Дэвид Хэйр
Костяной тики
Глава 1
Подслушанный разговор
Привет, мам.
Надеюсь, у тебя всё нормально, и тебе хорошо там, в Таупо[1]. Пишу, потому что делать всё равно больше нечего. Сегодня пятница, папа забрал меня из школы, чтобы поехать на похороны тети Ваи, а сам целый день просидел у себя в кабинете. Сказал, есть дело поважнее.
Вот вечно он так!
Надеюсь, скоро закончит, он сказал, нам надо выйти в два, а сейчас уже четвертый час.
Очень по тебе скучаю.
Мэт.
Мэт Дуглас перечитал только что написанное письмо, потом скомкал его и швырнул в мусорную корзину. Отправить всё равно не вышло бы. Отец мог в любой момент выйти из кабинета и начать орать, будто это Мэт виноват, что они опаздывают. У отца он всегда во всем виноват.
Он поднял глаза и посмотрел в окно, где за крышами домов и набережной плескалось море. Далекий шум прибоя был еле слышен из-за гула автомобилей. Ветер, несмотря на яркое солнце, довольно прохладный, доносил с берега запах гниющих водорослей и морской соли.
Мэт крутанулся на стуле, и зеркало в шкафу мимолетно поймало его отражение: смуглый худощавый мальчик с растрепанными темными волосами, линялая футболка, залатанные джинсы. Мэту было пятнадцать, но он казался младше.
За другим окном виднелась гора Нейпир, притаившаяся в окружении домов. Внизу соседская овчарка неутомимо сновала взад-вперед за забором. Мэт ее понимал: сегодня он тоже чувствовал себя словно в заточении. Видеоигры, книги, музыкальные диски - все уже давно выучены наизусть и надоели до тошноты. Делать было совершенно нечего, оставалось только ждать.
Обернувшись, он задержал взгляд на картинке на стене над кроватью. Среди постеров со звездами регби и героями комиксов она была единственным, что Мэт нарисовал своими руками: наполовину кельтский узел, наполовину кору - маорийский спиральный узор. Обе части в равной степени относились к нему самому: его отец, несмотря на фамилию, был маори, а мать - ирландкой. От отца Мэту достались непослушные темные кудри, крупный нос и полные губы, а матери он был обязан более светлым, чем у отца, оттенком кожи, зелеными глазами и медным отблеском в волосах, заметным только на ярком солнце.
На рисунке кору и кельтский узор разделяла зигзагообразная линия. Мэт раскрасил их зеленым, в цвет поунаму - нефрита, из которого он мечтал сделать медальон, но в действительности пришлось вырезать его из куска каури[2]. Кельтскую половину теперь носила мама, а кору, должно быть, лежал у отца где-нибудь в шкафу.
На тумбочке у кровати стояла фотография. На ней Мэт был на два года младше, чем сейчас, веселый и беззаботный, а родители еще улыбались. Это фото они сделали в парке Дрим Уорлд во время поездки в Австралию - последнее семейное путешествие перед тем, как родители начали ссориться и наконец расстались. После развода прошло чуть больше года, но Мэту казалось, это было уже очень давно. С тех пор он ни разу не виделся с мамой. Отец говорил, у нее был нервный срыв, а Мэт помнил ее слезы... она тогда много плакала. Сначала мама уехала к своей сестре в Веллингтон, потом нашла работу в школе в Таупо, в сотнях километров отсюда. И тогда опеку над Мэтом передали отцу.
Мэт услышал, что внизу отец наконец-то вышел из кабинета и отправился на кухню, должно быть, за очередной чашкой кофе. После отъезда мамы он, казалось, жил на одном кофе и сигаретах, с головой ушел в работу, засиживался в кабинете до поздней ночи и, несмотря на всё это, заметно располнел.
Пора было уже выходить, в самом деле. Сегодня отец забрал Мэта из школы до обеда, и в два они собирались уже выехать. Маорийские похороны - танги - длятся три дня, сегодня был первый, и тело тети Ваи будет погребено только в воскресенье, после множества речей, молитв и обильной поминальной трапезы. Но в обед отцу вдруг позвонил клиент, и с того момента он был занят каким-то важным делом. Мэт тяжело вздохнул, натянул свитер и направился вниз.
Пока он спускался по лестнице, его глаза постепенно привыкали к полутьме. С тех пор как ушла мама, отец терпеть не мог, когда открывали занавески, и в доме воцарился полумрак, везде, кроме комнаты Мэта. В застоявшимся воздухе висела пыль и сигаретный дым. На кухне никого не оказалось, однако запах кофе всё еще был таким сильным, что перебивал кислый душок от немытой посуды в раковине. Мэт взял печенье и побрел в кабинет отца.
Там было так же сумрачно; никакой мебели, кроме письменного стола и единственного кресла, никакого света кроме экрана компьютера. Отец Мэта, большой, плотный, с первой сединой в волосах, сидел, уставившись в монитор, и в этом мертвенном свете морщины залегли на его усталом лице словно трещины на темном дереве. На полу громоздились стопки бумаг и папок, на стене как единственное украшение кабинета висел сертификат, подтверждавший, что Тама Рангинуи Дуглас является дипломированным юристом.
- Пап? - позвал Мэт.
- Ну? - отозвался тот, поморгал и взглянул на часы. Затем перевел взгляд на сына и нахмурился:
- Ты в таком виде на похороны собрался? Марш переодеваться.
- Ну, пап, - попытался возразить Мэт, - другие будут одеты так же. Если не хуже...
- Другие будут, а ты не будешь. Сейчас же иди и надень костюм.
- А Рики говорит...
- Глупости он говорит. Я сказал, живо переодеваться.
Мэт открыл было рот, чтобы снова возразить, но отец холодно отрезал:
- Вирему Мэтиу Дуглас[3], бегом! - и всякое желание перечить увяло. С ним было страшно спорить в последнее время. И рядом не было мамы, чтобы заступиться.
- Ладно, - пробормотал Мэт и поплелся к себе, представляя, как будут потешаться другие мальчишки, и почти наверняка кто-нибудь постарается повалить его на землю и извозить в пыли, ведь испачкать костюм адвокатскому сынку - это так весело. Даже Рики будет смеяться, хотя Мэт считал его своим единственным настоящим другом.
Через десять минут Мэт, уже в брюках, которые были ему коротковаты, и в пиджаке, немного жавшем в плечах, услышал, как отец поднялся в свою спальню.
- Наконец-то, - проворчал Мэт. Он вошел в комнату отца и присел на незастеленную кровать. Тама Дуглас уже завязывал галстук. Комод был открыт, и, заглянув в ящик, Мэт увидел половинку своего медальона.
- Мог бы надевать его хоть иногда. - Мэт выудил медальон из комода. Отец только отмахнулся. Мэт снова положил кору в выдвижной ящик.
- Не знаешь, как там тетя Хине? - спросил он, но отец не отвечал. Мэт хотел еще что-то сказать, но тут зазвонил телефон в кабинете. Тама вздрогнул, что-то пробормотал и побежал вниз. Мэт посмотрел ему вслед, а затем, повинуясь внезапному порыву, снова достал из комода деревянный кору. Он сделал его, когда между родителями начались разногласия, так он хотел напомнить им, что они - две части одного целого. Тетя Ваи очень ему в этом помогла. Маме ее половинка сразу понравилась, а отец мельком взглянул на свою, да так ни разу и не надел. Это было ужасно обидно. Мэт вырезал медальон не для того, чтобы он валялся в шкафу. Ну, что ж, если отец не хочет носить кору, тогда его будет носить сам Мэт. Просунув голову в петлю шнурка, он спрятал медальон за вырез футболки и направился вниз по лестнице.
Услышав отцовский голос, Мэт на секунду запнулся, а потом, навострив уши, на цыпочках подкрался к приоткрытой двери кабинета. Он, конечно, понимал, что подслушивать чужие разговоры некрасиво, но в некоторых случаях приличия его мало заботили. Мэт прекрасно помнил, когда начал шпионить за отцом. В тот день, когда понял, что Тама Дуглас лжет.
Тама всегда был жестким - каким еще быть адвокату, который защищает членов банд. Но он всегда говорил Мэту, что среди его подзащитных на самом деле очень мало действительно плохих людей. Да и те в общем-то не виноваты в том, что стали такими, это всё от недостатка образования. Это всё вина общества. А он, Тама, защищает таких вот жертв обстоятельств, с настоящими преступниками он, конечно, дел не имеет. А так его подзащитные - по большому счету, неплохие ребята, да, оступились когда-то в прошлом, но на этот-то раз они не виноваты, просто полиции удобнее вешать всех собак на них, чем серьезно что-то расследовать. Вот почему Тама мог позволить себе быть нетерпеливым, нетерпимым и требовательным: работа у него такая, нервная и тяжелая.
Но Мэт своими глазами видел, как кузен Рики по имени Уилли (который уж точно был настоящим подонком) разбил стекло в автомобиле своей девушки, выволок ее наружу прямо по осколкам и пинал в живот, пока она лежала на асфальте, истекая кровью. Тама был и его адвокатом - и выиграл дело. Мама тогда очень разозлилась, а отец наорал на нее и дал пощечину. И Мэту тоже, когда он попытался вступиться. Он тогда всю ночь проревел, а красная отметина на щеке была видна даже на утро, и мама в тот день разрешила ему не ходить в школу. С тех самых пор Мэт был полностью на ее стороне, и он с радостью остался бы с ней, но когда родители разошлись, его мнения никто не спрашивал.
Тама всегда желал, чтобы Мэт был кем-то другим, кем он на самом деле не являлся и не мог быть при всем желании. Повод придраться находился всегда: почему у Мэта плохие отметки по математике и другим точным предметам, а хорошие только по рисованию, почему его не берут в школьную команду по регби... С тех пор, как родители расстались, отцу было всё сложнее угодить. Вот мама всегда любила Мэта таким, какой он есть. А отец стыдил его за то, что он слишком похож на мать, слишком чувствительный, слишком мягкотелый. Но Мэт не был таким размазней, каким его считал Тама, он мог быть и упрямым. Было в кого.
Но на этот раз кое-что еще заставило Мэта прислушаться. Иногда он вдруг чувствовал, что ему просто необходимо сделать что-то, порой совершенно неожиданное. Это было похоже на внутренний голос, который давал ему добрый совет, редко, но всегда по делу.
Мэт услышал, как отец нажал кнопку громкой связи на телефоне.
- Тама Дуглас слушает.
- Киа Ора[4], Тама, - ответил глубокий бас. - Это Пуарата. Ты один?
Отец бросил взгляд в сторону двери, и Мэт едва успел отпрянуть, заметив, каким настороженным, даже напуганным выглядел тот сейчас. Таким Мэт его никогда прежде не видел.
- Один, - сказал Тама. - Я прошу прощения, просто ожидал как обычно услышать мисс Кайл. Да, я один, кроме меня в доме только мой сын, но он сейчас в своей комнате.
- Твой сын? - переспросил бас. - У тебя есть сын, Тама? Ты должен нас как-нибудь познакомить.
- Да. Обязательно, - голос отца прозвучал неуверенно. Мэт решил, что очень хотел бы никогда не встречаться с его собеседником. Воображение нарисовало Мэту образ этого человека: жесткие седые волосы, глубокие линии моко[5] на лице и пронизывающий взгляд горящих глаз.
Мэт снова приник одним глазом к щели. Его внутренний голос сейчас был отчетливым как никогда. Он велел слушать, слушать внимательно, пусть даже с риском быть пойманным отцом, хотя в этом случае Мэту бы не поздоровилось.
Рики всегда говорил, что первое правило преступника - не попадаться. Вот Мэт и не собирался попадаться.
- Ладно, - сказал Пуарата. - Документ о праве собственности. Он у тебя?
- Да, конечно. Вот, сертификат о праве владения костяным тики[6].
- Ты показывал его третьей стороне? Эксперту?
- Разумеется. Куратор музея сегодня видел эту бумагу. Он подтвердил, что документ подлинный. Его заключение тоже будет у меня.
- Прекрасно. Теперь послушай, друг мой. Я хочу, чтобы ты приветствовал меня, когда я приеду. Протокол Кахунуи предписывает, что я должен быть приглашен в мараэ[7], а старейшины наверняка будут против. Поэтому меня должен пригласить ты. Твое положение в общине перевесит любые возражения.
Отец некоторое время молчал, и Мэт почти физически ощущал его тревогу.
- Вы считаете, это разумно? - сказал наконец Тама. - Не опрометчиво ли сейчас жертвовать моей репутацией?
Пуарата ответил не сразу, и, когда он снова заговорил, в его голосе появились холодные нотки угрозы:
- Ты не можешь лавировать вечно, друг мой. Однажды тебе придется показать им, на чей ты стороне. Конечно, кое-кому в общине это не понравится. Но скоро ты поймешь, что мое имя открывает больше дверей, чем закрывает. У меня тоже есть определенное влияние, особенно в столице.
Тама Дуглас молча кивнул.
- В любом случае, - подытожил Пуарата, - я получу назад то, что мне принадлежит, и уеду. А ты помиришься со старейшинами, и люди будут помнить только о том, что у тебя есть могущественный друг.
Похоже, это не очень-то утешило Таму. Пуарата продолжал:
- Эта сумасшедшая, Ваи-Ароха, скрывала моего тики долгие годы. Но он мой, и я верну его. Если при этом ты не будешь за меня, тебе придется быть против меня. Некоторые старейшины еще меня помнят, да и старая Хинемоа не настолько выжила из ума, как прикидывается. Она уже подозревает тебя в связях со мной. Так что лучше действовать открыто и решительно, чем позволить людям тянуть из тебя твои секреты по частям.
Тама нервно побарабанил пальцами по колену. Мэт страстно взмолился, чтобы отец передумал, чтобы отказал этому Пуарате, и они смогли забыть о нем. Но Тама произнес:
- Хорошо. Я введу вас в мараэ. Буду ждать у ворот. Во сколько вы приедете?
- Мы сейчас за городом, думаю, через час с небольшим будем там. А ты?
- Где-то через полчаса. Уже собираюсь выезжать.
- Вот и хорошо. До встречи, мой друг.
От того, как Пуарата произнес эти последние два слова, у Мэта по спине пробежал холодок, но за страхом он отчетливо ощутил злость. Потому что, насколько он понял, этот тики, о котором говорили отец и Пуарата, должен был принадлежать ему.
Услышав короткие гудки, Мэт бесшумно отступил к лестнице и притворился, будто только что спустился, когда отец вышел из кабинета.
- Поехали, - бросил Тама. - Опаздываем.
Он ни словом ни обмолвился о своем разговоре, и Мэт ни о чем не спрашивал.
Темно-зеленый "мерседес" Тамы Дугласа, легко обходя более медленные машины, устремился на юг. Вечерело, на востоке сгущалась темнота. Дорога повернула прочь от берега, и море пропало из виду. Они пересекли реки Тутаэкури и Нгаруроро, миновали фруктовые сады и под Гастингсом свернули на южное шоссе. Солнце тем временем скрылось за холмами, но облака над горизонтом еще сияли розовым светом.
Мэт размышлял, кем бы мог быть этот Пуарата. Отец всю жизнь работал с гангстерами, его не так-то просто было запугать, но Пуарате это удалось. Должно быть, он был по-настоящему страшным человеком.
Еще Мэт думал о тете Ваи. Они встречались лишь однажды. Мэт в тот день навещал тетю Хине (на самом деле он приходился ей внучатым племянником): приехал с мамой, пока отец был занят в суде. Ваи тоже гостила у Хине, они были лучшими подругами. Мэт знал о ней совсем немного: вроде у нее с головой не всё в порядке, и все от нее отвернулись, кроме Хине. Ваи оказалась хрупкой маленькой женщиной с сияющими глазами и шрамами на запястьях. У нее была ускользающая улыбка феи, и, когда Хине удалось ее развеселить, Мэт услышал ее странный смех, похожий на тихий перезвон бубенчиков. Она казалось немного... немного сумасшедшей, будто девчонка-подросток, запертая в теле старухи. Мэт очень хорошо помнил их встречу, потому что в тот день он нашел свое предназначение.
Мэт пытался занять себя, рисуя узоры в блокноте, но между тем, что представало в его воображении, и тем, что выходило из-под его карандаша, постоянно оставалось досадное несоответствие, и это его злило. Ваи-Ароха сперва с любопытством наблюдала за его мучениями, а затем невзначай заметила, что его таланту просто нужно найти выход, как ручью, чье русло перекрыло упавшее дерево. Затем взяла у Мэта карандаш, подправила пару линий в его рисунке - и он увидел на бумаге узор из своей фантазии: переплетенные кору и кельтский узел. Этот самый рисунок теперь висел у него в спальне.
- Хороший узор для резьбы, - одобрила тетя Ваи. - Любишь рисовать?
Мэт кивнул.
- Когда поймешь, что у тебя особенно хорошо получается, тогда и узнаешь, зачем живешь на этом свете, - сказала она и тут же, словно забыв о мальчике, побрела прочь.
Мэт зачарованно глядел на рисунок, а в его душе в это время разгоралось волнение. Он уже видел, как две части его узора станут медальонами, двумя идеально подходящими друг к другу половинками одного целого, они лучше любых слов напомнят родителям, что они любят друг друга, что пора перестать ссориться. Более того, теперь Мэт увидел свое будущее и самого себя. Вместо того, чтобы просидеть до старости в офисе, он сможет посвятить свою взрослую жизнь искусству - живописи, резьбе, сможет создавать что-то такое, что будет вызывать восхищение и приносить людям радость. У него словно глаза открылись.
Когда они с мамой уже собирались домой, тетя Ваи на прощание обняла его своими тонкими как сухие веточки руками, а потом с таинственным видом извлекла из-за пазухи костяного хеи-тики - резного человечка, довольно уродливого, но она держала его с таким благоговением, словно это была священная реликвия.
- Когда я умру, Мэтиу, ты должен забрать этого тики, - шепнула Ваи. - Может, ты узнаешь, что с ним делать. Я вот так и не смогла, - ее глаза наполнились слезами, она отвернулась и разрыдалась как дитя. Больше Мэт никогда ее не видел, но до сих пор помнил свое волнение и растерянность от этой встречи.
Вот почему Мэт был уверен, что тики по праву принадлежит ему, что бы там не замышляли отец с Пуаратой. Последний был проблемой. Он внушал безотчетный трепет, хотя Мэт еще даже не видел его - того, что он услышал, было вполне достаточно. Надо было что-то придумать.
Примечания:
1. Таупо - город в центральной части Северного Острова Новой Зеландии, центр одноименного региона.
2. Каури - новозеландское хвойное дерево с ценной древесиной.
3. Вирему - маорийский вариант английского имени Уильям, Мэтиу, соответственно, - маорийский вариант Мэтью.
4. Киа Ора - (маор.) здравствуй. Также это выражение может использоваться для выражения благодарности или одобрения.
5. Моко - маорийская татуировка. Традиционно наносится с помощью зубила из кости или акульего зуба, поэтому оставляет на коже окрашенные борозды. В настоящее время маорийские татуировки по большей части наносятся современными иглами и не создают углублений на коже.
6. Тики или хеи-тики - маорийский амулет в виде человечка или, точнее, человеческого зародыша с огромной склоненной набок головой, трехпалыми ручками, сложенными на бедрах, большими круглыми глазами и высунутым языком. В мифологии маори Тики - первый человек, созданный богом войны Туматауэнгой.
7. Мараэ - центр духовной и общественной жизни маори, где проводятся собрания племени, торжества и праздники, обсуждения внутрисемейных и внутриплеменных проблем и прием гостей. Протокол мараэ - свод правил поведения и обрядов, сопровождающих посещение мараэ.
Глава 2
Пуарата
Некоторое время они ехали в молчании, пока Тама вдруг не вспомнил о последних школьных успехах Мэта. Противостоять его натиску было так же тяжело, как если бы Мэт был его оппонентом в суде. Сначала Тама Дуглас заходил издалека, намеками, только недобрый огонек в глазах напоминал, что расслабляться не стоит. Затем его голос становился тверже, а аргументы жестче. Очевидно, что Мэт недостаточно старался. Почему он не приложил должных усилий? Разве он не понимает, что хорошее образование - это привилегия, которая позволит ему занять достойное место в обществе? Или он хочет стать очередным нищим маори на пособии? Что значит "не доделал домашнее задание"? Понимает ли он, что такие вещи ставят его будущее под угрозу? Почему вылетел из регбийной команды? Почему единственная хорошая отметка - по какому-то рисованию? Как это пригодится в жизни? Художества - это прошлое, а сейчас нашему народу нужны люди, которые поведут его в будущее. Он что, не понимает, сколько денег приносит карьера юриста и как ценится такая профессия среди маори?
Мэт съежился на пассажирском сидении и пытался оправдываться. Он только в девятом классе, ему всего пятнадцать, еще вся жизнь впереди. И какой смысл тратить время и силы на предметы, в которых он всё равно ничего не понимает? Почему бы не сосредоточиться на том, что получается хорошо? "И я не играю в регби, потому что не хочу погибнуть прямо на поле," - чуть не прибавил он, но спохватился: отец в свое время играл за местную сборную и шутку бы не оценил.
Побережье и виноградники остались позади, и теперь дорога лежала через фермы к маленькой деревеньке под названием Кахунуи, где будет похоронена тетя Ваи. Узкое шоссе петляло среди выжженных солнцем холмов, движение оживилось, так что Тама отвлекся от разговора и сосредоточился на дороге. По мере приближения к Кахунуи он всё больше нервничал и то и дело нетерпеливо сигналил плетущимся перед ними машинам, ругаясь вполголоса.
Кахунуи представляла из себя с полдюжины домиков, притулившихся вокруг мараэ, захудалый паб и заправку с маленьким магазинчиком. Все домики были деревянные, краска на них давно облезла, и солнце выбелило дерево до серебряного блеска. Покосившиеся крыши темнели пятнами ржавчины, во многих окнах не хватало стекол.
"Мерседес" медленно тащился среди длинной вереницы автомобилей, тянущейся до самых ворот мараэ. Небо на востоке тем временем совсем потемнело, и в воздухе уже чувствовалась вечерняя прохлада. Тут и там вдоль дороги стояли машины, в основном старые развалюхи: кажется, многим уже надоело ползти в пробке. Вряд ли все эти люди были родственниками тети Ваи, Мэт даже не был уверен в собственном родстве с ней, но на похороны всегда собирается много народу.
Мараэ Кахунуи расположилось на широкой плоской равнине среди пологих холмов, маленькое и очень просто украшенное: деревянный забор с резными воротами, ведущими на площадку перед фаренуи - домом собраний - со светлыми стенами и красными фигурами вокруг входа. Краска на них облупилась, но резьба была весьма искусной. Конек крыши венчала деревянная фигура тики, очень похожего на того, который сейчас занимал мысли Мэта. Тики ухмылялся ему сверху, словно говоря: "Думаешь, он твой? Ну, что ж, попробуй забрать!"
При приближении к стоянке становилось понятно, что вынудило людей бросать машины в километре от ворот: на парковке уже не хватало места. Однако, когда Тама подрулил к воротам, выяснилось, что для него место оставили. "Мерседес" оказался самой большой и самой новой машиной на парковке. Их прибытие было встречено сдержанными улыбками и неприветливыми взглядами. Мэт всегда знал, что у отца хватает как друзей, так и врагов, а ему самому оставалось только молиться, чтобы враги не отправляли своих сыновей в его школу.
Выйдя из машины, Тама положил руку на плечо Мэту. На мгновение на его лице промелькнуло обычное жесткое выражение.
- Вернемся к нашему разговору позже, - тихо произнес Тама. - Не думай, что я забыл, - он выпрямился, и оба огляделись.
На площадке перед фаренуи вереница гостей медленно приблизилась к стоящим у входа женщинам, среди которых были как девчонки лет двенадцати, так и седовласые старухи, все одетые в причудливую смесь традиционной маорийской одежды, сплетенной из льна, и обычной одежды пакеха[1]. Как только последняя группа посетителей миновала ворота, женщины затянули печальную песню, слов которой Мэт не понимал. Обычно его не особенно смущало то, что он не знает родного языка, но иногда - вот, как как сейчас - ему хотелось бы знать его получше. Это была каракиа - приветственная песня, но, поскольку повод был грустный, то и песня звучала особенно печально и жалобно. Все присутствующие хранили молчание, нарушаемое только стрекотом цикад и гулом машин, которые продолжали прибывать к воротам. Мэт заерзал, но оставался на месте, стараясь не привлекать лишнего внимания. У ворот всё еще стояли старейшины, ожидавшие опаздывающих гостей, и Мэт хорошо знал, что они запросто могут надрать уши любому непочтительному мальчишке.
Каракиа завершилась протяжной, похожей на стон нотой, и гости потянулись поздороваться со старейшинами, бормоча каждому "Киа Ора" и соприкасаясь носами в традиционном маорийском приветствии - хонги. Мэт последовал за всеми, и вот уже к его носу прижимались носы множества смуглых старческих лиц, одних со слезящимися глазами и шамкающими ртами, других - с твердым и ясным взглядом, и в большинстве - добрых и приветливых. И, конечно, Мэт не мог не заметить, какое почтение оказывалось его отцу, и даже почувствовал некоторую гордость.
Когда приветствия закончились, Мэт снова ощутил на плече тяжелую руку отца.
- Мне нужно кое-кого встретить, - сказал Тама. - Далеко не уходи, я хочу тебя с ним познакомить. Чтобы через двадцать минут был у ворот, понял?
- Ладно, - пообещал Мэт и выскользнул из железной хватки отца. Заметив одиноко слонявшегося у забора Рики, Мэт не спеша направился в его сторону, притворившись, что не услышал, как отец что-то строго сказал ему вслед.
Рики был долговязым темнокожим пареньком одного возраста с Мэтом, но повыше его ростом и пошире в плечах. У Рики вечно был ветер в голове, учился он так себе, и учителя его либо терпеть не могли, либо просто махнули на него рукой, но он был славным малым и всегда выручал Мэта в случае назревающих неприятностей.
Рики смахнул со лба кудрявую прядь давно не стриженных волос и ухмыльнулся:
- Здорово, братан.
- Привет, - улыбнулся Мэт. - Что тут у вас происходит?
- Да ничего особенного. Ты пропустил всякие песни и причитания. Все мужики сейчас на заднем дворе, помогают вытаскивать ханги[2]. Ты голодный? Я - да.
При мысли о сочном горячем ханги с пылу, с жару, рот Мэта наполнился слюной.
- Я тоже! - он запнулся. - Только сначала мне надо... ну, ты понимаешь... повидать тетю Ваи.
- А, ну да. Пошли. Только смотри, не хлопнись там в обморок.
Мэт посмотрел на друга в надежде, что он шутит, но Рики был на удивление серьезен:
- Некоторые, знаешь, не могут смотреть на мертвецов. Сперва стоит, шатается, а потом - хлобысь! - уже лежит.
- Да ладно, - недоверчиво сказал Мэт. - Это кто, например?
- Да так, кое-кто из девчонок.
Мэт фыркнул.
- Ну, я-то не девчонка.
- Ты-то нет, - согласился Рики. - Хотя в регби ты играешь как девчонка.
Мэт молча показал ему средний палец, оба захихикали и направились к дому собраний.
Вход в дом собраний был отделан резными фигурами, немного напоминавшими горгулий на старинных английских церквях. Они должны были охранять дом от злых духов и в лучах заката казались исполненными собственной тайной силой. Сгорбленные старики, следившие за порядком, были более грозными стражами. Мэт опустил голову и прошмыгнул в фаренуи вслед за Рики.
Внутри был длинный зал с колоннами по центру и резными панелями, раскрашенными красным и черным, по стенам. С колонн на посетителей взирали лики богов и змееподобные танифы[3] со злобными глазами и кривыми когтями. В тусклом освещении зала извивы их тел, казалось, оживали и двигались, блестящие глаза, перемигиваясь, следили за вошедшими. Затхлый влажный воздух фаренуи наполняли тихие и печальные звуки погребальной песни ваиата танги, словно голоса призраков. Как выяснилось, пела сидевшая у колонны старуха в плаще из перьев. Но что действительно приковало к себе взгляд Мэта, так это гроб на столе в дальнем конце зала, где, укрытая одеялом, лежала тетя Ваи. У Мэта пересохло во рту. Он и раньше бывал на похоронах и видел мертвых людей, но каждый раз испытывал такое же необъяснимое волнение, и это чувство ему не нравилось. Может, это была тоска из-за скоротечности человеческой жизни. Может, в глубине души ему казалось, что смерть может быть заразной. А может, это было предчувствие, что однажды и его самого так же положат на стол в фаренуи. Мэт невольно вздрогнул, удивившись, какие странные мысли приходят ему в голову.
Вокруг стола сгрудились несколько человек, среди которых Мэт заметил тетю Хинемоа: она стояла у изголовья, ласково поглаживая волосы тети Ваи. Хине была маленькой пухлой старушкой и имела привычку разговаривать с людьми как с малыми детьми. Мэту всегда было немного стыдно и неловко, когда она обращалась с ним, как с шестилетним, может, думал он, тетя не замечает, что он давно вырос? "Старая Хинемоа не настолько выжила из ума," - сказал в его голове низкий голос Пуараты, и Мэт почувствовал тревогу за нее. Он заставил себя подойти ближе, в то время как Рики, смущенный торжественностью обстановки, наоборот попятился и постарался слиться с колоннами. Тетя Хине кротко улыбнулась Мэту, и ему на глаза невольно навернулись слезы. Опустив взгляд, он уставился на тетю Ваи.
Первое, что поразило его, была ее кожа: лишенная красок жизни, она казалась сделанной из воска. Не было больше загадочной эльфийской улыбки, делавшей Ваи похожей на девочку в старческом теле, таком невероятно хрупком. Мэт сморгнул непрошеные слезы, сквозь пелену которых казалось, что всё происходящее - ошибка, и перед ним не Ваи. Но это совершенно точно была она, и она совершенно точно была мертва. Мэт склонил голову и попытался припомнить какую-нибудь молитву, но на ум не шло ничего, кроме "Аве Мария", и Мэт пробормотал ее слова.
Снова взглянув на тело тети Ваи, он увидел на ее груди бледную костяную фигурку тики. В его голове пронесся подслушанный разговор отца со страшным невидимым собеседником, а потом он словно опять услышал голос тети Ваи: "Когда я умру, забери моего тики. Может, ты поймешь, что с ним делать."
Мэт огляделся. Старики, окружавшие тело, когда он вошел, теперь разбрелись по залу, шепчась между собой. Рики так и стоял у колонны, потупив взгляд. Мэт тихонько кашлянул и покосился на тетю Хине.
- Сюда едет один человек, тетя Хине, - прошептал он еле слышно. - Он хочет забрать тики.
Тетя ласково посмотрела на Мэта:
- Какой еще человек, милый?
- Его зовут Пуарата, - при упоминании этого имени тетя Хине вздрогнула. - Я подслушал, как отец говорил с ним по телефону.
- Что ты слышал? - неожиданно строго спросила тетя Хине.
- Они говорили что-то о документах на тики, чтобы потребовать вернуть его. Я думаю, они имели в виду тики тети Ваи, - сообщил Мэт. - Она сказала, чтобы я забрал его после ее смерти, - с вызовом прибавил он.
Они оба уставились на костяную фигурку. Из-за сетки мелких трещинок тики казался тусклым, и резьба была выполнена довольно грубо. Мэт раньше видел прекрасные амулеты из нефрита в музее или на особо уважаемых старейшинах, искусно вырезанные, идеально отполированные, словно светящиеся изнутри. Мэт не мог понять, что все нашли в этом неказистом уродце... кроме того, что он казался очень старым, даже древним. Мэта внезапно осенило, что кость, из которой был вырезан тики - человеческая. Хотел бы он знать, что это был за человек, и почему именно его кость взяли для амулета...
Тетя Хине взволнованно вздохнула.
- Да что еще ему надо? - сердито сказал она. - Ваи всегда говорила, что этот тики ничего не стоит, тогда почему он так упорствует? Минни могла что-то знать, но у нее уже совсем с памятью плохо... - голос Хине дрогнул, словно внезапный страх сдавил ее горло. Сейчас она выглядела так же растерянно, как отец во время телефонного разговора, и Мэту вдруг показалось, что весь его маленький мирок заключен в хрупкую оболочку, вроде яичной скорлупы, а снаружи ему грозила какая-то неведомая опасность, которая могла в любой момент разрушить и оболочку, и всё внутри нее. Примерно таким же беспомощным и беззащитным он чувствовал себя, когда родители решили разойтись, словно с него вдруг сдернули уютное теплое одеяло. Взгляд тети Хине заметался, как у пойманной птички, но затем она глубоко вздохнула и сказала:
- Спасибо тебе, мой мальчик. Ты всё сделал правильно, - она потрепала его за подбородок и шепнула: - Ваи говорила мне, что хочет передать тики тебе. Но это должно остаться в тайне, - она протянула руку и быстро спрятала тики за ворот платья тети Ваи. - Ты, наверное, хочешь побыть с ней наедине и попрощаться, да, малыш? - громко прибавила она, отступила на шаг, заслоняя Мэта от чужих глаз, и заговорила с одной из старушек.
Мэт наклонился к гробу и замер в нерешительности, но потом его рука словно сама скользнула за ворот платья покойницы, ощутив холод ее кожи, а затем его пальцы сомкнулись на фигурке и вытащили ее наружу. Тики показался ему теплым. Узел на шнурке, на котором висел амулет, неожиданно сам собой распустился, и Мэту даже не пришлось стаскивать его через голову тети Ваи. В это мгновение Мэт почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, но, спрятав тики в карман и оглядевшись, обнаружил, что никто не следил за ним, ни старики, отвлекшиеся на разговор с тетей Хине, ни даже Рики. Только резные фигуры на потолке и колоннах не сводили с него перламутровых глаз. Потрясенный и взволнованный, он поплелся к выходу.
- Ну, как всё прошло? - шепотом спросил Рики.
- Потом расскажу, - пообещал Мэт, взглянув на часы, - мне срочно нужно вернуться к воротам.
Рики понимающе кивнул:
- Ладно, чувак, пошли. Могу представить, каково тебе сейчас.
После полумрака в доме собраний закатное солнце ослепило мальчишек. Рики притих, что на него было совсем не похоже, и оба молча обулись на пороге. У ворот все вдруг оживились, и Мэт заметил отца, нетерпеливо машущего ему рукой. За его спиной огромный темный лимузин с тонированными стеклами пытался въехать на переполненную парковку. Вокруг уже начала собираться толпа любопытных. С волнением сжав тики в кармане, Мэт поспешил к воротам.
Смешавшись с толпой, он ощутил всеобщее смятение. Кого здесь только не было: и старики, и маленькие дети, и суровые мужики в рабочей одежде, и даже татуированные гангстеры попадались, - и все они поддались безотчетному страху, внушенному неожиданными гостями, показавшимися из автомобиля.
Первыми появились восемь мужчин-маори грозного вида, все в черных костюмах, похожие друг на друга, как близнецы. За ними из лимузина вышла женщина, вызвав у толпы удивленный вздох. Она была коротко стриженной блондинкой с красивым, но чрезвычайно высокомерным лицом, одетой в маленькое ярко-красное платье, уместное скорее в ночном клубе, чем на похоронах. Женщина, несомненно, была пакеха, но на ее подбородке красовалось маленькое женское моко[4]. В толпе прокатился неодобрительный ропот, но тут же смолк под ее ледяным взглядом. Какая-то недобрая сила чувствовалась в этой женщине, угрожающая и почти осязаемая. Но тут позади нее выросла темная фигура, и все взгляды обратились к ней. Мэт понял, что это и есть тот самый человек, чей голос он слышал сегодня.
Он был не так высок ростом, как его телохранители, но всё равно казался огромным. На нем был черный деловой костюм, по-видимому, страшно дорогой, на лице зловещей маской переплетались линии моко, обрамляя горящие глаза. Его волосы были седыми до белизны и, когда последний отблеск заката коснулся их, вспыхнули кровавым пламенем. Мэт услышал, как за спиной кто-то из старейшин потрясенно выдохнул:
- Не может быть... Он еще жив? Совсем не изменился!
Один из старейшин выступил вперед. Мэт узнал его: Рангинуи Хирини, дряхлый, но по-прежнему сварливый старик.
- Тебе здесь не рады, Пуарата! Убирайся! - выкрикнул он тонким скрипучим голосом. Точеное лицо блондинки исказилось в граздраженной гримасе, Пуарата улыбался, хотя глаза его оставались холодными.
- Не кипятись, Рангинуи, - Тама Дуглас тоже сделал шаг вперед. - Это старая история, про которую давно пора забыть. Сегодня мистер Пуарата приехал как старый друг Ваи-Арохи, чтобы отдать ей последние почести, - и, обратившись к Пуарате, произнес: - Как член совета мараэ Кахунуи и председатель совета племени, я приветствую вас на земле нашего мараэ.
Люди возмущенно зашептались. Мэту стало не по себе от того, что он стоит тут рядом с отцом под всеобщими неприязненными взглядами.
- Пуарата никогда не был другом Ваи-Арохи, Тама! - вмешался Рангинуи. - Ему запрещено появляться здесь и в любом другом мараэ в этих землях. Он не может войти!
- Я знаю об этом запрете, - ответил Тама, насупившись, - но также я знаю и причину этого запрета: ссора между Пуаратой и стариком Маком Хирини. Это было сорок лет назад, Мак давно умер, и сейчас никто даже не помнит, с чего всё началось. Так почему вы препятствуете людям отдавать последний долг своим близким? Это против наших обычаев, это против всего, во что мы верим!
Часть старейшин рассудила, что это справедливо, и согласно закивала, но Рангинуи эти слова только разозлили.
- Вот ты и открыл свое истинное лицо, Тама Дуглас! - заявил он. - Ты ничего не понимаешь в наших традициях, ты живешь в другом мире, для таких как ты только писанные законы существуют! А Хирини был тохунгой [5], он был мудр, и, если он запретил Пуарате посещать мараэ, у него была на это веская причина.
- Это случилось почти полвека назад, - возразил Тама. - Сейчас речь идет о вопросе семьи, племени, о человеческом горе. А все эти запреты, обиды - это всё дела давно минувших дней.
- Как и я сам, - послышался глубокий бас Пуараты, и все замолкли. - Моё время на исходе, я сам уже одной ногой в могиле. Я хорошо знал Ваи-Ароху в молодости, и мне жаль, что мы давно не могли встретиться из-за ее... болезни. Я просто хочу проститься с ней в последний раз, - он наклонился к невысокому Рангинуи и смиренно добавил: - Меня пригласили мои друзья из числа совета, но, конечно, я войду, только если ты разрешишь мне это сделать. Я не хочу никаких скандалов. Позволь мне войти, Рангинуи. Слово такого уважаемого старейшины очень много для меня значит.
Его речь прозвучала в высшей степени любезно, но Мэту почудилась в ней хорошо скрытая угроза. Однако все вокруг заговорили, соглашаясь, что в такой день старые склоки следует забыть. Это было очень странно. Казалось, одни старейшины понимали, с кем имеют дело, но улыбка Пуараты заворожила и их. Его слова звучали так разумно, так убедительно.
Бедняга Рангинуи уставился на татуированное лицо, нависшее над ним, и наконец сдался, понурил голову, мелко закивал и отступил. Но Пуарата не собирался так просто его отпускать: схватив дрожащего старика за плечи, он проревел ему в ухо слова благодарности и заставил потереться носами.
- Киа Ора! - воскликнули все с такими благодушными улыбками, будто случилось что-то очень хорошее. Мэт недоумевал, почему только его и Рангинуи не радовало происходящее. Он сунул руку в карман и стиснул тики так сильно, что его острые грани впились в пальцы.
Телохранители придвинулись ближе, Пуарата выпустил бедного Рангинуи и повернулся к Таме. Толпа, как только Пуарата отвел взгляд, тут же разбрелась, словно без его внимания здесь больше нечего было делать.
- Тама, друг мой, - произнес Пуарата, с королевским достоинством протягивая тому руку. Мэт поморщился, когда отец с благоговением пожал протянутую ладонь и, улыбаясь, провозгласил:
- Киа Ора, мистер Пуарата. Добро пожаловать в Кахунуи.
Пуарата благосклонно кивнул, затем поманил к себе блондинку и сообщил:
- А это моя помощница Донна Кайл, вы с ней уже общались... Познакомься, Донна, это мой законный представитель Тама Дуглас.
Донна Кайл без тени улыбки коснулась ладони Тамы и тут же убрала руку, не произнеся ни слова.
Пуарата взглянул на Мэта, прищурился, и его улыбка стала еще шире.
- А это, должно быть, твой сын, Тама?
Отец потрепал Мэта по плечу.
- Да, это он. Мой сын, Вирему Мэтиу Дуглас.
- Вирему, - пророкотал Пуарата. Его глаза были темными, почти черными и, казалось, смотрели не на Мэта, а словно сквозь него, а когда старик наклонился ближе, в его дыхании Мэт почувствовал запах гнили. - Сколько тебе лет, Вирему?
- Пятнадцать, сэр.
- И в каком ты классе?
- В девятом, сэр.
- Понятно. И как твои успехи в школе?
Мэт был в панике, ему казалось, тики вот-вот прожжет его карман насквозь, что у него на лбу так и светится огромная надпись "ВОР", и что своими расспросами Пуарата просто пытается заманить его в ловушку.
- Ну... мне нравится рисование, - уклончиво ответил Мэт.
- Это похвально, - сказал Пуарата. - Воображение - это великая сила. Если ты можешь представить что-то, ты сможешь это создать, не так ли, Вирему? Без воображения мы слепы.
- Да, - робко согласился Мэт. - Наверное, так.
Пуарата протянул к нему руку, и Мэт застыл в ужасе. Холодные как лед пальцы обвили его шею, а затем вытащили на свет деревянный кору.
- Это ты сам сделал, Вирему?
Мэт подавил в себе желание поправить старика. "Пусть зовет меня Вирему, если хочет," - решил он.
- Да, сэр. Сам.
Пуарата с интересом рассмотрел резьбу, словно в ней был скрыт какой-то тайный смысл.
- В твоем искусстве есть сила. Я мог бы многому тебя научить. Я ведь тоже своего рода резчик.
Мэт растерялся, не зная, что ответить.
- Ну, что ж, приятно было познакомиться с тобой, Вирему, - Пуарата выпрямился и произнес, указывая Донне на Мэта: - Чудесный юноша. Нам обязательно надо будет как-нибудь снова поболтать.
Донна не удостоила Мэта и взглядом. Пуарата перестал улыбаться.
- А теперь идемте. Хочу отдать последний долг моему старому другу.
Он прошел через ворота и направился к фаренуи в сопровождении Донны и телохранителей. Мэт так и стоял, словно примерзнув к месту, и едва услышал, как отец шепнул:
- Можешь пока идти. Пойди поешь, пока я буду занят, - и поспешил за Пуаратой.
Мэт наконец выдохнул и немного расслабился. Странно: Тама даже не заметил кору. Не может же ему быть всё равно, что Мэт в его отсутствие рылся в комоде и забрал медальон? Его прямо не узнать сегодня, словно это не его отец, а марионетка в костюме отца. Марионетка, которую дергает за веревочки Пуарата. Губы Мэта задрожали.
- Слышь, братан, - Рики откуда ни возьмись возник рядом, - этот дед - какой-то страшный тип! Что он у тебя спрашивал?
- Про школу.
- Чего?
- Про школу. Только не спрашивай, почему, - Мэт снова сунул руку в карман, тики теперь казался очень горячим. - Пошли.
- Куда?
- За мной, - Мэт быстро зашагал к фаренуи, но притормозил, когда увидел на пороге двух телохранителей Пуараты. Остальные, видимо, вошли внутрь вместе с хозяином. Гости снова столпились перед входом, но теперь все выглядели напуганными и подавленными, даже гангстеры. А отец, Пуарата и его свита сейчас были в доме, где лежала тетя Ваи, и у нее на шее больше не было тики. Мэта пробил озноб, и он сильнее вцепился в амулет, лежащий в кармане. Что же случится, когда Пуарата обнаружит пропажу? Мэт поспешил скрыться в толпе, Рики последовал за ним.
Примечания:
1. Пакеха - (маор.) белый человек, европеец. Обычно употребляется только по отношению к белым новозеландцам - потомкам британских колонистов.
2. Ханги - традиционное маорийское блюдо: мясо и овощи, запекаемые на раскаленных камнях в земляной печи в течение нескольких часов.
3. Танифа - в маорийской мифологии - речное или морское чудовище, которое могло быть как добрым (защитником местности и населяющего ее племени), так и злым (вызывающим землетрясения, цунами и коварные течения). Обычно представлялось в виде большой акулы или кита, либо в виде драконоподобного существа, иногда способного летать. На резных украшениях домов танифы изображались с телом угря, лапами ящерицы и огромными круглыми глазами, часто инкрустированными перламутром.
4. Женское моко наносится на губы и подбородок, в отличие от мужского, наносимого на всё лицо.
5. Тохунга: в культуре маори - человек, обладающий мастерством в любой области, духовной или практической. Тохунга может быть жрецом, знахарем, резчиком или художником, татуировщиком, предсказателем будущего и т.д. Считается, что любой тохунга обладает божественным даром и служит посредником между мирами людей и духов.
Глава 3
Тики
Протиснувшись через толпу перед домом собраний, мальчишки скрылись за углом. Солнце совсем село, и темнота стремительно подступала, длинные тени тянулись из каждого угла. Убедившись, что никто их не увидит, Мэт осторожно потянул за ручку двери кладовой фаренуи, опасаясь, что ржавые петли оглушительно заскрипят, но они не издали ни звука, и друзья прошмыгнули внутрь. Рики осторожно закрыл за собой входную дверь, а Мэт тем временем прижался ухом к двери, ведущей в главный зал.
От гулкого баса Пуараты дрожали стены:
- Я пришел отдать последние почести моему старому другу, Ваи-Арохе.
Непривычно решительный и четкий голос тети Хине отвечал:
- Ваи-Ароха не была бы тебе рада.
- Возможно. Но горе сближает людей.
Мэт заглянул в замочную скважину. За дверью была видна часть зала, гроб тети Ваи, силуэт тети Хине и громадная фигура Пуараты над гробом. При тусклом свете в фаренуи его лицо с черными провалами глазниц напоминало череп.
- Горе? Что-то не верится, чтобы ты горевал по Ваи, - тетя Хине сделала шаг к Пуарате. - Говори правду: зачем ты здесь? А ты, Тама, - обратилась она к племяннику, - как ты мог связаться с этими людьми?
- Я здесь в качестве законного представителя мистера Пуараты, - отвечал Тама, и Мэт почувствовал горький стыд за отца, - чтобы помочь вернуть принадлежащий ему ценный предмет.
- У Ваи не было ничего, что принадлежало бы Пуарате.
- А согласно вот этому документу у мисс Ваи-Арохи Теракатини хранился традиционнный амулет в виде костяного тики, сделанный мистером Пуаратой собственноручно и утраченный им. У мистера Пуараты есть основания полагать, что это тот самый тики, неоднократно виденный свидетелями на Ваи-Арохе.
- Это ее тики, - возразила тетя Хине.
- Нет, не ее.
- Посмотри на себя, Тама! - вскричала тетя Хине. - Ты же помогаешь этому... этому ненормальному грабить твою семью!
Тама сделал шаг и тоже оказался перед дверью кладовой. Его лицо потемнело от гнева.
- Выбирай-ка выражения! Мой клиент является полноправным владельцем этой вещи. Своим упрямством ты только наживаешь себе неприятности.
- Вы не посмеете грабить мертвых! - вскрикнула Хине.
- Тики принадлежит моему клиенту! - заорал Тама.
У Мэта внутри всё сжалось. Он судорожно вцепился в ручку двери, и тут снова заговорил Пуарата:
- Успокойся, Тама, - он встал между спорщиками, широко разведя руки, словно собираясь обнять их обоих, и его голос прозвучал мягко и даже умиротворяюще: - Надо, в конце концов, иметь уважение к покойной. Здесь не место для ссор. Мы, конечно, можем сейчас уйти и потом оспорить это дело в суде, в любом случае, я верну себе моего тики. Когда-то я своими руками вырезал его и потерял, но я всегда был уверен, что мой тики у Ваи. Сколько лет я тщетно искал ее! Теперь-то мне ясно, что всё это время она пробыла в клинике для душевнобольных, и никто кроме ее отца и тебя, Хине, не знал, где она. Тридцать лет взаперти вместе с моим тики. Теперь я даже знаю причину ее болезни. Но все эти годы для меня было загадкой: куда исчезла Ваи-Ароха? Уехала за границу? Вышла замуж и сменила имя? Умерла?.. Хинемоа, я заверяю тебя, что тики действительно принадлежал мне. Будет проще, если ты отдашь мне его сама.
- Нет!
- Хинемоа, - его голос стал еще мягче и в то же время страшнее, - Хинемоа, он всё равно мой. Он зовет меня. Посмотри на меня, Хинемоа, - он наклонился к тете Хине и словно схватил что-то невидимое перед ее лицом. - Смотри на меня...
Пуарата наклонился совсем низко. Из своего убежища Мэт не мог видеть лица тети Хине, но чувствовал ее внутреннюю борьбу. Затем она вдруг пошатнулась, поникла и кивнула Пуарате.
Мэт похолодел. Ему казалось, его теперь дыхание могут услышать в зале, а когда Рики пошевельнулся, Мэт съежился в предчувствии неминуемого разоблачения.
Но никто их не услышал. Пуарата обошел гроб и положил руки на шею тети Ваи. Обшарив ее и, очевидно, ничего не обнаружив, он запустил пальцы за ворот ее платья, потом выпрямился с перекошенным лицом.
- Где он? - рявкнул Пуарата.
Мэт отшатнулся от двери.
- Бежим, - шепнул он Рики, - надо убираться отсюда.
Рики толкнул заднюю дверь, они выскользнули наружу и побежали прочь от дома собраний, туда, где вдоль ограды росли раскидистые сосны. Вокруг вились песчаные мошки, с другой стороны изгороди на них равнодушно уставилась корова. Мараэ тем временем уже окутали густые сумерки.