Некоторое время они ехали в молчании, пока Тама вдруг не вспомнил о последних школьных успехах Мэта. Противостоять его натиску было так же тяжело, как если бы Мэт был его оппонентом в суде. Сначала Тама Дуглас заходил издалека, намеками, только недобрый огонек в глазах напоминал, что расслабляться не стоит. Затем его голос становился тверже, а аргументы жестче. Очевидно, что Мэт недостаточно старался. Почему он не приложил должных усилий? Разве он не понимает, что хорошее образование - это привилегия, которая позволит ему занять достойное место в обществе? Или он хочет стать очередным нищим маори на пособии? Что значит "не доделал домашнее задание"? Понимает ли он, что такие вещи ставят его будущее под угрозу? Почему вылетел из регбийной команды? Почему единственная хорошая отметка - по какому-то рисованию? Как это пригодится в жизни? Художества - это прошлое, а сейчас нашему народу нужны люди, которые поведут его в будущее. Он что, не понимает, сколько денег приносит карьера юриста и как ценится такая профессия среди маори?
Мэт съежился на пассажирском сидении и пытался оправдываться. Он только в девятом классе, ему всего пятнадцать, еще вся жизнь впереди. И какой смысл тратить время и силы на предметы, в которых он всё равно ничего не понимает? Почему бы не сосредоточиться на том, что получается хорошо? "И я не играю в регби, потому что не хочу погибнуть прямо на поле," - чуть не прибавил он, но спохватился: отец в свое время играл за местную сборную и шутку бы не оценил.
Побережье и виноградники остались позади, и теперь дорога лежала через фермы к маленькой деревеньке под названием Кахунуи, где будет похоронена тетя Ваи. Узкое шоссе петляло среди выжженных солнцем холмов, движение оживилось, так что Тама отвлекся от разговора и сосредоточился на дороге. По мере приближения к Кахунуи он всё больше нервничал и то и дело нетерпеливо сигналил плетущимся перед ними машинам, ругаясь вполголоса.
Кахунуи представляла из себя с полдюжины домиков, притулившихся вокруг мараэ, захудалый паб и заправку с маленьким магазинчиком. Все домики были деревянные, краска на них давно облезла, и солнце выбелило дерево до серебряного блеска. Покосившиеся крыши темнели пятнами ржавчины, во многих окнах не хватало стекол.
"Мерседес" медленно тащился среди длинной вереницы автомобилей, тянущейся до самых ворот мараэ. Небо на востоке тем временем совсем потемнело, и в воздухе уже чувствовалась вечерняя прохлада. Тут и там вдоль дороги стояли машины, в основном старые развалюхи: кажется, многим уже надоело ползти в пробке. Вряд ли все эти люди были родственниками тети Ваи, Мэт даже не был уверен в собственном родстве с ней, но на похороны всегда собирается много народу.
Мараэ Кахунуи расположилось на широкой плоской равнине среди пологих холмов, маленькое и очень просто украшенное: деревянный забор с резными воротами, ведущими на площадку перед фаренуи - домом собраний - со светлыми стенами и красными фигурами вокруг входа. Краска на них облупилась, но резьба была весьма искусной. Конек крыши венчала деревянная фигура тики, очень похожего на того, который сейчас занимал мысли Мэта. Тики ухмылялся ему сверху, словно говоря: "Думаешь, он твой? Ну, что ж, попробуй забрать!"
При приближении к стоянке становилось понятно, что вынудило людей бросать машины в километре от ворот: на парковке уже не хватало места. Однако, когда Тама подрулил к воротам, выяснилось, что для него место оставили. "Мерседес" оказался самой большой и самой новой машиной на парковке. Их прибытие было встречено сдержанными улыбками и неприветливыми взглядами. Мэт всегда знал, что у отца хватает как друзей, так и врагов, а ему самому оставалось только молиться, чтобы враги не отправляли своих сыновей в его школу.
Выйдя из машины, Тама положил руку на плечо Мэту. На мгновение на его лице промелькнуло обычное жесткое выражение.
- Вернемся к нашему разговору позже, - тихо произнес Тама. - Не думай, что я забыл, - он выпрямился, и оба огляделись.
На площадке перед фаренуи вереница гостей медленно приблизилась к стоящим у входа женщинам, среди которых были как девчонки лет двенадцати, так и седовласые старухи, все одетые в причудливую смесь традиционной маорийской одежды, сплетенной из льна, и обычной одежды пакеха[1]. Как только последняя группа посетителей миновала ворота, женщины затянули печальную песню, слов которой Мэт не понимал. Обычно его не особенно смущало то, что он не знает родного языка, но иногда - вот, как как сейчас - ему хотелось бы знать его получше. Это была каракиа - приветственная песня, но, поскольку повод был грустный, то и песня звучала особенно печально и жалобно. Все присутствующие хранили молчание, нарушаемое только стрекотом цикад и гулом машин, которые продолжали прибывать к воротам. Мэт заерзал, но оставался на месте, стараясь не привлекать лишнего внимания. У ворот всё еще стояли старейшины, ожидавшие опаздывающих гостей, и Мэт хорошо знал, что они запросто могут надрать уши любому непочтительному мальчишке.
Каракиа завершилась протяжной, похожей на стон нотой, и гости потянулись поздороваться со старейшинами, бормоча каждому "Киа Ора" и соприкасаясь носами в традиционном маорийском приветствии - хонги. Мэт последовал за всеми, и вот уже к его носу прижимались носы множества смуглых старческих лиц, одних со слезящимися глазами и шамкающими ртами, других - с твердым и ясным взглядом, и в большинстве - добрых и приветливых. И, конечно, Мэт не мог не заметить, какое почтение оказывалось его отцу, и даже почувствовал некоторую гордость.
Когда приветствия закончились, Мэт снова ощутил на плече тяжелую руку отца.
- Мне нужно кое-кого встретить, - сказал Тама. - Далеко не уходи, я хочу тебя с ним познакомить. Чтобы через двадцать минут был у ворот, понял?
- Ладно, - пообещал Мэт и выскользнул из железной хватки отца. Заметив одиноко слонявшегося у забора Рики, Мэт не спеша направился в его сторону, притворившись, что не услышал, как отец что-то строго сказал ему вслед.
Рики был долговязым темнокожим пареньком одного возраста с Мэтом, но повыше его ростом и пошире в плечах. У Рики вечно был ветер в голове, учился он так себе, и учителя его либо терпеть не могли, либо просто махнули на него рукой, но он был славным малым и всегда выручал Мэта в случае назревающих неприятностей.
Рики смахнул со лба кудрявую прядь давно не стриженных волос и ухмыльнулся:
- Здорово, братан.
- Привет, - улыбнулся Мэт. - Что тут у вас происходит?
- Да ничего особенного. Ты пропустил всякие песни и причитания. Все мужики сейчас на заднем дворе, помогают вытаскивать ханги[2]. Ты голодный? Я - да.
При мысли о сочном горячем ханги с пылу, с жару, рот Мэта наполнился слюной.
- Я тоже! - он запнулся. - Только сначала мне надо... ну, ты понимаешь... повидать тетю Ваи.
- А, ну да. Пошли. Только смотри, не хлопнись там в обморок.
Мэт посмотрел на друга в надежде, что он шутит, но Рики был на удивление серьезен:
- Некоторые, знаешь, не могут смотреть на мертвецов. Сперва стоит, шатается, а потом - хлобысь! - уже лежит.
- Да ладно, - недоверчиво сказал Мэт. - Это кто, например?
- Да так, кое-кто из девчонок.
Мэт фыркнул.
- Ну, я-то не девчонка.
- Ты-то нет, - согласился Рики. - Хотя в регби ты играешь как девчонка.
Мэт молча показал ему средний палец, оба захихикали и направились к дому собраний.
Вход в дом собраний был отделан резными фигурами, немного напоминавшими горгулий на старинных английских церквях. Они должны были охранять дом от злых духов и в лучах заката казались исполненными собственной тайной силой. Сгорбленные старики, следившие за порядком, были более грозными стражами. Мэт опустил голову и прошмыгнул в фаренуи вслед за Рики.
Внутри был длинный зал с колоннами по центру и резными панелями, раскрашенными красным и черным, по стенам. С колонн на посетителей взирали лики богов и змееподобные танифы[3] со злобными глазами и кривыми когтями. В тусклом освещении зала извивы их тел, казалось, оживали и двигались, блестящие глаза, перемигиваясь, следили за вошедшими. Затхлый влажный воздух фаренуи наполняли тихие и печальные звуки погребальной песни ваиата танги, словно голоса призраков. Как выяснилось, пела сидевшая у колонны старуха в плаще из перьев. Но что действительно приковало к себе взгляд Мэта, так это гроб на столе в дальнем конце зала, где, укрытая одеялом, лежала тетя Ваи. У Мэта пересохло во рту. Он и раньше бывал на похоронах и видел мертвых людей, но каждый раз испытывал такое же необъяснимое волнение, и это чувство ему не нравилось. Может, это была тоска из-за скоротечности человеческой жизни. Может, в глубине души ему казалось, что смерть может быть заразной. А может, это было предчувствие, что однажды и его самого так же положат на стол в фаренуи. Мэт невольно вздрогнул, удивившись, какие странные мысли приходят ему в голову.
Вокруг стола сгрудились несколько человек, среди которых Мэт заметил тетю Хинемоа: она стояла у изголовья, ласково поглаживая волосы тети Ваи. Хине была маленькой пухлой старушкой и имела привычку разговаривать с людьми как с малыми детьми. Мэту всегда было немного стыдно и неловко, когда она обращалась с ним, как с шестилетним, может, думал он, тетя не замечает, что он давно вырос? "Старая Хинемоа не настолько выжила из ума," - сказал в его голове низкий голос Пуараты, и Мэт почувствовал тревогу за нее. Он заставил себя подойти ближе, в то время как Рики, смущенный торжественностью обстановки, наоборот попятился и постарался слиться с колоннами. Тетя Хине кротко улыбнулась Мэту, и ему на глаза невольно навернулись слезы. Опустив взгляд, он уставился на тетю Ваи.
Первое, что поразило его, была ее кожа: лишенная красок жизни, она казалась сделанной из воска. Не было больше загадочной эльфийской улыбки, делавшей Ваи похожей на девочку в старческом теле, таком невероятно хрупком. Мэт сморгнул непрошеные слезы, сквозь пелену которых казалось, что всё происходящее - ошибка, и перед ним не Ваи. Но это совершенно точно была она, и она совершенно точно была мертва. Мэт склонил голову и попытался припомнить какую-нибудь молитву, но на ум не шло ничего, кроме "Аве Мария", и Мэт пробормотал ее слова.
Снова взглянув на тело тети Ваи, он увидел на ее груди бледную костяную фигурку тики. В его голове пронесся подслушанный разговор отца со страшным невидимым собеседником, а потом он словно опять услышал голос тети Ваи: "Когда я умру, забери моего тики. Может, ты поймешь, что с ним делать."
Мэт огляделся. Старики, окружавшие тело, когда он вошел, теперь разбрелись по залу, шепчась между собой. Рики так и стоял у колонны, потупив взгляд. Мэт тихонько кашлянул и покосился на тетю Хине.
- Сюда едет один человек, тетя Хине, - прошептал он еле слышно. - Он хочет забрать тики.
Тетя ласково посмотрела на Мэта:
- Какой еще человек, милый?
- Его зовут Пуарата, - при упоминании этого имени тетя Хине вздрогнула. - Я подслушал, как отец говорил с ним по телефону.
- Что ты слышал? - неожиданно строго спросила тетя Хине.
- Они говорили что-то о документах на тики, чтобы потребовать вернуть его. Я думаю, они имели в виду тики тети Ваи, - сообщил Мэт. - Она сказала, чтобы я забрал его после ее смерти, - с вызовом прибавил он.
Они оба уставились на костяную фигурку. Из-за сетки мелких трещинок тики казался тусклым, и резьба была выполнена довольно грубо. Мэт раньше видел прекрасные амулеты из нефрита в музее или на особо уважаемых старейшинах, искусно вырезанные, идеально отполированные, словно светящиеся изнутри. Мэт не мог понять, что все нашли в этом неказистом уродце... кроме того, что он казался очень старым, даже древним. Мэта внезапно осенило, что кость, из которой был вырезан тики - человеческая. Хотел бы он знать, что это был за человек, и почему именно его кость взяли для амулета...
Тетя Хине взволнованно вздохнула.
- Да что еще ему надо? - сердито сказал она. - Ваи всегда говорила, что этот тики ничего не стоит, тогда почему он так упорствует? Минни могла что-то знать, но у нее уже совсем с памятью плохо... - голос Хине дрогнул, словно внезапный страх сдавил ее горло. Сейчас она выглядела так же растерянно, как отец во время телефонного разговора, и Мэту вдруг показалось, что весь его маленький мирок заключен в хрупкую оболочку, вроде яичной скорлупы, а снаружи ему грозила какая-то неведомая опасность, которая могла в любой момент разрушить и оболочку, и всё внутри нее. Примерно таким же беспомощным и беззащитным он чувствовал себя, когда родители решили разойтись, словно с него вдруг сдернули уютное теплое одеяло. Взгляд тети Хине заметался, как у пойманной птички, но затем она глубоко вздохнула и сказала:
- Спасибо тебе, мой мальчик. Ты всё сделал правильно, - она потрепала его за подбородок и шепнула: - Ваи говорила мне, что хочет передать тики тебе. Но это должно остаться в тайне, - она протянула руку и быстро спрятала тики за ворот платья тети Ваи. - Ты, наверное, хочешь побыть с ней наедине и попрощаться, да, малыш? - громко прибавила она, отступила на шаг, заслоняя Мэта от чужих глаз, и заговорила с одной из старушек.
Мэт наклонился к гробу и замер в нерешительности, но потом его рука словно сама скользнула за ворот платья покойницы, ощутив холод ее кожи, а затем его пальцы сомкнулись на фигурке и вытащили ее наружу. Тики показался ему теплым. Узел на шнурке, на котором висел амулет, неожиданно сам собой распустился, и Мэту даже не пришлось стаскивать его через голову тети Ваи. В это мгновение Мэт почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, но, спрятав тики в карман и оглядевшись, обнаружил, что никто не следил за ним, ни старики, отвлекшиеся на разговор с тетей Хине, ни даже Рики. Только резные фигуры на потолке и колоннах не сводили с него перламутровых глаз. Потрясенный и взволнованный, он поплелся к выходу.
- Ну, как всё прошло? - шепотом спросил Рики.
- Потом расскажу, - пообещал Мэт, взглянув на часы, - мне срочно нужно вернуться к воротам.
Рики понимающе кивнул:
- Ладно, чувак, пошли. Могу представить, каково тебе сейчас.
После полумрака в доме собраний закатное солнце ослепило мальчишек. Рики притих, что на него было совсем не похоже, и оба молча обулись на пороге. У ворот все вдруг оживились, и Мэт заметил отца, нетерпеливо машущего ему рукой. За его спиной огромный темный лимузин с тонированными стеклами пытался въехать на переполненную парковку. Вокруг уже начала собираться толпа любопытных. С волнением сжав тики в кармане, Мэт поспешил к воротам.
Смешавшись с толпой, он ощутил всеобщее смятение. Кого здесь только не было: и старики, и маленькие дети, и суровые мужики в рабочей одежде, и даже татуированные гангстеры попадались, - и все они поддались безотчетному страху, внушенному неожиданными гостями, показавшимися из автомобиля.
Первыми появились восемь мужчин-маори грозного вида, все в черных костюмах, похожие друг на друга, как близнецы. За ними из лимузина вышла женщина, вызвав у толпы удивленный вздох. Она была коротко стриженной блондинкой с красивым, но чрезвычайно высокомерным лицом, одетой в маленькое ярко-красное платье, уместное скорее в ночном клубе, чем на похоронах. Женщина, несомненно, была пакеха, но на ее подбородке красовалось маленькое женское моко[4]. В толпе прокатился неодобрительный ропот, но тут же смолк под ее ледяным взглядом. Какая-то недобрая сила чувствовалась в этой женщине, угрожающая и почти осязаемая. Но тут позади нее выросла темная фигура, и все взгляды обратились к ней. Мэт понял, что это и есть тот самый человек, чей голос он слышал сегодня.
Он был не так высок ростом, как его телохранители, но всё равно казался огромным. На нем был черный деловой костюм, по-видимому, страшно дорогой, на лице зловещей маской переплетались линии моко, обрамляя горящие глаза. Его волосы были седыми до белизны и, когда последний отблеск заката коснулся их, вспыхнули кровавым пламенем. Мэт услышал, как за спиной кто-то из старейшин потрясенно выдохнул:
- Не может быть... Он еще жив? Совсем не изменился!
Один из старейшин выступил вперед. Мэт узнал его: Рангинуи Хирини, дряхлый, но по-прежнему сварливый старик.
- Тебе здесь не рады, Пуарата! Убирайся! - выкрикнул он тонким скрипучим голосом. Точеное лицо блондинки исказилось в граздраженной гримасе, Пуарата улыбался, хотя глаза его оставались холодными.
- Не кипятись, Рангинуи, - Тама Дуглас тоже сделал шаг вперед. - Это старая история, про которую давно пора забыть. Сегодня мистер Пуарата приехал как старый друг Ваи-Арохи, чтобы отдать ей последние почести, - и, обратившись к Пуарате, произнес: - Как член совета мараэ Кахунуи и председатель совета племени, я приветствую вас на земле нашего мараэ.
Люди возмущенно зашептались. Мэту стало не по себе от того, что он стоит тут рядом с отцом под всеобщими неприязненными взглядами.
- Пуарата никогда не был другом Ваи-Арохи, Тама! - вмешался Рангинуи. - Ему запрещено появляться здесь и в любом другом мараэ в этих землях. Он не может войти!
- Я знаю об этом запрете, - ответил Тама, насупившись, - но также я знаю и причину этого запрета: ссора между Пуаратой и стариком Маком Хирини. Это было сорок лет назад, Мак давно умер, и сейчас никто даже не помнит, с чего всё началось. Так почему вы препятствуете людям отдавать последний долг своим близким? Это против наших обычаев, это против всего, во что мы верим!
Часть старейшин рассудила, что это справедливо, и согласно закивала, но Рангинуи эти слова только разозлили.
- Вот ты и открыл свое истинное лицо, Тама Дуглас! - заявил он. - Ты ничего не понимаешь в наших традициях, ты живешь в другом мире, для таких как ты только писанные законы существуют! А Хирини был тохунгой [5], он был мудр, и, если он запретил Пуарате посещать мараэ, у него была на это веская причина.
- Это случилось почти полвека назад, - возразил Тама. - Сейчас речь идет о вопросе семьи, племени, о человеческом горе. А все эти запреты, обиды - это всё дела давно минувших дней.
- Как и я сам, - послышался глубокий бас Пуараты, и все замолкли. - Моё время на исходе, я сам уже одной ногой в могиле. Я хорошо знал Ваи-Ароху в молодости, и мне жаль, что мы давно не могли встретиться из-за ее... болезни. Я просто хочу проститься с ней в последний раз, - он наклонился к невысокому Рангинуи и смиренно добавил: - Меня пригласили мои друзья из числа совета, но, конечно, я войду, только если ты разрешишь мне это сделать. Я не хочу никаких скандалов. Позволь мне войти, Рангинуи. Слово такого уважаемого старейшины очень много для меня значит.
Его речь прозвучала в высшей степени любезно, но Мэту почудилась в ней хорошо скрытая угроза. Однако все вокруг заговорили, соглашаясь, что в такой день старые склоки следует забыть. Это было очень странно. Казалось, одни старейшины понимали, с кем имеют дело, но улыбка Пуараты заворожила и их. Его слова звучали так разумно, так убедительно.
Бедняга Рангинуи уставился на татуированное лицо, нависшее над ним, и наконец сдался, понурил голову, мелко закивал и отступил. Но Пуарата не собирался так просто его отпускать: схватив дрожащего старика за плечи, он проревел ему в ухо слова благодарности и заставил потереться носами.
- Киа Ора! - воскликнули все с такими благодушными улыбками, будто случилось что-то очень хорошее. Мэт недоумевал, почему только его и Рангинуи не радовало происходящее. Он сунул руку в карман и стиснул тики так сильно, что его острые грани впились в пальцы.
Телохранители придвинулись ближе, Пуарата выпустил бедного Рангинуи и повернулся к Таме. Толпа, как только Пуарата отвел взгляд, тут же разбрелась, словно без его внимания здесь больше нечего было делать.
- Тама, друг мой, - произнес Пуарата, с королевским достоинством протягивая тому руку. Мэт поморщился, когда отец с благоговением пожал протянутую ладонь и, улыбаясь, провозгласил:
- Киа Ора, мистер Пуарата. Добро пожаловать в Кахунуи.
Пуарата благосклонно кивнул, затем поманил к себе блондинку и сообщил:
- А это моя помощница Донна Кайл, вы с ней уже общались... Познакомься, Донна, это мой законный представитель Тама Дуглас.
Донна Кайл без тени улыбки коснулась ладони Тамы и тут же убрала руку, не произнеся ни слова.
Пуарата взглянул на Мэта, прищурился, и его улыбка стала еще шире.
- А это, должно быть, твой сын, Тама?
Отец потрепал Мэта по плечу.
- Да, это он. Мой сын, Вирему Мэтиу Дуглас.
- Вирему, - пророкотал Пуарата. Его глаза были темными, почти черными и, казалось, смотрели не на Мэта, а словно сквозь него, а когда старик наклонился ближе, в его дыхании Мэт почувствовал запах гнили. - Сколько тебе лет, Вирему?
- Пятнадцать, сэр.
- И в каком ты классе?
- В девятом, сэр.
- Понятно. И как твои успехи в школе?
Мэт был в панике, ему казалось, тики вот-вот прожжет его карман насквозь, что у него на лбу так и светится огромная надпись "ВОР", и что своими расспросами Пуарата просто пытается заманить его в ловушку.
- Ну... мне нравится рисование, - уклончиво ответил Мэт.
- Это похвально, - сказал Пуарата. - Воображение - это великая сила. Если ты можешь представить что-то, ты сможешь это создать, не так ли, Вирему? Без воображения мы слепы.
- Да, - робко согласился Мэт. - Наверное, так.
Пуарата протянул к нему руку, и Мэт застыл в ужасе. Холодные как лед пальцы обвили его шею, а затем вытащили на свет деревянный кору.
- Это ты сам сделал, Вирему?
Мэт подавил в себе желание поправить старика. "Пусть зовет меня Вирему, если хочет," - решил он.
- Да, сэр. Сам.
Пуарата с интересом рассмотрел резьбу, словно в ней был скрыт какой-то тайный смысл.
- В твоем искусстве есть сила. Я мог бы многому тебя научить. Я ведь тоже своего рода резчик.
Мэт растерялся, не зная, что ответить.
- Ну, что ж, приятно было познакомиться с тобой, Вирему, - Пуарата выпрямился и произнес, указывая Донне на Мэта: - Чудесный юноша. Нам обязательно надо будет как-нибудь снова поболтать.
Донна не удостоила Мэта и взглядом. Пуарата перестал улыбаться.
- А теперь идемте. Хочу отдать последний долг моему старому другу.
Он прошел через ворота и направился к фаренуи в сопровождении Донны и телохранителей. Мэт так и стоял, словно примерзнув к месту, и едва услышал, как отец шепнул:
- Можешь пока идти. Пойди поешь, пока я буду занят, - и поспешил за Пуаратой.
Мэт наконец выдохнул и немного расслабился. Странно: Тама даже не заметил кору. Не может же ему быть всё равно, что Мэт в его отсутствие рылся в комоде и забрал медальон? Его прямо не узнать сегодня, словно это не его отец, а марионетка в костюме отца. Марионетка, которую дергает за веревочки Пуарата. Губы Мэта задрожали.
- Слышь, братан, - Рики откуда ни возьмись возник рядом, - этот дед - какой-то страшный тип! Что он у тебя спрашивал?
- Про школу.
- Чего?
- Про школу. Только не спрашивай, почему, - Мэт снова сунул руку в карман, тики теперь казался очень горячим. - Пошли.
- Куда?
- За мной, - Мэт быстро зашагал к фаренуи, но притормозил, когда увидел на пороге двух телохранителей Пуараты. Остальные, видимо, вошли внутрь вместе с хозяином. Гости снова столпились перед входом, но теперь все выглядели напуганными и подавленными, даже гангстеры. А отец, Пуарата и его свита сейчас были в доме, где лежала тетя Ваи, и у нее на шее больше не было тики. Мэта пробил озноб, и он сильнее вцепился в амулет, лежащий в кармане. Что же случится, когда Пуарата обнаружит пропажу? Мэт поспешил скрыться в толпе, Рики последовал за ним.
Примечания:
1. Пакеха - (маор.) белый человек, европеец. Обычно употребляется только по отношению к белым новозеландцам - потомкам британских колонистов.
2. Ханги - традиционное маорийское блюдо: мясо и овощи, запекаемые на раскаленных камнях в земляной печи в течение нескольких часов.
3. Танифа - в маорийской мифологии - речное или морское чудовище, которое могло быть как добрым (защитником местности и населяющего ее племени), так и злым (вызывающим землетрясения, цунами и коварные течения). Обычно представлялось в виде большой акулы или кита, либо в виде драконоподобного существа, иногда способного летать. На резных украшениях домов танифы изображались с телом угря, лапами ящерицы и огромными круглыми глазами, часто инкрустированными перламутром.
4. Женское моко наносится на губы и подбородок, в отличие от мужского, наносимого на всё лицо.
5. Тохунга: в культуре маори - человек, обладающий мастерством в любой области, духовной или практической. Тохунга может быть жрецом, знахарем, резчиком или художником, татуировщиком, предсказателем будущего и т.д. Считается, что любой тохунга обладает божественным даром и служит посредником между мирами людей и духов.