Амир Алиевич Ашурбеков : другие произведения.

Между двух горизонтов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Туда куда стремятся наши мысли, туда куда возвращаемся мы. Автор надеется этой историей напоить читателя мыслью, сухой историей, судьбой не имеющей ни определения ни языка, жизнью разделенной горизонтом, бесконечным стремлением к нему и от него, болью обретшей плоть в морской волне и любовью разбитой о скалы времени
  
  Даль
  
  Новоиспеченный преподаватель, только вырвавшийся с философского факультета, с великим восторгом, присущим лишь людям, обладающим той степенью созерцания, коей могли бы похвастаться звезды будь они живы, брел по алее ленивой походкой среди толчеи мирно фланирующих людей. Его молодое, пытливое сознание возводило поверх имеющихся знаний, нечто непостижимое, чувство значимости своей персоны для будущего поколения. В невозмутимо гордых мечтаниях, его образ преклонных лет, торжествовал на кафедре известнейших учебных заведений, а потрескавшиеся руки филигранно играли перед глазами, вербально излагая эмоциональное расположение духа. В этом он находил причуду, определяя судьбу и внушая сердцу непоколебимую надежду на грандиозный успех, он волнительно качал тяжеленный дипломат в своей руке. Ох уж этот несносный, желанный миг предвкушения, когда трепетное настоящее становится безвозвратным прошлым, а будущее счастливым настоящим. Природа эмоций слишком непредсказуема, она скоротечна, посему непознаваема. И нельзя до точно утверждать о том, что этот молодой преподаватель бросил бы для счастья грядущего, боль настоящего, причин для которой было достаточно. Однако, с вопиющим воплем души, с ярко горящими глазами, коей позавидовали бы и не живые звезды, он всматривался в отражение высокосидящих голов городских зданий, наблюдая за тем как хмурые облака тяжело ползут во власть горных кряжей, раскинувших свои владения на весь западный горизонт. Лицезря то, как сквозь сизую, грозную воздушную массу пробиваются теплые лучи заходящего солнца, он определял для настоящего бремя невинной, непорочной красоты, как бы реанимирующей положение дел в свете таких далеких желаний. Находясь здесь и сейчас, вольным шагом ступая по широкой аллее, качая на ветру увесистый дипломат, молодой преподаватель сознавал суть того, что он преподает и то что, опыт лет настоящего, как бы уже обречен статься насыщенным в будущем. Нет причин для волнений, когда волнуются лишь грезы ожидания. Без пути, нет конечных станций. - говорил он себе переходя дорогу на сторону парка победы. Тут же поодаль от арочного входа, на прогретой солнечными лучами дорожной плитке лежали антикварные книги, изданные далекими годами раннее. И вероятно то, что здесь залежали не переизданные произведения авторов, чьи труды, по мнению общества прожили свой век и лишились настоящности, мудрой и неповторяющейся якобы, актуальности. У уже знакомого нам молодого человека, чей путь слывет шансами на провал более весомый, чем книги лишенные жизни имелся на слуху автор, чьи работы для него имели невообразимую важность.
  -Добрый вечер, найдутся ли у вас книги Томаса Вулфа- произнес он мягко, заранее зная ответ
  -Добрый, добрый, это какой писатель, точнее откуда он- с присущей горцу неопределенностью в членоразделительной речи, однако настолько забавной и нежной по характеру сложения предложения ответил продавец
  -Он Американец, писал на рассвете двадцатого столетия, могу перечислить труды, такие как Взгляни на дом свой ангел, домой возврата нет и...
  - Знакомый, знакомый. Видел где-то, может там, где покупать приходится мне их есть он- все еще бессвязно, но весьма понятно исходя контекста томным взглядом разглядывая уже наизусть известные книги, уповая на чудо с досадой говорил продавец
  -Жаль, жаль. Но, вы бы не могли посмотреть там, ну где скупаете литературу- заранее, предвкушая будущее, просил преподаватель
  - Да, хорошо. Просто знакомый, очень, вспомнить не получается
  - Ладно, я частенько здесь бываю нынче, буду проходить еще загляну, а вы узнайте, есть он или нет, пойдет?
  - Да, да, хорошо, без слов- все еще мешкая отвечал продовец, явно обеспокоенный отсуствием продаж -вы читали Гюго, вот восемь томов Жюль Верна есть?
  -Да, читал. Спасибо большое, я бы с радостью, видите я люблю книги, однако они у меня есть- мягко с охотным желанием не обидеть отвечал преподаватель
  -Хорошо, как будут я скажу если как ни будь увижу тут вас
  -Спасибо большое, до скорого
  Его ухмыляло то, что память людей, продающих книги ради заработка, не запечатлевают лиц покупателей, которые не первый раз обращаются с вопросом об одном и том же авторе.
  -Вы не видели, а слышали- с досадой и воодушевляющей иронией проговорил молодой человек, уже озабоченный иными мыслями. Исключительная красота придорожных деревьев, закинувших свои ветви далеко к небу возрождала в нем неосязаемую любовь к миру. Широкая, не гладко постеленная дорога в парке, от которой паутиной отсоединялись узкие пути, вела к центральной площади. Лесообразная полоса деревьев, пышные кусты кое где осажденные дикой розой, раскидывали мелкие тени, в которых утопали сумерки, и воркующие птицы в полноголосье очаровывали своей вечерней мелодией. За низко осевшими многохватными стволами растворялись силуэты людей, откуда-то доносилось журчание городского канала, парк в полудреме ласково убаюкивал гулящую живность. Выйдя коротким путем к площади, преподаватель с осторожностью своих категорических размышлений, на ходу осматривал белый дом, поверх которого на ветру качалось знамя республики и государства. Большие, бледные колонны удерживали на себе последние этажи, среди всей вычурной белесы лишь в окнах отражалось подобие жизни, в лице потухающего солнца на западе, изысканным пламенем гуляя по ставням. Вокруг, многоликое торжество в обличии человеческого бытия и далекая какофония ползущих в пробках машин. Многообразие настоящего, и кто сказал, что все однообразно? - думает, приближаясь к автомобильным путям. В городе разнообразие архитектурных произведений, прямо связанных с прошлым и надеющееся на доброе будущее сплетается с хаотичностью дорог и машин разных марок и цветов, важно отметить и человеческое вмешательство со своей мультикультурностью, представители разных наций, происхождений, народностей, со своей формой и образом красоты и юродства, с языком твердым, грубым и языком смягченным, но по прежнему неизвестным, все это настолько оригинально, что заметно вмешательство Бога. Истинный и искусный творец над городом, пылающих лабиринтов, много сюжетных, трагических и удивительных историй, в которой запутается самый опытный социолог, когда наука бессильна в постижении человеческой сущности, приходит философия якобы стремящаяся в саму суть вещей. И что сказать на это новоиспеченному преподавателю? Ничего, он путается в этих лабиринтах, от которых поступь сомнений, так же волнительна, как волнителен прилив на побережье океана, неизвестно сколько он заберет, известно лишь то, что забирает. Известно, что много, но это ничего не определяет- твердит он себе- переходя на тропу узкой аллеи, с автомобильным движением по обе стороны. Дорога ведущая в библиотеку, внушает преподавателю давно забытое чувство, знакомое явностно студенту, чувство обязательств то именуется. Однако, привыкший к исключительной атмосфере, в которой присутствие книги первостепенно и облегчает стремление к высокому, а человеческая среда утопает на заднем плане, как нынче утопают лучи солнца на запотелых окнах здания библиотеки, возведённого в советский период. На фасадной части столь искусного явления зодчества, застывшие камнем портреты великих писателей и поэтов уставшим взглядом смотрят на горные кряжи, красующиеся в дали. Широкие, панорамные окна, на которых зацементированы квадратные своды, сами строгие на манер и лад, все же за грубой прочностью харнят долгие годы, произведения разных сфер и культур, некий музей, сохранивший незыблемое знание, от века в век популизируя его свет. Вход оказался куда более странным чем, ранее представлялся. День голосования депутатов городского собрания, избирательный участок такой-то и турникеты у самого подножья знаний.
  -Удивительная страна, не находите- восклицая торжественно свое негодование, обратился молодой преподаватель к сотрудникам правоохранительных органов
  -Сумку дайте проверить- настроенная явно с подозрением, без лишних притязаний ответила взрослая женщина
  - А голосование ведь через день два, нет? - не унимался молодой человек
  -Сегодня
  -А через два дня?
  -Тоже- отсутствующе произнес уже мужчина, усевшийся на стул, удерживая в крепких руках автомат Калашникова
  - Голосуем ведь, а не воюем- усмехнулся преподаватель и вошел в вестибюль здания
  -Ты проголосовал? - послышался грубый голос оставшегося у входа служителя закона
  -А толку? Здравствуйте, могли бы мне выдать новый читательский билет?
  -А где старый - мягко вопросила плотноватая женщина, за стеклобарикадой
  -Растерял
  -С вас сто рублей
  -Читать нынче дорого, было ведь пятьдесят
  -После пандемии
  -Она заразила книги?
  -Такс, молодой человек...
  -Ладно, не обижайтесь, это я так.
  В тускло освещённом золой контрольном пункте, его глаза пожирали мягкие блики, свисающей к меридиану зала, огромной люстры, кажись пылающей в отблесках книг. Широкие, по праву просторные читательские залы, лестницы, бегущие по этажам, короткие ступеньки цвета слоновой кости и мраморные, растушеванные отсветы с шахматного кафеля, оформившего владения на мрачность в целую половину всей библиотеки. Колонны, грозные и могучие, словно многолетний дуб, охраняющий подножье горных цепей. Тишина и зависший в полете писк прожекторов. В библиотеке всегда тихо, что едва слышно пение бесконечного света.
  Сжимая в руках очередной трактат по философии, он уселся за стол прямо против открытых на распашку, длинных окон. В метров пяти отдаляющей пол от потолка высоте, раздраженно сновали в полете мухи, а за окном не унимающий своего грозного звонкого гласа город, трубил оркестром наступающей ночи. Хаотичной эстафетой загорались огни в бегущих к небу высокоэтажках, над которыми восседали сумерки в своей холодной, темно-матовой синеве.
  Неприступный и вольный ветер, гонимый с побережья, врывался в зал, обволакивая морской свежестью иссыхающие страницы потертых книг. Несоизмеримый со временем итог, повторяющих ход процессов, награда за созерцание и высшее удовольствие у того, кто ощущает трепетные вздохи мира. И молодой преподаватель, обязанный сердце мечтой, любил настоящее непритворно радуясь и скорбя за уходящие и растворяющиеся в вечности мгновений молодости.
  Объятые чувством познания, жадно и внимательно записывая смыслы, изъятые с новых глав, он был обеспокоен лишь музой вдохновения, угнавшейся за свистом ветра.
  Его манили сальные голоса, звонкие, возбужденные в своем звучании, порой прерывающие свою колоннаду, а позже наступающие эхом с вездесущим многоголосьем. Они доносились из парков, аллей, улочек, прибрежных зон, с моря. Все они, ныне живущие, именовали уходящее лето задорным и подзывали молодого преподавателя ощутить радость, ликование под открытым небом, попутно попивая холодное пиво, выпуская к звездному небу сизое курево дыма сигар.
  Вопросы, имеющие актуальность на коротком времени, всегда касаются выбора и выбор очевидный для сердца, не сознаваем для разума, потому и побеждает, то что не в удел с желанием.
  Сдав книги с присущей ему важностью ученного, гордой, но явно торопящейся походкой он засеменил против голов устремленных на страницы книг, утопающих в золотистом свете люстр.
  - До скорого, не ждите не предсказуемых результатов, в жизни и вообще
  - И вам удачи- от сетовал страж закона
  Вступив в объятия ночи, сославшей на город многомилионную тень, он раскрыл руки на встречу морскому бризу, веющему где-то ниже высоты библиотеки. Восточный теплый ветер принюхиваясь к жажде духа, нес его по аллее тускло освещенной ночными фонарями. На встречу молодые девы криво, с интригующим возбуждением, бросали многозначительные взгляды, на его статный, подтянутый образ, не спеша бредущий к тайнам ночи. Это мимолетное знакомство, словно твердящее о молодости, о здоровой беззаботной страсти, переживать скоротечную меланхолию.То и дело уголки его губ тянулись отрадно от взглядов, пытающихся постичь его живое, цветущее в молодости лицо.
  Танцующий на бульваре мальчишка, легкой рукой рисует образ тысячелетий, картину искусства в неуловимом потоке ветра.
  Неизмеримая глубина человеческого бытия, непосильный для объятия разумом век живой, во власти которого город, переживает топот несметного числа судеб, а между ними вершит пируэт забавный мальчуган, испытуя дикую волю.
  Что сказать на это молодому преподавателю с философского факультета. Ничего, он лицезрит множество, слагая в уме числа жизней не имеющей своего конца. Отрада и кривая улыбка блаженства от мимолетного осознания участия, скользит по его лицу. Он словно сияющая в бесконечном времени звезда, та что участвует в несметном потоке дорог, на земле, обнимая многомиллионную тень ночи, вошедшей в фазу откровений. Его подзывают ритмичные звуки гудящих машин. Голоса гитаристов, усевшихся по мостовой, аккорды гитар воспевающие знакомые песни, они же утопающие в жужжании разговоров, окруживших их юных дам.
  Глухой отзвук бьющих фигур по шахматным доскам, над которыми с величавым усердием размышляют люди преклонных лет. Парень, с волнением оратора, объясняющий молодой супруге свою невинность. Девушка, объясняющая своему жениху причину горьких обид. Друзья, неспешно бредущие к бару, галдя во все концы бульвара беззаботным хохотом. В баре же, над десятком столов, клубы дыма не трезво растворяются в хмельном воздухе.
  Одинокие прохожие, задумчиво всматриваются в низко осевший облачный атлас, горящий в мутно-красном отсвете города. Радость мгновений - унылый исход будущего. Жизнь, текущая сквозь пальцы творящего на бульваре художника. Застывшие портреты, на которых счастье склеено маслами к холсту.
  Играющий на волнах ветра, трубный бас исполнителя джаза. Голос затмевающий саму тень, придающий ей форму человеческого обличия, в легком покачивании выходящей на свет фанфар в объятия танцу со временем. Не тлеющая и не иссякающая энергия жизни. Вечный круговорот, немыслимое и не познанное желание человеческого сердца наслаждаться и горевать в потоке счастливых минут, безвозвратных, однако устремленных в вечное поминание.
  Где как не здесь, где как не сейчас задать вопрос мучительный? Кто я среди них, кто я в этом городе, в мириадах житейских причин и последствий? Как моя судьба влияет на настоящее? Ответ был - никак. "Я наблюдаю итог человеческих стремлений, вижу лишь дорогу, не зная где берет она начала"
  Скрестив руки за спиной, задаваясь извечно актуальными вопросами, молодой преподаватель шел искусно меря шаги. Поглядывая на время у привокзальной часовой башни, он услышал, как протяжно прогудел корабль, выходящий из порта в невыразимую даль по массиву тяжеловесных вод. Он бегло устремился к морю. Тут, раскаты тревожных волн, берущих свою белизну из своих глубин, остановили его дыхание. Держась на темно-коричневой береговой линии лишенной своей твердости, вероятно он и сам был лишен и своей запутавшись в ответах на метафизические вопросы. Зыбкость и непостоянность в песчано-рыхлой действительности. Отсутствие идеи, лишь кроткий взгляд на уплывающий в даль гигантский корабль. Как же ему хотелось в эту даль, туда где огни объяты горизонтом, к судам лениво бредущим по черным водам, вдаль от многозначности к единению с духом.
  -Что же вы, столь угрюмо глядящий в даль, не решитесь заглянуть в нее подплыв ближе- звонко и иронично обратился к преподавателю пожилой человек.
  -Как бы близко я не подбирался, даль остается той же не постижимой, нет абсолютной стены- хрипло и уныло ответил молодой человек не оборачиваясь.
  - В этом вы правы, не быть мне судьей ваших мыслей, однако я бы предпочел исследовать хотя бы немного от дали, нежели чем сердиться на то, что она не досягаема. Можно умереть исследуя, но быть по праву удивленным, не чем стоять на берегу и отчаиваться по поводу непостижимости вечно далекого. Доброй ночи.
  - Хм, постойте - торопя повернувшись обратился преподаватель - ведь познание так же чревато последствиями. К примеру излишек удивления создает новые вопросы. А философия начинается прямо-таки с них и, если на них своевременно не отвечать, они приводят к страданию.
  -А если все же решить задачи, стоящие перед вами? -потянув высоко бровь, с интересом вопросил старик
  - Ну это восторг, немыслимая радость - восторжествовал преподаватель
  -Тогда старайтесь больше, начните с моря... - указав пальцем вдаль, старик легко и праздно улыбнулся.
  - Я не могу разобраться в человеческой природе, куда мне до моря, при том сейчас замурованному во власти ночной- покачав головой от сетовал преподаватель
  -Лучше сначала изучить отсутствие света, там вы научитесь видеть
  -Вы правы, правы- ответил молодой человек испытуемо кинув взгляд на горизонт.
  -Тогда, присоединитесь ли вы к нам? - приглашая рукой к качаемой на волнах лодке, просил старик.
  - К вам, куда? - в удивлении произнес преподаватель
  - В даль, с нами будет моя племянница и ее жених
  -Я не доставлю вам проблем?
  -Главное себе не доставьте.
  ...........................................................
  Значит вы страдаете? - обратился старик с довольной улыбкой сидя уже у руля
  - С чего вы взяли? - томным, удивленным взглядом рассматривая отдаляющуюся береговую линию вопросил преподаватель
  -Хотя бы от того, что вы занялись философией- ясно, обнажив зубы в мимолетной усмешке, ответил старик
  - Ну, будь на то воля, я бы не встал на путь поиска знаний. Учитывая то, что время нельзя обернуть вспять, приходится довольствоваться тем, что именуется страданием- его глаза сверкнули от гордости, однако слегка подрагивали от усталости
  -Сдается мне, что жизнь причиняет вам боль, равносильно тому, с каким желанием вы стремитесь к познанию. Ваши желания эквивалент вашей боли- вперив в темный горизонт твердый взгляд из-под густых бровей, старик погрузился в размышления
  -Не сказать, что страдания причиняют боль, определенную как некое негативное явление. Утомленность вполне себе, отсутствие аппетита-да. Но ведь оно все увлекательно
  - И чем же, решусь вопросить- из тускло освещенного коридора каюты, вышла девушка на вид лет двадцати пяти от роду. Ее черные волосы, качал на ветру беспокойный ветер, карие глаза по мере приближения переливались с тонами света и мрака в которую она ворвалась длинным шагом удивительно гладких ног. На ней, всего то была блузка, ярко-оранжевого цвета и белая юбка, затянутая на тонкой талии. Она была воплощением смуглой нежности, манящей своей экзотикой и дикостью, не преклонностью и горделивостью. Все это прочитал он по ровной осанке и благородному выражению лица, на котором острились скулы.
  - Доброй ночи, страдания- итог неизвестности. К примеру, та же утрата человека, почему вызывает бурный поток слез. Потому, что сама неясность, того, как мы управимся без его присутствия, причиняет страдания. Так и в знаниях, пытаясь найти истину, ты сталкиваешься с проблемой ее обоснования и дальше не знаешь, как жить, пока не откроешь завесу тайн. Оно увлекательно хотя бы потому, что в ней есть вера, надежда, поиск и интересно наблюдать за собой когда, поникши ты мнешь руки в отчаянии. Не это ли чудо возрождения. Тем оно и нравится мне, что всякий раз я восстаю и падаю о землю.
  - Вероятно так оно и есть. Мария- улыбнувшись, она открыла новое чудо в этом темном мире тысячи теней. На эти потянувшиеся углы тонких губ, ложился силуэт ее длинных ресниц, обращенных к небу, в жажде полета. В ней таилась опасная безмятежность, непредсказуемость такая же, какая ожидает человека за углом глухой ночью.
  - Марсель- приклонив голову учтиво ответил молодой человек.
  - Вот и познакомились, моя племянница, можно сказать неназванная дочь- хрипло зазвучал голос старика- Господин Марсель, вам следует быть осторожным в ваших суждениях, ибо холодный нрав и присущий этой дивной персоне горсток знаний, может оказаться для вас горой непокорной, неподкупной- с уверенной усмешкой заключил он
  - Не осмелюсь оспорить сей факт- ответил молодой преподаватель- Но все же, в этом я нахожу для себя вызов, который я бы принял будь мы в стенах некого учебного заведения, однако являясь вашим гостем, не под стать моей персоне использовать риторику удостоенной диспута
  - Дядюшка вы преувеличиваете мои возможности. Как верно высказался, Господин Марсель, нам не стоит вступать в полемику. Мы ведь в море, в этом темном царстве, водятся тайны и знания, куда превосходящие наши. Не будем же мы оскорблять низостью своих суждений алтарь всеобщего происхождения. - ее голос звучал тонко и непринужденно, в ней было уверенности столько, сколько необходимо для волн, чтобы быть покойными в своей стихийности
  - Верно. Не буду из себя строить знатока, если уж мы вступили на первоначальную тропу мироздания. Стоит же отдать дань уважения Фалесу, который первым и заключил происхождение жизни из воды- сие бестактное напоминание преподавателя, было весьма оскорбительным для Марии, якобы пренебрегающей высотой ее учёности.
  - Отдаю вам должное за память об этой личности- ответила Мария, шагнув в сторону носовой части лодки. Ее волосы взметал легкий ветер, пружинистая, однако по-особенному эластичная походка могла внушить настороженность, ибо ее можно было бы сравнить с дикой кошкой, беззвучно подбирающейся к своей жертве. На долгие минуты затянулось безмолвие, нарушаемое бьющимися потоками вод о бортовую часть лодки. Темные сгустки облачного дыма свирепо неслись по небосводу, а берег совсем скрылся из виду объятый мягкой пеленой тумана, в которой еще можно было разглядеть алело-красный отсвет города.
  -И что же вас сюда привело, почему вы предприняли эту опасную авантюру. Вы ведь совсем не знаете нас? - вопросила Мария, резким голосом, испытуемо взглянув в глаза Марселю.
  - Вероятно желание постичь чего-то нового, ведь раньше я не был в море. А тут на долю судьбы выпал интересный случай, благородный диалог итогом которого сталось внушительное предложение, по зову сердца непосильное для отклонения. Спешу вас заверить в том, что я боюсь не человека в море, а само море, именно тем, что оно безжалостно, точнее беспристрастно. Нет ей дела до гибели моей или вашей. В ее водах как вы заметили думы куда глубиннее, нежели чем переживания о человеческой природе.
  - И как вам оно? - по-матерински мягко спросила она
  - Что? Море? Я еще не определился, ощущение того, что я лишен твердости земли не покидает меня. Возможно тело не привыкло, к неощущаемости законов всемирного тяготения. Всяко, во мне бурлит чувство, которое назвал бы, хмельным полетом. Тут, конечно, вспоминается, тело певца, качаемое множеством рук толпы, хотя я уверен в том, что человеческая рука не такая плавная. Потому должного объяснения сыскать для себя не могу. Но в целом впечатляюще.
  - Хороший пример, по праву достойный. И с вашего позволения, немного переиначу вашу метафору. Это скорее ладонь нашей планеты, которая убаюкивает творения. Возвращает к себе, вырвавшуюся из ее утробы жизнь. Бежит к берегам, да бы напомнить о своем присутствии, о долгом, утомительном волнении, за все сотворенное- Ее дрожащий голос в избытке преисполненных чувств, вызывал неподдельное доверие, если есть зов способный усмирить тяжелые думы, то это чарующая речь женщины в воодушевляющем вдохновении, неоспоримое и во век априорное суждение, потому как слова не имеют значение более, их заменяет необъяснимое восхищение. Молодой преподаватель, ощущал это ясно, да так, что в груди, сквозь мучительные вопросы, облеченные в мантию неизвестности, ворвался луч, с невообразимой скоростью лишивший тяжести бытия, но своим светом внушивший трагичную мысль о том, что сей образ у носа лодки, так же далек, как далёко от него всезнание.
  -Браво дочь моя, столь красивой речи, с не менее прекрасных уст, давненько я не слыхал. Видите, Господин Марсель, эта юная дама, может произвести незыблемое впечатление. Она писатель, что бы вы понимали- гордость старика за свою племянницу была неподдельной
  - На это мне и вправду нечего ответить. Оно и не нуждается в комментариях, все сказано так, словно ранее я вообще не знал о море, а тут на и сразу же все прояснилось. Талант бесспорный. Все же осмелюсь спросить, вы писатель из ряда которых?
  - Хм, какой не скромный вопрос Господин Марсель, разве бывают писатели разного калибра. Как по мне это врожденное стремление стать хорошим рассказчиком. Тут только вопрос о том, хороший получился рассказчик или плохой. Это вы имели ввиду? - Вопросил старик, в голосе которого слышалась горячность, вызванная оскорблением предмета собственного обожания.
  - Нет, что вы. Я вовсе не хотел оскорбить Вас Мария. Чтобы прояснить свой вопрос, предоставьте мне еще пару слов, прежде чем судить о тональности моего вопрошания. Все же, для меня писательство - это ремесло, которое нуждается в правильном истолковании. Ведь, писатели - это гиганты, которые по верх веков устремили свой пророческий взгляд. Я хочу сказать, какой жанр вы избрали? Без того, острой остается проблема искусства. Которая как по мне сегодня отдана во власть бездушной монеты. Те же самые издательства, понуро бегущие за поиском очередного не свежего таланта, способного поднять некую проблему меньшинств, описанную до боли коряво и натянуто. Это как по мне не искусство, это лишь квазий его. Эти книги не достойны зваться книгами. Искусство, что печально поглотил капитализм. И вот, деньги превыше идеи и высоты слова и духа. Вот какого калибра вы? этот вопрос меня интересует.
  Она, посмотрев на него со снисходильной улыбкой коротко ответила- Lux in tenebris
  -Свет во мраке если уж переводить до словно. То есть...
  -Да, Господин Марсель, я из тех писателей, что мнят себе мысли о том, что своим словом могут осветить человеческую жизнь. То, о чем вы упомянули, это безусловно мучительная, тяжелая для писателя правда. Видите ли, у людей нет нынче вкуса бессмертия, запаха ее благоговейности, сущности ее не постижимой тайны. Нет нынче чутья на талант. Потому славятся идеи сухие, бездушные, не имеющие красочности слова. Нет признания достойного руки истинного рассказчика, нет дела до того, кто сердцем предан перу, не слышен он, поклявшийся перед словом. Никто не слышал этот вопль. Никто не слышал писателя, который в мрачно освещенной коморке вопит от восторга, написанного им. Этот радостный возглас, счастье от посетившего его вдохновения. Да, Господин Марсель, я из тех писателей, что кричат при виде красиво сложенного предложения, однако я и из тех, кто горько всхлипывает от несправедливости. - Ее голос надломлено затрещал, как мачта раскрывшая свои паруса на встречу буйному ветру и в этот миг хотелось спасти ее, опубликовать даже черновую запись на монолитной стене истории. Ибо по мнению Марселя, по-настоящему важно то, что является настоящим. И ее дикий, нежно-смуглый образ, грозно стоящий на носу лодки, светлел в брызгах пенистых вод моря. Тут она обрела свою славу и почтение самой стихии, слившись воедино с ее безмятежной красотой. Но она и не знала об этом, как и мудрец не предположит, о что ему покорились звезды.
  - Мария, ваше стремление благородно. Вы, не побоюсь признать зародили во мне не бывалый интерес. Нынче я пожираем желанием, прочесть что ни будь из вашего. Позволите? Она сошла с носа лодки и легкой походкой подошла к Марселю. Вероятно, многомилионная тень ночи, была собрана в ней, и та отбросила свою многозначительность на него.
  -Вы правда этого хотите? - спросила она голосом волн
  -В вашем дрожащем голосе, я обнаружил преданность. В вашем образе я сыскал утонченность, надеюсь в ваших записях сыскать Великое. И приходится ли мне в этом случае сомневаться Мария? - ответил он, задыхаясь в предвкушении
  -Ладно, я предоставлю вашим рукам последнее из записанного- ответила она, кротко взглянув на старика
  -Да, конечно, если и есть место для откровений, так это идеальное место. Так как оно прямо под нагим небом. - с забавным выражением лица вскрикнул старик и дальше погрузился в думы, меря взглядом сонный горизонт.
  -Ждите здесь- произнесла она и скрылась в лабиринтах каюты
  -А другого у меня и не остается- пробубнил преподаватель и свободно выдохнул, устремив взгляд на небо. Там же, гранитные тучи, рассыпались и сквозь разломленные участки неосязаемого облачного дыма, лился мягкий луч далекого спутника земли. Этот серебристый ручей лил с неизмеримых высот, но не содрагал в своем падении и без того встревоженные воды моря. Он рассеялся на широко обведенных участках тьмы, и явил для Марселя свою безупречную мягкость и гибкость в пространстве пьяных волн. Лодку спокойно несло по гладко сложенной линии света и миг непостижимой радости и отчаяния о том, что нельзя придать форму в голове тому, что вне всяких форм. Нельзя вывести теорию, нельзя добраться до сущности явлений, не соизмерить их намерений. Все тщетно думает он, однако, как же оно прекрасно.
  -Ну, Господин Философ, как вам эти дали? - проговорил с интересом старик
  - Ничего прекраснее я не видел. Мне приходилось глядеть в бездну с вершин величавых гор, однако она была выразительна, постижима, в ней, в этой глубине виднелись отлоги, горные кручи, тонкие истоки рек, разветвления дорог, далекие земли, бегущие к подножью моря, поля, покрывшиеся золотом ниспадающих лучей солнца, примечательные стены далекого города, там и тут раскинувшиеся деревни, деревья вырастающие и глядящие на иссини синее небо. Зелень, нежащаяся в своей зрелости. Ух, скажу я вам виды. Но тут, в пустоте освещенной исполинским лучом луны, где поверхность вод, скрывает в себе дали непостижимые, вот она бездна, удостоенная глаза философа. Когда явное становится сокровенным. Ощущение того, что я впал в глухое небытие снов, не покидает мое сознание- ответил он, томно дыша от проясняющейся действительности
  -То-то же Марсель, то-то же. Даль тем и непредсказуема, только в дороге мы можем судить о ней. А суждения- это домыслы, чем и славится отрасль вашей деятельности. Наслаждайтесь, ликуйте глядя на все это- высоко и праздно зазвучал этот голос старика и в тот же миг тонкую линию света затмила на мгновение пролетевшая чайка.
  - Вы по всему видимому частенько бываете тут? - спросил Марсель
  - Я частенько, однако сегодня особый заплыв, Господин философ- ответил задумчиво старик
  - Хм, интересно, простите мне мое любопытство, не могу ничего с ним поделать. С чем же связан особый случай? - заинтересованно взглянул преподаватель на старика, беззаботно управляющегося с рулем
  - Ну, это вам предстоит узнать, не могу же я, заранее поведать о том, что могло бы вас удивить. - ответил он окончательно, продолжая мерить задумчивым взглядом горизонт
  -Ладно, но вы меня заинтриговали, лишили, так сказать, свободы мысли, сейчас они отданы лишь ответу на вопрос
  -Тут вина не моя, ведь вы допытались своими вопросами- устало глянув на Марселя, произнес старик
  -Согласен, согласен. Будем ждать- беспокойно помяв руки Марсель, частенько смотрел в коридор каюты, ожидая Марию
  Небо мало по малу начало проясняться, где-то из глубин вселенной подавали свои однозначные сигналы звезды. По правую сторону в нескольких милях от лодки, лениво проплывало рыбацкое судно, из которого порой доносился едва слышимый голос капитана. Вдали тусклые огоньки других судов стремительно приближались. В упоенной мелодией вод ночи, клонящейся к рассвету, молодой преподаватель, думал об уже пустых улицах города. Представлял, как по улочкам, гонит ветер пластиковые бутылки, он же вздымает на высоту этажей одноразовые пакеты, где-то в впотьмах ищут приют бездомные собаки, а на дорогах устало мигают светофоры. Ему грезились люди, вступающие по пустынной гавани, мысленно он внимал их тяжелому гласу, разделяя с ними свое одиночество. Глазами их Марсель смотрел на себя, на того, кто в десятках миль от них. И что изменилось, что он тут потерял, в бесконечном потоке вод? Тут незаметно для самого Марселя из каюты вышла Мария. Новое восхождение на мачту, для молодого преподавателя, было куда волнительным нежели чем первое. Она подошла с присущей ей утонченностью в движениях и присела совсем рядом, так что сторонний наблюдатель заметил бы в этом игру в одно дыхание. Именно оно разделяло их. Сердце в груди Марселя бесперебойно застучало, затмив своим звучанием и клокот вод.
  - Вот, простите, что я задержалась. Мне пришлось переписать пару страниц да бы облегчить вам чтение, надеюсь, что не заскучали- произнесла она оправдывающе свою долгое отсутствие, но голос ее звенел заботливо и подкупно
  - Нет конечно, как тут заскучать, когда звезды вошли в свою искрометную фазу, красота непостижимая, создана для того, чтобы человек не уставал от жизни- произнес он, осознав, что позволил себе лишнего перед ее учёностью
  -Возьмите же, не смею вас отвлекать- тут она предстала в лице ребенка, жаждущего оценки своего творения
  Вложив в свои руки несколько листов, он начал читать шепотом, порой поднимая тембр до полногласья: -
  "Молодой человек, с занимательным интересом глядел на горизонт...... В его глазах можно было лишь прочесть отчаяние.... Он произнес это так же нелепо, как нелепо озирался, вглядываясь во мрак ночной... Его суждения о жизни были под стать размышлениям человека, с головою и сердцем отданного другой, не знающей настоящего жизни.... Она стояла на носу лодки, ее освежали брызги пенистых вод, а голос его звучал естественно и правдиво, она бы сравнила этот зов, с зовом небес и морей, но он никогда бы не осознал своей исключительности, как не сознавал своей гениальности Данте, всем сердцем отправившийся в вертепы ада, да бы сыскать любимое сердцу.... Молодой человек был отдан знанию, оно же неподвластное томило душу мыслью пламенной, обжигающей нутро.... Она глядела на него, желая каждый фибр стремлений, втиснутых в оболочку его бренного тела.... Его карие глаза, загоревшиеся в миг откровений, как звезды, вдруг явившие свою неизмеримую глубину, пожирали ее, и она готова была прильнуть к его тонким губам, с которых лился ручей правды, так же непринужденно и без грохота, как льется сияние луны....
  Дочитав остальное в глухой немоте, он взглянул на нее умоляюще. Он знал, как она далека, он видел ее талант и красоту, но ничего не мог поделать с этим. Вероятно, ему хотелось вскрикнуть "Дорогая моя, я вас люблю, я полюбил вас в тот час, когда вы взошли на борт этой лодки, я любил вас и прежде, когда вы взошли в эфир этой жизни". Однако, он смотрел на нее с великим переживанием и не мог вымолвить ничего попутного с тем, что испытывал.
  -Судя по выражению вашего лица, написанное вас, ничуть не впечатлило-произнесла она с легкой досадой
  - Что же вы молчите Господин Марсель, поделитесь же- просила она твердо без каких-либо волнений в голосе. А преподователь же, в избытке вод вокруг, испытывал сухость во рту, не позволяющей сложить в голове плодородные мысли.
  -Отвечайте же старина- прогорланил старик- отвечайте, как вам? Безусловно старик и сам был заинтересован, ибо на кону стояла одаренность его неназванной дочери. Тут Марсель, все же решился, однако тихо, совсем не слышно произнес:
  -Amor non quaerit verba
  -Что? Что он сказал черт подери? - загремел старик
  - Ему нравится дядюшка, даже больше, чем я рассчитывала- произнесла она, замешкавшись от услышанного, по ее смуглому лицу пробежали красные тона стыдливой робости.
  -То-то же господин философ, то-то же- заулыбавшись с отрадой в устах сказал он- я ведь не даром говорил, эта юная дама гениальна, а?
  - Да... Несомненно- прошептал Марсель, глядя на образ Марии, снова устремившейся на нос лодки
  - Вы, как я понял под особым впечатлением, ничего старина, вас еще ожидает диво- пообещал старик и снова взглядом устремился в даль.
  Мария стояла под ослепительным станом луны, который обводил ее образ тонкой светящейся пленкой. Ее тонкая талия держалась крепко, волосы падали на холенные плечи, фосфоресцируя на полных губах пламенем серебристых лучей, грудь ее вздымалась беспокойно, волнительно, она дрожала, костенея от нахлынувшей неуверенности, испытуемая тревогой и радостью. Марсель никогда не желал для себя чуда любви, в начала мироздания он вложил лишь космологизм, обозначив центром сущности вселенную. Однако, сейчас глядя на то, как образ ее горел в топазном свещении, он уверовал в Бога, сославшего эту красоту, для постижения самой сути любви, являющимся центром самой вселенной с этого часа и до последних дней.
  Эти томительные минуты, упоенные мелодией ночи, восторжествовали множеством гудков по разные стороны от лодки. Мимо проплыло с десяток кораблей и каждый раз ее вздымало на высоту от подступивших волн.
  -Аккуратнее деточка- прокричал старик
  -Не бойтесь дядюшка, чего мне эти легкие колебания, когда в душе качает куда суровее- произнесла она вместе с приветственными гудками
  -Тебя, что-то беспокоит? - вопросил он
  -Нет, меня просто забавит вся эта красота, а вас господин Марсель? - вопросила она в диком порыве чувств- разве не прекрасно это, чувствовать силу жизни человеческой даже там, где пустота праздно властвует над творениями
  Немного обождав наплыва сомнений, он вместе с этой ворвавшейся в глухую ночь сиреной воодушевляющим голосом начал
  -Согласен с вами Дорогая Мария, бесспорно, меня, как и вас это удивляет. Знаете, сегодня я сидел в библиотеке, готовя очередной материал к паре. Тут, я услышал голоса, смех, горланящий по всюду, рокот машин, душистый поцелуй ветра, гонимый с приливом. И знаете, я гулял по ночному городу, внимая гласу человеческой жизни, пытаясь найти, тот самый зов, вызволивший меня из кресла. И что же спросите вы? Я оказался тут. Я... Я и представить не мог, что в тот час слышал именно ваш голос, подзывающий с такой дали, я не мог в тот час осознать, что это ваш поцелуй, присланный мне ветром, понимаете?
  -Не знала, что и у вас талант к поэзии. Вы удивляете меня своим романтизмом Марсель- призналась она, робко взглянув на старика
  -Слушайте, ваши речи не доступны для моего слуха, как и прежде я вас предупреждал Господин Философ, не создайте проблем для себя. Должно признать вы этим и занимаетесь- сказал он ободрено захохотав
  -К черту эти глубины, таящие в себе непредсказуемость. Важно вспомнить вашу речь о далях, лишь в дороге они предстают перед вами. Убавьте эту скорость, заглушите свист моторов, я погружаюсь в даль- произнес он уверенно и убедительно, на что тут же отозвался старик ободрительным ура.
  Марсель, обуреваемый торжеством чувств, взорвавшихся в высоте недостигаемой словно салют, нырнул в бездну, словно спадающий на землю в своей яркости спасательный сигнал. Он нырнул глубоко и под многослойными водами видел, слабо мерцающий огонек с мачты. Его глаза улавливали тонкие линии света, уходящие в глубину И даль растворилась вместе с ними, где-то в неизученном морском дне. По правую сторону услышав глухой грохот. Всплыв на поверхность, он заметил, как рябью расходилась фосфоресцирующая под лунными лучами вода
  -Будь аккуратнее дорогая, будь аккуратнее- кричал старик
  Марсель сознав, что это Мария, плыл к ней скрывшись под кожей вод.
  Он видел, как волосы танцевали в этом беззвучном пространстве, как тот беззаботный мальчишка с аллеи, в своих движениях пропускающий через себя миг тысячелетий. И она, достойная вечной любви, явила свое безупречное лицо, осветленное брызгами. Она плыла под волнами, словно сама гнала их к берегам. Вынырнув вместе, они находились на том расстоянии, что измеряется лишь любовью. Марсель смотрел на нее отчаянно, так же как глядел с берега на горизонт. Он смотрел в ее глаза, блестящие как звезды окинувшие свой оскал над полушарием земли, он смотрел на нее и боялся пуститься в эти близкие дали, за желанным ответом на вопрос.
  -Вы любите меня Мария? - произнес хрипловатым, чувственным голосом
  -Если бы мне было посильно измерить интерес, вызванный вами и соотнести его и неизвестной мерой чувств, я бы дала вам одобрительный ответ. Однако, вы видите, нам рано говорить об этом, я думаю уже и поздно. - ответила она со скорбью в устах и устремилась к лодке. Обождав несколько минут, за ней поплыл и Марсель.
  Поднявшись на борт, молодой преподаватель увидел, как у носа корабля, закинув руку на плечо Марии, сидел неизвестный, крепко сложенный со спины человек.
  - Доброй ночи- протяжно обратился Марсель
  -Здравствуй- ответил неизвестный обернувшись. Его атлетическая форма сложения тела, была впечатляющей. Сильные крепкие плечи, с которых в идеальной полукруговой пропорции свисали ручища. Грубые острые скулы, с которых глядели пустые, темные глаза, волосы, дремлющие в покое своей короткости и длинноватые уши, прямо-таки бросающиеся в глаза
  - Вы я так полагаю жених? - совсем беспристрастно вопросил Марсель
  -Да, а ты? - грубо попрекнув манерами, спросил в ответ неизвестный
  -Я случайный прохожий, по счастливому случаю оказавшийся у вас на лодке. Вот уж битый час, бьющийся от волны к волне. Чем же так долго вы занимались в каюте? -
  -Какая тебе разница, готовился и все. - отрекшись от продолжения разговора, он демонстративно обернулся и снова обнял Марию
  -Говорил ведь вам, наберетесь проблем сами- прошептал старик
  -Не страшно- бросил Марсель и уселся на прежнее место
  -Возьмите в каюте полотенце, до ниточек ведь обмокли, не дай Господь простудиться. Не славное это дело скажу я вам, так беззаботно относиться к здоровью. Ведь сами не раз слышали, здоровый дух, в здоровом теле - с заботливой поучительностью обратился старик
  -Господин философ, вы слышите меня?
  Марсель же в эту секунду со всей печалью души признавался себе в великом несчастье и ее не волновали заботы тела. Его дыхание сбивал лишь вырывающий голос проклятия любви.
  -Оставь его, пусть сам заботится о себе- холодно произнес неизвестный
  - Верно говорите молодой человек, не сыскать я вижу вам милости большей, нежели чем грубость, о которой повествует ваше тело. Удивляюсь тому, как человек лишенный с рождения чувства меры, имеет право на голос, а раз вы имеете, то должно признать, что справедливость к миру обращена задом. Тут, не хватает священника, способного оспорить мои мысли относительно того, что каждая душа имеет право на милость Божью, однако в вашем случае сочту за праведное оповестить вас о том, что не сыскать сердцу огрубевшему, даже пяди от того, что называется озаренностью, дарованной Господом для молитвы во избежание огня адского. Заключая столь ироничный монолог, всяко желаю вам, развить в себе немного от того, что в достойном обществе именуется интеллектом. Хотя слабо в это верится- со всей горячностью и грубостью в голосе загремел Марсель
  -Ты че это, получить хочешь? - резко обернувшись закричал неизвестный
  -Успокойся милый, не порть этот день, пусть говорит, что вздумается, ведь всяко сказанное улетучивается с ветром, а твой непоколебимый оскал никак не пострадал от пару заумных предложений- Мария говорила машинально, успокаивая, в ее голосе можно было уловить едва уловимые, беспокойные ноты
  - Ладно, еще слово, ты за бортом окажешься- помахав кулаком предупредительно снова обернулся неизвестный.
  -Да уж... во всяком случае я доволен морем.
  На горизонте мало по малу начали мерцать предутренние раскаты молочной пелены. Лодка плыла на встречу к горизонту, а за ней легкой рябью расходились волны. Чистый морской воздух объял тело преподавателя, которое отозвалось покатовым бегом мурашек. По все стороны открывалась ширь глубоководья, едва заметный блеск угасающих звезд искрил на спокойно отплывающих в даль волнах, среди которых непринужденно плыли рыбы. В их плавных движениях, молодой преподаватель узрел эластичность во всей красе, они с приличной скоростью прорезали воды, и всплывали с тупым интересом на поверхность.
  -Вот бы мне так профессор- неохотно произнес Марсель
  - Хм, и с чего же вы кличете меня так величаво. Какой с меня профессор, дорогой Марсель- ответил старик, хмуро опустив брови
  - Я ведь знаю вас. Слышал от студентов про старика, который с лихвой бросается ночью в море, затем ближе к полудню возвращается с прилично заметным расстройством на лице. При всем том, еле волоча ноги. Профессор, неужто то что должно меня удивить слывет настроением незавидным, да еще и требует сил физических, да таких, после которых даже такой крепыш как вы, еле уносите ноги к своему дому.
  - А как вы чувствуете себя, когда всякий раз, то что дорого вам, находит в себе силы устоять перед вашим стремлением воссоединиться. Шагают ли ваши ноги, тогда, когда они отдаляются от дома, если да, то озвучьте расстояние, на которое смогли бы отдалиться и вас бы не свело- столь печальной гримасы, с которой поджатые губы, с траурно медленным ходом произносили слова, преподаватель не наблюдал в своей жизни
  - А где ваш дом? - оправившись от поступивших мыслей, вопросил молодой человек
  - Всему своей время Марсель, всему своей время- заключил он, не желая продолжать диалог
  -Видно в вашем сердце, чувства куда глубиннее чем это море.
  Глухой, но завораживающий своим пением клокот был единственным голосом, утвердившим свою власть среди всех говорящих на свете. В эту секунду исключительно важным был именно этот напев, напев глубины изъясняющийся тенором дали. Вот она испокон веков взывающая мудрость, не посильная для объяснения, не имеющая ни языка, ни ясно выраженного слова, представляющаяся лишь оркестром времен, хранителем скрижали пространства, служащая некой сценой, отражающей в себе семь небес.
  - Мария- встревоженно отозвал Марсель- Мария, ближе к полуночи ваши речи были столь очаровательны, что я во все лишился доброй доли своего сознания. Однако, сейчас омываемый предисточными водами, освежаемый предстихийным ветром, я уразумел, то что могло бы именоваться далью. Видите ли, вот вода. Косо с горизонта падают первые, юркие лучи солнца, а в воде отражается тысячи составляющих самой сути цвета, сотни элементов на поверхности столь грозно качаемой жидкости, осязаемые не осязаемые частицы жизни, испаряющиеся в легком водовороте. Мария, взгляните в эту прозрачность вод, узрите свое столь неописуемо прекрасное лицо за которой одиноко мерцает утренняя звезда, тлеющая на восточном эфире. С ума сойти, ведь ответ все время крылся в моей комнате. Дело в том, что параллельно друг другу расположенные зеркала от шкафа купе и комода, создают эффект отдаления, некой глубины в обыкновенном отражении. Та самая обыкновенность воды, проживающая свою бессмертие несметное количество лет, способна приблизить даль на столько, насколько возможно для того, чтобы осознать иллюзорность жизни. Даль лишь неизмеримая величина, параллельно друг друг расположенное зеркало, в пространстве которого, заточена вся глубина этой жизни. И вот, смотря в чистые воды, приблизьте звезду на расстояние вытянутой руки и махните по ней в воде, лишив ее иллюзии неподступности. И если вы неподступны, я махну в лицо своей иллюзии, за которой уж точно погаснет мудрый лик звезды. И все время пока я находился рядом с вами, я ощущал лишь тысячную часть вас. когда вы ко мне подошли близко, на расстоянии одного лишь вздоха, это был далекий ветер будущего. Узрите дамы и господа. Мария вы все время были самой сутью моря, я находился с вами, вернувшись туда, где не бывал с момента рождения к дому своей любви и знаете, я как и в библиотеке в конце ушедшего накануне дня, почувствовал ваш поцелуй из будущего. Вероятно, мы столкнемся с вами когда-то, но уверяю вас, вы как и море создали во мне жизнь, которая может раствориться в легкомысленном водовороте чувств. Не станьте иллюзией своей прекрасной реальности. Искренне ваш
  -Не взирая на то, что все звучит антинаучно, скорее мифически обособленно, стоит признать тот факт, что эта теория имеет место быть, потому как созвучность в ней так же нежна, каким могло бы быть самое глубокое чувство. Именно оттуда и тянутся вопросы, которым сталось посильным создать в человеке человека- произнес профессор с нежным пониманием взглянув на Марселя
  - Вы, коснулись моего сердца Марсель. Я бы не хотела в присутствии жениха говорить об этой правде, но я ведь писатель и не могу лгать или утаивать несомненно важное для меня. Марсель от верности своей руки, преданной лишь одному ремеслу, от уст, отданных единственно любовным губам матери, от сердца принадлежащему горизонту признаюсь в том, что я любила вас во всех отражениях, которые лицезрели вы, глядя на себя. Но, девичья натура, преданная слову перед другим человеком, держит меня больше чем что-либо. Простите, если сыщите сил на это- Мария говорила с сожалением таким, какое присуще человеку, отдающему жизнь на алтаре смерти. В свещении девственных лучей солнца с ее ровных скул тянулась чистая слеза, скатившаяся в и без того горько-соленные воды моря. Неизвестный негодующе рукоплескал, высказывая свое недовольство, однако ни Мария, ни Марсель не слышали слов и значения той ужасной эмоциональности склонной потухнуть в первобытной инстинктивности человека защищающей свое имущество. Все то театрально наигранное представление завершилось, после того как неизвестный нервно скрылся в каюте.
  -Ну и ну Марсель. Правда, не ожидал такого поворота событий. Поспешу вернуться к началу нашего разговора- хрипло и натянуто начал профессор- Вы как-то сказали, что нельзя обернуть время вспять и страдание итог вашего возрождения и упадка и то, что вы довольны этим. Ну, а сейчас в том миге, когда вы можете лишиться по праву важного для вас навсегда, что вы испытываете? И если то важное, сейчас может предстать перед вами домом, насколько далеко вы смогли бы уйти от него и вас бы не свело. - лик старика в свете утренней зари слыл мудростью востока, по серой бородке, опущенной до груди, по устало сонным глазам, по хилым морщинистым рукам тек луч, огибающий эту землю световыми годами, говорящий об опыте и бесконечной правде.
  -Ни на пядь профессор. Честно говоря, ни на пядь. Склонность человека к меланхолии тянется с первых времен, это втиснутое в наше ДНК, неизбежная часть нашей жизни и каждый должен страдать ею равносильно тому как желает любви. Ныне я пораженный стрелой Амура, если позволите преследуемый единственно важной мыслью о воссоединении с источником моих грез, болен и не могу совершить ни единого шага от нее. Мария, право каждому кому будет известно об этой истории покажется странным столь быстрое признание и столь быстро нахлынувшие чувства. Но нырнув, всего пару часов назад в море я погрузился в нее так же быстро, как и в свою душу отыскав там неизученное ранее дно моей любви.
  Мария хранила молчание тяжело устремив взгляд на раскрывающий свои яркие крылья рассвет. Абсолютная беззаботность и радужность неба в переливах нежно красных, пурпурных отсветов твердила об отсутствии интереса к разыгравшейся на шхуне драме. По ее неохватной ширине тянулся след, оставленный самолетом, с востока на запад ровной вереницей летели чайки и ослепительный диск, торжествующий на самой сцене горизонта расплескал по все высоты и широты свое медное свещение. Мария осознавала всю чужеродность с явлениями земли, явления души же, прямо наоборот опоясывали своим тягостным сомнением судьбы двух в постижении единого чувства. Она забирала энергию из жизни их, а сама не знала, как распорядиться ею так, чтобы каждый был доволен. Вот и еще одна тайна. В создании Богом человека, есть исключительная сторона, сотворенное действует во век иначе, наполняясь любовью Бога оно отвергает его самого же.
  - Марсель, глядите, вон- отозвал профессор, согбенным пальцем указывая на вдали виднеющийся островок, отсюда кажущийся ничтожно малым. По мере приближения земля, уютно расположившаяся, посреди моря, расходилась на добрые тысячи фунтов. На побережье мягкий желтый отсвет песчаного берега переливался с густым, зеленым цветом деревьев поднимающихся к вершинам холмов, на одном из которых грозно восседал маяк. Море было спокойным. Ветер утих и растворился в поднимающейся температуре атмосферы. Синь воды оттаивала, уступая место прозрачности мелководья. Это место скорее служило перевалом для моряков, угодивших в шторм. Однако нашли ли они тут приют или сыскали верную погибель нельзя было сказать. Но, точно можно было предположить, что не мало кораблей столкнулись с по всюду виднеющимися пиками рифов.
  Причалив к берегу, молодой преподаватель сошел первым.
  - Профессор, вы были правы. От такой первозданной красоты, обнажившей свои причуды далеко от материка, я не видывал, по сему имею право заключить, что все ваши слова были истинной. Я крайне восхищен- голос Марселя звучал искренне
  - Благодарю, но обождите, вы еще не добрались до того места, о котором я говорил- радостный и утомленно горячный возглас старика повис над бухтой, которая с той же радостью приветствовала его, где-то эхом отвечая одобрительно.
  Затем сошла Мария, с той же непринужденной походкой вступив по краю берега
  -Держись от нее подальше - прощипел неизвестный, сошедший и устремившийся вслед за ней
  -Вероятно их ждет долгий разговор. Чего же нам попусту тратить время? Пройдемте - с небывалой веселостью предложил профессор
  Подчеркнутая изобилием света лесная полоса, душно дышала морской свежестью и живым запахом нетронутой зелени. Стройные, высокие деревья отбрасывали глубокие, длинные тени на сырую росистую землю. Растоптанная тропа змеиной гибкостью взбиралась по отлогому холму. Через здоровые листья, небесная синева казалась куда ярче обычного, чувствительная, неприкасаемая, лишенная всякой серости - чистая нежность, по мнению преподавателя сравнимая с признанием Марии. Марсель и профессор поднимались храня, сдавленное избытком эмоций, молчание. Прибой моря становился раскатистее, заигравшая во все услышание мелодия горько-соленных вод, словно подзывающая обратно.
  - Профессор, позвольте рискнуть предположением- усмиряя тяжелые вздохи, глухо вопросил преподаватель.
  - Позволяю, если оно столь же возвышенно, как и вся ваша речь накануне - по морщинистому лицу старика, пробежала мимолетная, запомнившаяся преподавателю на долго улыбка.
  - Тогда я разделю повествование на несколько составляющих-удовлетворенно кивнув головой, начал Марсель- Первое, невозмутимо важное для меня. Со скорбью в устах и тяжестью в душе, мне приходится обнажать сердце перед вами не потому, что вы не достойны слышать о моих чувствах, а потому, что сам я далек от осознания их. Боязнь ошибиться, ведет ошибочным путем. Так вот. Не страшась внутреннего противоборства. Так, ладно. Не унимаемый голос любви, подсказывает, что ожидаемый брак вашей племянницы, не может стать счастливым отныне. Полагая, что вы обязались перед семейством, столь уродливого сердцем человека, словом окончательным, я делаю вывод, что она обречена или скованна перед правом на выбор. Вероятно, это большой промах, следовать обязательству слов. Никакой объективной причины, ограничивающей свободу человека, я не нахожу. Если оно, так скажите мне. Второе, это место. В бухте я заметил не один десяток обломков кораблей, вполне возможно, что вы потерпели крушение и тут обрели второй дом, если оно так, не отвечайте. И третье, если я попрошу руку и сердце вашей дочери, вы задумаетесь, ведь так? Если я смогу обещать, то что обещаю себе каждый день, может ли оно служить аргументом верности, предполагаю да, как вы считаете?
  - Вы уверенный в себе человек мистер Марсель. Однако, вы сейчас молнией прошлись по обязательству слов, а в конце говорите мне про обещания. Жизнь обещаний без слов невозможна, так как вы, отрицающий значимость слов, можете даровать достойную жизнь моей племяннице? Во всяком случае я задумаюсь. Говоря о первом предположении, вы чертовски не правы, вам следует подождать с этим. А второе, я отдам молчанию. Просто наслаждайтесь, не думайте Марсель, не думайте
  - Ладно. Но я бы с радостью... -начал было Марсель как тут же его оборвал резким голосом профессор.
  - Хватит, радость мне ничего не принесла, кроме постоянного ожидания и вам ничего не принесет. Как вы не сообразите, что судьба отдаляет вас, от того, что приближает к горю.
  - То есть, радость - это горе?
  - Не путайте настоящее и будущее. Во всяком случае радость длиться не долго, а вот мысль о ней, может жить вечно. Какой уж год, какое десятилетие я за ним гонюсь, хочу вернуть. Но безвозвратно теряю. Не радость, а жизнь, понимаете? не превращайте свою судьбу в прихотливую стерву, она отнимет всю энергию и не факт, что взамен дарует хоть толику от испытанного ранее.
  После услышанного, Марсель притупив взгляд, долго ходил молча. Не взирая на то, что морская лагуна с высоты холма, была чиста, прозрачна и бестревожна, сердце Марселя переживало траурную беспросветность. С чего мне удивляться, вопрошал он себя, к чему вся эта меланхолия. Ив этих и других важных для настоящего размышления, тонуло так же чисто и бестревожно его будущее, ранее представляемое за кафедрой в грациозных профессорских движениях. -Что убивает наше будущее? "Желание быть счастливым как прежде", -произнес Марсель в полголоса.
  Тем временем, подъем заменился спуском, пустой, лишенный жизни скалистый холм, уходил глубоко в ущелье. Такая быстрая смена контраста, такая не замеченная гибель жизни и не уставаемый голос моря, печально бьющий о берега.
  - Это ваш дом? - осторожно спросил Марсель
  - Нет, это то, что произошло с моим сердцем - тихо прошептал профессор- дом дальше.
  -Право не знаю даже, чего и ждать- пожав плечами бросил молодой человек.
  - Видите, вот этот спуск, в те дни, был для меня единственным, у меня не было альтернатив, я был замурован в этой красоте, а что может быть лучше ограничений прекрасного. Ведь так или иначе, ради любви мы хотим лишиться свободы, а любовь само по себе и звучанием и содержанием прекрасно. А тут, тут не имея права на выбор, я любил единственный выход, который был одновременно входом, если не это дом, что тогда он. Вот это мой дом, среди сводов скалистого храма, под холмом вечно сырым и промозглым, не обладающая жизнью крепость, утонченная гротеском и печалью, лишенная всякой фантасмагории. Я желаю жить в смуте дней, там, где я схоронил свою любовь, желаю быть там, где отвергнут радостью навечно. И сколько не желай воссоединиться, все тщетно оно дальше чем ваша даль, эту утрату не приблизить зеркальностью. Эту утрату не восполнить новым, ведь сколько не беги за далью, оно всего лишь отражение старых берегов.
  - Разве не единственной стороной жизни вы были поглощены, по мимо любви, обращенной к человеку, есть ведь и другие способы обретения счастья? - осторожно вопросил Марсель
  - Оно известно, что есть место науке, место дружбе, место карьере и другим причудам наших желаний, вполне способным насытить наше одиночество... Но... - пауза, что осталась не возобновлённой, была так ранимо чувствительна, что Марсель не потребовал продолжения, а лишь дополнил со снисходительной улыбкой - но ничто не влекло, ни что не было так желаемо как любовь.
  - Да Господин Марсель, ничто не было так желаемо. Пожалуй, на время нам стоит прекратить разговоры. В последующий час, прошу вас хранить молчание, ибо вот то ущелье, в котором я обрел радость. Хочу прочувствовать хоть малый остаток того тепла - глаза старика загорелись в предвкушении, то ли в стремлении искусить ранее испытанное, тогда они обрели окрас по юности своей обнаженной сердцевины древа, слишком молодой, чтобы умирать, слишком яркой, чтобы продолжать свою жизнь.
  Под закинувшим свой теплый, материнский лик солнцем, в вечно охлажденном угрюмом покое, внушающем осторожность и настороженность, беспристрастно красовался холм, изрезанный узкими полосами прорезей, над которым, в чопорности всея дикого зодчества, уныло восседал одинокий маяк. Широкая парадная, окаймленная пусто окрашенной листвой, толсто сплетенной паутиной, мертвыми, худо скрепленными ветвями разлагающихся деревьев, внушала преподавателю особенный, не подвластный объяснению страх. Эта даль, сумрачная, беспросветная, тоннель, представляющийся бесконечным падением и есть ли спасение там, где человек хочет вернуть свое счастье?
   Старик, видно испытывающий тяжелое волнение, с нерешительным, однако бесспорно необходимым колебанием, все же вошел внутрь, рассеяв мрак твердо держащимся в руке фонарем. За ним же засеменил Марсель. За плечами профессора преподаватель наблюдал чудо натуры, в красе ее скалистых потолков и стен, на которые изредка опадала опыленная струйка солнечного света, врывающаяся из нескольких выходных отверстий пещеры. Узкий коридор постепенно сменяли, кое где естественно освещенные, широкие галереи, в которых играл разборчивый, живой клокот потоков воды, доносящийся из самых низов. Марселю было сложно хранить молчание, каждый шаг сулил о новой мысли, из каждых виданных простор поднимались тяжелые вопросы. Но, воспитанность или забота о чужом горе, не позволяла ему настаивать на своих желаниях. Потому, молчаливый марш следовал конечной цели, тая в себе неясность. Горизонтально расположенная поверхность, по которой до сели, следовали профессор и Марсель начала круто уходить вниз. По слову эрозии, сформировавшиеся тропы, были достаточно опасны, ведь внизу в десятках фунтов, сбегаясь в своем волнении пенились волны, говоря глухим голосом морского дна. Остроконечные пики, наиболее здоровой почвы свисали близко к дороге, они тянули свою опасные формы из высоко держащегося потолка. Сужающийся путь, отрывистый и наиболее смертельно опасный, вел к свету в конце галереи. Отсюда, за сотню шагов, приближающийся силуэт не давал соврать. Белые, оттесанные колонны, под земляным сводом потолков, окружали ложе единственно горящее, в топазовом свещении. Приблизившись, Марсель увидел, закрытый саркофаг, обрамленный по праву прекрасными камнями вида агата, аксинита, походящему на земной шар азурита, светло голубого амазонита, нежно белесового цвета жемчуга, пылающего ярко огненного опала. Все то со вкусом собранное, залегло и блестело, как нечто невообразимо необходимое, святое и божественное. Марсель, не понимал, как глубока была эта любовь, не осознавал, что она глубже жизни и всего, что в ней есть, по справедливости, сохраненная и после смерти почитаемая со всей энергией и преданностью сердца живого. Он в почтении склонил голову, закрыв глаза в мысли о настоящности и радости за свидетельство столь неиссякаемого чувства. Профессор присев на одно колено, вытащил из кармана завернутый в платок предмет.
  -Профессор, являясь человеком мне по природе данной позволено нарушать обет обещаний. Наблюдая столь возвышенную, одинокую мистерию хочет присоединиться к празднику вашей печали. Почтить и приклонить свой дух, перед духом, покинувшим просторы человеческой общины. Должно и необходимо сказать, то что ваша вера, влияет на мое сознание, оно воспитывает во мне ту самую, необходимую уверенность в собственных предрассудках. Не могу и представить, каково было ваше чувство, как сильно и пламенно вы возлюбили этого человека, схороненного ныне под маяком надежды, в глубине пещерной, среди ее сводов, сокрыв тело от глаза притворного, в честь и в память о совместной радости. И как же вы ее бережете, рядом с сердцем опустевшим, по-вашему, огрубевшем. Не это ли великий романтизм, описанный на страницах не менее великих романов. То, до чего добирается бестелесная фантазия человека долгими годами, достигнута вами и плотью, и сердцем за короткий период. Я от чистого сердца признаю за вами даль недосягаемую. - Дрожащий, чувствительный голос Марселя звучал молитвенно, учтиво и проникновенно
  - Спасибо, Господин Марсель. - с мудрых, профессорских глаз стекались не прошенные, крупные слезы, сопроводившиеся отчаянным, скорбным голосом- Моя дорогая, раз мой визави, решил нарушить молчание, которое хранилось десятилетиями, позволю и себе сказать немного. Прости меня, я не уберег твою хрупкую, нежную натуру, твое по праву славное и бесподобное тело. Прости в тот вечер я не мог... не мог иначе... Помнится по сей час, это наэлектризованное, хмурое небо, бьющее по грозным потокам волн, яркими смертоносными грозами. Ты помнишь эту безнадежность? Сгущающийся мрак, лишивший нас всякого источника света. Этот повисший в воздухе гром и рык беспощадных волн. Это отчаяние, это смирение со смертью, последние слова в обнимку произнесенные, якобы направленные в неизвестную безжизненность. Я помню все, надеюсь, что ты забыла и покоишься в дали от этих скверных воспоминаний. Но, видимо история должна была закончиться на этой стихийной главе, так и никак иначе. Будь ты жива представить вариации нашего будущего сложно, мы не знаем, как все бы произошло. Скорее эта трагедия воспитала во мне такое нездоровое стремление испытать наше сорванное будущее, фантазией ежедневной. Порой я закрываю глаза и чувствую неподдельное, дульное пламя твоих губ, представляю те полные жизни глаза. Дда да, как те, помнишь на северных широтах, цвета северного сияния. Господи, как я хочу тебя обнять. Вспоминается тихое, голубое море, затянутое по всем горизонтам мягкой синевой, твои волосы, запутанные в моей руке, волосы цвета зрелой пшеницы, ведь такие они были, а этот радостный возглас при виде мирно проплывающего кита, помнится ты назвала его моим именем. На вопрос почему, ты иронично ответила, тебе ведь покоряются глубины сердец, вот и ему покоряются глубины моря, да и, впрочем, размах и широта губ и аппетит, в вас очень много похожего. И после всего этого ты была недовольна тем, что я сравнил тебя с чайкой? Э-эх, радость моя, я нашел в тебе целомудрие, мудрость жизни, грань любви, бескрайность чувств. И вот, вот последний не достающий камень для тебя. Да да, за этим гнался я долгие годы - Профессор, раскрыв платок, вытащил белый хрупкий камень - Алебастр, такой же, как и ты моя радость, обладающая при жизни и после смерти прозрачностью. Мой визави, знакомься Марсель. По утру предположил, что мир зеркален, от одного горизонта до другого, видимо он не слышал про стекло, Господин Марсель, мир стеклянный, хрупкий, и за ним всегда, что-нибудь да видно, и в этой прозрачности Алебастра я вижу сущность моей возлюбленной, не нуждающейся в зеркальности и повторности. Прости что не сберег, хоть и спасательные лучи маяка вели нас к берегу, но спасли лишь меня. Покойся с миром. Я люблю тебя... - в звучании последних слов, было столько символичности и необузданной чувствительности, что вокруг раскинувшаяся бездушная масса предметов природы, внимала, кажись заглушив все сторонние звуки. Свидетельство безгрешной любви, омытой горькими слезами, залегло в основы этого острова. Подающий однозначные сигналы маяк каждую ночь разносит эту историю по всей открывающейся дали. Сокрытая, во веке в вечность истина духа, выходящая за рамки величия природы, овеянная горящей фантазией и скрепленная в союзе бренной плоти.
  В томимо молчании профессор и Марсель провели целый час, после чего вернулись к берегу. На пряно мягкой поверхности прибрежной зоны, Мария безгласно объясняла неизвестному свои позиции. Подойдя ближе, этот громкий, оправдывающийся голос, все же проник в само сердце Марселя. В нем отчетливо слышалась беспощадная правда, о том, что подобные ему, костенеют в вечной мерзлоте своего одиночества и то, что дух их предан лишь мнимой вере в озарение и все работы, попранство судьбой и жизнью в ней, а любовь, лишь наигранная инстинктом необходимость, растушеванная интеллектом и обреченная лишиться красок ради назначения, якобы оправдывающей его научности. Марселю нечего было ответить на эти, вызванные горячностью утверждения. Мария, заметив то, как беспристрастно обронил взгляд на море Марсель, подбежала к нему, явив всю скрывающуюся в ней стихийность. Она была воплощением бунтарства и лицо ее покрылось яростной гримасой.
  -Вы, нечестный человек Марсель, бесчинный и равнодушный ко всему. Как я могла, допустить столь неуклюжую мысль о том, что могу любить вас. Вы старались очаровать своим богатым словом, мою бедную, нуждающуюся в ответах душу. Вы задали мне вопрос, люблю ли я вас, нет, я проклинаю вас и вашу любовь- она колотила Марселя, тяжело дыша, в бесцеремонной панике и злобе.
  -Прошу вас остыньте, не стоит разбрасываться словами ведь...- Марсель старался обнять ее
  - Это правда Марсель...- она упала на колени, судорожно вытирая слезы
  - Простите, простите меня- зеркально присев на колени молвил молодой преподаватель.
  -Марсель, ведь так? - обратился неизвестный, спокойно глядя на эту интерлюдию - Прошу прощения за то, что оскорбил ваше достоинство. Не могу найти оправдания столь бессмысленной форме поведения. Но все же решусь заявить о том, что для справедливости ради, вам стоит успокоить мою невесту, ибо ваша вина тут наблюдается без всяких сомнений. - удивительно спокойно и высокопарно окончил свою речь неизвестны и полез в лодку.
  - Дочь моя, избирай для себя путь достойный. Я не в праве вмешиваться в судьбу - лишившийся всякой эмоциональности у алтаря, ровно и беспристрастно произнес профессор.
  - Вмешиваться в судьбу? -закричала Мария- да ты и не сможешь, ты именуешь меня своей дочерью, однако совсем забываешь о том, что мыслью и словом ты предан лишь одному и то не существующему человеку, прости дед, но в моменты необходимой помощи, ты отдалялся на свой важный материк и приходил вот таким, опустошенным. А вы Марсель, с вами я говорить не желаю.
  - Однако вам хочется говорить со мной. Тешась мыслью, смиренной о вашей неподступности, образе далеком и чуждом для моей судьбы, все же позволю в конец добавить навеянные по началу дня переживания о будущем. Глядя в этот нежно сложенный, изысканный силуэт мне представлялись истома волнующие плоть думы.
  -Что? какие думы? - подняв свои большие, блестящие в потоке слез глаза она прошептала, удивительно мягко
  - Мария, нам скрижаль предопределения говорит о том, что мы на веки по разные стороны дали и эти мгновения лишь некий символизм о том, что даль может принюхаться к нашей жизни, сблизить так, что всякая грань растворится в чувствительности живого сердца. Если нам велено расстаться после этих печально звучащих предложений, позвольте мне хотя бы пылающей фантазией коснуться совместного будущего, которого не ощутят наши тела.
  -Позволяю, продолжайте Марсель- она легла на теплый песок, устало, но с интересом подняв очи к небесной лазури
  - Знаете, мне часто приходят мысли, касающиеся нашей притворной сущности - молодой преподаватель лег совсем рядом, обратив внимание на мутный зонт полумесяца, потерявший свои тона, за мягким все освещением дневного света - Вам известный и мне по долгу обязательств перед наукой Августин Блаженный, говорил о том, что мы с рождения порочны. Приходится признать за античной эпохой многохватность философских суждений, служащих по сей день знамением, нашей беспомощности перед стихией человеческой природы. Видите ли, сколь разрушительными и смертоносными не казались явления мира, они четко определены, мы видим причину и следствие наступления стихийных коллапсов. Однако, в сравнении с человеческой природой, умеющей скрыть за губительно безгрешными глазами всю силу испытуемого мир не может. Вся проблема кроется в нашем сознании, утаивании той правды и чистоты наших желаний. Говоря о них, мне вспоминается канувшая в лету вчерашняя ночь. Когда вы взошли на мачту, я сразу обратил внимание на эстетику и гибкость ваших, белых, розовато бледных ног. Они навеяли на меня борю эмоций, в них я видел всю причуду моей покорно присущей животному инстинкту сущности. Внимая этой упругости и сотканной без шов однослойной, тонкой кожи я поднял глаза к вашим склонным принимать волнистую форму, эластичным, блестящим, скорее не секущимся волосам свой томительный, удрученный фантазией взгляд. Скрыв нахлынувший прилив горячей силы, норовящей взорваться подобно вулкану, долго хранящему свое целомудренное, беспристрастно терпеливое состояние, я полыхал огнем пристрастия, от которого тлели все чувства в округе моих вожделений. Я глядел на то как, ваша грудь, мягко, пухло и эластично, выделялась за нитками лёгкой кофточки. И мне хотелось вкусить следующего.
  -Вы точно хотите говорить об этом господин Марсель- произнесла она ломким, музыкально возбужденным голосом
  - Позвольте мне представить то будущее, в котором, мы могли оказаться. Передо мной открывается тихая, островная ночь, властно окинувшая, свой твердый, гранитный свод над штилью океана. Едва слышно ветер касается листьев сабаля, на побережье с мечтательно-звонким, приглушенным гласом, словно обнимая землю ложатся бестревожные волны, вода журчит, нежно храпя в своем тяжеловесном вздохе, а у горизонта поднимается обласканный пустотой вселенной лунный лик. И эта сонная, чудотворная красота, обнажает действительность любви нашей к романтизму, ощущаемой мной и вами, лежа на мягкой, не пружинящей кровати. Мы смотрим, удивляясь и робко скрывая в себе эту натянутую высоким чувством ноту стона. Вы обращаете на меня свой, пронзительный, мягко вскрывающий суть переживаний взгляд. Вы смотрите на меня твердо, но умаляюще, сглатывая свое желание и соизмеряя его с моим одобрением. Я же, внимая голосу моей чистой, неподдельной страсти, поворачиваюсь к вам, осторожно ложа руку, на ваши бедра. Удивительный диалог наших тел, спокойный и волнующийся, в необходимом колебании, заикающийся, но ясно представляющий себе необходимость владеть и быть друг в друге, под незрячим пороки ночным небом. Вы вздыхаете, опустив взгляд на мой подбородок. Рукой водя по вашим ногам, услышав томительную речь вашей робости, я поднимаю руки к осиной талии, напоминающей, вон глядите, гибкость этого полумесяца. Все тревожась и потея в нерешительности, несмело, однако внешне убедительно, слегка касаюсь вашей груди и беру ваш подбородок на окончании указательного и большого пальца. Обращая к себе, этот смуглый, экзотический, по дикому страстный лик, на котором безгласо, краснеют щеки, я тихо, подобно опустившему свои чары вечеру, нежно цепляюсь в ваши сухие, полные в своей мягкости губы. Сначала этот удостоверяющий правду поцелуй, затем страстное, обескураживающее объятие уст. Решительные, движения рук, вынужденные духом прикосновения к нашей наготе, доверительная ласка, не утомляющая и возбуждающая каждый фибр тела в постижении единства. Я сжимаю вашу грудь и слышу этот звонкий, хрипловатый стон, сдавленный в экстазе и желании проникновения в саму суть нашей потребности и в величие любовной сцены. Снимая с себя все удерживающие нас принадлежности, мне представляются изгибы тела, очаровывающие мое представление, своими непредсказуемо удивительными линиями. Я ухватываю ваши бедра, рассыпая поцелуи, лаву своих чар, на вашу шею, ключицы, на рельеф и предрельеф вашей груди, прикусывая замечательный силуэт вашей хрустальной нежности. Вы, ухватываясь за мои волосы, просите освободить это чувство, вы так же мокнете как песчаный берег, и желание мое побывать вас, сравнимо с желанием постичь всезнание, и я захожу в вашу сущность, в навеянную жаждой распотелую зрелость нижних губ, врываясь словно на шхуне спокойно глядя на то, как вы обращаете голову к потолку на котором светлеет тень вашего силуэта. На этом горящем в своей чувствительности подрагивании, в этих жестких, зачастую и спокойных движения, выпархивает на свободу пар нашей первородной, нашей родственной, человеческой, не утомительной желанности. Ваши пальцы бегут по моему телу, крепко хватая спину, прижимая к себе в возгласе, побыть глубже, глубже, в сущности, нашей дикости. Над нами горят свечи, и мы таем вмести с ними, в стеариновой капле, клейкой по содержанию, опуская на наши тела горящие лавы нашей любви. И если это наигранная инстинктом необходимость, я соглашусь с вами, но не во благо научности я желаю этого, а во благо ощущений вне научных, божественно одобренных и позволяющих постичь саму значимость слияния двух далей.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"