Аннотация: Слезодавилка о любви и смерти. Рассказ опубликован в альманахе "Порог-АК" (N29, 2019) под названием "Если поцеловать смерть".
Запах сирени и ландыша с лёгким ароматом розы
Это был фантастический день! Рано утром, часиков в одиннадцать, в комнату заглянули Настя с Наташкой и осведомились, не желаю ли я отпраздновать вместе с ними Новый год. Конечно же, я сразу согласился. Потом мы вместе со Стасом обходили окрестные магазины, закупая продукты по списку, составленному девчонками. В "Трёх поросятах" купили хлеб, майонез и картошку, в "Балатоне" удалось разжиться маринованными огурчиками и консервированным горошком. Основные же закупки сделали в универсаме в Раменках. Потом Стас доверил мне нести сумки с продуктами в общагу, а сам отправился за ёлкой к метро.
Отдав Наташке снедь и список с аккуратно проставленными плюсиками, я вернулся в свою комнату и завалился на кровать. Ночью накануне мы расписывали пульку на двадцать. Злыдень Малыш предложил играть "Ростов", а не "Сочи", как обычно, поэтому преферанс затянулся дольше, чем я ожидал. Вдобавок каждый из нас неудачно разыгрывал мизера, от чего гора разбухла до безобразия. Теперь стоило отоспаться в преддверии бурной ночи. Тут как раз в комнату зашёл Димыч и начал рассказывать о своих трудовых подвигах в ПКБ АСУ в Ульяновске. Под его однообразное бормотание я быстро отключился.
А потом меня легонько толкнули в плечо. Когда я собрался с силами, приподнял голову и, наконец, разлепил глаза, в комнате кроме меня никого уже не было, но в нос пахнуло ароматом французского парфюма и селёдочным духом. Я с трудом сфокусировал взор и увидел на столе перед собой тарелку с несколькими слабосолёными рыбинами и лист розоватой бумаги. Взяв в руки последнюю, прочитал послание, начертанное красивым женским почерком с изящными завитушками:
"Милостивый государь! Если вас не затруднит сие героическое деяние, просим обратить ваше драгоценное внимание на рыбицу и сделать её более пригодной для употребления в пищу".
От бумаги пахло сиренью и ландышем, к которым добавлялся лёгкий розовый аромат. Я улыбнулся и сел чистить селёдку. Когда этот доблестный труд на общее благо был закончен, пришлось ещё вытирать стол от мелких косточек и долго мыть руки до полного исчезновения рыбного запаха. Уложив получившееся филе на чистую тарелку, я направился в комнату к девчонкам. А там уже появился Стас с двухметровой ёлкой. Деревце ему досталось не слишком густое, но Наташка с Настей отрезали по паре веток снизу, потом подвязали их посередине, и лесная красавица сделалась почти эталонной. Стас куда-то убежал и вернулся с табуретом и трёхлитровой стеклянной банкой. Где он их смог раздобыть в общаге, для всех осталось загадкой. На все вопросы одногруппник лишь молча улыбался, подражая Моне Лизе. Банку укрепили на донышке перевёрнутого табурета, налили в неё воды, вставили ствол ёлки и накрепко привязали дерево к четырём ножкам. Я потрогал - ель стояла крепко. Не перевернётся. После этого нас со Стасом отпустили.
Отмечать начали в одиннадцать вечера. Когда я зашёл в комнату к девчонкам, то не узнал помещение. Кровати сдвинули в угол и поставили в два этажа, отчего сразу же прибавилось свободного места. У противоположной стены радовала глаза наряженная ёлка. И где у них только игрушки нашлись? Комнату девчонки тоже украсили, проявив всю свою смекалку и художественный вкус. Стол ломился от еды. Увидев блюда с салатами, я нервно сглотнул, а в животе у меня заурчало. Рядом с ёлкой примостились катушечный магнитофон и целая стопка бобин в коробочках.
- Да вы присаживайтесь, ребята! - заулыбалась Настя, увидев выражения наших лиц.
Спиртное никто из нас тогда ещё не пил. Вполне обходились фантой и пепси. Пока двенадцать пар челюстей напряжённо работали, в комнате установилась тишина, прерываемая лишь позвякиванием вилок о тарелки. Но потом завязались разговоры. Вспоминали всё весёлое, что происходило за семестр. Малыш поиздевался над тем, как мы с Настей "проспали" гражданскую оборону. Ему тут же припомнили "женское почтовое отделение" на семинарском занятии по немецкому. Затем Стас воспроизвёл наиболее удачные шутки Галины Динховны с лекций по алгебре и поведал несколько весёлых историй о своих школьных буднях в родном городе. Его прервали громкие крики, доносящиеся через стены, потолок и раскрытую форточку. Саша догадался и включил радиорепродуктор на стене: как раз начали транслировать бой кремлёвских курантов. Все дружно выпили шипящую пепси за Новый год.
После этого Катя заявила:
- Я хочу танцевать! Кто включит музыку?
Малыш вытащил из коробки бобину, поставил её в приёмник, протянул ленту через магнитную головку и закрепил свободный конец на пустой катушке. Затем он повернул ручку на панели видавшей виды "Яузы" против часовой стрелки. Магнитофон чуть зашипел, а потом из встроенного динамика донёсся вкрадчивый голос Максима Леонидова. Катя закричала:
- Отодвигаем стол к стене! Стулья туда же! Все танцуем буги-вуги!
- А я не умею!
- За отмазку не покатит! Делай, как я!
Вскоре все, собравшиеся в комнате, отплясывали рок-н-ролл в меру способностей. Катя с Наташкой зажигали, от них не отставал Саша, ходивший в школе в кружок грузинских народных танцев. От этого буги-вуги в его исполнении был особенно колоритен и стремителен, как Кура в верхнем течении. Я тоже пытался изобразить рок-н-ролл, вспоминая давний рецепт Бывалого из "Кавказской пленницы". Правда, мне казалось, что там речь шли о каком-то другом танце.
К шестой песне все немного подустали, но когда я понял, что эта композиция медленная, то набрался смелости, подошёл к Кате и протянул ей руку:
- Потанцуем?
И девушка прильнула ко мне. От её каштановых волос веяло сиренью и ландышем, к которым добавлялся лёгкий аромат роз. Нежный запах пьянил меня. И песня звучала такая подходящая, про последний час декабря. Когда музыка закончилась, я хотел попросить Малыша поставить её ещё раз. Но тут Наташка захлопала в ладоши:
- Теперь играем все в "мимику"!
- Это как?
- Всё очень просто! Делимся на две команды. Одна задумывает слово или фразу и сообщает человеку из второй команды. А тот должен показать это слово или фразу своим при помощи мимики и жестов.
И это было здорово! Мы проиграли часа два без остановки, потом снова танцевали, затем Наташка предложила новую игру, не менее интересную. А под утро все отправились гулять по Москве. Ночью хорошо подморозило. Воздух был таким свежим и бодрящим, что придал новые силы даже тем, кто уже начинал клевать носом. Пахло терпким подмороженным дымком, твёрдым снегом и лёгкой романтикой. Я взял Катю под руку, и мы шли, чуть отстав от остальных. А потом девушка заметила телефонную будку и в карих глазах однокурсницы заплясали бесенята. Катя толкнула меня к автомату, потом влетела следом и закрыла за собой дверь. Затем мы долго целовались, и я потерял ощущение времени. Исчезло всё: друзья, университет, засыпанный снегом громадный город, бурный двадцатый век, бегущий к своему финалу. Оставались лишь мы с Катей и наши ищущие друг друга губы...
Через несколько минут, а может быть, через целую вечность в будку постучал Стас:
- Ну, вы скоро там? Саша уже замерзать начал...
И действительно, после солнечной Грузии нашему другу было не очень комфортно в зимней Москве. К счастью, сто одиннадцатый автобус уже начал ходить. Мы запрыгнули в салон на остановке перед главным зданием, и расселись вокруг печки. Саша начал медленно оттаивать...
Я проснулся с улыбкой и повернулся к Кате, чтобы рассказать ей свой сон. Но жены не оказалось рядом. И тут я вспомнил...
- Её больше нет, - прошептала мне расчёска на трюмо в коридоре. Между гвоздиками-зубьями ещё остались спутанные каштановые волосы.
-Её больше нет, - прошуршало серое пальто на вешалке, а длинный пояс с блестящей пряжкой безжизненно обвис на шлёвках.
- Её больше нет, - проскрипели ботики и сапожки с полки для обуви.
- Её больше нет, - согласился я со всеми, прошёл на кухню и выпил из горла початой бутылки. Но водка, проклятая, меня не берёт.
В этой квартире всё напоминает о Кате. Электрический камин в углу гостиной она попросила себе как-то на день рожденья. Репродукции Веттриано на стенах, плиточные панно на кухне и в коридоре - всё выбирала она. Эти смешные часы в виде кота с мышкой на стрелке мы купили Кате в Швейцарии...
Я не могу больше смотреть на всё это и сбегаю на балкон. Над светлыми панельными многоэтажками клубятся низкие тёмные тучи. Моросит мелкий противный дождик. Ветер безжалостно гнёт к земле чахлые деревца на газонах. Что за декабрь! Погода - отвратительнейшая! Даже собачники, выведя своих питомцев погулять, через несколько минут уже начинают посматривать в сторону подъезда. Но оставаться дома - выше моих сил! Снова видеть предметы, которых когда-то касалась Ктя, лицезреть вещи, которые напоминают мне о любимой, замечать безделушки, которые одним лишь своим видом рвут сердце на куски...
Уже месяц, как она ушла навсегда. Утром я поцеловал её в щёчку, такую нежную, а потом помахал из окна. А когда позвонил мобильник, мне никак не удавалось понять, при чём тут авария и зачем я нужен на опознании...
Закрываю балкон и возвращаюсь в прихожую, набрасываю куртку, подхватываю зонтик и вылетаю из квартиры. Куда-нибудь, лишь бы не сидеть в квартире, так любовно обставленной Катей...
Улица встречает меня ледяным ветром и дождём в лицо. Открываю зонт, но очередной порыв тут же выворачивает хлипкий металлический каркас наизнанку. Одна из спиц вылетает из гнезда. Выбрасываю бесполезное устройство в первую попавшуюся урну и надвигаю капюшон куртки как можно глубже. Бреду по мокрым тротуарам, стараясь не попадать в лужи, но это невозможно. Вроде и дождик мелкий, но столько влаги уже пролилось, что вода повсюду. Через несколько минут ботинки промокают и начинают причмокивать при каждом шаге.
Я плетусь неизвестно куда. Один серый дом сменяется другим, сумрачная улица плавно перетекает в следующую, не менее мрачную. Лужи, ветер и дождь не помогают забыться - хоть ноги давно промокли насквозь, я всё равно думаю о Кате, вспоминаю её голос, представляю себе улыбку жены.
- Её больше нет, - мигает мне жёлтым глазом светофор.
- Её больше нет, - скрипит на ветру старая липа.
- Её больше нет, - шелестит по асфальту последний жёлтый лист.
- Её больше нет, - соглашаюсь я.
В центре города всё украшено к предстоящим праздникам. Ёлки сияют яркими огнями, деревья в серебряной подсветке, блестят разноцветные арки, дуги, своды. Но без снега всё это выглядит уныло. Ледяной городок залило водой, и прозрачные фигурки оплыли и помутнели. Попав ещё раз ногой в глубокую лужу, я понимаю, что мои конечности совершенно окоченели. Оглядевшись, вижу красную светящуюся вывеску бара "Dante's Inferno". Как символично! Знал ли Данте, что ад - он не в глубинах земли, а в человеческой душе? Ад - это жизнь без любимой!
Толкаю тяжёлую дверь и оказываюсь в длинном зале, облицованном ободранным кирпичом и состаренными зеркалами. Сажусь на высокий стул у стойки и показываю бармену на пузатую бутылку "Абсолюта". Рослый парень в чёрном ставит передо мною стопочку. Опрокидываю её в себя залпом и тут же прошу повторить. Замёрзшие ноги начинают понемножку отогреваться.
Осматриваю зал. В тёмном углу у стены сидит за столиком некто в костюме Деда Мороза. Поймав мой взгляд, он показывает на соседний стул. Я не хочу ни с кем общаться, потому лишь качаю головой. Но незнакомец упорствует. Беру у бармена третью стопку, проглатываю её так же быстро, как и первые две, затем иду в тёмный угол.
- Чего ты хочешь? - спрашивает Дед Мороз. - Вернуть её или отправится за нею?
Ни секунды не задумываясь, отвечаю:
- Вернуть её! Или отправиться за ней.
Затем смотрю на незнакомца и вдруг понимаю, что лицо его - лишь видимость, морок, сквозь который проглядывают пустые чёрные глазницы и страшный белый оскал. Конечно же, это никакой не Дед Мороз, а костлявая с косой.
- А ты забавный, - сказала Смерть, подарив мне жуткую улыбку, от которой повеяло кладбищенским духом. - Дай мне поцелуй, один лишь страстный поцелуй, и я помогу тебе!
Гляжу в чёрные провалы на месте глаз и понимаю, что мне будет очень противно это сделать. Но вдруг она и в самом деле поможет? Вспоминаю Катю, её милое личико с бархатистой кожей на щеках. От волос любимой пахло сиренью и ландышем, с лёгким ароматом роз. А губы... Мы часто целовались взасос в юности, когда наш роман только начинался, и не было на свете ничего слаще, чем Катины нежные губы, ищущие мои уста. Вспомнив об этом, я набрался смелости и потянулся к Смерти. По её лицу вдруг пробежала рябь, страшный белый череп исчез, сменившись симпатичной мордашкой. Я впился ртом во влажные полные губы. Они оказались совсем другими, не такими, как у моей жены. Податливыми, порочными и похотливыми. Обволакивающими и... невкусными. Я резко оторвался от них и отпрянул в сторону, заметив, как на мордашке появилась недовольная гримаска. Смерть вернула свой обычный облик и сердито посмотрела на меня:
- Ну что же... Как ты откликнулся на мою просьбу, так и я - на твою. Пойдём.
Длинный зал бара куда-то моментально пропал, и мы оказались на бесконечной лестнице из чёрного матового камня. Смерть зашагала по ступенькам, а я двигался рядом. Сначала мне казалось, что мы поднимаемся, но не прошло и нескольких минут, как я уже был уверен, что спускаюсь. Чёрная лестница отчётливо выделялась на фоне окружавшего её непроницаемого мрака. Сколько мы шли? Минуту? Час? День? Здесь не существовало ничего, кроме этой лестницы, Смерти и меня, исчезли и пространство и время. А ступеньки всё бежали перед нами, то ли вверх, то ли вниз...
Но вот вдалеке показался призрачный свет и вскоре мы уже двигались по чему-то белому, похожему на тополиный пух, но не разлетавшемуся в разные стороны и упругому. В лёгком сиянии вокруг нас угадывались непонятные очертания, но мозг не успевал их осознать - так они быстро изменялись.
- Она - в тебе. Её сущность, натура и внутренний мир. Её радости и последняя боль - всё в тебе. Посмотри в это сияние и попробуй найти в нём свою единственную, страстно желанную. Когда ты её почувствуешь - твоё сердце сразу отзовётся.
Я вглядываюсь в мерцающее нечто и пытаюсь увидеть в нём Катю. Сначала замечаю лишь сполохи, переливы и странные отблески. Вызываю из памяти прекрасный образ жены, её каштановые волосы, серые глаза, чудесную улыбку, ямочки на щеках. И вот передо мною вдруг появляется золотистый овал, сначала неясный, но потом всё более чёткий и яркий. Внутри его я вижу светящиеся контуры женского тела.
- Катя! - кричу я и бросаюсь вперёд. Дорогой мне образ летит навстречу. Упругая белая поверхность под ногами внезапно заканчивается, и я падаю вниз. Всё мелькает перед глазами, затем кружится вместе со мною в бешеном вихре. Лицо оказывается в луже с ледяной водой. Из темноты бьют яркие огни, слышится визг тормозов, потом удар, и боль переполняет моё тело, сменившись чернотой...
Я лежу в белой комнате на кровати и гляжу в белый потолок. На мне линялая больничная пижама. Иногда ко мне подходят люди в белых халатах и задают какие-то вопросы. Порой я отвечаю, но чаще - нет. Мне совершенно неинтересны эти визитёры и мне нет никакого дела до их проблем. Я дожидаюсь того прекрасного мгновения, когда ко мне придёт Катя. Она всегда появляется неожиданно. Иногда возникает через окно, иногда проходит через стену. Но она посещает меня каждый день, и мы подолгу разговариваем, как в юности. Нам хорошо вместе. Так приятно видеть любимую, слышать её чудный голос, вдыхать запах сирени и ландыша с лёгким ароматом роз. А потом, взявшись за руки, мы улетаем на прогулку над городом.