"Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?"

"Пасхальное слово" Ветхий Завет (Осия 13:14)

  

"Моя незримая армия во сто крат сильнее,

Тысячи светлых ангелов

Грозно стоят за спиною моею.

Мрак озарят лучезарные

Вспышки в просветах ночных облаков.

Непобедимая армия - моя ..."

Fleur

  

"Мой ангел, ты снова здесь:

Проснись, поведи крылом.

Через сотню "нельзя", ты есть,

Мы теперь никогда не умрем.

Мой ангел, веди меня

Дорогой среди холмов.

В пути тишину храня,

Оставь хоть немного слов

Для меня".

Кошка Сашка

  

   Близкое присутствие Аиды Арей ощущает и через стены тартарианской темницы: некоторым вещам даже вечная материя не помеха. Мечник не боится смерти и никогда не боялся, но на какой-то миг его всё же охватывает неясное, но весьма похожее на страх ощущение. Странно? Вовсе нет, если вспомнить, что и тёмные стражи не очень-то жаждут сливаться с мраком на веки вечные. Не всякий, роющий яму и укладывающий в неё смертельно опасную ловушку, хочет в неё попасть. Но всякий попадает.

   Впрочем, ощущение это не длится долго и спустя мгновение Арей вновь спокоен - как все те, у кого нет альтернативы. Какой смысл опасаться неизбежного? Он уйдет достойно - жаль лишь, что не с мечом в руке, мучительно жаль! - и не опозорит себя даже краткой слабостью. В конце концов, исход этот был более чем ожидаем. "За что боролся", не так ли?..

  

   Когда тюремная дверь с утробным скрипом отворяется, мечник не двигается с места и по-прежнему стоит у решетки, ожидая увидеть либо самого Лигула - сложно представить, чтобы мерзкий горбун отказал себе в удовольствии прочитать ехидный прощальный монолог, а затем понаблюдать за казнью давнего врага, - либо кого-то из заплечных дел мастеров. Мрак не прощает предателей, а его, Арея, вина очевидна: тот, кто должен был умереть, всё ещё жив - и лишь потому, что барону - барону мрака, подумать только! - захотелось вспомнить о чести и совести и отказаться добивать бывшего ученика. И не просто отказаться, но и даже прикрывать его спину, а в довершение во всеуслышание высказать всё, что он, Арей, думает о личности главы Канцелярии, его методах правления и о мраке в целом. Особенно - о мраке. Да и о Лигуле, впрочем, не меньше. В конце концов, накипело у Арея порядком - при том даже, если не вспоминать, кто открыл охоту на его семью, а после шантажировал отца возможной смертью дочери. А уж если вспоминать...

   Жаль, горбатый ублюдок как всегда предпочёл смыться - он-то, в отличие от барона, никогда не считал, что отказаться от вызова на бой позорно - или просто был уверен в своей силе чуть меньше, чем провозглашал при каждом удобном случае. "Пусть победит подлейший", - такое определение дал однажды Арей их будущей схватке - и, как выяснилось, не ошибся.

   Дуэли между своими запрещены до тех пор, пока не будет побеждён свет; ослушники караются продолжительной ссылкой. Вызов на дуэль главы Канцелярии, да ещё и с оскорблением личности - а Арей всегда был мастером не только клинка, но и острого слова, - карается судом и лишением всех полномочий и регалий. Вызов мраку карается смертью.

   Именно так: своеволие ещё можно стерпеть - и начальника русского отдела действительно терпели все эти годы, - но не бунт и не прямой вызов. "Это была последняя капля, барон, - с неприкрытой холодной злобой, но вполне официально уведомил Лигул, когда взбунтовавшегося мечника, побеждённого в итоге не качеством, а количеством, под конвоем доставили в Тартар. - Ничего личного, как ты понимаешь".

   Само собой, на этот раз действительно ничего личного, всё банально и просто: мрак не прощает предателей. Прощение вообще есть нечто ему неведомое.

   Именно поэтому Арей и спокоен: все решения тёмная Канцелярия приняла, приговор зачитан, а, значит, финальная точка в его судьбе уже поставлена. Да и кому ж ещё ставить точку в свитке жизни слуги мрака, как не самому мраку?.. "За что боролся", именно.

   О свете мечник, само собой, не думает. Какой свет, помилуйте! Смешно, право слово! Для него, барона мрака, всё уже решено - да и не "уже", а давно. Он сам всегда шел к этому финалу и, по чести сказать, заслужил его. В конце концов, даже бросив вызов мраку, он не нашел в себе сил переломить гордость и перейти - вернуться, вернее - на другую баррикаду. Снова не нашел. А раз так, исход известен, потому что на его-то баррикаде наказание за неповиновение одно, и принять его нужно с честью: раз уж взялся за гуж - не говори, что не дюж. И Арей думает сейчас лишь об одном: чтобы у него хватило сил достойно встретить свою судьбу и лишить мрак удовольствия видеть его униженным. Frangas, non flectes - сломишь, но не согнёшь - свой девиз нельзя предавать и перед лицом смерти.

  

   Когда дверь отворяется, он ожидает увидеть Мамзелькину: стражи могут видеть её перед концом - а его-то конец явно не будет лёгким и быстрым, в назидание всем возможным ослушникам, - но испытывает совершенно чёткое желание протереть глаза, когда согбенная тень, загораживающая проём, неожиданно отступает и на пороге появляется...

  

   - Дафна?!

  

   Арей так поражен, что не в силах сдержать изумлённого восклицания: светлая - последнее существо из всех, кого он ожидал бы увидеть здесь. Да и где здесь-то - в вечном мраке!

   Невозможно! Нереально! Бредово!

   Ни один страж света не выживет в Тартаре, так же как тёмный никогда не ступит за врата Эдема. Не горит свеча там, где нечем дышать, а тлен не терпит огня опаляющего - не потому, что огню так хочется или потому что он чересчур жесток, а по факту: просто не может.

   Арей со всей уверенностью сказал бы, что это цинично созданный мраком морок, суккубьи шутки, бред воспалённого рассудка - да что угодно из набора объяснимых и логичных вероятностей! - если б не видел, что крылья на груди гостьи не иллюзия и не фальшивка. Барон мрака может отличить истинный артефакт от любой копии - тем более, здесь, в Тартаре, где разницу чуют, кажется, и стены темницы.

  

   Даф сбегает по лестнице в ведущий к камере коридор, и Арей смотрит изумлённо: даже кожа её, кажется, светится - ровно, мягко, словно подсвечиваемая изнутри - и мрак расступается, обегает её, тысячами тёмных змей расползается по углам.

  

   Это невозможно - она должна уже умирать, корчиться в судорогах на каменном полу тартарианской темницы, страдать, как обычно страдают от удушья смертные, как страдают создания света, ступившие в беспросветный мрак... А она ведь даже не златокрылая, более того, и не вполне светлая - вспомнить хотя бы те её тёмные перья!..

  

   - Тебе, светлая, что - жить надоело?! - грубо бросает он вместо приветствия.

  

   Это Даф, несомненно, но как? Какого Лигула угораздило её потащиться сюда? Как вообще такое возможно?..

   Столько вопросов - и ни одного ответа.

  

   Дафна оказывается совсем рядом - их разделяет только решётка, - и улыбается - как обычно спокойно и мягко, но достаточно раз поглядеть в её глаза, чтобы стало ясно: находиться в вечном мраке ей не так легко, как могло показаться вначале.

   - Я рада, что успела, - просто говорит она, и глаза её как напоминание о летнем небе - такие же глубокие и светло-радостные.

   Мечник хочет выругать её - и ругать долго и со вкусом - и не только за то, что из каких-то дурацких, явно светленьких побуждений она умудрилась забраться аж в Тартар. Просто ключи от его камеры всё равно у Лигула, а без них любые попытки открыть дверь обречены на провал, хоть из пушек её обстреливай, хоть магией штурмуй. Тартарианским темницам даже наружная стража не нужна: всем известно, что здешние камеры запирает и охраняет, по сути дела, сам мрак, из которого и соткан весь Нижний Тартар. Даже светлым известно, и уж точно это должна знать и Даф - если, конечно, не забыла голову в своём Эдеме. Арей хочет уже озвучить это предположение со всем возможным сарказмом, но так и не открывает рта, потому что Дафна касается прутьев и тартарианская сталь - сталь, которой не может повредить даже его меч, сильнейший артефакт бывшего бога войны! - вдруг оплывает, словно масло на раскалённой сковородке...

   - Идёмте же! - торопит она, тянет его, окаменевшего от изумления, за руку. - Вы ведь не хотите остаться здесь навсегда?

   Какая уверенность! И какая смелость!..

   Мечник ухватывает её за плечо и разворачивает к себе. Плевать на то, как она это сделала - если повезёт, он узнает это позже, - сейчас ему интересней другое: почему?

   И если она ляпнет что-нибудь про светленькую жалость или необходимость помогать всем страждущим, или про свет во мраке и тому подобную ахинею...

   Но Дафна умело ходит по краю - или просто говорит правду, потому что взгляд её кристально честный. И это - это действительно... Не странно, нет: настораживает.

   Светлым правду говорить легко и приятно, Арей знает это очень хорошо, но почему ему кажется, что настороженность эту вызывает вовсе не правда?..

   - Считайте, что я возвращаю долг, - отвечает она и безмятежно улыбается - так, словно барон мрака, пускай и безоружный, не может прямо здесь и сейчас свернуть ей шею, - не пытаясь освободиться. - И даже за двоих.

   Глаза у неё радостные и честные, бронзовые крылья на груди сияют, как звезда, от кожи веет теплом - и близость этого света неожиданно желанна и приятна - настолько, что Арей отчаянно хватается за необходимость доказать обратное.

   - С каких пор женщины платят за мужчин? - насмешливо интересуется он, многозначительно поднимая бровь, и Даф наконец теряется - вспыхивает, вздергивает подбородок, смотрит воинственно.

   Вот такой она нравится ему гораздо больше. А то подумайте: долг, обязанность, справедливость - и тонны, тонны пафоса! Почему ему кажется, что синьор помидор не имеет к её безумному вояжу никакого отношения?..

   - Однажды вы не дали забрать меня в Тартар, - упрямо говорит Даф - и впервые отводит взгляд. - Так что всё честно.

   Арей едва не фыркает: она отважилась спуститься в бездну бездн, а рассуждает как ребёнок: честно, нечестно. И с кем - с бароном мрака! Светлый идеализм неизживаем.

   - Баш на баш, значит? Или опять светленький гуманизм замучил? "Помогаю всем и вся круглосуточно и без перерыва на обед"?

   Арей ожидает увидеть обиду и оскорблённое лицо - обычную реакцию Даф на иронию в адрес светлой взаимопомощи и шуточки о спасаемых муравьях, - но она остаётся спокойной и вновь поднимает глаза.

   - Именно, - отвечает она в тон ему. - Именно так: баш на баш. Такая логика вас же не удивляет? - и, мгновение поколебавшись, вновь берёт его за руку: - Идёмте же!

   Рука её маленькая и горячая, и чуть дрожит, и Арей вдруг явственно осознаёт, как мучительно для Даф находиться здесь, в вечном мраке. Она и идёт - будто по ножам, неожиданно понимает он; и дышит - словно жидким оловом, а не воздухом. Мука мук - и для кого?!

   Мрак в нём хочет презрительно заявить, что ему не нужна эта глупая жертва, эта наивная помощь, эта подачка света - неуместная и странная, ведь для первого мечника Тартара всё уже решено...

   - Как ты вообще попала сюда? - вместо этого спрашивает он, проклиная себя за неожиданно хриплый голос, и чувствует, как рука Даф в его руке немного вздрагивает. - Светлым сюда путь заказан! Нет такой магии, даже Троил не может пройти дальше Хаоса...

   Верно: нет такой магии, чтобы страж света смог пересечь границу и войти в царство вечной тьмы; даже ему, Арею, таковая неизвестна, а ведь он был первым среди лучших, богом войны был, бароном мрака! Или он что-то упустил?..

   - Я не знаю, - чуть слышно отзывается Даф, глядя куда-то в сторону, и мечник видит лишь её затылок, трогательно хрупкую шею и пушистые завитки светлых волос. - Я просто очень хотела.

  

   Хотела попасть в Тартар...

   Оригинально, ничего не скажешь!

   Отвага или дурость, жертвенность или безумие?..

  

   Давай, Арей, скажи что-нибудь обидное, ядовитое, циничное, назови её идиоткой, пошли к Лигулу её неожиданное и ненужное участие, эту унизительную для воина помощь и весь её свет!

   Она просто хотела - хотела помочь тебе, - наивная светлая девочка, до сих пор верящая в свет во мраке.

   Во что ты веришь, то ты и есть.

   Именно, Арей, - ты-то небось всегда верил во мрак. Или не только, если защищал в своё время светлую шпионку, наплевав на все приказы и планы Канцелярии, на сами кодексы тёмного стража?..

   Свет во мраке - наивная иллюзия, не так ли?..

  

   - Как всегда глупо! - сухо комментирует он и, разжав пальцы, отпускает её руку.

  

   Слишком много света, слишком, - и чтобы не ослепнуть, лучше закрыть глаза. А ещё лучше - отойти как можно дальше. Для верности.

   Лучше - но почему ж так хочется открывать их снова и снова?..

  

   Видимо, он действительно слишком долго был в темноте. Слишком долго, чтобы смотреть на свет, не пряча глаз, и всё же слишком мало, чтобы отвыкнуть от него совершенно.

   Свет во мраке - иллюзия, говорите?..

  

   Достаточно выйти из темницы, чтобы получить возможность телепортировать в верхний мир. Дафна быстро идёт впереди, и Арей может видеть, как тьма бежит её, расползается, жмётся к стенам, и одна лишь мысль бьется в его сознании: невозможно. Невозможно светлому стражу спуститься в самое сердце мрака и выжить. Невозможно, и не было такого - ни разу за всю историю их бесконечно давнего противостояния.

   Впрочем, нет, было один раз - почти две тысячи лет назад. Весь Тартар до сих пор помнит - да и как забудешь, когда он потрясся до основания, осветился до самых дальних пределов?..

   Но тогда другое дело: надо быть абсолютным светом, чтобы выдержать абсолютный мрак. Даф не абсолютный свет и никогда не была даже просто златокрылой. Тогда что? Приказ света, поручительство? Невозможно и бредово: таких, как он, не выводят из ада, и у них не бывает ангелов-хранителей. Не бывает и не может быть.

   Ради таких, как он, не рискуют всем.

   Арей на миг закрывает глаза, отгоняя нахлынувшие воспоминания: ради него рискнули однажды, и он слишком хорошо помнит, чем всё закончилось.

   Но тогда всё было иначе, не так ли?

   Сейчас же девчонке просто втемяшилось в голову, что она должна ему что-то, - извечные комплексы света, жаждущего платить спасением за спасение и добром за добро. Добро, пф-ф! Не много-то он делал этого добра - всего лишь противился откровенной мерзости. Да и если б даже ради добра - потащиться в Тартар?!

   Впрочем, Дафна всегда отличалась склонностью к безумным поступкам, а самопожертвование её порой граничит с безумием.

  

   Мамзелькина стоит у входа, опираясь, как на клюку, на зачехлённую косу, и даже не делает попыток остановить их, хотя по логике вещей должна бы.

   - Иди, светлая, иди, - только и говорит она, когда Даф оказывается рядом и чуть отстраняется, усмехаясь беззубым ртом. - Иди, голубка недобитая, не трогай старуху Аиду. А то тронешь, а я возьму да рассыплюсь - кто потом косу таскать станет?

  

   Издевается, конечно. Чувство юмора у неё загробное, под стать хозяйке.

   Да издевается ли? Может, просто помнит те давние события, когда ей не одного пришлось уступить, а многих из рода человеческого? Может, просто знает, что и она не всемогуща?..

   Да, есть кое-что и посильнее её. Намного сильнее.

   Свет сильнее - за ним ведь всегда последнее слово, без его воли ничто не решается. Свет всемогущий и милосердный - но мог ли он снизойти до того, кому милосердие - тёмный лес и глупость глупостей? "Какой мерою мерите, такой и вам будут мерить", - гласит предвечный закон. Если так, почему светлый страж спустился в Тартар за бароном мрака?..

  

   Дафна оборачивается и вопросительно смотрит на Арея, хотя ясно, что дальше помощь не требуется: телепортировать отсюда мечник может и сам.

   И снова эти глаза - глубокие, как небо, и лучащиеся самой искренней радостью.

   И это настолько непривычно, неуместно и странно, как если посреди ночи вдруг взошло бы солнце.

   Но на этот свет хочется смотреть до слепоты.

  

   - Говорят же тебе: иди! - хмурясь, бросает Арей. - Или ждёшь, пока сюда вся Лигулова рать соберётся? Тогда и тебе не сбежать!

  

   Приплыли, Тартар подери, мрачно думает мечник, - теперь он обязан девчонке! И мало того - светлой!..

   Лучше бы он остался в карцере и принял то, что должно, лучше бы мрак не пропустил её вовсе, лучше... Лучше бы он отрубил ей голову, когда она только заявилась в его резиденцию на Большой Дмитровке!

   Потому что этот свет - он, похоже, действительно везде светит, и тем ярче, чем более глухая тьма царит кругом.

   Впрочем, это для Арея давно уже не открытие.

  

   Дафна исчезает высоко в сером подобии неба: телепортировать с места она здесь не может и потому материализует крылья - непривычно яркие в этом мире, навеки лишенном дневного света. Когда белое пятно со вспышкой исчезает в вышине, мрак смыкается в этом месте - спешно, едва ли не с чавканьем, словно радуясь исчезновению чего-то инородного и ему враждебного.

  

   - Что так смотришь, сокол мой недорезанный? - сурово вопрошает Аида Плаховна, когда Арей оборачивается к ней, удивляясь её бездействию. - Причины понять не можешь?

   Мечник молчит: кажется, это был риторический вопрос. Хотя действительно не может. Он своими ушами слышал, как зачитывали приговор, и пускай формально он уже не барон мрака, сути это не меняет. Невозможно измениться мгновенно, не прикладывая к этому никаких усилий. Невозможно получить помощь, не прося о ней. Невозможно, потому что за него просить некому. Разве что этой светлой девочке, вечно идущей на поводу у своего непомерного гуманизма.

   Мамзелькина остро взглядывает на него.

   - Правда ль не можешь? Значит, зря она тебе помогала, Тартар свидетель, зря!

   Арей только кривится: тоже, мол, удивила!

   - Знаю, что зря. А вот зачем и как - не пойму.

   - Causa causarum, - непонятно замечает Смерть, чуть склонив голову к костлявому плечу; тонко позванивает коса в брезентовом чехле. - Ultima ratio libertatis. - И заключает задумчиво: - Ergo, vade¹.

   Арей хочет сыронизировать над её словами и непривычной серьёзностью, но почему-то ощущает, что не стоит. Не в этот раз. А своей интуиции он доверяет.

   Но до конца сдержать себя всё-таки сложно, что и говорить.

   - Vade in pace²? - иронически цитирует он, также переходя на латынь.

   Аида грозит ему костлявым пальчиком.

   - И-и, Ареюшко, не шути так. Знаешь ведь: не тебе эти слова говорить и не мне.

   Знает, ещё бы не знать. Мрак может ненавидеть свет, но всегда признаёт его существование. А силу - тем более. Первичное всегда сильнее, и не паразиту заявлять, что яблони, которую он пытается точить, не существует.

   А уж Арей-то никогда не отрицал свет - даже и не пытался. Как отрицать то, что знал и сам?..

   - Сказала бы "до свиданьица", - хихикает Аида Плаховна, вновь возвращаясь к знакомому образу старой насмешницы, - да не хотелось бы теперь свидеться.

   Ещё бы: из-под ареста просто так не сбегают, а уж после обвинения в бунте против мрака и подавно.

   - Всё равно ж придётся, - резонно замечает мечник; это не пессимизм, а, скорее, реализм, смешанный с привычной циничной иронией.

   Как бы то ни было, краткую свободу он получил, а значит, в следующий раз сможет позаботиться о том, чтобы умереть не на эшафоте под презрительно-торжествующими взглядами Лигула и его прихлебателей, а достойно, с мечом в руке, как и подобает бывшему богу войны. И это не может не радовать.

  

   На потрёпанный, подбитый алым бархатом плащ оседают белые искры: телепортировать из Нижнего Тартара всегда нелегко. Забавно: даже смертные в своих книгах рассуждали об этом. Как там, помнится, в одной говорилось?

   "В Аверн спуститься нетрудно:

   День и ночь распахнута дверь в обиталище Дита.

   Вспять шаги обратить и к небесному свету пробиться -

   Вот что труднее всего".

   Хех! Очередная утечка информации, зашифрованная под сказочку! Вот что бывает, когда в писатели вдруг пробивается кто-то не просто с хорошей интуицией и работающими мозгами, но ещё и знакомый с темой не понаслышке. С самим-то шифровщиком, возможно, и разберутся, если свет не вмешается, а вот с рукописями сложнее: не горят они, к сожалению. А этот, помнится, даже сам просил сжечь - запаниковал, видно.³ Впрочем, это дела давно минувших дней, не имеющие уже ровным счётом никакого значения.

  

   - Как знать, - пожимает острыми плечиками Мамзелькина. - Не нам то решать, сокол мой недобитый.

   - Кому ж ещё? - недовольно бросает Арей: он не любит монологи о фатальности и предопределении, но ещё больше - о том, что твоя судьба не только в твоих руках.

   - Не мне, - уточняет Аида, смотрит умно и хитро, и, "сделав ручкой", исчезает - словно втягивается в бездонную чёрную дыру. Коса её пропадает ещё раньше.

  

   Верно, не ей, потому что свободы воли никто не отменял, а выбор и формирует судьбу. Куда путь выберешь - туда и придёшь, известное дело.

  

   Арей телепортирует следом, не теряя более времени. Удивительно, но и в густой, почти материальной тьме Нижнего Тартара ему всё ещё виден след, оставленный крыльями Даф - словно по чёрному пергаменту провели вдруг мягкой белой кистью.

  

   Набросок маршрута на его личной карте - размытый и черновой, но довольно и такого. Более чем.

  

   Что ж это было, вновь думает мечник, - как возможно, чтобы страж света спустился в вечный мрак и мрак уступил? Чтобы сама Смерть уступила даже? Какой силой нужно обладать, чтобы отвести косу, обращающую в прах целые миры, одинаково разящую и смертных, и стражей? Какой смелостью, чтобы рискнуть сунуться в Тартар, не имея даже золотых крыльев!

   И ведь за кем - за бароном мрака! Пусть бывшим, но разве это что-то меняет? Разве сам он изменился?

   Глупости!..

   Но, раз глупости, тогда почему? Какой в этом смысл?..

  

   У Арея одни вопросы и ни одного ответа, но, возможно, светлая объяснит хоть что-нибудь?..

  

   И потом, мрак мраком, но никто ещё не упрекал его в неблагодарности.

  

  

   _____________________________________________

   1. Causa causarum - Причина причин (лат.)

   Ultima ratio libertatis - Последний довод за освобождение (лат.)

   Ergo, vade - Ежели так, иди. (лат.) [к тексту]

  

   2. Иди с миром (лат.) Цитата из Евангелия от Марка. У католиков - финальная фраза после исповеди. [к тексту]

  

   3."Энеида", Вергилий.

   Аверн - в древности один из входов в Тартар. Дит - одно из имён Аида, бога подземного царства мёртвых.

   Перед смертью Вергилий действительно просил сжечь рукопись "Энеиды". [к тексту]