Вечерело. Лес на глазах темнел. Окрашенные в золотой цвет пушистые облака все еще безмятежно скользили по небу. Но раскачиваемые ветром верхушки деревьев настойчиво гнали их вдаль, за линию горизонта. Ели и сосны отбрасывали длинные величественные тени. Воздух был наполнен по-летнему густым дурманящим хвойным ароматом.
На тропинке, вьющейся у склона холма, внезапно вынырнув из березового подлеска, показался наездник. Немного погодя, его нагнал и второй.
'Сенька, не балуй! Совсем загонишь конягу, шальной! Вон у тебя Серко весь в мыле!' - мальчишеский голос, пытающийся звучать ниже и солидней в конце все-таки не выдержал и сорвался на более высокую ноту.
'Да будет тебе, Олекса' - отозвался первый всадник, с неохотой осаживая жеребца.
'Сам же ведаешь - замешкаемся - не емши останемся. А на хуторе у Митрича нынче уха! Да такая наваристая, что я за версту её чую!'
Олекса упрямо хмыкнул, но промолчал. Лишь легонько стукнул босыми пятками по бокам лошади и рысцой последовал за товарищем.Околицу они миновали уже в сумерках. Кони сами безошибочно нашли двор Митрича. Да и то - невелик был весь хутор, всего семь изб.
Мальчишки спешились и отпустили коней на широкий луг, раскинувшийся за домом.Восхитительный аромат свежей ухи действительно витал в округе. Но исходил он не из дома, а с берега ручья, тихонько звеневшего рядом.
Расположившаяся полукругом у костра компания мирно трапезничала. Точнее, собравшиеся, возраст которых ненамного превышал года Сеньки и Олексы, внимательно слушали рассказчика. А попутно отхлебывали деревянными ложками из деревянных же мисок, хозяйское угощение, знаменитую на всю округу, рыбную похлебку...
Сенька, как и все взрослые мужики, тайком высмеивал побасенки старца. Да и где ж это видано, чтоб люди по воздуху летали, например? А Олекса в прошлый раз сам слышал, как Митрич, нараспев растягивая слова, поведал притихшим ребятишкам, что не он сам, и не отец его - а дед деда, прилетел будто бы сюда на стальной птице. И что было множество таких стальных птиц, и даже стальных дюжих черепах, служивших людям. Люди жили по-разному раньше. Кто - почти также, как и ныне здесь. А кто - в огромных каменных деревнях, внутри каменных гор, где по волшебству загорался ночью огонь, а когда надо было умыться - текла вода. Тем людям не надо было ни собирать плоды и коренья, ни пахать землю, ни ходить на охоту, ни ловить рыбу для пропитания. Всем их снабжали другие люди. Почему так было - Митрич не знал. Сказывал только, что очень уж гордые стали те, кто жил в каменных деревнях. И никак не могли меж собой решить - чья же деревня лучше. И каждый думал, что закон, по которому живет их деревня, всех умнее и правильней. И что все должны жить только по этому закону. Поэтому воевали друг с другом люди из каменных деревень часто. И обычных, таких как мы, людей, тоже в свои войны втягивали.
Олекса тогда спросил - "А что значит - воевали?"
Митрич замешкался, в землю потупился, покряхтел. Но все ж ответил - "Это вроде как охотились люди друг на друга. Как мы на кабана, на косулю али на волка." И замолчал тогда дед надолго.
А сейчас тот рассказ, видать, закончить надумал.
" И собирали люди полчища несметные. И вставали люди друг на друга как на дикого зверя из чащи. Только верх одерживали не те уж, кого больше. А те, кто хитрее был. Да оружие у кого страшнее и острее было. Как безумцы, ни перед чем не останавливались. Жгли нивы, травили колодцы, калечили жен и заваливали градом камней детишек малых. Пронзали тела насквозь, разрывали на мелкие части, топили, выворачивали наизнанку и перемалывали в пыль. Накапливали ненависть и столь ухищрений для смертоубийства придумали, что и не счесть. И однажды опечалились мудрецы. И стали думать, как же постыдное непотребство это изничтожить. Думали - думали, да так ничего и не придумали. Чтоб они не взращивали и в мечтах не лелеяли - все еще в худшую беду для людей превращалось. Пока наконец не додумались они вывести тварей таких крохотных, что хоть сотню их рядом поставь - а всё одно самый зоркий глаз не увидит! И что им не прикажи - все в точности исполнят! Они бы и хлеб молоть могли, и никто бы голодным не остался! И людям хвори врачевать - и всем бы здоровыми быть! И богатств бы добыли столько, что жадность бы сама себя извела!
Да вот только поняли мудрецы, что не бывать этому. А побросают люди своих стальных черепах да птиц, как игрушки ненужные. Да примутся науськивать на соседа слуг своих невидимых да неслышимых. И грядет тогда беда великая. Великая да неминучая.
И собрались мудрецы вместе. И еще пуще думы свои думали. И открыть миру знание страшное никак нельзя. И сокрыть от злых людей не получится.
И надумали мудрецы. Взяли они каждый по одной стреле. Стреле огненной, да не махонькой.
И пустил первый муж стрелу свою да в чисто небо. И вышел из стрелы туман дымкой тонкою. Да по всему небу и развеялся. Где гроза гремит - там и туман гуще. Крепчает, грозовую могутную силушку в себя впитывает. А вместе с молнией полыхнувшей - и к земле возвращается. И питается с тех пор каждой искоркой, что в жилах стальных чудовищ протекает. И в нитях, зримых и незримых, землю опутавших. И не могут чудища с места двинуться. И не могут злые люди свои мысли свирепые по воздуху посылать.
И пустил второй муж стрелу свою да в недра земные. И пролилась стрела под землей дождем щедрым. И прокисло озеро черной крови земной. А через три дня - и морюшко. А через месяц - и все, что наверх было поднято. В кисель тухлый, ни на что не годный превратилося. Нечем стало стальных птиц, рыб да черепах кормить.
И пустил третий муж стрелу свою во чисто поле. И пала стрела, где рудный камень. И вышло из той стрелы облако, а в облаке том воинство несметное. И сточило - съело камень до землицы, до породушки. А через две недели - и горушку, а через год - и вовсе руды стальной нигде не осталося. Не из чего стало мечи да копья вострить, стальных черепах ковать. А и те, что были - расковалися, по чешуйкам так и развалилися.
И с тех пор - живем мы по совести. По-простому живем, по-доброму. Зла соседу не делаем и другим - не завидуем!"
Мальчишки внимали открыв рот. Даже вечно голодный Сенька жевать перестал. И еще долго Олекса не мог отойти от былинной песни сказителя. А ночью, на сеновале Митрича, ему все снились кошмары. Стальные великаны обступали их маленькую, неказистую, но такую родную деревушку со всех сторон. А три мудреца стояли в стороне. И не видели как бы их невзгодушки. И тут один из них оглянулся. У него было лицо Митрича. Или, быть может, то был его дед. Или даже дед его деда. Натянул мудрец тетиву могучей рукой - и пустил сияющую стрелу. От нее в глазах заслепило-замелькало... и ...
И Олекса проснулся. Сквозь щель дощатого сарая в глаза светило солнышко. Пора уже было собираться в лес. Проверять поставленные накануне силки на зайцев.