"Казаки, весь Северный Кавказ и весь русский народ - враг,
но враг не родины, а коммунизма"
Н. И. Безкаравайный
Поражение Германии в 1945-м, радостное для одних, оборачивалась трагедией для других. В плену у английских войск тысячи казаков напряжённо ждали своей участи.
Странно смотрелись русские казаки, Георгиевские кресты, окладистые бороды в немецкой форме. Как же так получилось, что опора России, верные её воины - казаки встали под чужие знамёна? Но был ли у них выбор? Воспитанные на трёх основных понятиях Веры, Царя, Отечества, они всего этого лишились. Не могли служить тем, кто убил Царя, тем, кто уничтожал их, тем, кто запрещал богослужения. Большевиков ненавидели, поэтому с радостью и готовностью воспользовались первым подходящим моментом, чтобы начать с ними войну. Первой ласточкой стал майор Никонов. Казак и сын казачьего офицера. Вместе с частью своего полка в самом начале войны он перешёл на сторону немцев. Позже десятки тысяч казаков пойдут на службу в Вермахт. Будет создана целая казачья дивизия. Донцы, кубанцы, терцы. Все настоящие потомственные казаки. Они пойдут не за Гитлером. Они пойдут против Сталина. Против врага русского народа. На борьбу с коммунизмом откликнутся воины Белого движения. Георгиевские кавалеры, уже не молодые, часто искалеченные. Откликнутся кадеты и юнкера, возродившиеся и выросшие на чужбине. Откликнутся доблестные казачьи генералы Краснов, Шкуро, Науменко, Васильев, Соломахин, Головко, Вдовенко. Восставших горцев поведёт Султан Келеч-Гирей. На антибольшевистском Дону видной фигурой станет Павлов, чудом уцелевший офицер старой Русской Армии, дворянин и казак. У терцев объявится скрывавшийся по подвалам безногий герой Гражданской войны Кулаков. На Кубани освободительное движение возглавит Глазков.
Это будет война не на жизнь, а на смерть. Более всего на свете казаки и Русский Охранный Корпус, состоящий из белогвардейцев и эмигрантов, будут стремиться на Восточный фронт, чтобы сразиться с главными своими врагами, большевиками. Немцы поначалу будут не доверять им, опасаясь возможных перебежек, коих никогда не будет. Только особого рода офицеры Вермахта смогут командовать казаками. Страстные кавалеристы, храбрые и отчаянные. Они так же носили черкески и папахи. И это не было кривляньем или потворством. Они становились казаками. Под их началом казаки будут воевать на Балканах, где прекрасно проявят себя. С плохим устаревшим оружием, практически без поддержки будут бороться с коммунистическими бандами Тито, которых могущественные Советский Союз и Англия будут постоянно снабжать оружием и боеприпасами. Но казакам к трудностям не привыкать.
Они пережили всех царей, все войны. Вот только Сталина не переживут. Казачество, каким оно было в России, перестанет существовать. Потомственные казаки, прирождённые воины исчезнут с русской земли. В демократической, постсоветской России в казаки будут записываться потомки крестьян, проживавших на территории казачьих войск. Казачество же как явление безвозвратно исчезнет. Как и дворянство, как и купечество, как и многое, чем и благодаря чему жила Россия. Православная, монархическая, русская.
Казаки воевали честно, героически, стойко. Может быть, не на правой стороне. Но были ли вообще в то время правые стороны? Красные войска, освободившие Европу, приведут многие народы и страны к рабству. Все остальные славяне как один разочаруются в своих освободителях, в идеалах коммунизма. Будут восставать. Союзники рассорятся. Вторая Мировая война перейдёт в Холодную.
Англии, привычной к лицемерию, легко было сохранять благородную мину. Она предавала русских в 17-м, сделала это и в 45-м. Казаки были в тупике. Подписана капитуляция. Немцы отказались от дальнейшего сопротивления. На них движутся многочисленные красные орды, жаждущие расправы. Партизаны усиливают нападки. Куда идти? Что делать? Сами казаки не проиграли войны. Они уцелели как подразделение. Они выполнили все поставленные перед ними боевые задачи. Пытались пройти в Италию. Италия уже была занята союзниками. Что делать? Продолжать войну? Но они не могут умереть в бою. С ними семьи, тысячи женщин и детей. Партизаны их не пощадят. Знают, что не пощадят. Помнят историю, имея опыт жизни рядом с народом, проникнутым идеологией. Знают, что за них будут мстить и детям. Они ненавидели коммунистов, но коммунисты ненавидели их ещё сильнее. И это коммунисты всё начали. Если бы социализм не утверждал себя с убийства Царской семьи, осквернения церквей, расказачивания и прочих мерзостей, то казаки никогда не стали бы идти против номинально своей страны. Но такая страна, безбожная и безверная, не была их Родиной. Их Россию затоптали в грязь. По сути, казаки воевали с советской Россией за Россию Православную. Вместе двум этим системам ценностей было не ужиться.
Об этом забыли, но в своё время, совсем недавно ненавистные фашисты были куда ближе коммунистам, чем их нынешние союзники - условные демократы. Советский Союз вооружал и подготовлял Вермахт. Сталин хотел с помощью своего друга Гитлера ослабить идеологических противников. Но когда немцы обернулись против него, удивлению не было предела. Он то рассчитывал, что достанется одной Европе.
Русских антикоммунистов снова предавали. Казаки сдались англичанам, видя в них меньшее зло по сравнению с красными. Зло действительно было меньшее, но не менее коварное и подлое - как гадюка по сравнению с удавом. Англичане с удовольствием пленили казаков, которых в иных условиях так легко не смогли бы взять. Казаки умеют воевать. Они бы и не сдались, если бы не семьи и если бы нашлась в Германии сила, которая продолжила бы борьбу. Снова не было выхода и иного выбора. Выбирали между плохим и худшим, между одним злом и другим. Ужасная история ХХ века поставила их в эти рамки. Живущим по закону чести не было места в ХХ веке. Веке идеологий. Идеология не допускала их нелепой веры в Бога.
Англичане собрали пленных казаков в нескольких фильтрационных лагерях. Отобрали, вернее, велели сдать оружие. Обещали всё, что от них хотели услышать и, естественно, обманули. Казаки просили лишь об одним - не отдавать их Советам. Не знали ещё, что опытный лицемер Черчилль решил их судьбу уже давно. Казаки были разменной монетой и ими пожертвовали. Сталин антисталинистов не прощал. Русские люди, посмевшие не бояться его, должны быть уничтожены. Все до одного. Вместе с детьми. Это его система. Или принимай её и становись таким же как все, или умирай.
До самого последнего момента казаки сохраняли надежду. В немалой степени этому способствовала английская администрация. Майор Дэвис лгал беззастенчиво. Сначала он выманил всех офицеров, якобы на совещание, и передал их НКВД. Потом, когда его вероломство открыли, применил к безоружным людям силу. Хотя находились британские офицеры, как Мюррей, например, что с отвращением восприняли роль тюремщика и использовали все возможности, чтобы дать пленным сбежать. Заранее предупреждал о их участи. Многие немецкие офицеры скрылись. Паннвиц, как человек чести, остался. Как выбранный Походный Атаман разделил с казаками их судьбу. В бесчестное время, больших и малых измен, сохранялось ещё благородство единиц, индивидуумов, которым также не было места в наступающей эпохи массовости и коллективизма.
Когда подъехали грузовики и было объявлено, что казаков отвезут на территорию, контролируемую советскими войсками, поднялась паника. Срывали погоны и награды. Выбрасывали документы и все имеющиеся ценности. Офицеры резали себе вены, вешались, счастливчики, сохранившие оружие, стрелялись. У казаков не было ничего, только они сами. И вот вся молодёжь стала кольцом, сплетясь руками и ногами, собственными телами защищая своих и чужих жён, детей, стариков. Английские солдаты били их прикладами, дубинками, кого-то забивали до смерти. Били женщин и детей. Теснили толпу, нисколько не беспокоясь, что упавших давят насмерть. Безоружных людей было не сложно победить. Даже танк для этого подогнали.
Подобное происходило в разных лагерях. В Пеггеце, Лиенце, Шпиталле.
В возмущении один офицер обозвал руководившего "погрузкой" Прайса на пяти языках. Англичанин не придал этому значения. Кроме своего языка он не знал ни одного, кроме приказа не ведал ничего. Приказали передать женщин и детей в руки палачей. Он это выполнит, не задумываясь ни на секунду. Это не его дело - думать, ставить моральную оценку, определять уровень низости. Решают всё политики. Скажут предать. Значит, надо предать. Скажут убить. Значит, надо убить.
Судьбу простых казаков разделил их призннный вождь, генерал и писатель Пётр Николаевич Краснов. Во время насильственной отправки, англичане хотели затащить его в грузовик. Тогда, казачьи офицеры, забыв о себе, стали вокруг него живой стеной и довели своего лидера до машины. В виде исключения и особого снисхождения Краснова отвезли на водительском сидении.
Несмотря на "отдельные эксцессы" в виде нескольких сотен погибших, затоптанных, забитых до смерти, убитых при попытке бегства и покончивших собой, английское военное руководство сочло, что всё прошло благополучно. Не пришлось тратить время и силы для пленения целой дивизии. Несмотря на оказываемое сопротивление задачу выполнили. Для английской стороны всё прошло хорошо. Что казаков ждала верная смерть, об этом не думали. Это уже издержки. Можно было гордиться собой. Победили безоружных людей, победили женщин и детей.
Из всех выданных Советскому Союзу казаков выживет лишь маленький процент. Слишком много было среди них людей пожилого возраста, воевавших ещё в Мировую и Гражданскую. Они быстро умирали в лагерях от непосильной нагрузки и скудного питания. Обоих Красновых, Шкуро, Паннвица, Доманова, Султан Келеч-Гирея после долгих изнурительных и издевательских допросов казнят. Остальных прикончат лагерями. Англичане были довольны собой. Они выиграли какую-то геополитическую малость. Правда, большою подлостью, но это не важно. В геополитике это допускается. Сталин тоже было доволен. Все осмелившиеся идти против него находятся в его власти. Теперь никто во всём мире не мог сказать ни единого слова против него. Вождь сохранил свою власть и даже ещё больше укрепил её. Расширил территорию для своих тюрем. Теперь уже и Восточная Европа была под ним.
Англичане считали, что через эту измену сблизятся с Советским Союзом, заслужат признательности. Черчилль на блюдечке поднёс Сталину его врагов. Так когда-то задабривали наступающих варваров принесением в жертву своих соотечественников.
В Конституционной монархии Великобритании две власти стоили друг друга. Королевское семейство ради своекорыстных интересов предало смерти Царя и Его семью. Премьер-министр предал долгой и мучительной смерти казаков, опять же вместе с их семьями. Идеал, о котором мечтали Милюков с компанией, показал себя во всей красе. Показал свою слаженность и согласие в решении политических вопросов. Такая же крепкая слаженность бывает у соучастников преступления.
В 1945-м британское командование по тайному сговору выдало Советскому Союзу более сотни тысяч казаков, многие из которых даже не были советскими гражданами. Большинство из них умерло в лагерях.
СДЕЛКА
"Много страшного пережило казачество,
но мало равного Лиенцу"
В. Г. Науменко
В австрийских лагерях собирали всех подлежащих репатриации, десятки тысяч людей. Беженцев, добровольно ушедших вместе с отступающей немецкой армией, и бывших "остербайтеров", угнанных насильно. И те, и другие боялись возвращения в СССР. Знали, что там с ними будет. В лучшем случае расстрел - как смерть быстрая, в худшем лагеря - как смерть медленная. Когда объявили, что всех их передадут советской стороне, пошли самоубийства. Люди пытались покончить собой любыми способами. Вскрывали вены и трахеи. Резались, вешались. Устраивали побеги. Доблестные английские солдаты отлавливали русских вместе с агентами СМЕРШа. Многих расстреливали, чтобы не возиться. При отправке в советскую зону оккупации несколько человек сумели выпрыгнуть на ходу. Не для того, чтобы спастись, а для того, чтобы убить себя. Прыгали головой вниз на камни - так, чтобы расшибиться. Англичане, гордившиеся своими старыми демократическими традициями, поступили с русскими беженцами хуже, чем со зверями. Не церемонясь, заталкивали женщин и детей в грузовики, как скот, бессловесный и бесправный. Как на мясобойню отправляли. Не задумываясь, предали тысячи ни в чём не повинных людей на смерть. Поскольку этого захотел их товарищ Сталин. Англичане считали себя нацией благородных джентльменов, но в душе оказались беспринципными торгашами, готовыми продать всё что угодно и кому угодно. Своим газонам, они уделяли больше внимания, чем живым людям. Английские солдаты и офицеры как заправские палачи расправлялись с беззащитными жертвами. Многие потом признавались, что им не по душе была поставленная начальством задача. Но они её всё-таки выполнили и всё-таки передали русских в лапы НКВД. Если обыватели идеализировали своего "союзника" СССР, то Черчилль уж точно никаких иллюзий не питал. На протяжении десятилетий он был последовательным "врагом коммунизма". Правда, на английский манер - выступал с речами, писал статьи - говорил. Так же на словах англичане были "благородны" и "честны". Они врали русским в лицо, чтобы усыпить бдительность, чтобы избежать "излишнего" кровопролития, иными словами, чтобы на их руках не было крови.
Добровольно никто не хотел грузиться в машины. Тогда была применена сила. Детей вырывали из рук их матерей. Солдаты орудовали резиновыми дубинками и винтовками. Одни сняли штыки, но другие нет. Били и кололи безоружных. Люди сбивались в кучу, топча друг друга, затаптывая насмерть. Многие солдаты испытывали потом "муки совести". Полковые священники убедили их, что вины нет, что они выполнили свой долг. Вот каково понимание долга у англичан. Русские в своё время спасли их от Наполеона, спасли от бесславного поражения в Первой Мировой войне и вот, как они отблагодарили. Вся английская нация несёт на себе груз вины перед русскими. Королевская семья совершила подлость на своём уровне - отказала Николаю II в убежище. Им не хотелось портить отношения с большевиками, с Лениным и Троцким. Николай II принёс Англии победу и больше был не нужен. Парламент во все времена и во всех странах был сборищем подлецов. Тори и виги то дружили с "молодой советской республикой", то враждовали с "советской деспотией". Орали по поводу "погромов" в Российской Империи (даже не переводя это слово - настолько оно им ужасным казалось), но совершенно не возражали против убийства десятков миллионов русских людей. К России мерка была строгая. Англии было позволено топить в крови ирландские восстания, русских за борьбу с революцией называли "палачами".
Российскую Империю легко оказалось предать, но с СССР пришлось считаться. Выдача была обычной торговой сделкой. Английская сторона честно выполнила свои обязательства партнёру. Но это был бизнес, а бизнес не приемлет сострадания или благородства. Показатели выгоды выше этических доводов. Англия свою выгоду всегда ценила и умела жертвовать непрактичными для бизнеса принципами чести. В эпоху духовных и ратных подвигов цвет французского рыцарства, шедшего на открытый честный бой, расстреливали из луков и были довольны лёгкой победой. Проигрывая в войне с наполеоновской Францией, изыскали подлый способ, чтобы устранить неугодного им Российского Самодержца. Сто лет спустя дали деньги, чтобы сместить другого чересчур самостоятельного и сильного Монарха. Благородство англичан было маской, миной, необходимой для политического шулерства.
Англичане умели уходить от ответственности. Вроде, как не они убили Павла и не они свалили Николая II. Вроде, как не они пытали и расстреливали советских беженцев и русских эмигрантов. Хотя в последнем случае пришлось взять на себя труд измазать чистенькие ручки. Сталин был требовательным и жёстким партнёром. Не то что наивные принципиальные Цари. Чтобы играть со Сталиным наравне, пришлось соответствовать ему. Пролить кровь и проявить безжалостность. Раньше тоже не особенно переживали по поводу русских жертв. Но теперь это бесчеловечное равнодушие сделалось явным. Благородная мина скривилась в мерзкую рожу преступника. И опрадаться уже сложно было. Крохотный Лихтенштейн, беззащитный перед странами-титанами, отказался выдавать принятых им беженцев. "Великая" Великобритания как продажная девка активно исполнила пассивную роль, не только выдала, но ещё и вылавливала тех, кто бежал.
Перед угрозой возвращения в безбожную, бесчеловечную страну некоторые женщины самолично бросали детей в воду, некоторые отцы убивали свои семьи и сами потом с собой кончали. Быстрая смерть лучше, чем физические и душевные издевательства, длящиеся годы, всю жизнь. Русские люди предпочитали умереть, чем вернуться туда, где они родились, в место, которое давно перестало быть "родиной", а стало узилищем, гигантской пыточной камерой. В СССР почти никто возвращаться не хотел. Англичане этих страхов не понимали, потому что не сочувствовали, как не сочувствовали никому из неангличан - рабам-африканцам, бесправным индийцам, обречённым на опиумное вырождение китайцам. Для англичан русские люди были теми же туземцами из варварского племени, на их взгляд полуживотными-полулюдьми. Какая разница, чего хотят эти русские? Какая разница, что их всех ждёт расправа? Это же русские. Неангличане и, следовательно, не люди. Чтобы не тревожить свою совесть и не лишиться из-за какой-нибудь гуманистической глупости столь любимой ими выгоды, англичане оправдывались "незнанием". Они не знали, что такое СССР. Не хотели знать. Естественно до того момента, как это перестало быть выгодным. Тогда и "прозрели". И начали защищать "права человека". Опять-таки потому что это было им выгодно.
Русские - остербайтеры, власовцы, последние из казаков находились между трёх жерновов. Германия планировала цинично использовать их. СССР планировал цинично уничтожить в них всё человеческое. "Демократическая" Великобритания в своих целях была не менее цинична, чем "тоталитарные" режимы. "Советский человек в плен не сдаётся". Так просто были выкинуты миллионы людей. Не только перешедшие добровольно на службу к врагу, но и попавшие в плен перестали быть "советскими". Тогда многие начали вспоминать, что были когда-то русскими. К Власову шли, не к немцам. Против Сталина, а не за Гитлера. Сами хотели использовать немцев, чтобы отомстить режиму за родных, за истерзанный народ, за все разрушения. Советская власть настолько всё извратила и исковеркала, что возродившаяся национальная идея получилась корявой и хилой. РОА не успела толком вступить в войну, как всё уже закончилось. Предвидя скорое падение своего главного союзника, власовцы попытались заручиться дружбой братского славянского народа, прежде не отличавшегося склонностью к коммунизму. Однако "братский народец", ввиду приближения страшного и сильного соседа, вдруг поднял восстание против своего же израненного покровителя. Чехи очень быстро стали коммунистами и, чтобы подлизаться к новому господину, выдали "братушек". Власов им был не нужен, им нужен был Сталин. Красные югославские партизаны, как шакалы гнали отступающие части казаков. Русские были всеми преданы. И "пособники Гитлера", и простые рабочие, и пленные боялись возвращения. Опасения их были не напрасны. За сдачу в плен, за жизнь "там" их осуждали повторно. За пребывание в немецком лагере сажали в лагерь советский. Миллионы людей были истреблены и память о них стёрта. Советская история сгладила все негативные эпизоды. Выжившие с удовольствием восприняли предложенную модель. У людей короткая память, у советских людей память микроскопическая. Помнят то, о чём неоднократно повторяли, что им рекомендовали запомнить. Всё выходящее за рамки идеологии не влезло в "историческую память" народа и было благополучно забыто. Вожди учили не думать о плохом. Народ послушно не думал. Советские граждане забыли о многомиллионных жертвах террора, более тридцати лет уничтожавшего их. История превратилась в сборник приятных глазу картинок. Победа в войне, полёт человека в космос, поэты-шестидесятники. "Великие" достижения советской системы, ради установления которой были убиты русская вера и русский народ.
Английские торгаши быстро нашли общий язык с советскими палачами. В НКВД даже не рассчитывали, что им так легко уступят беженцев, часто не взирая на гражданство. СССР потратился сотнями тысяч жизней на добивание Германии. Великобритания в качестве ответного жеста расплатилась другими жизнями. Англичане вложились в русскую революцию. Теперь вкладывались в Сталина. В бизнесе есть только цена вопроса. Бесценное отвергается. Продать и купить можно всё что угодно и кого угодно - вот на самом деле какова центральная идея западной демократии, к которой все так стремятся.
Репатриантов расценивали как живой товар. Не только советский и нацистский режимы воспринимали этих людей как рабов, но и западные демократии. Запад способствовал сначала установлению СССР, потом Третьего Рейха. Вторая Мировая война произошла от того, что переоценили себя, свою выгоду. Жизнь - это не бизнес. В ней нельзя всё решить деньгами. Нематериальные ценности всё равно остаются, даже если не ценятся. Из-за меркантилизма очень даже можно продешевить, можно вообще всё потерять.
РУССКИЕ
На плацу перед немецкими офицерами построилась рота русских добровольцев. На них жалко было смотреть. Более половины немолодые или просто старые. Сутулые от одолевающих болезней. Были безрукие. Бывшие офицеры. Бывшие граждане. Однако это были не только израненные, измученные ветераны, бесправные эмигранты, но и Георгиевские кавалеры, боевые офицеры, имеющие опыт и выучку. Ненависть к большевикам ещё была сильна в них. Они с готовностью шли в Русский Корпус, чтобы продолжить борьбу с чумой коммунизма и освободить Россию. Смиряя гордость, подчинялись более молодым. Капитаны, а нередко и полковники, шли в рядовые, как во время легендарного Ледяного похода. Им не привыкать. Забывали о себе, о своих проблемах. Сам основатель Корпуса Скородумов был безруким инвалидом, один из добровольцев Смола-Смоленко, раненый 4 раза, также был без руки, полковник Кондратьев был вообще ранен 19 раз. И все они снова отправлялись на войну. Потому как не может русский патриот спокойно жить, пока его страна находится в порабощении у изуверов. Опять старики вынуждены были воевать и умирать, исполняя свой долг. Они защищали ту Россию, которой уже не было. Защищали растоптанную, оплёванную, поруганную Русскую идею.
Рядом с ветеранами стояли юноши, кадеты и юнкера. Снова как в 18-м на убой шла молодёжь. В Советском Союзе превозносили подвиги "сынов полка". В Русском Корпусе многим не было и 17-ти лет. Мальчишки шли на смерть по обе стороны. Они любили Россию и ненавидели Советский Союз. Ненавидели это уродливое безбожное образование, недостойный нарост на священном древе Руси. Не только выходцы из офицерских семей вставали в строй, но и дети священников, учителей, купцов. Преобладало, конечно, военное сословие. Рыцарство было не в моде, но вопреки всему оно ещё существовало.
Для этих людей Гражданская ещё не закончилась. Борьба разрасталась с новой силой. С осквернением веры и святых имён нельзя примириться. Советская идеология стремилась изобразить Гражданскую войну как противоборство богатых и бедных. Полузабитое население верило в эту чушь. Но в действительности тогда русские противостояли интернационалистам, верующие изуверам, патриоты предателям, солдаты преступникам. И эта война ещё не закончилась. Сталин мог вычистить ленинскую гвардию, но он создал свою собственную - даже ещё более страшную. Слепо фанатичную, способную на любую подлость, на любую жестокость. Одной рукой открывал церкви, другой усиливал террор. Сталин постепенно занимал место Бога в коллективном сознании. С корнем вырывал ростки самостоятельности. Ревностные прислужники впоследствии даже сотворили из него чуть ли не защитника православия, плюя на Флоренского и множество замученных священников. Грузинский разбойник стал выше, чем Царь. "Вождь народов". Он стал Богом в безбожной системе. Высшим непререкаемым идеалом в порочной идеологии.
Рассеянные по всему миру русские не могли мириться с этим. Отправлялись в новый крестовый поход. Не только за Россию, но и за всё христианство, за культурное наследие Европы, которое коммунисты грозились уничтожить. Красные везде хотели учинить то, что сотворили с Россией. Их надо было остановить. Коммунисты и антикоммунисты сталкивались лоб в лоб. Сталкивались две ветви социализма - национальная и коммунистическая. Обе стороны при этом занимались подменой понятий. Немцы завоевательную войну изображали освободительной. Сталинское руководство защиту режима отождествляло со спасением народа. Коммунисты настолько крепко вцепились в народную холку, что, казалось, оторвать их можно, лишь истребив порабощённый ими народ.
Пламенные ветераны Белой Армии и патриотически настроенная молодёжь не могли ответить немцам как Деникин. Сделать красивый, но глупый жест. Деникин любил политику, но плохо в ней разбирался. Поэтому ещё во время войны сделал всё, чтобы усугубить раскол между добровольцами и казаками, которые были главной опорой для антибольшевистского движения. Деникин в момент своего отказа больше любовался собой, чем думал о России. Солдаты Русского Корпуса любили Россию не меньше его, а, может быть, и поболее. Поскольку не оставались безучастны. Они выбрали плохого союзника. Но у национальной России вообще не было союзников, а одни лишь враги. Надлежало выбирать из врагов. Немцы по крайней мере обещали истребить коммунизм. Это уже было солидарно с русскими чаяниями. Англия и Франция в годы Гражданской войны палец о палец не ударили, чтобы спасти своих недавних союзников. Присылали уже не нужное им оружие и обмундирование. И то не бесплатно. Бывшие враги, немцы ещё в 18-м помогали силой. Неоднакратно немецкие солдаты спасали от расправы русских офицеров. Русские офицеры не забывали этого. Англичане предали Врангеля. Всячески мешали Северо-Западной Армии Юденича и Северной Миллера. Французы выдали Колчака красным. Зхатем обобрали эвакуирующихся врангелевцев. Морили их голодом в Галлиполи. Закрывали глаза на убийство Кутепова. На кого ещё, кроме немцев, могли опереться русские люди? Никто, кроме немцев, не собирался бороться с коммунистами. Конечно, немцы не планировали независимой России, но они хотя бы наносили удар по России советской. И в этом они становились самыми надёжными и преданными союзниками. Национализм наносил удар по коммунизму. В этом немцы были союзниками для всех имеющих те же цели. Для четников, льотичевцев, домобранцев, фалангистов, рексистов и многих, многих других, поднявшихся против идеологии оскотения и обезличивания. Русским не из кого было выбирать, вот и шли к немцам. При этом, сражаясь в чужих рядах, они продолжали свою борьбу. И если бы немцам удалось одолеть Советский Союз, все русские части обратились бы против них. Цель - Россия и очищение её от худшего вида коммунизма - сталинского. В этом с немцами было по пути. Деникин мог говорить всё, что угодно. Живым укором ему были престарелые солдаты Вермахта с Георгиевскими крестами на груди.
Русские националисты не предавали Россию. Никакой России в то время не существовало. Был Советский Союз. А к этому государству эмигранты не имели никаких обязательств. России не было. Её надо было воссоздавать. А сделать это можно было, расправившись с поработившей умы политической идеологией, ударив в самый её оплот.
ПРИБЫТИЕ
"Ненависть казачества к коммунизму была беспредельна.
Он разжигал её к себе с первых же дней своего владычества
кровью и смертью"
Н. Г. Назаренко
Доблестные английские вояки всеми правдами и неправдами передали сдавшихся им на добрую волю казаков своим новым "союзникам" - коммунистам. Вереницы переполненных грузовиков привозили в советские лагеря обречённых людей. Не только советских граждан, но и подданных Югославии, Польши, Болгарии, Франции. Не только военных, но священников, женщин и детей. В пути одни молились, другие плакали. Некоторые на ходу пытались бежать. Как правило, такие разбивались насмерть, если их не успевали пристрелить английские конвоиры.
Один сухонький пожилой казак молчал всю дорогу. Чем ближе подъезжали к советскому лагерю, тем более он сжимался, как будто меньше становясь. По-видимому, у него была какая-то болезнь, так как левую руку он, не вынимая, держал за пазухой.
Смершовцы спешили поглядеть на такую диковинку: эмигранты, белые "недобитки", настоящие казаки. Враги по неоконченной Гражданской войне разительно отличались друг от друга. Советские офицеры - толстомордые, розовощёкие, все "кровь с молоком". Казаки - худые, осунувшиеся, все от старых до молодых - "кожа да кости". Сразу видно, кто много голодал в жизни, а кто досыта ел.
- Ну что, навоевались? - спросила чья-то ухмыляющаяся рожа.
- Мало воевали. Больше надо было! - сердито ответил пожилой казак. Тот, что за бок держался.
- Какой вояка. Много наших, небось, наубивал?
- Всем досталось, кто попадался, - ещё жёстче огрызнулся казак.
- Что вы, зачем вы их злите? - пытались успокоить казака его соседи.
- Ну их к лешему! Всё одно помирать!
- Это ты пока такой храбрый, а вот скоро за тебя как следует возьмутся... - растянул в плотоядной улыбке свою свиную рожу смершовец.
- А вот это ты видал?! - казак молниеносно выставил вперёд левую руку. Вместо ногтей у него были уродливые бурые наросты.
Улыбки сошли с лиц. Звериные морды на мгновение обратились в человеческие лица.
- Брались уже! В 20-м и 32-м ломали. И не сломали! И не сломаете! - слёзно прокричал казак.
Это был жест отчаяния. Последняя его битва. Последний поступок воина перед долгой и мучительной, мучительно долгой казнью. Прокричав свои обидные слова, он опять сжался, сник и убрал изувеченную руку запазуху.
ПРОСЬБА
В пересыльном лагере военнопленным в плане бытовом жилось вполне ещё сносно, по сравнению с тем, что их ожидало в Сибири. Многим удалось сохранить шинели и сапоги, на которые особенно зарились победители. Заключённым пока что не запрещалось иметь при себе фотокарточки родных и нательные кресты. В лагере даже была своя баня (примитивные душевые кабинки, но удобные и, главное, с тёплой водой).
Казаки, немцы и горцы набивались в купальни. Не терпелось смыть с себя месячную грязь и паразитов. Большинство уже привыкало жить только мимолётными телесными радостями, вроде кормёжки, сна и помывки.
Широченный, словно колода, осетин присматривался к своему соседу по кабинке.
- Терец?
Человек мотнул головой. - Кубанец.
Осетин кивнул с таким выражением, будто заранее знал, какой будет ответ. Догадаться, что сосед окажется казаком, было несложно. На его худых плечах красовались ровные и уродливые шрамы. Кожа была срезана полосками - в виде погон. В Гражданскую пленным казакам обычно срезали с плеч, иногда, если было время, с ног - как лампасы. Ещё вбивали кокарды в лоб, гвозди в погоны. Много чего делали, чего и в кошмарном сне не увидишь.
Осетин, ломая язык, обратился к казаку со странной и страшной просьбой.
- Слюшай, ты - казак. Воин. Я - тоже воин. Мой отец, дэд, все воевали. Нэ могу я это тэрпеть. Лючше смэрть, - он говорил с трудом, глотая окончания. Не только из-за того, что русский ему был чужой язык, но и из-за нервов, - Нэ могу я... Я себя убить хочу... Грех это - самому себя... Убэй ты меня, а? Пожалайста. У мэня нож есть. Я спрятал. Убьёшь? - этот сильный мужчина глядел с детским наивным выражением.
Казак отвернулся.
- Очэнь тебя прошу. Убэй. Чэсть мне спасёшь. Я - воин. А они пальцами на досмотре лазают... Я не могу. Мне умереть надо.
Казак не отвечал. Он быстро домылся и вышел.
Осетин просил и других. Даже немцев, которые поначалу не могли догадаться о чём им говорят. Но и когда понимали отказывались. Осетин всё-таки умудрился зарезаться. Маленьким перочинным ножиком он искромсал себе всю грудь, нанеся с десяток ран, прежде чем добрался до сердца. Но умер не от повреждения жизненно важных органов, а от потери крови. Потом ещё несколько казаков и горцев убили себя. Два кабардинца придумали одновременно нанести друг другу смертельные удары.
ДРАЖА
Четники обожали своего доброго весельчака-генерала, своего любимого Дражу.
Родившийся в подневольной стране, среди бесправного народа, росший в тяжёлых жизненных условиях, рано ставший полным сиротой Драголюб Михайлович с детства приучался к стойкости. Из всех сербов он наиболее полно осознал, прочувствовал, одухотворился идеей независимости Сербии, поэтому и стал её последним живым символом. Он жил, служил, воевал и погиб ради Сербии, ради национальной сербской монархии.
Свою военную карьеру Михайлович начал с Балканской войны, плавно перетекшей в Мировую. Был ранен, бесчисленное количество раз находился на грани смерти. Все гибли вокруг него, а он выживал. Михайлович стал героем не только для своей страны, но и для всего славянства. Болгарский Царь Борис II вручил ему орден святого Александра Невского. Президент Чехословакии орден Белого Льва. Михайловича уважала и Западная Европа. Шарль де Голь наградил его Военным Крестом, президент Америки - медалью Легиона Почёта.
Михайлович ещё до начала Второй Мировой, до поражения Сербии готовился к партизанской войне. На его Родину надвигались две грозные волны - германская и коммунистическая. Предвидя новое столкновение славян и немцев, православный монархист Михайлович не рассчитывал на пролетарский атеистический СССР.
Без русской поддержки Сербия была быстро разгромлена и покорена. Но не был покорён главный сербский герой. "Пока хоть один вражеский солдат находится на нашей земле, мы будем продолжать борьбу". В Равно Горе к Михайловичу собирались патриоты, верные идеям независимости и монархии. В историю они вошли как "четники". Советские безграмотные историки называли их "коллаборационистами". На самом деле сербы-четники воевали на два фронта, против всех: против немцев и коммунистов. Они одни оставались верны своему королю-изгнаннику, из прославленного рода Карагеоргиевичей. Истинными коллаборационистами были советские вожди, предавшие свою страну в 1917-м и в 1939-м предавшие свою собственную идею, заключив союз с Германией.
Пять лет четники вели свою безнадёжную борьбу за павшую династию, за покорённую Сербию. Они не давали немцам ощутить вкус победы. Отдельные районы так и оставались не захваченными. Четников окружали, разбивали, а они вновь собирались. Равногорское движение нельзя было победить, пока жив был его центр, генерал Драголюб Михайлович. Немцы давали за его голову крупное вознаграждение. Но Дражу никто не выдавал. Он умудрялся выскальзывать из самых безнадёжных капканов. Судьба защищала его, но не тех, кто был с ним. В одной из битв погиб его сын Воислав.
Михайлович никогда не сдавался. "Капитуляция? Такого слова нет в нашем лексиконе". Он сражался за Сербию даже, когда та перестала существовать как государство. Он сражался за династию даже, когда та была изгнана. Он защищал монархические принципы даже, когда его король призвал присоединиться к Тито. Михайлович всею жизнью боролся с Судьбой, с действительностью. Когда под давлением партизан-коммунистов и Красной армии четникам приходилось уходить в Италию, Михайлович остался.
Американцы и англичане первое время поддерживали Михайловича. Он ведь спас более пятисот их лётчиков. Но потом ставку предпочли сделать на Тито. Изменился баланс международных сил. С СССР надо было строить новые отношения. Десятки тысяч четников и двести тысяч сербов-монархистов были обречены на вырезание. Михайлович не предавал тех, кого он считал союзниками. Он служил своему королю и думал, что британские роялисты оценят такую верность. Приняв последний неравный бой, четники были разгромлены и отошли, чтобы сдаться англичанам. Слуги английской короны пообещали сербским монархистам, что вывезут их в безопасное место для формирования национальной сербской армии. Всех их, десятки тысяч человек, предательски выдали титовцам. Несколько дней коммунисты расстреливали сербских патриотов. С особым садизмом был замучен сам Михайлович. Ему отбили почки, сломали рёбра, отрезали уши. Близорукий Михайлович в результате побоев совсем ослеп. Придя к власти, Тито истребил ещё двести тысяч своих политических противников. Он стал югославским Сталиным, наворочав таких дел, что Югославия и через полвека не смогла исправить их последствия.
ПРИНЦ
В Шестом Терском полку с нетерпением ожидали прибытия нового командира, немецкого офицера. Предыдущий, Кольбен, был скупой на чувства, но внимательный к подчинённым начальник. С атаманом Кулаковым у него были самые прекрасные отношения. Оба - раненые, заслуженные ветераны. Делить им нечего было. Кольбен уважал Кулакова. Кулаков уважал Кольбена. Казаков всё устраивало. Ну а кого пришлют теперь?
Офицер оказался прусским аристократом, из какого-то древнего рода. Настоящий принц - князь на русский лад. Тонкий, подтянутый молодой человек. Голубоглазый, с изящными чертами лица и изящными манерами. Такой, какими и принято изображать аристократов. На лошади сидел неплохо - даже на казачий взгляд. Смотрел и вёл себя смело. Любил пошутить. Не заискивал, но и не заносился. Казаки в первую очередь оценивали награды. Рыцарский Крест. Лента Железного креста, значок за участие в атаке. "Подходит".
Принц пока ходил в немецкой форме. Но папахой обзавёлся. Что же это за казак без папахи? Немец проникся казачьим духом. Конечно, танцевать лезгинку, держа кинжал в зубах, и рубить с двух рук, он не научился, но кое-какие приёмы джигитовки освоил. Были ещё живы старожилы, помнящие как джигитовать.
Казаки остались довольны своим начальником. Но надо было ещё посмотреть на него в действии. Долго ждать не пришлось. Во время перехода через горы конная колона казаков была обстрелена партизанами. Принц привстал на стременах, вглядываясь вдаль. Не дёргался, не делал попыток спрятаться. Хотя некоторые из молодых казаков попригибались к конским шеям. Пули ложились очень близко. Но принц - ничего, улыбался. "Наш человек, казак", - окончательно решили насчёт него терцы. После этой "проверки" немец влился в их ряды. В боевой обстановке неизменно кто-нибудь из казаков держался к нему поближе, чтобы в случае чего встать между ним и стреляющими. Сам принц не желал уходить, так что казаки загораживали его собою.
У казаков XV кавалерийского корпуса офицерами как правило состояли немецкие аристократы. Службой вместе с казаками они гордились. Щеголяли черкесками и папахами. Словно награды носили казачьи знаки отличия. Отношение не ограничивалось внешними проявлениями. Немецкие офицеры всегда отстаивали казаков перед своим командованием. Часто брали под опеку сирот. Сам Паннвиц, усыновивший казачонка, подавал в этом пример. Казаки отвечали тем же. Раз отбили у гестаповцев офицера-прусака, подозревавшегося в организации покушения на Гитлера. Некоторые немцы добровольно отправились с казаками на их, казачью Голгофу.
ПО ЭТАПУ
"В назидание всем своим противникам, советские власти
постарались уничтожить даже саму память о казаках"
Ф. де Ланнуа
В Советский Союз эшелонами везли казаков, эмигрантов, последних несгибаемых бело-гвардейцев. Отдельным порядком шли старые генералы, прославившиеся на Гражданской войне. Смершовцы и фронтовые офицеры как на увлекательное зрелище стекались к легендарным врагам советской власти.
Всех поражал и приводил в восхищение атаман Шкуро. Ему палец в рот не клади. С самыми большими шишками он был за панибрата. Мог отчитать советского офицера за "недостаточное уважение к русскому генералу". Он охотно и много шутил, травил байки, хоть своим характерным прищуром глядел недоверчиво и совсем невесело.
Но самое большое внимание к себе вызывал Краснов. Постаревший, ссутулившийся, сильно хромающий от давней раны, подслеповатый. Тот самый Краснов, что наступал на Петроград, что атаманствовал на Дону, что конфликтовал с Деникиным и помогал Юденичу. Живая легенда. Последний Белый Вождь. Ещё Царский генерал, лейб-гвардеец, известный всему миру писатель. Некоторые из советчиков даже читали его книги, о чём по секрету ему шепнули. Было ещё несколько Красновых. Все убеждённые "контрреволюционеры" и "антисоветчики".
На Доманова, Походного Атамана Казачьего Стана, уже никто не обращал внимания. С ним от всего пережитого тик сделался.
Шкуро матерился почище любого солдата, чем приводил всех в полное восхищение. Его целый день готовы были слушать. Истории у "кубанского волка" не иссякали. Краснов на вопросы отвечал охотно. Он в подробностях рассказывал о своей бурной жизни, хотя по нему заметно было, что даётся ему это с трудом. Здоровье его оставляло желать лучшего. Столько лет, столько войн.
О последней войне советские офицеры с казаками-эмигрантами не говорили вообще. Будто её вовсе не было. То ли им установку такую дали, то ли не хотели накалять отношений и лишний раз унижать поверженного врага. Говорили о Гражданской войне, о Царской России, о казачестве. Спорили. Оказывалось, обо всех этих вещах в Советском Союзе уже успели позабыть. О дореволюционной России господствовали самые искажённые представления. Например, советские граждане не могли поверить, что крестьянин мог выслужиться в генералы. О Иване Никитьевиче Скобелеве они не слышали. Что Деникин, Алексеев и Корнилов из "простых" тоже не знали.
Советские офицеры, особенно фронтовики, к белым генералам относились предупредительно. Кормили на лучшем уровне. Обращались к ним "господин генерал" или "Ваше Превосходительство", при чём без иронии, без издевательства. Вправду, уважали. Если Краснов делал движение, чтобы сесть, то, обгоняя друг друга, кидались, чтобы придвинуть ему стул. Советские офицеры считали, что, раз война кончена, для всех должен наступить мир. Они искренно верили, что у казаков есть надежды на амнистию. "Такая война страшная была. Зачем лишнюю кровь проливать? Мир".
Не все так думали. В Москве, на Лубянке не забывали ничего и не прощали никого. Если Сталин собственную жену довёл до самоубийства, стал бы он щадить прямых своих врагов? Сколько бы тысяч и даже миллионов их не было. Когда за казачьих генералов взялись смершовцы, изменилось всё. И кормёжка, и обращение, и режим содержания. Все контакты с фронтовиками были пресечены. Только следователи по особым делам и нквдешные шишки имели доступ к казакам. Чем ближе было к СССР, тем хуже становилось. В зоне английской оккупации кормили сносно, в советской зоне отвратно. Ржавой водой и селёдкой. Чтобы подорвать силы, чтобы превратить закалённых воинов в полудохлые развалины. Старых, больных генералов берегли. За них головой пришлось бы отвечать. Но малозначительным, среднего и младшего уровня офицерам доставалось по полной. Кого-то на месте убили, кого-то забили до смерти. На брошенном заводе расстреляли с тысячу человек и там же сожгли. Чтобы уже никаких следов. Остальных или, правильнее, оставшихся, загоняли в вагоны и отправляли в СССР, "на родину". В концентрационные лагеря. Краснова и Шкуро специальным рейсом на самолёте доставили на Лубянку. Их очень ждали. Десятки лет мечтали заполучить их. Последних и самых злейших "контриков".
ОТКАЗ
Майора Лиска вызвали в штаб. Сходу его огорошили сенсационным по неожиданности и кошмарным по своему значению известием.
- Получен приказ высшего командования передать всех казаков нашим союзникам. Советской стороне. На их родину.
- Всех?!
- Всех.
- Вместе с детьми?!
- Всех - значит всех. Мы выполняем условия заключённого соглашения. И передать советам всех подлежащих репатриации поручается вам, майор. Это большой шанс для вашего карьерного роста.
- Я... отказываюсь, - с замирающим сердцем, но всё же решительно выдохнул скромный английский майор.
- Что-о?
- Я не буду этого делать.
- Какого чёрта? Вы понимаете, что вы говорите? Вы - офицер.
- Вот именно. Я - офицер. Давая присягу, я клялся служить короне и защищать свою страну. Я не клялся воевать против женщин и детей. Проклятье, да там половина - женщины, дети и немощные старики. Выдать их советам равносильно смертному приговору.
- Это не ваше дело.
- Моё, раз это поручается мне.
- Майор, вы забываетесь. Выполняйте то, что вам приказано и не рассуждайте.
- Я не буду.
- Это приказ.
-Такой приказ я выполнять не буду.
- Вы нарушаете субординацию.
- К чёрту субординацию. Это бесчеловечно, и я это делать не буду.
- В военное время...
- Я не знал, что армия Его Величества воюет с женщинами и детьми.
- Это чёртовы нацисты.
- Они - не нацисты. Они - казаки.
- Похоже, эти русские вам дороже вашего звания. Учтите, ваша принципиальность плохо отразится на вашем послужном списке.
- Всё равно я отказываюсь.
- Вы твёрдо это решили?
- Да.
- И не передумаете?
- Не передумаю.
- Отлично... Охрана! Отведите майора Лиска на гауптвахту. С этого момента вы находитесь под арестом.
Майор Лиск вытянулся, поправил мундир и, отдав честь, вышел в сопровождении двух солдат. Около суток он просидел на гауптвахте. Его опять вызвали в штаб с тем же предложением. Думали, что арест заставит его передумать. Лиск был ещё упорнее, чем до этого. Начальство рвало и метало. Какой-то майоришка портил все планы. Вся английская политика шла к чёрту из-за упрямства одного человека. Но Лиск был непреклонен. Он отказывался от поручаемого ему задания. Ему претило и сотрудничество с НКВД. В наказание майора Лиска разжаловали в солдаты и отправили на японский фронт. Это проделали скрытно и как можно быстрее, чтобы не будоражить других. Боялись, что найдутся ещё непокорные.
Следующим, кому поручили провести репатриацию, был майор Дэвис. Он оказался сговорчивее, хотя и с ним не сразу договорились. Его также сперва пришлось подержать под арестом за отказ подчиняться. На него эта мера подействовала. Майор Дэвис пожалел свою карьеру. Не захотел идти рядовым, да к тому же на опасный японский фронт. Дэвис дал согласие и взял на себя страшную, не имеющую прощения миссию. Отныне его имени суждено было войти в историю. Он взял на себя пилатову миссию исполнить чужой приговор. Добровольно стал палачом. И ни оправдаться, ни заслужить прощение он уже не мог. Кровь невинных взывала.
Лиск не мог так поступить с казаками, не мог так их предать. Он часто встречался с ними, со многими общался на русском языке. Как бы он потом стал смотреть людям в глаза? После такого он не смог бы носить офицерское звание. Поэтому предпочёл сразу лишиться погон. Лиск не мог пойти на бесчестье, Дэвис смог.
Дэвис ответственно подошёл к выполнению неприглядного, подлого, предательского дела. Разбил казаков на группы, обезглавил их. Обманом выманил всех офицеров. Потом объявил казакам, что офицеры их предали. Чему никто не поверил. Хотел уговорить и оставшихся, пытался убедить их, чтобы они сами по доброй воле засунули головы в петли и избавили его от этого неприятного труда. Казаки отказались подчиняться. Не прикасались к привозимой им пище. Англичанам всё-таки пришлось применить силу. Ложь уже не приносила эффекта. Никто им не верил. Казаки не могли согласиться на возвращение в СССР. У одних был опыт Гражданской войны, у других опыт расказачивания. Все отлично знали, как советские относятся к русским, как ненавидят коммунисты христиан. Все помнили, что вытворяли с казаками. Абсолютно в каждой казачьей семье были замученные ЧК, ОГПУ и НКВД. В каждой казачьей семье кто-нибудь умер от страшного голода 30-х. Не могли казаки возвращаться в СССР. Им там было не жить. Но Великобритания их всё же выдала. Всех, и советских, и никогда не бывавших советскими. Во время транспортировки били священников, вырывали детей из рук их матерей. Стреляли в безоружных, кололи штыками. Некоторые родители убивали своих детей. Некоторых забили до смерти. При виде этих ужасов закалённые в боях мужчины плакали: и не только русские, но и некоторые англичане. От этого Дэвису не отмыться во веки веков. Его имя навсегда будет связано с трагедией Лиенца, с новой Голгофой ХХ века.
ЗАЛОЖНИК ЧЕСТИ
В английскую комендатуру в сопровождении адъютанта вошёл немецкий генерал, несколько экстравагантно одетый. На голове вместо фуражки он носил барашковую шапку - папаху. Сразу было видно, что это и есть тот самый Паннвиц, казачий генерал. Атаман. С тяжёлым сердцем шёл Паннвиц. Он, не проигравший ни одной битвы, вынужден был сдаться в плен.
- Господин генерал, на днях всех ваших казаков передали советам. Вы - офицер германской службы, и на вас не распространяются требования о репатриации. На ваше счастье, вы остаётесь нашим военнопленным.
Паннвиц глубоко вздохнул, расправил отяжелевшие от бессонных ночей плечи и ответил размеренно, взвешивая каждое своё слово.
- Я - их Атаман. И разделю с казаками их судьбу, какова бы та ни была.
Англичанин чуть не поперхнулся. Ему казалось, что удивить его ничем нельзя.
- Вы уверены?
- Я делил с казаками счастливые времена, разделю и их несчастье. К тому же, быть может, я смогу хоть немного сгладить их участь.
Английский офицер пожирал глазами немецкого генерала. Он не очень понимал всех этих игр в военную честь, но понимал, что происходит что-то выдающееся, редко бывающее.
- Вы понимаете, что вам грозит?
- Своего решения я не изменю.
- Вы стали настоящим казаком, - съехидничал англичанин.
- Я воспринимаю это, как похвалу.
- Хорошо, если вы так хотите, если это окончательное ваше решение... - англичанин выжидательно взглянул на Паннвица, но тот не дрогнул, - то мы препроводим вас на советскую зону оккупации.
Паннвиц довольно кивнул. Словно ему оказали какую-то услугу.
Англичанин ещё подумал о чём-то и на прощание протянул руку своему буквально вчерашнему врагу. - Разрешите пожать вашу руку. Не каждый на вашем месте смог бы так поступить.
На этот раз Паннвиц смерил непонимающим взглядом своего визави. Ему не казалось, что он совершил что-то удивительное. Просто поступил по чести. Как и подобает офицеру, в какой бы армии он ни служил, к какой бы нации ни принадлежал.
Гельмут фон Паннвиц не понаслышке знал, что такое война и что такое солдатская честь. Он происходил из древнего рыцарского рода, давшего многочисленным немецким княжествам, Пруссии и Германской Империи десятки героев. Следуя семейным традициям, Паннвиц с детства готовился к военной службе. В особенности, полюбилось ему кавалерийское дело. Соответствующей была у него и психология. В пятнадцать лет он ушёл добровольцем на фронт Первой Мировой. Уже в шестнадцать был лейтенантом, в семнадцать получил свой первый Железный Крест (аналог русского Георгия). Причём служил в уланском полку имени Александра III - Российского Императора! Он поучаствовал в немецкой Гражданской войне и, конечно, отправился в поход против коммунизма. Паннвиц своих никогда не бросал. Когда за его подчинённым, Месснером, обвинявшемся ни много-ни мало в покушении на фюрера, пришли из гестапо, строптивый кавалерист отказался его выдавать и готов был даже на применение силы.
Когда генерал Паннвиц появился среди загружаемых в арестантские вагоны казаков, по всей платформе понеслись восторженные крики:
- Батько Паннвиц здесь! Батько Паннвиц с нами! Атаман!
От вагона к вагону передавали эту новость. Сквозь решётчатые окна, отталкивая друг друга, казаки и казачки старались воочию увидеть своего атамана, не бросившего их и пришедшего, чтобы умереть вместе с ними. Мгновение спустя громкая, не задушаемая грянула песня. Последняя казачья песня. О последнем казачьем атамане. Гельмуте фон Паннвице.
РАЗГОВОР ПО ДУШАМ
"Страшнее коммунистов вряд ли будет кто,
так как эти не только оружием,
но, главным образом, духовно уничтожают Россию"
П. Н. Краснов
Где-то англичане прямо привозили казаков в советские лагеря, где-то сдавали с рук на руки смершовцам. Казаки уже не рассчитывали на спасение, поэтому все изменения к худшему они не воспринимали. Одни лагеря менялись на другие. Хотя отношение советской стороны выходило за рамки. Расстреливали и избивали. Особо жёсткий надзор вёлся за казаками XV кавалерийского корпуса. По силе ненависти, с которой к ним относилось советское руководство, можно было понять, насколько оно боялось казаков.
- Партию казачьих офицеров пересадили из английского грузовика в американский, занятый советчиками. Бить в пути, ровно как и разговаривать было запрещено. Но ехать долго. Молчать всю дорогу скучно. Разговор возник сам собою. Советский прапорщик, фронтовик-орденоносец, "бравший Берлин" разместился напротив казаков. Молчание давалось ему особенно тяжело.
- Что за форма у вас не пойму? - он с интересом присматривался к своим подопечным.
- Это форма Восточных войск, - равнодушно ответил ему пожилой казачий полковник.
Вояка кивнул с таким выражением, будто и сам так думал и лишь хотел удостовериться.
Помолчали.
- Здорово по-русски чешете.
- Это потому что я - русский, - пояснил полковник.
- Да ну?! - прапорщик сделал поразившее его открытие. Оказывается, не все русские были за СССР. Он и подумать об этом не мог. Ему казалось, что все его соотечественники как один поднялись "против фашистской силы тёмной". Так писали в пропагандистских листовках, об этом пели в патриотических песнях, об этом снимали героические фильмы. Советские граждане (почти все, хоть и не все) верили листовкам, песням и фильмам. Они думали, что так всё и есть, как им об этом говорят. Прапорщик не мог уместить в своей голове, каким это образом кто-то из русских мог добровольно пойти против Советской Армии.
- Чего это вы к Гитлеру подались? - выдал он мучивший его вопрос.
- Мы не к Гитлеру, мы против Сталина пошли. За православную Россию.
- Емигрант, что ли? - осенило "догадливого" прапорщика.
- Я был и остаюсь подданным Российской Империи, и своего гражданства не менял, - с гордостью и болью произнёс полковник.
- Российская Империя - это ж когда было...
- Не так давно.
Прапорщик кивнул. С этим он был вполне согласен.
Помолчали ещё. В дороге скучно. Кроме разговора нечем заняться. На прилизанно-прелестные альпийские виды глядеть быстро надоедало. Уже начинало мутить от нескончаемой зелени.
- Всё равно не пойму, что вас к Гитлеру занесло. Это ж наш враг.
- Наш главный враг - коммунизм, который губит православный русский дух.
Прапорщик задумался.
- Вы что же все православные?
- А вы разве нет? - в свою очередь удивился полковник.
- У нас, конечно, есть те, которые... - прапорщик понизил голос, - что веруют тайком, но не так, чтобы особо много... Отвыкли мы, - то ли пояснял, то ли оправдывался он.
- А мы не отвыкли.
Замолчали надолго. Обоим очевидно было, что не о чем им говорить. Но ехать скучно и разговор вспыхнул опять.
- Что ж вы все емигранты?
- Нет, у нас были и советские граждане.
- Предатели, - рыкнул прапорщик.
- Не предатели. Казаки шли мстить за то, что с ними творили в СССР.
- Что это с ними такое особенное творили? - более со скепсисом, чем с интересом спросил советчик.
Полковник казачьих войск вкратце рассказал о Гражданской войне, о первом и втором расказачиваниях. О массовом голоде, охватившем когда-то богатые казачьи области. О грабежах, арестах, высылках.
Советский прапорщик впервые слышал обо всех этих делах. То есть он знал, что был в стране голод. У него даже кое-кто из родни умер тогда. Но ему и в голову не приходило, что голодало столько народу и что столько от этого помирало. Он не знал об этом и никогда не задумывался о причинах голода. И никто из его знакомых об этом тоже не задумывался. Просто жили.
- Всё равно не пойму, зачем вы воевать пошли? - в этот раз ему действительно было интересно.
Полковнику от истории Белого Дела пришлось сделать отступление в более отдалённое прошлое. Прапорщик почти ничего не знал о дореволюционной России, словно до 17-го года её вообще не существовало. Он даже думал, что при Николае II ещё сохранялось крепостное право. Думал, что это Ленин его отменил. Понятное дело, не слышал о крестьянских восстаниях против большевиков, о рабочем движении ижевцев и воткинцев. Всю дорогу пленный офицер просвещал своего конвоира о сущности Белого движения. Без прикрас, честно говорил, где белые были неправы. Поведал о Галлиполи и Лемносе. Для прапорщика новым открытием стало то, что жизнь в эмиграции не была сытной и спокойной, что там тоже голодали. Белый казачий полковник подробно остановился на последнем периоде Белой борьбы. Рассказал о Русском Корпусе, о Краснове, о Казачьем Стане, о грузинских и северо-кавказских отрядах.
Прапорщик замолчал. Он напряжённо размышлял о чём-то. Лоб его собрался в глубокие складки.
- Эх, и что ж вы нас не завоевали? - горько выдохнул он.
Ещё два дня они провели вместе. Прапорщик делился с казаками бесценной махоркой, приносил сухарей. И, не уставая, беседовал обо всём, что касалось русской истории. В нём проснулся интерес. Хотел знать о том, о чём не говорили в СССР.
Накануне разлуки он, стесняясь и стыдясь, спросил у эмигрантов, не будет ли у них "лишнего крестика". В этом обобранные до нитки военнопленные не могли ему помочь. У одного астраханца была сохранена маленькая иконка. Он передал её в руки прапорщику, рассудив, что её всё равно отберут, если не на пути в лагерь, то в самом лагере, и, возможно, не только отберут, но и осквернят. Советский фронтовик-орденоносец толком и не знал, как обращаться с реликвией. Инстинктом догадался, что нужно сделать. Поцеловал икону и приложился лбом.
- Спасибо... Это... Я сохраню... А вы там... держитесь... Ради нас держитесь. Ради России, - с каким-то новым, доселе ему неведомым чувством убеждения прошептал бывший коммунист. Советский гражданин стал русским человеком. Возобновись война, вернись белые на русскую землю, очень вероятно, он пошёл бы с ними. Но было поздно. Русские проиграли. Советские победили. Прапорщик никому никогда не рассказывал о своём разговоре с эмигрантом. Никому не показывал подаренной иконки. Всё, что узнал, он держал внутри себя, ни с кем не делясь.
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ РАССТРЕЛ
В лагерь Вайтенсфельд собрали с двести человек, казачьих офицеров, врачей и сестёр милосердия. Никто не знал, что планируют англичане, но все были убеждены, что ими определённо затевается что-то недоброе. В одно несчастное утро объявили, что всех военнопленных вернут в СССР, не взирая на то, что некоторые там никогда не бывали. Сержант, зачитавший этот смертный по сути приговор, не смог справиться с охватившем людей возмущением. Пришёл майор. Но и у него ничего не получилось. Все доводы и заверения британских вояк разбивались о несокрушимую, не поддающуюся оспариванию истину: более половины пленных, имея нансеновские или югославские паспорта, никогда не были "подсоветскими" и никак не могли за них сойти ни в юридическом, ни в этическом смысле. Майор пошёл за генералом. Генерал попробовал миром убедить всех записываться в советские граждане. Безуспешно. Даже советские скрывали своё происхождение. А эмигранты, предпочевшие в своё время нищенскую и голодную жизнь сытому, но подлому существованию на службе большевикам, и подавно не желали отказываться от своих принципов. Генерал пригрозил применением силы. Что было встречено с радостью. "Лучше вы нас расстреляйте, чем передавать коммунистам", - просили мужчины и девушки, дорожащие своей девичьей честью. Генерал не знал, что предпринять. Как говорить с этими людьми. Уговаривал и угрожал. От угроз снова переходил к просьбам. Приводил обещание Сталина об амнистии всем политическим противникам. И всё равно это было безуспешно. Никто не хотел ехать в СССР. Никто не верил Сталину. И английскому слову тоже уже перестали верить.
- Хорошо, раз вы сами об этом просите, - решился генерал на суровые меры, - раз вы сами этого хотите и сами об этом просите... Кто желает, чтобы его расстреляли, встаньте налево. Остальные направо.
Толпа разделилась. Многие отошли направо. Но многие встали слева.
Один есаул перебежал от одной, правой, группы к другой, левой.
- Господа, идите к нам. Покажем советам, как умеют умирать казачьи офицеры.
Вставшие слева ему ничего не отвечали и демонстративно отворачивались от него. Они предпочитали быструю и достойную смерть долгому униженному умиранию от голода, непосильного труда в рудниках и на лесоповалах. Они справедливо считали, что лучше получить пулю, чем изведать на себе нквдэшные сапоги и ножи лагерных блатарей.
"Правые" понуро побрели к попыхивающим грузовикам. Приговорившие себя выстроились в линию. Чтобы быстрее всё прошло. Предприимчивый священник с Дона предложил встать на колени, для большого удобства расстрельной команде.
- Так им легче попасть будет, - пояснил он.
Всё-таки офицеры остались стоять. Встретить смерть стоя - не то же, что сидя.
Когда подошли английские автоматчики, обречённые радостно закрестились. Наконец-то. Быстрая, хорошая смерть. На открытом воздухе и по собственной воле, а не в душном ужасном застенке. Смерть без издевательств и богохульств. Умереть там, где над твоей могилой, кто бы ты ни был, поставят крест - несбыточная мечта для советского заключённого раба.
Среди мужчин плечом к плечу стояла девочка-подросток. Ей вообще англичане предлагали записаться в британский Красный Крест - то есть полную и гарантированную безопасность. Она осталась со своими. Выстроившиеся в ряд готовились к смерти, ждали её и не дождались. Их даже в этом обманули. Высшее начальство отменило расстрел... и велело выкатить танк с огнемётом. После нескольких залпов внушительной струёй огня поверх голов с одним из эмигрантов сделался нервный припадок. Он думал, что их хотят сжечь живьём. Англичане могли и так. Ведь они сожгли же сотни тысяч немцев - женщин и детей своими массированными бомбёжками. Танк отогнали. Казаки не дрогнули и перед этой адской машиной и не спасовали перед дьявольской тактикой запугивания. Вернулся генерал. Он заявил, что "передумал расстреливать" и вместо этого просто свяжет всех и в таком виде передаст советам. Майор О-й в ответ на все эти издевательства офицера над офицерами осыпал англичанина отборной бранью на всех языках, которые знал. Что-то генералу перевели, что-то он понял сам. Рассвирепев, "слуга короны" отдал приказ вывести на расстрел одного лишь майора О-го.
Делать нечего. Против такой силы не попрёшь. Боясь унижения бездвижностью, казаки смирили гордость и согласились взойти в грузовики, сохраняя ещё надежду на побег. В пути всякое может быть. В крайнем случае рассчитывали на ампулы с цианидом, которые почти у всех были припасены.
Пока их везли из английской неволи в советскую неволю, что-то изменилось. То ли в армейском руководстве нашёлся принципиальный человек, то ли пришла новая директива. Всю группу, активно сопротивлявшихся, опросили на предмет их гражданства, кто советского подданства, а кто ещё российского. Не все были эмигрантами первой врангелевской волны, но все ими представлялись. Дураков не было. Гражданство старались называть стран, что находилсь подальше от СССР. Сербия, Болгария, Польша. Кто знал французский, назывался французским гражданином. У кого были знакомые поляки, назывался поляком. Паспортов всё равно ни у кого не было. Верили на слово. Вернули и О-го. Насчёт него тоже передумали.
Так люди своей храбростью, отчаянной безумной храбростью спасли себе жизнь и достоинство. Медленная, оттянутая во времени смерть не обязательно легче мгновенной смерти здесь и сейчас. Куда страшнее для некоторых жить без веры, умирать спокойно, но без причастия и быть погребённым в могиле без креста - как собака. Когда выходили на расстрел, верили и надеялись, что их и вправду убьют. Даже огнемёт сочли более лёгкой участью, чем высылку в СССР.
Сложно сказать, что подействовало на англичан. Русская упёртость, то, что даже девушка стала под дуло, или "особое решение"? Быть может, всё это вместе. Как на войне спасала отвага, так и в плену она оказалась не менее ценна и нужна.
РАЗДЕЛЯЙ И ВЛАСТВУЙ
Офицеры 1-й казачьей дивизии были подавлены. Вести приходили одна хуже другой. Всё немецкое командование было отдельным порядком куда-то вывезено. Все слышали о "конференции", на которую "пригласили" офицеров Казачьего Стана. Теперь англичане предлагали остав-шимся переехать в другую часть, "более комфортную". За этой заботой казаки подозревали новую провокацию. На офицерском собрании обсуждали, что делать. Ждать или бежать, смириться или сопротивляться? По нерушимой традиции Русской Императорской Армии первым дали высказаться самому младшему по званию. Хорунжий Зубов выступил против побега, он считал недопустимым бросать подчинённых на английский произвол. Все остальные офицеры говорили в том же ключе. Последним речь взял самый старший. Как командир полка, он должен был остаться, но прочие, на его взгляд, не были связаны никакими обязательствами и имели полное право сбежать.
Однако никто не бежал. Все дождались транспортировки. Офицеров всё равно отделили от казаков. На офицеров был особый "заказ". С казаками остался всего один сотник. Но и его срочным порядком перевезли в другой лагерь. Разделение на этом не остановилось. Коноводов с лошадьми погнали в третий лагерь, скрытый от прочих. Таким образом казаки, их офицеры и коноводы находились в трёх лагерях, не имея возможности связаться и ничего не зная друг о друге.
Невдалеке от них проходила ещё одна многочисленная группа казаков 1-го Донского, 5-го Запасного, 2-го Сибирского, Калмыцкого и горцев Кавказского дивизиона. С ними даже не было соответствующего конвоя. Всего несколько британских солдат сопровождало пятнадцатитысячное войско. Им пообещали проезд в Италию для "продолжения войны с большевиками". Веря англичанам, все сами шли добровольно. А затем всю эту группу, все пятнадцать тысяч человек, передали коммунистам.
Сталин затребовал себе казаков, эмигрантов и власовцев. Тито - четников, усташей и домобранцев. Итальянские коммунисты хотели поквитаться со своими противниками-фашистами. Англичане всех удовлетворили. Всех выдали. Одних на кровавую расправу, как офицеров и четников, других, как горцев и рядовых казаков, на многолетнее тюремное заключение.
СОЮЗНИКИ
"Мир не должен забывать о печальной участи казаков,