Аннотация: Однажды Коломон Зупан отправился в дом Эрике Фельдта. Зачем? Чтобы заказать ему механическую куклу, как две капли воды похожую на человека...
Механическая кукла
Одним прекрасным днем Коломон Зупан в сопровождении пары своих телохранителей направился в дом Эрике Фельдта, что на Ильинке. Черная ауди Зупана только остановилась возле дома, а Фельдт уже встречал гостя с распростертыми объятиями и провожал на третий, несуществующий этаж. Первый занимала аптека, второй - офисы, а на последнем, который был разрушен еще во время последней войны точным попаданием немецкой бомбы, находилась квартира и лаборатория Фельдта.
Выкушав чашечку крепкого, приправленного корицей и перцем, горячего, как смертный грех похоти, кофе, Коломон Зупан приступил к изложению деталей своего заказа. Ему нужно было, чтобы Эрике Фельдт, известный оружейный мастер, изготовил ему механическую куклу, которая бы лицом и телом точно напоминала Марицу, жену барона Аурелия Роза, пропавшую в день своего семнадцатилетия. Кукла должна была двигаться, говорить, вести себя точно так, как Марица, - и при этом быть начиненной тремя сотнями маленьких стальных шариков, которые в любой момент, как только кто-то поцелует куклу в губы, должны были вырваться наружу, убивая всех, кто будет находиться в радиусе двух десятков шагов. Выслушав заказ, Эрике Фельдт покачал головой - он был осведомлен о вражде Зупана и барона Роза и, так как частенько играл в шахматы с последним, теперь жалел о том, что вскоре потеряет интересного партнера и собеседника. Впрочем, Зупан рассчитал все точно - зная страсть инженера к работе и его общую бесовскую беспринципность, он был уверен, что тот не откажется.
Фельдт открыл серебряную табакерку - еще с восемнадцатого века, в которой душистый табачок был смешан с модой нового времени, белым порошком, предложил гостю - угощайся! Но тот отказался. Коломон Зупан отдавал предпочтение только сигарам Cohiba, которые контрабандой доставляли ему собственные поставщики Фиделя.
- Я возьмусь за заказ, - ответил инженер, подумавши, - но стоить это будет дорого.
Зупан удовлетворенно кивнул. Все, что было дешево, казалось ему ненастоящим.
- Тебе надо будет принести мне ее глаза, ты ведь, конечно, знаешь, что они у утопленников. И еще - кристалл безоар. Потом купишь сурьму, ртуть и мандрагору, замешанные на слюне молодого василиска - их продает Никола Козимов, пришлешь ко мне человека, я дам адрес. Пружины, сталь, фарфор я куплю сам.
Коломон Зупан поблагодарил Фельдта, остановился возле массивного дубового стола, чтобы выписать чек на предварительные расходы.
- И еще, уважаемый Фельдт, - добавил он перед уходом. - Я оставляю тебе конверт с подробным заданием, постарайся его не потерять. Надеюсь на тебя, уважаемый.
Просить ученого сохранить тайну он не стал - всем было известно, что Эрике Фельдт забывает каждый прошедший день и каждое утро начинает свою жизнь заново.
*
Эрике Фельдт был чертом, разумеется, не стопроцентным, а полукровкой. Его отец, блудный нечистый, приехал на Русь в семнадцатом веке, забравшись в ржавое ведро, висящее на походной телеге. Выкарабкавшись из этого убежища, он оправил рыжие немецкие усы, крякнул и ущипнул за задницу толстомясую солдатскую девку. Ровно через три дня девка родила младенца, размером с грецкий орех и, напугавшись, выбросила его в реку. Тот сперва заорал, но потом быстренько схватился за плывущую щепку, выбрался на берег, отряхнулся, чихнул. И стал стремительно расти - так, что через четверть часа был уже чуть ниже роста среднего человека.
После этого он долго шатался по городам и весям, учился строить крепости и проектировать мортиры и пищали. При Петре был в фаворе, но быстро попал в опалу, не без меншикова влияния - черт все-таки! Западным ветром его занесло в Нижний Новгород, город уездный и купеческий, где он сразу пришелся по душе губернатору. Тот не преминул женить немца на пышнотелой дочке купца третьей гильдии. И тут свалилось на голову Фельдта, к тому времени изрядно полысевшую - все-таки третий век в варварской стране мыкался! - проклятье: каждый вечер он забывал что-то важное, каждое утро начинал жизнь заново. Сначала он позабыл прийти на губернаторский обед, потом - забрать заказ у аптекаря Эвениуса, затем добавить селитры в зелено зелье. Наконец, настал день, когда проснувшись рядом со своей молоденькой купчихой, он не смог вспомнить ее лица и в ужасе сбежал из дома.
Теперь он был снова свободен, как лист, подхваченный ветром. Его видели одновременно на Покровке и Рождественке, возле Кремля и даже в Кунавинской слободе, где он опустошал запасы трактирщиков. Пьяный, оборванный, Эрике Фельдт, кажется, впервые в жизни был абсолютно счастлив - ведь он не мог вспомнить, что делал вчера.
Впрочем, вскоре он остепенился и успокоился, прикупил неизвестно на какие деньги несколько доходных домов в центре, занялся исследованиями. Его знали как непревзойденного мастера-оружейника. Изящные безделушки его работы так же легко выполняли свою прямую функцию - они убивали. Все, что калечило, насиловало, крушило, вызывало у него какой-то болезненный интерес. Непонятно как предугадав немецкое вторжение, он вместе с конструктором работал над чертежами "катюши", а в войну клепал на заводе "тридцатьчетверки". С опальным академиком Сахаровым Фельдт обсуждал случаи массового террора и опасную силу молекул водорода. В последнюю полсотню лет он перешел на частные заказы, работая над каким-то масштабным проектом, реализацию которого человечество вряд ли переживет.
Но нижегородцы знали Фельдта и как последнего интеллектуала эпохи. В своем сером костюме, с моноклем в одном, человеческом глазу и махровой гвоздикой в петлице он частенько посещал театральные премьеры и даже генеральные репетиции. Когда из пустой темной ложи доносятся вдруг хлопки невпопад - это он, Эрике Фельдт. Записные театралы помнят, как он выскочил из рояля прямо на премьере драмы Островского и трижды прокукарекал петухом, исполнив свою роль - роль черта, чем очень напугал Настась Филипповну, престарелое привидение билетерши.
*
Рядом с сауной "Элат" на окраине города на крутом склоне окского берега в большом деревянном доме располагался кабак, который часто и с удовольствием посещала всяческая нечисть. Держал его Егорий Демьяныч, попросту Демыч, старик неопределенного возраста и весьма разностороннего рода занятий. Бывали здесь солы и серые, ближе к ночи появлялась парочка другая диких, которые приходили за крепким - аж дух перехватывает! -демычевым самогоном, а в особо ненастные ночи заявлялись даже утопленники снизу, с самой Малиновой гряды. Правда, последних хозяин не жаловал - за то, что оставляли после себя мокрые следы, платили поддельным золотом и норовили прихватить закемарившего гостя за горлышко.
В кабаке, который с мрачной иронией назывался "Эдем", сиживали и такие известные в узких кругах - кому надо, тот знает, - персоны, как Коломон Зупан, барон Аурелий Роз, Великий инквизитор и Эрике Фельдт. А уж о цыганах и прочей шушере говорить не приходилось - они толклись у Демыча сотнями, играя в карты и кости, продавая и скупая краденное, приторговывая белым порошком. Среди них не было ни одного, кто бы не знал Матко - шулера и пропойцу по прозвищу Три заплатки (справедливости ради надо сказать, что было их куда больше, а уж прорех - и вовсе не сосчитать). Матко был вхож везде - крутился на ипподроме возле коней барона Роза, так как был человеком знающим и умел определить болезни лошади по ее зубам и крупу, вертелся возле особняка Коломона Зупана, исполняя его мелкие поручения, видели его даже в центре города, близ собора Архангела, куда ни одна нечисть в здравом уме не попрется. Но Матко не был нечистью, зато ума у него было в достатке, а совести маловато, что делало его самым удобным человеком для темных махинаций. Говаривали даже, будто раз он решился сунуться к серым и даже предлагал свои услуги - но Великий инквизитор усмехнулся, велел всыпать ему десять плетей и выкинуть на улицу. С тех пор Матко относился к серым настороженно и куда не просят не лез.
Кабы сложить все его долги, так носить бы ему шелка и есть на золоте. Матко был нищ и гол, что не мешало ему вести жизнь веселую и гулящую. Была у него когда-то жена и даже ребятишки, но кто-то поджег их дом, когда они посапывали в своих постелях. Сделали это ифриты-телохранители Коломона Зупана или цыганская банда барона Роза, неизвестно, но Матко лютой ненавистью ненавидел их обоих, что не препятствовало сомнительным делам, проворачиваемых с обоюдной выгодой. Цыган мечтал отомстить, но ждал подходящего момента.
Такого вот субъекта подхватили под мышки ифриты сразу, как только он переступил порог "Эдема", и потащили к своему хозяину. Матко был настолько пьян, что и не подумал сопротивляться - да он и знал, что пытаться вырваться от этих красноглазых, с обожженными лицами ребят бесполезно. Они пронесли его через весь кабак и кинули под ноги Зупану. Тот сидел на персидском ковре, заложив ногу за ногу, курил сигару Cohiba и играл с Егорием Демьянычем в кости. Коломон Зупан уважал эту забаву более, чем шахматы, потому что в них действовала логика, а здесь оставалось место для счастливого случая. Будучи человеком мудрым, он не мог не учитывать случай, что и позволило ему достичь своего высокого положения.
- Ага, - сказал Зупан, отхлебнув глоток кофе, который один из ифритов жарил тут же, в серебряной турке, прямо на своей ладони. - Матко Три заплатки.
- Ага, - отозвался Матко, шмыгнув кровавой соплей в носу, который разбили ифриты.
- Сколько ты мне должен, Три заплатки? Если посчитать, хватит на мост от земли до неба?
- Еще как хватит! С золотыми перилами и хрустальными колоннами на каждой площадке.
- А может, взыскать с тебя, Матко, все долги разом? - прищурился Коломон Зупан и почесал густую, как у царя Соломона, коричневую бороду. Ифриты плотоядно облизнулись и подались вперед, опаляя щеки цыгана своим горячим дыханием. Матко бухнулся на колени перед Зупаном.
- Не губи, благодетель! Все, что хочешь, для тебя сделаю, солнце с неба достану и за пазухой тебе принесу! - В порыве пьяного раскаянья он бросился целовать ковер, на котором сидел Зупан. Тот сделал знак, и ифриты опять подхватили цыгана под мышки.
- Вот что, Матко. Есть у меня для тебя работа. Сделаешь - прощу четверть долга.
- Половину, - быстро вставил цыган.
- Хорошо, половину, - продолжал Зупан. - Ты, конечно, знаешь, что произошло с женой Аурелия Роза.
- Пропала, едва ей семнадцать исполнилось, - сказал Матко, не вполне понимая, в чем дело.
- Верно, пропала. И до сих пор не нашлась. А ее глазами играют утопленники на окском берегу. Вот они-то мне и нужны. Принесешь мне их, Матко, - прощу половину долга да сверх того одарю богато. Не принесешь - ифриты нарежут плетей из твоей шкуры.
- Аааа.... Благодетель, родненький! - завизжал Матко, но ифриты уже держали его крепко. Опять протащили через весь зал, вышли на крыльцо, как следует размахнулись и запустили цыгана в ближайший космос. Летел Матко недолго, зато приземлился аккурат об демычев столетний дуб, да так, что искры из глаз посыпались. Вытирая слезы и ощупывая шишку, цыган стал вслух оплакивать свою пропащую жизнь.
- Бедный я, несчастный, пропала моя головушка, не выпустят меня мертвяки, нарежут плетей из моей шкуры ифриты! - Рыдал он так громко, что разбудил Алену, полудикую утопленницу, которая жила на ветвях столетнего дуба, прикованная к нему цепью. Демыч демонстрировал ее гостям, как редкую диковинку.
- Ашшш... Машшко.. - прошипела Алена. Распухший посиневший язык еле помещался во рту и мешал ей правильно выговаривать слова. - Шшшто шумишшш?
Матко шумно высморкался в засаленный носовой платок.
- Коломон Зупан хочет, чтобы я спустился к утопленникам и принес ему глаза Марицы, жены барона Роза. А от утопленников, сама знаешь, еще никто не возвращался.
Алена слезла с дерева, гремя цепью, села рядом с цыганом, положила ему на плечо ледяную тяжелую от воды руку, но тот ее сбросил - без вольностей, мол, знаем вашу привычку ломать гостям шеи.
- А ты ш ними шыграй, - предложила утопленница сиплым басом. - Они картишшшки любят. На душу играй швою.
Матко только рукой махнул - ээээ, бесполезно, - но потом вспомнил, как в свое время Коломон Зупан выиграл у утопленников в кости часть восточного берега Оки.
- И ишшшо што тебе знать надо, - продолжала Алена, прижимаясь к нему и начиная шептать на ухо. Цыган уже не отталкивал ее, наоборот, расцеловал в обе щеки, когда она закончила.
*
Что случилось с женой барона Аурелия Роза до сих пор неизвестно никому, кроме нее самой. Лет пять тому назад влюбился он в хорошенькую цыганскую девочку, под шумок как-то быстро избавился от ее родных и троих братьев и перевез к себе в особняк. Жил он тогда в деревне возле Кстова, в Нижний не совался, а тихо-мирно торговал крадеными конями, автомобилями и белым порошком. Кстово городок нефтяной, так что на жизнь ему хватало.
Красивая девочка Марица опечалилась, но ей ничего не оставалось делать, кроме как стать женой барона Роза. В день, когда ей исполнилось семнадцать лет, они чин-чином взяли свои паспорта и отправились в единственный загс во всем городе Кстово. За дверями загса их ждала толпа цыган с гитарами, балалайками, музыкальными центрами и говорящим медведем. Барон Роз был смугл, кудряв, облачен в парадный черный костюм, а во рту его блестели три золотых зуба - словом, красавец мужчина. Он взял под руку свою невесту, и они вошли в зал под звуки балалайки и марша Мендельсона. Цыгане смеялись, курили, натирали десны белым порошком, а медведь играл на скрипке.
Загсовая тетенька криво улыбнулась - она не любила цыган, - и начала говорить о семье и гражданском долге. И только жених собрался надеть на тоненький пальчик невесты кольцо, как откуда ни возьмись вылез длинный товарищ со старинным фотоаппаратом наперевес, наладил штатив, подкрутил объектив и заявил, что сейчас вылетит птичка. Все присутствующие натужно улыбнулись, и птичка вылетела. Вернее, целая стая огромных черных грачей, которые набросились на людей и принялись долбить их гигантскими клювами. Барон Роз услышал громкий крик своей новоиспеченной жены, повернулся к ней - и увидел, что от Марицы осталось только белое платье и туфельки на шпильках.
Тетенька из загса получила свои три пули сразу же, как только волшебные черные птицы растворились в воздухе. Очередь была за фотографом, но он под шумок тоже исчез, да так хорошо спрятался, что вся ватага молодцов барона не могла найти его вот уже шестой год. Марица тоже пропала навсегда. Правда, некоторые посетители кабака "Эдем" утверждают, что ее глазами играют в пинг-понг утопленники, но ведь нельзя верить всему, что говорят пьяные.
*
Матко Три заплатки спускался от кабака "Эдем"к окскому берегу. Место было глухое - огромный запущенный городской парк, где давно уже хозяйничала нечисть. Местные милицейские патрули нет-нет, да и натыкались под каким-нибудь кустом на очередного беднягу со свернутой набок головой - работа утопленников, или и вовсе с аккуратными двумя дырками в шее и при этом подозрительно бледного. Оттого у ментов считалось сущей невезухой отправляться сюда на ночь дежурить - насмотришься всякого, а вот как потом рапорт писать? Опять же одно время появлялась здесь зеленая девка - полупрозрачное привидение в кисейном балахоне особенно любило подстерегать на заросших тропинках мужчин в форме. Их потом находили - с глазами на лоб, расстегнутой ширинкой и вырванным из грудины сердцем.
Там, где парк переходил в заросший ивняком берег, начинались владения утопленников. Немного подальше располагались гаражи и старая лодочная станция. Те, кто раньше рыбачил тут, сами постепенно перешли в разряд нечисти - незаметненько так. Кого нашли по весне в камышах, кто сломал шею, поскользнувшись на глинистой тропе, а кто-то тихо преставился у себя в постели, но не смог изменить привычке приходить сюда каждое воскресенье. Словом, компания подобралась хорошая, правда, не сказать, чтобы теплая.
Случайно забредавшие сюда люди для них были - еда.
На песчаном берегу возле чахлого костерка сидели утопленники. Сквозь рваную одежду просвечивали тела - синевато-белесые, распухшие от речной воды. Цыган облизнул губы и сосчитал - пятеро, слишком много на одного. А вот им его тушки вполне хватит.
- Шшшш! - зашипели утопленники, поворачивая к нему белесые лица с выеденными рыбами глазами. Матко сглотнул, но продолжал молчать, ожидая, когда мертвецы, которые так хотели его мяса, что у них даже челюсти сводило, подберутся поближе. Наконец один, особенно наглый, сел рядом с цыганом и пребольно ущипнул его за ляжку.
- Тощшшшый... - разочарованно протянул он. Матко отодвинулся. Пора было действовать, иначе голодные утопленники запросто разорвали бы его на кусочки. Цыган вытащил из кармана колоду - засаленную до такой степени, что короли как две капли воды походили на дам, а лиц вальтов и вовсе различить было невозможно.
- Сыграем? - глаза утопленника совершенно отчетливо заблестели фосфорическим светом.
- Шыграем! - оживился он, подзывая остальных. - Это дело, конешшшно шыграем! Так бы шражу и шказал, а мы ушшш съешть хотели... Ушпеем еще съешть-то...
Утопленнички чинно рассаживались по обе стороны от Матко, вытаскивая из карманов кто рыбный хвостик, кто покрытые чешуей медяки - на ставки. Один, особенно старый, сходивши куда-то, выставил на кон полуобъеденную человеческую ступню. Цыган едва сдержал рвотный позыв, слава богу, не такие еще вещи видывал.
Ставили бойко, игра пошла, мертвяки достали откуда-то початую бутылку самогона и пустили по кругу. Отпил и Матко, вспомнил про обглоданную ногу, закашлялся.
Играли они в гопака, что-то среднее между покером и пьяницей, правила менялись каждый кон, а цыган все выигрывал и выигрывал. Масть ему даже не шла, а бежала, не пришлось выкладывать козыри, которые были загодя припрятаны за рукавом. Утопленники пытались было финтить, но коли Матко попал в струю, обыграть его смог бы разве что сам господин дьявол, да и то если бы мухлевал почище него, что очень вряд ли. Вальта он бил девяткой, короля козырною дамою, туз джокером. Утопленники полезли по карманам, выворачивая их в поисках заначек - в дело пошли царские рубли, круглые камушки с отверстием в центре - куриные боги, вилки с отломанными зубьями, кости и перламутровые пуговицы. Наконец, закрома мертвяков опустели, и они по одному стали угрюмо отворачиваться. Матко краем глаза заметил, как они расползаются по полянке, стараясь ненавязчиво подобраться к нему с разных сторон, и оценил диспозицию. По всем правилам тактики и стратегии было - пора.
- Что-то рано вы, ребятки, играть бросили, - сказал цыган. - Мне говорили, что у вас тут весело, а я посмотрю так кисло. Ну дак я вас расшевелю. Ставлю на кон свою бессмертную душу, кто со мной играть будет?
На него уставились пять пар полусгнивших фосфоресцирующих глаз. Бессмертная душа была стопроцентно соблазнительной приманкой. Как известно, души у нечисти нет, и тот, кто волей-неволей ее заполучит, сможет умереть своей смертью и закончить мытарства. Утопленники зашипели и подошли еще ближе. Но тот мертвяк, который вроде был над ними главным, махнул на остальных рукой - ша, мясо.
- Што же ты за швою бешшмертную душу просишшшь? - спросил он Матко, а вид у него был куда как алчный. Зацепила, ой крепко зацепила рыбка крючок.
- Глаза мне нужны, мокрый. Глаза Марицы, жены барона Аурелия Роза. Все говорят, что они у вас.
Утопленник криво усмехнулся. В его рту недоставало зубов, а дыры в зеленоватых деснах были забиты речным песком.
- Глаза у нашшш. Стояшшшая цена за душу. Но играть будем в кости.
Матко кивнул, хотя на той самой бессмертной душе у него черные кошки скребли. В покер ему везло, в пьяницу, дурака, гопак - как угодно, а вот в кости - черта-с-два. Видать господин дьявол, в чьем ведении были все азартные игры, решил-таки восстановить справедливость. Недаром обыгрывал его Коломон Зупан в кости и регулярно, давно уже утроив сумму первоначального долга.
Утопленник опять рукой взмахнул - и два шустрых покойничка метнулись куда-то и возвратились с черным крокодиловой кожи кейсом. Внутри лежали паркеровская ручка, какие-то бумаги в прозрачных файлах, засаленная пачка долларов, пакетик с белым порошком - и на самом дне пара человеческих глаз, вырванных с корнем. Непонятно как к ним крепилась красная нить, покрытая замысловатыми узелками. Мертвяк ухватил пальцами нитку, поднял, слегка встряхнул - глаза стукнулись друг об друга с глухим звуком, как будто камень о камень ударили. Матко взял один в руку, чтобы рассмотреть поближе. Расширенный от ужаса зрачок, радужка темно-коричневого цвета, на белке даже красные прожилки лопнувших сосудов видно. На ощупь глаз был твердый, как полудрагоценный камень, глянцевый и слегка прохладный. Цыган удовлетворенно кивнул - мол, ставка принята.
Мертвяк покопался в кармане и достал оттуда пару деревянных кубиков, черных от грязи. На гранях ножом были выцарапаны точечки. Утопленники столпились вокруг своего главного и давай читать наговоры на кости. Матко не мешал - ему было давно известно, что этой игрой ведает только судьба, господин дьявол и ангел, что у каждого за правым плечом. Причем ангел, понятное дело, всегда оставался в меньшинстве.
Сели, выбрав ровную площадку. Утопленник долго взвешивал кости в руке, играл ими. Цыган начал терять терпение. Наконец, мертвец кинул - кубики упали ровно, четко. На одном шесть, на другом четыре. Четверка выпала, потому что кубик в последний момент перевернулся - видать ангел, что у Матко за правым плечом сидел, поднатужился.
- Эх, ребятки, помирать, так весело! Зачем иначе живем на белом свете? - Цыган взял кости и стал подпрыгивать, отплясывая. Размахнулся - и кинул, да так, что одна костяшка в кострище укатилась, а другая и вовсе в траву выскочила. Пока утопленники бросились подбирать и смотреть, Матко цап глаза и побежал, что есть духу. Мертвецы они того, косолапые, авось хватит у него сил, не догонят.
На половине горы остановился - перевел дух, и опять вверх на той же скорости. Потому что еще вчерась утопленница Алена ему рассказала, что кубики у мертвяков заговоренные. Какое бы число не выкинул хозяин, гость всегда выбрасывает на единицу меньше.
Однако мертвецы почему-то не торопились его догонять. На укатившейся в траву костяшке значилось четыре. Выудили из огня, чертыхаясь, вторую - а на ней шесть. Главарь утопленников долго голову ломал: в первый раз волшебные кости сбой дали.
- Быть тому, Машшшко, живи пока... Но на одного хитреца другой хитрец жавсегда найдется, - прошамкал он наконец и, выудив из кармана глаза жены барона Аурелия Роза, стал перебирать их, словно четки.
*
Эрике Фельдт сделал Коломону Зупану славную куклу. Она двигалась и говорила, как человек. Ее лицо было выполнено из лучшего фарфора и каучука, а кожа на ощупь казалась теплой и шероховатой, как шкурка персика. Правда, говорила она немного, только четыре фразы - "Я тебя люблю", "Проводите меня домой", "Сколько сейчас времени?", "Мое имя Марица"... над последним предложением инженер бился особенно долго. Изобретенная им смертоносная игрушка ну никак не желала откликаться на собственное имя, и Эрике Фельдт начал было подозревать, что алюминиевые шарики и подшипники, наполнявшие ее прелестную головку, были второго, а то и третьего сорта. Он для профилактики поругался со своими поставщиками, глядя на куклу, бесконечно повторяющую одну и ту же фразу: "Мое имя... мое имя... мое имя", но потом все как-то наладилось, и инженер был чертовски доволен собой и своей работой. Он поставил на затылке куклы свое клеймо - 969, все цифры которого были так или иначе связаны с его бесовским родом, позвонил Коломону Зупану и сообщил, что работа выполнена. Вечером того же дня Зупан перевел на счет инженера крупную сумму, о чем сообщил ему посредством телефонного звонка. "Надо ли забирать заказ? - поинтересовался Коломон Зупан. - Нет, заказ вполне в состоянии дойти сам, - ответил ему Фельдт, рассмеялся и открыл свою серебряную табакерку. На том их разговор закончился, инженер выпил рюмочку коньяку трехвековой давности, что делал, когда ему особенно удавалось какое-нибудь оружие, и отправился в театр драмы смотреть новую постановку молодого режиссера.
Кукла была одета вполне современно - в серый деловой костюм-двойку, сапоги на шпильках, легкую меховую шубку. На ее губах была прозрачная перламутровая помада от Dior, за ухом - капелька аромата Chanel, нумера пятого. Эрике Фельдт всегда был очень внимателен к деталям. Она была похожа на Марицу, которая из семнадцатилетней девочки превратилась в двадцатипятилетнюю женщину, узнала какую-то тайну и поклялась не говорить ее никому, кроме самых ближайших подруг и любимого человека. Тайна, которая была внутри нее, называлась триста тридцать три стальных шарика, и они зудели, словно пчелы, торопясь вылететь наружу. Им хотелось одного - движения и сладкой теплой крови. Как только кто-то поцелует Марицу в губы, шарики брызнут в разные стороны, оставляя от куклы и того человека осколки фарфора и шматки мяса.
В три часа пополудни кукла вышла из дома Эрике Фельдта. Сам инженер в это время был в театре - как раз прозвенел третий звонок, и он только что вошел в свою ложу. Теперь, судя по инструкции, которую он заложил в мозг куклы, она должна была дойти до площади Горького, поймать такси и поехать туда, где с самой большой долей вероятности можно было встретить барона Аурелия Роза - в публичный дом "Три туза", что располагался на перекрестке улицы Гоголя и Малой Покровской. Притон был давнишний, еще с девятнадцатого века, и находился в трех одинаковых желтых особняках. Правда, лет двадцать тому назад два крайних здания снесли за ненадобностью, и девочки, торговцы краденым и ворожейки сидели в одном и том же доме. Публика здесь была - отребье, так что появление куклы должно было неизбежно вызвать ажиотаж, а барон Аурелий Роз, на что и рассчитывал инженер, любил экстравагантных женщин. Портретное же сходство с его пропавшей женой делало неизбежным сам факт поцелуя, а значит, три сотни стальных шариков получат возможность отправиться в полет. То, что при этом погибнут остальные, кому не посчастливится находиться в этот момент возле барона Роза, не волновало ни Эрике Фельдта, ни уж, тем более, самого Коломона Зупана. Однако все пошло не по плану. Кукла действительно дошла пешком до площади Горького, а затем, вместо того, чтобы поймать машину, села почему-то в старый, покряхтывающий троллейбус, конечным пунктом которого были Щербинки и ипподром. Мыслимое ли дело, чтобы расчеты Эрике Фельдта оказались ошибочны? Нет, вся загвоздка заключалась в том, что главарь утопленников подсунул цыгану Матко глаза какой-то другой девушки, а вовсе не жены барона Роза. Поэтому тщательно разработанный план пошел прахом, и что же теперь будет делать кукла, начиненная стальными шариками, известно одному господину дьяволу. Сам Фельдт в это время смеялся остротам актеров, и даже не предполагал, что что-то может пойти не так. А потом наступила ночь, за ней следующий день - и утром, как всегда, черт забыл все, что делал до этого.
*
Коломон Зупан специально приехал на ипподром, чтобы посмотреть на подарок барона Роза - молодого тракененского жеребца, когда ифриты-телохранители притащили ему Матко Три Заплатки. Цыган эти несколько дней ходил гоголем, радуясь, что избежал погибели души и почему-то к своему нанимателю идти за вознаграждением не торопился. Пил-гулял по кабакам, заглядывал в "Эдем" к Демычу, каждый раз при встрече обнимаясь с утопленницей Аленой. Ифриты нашли его спящим под старым дубом, малость отряхнули, погрузили в черную ауди и доставили к Зупану. Тот стоял на ипподромном дворе, наблюдая, как конюх гоняет в леваде дареного коня. Жеребец был чистый огонь, огромный, злой, соразмерный. Норовил куснуть и при каждом удобном случае целил копытом в висок человеку. Коломон Зупан внезапно заметил, что в хвосте у него заплетена косичка, а в ней красная нитка - но в этот момент появились телохранители с цыганом.
- Что же ты, Матко, за наградой не приходишь? - спросил Коломон Зупан тоном совершенно благодушным. Настроение у него было замечательное, потому что он знал, что сейчас кукла, изготовленная Эрике Фельдтом должна встретиться с бароном Аурелием Розом. - Как и обещал, я тебе половину долгов прощаю.
- Спасибо тебе, благодетель, - бухнулся цыган на колени. Только посматривал на Зупана настороженно - чего еще придумает.
- Вдобавок в награду, - продолжал Зупан, лукавый, как сам царь Соломон после удачной ночи, - я подарю тебе вот этого прекрасного коня. Барон Аурелий Роз прислал мне его сегодня, но ты же знаешь, я не любитель лошадей. А ты сможешь продать его с выгодой для себя и, может быть, вернешь мне еще часть долга.
Матко начал слезливо благодарить благодетеля, но тот только отмахнулся. А цыгану того и надо - живенько вскочил на ноги, подбежал к конюху, давай смотреть у коня ноги, спину и зубы. По всему выходило, что жеребец ладный, а значит, надо забирать - и немедленно, пока Коломон Зупан не передумал. Оставлять на ипподроме тоже было нельзя, нечистых на руку, таких же, как Матко, здесь хватало, спрячут так, что и не найдешь. Он решил вести коня пешком до своей деревни, что находилась неподалеку, а там продать как можно скорее. Сказано - сделано, попросил веревку, привязал к недоуздку и пошел. Конь было посопротивлялся, но разве с цыганом поспоришь?
Коломон Зупан наблюдал, как уходит Матко с жеребцом, усмехаясь в свою кудрявую коричневую бороду. Старший телохранитель, ифрит по имени Фахр, принес ему кружку чаю с медом и мятой и теперь стоял рядом, грея ее на ладони.
- У коня в хвосте нить со смертельным заклинанием, - пояснил Коломон Зупан, хотя в глазах ифрита не было и тени вопроса. Ифритам человеческие слабости вроде любопытства были не свойственны - за то и ценил их Зупан. - Эх, Матко, всегда ему говорил - пропадешь ты, цыган, ни за грош.
*
Несколько дней спустя Эрике Фельдт возвращался пешком к себе домой на Ильинку. Был неожиданно теплый для поздней осени вечер. Проходя через площадь Горького, инженер увидел в окне проезжающего мимо троллейбуса женский профиль, который показался ему знакомым. Он догнал троллейбус, сел рядом с женщиной. Она была молоденькой - лет двадцать пять, с карими глазами, в легкой шубке и строгом сером костюме. На ее губах поблескивала перламутровая помада, а когда Фельдт приблизился к ней, чтобы сказать на ухо, что он приглашает ее на ужин, он почувствовал легкое дуновенье Chanel . Конечно же, пятого нумера.
Пока они ехали к нему домой в такси, Фельдт восторгался этой совершенной игрушкой. То, что встреченная им женщина была искусной подделкой под настоящего человека, не подлежало для него сомнению. Но кто из современных мастеров мог так тщательно соединить фарфор и каучук, хрусталь, алюминий и медь, чтобы не было даже намека на шов? Воистину, этот конструктор сотворил шедевр. В душе черта полыхнуло ревнивое пламя. Кто бы ни был таинственный механик, он хотел разобрать куклу, чтобы узнать его секреты.
В мастерской он усадил женщину в кресло и довольно бесцеремонно вскрыл ее череп. Там обнаружились шестеренки и валики, тоненькие колесики из посеребренного металла, шипы и булавки. Общий принцип был понятен, но Фельдт потратил два часа на то, чтобы разобрать все до винтика - он искал указании, след, позволивший бы определить, кем может быть создатель куклы. И главное - для чего нужна столь тщательная копия человека?
Было уже за полночь. У Фельдта кончился нюхательный табак и он курил длинные и тонкие сигареты Davidoff. Его глаза покраснели от усталости. Он все еще не мог разгадать тайну куклы. "Чья же это работа? - думал он. - Мыслимо ли, чтобы здесь, в затрапезном провинциальном городишке существовал мастер такого же уровня, как я? Кто же это такой и зачем, черт возьми, нужна эта кукла?!" Он чувствовал, что ключ ко всему где-то рядом, и ему достаточно лишь протянуть руку, чтобы взять его. Кукла сидела неподвижно, верхняя половина ее черепа была откинута, и шестеренки, которые были внутри, тихо жужжали, продолжая свое движение. "Мое имя... мое имя... - тихо повторяли губы. - Я вас люблю". Фельдт протер глаза рукой. Он не ослышался? Нет, вот, еще раз: "Я вас люблю". Ну конечно же, в этом и заключается разгадка! Он подошел к кукле, ее карие глаза, зрачки которых были расширены, как будто от ужаса, смотрели прямо перед собой, в никуда. Вот он, принцип действия. Черт положил свою ладонь на затылок женщины, так, что теперь ее лицо было на одном уровне с его. Пальцы нащупали что-то - это было клеймо 969. Странно, эти цифры рождали какие-то образы в его сознании... Возможно, еще немного, и он поймет. Но для этого надо поцеловать куклу - ему было ясно, что так приходит в действие хитрый механизм, который находится у нее внутри. "969... что же это, - думал он, наклоняясь к женщине и целуя ее холодные губы. Она ответила.
И тут он вспомнил и с ужасом отпрянул. Но было поздно. Триста тридцать три стальных шарика с жужжанием вырвались наружу, словно пчелы, готовые собирать кровавый нектар.
*
Матко Три Заплатки вел коня и насвистывал. Он нашел в карманах джинсов одну целую сигарету, и жизнь, кажется, начала налаживаться. По самым скромным подсчетам, за коня он получит полсотни - а на такие деньги цыган мог гулять еще неделю.
- Да это Матко, дружище! - На обочине рядом с ним остановился лексус. Из него высунулась физиономия Ваньки Косого, местного бандюгана, которому цыган должен был сотню кусков. Матко от уплаты долга скрывался, и Ванька уже пообещал награду за его уши.
- Гляди-те ка, пацаны, с товаром. Никак долг решил отдать, - сказал Ванька трем дюжим приятелям, вылезавшим из машины. Все были вида серьезного и при оружии, так что шутки исключались.
- Да, Ваня, коня вот подарили, веду продавать. Как раз тебе долг отдать и собирался.
- Да неужели, Матко? Ну это просто праздник какой-то! - прищурился зло Ванька. - Только давай-ка так сделаем - ты мне коня сейчас же отдашь, а уж продать его я найду кому. А то ищи тебя, ветра в поле.
- Конечно, Ваня, только конь у меня дорогой, сотню кусков стоит. Смотри, какой красавец, гляди, что за зубы, - цыган полез было в пасть жеребцу, тот зыркнул огненным глазом. Косой смотреть отказался.
- Ну на сотню кусков он не тянет, маловат что-то. Беру его за семьдесят. А тебе даю еще неделю, чтобы остальные тридцать штук мне притащил.
Цыган попробовал было торговаться, но у Косого разговор был короткий - показал "макаров", и Матко понял, что его аргументы ничего не стоят. Пацаны дали ему пинка и навешали оплеух, чтобы идти было веселее - и он поплелся в свою деревню, то и дело оглядываясь. Конь вставал на дыбы и лягался, Ванька матерился и время от времени палил в воздух. Вот они скрылись за пригорком...
... и в следующую минуту земля затряслась от мощного взрыва. Матко зажал уши руками. Побежал назад - на месте "лексуса", коня и братков была лишь голая воронка метров пять диаметром.
"Кому суждено быть повешенным, не утонет, - подумал цыган и пошел пить-гулять дальше.
*
В особняк барона Роза, дом красного кирпича с чугунными решетками, вошел странный гость. Он был в темном плаще, какие носят слуги Великого инквизитора. Лицо - длинное, бледное, - еле выглядывало из-под капюшона. Его заметила Лилит, младшая дочь барона, и сразу проводила к своему отцу. Тот по обыкновению отдыхал в большом холле. Тут же сидели его кузены и сыновья, нюхали белый порошок, ссорились, мирились, играли в карты и кости. Здесь всегда было шумно и весело, толклись дети и собаки, у столба на цепи сидел ручной медведь, который умел говорить слово "мама" и играть на скрипке "Реквием". Незнакомец миновал все это и приблизился к самому барону Розу, который расположился в глубине комнаты на диване, обитом итальянским сукном, курил кальян и играл сам с собой в шахматы. Сейчас в его руке была черная королева, и белые фигуры явно терпели поражение. Незнакомец остановился перед ним, и на лице барона живо отразился смертельный ужас - потому что он знал, кто и зачем к нему явился. Странный гость, не говоря ни слова, раскрыл ладони в черных перчатках, хлопнул три раза...
... и все, что было вокруг -дрессированный медведь со своей скрипкой, дети, собаки, диван, обитый итальянским сукном, белый порошок и вермут "Сальваторе", невестки и сыновья барона Роза, кальян, шахматы и наконец сам барон Аурелий Роз, уменьшилось к несколько десятков раз, а потом превратилось в ворох старинных игральных карт. Незнакомец аккуратно подобрал их, сложил и перетасовал, когда к нему подошла шестилетняя Лилит, единственная, кто остался после этого чудесного превращения, в своем истинном облике. Дома и в помине не было, они стояли посреди пустыря среди мусора и ржавой проволоки.
- А папа и все... там? - произнесла девочка, показывая на колоду карт. Незнакомец улыбнулся и кивнул. А потом протянул ей то, что было в его левой ладони - черную королеву. Но это уже совсем другая сказка.