалобно
заскрипел, но устоял.
- Что празднуете? - я все еще делал вид, что заинтересован их праздником.
- А ты что, не знал?! У Юльки сегодня день рождения, - та, что начала разговор первой и была вроде бы Олей, в пьяном недоверии вскинулась на меня. Вторая также повернула голову и старательно выразила ресницами изумление.
Я вдохнул поглубже и изо всех сил попытался изобразить на лице душевную муку.
- А я не знал... и без подарка, - получилось вроде бы натурально.
- Да ладно вам, - Юля махнула на них рукой. В горле у нее что-то хрипло заурчало,
обозначая снисходительный смех.
- Давай штрафную, - вроде бы Оля, хитро щурясь, потянулась к бутылке. Я, открыв рот, смотрел, как в стакан мой потекли химикаты со всей страны. Жидкое золото вечно бедной и горячо нелюбимой державы. Боль моя и мука, фальшивое раскаяние и фальшивое прощение. И утешение на весь сегодняшний вечер.
- Давай! - все трое уставились на меня, ожидая представления. Ну, что ж, в конце
концов, за этим я сюда и ехал.
Я поднял стакан, посмотрел на Юлию через пелену близкого уже забытья, улыбнулся ей и разом опрокинул в себя все содержимое стакана.
Водка оказалась теплой и вонючей. Я пропихивал ее внутрь, упрашивая организм быть послушным и хоть раз в жизни не подвести меня. Каждый глоток давался с трудом. С последним все чуть было не пошло обратно. Я вдохнул полные легкие воздуха, схватил со стола бокал с компотом и судорожно стал заглатывать ошметки клубники, слизывая заодно со стекла остатки чьей-то помады.
Победили, как всегда, законы диалектики и математики. Количество придавило качество и два минуса, побалансировав к моему ужасу мгновение на поверхности, с шумом обрушились в желудок. В голове радостно зашумело. Сквозь слезы на глазах я различил возбужденные физиономии и блаженно заулыбался.
Ядовитые пары все еще мутили меня, к горлу подступала тошнота, но верхняя губа уже начала благодатно неметь, отмечая наступление очередного забытья.
- Еще будешь? - вопрос был излишним. Вроде бы Ольга уже хищно занесла бутылку
над моим стаканом.
Я отрицательно замахал руками, прося передышки.
- Оль, дай человеку поесть немного, - Юля подвинула мне пустую тарелку и обвела
рукой весь стол, предлагая не стесняться.
- Ладно, пусть человек поест, - равнодушно согласилась Ольга.
Что ж, по крайней мере, стало ясно, кто есть кто.
- Вообще-то день рождения у меня еще неделю назад был, а собрались только
сегодня... - я старательно жевал, прислушиваясь к своему желудку. Тошнота опять подступила к горлу, грозя перейти в наступление. 'Интересно, как бы они запели, если бы я облевал весь стол?'
Но им, похоже, было уже все равно. Все силы Ольги, вся ее блядская натура были направлены на то, чтобы доказать мне свою уникальность. Она как-то незаметно оказалась рядом и совсем уже безобразно маячила перед глазами. Стакан стоял полный. Даже ряби не было на гладкой поверхности моего проклятия. Такого же мутного и обманчивого, как последние месяцы моей жизни. И когда она только успела?..
Юля куда-то исчезла. Ресницы Натальи, как испорченный механизм поднимались и опадали все медленнее.
Я вдруг подумал, о том, где проснусь завтра утром. Здесь? Дома? Или еще где-то? Лучше бы, конечно, дома. Солнце в запыленное окно, ветви берез, прикрывающие облезлую стену соседнего дома, прохладные простыни и ощущение целого дня впереди, который тоже, наверняка, пойдет под откос.
Даже после дикого запоя, в ужасном похмелье привычный бардак собственной комнаты успокаивающе действовал на нервы. Самым отвратительным в чужих квартирах по утрам были опухшие лица хозяев, как наглядное доказательство до чего низко ты сам пал вчера, а, кроме того, необходимость улыбаться через силу и желать доброго утра, когда хотелось от души послать всех куда подальше. Хуже этого могло быть только незнакомое лицо на соседней подушке, инстинктивное желание отползти подальше к краю кровати и отчаянная попытка вспомнить в деталях, что же случилось прошлой ночью.
Похоже, и этой ночью отправиться домой мне была уже не судьба. Ольга становилась настолько настырной, что приходилось наполнять стаканы безостановочно, чтобы хоть как-то отвлечь ее от ее не таких уж беспочвенных проектов. Наталья спала. Почти в классической позе - уткнувшись носом в залитую вином скатерть всего в нескольких сантиметрах от тарелки с остатками ужина.
- А где Юля? - я осторожно выбирал слова, боясь запутаться в звуках.
- Да... там, - Ольга махнула рукой, очевидно имея в виду другую комнату, повернулась, посмотрела на стену, куда указала и зачем-то добавила: - Хер ее знает.
- Я... сейчас, - я попытался встать. Она сразу вцепилась в меня, но на мое гордо-
обиженное 'в туалет' отпустила и даже поддержала под локоть, сука.
Ноги были как ватные и слушались с трудом. Я доплелся до туалета, потом долго балансировал, принимая устойчивое положение, а когда опять вывалился в коридор, появилось вдруг непреодолимое желание плюнуть на все и бежать отсюда ко всем чертям. Бежать и не оглядываться. Но, минуя слабые угрызения совести, я собрал остатки воли и вместо прихожей завернул в комнату...
Ольга с пьяной сосредоточенностью сравнивала уровни водки в двух стаканах и, не заметив меня, видимо успокоенная, придвинула себе тот, в котором было меньше. На лице ее застыло блаженное выражение удовлетворения. Наталья повернула голову ко мне, хлопнула пару раз вхолостую ресницами и, наконец, узнав, радостно воскликнула:
- Дима!..
- Игорь, - я механически поправил ее, ничуть не обидевшись. Что уж тут - не первый
раз меня принимали за кого-то другого.
- Где?
- Что - 'где'?
- Игорь...
- А-а... Игорь?.. пришел недавно.
- Куда? - она сосредоточенно смотрела на меня, не вникая в смысл слов.
- Как куда? Туда, конечно... - я еще пытался быть остроумным. По-своему, естественно. Насколько хватало сил.
- А-а... - она перевела взгляд на Ольгу, задыхающуюся от смеха, но переспрашивать,
видимо, постеснялась. Но, в конце концов, все-таки не выдержала и решила пойти другим путем:
- А давно?
- Что давно?
- Игорь пришел...
- Да, больше часа уже...
Она замолчала, уставившись на пустой стакан, но опять не выдержала и обратилась уже к Ольге:
- А где он?
Та захохотала и ткнула пальцем в мою сторону. Наталья повернулась ко мне, пристально оглядела с головы до ног, потом посмотрела прямо в глаза и, не найдя ничего более оригинального, презрительно выдохнула:
- Дураки...
...В этот момент гром разорвал тишину почти над самой головой, открытые окна вздыбились занавесками, прорвались, наконец, все хляби небесные, и небо обрушилось на землю.
Я машинально втянул голову в плечи. Сплошной гул снаружи ворвался в комнату и затопил легкие долгожданной свежестью. Ольга прекратила смеяться и, приоткрыв рот, в немом испуге смотрела на живую темноту за окном. Наталья восторженно слушала шум дождя и победно переводила взгляд с меня на Ольгу.
Я приподнялся со стула и подошел к окну. Подоконник был влажный, вода серой стеной стояла перед глазами, где-то далеко внизу потоками ударяясь о землю.
Я высунул голову наружу. Отвесная стена ударила в затылок, потекла под рубашку и смыла весь хмель.
Я набрал несколько полных пригоршней воды и выпил ее жадными глотками, а, напившись, вытянул руки, смотря на огромные, прозрачно-желтые капли, быстро стекающие по пальцам.
...Однажды мы сидели с ней под похожим ливнем, под козырьком стадиона, слушали шум воды и строили планы на будущее. Хотя, нет... Это было уже позже. А сначала была просто она. И я, в который раз уже понял, что это и есть она - та самая, которую я так долго искал. Очередное откровение сквозь дебри пустых бутылок и туманы пивных паров. Как всегда плохо понятое и принятое за привычную игру извращенного воображения. А она отчего-то улыбнулась. Нет, не мне, конечно. Но именно тогда я и понял, что это надолго. Банально? Куда же больше. Судьба, идущая навстречу с бутылкой пива в руке. Между столиков захудалого кафе. Судьба, которая таки обошла меня стороной в тот раз, но за которой уже увязался я сам... Да, пожалуй, все так и было...
Через четыре месяца она уехала. Уехала в первый раз. Со слезами, которых у нее не видел никто после смерти матери, и обещанием вернуться. А через полтора года она уехала во второй раз. Уже без обещаний и слез. Навсегда...
- Пошли, совсем промокнешь, - сзади кто-то тянул за рукав. Только теперь я понял, что
все это время стоял с глупой, застывшей на лице улыбкой.
Пьяные глаза Ольги покачивались у меня перед носом, как забытый кем-то маятник. Боясь потерять темп, я в механической радости растянул губы и грустно посмотрел на нее. Сплошные контрасты и маски. Успевай только привыкать.
- Пошли, конечно.
Стакан опять стоял полный. Я вопросительно посмотрел на нее.
- Это тебе. Мы только что выпили.
- Ну, ну, - я снисходительно покачал головой и одним движением опрокинул
содержимое себе в рот. Позывы тошноты прошли, только где-то глубоко внутри штормило неспокойное, ядовитое озеро, размывая в слепой ярости островки салата и памяти... Водка нестерпимо долго ползла к желудку, и я, прислушиваясь к тому, что происходило внутри, подумал, что назло ему, назло двум парам блядских глаз напротив, назло памяти и, главное, назло самому себе, выдую еще и бутылку пива. Просто назло. Благородные душевные порывы, переродившиеся в жалкий фарс. Я вспомнил 'Двадцатый век' Бертолуччи и грустно улыбнулся. А затем представил ощущение дерьма во рту с утра. Если вообще проснусь. В смысле - следующим утром. Но ночь надо еще пережить, а пиво было уже здесь, обещая забвение и мнимую силу духа.
Ольга зависла над стаканом, но я отрицательно покачал головой.
- Все. Перерыв на полчаса. - Не обращая внимания на ее обиженное лицо, я взял со
стола бутылку и сел в кресло. Дождался, пока они отвернулись, поискал глазами хоть какое-то подобие открывалки и, не найдя ничего подходящего, сорвал крышку о полированную ручку кресла.
Пиво оказалось теплым и прокисшим. Я хотел было поставить бутылку в холодильник, но испугался, что потом ее уже не увижу и решил допить до дна. Так и сидел - мокрый от пота и дождя, и хлебал это пойло.
...Она всегда всплывала в памяти в самые неподходящие моменты. Человек, с кем не было связано ни одного плохого и даже нейтрального воспоминания. Может оттого я и не мог забыть о ней. И помнил ее только улыбавшейся и счастливой. И каждый раз лицо ее напоминало мне о собственном ничтожестве и заставляло задавать старые, избитые вопросы, на которые, как всегда, не находилось ответа. Кто я такой? И во что я превратился? Мне уже двадцать шесть. Чего я достиг? Даже не обязательно достиг. Хотя бы что я пытался сделать? Вдумываюсь, напрягаю память, и, оказывается, нечего вспомнить, кроме пустых, шумных амбиций... Даже молчание мое отдает фальшью, поскольку и за ним не стоит почти ничего. Не существую ли я сам только в своем воображении? Мнимая глубина, еще более призрачные перспективы. Даже мой хмурый взгляд на мир вокруг стал нормой. Цепляюсь за женщин, боюсь выпустить их из рук, не умею просто попрощаться раз и навсегда. Цепляюсь в неумелой попытке удержать сразу всех. И удивляюсь своей способности еще чему-то удивляться...
А она... Она всегда была загадкой. Хотя, возможно, я сам придумал ей эту роль. Наверно, оттого, что в глубине души никогда не верил, что у нас есть будущее.
Она так и осталась мечтой. И даже ее физическая оболочка, тепло тела и мягкость губ не рассеивали ощущения ее эфемерности.
Я вдруг вспомнил, как однажды в яркое солнечное утро выполз на балкон. Голова гудела с похмелья, желудок схватывало спазмами, во всем теле стояла непривычная и такая привычная уже слабость. Я перегнулся через перила и, морщась от яркого света, посмотрел вниз. Где-то далеко подо мной молодая мать гуляла с крошечным совсем еще ребенком. Та едва еще научилась ходить, но настырно пыталась одолеть несколько ступенек лестницы, на четвереньках карабкаясь вверх. Потом, видно, передумала, остановилась где-то на середине, встала, покачиваясь, на ножки и пошла по ступеньке вдоль, а мать шла рядом, готовая в любую секунду подхватить ее, если та оступится. Помнится, тогда я подумал, что мать та уж верно моложе меня, а мне так и не довелось вот в такое же солнечное утро выйти с ребенком из дома и, не спеша никуда, просто гулять, думая единственно о том, как бы малыш не упал. И не важно, было бы ли это здесь или где-то в Лондоне. Просто не сложилось. И вина в этом была только моя...
А тогда, больше трех лет назад я также обращался с ней, каждую минуту ожидая звонка, готовый бежать по ее просьбе куда угодно, едва услышав ее голос...
- ...налей мне чуть-чуть, - вот так все и заканчивается. Опять меня застали врасплох.
Пришлось отлить добрую половину пива. Интересно, что в ее представлении это 'чуть-чуть' и где границы ее возможностей? Я хотел было дать волю своей раздражительности, но в эту минуту в комнату, держась за стены, вползла Юлия. Бледно-зеленого цвета, с совершенно мутными глазами. А, может, и сонными - при таком разгоне уже не разглядишь. Потускневшее знамя аллаха не первой свежести. Приползла и рухнула на стул.
Я посмотрел на нее внимательно и отвернулся. Что-то жалкое было во всем этом вечере, неудачной пародии на шумную и веселую вечеринку. Как всегда спонтанное появилось желание незаметно ускользнуть отсюда. Я оглядел комнату, все еще не опустевший стол и понял, что не смогу. Была еще водка, были женщины, с их однообразным желанием нравиться, с пьяными глазами, обещающими много нового и непознанного. Оставалась еще моя слабость и неуправляемое упрямство довести все до конца, будь то плохое или хорошее. И хотя хорошего не было уже давно, я всякий раз надеялся, что каждое новое сегодня несет в себе тайну и обещание лучшего. Была еще она и, на фоне этого бардака, до убийственной боли в сердце, еще ярче вырисовывались ее черты и то время, в котором мы навсегда остались вместе.
Я выкручивался, обманывал себя и память, наперед зная, что все равно останусь здесь, а утром буду презирать себя и клясться, что такого больше не повторится...
Но пока на меня не обращали внимания, я чувствовал, что за эту ночь смогу прожить две жизни сразу - ту, прошлую, пугавшую своей необратимостью и эту, полную забытья и обманчивого удовольствия...
...Тот первый раз в кафе, хотя и был первым, но, наверняка, не был решающим. Сейчас я думаю, что обязательно забыл бы ее, если бы не цепь случайностей и не один человек из той компании, куда она шла тогда, обходя острые углы и похабные ухмылки на двусмысленных физиономиях. На образ ее без сомнения наложились десятки последующих встреч, а затем еще и писем и выстроили в памяти то, от чего я до сих пор не мог избавиться, втайне желая и боясь этого.
Со временем наши встречи и письма смешались во что-то невообразимое, полностью упразднив хронологию, спутав даты и события. Я отчетливо вспоминал ее рассказы о Британии, накладывая их на привычные глазу картины, или вписывал ее лицо в американские бары, где так и не дождался ее приезда...
Вспоминая ее, я вдруг почувствовал, что основательно пьян и что меня, не первый уже, похоже, раз зазывали за стол. К Юлии постепенно возвращался нормальный цвет лица, Наташа опять медленно хлопала ресницами, а Ольга в очередном, бессмысленном выбросе энергии суетилась за столом, расчищая пространство и разливая по пустым стаканам настоящий ирландский виски. Что ж, к памяти всегда можно было вернуться, а виски я не пробовал даже в лучшие свои времена.
Юлия с трудом ворочала языком, пытаясь объяснить происхождение бутылки:
- Привезла из Ирландии... - Она замолчала на секунду, с тоской смотря на суету Ольги.
- Думала оставить на что-то серьезное... Вот и пьем.
На глазах ее показались слезы. То ли из-за нахлынувших воспоминаний, то ли от обиды, что последней памятью приходилось делиться с такими мудаками.
Неожиданно погас свет. На секунду все умолкли, но через мгновение раздался загробный голос Юлии: 'Опять пробки выбило'. Она медленно поднялась и неуверенно побрела в коридор. В комнате опять повисла тишина, лишь за окном монотонно шумел уже утихающий дождь. Свет фонарей причудливо преломлялся о потоки воды и ветер, бледные блики опасливо ползали по стенам и потолку. Книжные полки всегда приобретали для меня какой-то иной, глубинный смысл ночью и сейчас ровные ряды книг уравновешивали хриплое сопенье двух беспокойных сомнамбул за столом.
Ольга повернулась в мою сторону, ожидая, что я первым нарушу молчание, но я перевел взгляд на мерный шум дождя, продолжая молча и недвижно сидеть в темном углу.
И здесь опять вспомнил тот первый вечер...
Продолжение - https://www.ozon.ru/seller/izdatelstvo-periskop-volga-19511/products/?from_global=true&miniapp=seller_19511&text=%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BC%D0%B5%D1%87%D0%B8%D1%82%D0%BE%D0%B2