"Я, капитан флота Его Католического Величества, Мануэль Хосе Унсуэрта, десять лет назад был единственным спасшимся с галеона "Святой Мигель", подвергнувшемуся нападению дьявольского корабля-левиафана.
Десять лет я молчал о подробностях гибели галеона и своего спасения в уверенности, что следствием правдивого рассказа будет только сомнение в сохранности моего рассудка. Однако, вчерашняя встреча заставила меня задуматься, имею ли я право молчать. Я уже старик и четыре года как вернулся в родной город, чтобы никогда больше не ступать на палубу корабля, а потому стоит ли мне опасаться быть ославленным лжецом или выжившим из ума. И не затем ли божественное провидение спасло меня, чтобы я предупредил честных моряков о появившейся в море новой опасности, более страшной, чем все корабли пиратов вместе взятые.
Я, Мануэль Хосе Унсуэрта, впервые вышел в море пятнадцатилетним юнгой, и за тридцать восемь лет, проведенных в море, никто не мог упрекнуть меня ни в трусости, ни в лживости. И сейчас, когда я пишу эти строки, я нахожусь в здравом уме и твердой памяти, и клянусь, что все рассказанное мною, правда, от первого до последнего слова.
После того, как двадцать пять лет я провел в море юнгой, матросом и офицером, я получил под командование новый, хорошо оснащенный и вооруженный галеон "Святой Мигель". Шесть лет я водил свой корабль в составе "Золотого флота", перевозя принадлежащие королю золото и драгоценности из Вест-индийских колоний в метрополию. За эти шесть лет я прославился как опытный и удачливый капитан, выходивший победителем из всех ловушек судьбы.
Я видел летящий по небу корабль Проклятого Португальца, но, несмотря на последовавший небывалый шторы, благополучно привел свой галеон в Картахену. За мной гнались корабли свирепого Дрейка, но я оторвался от преследования и спас доверенный мне груз. Два раза в Карибском море я пускал ко дну пиратские корабли, а их капитанов возносил на реи, по закону всех честных моряков. Сам я считаю, что свой удачливостью был обязан (помимо божественного провидения) тому, что всегда жил в ладу со своей командой.
Я никогда не обманывал своих людей ни в денежных расчетах, ни в качестве провизии, за которую мне нередко приходилось доплачивать из своего кармана. Я очень редко, и лишь при крайней необходимости, допускал на своем судне телесные наказания, я всегда готов был выслушать жалобы матросов, и они платили мне за это любовью и уважением.
Я всегда гордился тем, что на моем корабле не было случаев непослушания или бунтов, неоднократно случавшихся на других кораблях флота. И тем больнее мне сейчас вспоминать как гибли эти мужественные люди, захваченные врасплох появлением дьявольского корабля. Нет, я уверен, что если бы даже мы были готовы к нападению, то и тогда не смогли бы противостоять невиданному, рассыпающему смерть оружию. Но это была бы смерть настоящих моряков, смерть в бою, а не гибель обезумевших овец, в стадо которых забрался волк.
Ничто не предвещало беды, когда "Святой Мигель" и пять других кораблей в очередной раз вышли в море. И даже когда внезапный шторм разбросал караван, и мой галеон остался один в безбрежном просторе океана, я был спокоен. Пираты знали мощь пушек "Святого Мигеля" и, несмотря на заманчивую добычу в его трюмах, предпочитали искать жертву послабее.
Это случилось на третьей неделе плавания, когда мертвый штиль заставил обвиснуть паруса галеона. Разморенная липкой духотой команда, собралась в тени носовой надстройке. Люди почти не двигались и почти не разговаривали, только иногда лениво подбадривали юнгу, которого они послали строгать ножом грот-мачту, чтобы вызвать ветер. Старое средство явно не помогало, и я ушел отдохнуть в свою каюту.
Разбудил меня отчаянный крик: "Левиафан, левиафан!". В первый момент я подумал, что люди увидели кита, но китов мы встречали уде неоднократно, и вряд ли это могло послужить причиной поднявшегося переполоха. К тому же среди команды было несколько басков-китобоев, раньше успешно охотившихся на этих огромных рыб.
Я выбежал из каюты и замер. Совсем рядом, под самой кормой галеона из воды поднимался горб невероятных размеров чудовища, увенчанный высоким прямоугольным плавником. По сторонам его, подобно перекладине креста торчали еще два плавника поменьше. Тело левиафана, раза в полтора превосходившего длинной "Святого Мигеля" было одето черной глянцево отсвечивающей кожей, похожей, на застывшую смолу Вест-индийского каучукового дерева. Помню, меня поразило, что хвост чудовища, в отличие от хвостов китов, расположен вертикально и совершенно неподвижен, хотя позади него вдруг вскипел пенистый бурун и левиафан начал быстро приближаться к моему кораблю. И тут на вершине плавника появились люди.
Это было настолько удивительным и страшным, что матросы мгновенно онемели от ужаса. Наступила тишина. Все остальное произошло невероятно быстро.
Как только борт удивительного корабля (я уже понял, что это корабль) толкнул борт "Святого Мигеля", с надстройки-плавника загремели с огромной быстротой выстрелы. Пули дождем застучали по палубе, обрывая такелаж, впиваясь в тела не успевших понять, что их убивают, людей.
Признаюсь, что ноги мои подкосились от ужаса, и я упал бы, если бы не схватился за фальшборт. Видимо сознание своей беспомощности, ведь всё абордажное оружие хранилось в каюте офицеров, и никто не успел бы достать и зарядить его, парализовало всех. Только когда в палубе дьявольского корабля открылись потайные люки и в борт галеона вцепились крючья абордажных лестниц, по которым полезли на палубу "Святого Мигеля" одетые в одинаковую, странного покроя одежду люди, остатки команды опомнились и схватились за ножи.
Нападавших было немного, почти столько же, сколько уцелевших матросов галеона, но через плечо у каждого висел странного вида маленький мушкет, удивительным образом непрерывно стреляющий. Через минуту все было кончено.
Почему меня не убили? Не знаю. Может потому, что не в силах шевельнуться, судорожно вцепившись в фальшборт, я стоял неподвижно, вместо того чтобы броситься в каюту за оружием, дабы убить хоть одного из этих дьяволов. До самой смерти, память об этом, тяжким бременем будет лежать на моей совести.
Они говорили по-английски. Я недостаточно хорошо знаю этот язык, и понимал не все.
- Сувенир, сувенир! - кричал один, найдя в кубрике гарпун, принадлежавший кому-то из басков. При этом, как и почти все остальные, он непрерывно что-то жевал.
Они раскрыли трюмы и начали вытаскивать из них, опечатанные королевскими печатями, сундучки с драгоценностями, не обращая внимания на лужи крови и тела убитых, лежащие на палубе.
- Порядок, сэр! - крикнул один, повернувшись к плавнику, на котором стоял, лениво покуривая сигару, высокий человек с огромной, как кувалда, челюстью.
- Да, на этом можно закончить, - оскалился он. - Всем хватит до конца жизни.
- Что с этим делать, сэр? - спросил тот, что был на палубе, указывая на меня.
- Черт с ним, никуда не денется. Пошевеливайся, ребята! Да прихватите одежду, теперь пригодится.
Быстро, как муравьи, они перетащили шкатулки на свой корабль.
Снова за кормой чудовища вскипел бурун, и оно стало отходить от "Святого Мигеля". Палуба-горб опустела, только на плавнике докуривал свою сигару их капитан, да внизу, у открытого люка, стоял человек с толстой трубой на плече.
Он навел трубу на галеон, из нее с резким хлопком вылетело пламя, и тотчас нос "Святого Мигеля" загорелся. Сделав свое дело, он спустился в люк и левиафан начал быстро уходить под воду. Капитан, осклабившись, помахал мне на прощание рукой и скрылся. Когда плавник левиафана скрыла набежавшая волна, огонь добрался до порохового погреба галеона. Взрывом меня сбросило за борт.
Не помню, как мне удалось удержаться на плаву, найти полузатопленную шлюпку и забраться в нее. На все воля божья.
И еще раз в этот день произошло чудо. На закате, меня подобрал галеон из нашего каравана. Несколько дней пролежал я в бреду, прежде чем пришел в себя настолько, что мог отвечать на вопросы капитана. Он рассказал мне, что в бреду я все время говорил о подводных пиратах и дьявольском судне. Я знал, что он не поверит мне, и сказал, что "Святого Мигеля" погубил пожар. Это было почти правдой.
Не сразу мне доверили новый корабль. Снова я стал капитаном, во время сражения, в котором закатилась морская слава Испании. Я заменил убитого в бою капитана и в числе немногих довел свое судно до испанских берегов. Но это было последнее мое плавание.
Вчера в порту я встретил английского купца, только что приплывшего в наш город. Мне сказали, что этот человек пользуется в Англии всеобщим уважением, так как в считанные годы из ничего сделал огромное состояние и даже купил титул баронета. Что ж, такие вещи случаются, достаточно вспомнить историю Дрейка.
У купца была огромная, как кувалда, челюсть, а при разговоре он постоянно скалил зубы в любезной усмешке. Меня он не узнал.
Я не знаю, продали ли он и его команда свои души дьяволу, что бы получить взамен корабль-левиафан. Знаю одно. Кто бы ни были эти люди все их поведение это поведение обычных пиратов".