Аннотация: Про насекомых... и людей. Кто-то из них, похоже, разумен. Или это только кажется?
Иосиф Самуилович спешил, не шел, летел, по-молодому, пританцовывая. Букет чайных роз, бежевая шляпа с широкими полями, новые, еще поскрипывающие, мокасины.
Таня! Таня! Танечка!- выбивало сердце в такт шагам.
И вдруг... Навстречу ему, по другой стороне улицы, ошибки быть не могло, шла она. И не одна. Картина повергла Иосифа Самуиловича в смятение. Танечка, его милая Танечка, душа его, плыла по тротуару под ручку с юным кавалером. Тут смятенье мужчины достигло крайней точки, и он не нашел ничего лучше, чем спрятаться за ствол привольно раскинувшего ветви, каштана. Гайтанский! Егор! Его младший научный сотрудник нагло кадрил Танечку!
Ноги внезапно ослабели, будто все задорные пружинки разом повыскакивали наружу и упрыгали в траву газона, тянущегося вдоль мостовой. Мерзавец, как же он мог!
А пара, увлеченная друг другом, перейдя улицу, в неположенном месте (если для молодости есть неположенные места), тем временем, миновала укрытие заведующего лабораторией.
"Представляешь, милая, эти существа уникальны. У них есть все признаки культуры: язык, древесная архитектура, города! Точнее, один город. Дешифратор даже предложил вариант названия "Нежный"
--Нежный... Так романтично,-- прощебетала Таня и чмокнула парня в щеку.
--Мальчишка!- вспыхнул Иосиф мысленно.-- Да как он смеет!
***
Фасеточные глаза Рашида грозно блеснули в лучах Вечного Солнца. Он отложил в сторону панцирь жука-носорога, о хитин которого так любил доводить до бритвенной-шильной остроты шипастые лезвия сабель. Сильные ноги пришли в движение, вынесли длинное тело в центр аккуратно подстриженной лужайки.
Пара мелких прыгунов, толстая цикада, флегматичная улитка, даже бездумно толкающий задними лапками навозный шарик скарабей- все замерли. Воин-богомол, замерший в боевой стойке,-- зрелище не для слабонервных, что ни говори. Одни лишь муравьи продолжали прилежно трудиться, невзирая ни на что. Рашид уважал муравьев именно за это. Нет, не любил, и даже не симпатизировал. Привязанности лишь позорят солдата.
--Салим, ты снова взялся за старое?- низкий рык облетел поляну, заставив сына Рашида припасть брюхом к траве.
Рашид мигом оказался рядом, зажал, как добычу, переднюю лапку отпрыска, приподнял высоко. С мелких, еще не окончательно окостеневших шипов посыпалась травяная труха.
--Но... отец... Мы всего лишь... хотели... сыграть в жукобол.
--Кто это- мы?- Рашид жутко усмехнулся. Голова, рассеченная уродливым шрамом, описала почти полный круг, сканируя окрестности. Как и предполагалось, поляна мигом опустела. Заглянувшая на шум саранча было высунула морду из-под лопуха, но, заметив богомола, тут же скрылась.
--Сколько раз повторять,-- работа садовника- не для воина. Твои сабли должны учиться разить врага, а не служить сенокосилкой!
Рашид почти с отвращением отбросил прочь лапу Салима.
--Смотри!
Мяч, искусно сплетенный из осоки, заготовленный для азартной детской игры, взвился в воздух.
--Вжик! Вжик! Вжжиииххх!
И на поле упали три части мяча. Одна так и осталась висеть на лапе-сабле, пронзенная насквозь.
Вдалеке застрекотали надоедливые кузнечики-прыгуны. Их незамысловатая и порядком поднадоевшая песня вещала все о том же. Свобода, равенство, братство, терпимость. Лучше бы с таким рвением призывали к молитве. Вот цикады, например, уже приспособились. Свобода? Зачем слабым свобода? Ждать, когда придут сильные? Так дождались уже. Сильные пришли, проскользнули тенью, укрывшись поначалу среди женщин и детей, бежавших от вспыхнувшего пожара на родине через Узкое Море. Равенство? Увольте, равны рабы, подставляющие спины под плетки, чтоб каждому досталось не больше и не меньше, чем соседу. Братство? Какой он им, горлопанам, брат? Терпимость? Как можно терпеть их ересь и мерзость?
Кузнечики смолкали один за другим.
"Отлично работает гвардия,-- отметил про себя Рашид, и невольно потер лапки, счищая с них остатки мяча,-- В гареме к вечеру, когда Вечное Солнце потускнеет, прибавится наложниц. Жены этих невзрачных стрекотунов из Нежного Города умеют так изысканно щекотать брюшко..."
--Ты все понял, сын? И не пялься ты так на башню из веток. Гренадеры уже снесли все местное так называемое "зодчество". Доберутся и до нее.
Роль сурового отца надо доиграть до конца.
--Она красивая... Вся такая ажурная,-- в голосе Салима послышалась вселенская тоска.
--Тьфу, размазня. Заразился розовыми соплями от сброда! Глупец! Если бы Творец хотел видеть непотребство из переплетенных веток, разве бы он устроил мир так, как есть? Кто мы такие, чтобы идти против воли Создателя? Оглянись! Башня- единственное бельмо на глазу, досадный изъян великого изумрудного полотнища, раскинувшегося повсюду!
Словно подтверждая слова старшего, раздался душераздирающий скрип. Жуки-древоточцы и их коллеги короеды, доставленные гвардейцами с берегов Тинистого Болота, сделали свое дело. Башня завалилась на бок. Еще час-другой, и ее остатки растащат на хибары бездомные соплеменники прыгунов.
--Что я говорил?- Рашид развернулся и с победным видом проследовал в резиденцию,-- прикрытую листьями земляники ямку с черепом тритона на стене. Он уже изнывал от предвкушения. Конечно, жены прыгунов не самка орхидейного богомола, но лиха беда начало.
Салим, понурив голову, побрел прочь, раздумывая по пути о башне, о светлячковой аллее, о журчащем фонтане, об оранжерее экзотических растений. Обо всем том, что ушло в прошлое с приходом к власти гвардейцев.
***
Запыхавшийся завлаб ввалился в свою вотчину, миновав изумленного охранника. Еще бы! Какой же нормальный начальник появляется на работе в воскресный вечер!
--Скомканная шляпа полетела в угол, тесные мокасины отправились под шкаф. Удобные матерчатые тапочки, белый халат, серьезное выражение лица. Впрочем, и выражение лица и халат, Иосиф Самуилович нацепил больше по привычке. Сотрудников до завтрашнего утра в лаборатории не предвиделось, в помещениях усилиями технического персонала поддерживалась идеальная чистота, так что вполне можно было обойтись и шлепанцами. Но Иосиф не привык менять решения. Бормоча себе под нос невнятные ругательства, он решительно направился к полигону. Полигон представлял собой внушительную, почти сорок метров длиной, и более трех в диаметре, трубу из оргстекла. Точнее, материал все так называли по привычке. На деле оборудование было исполнено из прозрачного ударопрочного и химически стойкого полимера, имеющего сложную формулу и, под стать ей, не менее труднопроизносимое название. Труба на треть была заполнена землей. Поверх почвы, как впрочем, и в ней, ползали, копошились, скрежетали, искали возможность сбежать или просто размножались, разнообразные насекомые.
Насекомые не простые, прошедшие специальную обработку излучением "гармонизатора". Так сотрудники лаборатории прозвали прибор, предоставленный им коллегами-исследователями. Уж больно он смешно, даже нелепо смотрелся, как агрегат чудаковатого профессора из мультика. Огромная янтарная колба-лампочка, ввернутая в серебристый полусферический отражатель, что ярко светит днем и умеряет накал к ночи.
--И теперь этот выскочка, этот ноль без палочки, этот...
У Иосифа никак не подбиралось нужных слов для определения соперника. То ли по причине отсутствия фантазии, то ли от наличия внутри сильно крепленого напитка.
--Короче... Он... Заявляет... Видите ли... Что его эксперимент с "образумливанием" насекомых удался! Мужчина настраивал электронную лупу, судорожно дергая усеченные конуса верньеров.
Где? Где же все это? Где их произведения искусства? Храмы? Общественные здания? Дороги? Где зодчество? Где пресловутый Нежный Город? Картинки сменяли одна другую с секундным интервалом. Муравьи? Они и в Африке муравьи. Веточки, растаскиваемые по одной, защитного окраса насекомыми? Бред! Богомол со шрамом, в обществе прильнувших к нему кузнечих? Инстинкт! Стрекотание цикады? Но это далеко не язык общения!
--Куда же подевался ваш "ненужный город", уважаемый Егор Константинович? Перекочевал в страну фантазий? Нет, неуважаемый вы пустобрех и прожектер, я вам не девочка! Меня не обманешь! Стрелянного воробья... На кривой козе...
Иосиф Самуилович всегда путал пословицы, порой вызывая взрывы гомерического хохота среди молодого коллектива.
--Молодого, но нездорового!- припомнив, кто смеялся громче всех, Иосиф открыл шкаф, на стекле которого, в традициях прошлых лет, трафаретным еще способом, был нанесен недвусмысленный рисунок. Череп и перекрещенные кости.
--Дефолиант 42икс-бис! Прошу любить и жаловать!
Завлаб лихо, словно заряжающий снаряд артиллерист, загнал алюминиевый цилиндр в предназначенную ему нишу. Тихо щелкнул замок автоматического штуцера. Подмигнул оранжевый огонек на панели внизу, отчитавшись о готовности.
Телефон тренькнул сигналом смски.
--Потом, все потом... Позже!
Он заложил руку за отворот пиджака и, подражая памятнику, монументально распрямил спину.
--Властью, данной мне...,-- тут Иосиф Самуилович запнулся, но через миг бодро продолжил,-- научным сообществом, я закрываю ваш проект, Егор Константинович! И полностью аннулирую полученные результаты, как недостоверные и противоречащие духу и букве... национальной академической школы!
Безымянным пальцем, увенчанным массивным обручальным кольцом, он медленно вдавил красную кнопку. Газ без цвета и запаха принялся распространяться по полигону. Стрелки приборов дрогнули, медленно, но неуклонно скользя вправо. Насельники трубы, как будто и не заметили перемены. Лишь движения лапок, усиков, челюстей, и жвал замедлились, будто преодолевая сопротивление жидкости. И еще раз замедлились. И еще. А после и вовсе замерли.
Через пару минут умная электроника включила режим нейтрализация и обеззараживания. Почву взрыхлили шнеки сепараторов. Ультрафиолетовые лампы включились, а Вечное Солнце, напротив, померкло.
--Включить процесс терраформирования для следующего цикла экспериментов?- мягким женским голосом поинтересовалась программа.
--Завтра, все завтра,-- вяло шаркая подошвами тапочек по полимерному полу ответил Иосиф. Он бросил взгляд на экран телефона и слабо улыбнулся. Сара приготовила цимес и форшмак.
Минуя охранника, он краем уха уловил мелодию из приемника. Неподражаемый Марк Бернес выводил душевное "Любимый город может спать спокойно".