Мы во главе с Ретроспектором сидели на краю идеально плоского вращающегося диска; Ретроспектор подвинулся ближе всех к краю и, свесив ноги, болтал ими, как в воде, возмущая и колыша молчащую чёрную пустоту. Я нашарил рукой позади себя округлый камешек и, размахнувшись, швырнул вдаль - камешек пролетел, издав короткий свист, сплюснулся и растворился во мраке или был всосан вакуумом, наползающим отовсюду, чёрной мантией накрывающим, поглощающим всё, что попадалось на его пути. - Я бы не стал этого делать на твоём месте, - сказал Ретроспектор, всё так же глядя вдаль и даже головы не повернув, чтобы встретить глазами глаза возмутителя спокойствия. - Не буди лихо, пока оно тихо - эти места полны не знакомых нам существ, стоит ненароком привлечь их внимание - и они слетятся на лакомый кусок, как вороньё на падаль. Что-то жалобно взвизгнуло, взмолилось без слов. По левую руку от меня съёжился Двадцать Третий, напуганный предостережением старшего. - Спокойствие, Двадцать Третий, - разрядил обстановку тот, - нас не посмеют тронуть, пока мы будем во всеоружии. Не забывай, что беззащитным тебя делает в первую очередь твой собственный страх, оголяя самые уязвимые твои места и спуская в чёрную дыру все те спасительные навыки, которые ты получил от меня за последнюю вечность.
Я один из них в точности знал, что Ретроспектор был моим вымыслом. Меня нередко посещали опасения, что он и сам об этом догадывался, но на данном этапе, как бы ни сложились обстоятельства, я не намеревался ни подтверждать их, поскольку Ретроспектор ещё мог сослужить нам троим службу, ни развеивать, потому что рано или поздно мне всё же предстояло ему в этом признаться. Ретроспектор знал истину, но никому из нас её не сообщал, считая нас не самыми надёжными хранителями информации вселенских масштабов. Но в том, что с Истиной он действительно водил давнее и очень тесное знакомство, сомневаться не приходилось: тому, кому известна Истина, нет надобности лгать, её искажая. Истина была, наверное, единственным явлением, которого он не искажал, к которому не притрагивался. Искажением же чего бы то ни было другого он занимался на протяжении всей своей жизни: искажал пространство, потому что не верил ни единому его миллиметру, искажал время, сгибая и ломая его, даже не касаясь руками, искажал все возможные и невозможные величины, принятые на том отрезке реальности, которые непосвящённые взяли за нулевую координату. Ретроспектор соразмерно считал вечности, перебирал их и складывал вверх дном в громоздкий, но вместительный ящик, очертаниями напоминающий шестиугольную призму, на острие гипотетической оси-шпиля протяжённостью в несколько триллионов парсеков в самом центре обозримой Вселенной. - Время - мера истинности, - говорил он, и мы внимали, замерев с разинутыми от изумления ртами. - Наши открытые глаза видят ложь - внутренним зрением мы фрагментарно познаём истину, - говорил он и бросал вниз следующий камень, а мы, сидя на краю плоского диска, взглядом синхронно следили за тем, как, проваливаясь в бездну, он рассыпается на множество разноцветных искр, каждая из которых, меняя форму и наполнение, становится ещё одной новорождённой галактикой. - То, что нельзя увидеть внутренним взглядом, зовётся непостижимым, - говорил он, а мы пели многоголосый гимн и всё провожали глазами цветные галактики-искорки, не желая внутренним оком разглядеть то, что скрывалось от человеческой мысли под оболочкой-личиной. Я вынул из кармана шитый красный мешочек с костями и раздал своим спутникам. Шесть костей - по две на каждого. Мы по очереди выбросили их на землю, и они покатились, переливаясь гранями, сквозь наши страхи и сомнения, вертясь волчком в нежелании останавливать самовольный ход событий. На моих костях выпало четыре плюс пять, у Ретроспектора - две единицы; Двадцать Третий сгрёб два своих кубика и зажал в кулаке.
- Я не хочу, чтобы вы видели! - бросил он, недоверчиво насупившись, и отстранился. - Абсурд! - промолвил Ретроспектор. - У него две шестёрки, но здесь, на краю плоского диска, монотонно вращающегося против часовой посреди пространства, лишённого какой-либо энергетической наполненности, числа на нас никоим образом не влияют - ни на меня, ни на тебя. В любой же другой реальности каждый из нас вне зависимости от времени, которое мы населяем её с самого момента нашего в ней появления, расположения на вертикали порядковых числительных и размещения занимаемой тобою капсулы в разросшемся подобно виноградной грозди объекте действительности, является целым числом, размер и значение которого определяется единственно твоим намерением. Я рассмеялся в ответ на его слова; Двадцать Третий стал торопливо перебирать пальцами, что-то подсчитывая в уме, потом остановился, вздрогнул и спросил, обращаясь к Ретроспектору: - То есть, ты хочешь сказать, я могу быть числом четыреста семьдесят три или, допустим, тысяча сто восемнадцать без риска для себя? - Нет, здесь ты целостности не достигнешь, - незамедлительно отозвался Ретроспектор. - Как бы ты ни старался, пока не сменишь объект действительности, останешься десятичной дробью меньше единицы. Единственное, что в твоих силах, - сменить знак "плюс" на "минус" - или "минус" на "плюс", но нужно ли это тебе? Сменив знак, ты перейдёшь на уровень, где нет нас, нет никого и ничего кроме тебя самого, и вынужден будешь создавать своё окружение заново, не с нуля - с минус единицы. Ведь ты будешь сущностью с противоположным знаком и противоположными функциями и навыками соответственно. Но знаешь, в чём состоит преимущество теперешнего тебя? Ты - Двадцать Третий, и другого такого же нет. Ты можешь лететь и можешь притворяться. - Но я не хочу! Нет, нет! - запротестовал Двадцать Третий. - Я не хочу быть Двадцать Третьим, не хочу быть маленьким и слабым! Я хочу раскрашивать и пресуществлять, низвергать и извлекать, хочу веять, но не хочу лететь и притворяться. Я ненавижу этот мир, в котором я всегда обязан быть чем-то. Он - не мой! - Но ты - его. И ты обязан чем-то быть. Только тогда, даже оставаясь слабым, ты не уподобишься Серости-Без-Лица. Вы оба понимаете, о ком я. - Я помню его, - ответил я. - И поначалу он казался мне сильным. Обладая неким артефактом, он скачет верхом на слове по буквам и символам на расчерченной бумаге, изменяет твоё видение и отвращает от Истины. Должен признать, немало ловушек он расставил на моём пути, и я едва не попался. - Он слаб, - проговорил Ретроспектор, немного понизив тон, взмахнул рукой над нашими головами, посылая сигнал в пустоту, которой он располагал, и диск стал постепенно замедлять свой ход. - Ведь он один из Них. У Них на всех одно лицо, одна проекция на отрезке их объекта реальности и одно предназначение. В погоне за исполнением своего предназначения они перемещают свою проекцию в любую из координат, в любой из узлов-пересечений раскинутой ими сети для ловли вероятностей. Надо заметить, все они порядочные мерзавцы, которые не остановятся ни перед чем на пути к завоеванию и покорению. Он был Девятым, но пал так низко, что был лишён имени и чина, и теперь изыскивает любые возможности вернуть свой статус и утвердиться в нём. - Он играл со мной в загадки - вздумал перехитрить, но я оказался сообразительнее, чем он мог себе представить, - я поднял палец вверх, призывая к вниманию, - и из этого поединка он вышел проигравшим. Всё потому, что я вовремя сумел осознать, что вся наша встреча от начала до конца происходит в моём сознании, и взял право вершить реальность в свои руки. Он был загнан в угол и не мог противиться - в своём сознании я не счёл нужным наделить его функцией противоборства. - Ты способный ученик, - Ретроспектор улыбнулся широко и безмятежно, и над нашими головами возник полый купол, сияющий всеми цветами спектра попеременно. - Я никогда в этом не сомневался. Ты дал Серости-Без-Лица отпор в очередной схватке, но это лишь раззадорило его - пока ты ведешь борьбу, соглашаешься на борьбу, ты оставляешь ему возможность закончить её первым - ваши шансы изначально равны. Ты допустил ошибку, приняв его вызов и позволив ему тяготеть над тобой, но со временем избрал правильную тактику и продолжил двигаться в верном направлении. Мы сможем устранить его, как только общими усилиями изгоним из нашего осознания - одного на всех. Наша цель - не поддаваться на провокации, но установить свои правила игры и не оставить ему права на существование. Двадцать Третий обхватил голову руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону, как раскачивается маятник часов, оставляя после каждого отклонения от вектора, принятого за вертикаль, шлейф недоосмысленности и знаков вопроса. - Ты говоришь об убийстве? - зашептал он. - Ты знаешь, что в той реальности, где раз за разом происходят наши встречи с Серостью-Без-Лица, убийство считается недопустимым? Ты не можешь украсть жизнь - убивая, ты берёшь её в залог в обмен на разум, совесть, душу, добродетель. Лишить живое существо жизни - значит преступить закон писаный и закон нравственный... - ...лишить живое существо смерти - значит преступить все мыслимые и немыслимые законы, - закончил его мысль Ретроспектор. - Мы делаем лишь то, что заложено в нас нашими создателями - и ты это знаешь. Если ты создаёшь себя сам, ты волен заложить в себя те качества и те назначения, которые сам сочтёшь нужным.
Ход диска остановился. Течение событий сначала замерло, потом взяло обратный ход; Ретроспектор на пальцах отсчитал, замерил бегущие мимо нас бесконечности и возобновил движение действительности, её сжимание и разжимание, в пределах нашего тройственного разума. В центре диска, который, по сути, диском уже не являлся, образовалось углубление, оно всё росло и росло, пока его середина не истончилась до предела, резко уйдя вниз и образовав воронку. Воронка всосала нас в себя, мы устремились по её жерлу и были выброшены в открытое недифференцированное пространство, рассыпавшись по нему хаотично, как высыпанные из банки на стол горошины. Немного погодя мы смирились со своей участью, взяли курс на пристань и поплыли по межплоскостному простору, не видя ничего вокруг, ни на что не оборачиваясь и продолжая заведённый разговор до тех пор, пока над нами ещё имело малейшую силу время. - Мы стосковались по твоим загадкам, - обратился я к Ретроспектору. - Пока мы сидели на краю диска, бросая в бездну новорождённые галактики, в этом мире стабильности не было необходимости искать ответы. Но я был создан постоянно искать ответы на вопросы и из множества выбирать, выделять единый. Не останавливая полёта нашего сознания, тот проговорил: - Пусть будет по-твоему. Моя загадка такова:
Ничто не происходит без неё, И в поисках её терялся каждый, Кто, глядя происшествиям в лицо, Искал им объясненья хоть однажды. Не раз сбивался с верного пути, Но в скопище подобных осторожно Он делал выбор свой, стремясь найти Различье между подлинной и ложной.
Пока она не будет разгадана, мы не найдём ответа на вопрос о том, зачем все мы появились здесь, обречённые скитаться от пункта "альфа" до пункта "омега" с промежуточными остановками на каждом из именованных пунктов, собирать по капле размешанный в пространстве здравый рассудок, растворившийся в концентрированной синильной кислоте, бросать кости наотмашь, наугад подсчитывать выпавшее значение, складывать, приумножать, пока их сумма не составит миллиард, и считать, считать, считать вечности с конца до начала и от начала до бесконечности в феерической круговерти иллюзий, захватывающей и забирающей в себя, в свою суть, когда уже невозможно отличить действительное от иллюзорного, подлинное от ложного, прекрасного от уродливого и бесконечно повторяющееся от произошедшего единожды...