Рыцари Белой мечты. Гром победы, раздавайся!
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Рыцари Белой мечты. Том второй. Весна, 1917 год. Февральская революция подавлена верными престолу войсками. Российская история пошла другим путем. В апреле начинается решающее наступление на всех фронтах. Новый Брусиловский прорыв сокрушает австрийскую оборону. Отчаянные атаки русской пехоты, поддержанной армадами тяжелых бомбардировщиков "Илья Муромец", сметают немецкие укрепления на Северном фронте. Первая Конная армия генерала Врангеля уходит в глубокий рейд по вражеским тылам. Русский десант высаживается в Царьграде - под грозный рев корабельной артиллерии, под победные марши военных оркестров, поднимающих войска на последний штурм
|
Николай Ю. Андреев
Вставай, проклятьем заклеймённый!
Глава 1
Там, за окном вагона, расстилалось грязно-белое безмолвие. Безграничные пространства с разбросанными то тут, то там гордыми хуторами, сонными деревнями и молчаливыми сёлами давали ложное чувство безопасности, вселяли глупую уверенность в лёгкую победу. О, кому, как не Сизову, знать всю опасность таких чувств и мыслей! Кажется, будто всё наладилось, будто всё позади, будто всё в прошлом - но нет, это только лишь обман. Впереди - испытания, проверка на прочность режима, установившегося считанные часы назад. Впереди - Могилёв, Ставка, война с врагами. И позади, в Петрограде - тоже война, и тоже - с врагами, но только внутренними.
Может быть, именно ради лишнего напоминания о предстоящих сложностях Кирилл настоял на том, чтобы Михаил Владимирович ехал с ним в одном купе. Человек, ещё вчера бывший председателем Государственной Думы, а теперь - вживавшийся в роль министра-председателя правительства огромной империи, на протяжении всего пути донимал регента своими расспросами и сомнения.
Конечно, Родзянко можно было понять: легко ли вести себя спокойно и уверенно, когда в ушах ещё гуляет эхо от разрывов снарядов, ружейных выстрелов, пулемётных очередей и гомона многотысячных толп? Легко ли убеждать себя, что всё наладится? Легко ли жить, зная, что видел даже не бессмысленный - безумный русский бунт?
Но, несмотря ни на что, Михаил Владимирович держался молодцом: сказывались гвардейская выучка и опыт политических войн. Правда, Сизов уже который раз пожалел об этом...
- Кирилл Владимирович, между тем, я совершенно отказываюсь понимать причину нашего столь поспешного отъезда в Могилёв. В глазах общественности - и союзников! - это может показаться бегством от проблем. Правительство перебирается в "военную столицу"? Нонсенс! Там нет необходимых для нормальной работы условий! Там нет ничего, кроме штабов и просителей! - последнее Родзянко сказал не без определённо злобы. Интересно! Обычное презрение гвардейца ко всем, кто не служил в "приближённых к телу монаршьему" частях? Или здесь нечто иное? Догадывается, что переезд проводится для того, чтобы оторвать министров от поддержки партийцев и финансовых воротил? Или вообще - нелюбовь к переездам?
- Михаил Владимирович, у меня нет ни времени, ни сил, чтобы окончательно утихомирить мятежный Петроград, не говоря уже о восставшем Кронштадте. Внутренние волнения окончательно улягутся, едва мы одержим крупную победу. Если же мы проиграем врагу внешнему, то...То я не позавидую нашей участи, милейший Михаил Владимирович.
Воцарилась тишина, которую даже перестук колёс не мог прочь отогнать. Родзянко обдумывал слова Кирилла - те перекликались с мыслями самого премьера. Стране нужна была победа, во что бы то ни стало - в ином случае фонари всей империи рухнули бы под тяжестью повешенных "аристохратов" и "офицерьёв". Но - что делать?
- Но - что делать, Кирилл Владимирович? Что делать? Разброд и шатание, дезертирство, недостаток пропитания, нехватка рабочих рук, сбитые с толку полиция и городничие...Всё это не решить, выиграв сражение-другое. Мой великий предшественник в подобном случае говорил, что проблему нельзя разрешить - её нужно разрешать...И я не вижу...
Регент (о, как непривычно звучало!) перебил премьера.
- Когда-то маленькому капралу, в молодости большую часть времени посвящавшему отпускам, нежели службе, говорили примерно то же самое. Но он смог перешагнуть через Аркольский мост, не поклонился австрийской картечи. Этот человек пошёл вперёд- а за ним устремилась и вся страна. И я надеюсь, как страстно я желаю надеяться на то, что сейчас мы сможем перейти свой Аркольский мост. Мы победим и австрийцев, и немцев, и турок, и болгар. Мы победим. А как - я уже знаю. Позвольте мне, Михаил Владимирович, решить наши проблемы - с Вашей помощью, естественно, без неё мне не справиться. Да, между нами прежде были натянутые отношение, но теперь иное время, иное дело. Сейчас всем группам, группировкам и группировочкам предстоит забыть о различиях своих убеждений и найти нечто общее. И это общее - Великая Россия. Помогите мне, встаньте рядом со мною - и мы победим. А нет...Что ж...Петроградская трагедия повторится в масштабах всей страны.
На лице Родзянко напряглись желваки, вздулась жилка на лбу: премьер оказался по власти сомнений и треволнений, проникавших в самое сердце, бередивших душу, дурманивших разум. Но через невероятно долго тянувшиеся секунды Михаил Владимирович, не говоря ни слова, протянул руку Кириллу.
Тот благодарно кивнул - и всё же расслабляться было рано. Рукопожатие рукопожатием, а власть - врозь...
Сизову показалось - на секундочку, коротенькую секундочку - что половина Белоруссии высыпала на могилёвский перрон, дабы поприветствовать новых правителей России. Паркетные и боевые генералы, свитские и разночинцы, обыватели и негласные сотрудники Охранки - все собрались здесь, толкаясь, вовсю работая локтями, прокладывая дорогу поближе к нынешним вершителям судеб империи.
Кирилл заметил, что вокруг одного человека образовалась пустота - морально сломленный, посмотревший на мир совершенно по-иному, у дверей вокзала стоял Николай Александрович Романов. Даже на таком расстоянии заметны были круги под глазами, поникшие плечи, неуверенность в движениях. Кто-то потом скажет, что всё дело - в отречении. Ещё бы: вчера ты был хозяином земли русской, а теперь ты - практически никто. Нет, Николай принял это с внешним спокойствием (а что творилось в душе у отрёкшегося монарха - так и останется секретом). Но разлука с семьёй...Он понимал, что ему в ближайшее время не дадут повидаться с сыном, и хорошо, если позволят воссоединиться с женой и дочерьми...
- Подводя итоги, можно сказать: на фронтах установилось относительное затишье, что даёт нам время для перевооружения и переоснащения армии перед подготовливаемым весенним наступлением, - генерал Алексеев закашлял.
Воцарилась многозначительная тишина: никто не хотел попасть в историю как человек, произнёсший "те самые слова".
- Господа, думаю, сейчас самый подходящий момент, - Николай поднялся со своего места. На его лице не дрогнул ни один мускул, но глаза...Вы когда-нибудь видели океан, считанные часы назад отведавший девятибалльный шторм? - Благодарю вас за верную службу Отечеству и народу русскому. Верю, что мы одержим победу, исполним союзнический долг, и слава о делах непобеждённой, несломленной, не сдавшейся врагу Русской армии никогда не будет забыта...
А слеза, слеза - текла по правой щеке, оставляя за собой влажную тропинку, по которой тут же устремились новые солёные капли...Что ему, отказавшему от престола, от власти над Россией, было до военных сводок? Разве важна для отца далёкая война, если его лишат шанса повидаться с сыном? Война...Война...Власть...Победа...Всё это не стоило радости от детского смеха, невинных шалостей, счастья от единения с семьёю. Покинутый Россией, Николай сейчас жалел лишь о том, что не может прижать к себе Аликс, не может пожать руку Алексея, не может обнять дочек. Нет, власть для вчерашнего царя ныне не стоила и единой улыбки родных...Власть...Она слишком много отняла, она была слишком тяжела, и только долг заставлял Николая идти вперёд, нести на себе это бремя. Теперь же исполнение этого долга никому не нужно, и Николай может наконец-то обрести покой и счастье. Может? Нет, мог...Но не смог...Алексей...
Раздался жуткий грохот - упал в обморок офицер из Конвоя. Менее чем через удар сердца на полу оказался и солдат георгиевского батальона, легко прошедший через горнила боёв и отступлений, но не сумевший выдержать происходившей на его глазах драмы.
Щёки Михаила Алексеева блестели, словно звёзды на безоблачном небе, - слёзы, слёзы текли, и всё не желали остановиться. Только сейчас начальник штаба Ставки начал понимать, ЧТО же они все наделали, но было уже слишком поздно...Поздно...
А вот мысли - мысли Кирилла рвались в небеса, чтобы потом соколами спикировать вниз, в штабы фронтов, на окопы и доты с дзотами, на Стамбул и Софию, на Берлин и Вену, на Неман и Западную Двину. Мир ждал изменений, народы ждали изменений, армии ждали изменений - и Сизов не мог упустить возможность обмануть эти ожидания. Впереди было ещё столько работы...
Шум толпы, приветствовавшей новую власть, раздражал регента: все эти люди будут так же ликовать, если кому-нибудь хватит смелости и упорства всё-таки скинуть Романовых с престола. А после - бросят шапки к ногам уже и их сменщиков. А после...А после...А после всё будет повторяться вновь и вновь, раз за разом, пока толпа не обретёт, наконец, разума. Но последнее, наверное, не случится никогда.
- Как они радуются неизвестному, Михаил Владимирович, Боже, как радуются-то! - Кирилл силился перекричать людское море. - Вот так же будут радоваться, если я прикажу расстрелять тысячу, две тысяч, три тысячи людей - за день расстрелять, Михаил Владимирович. Не верите? А зря...Будут ликовать, плакать от счастья - и всё потому, что кому-то ещё хуже их приходится. А иные просто молча отойдут в сторонку, делая вид, будто их ничто не касается.
Сизов повернул голову к Родзянко: министр-председатель молча смотрел на ликующий народ. Недоверчиво так смотрел, с оттенком брезгливости, со страхом и презрением в глазах. Михаил Владимирович после Петрограда понял: прав Кирилл. Эти - будут ликовать, глядя на казнь.
- Люди не меняются, Кирилл Владимирович, они просто порою сбрасывают надоевшие маски, - Родзянко опустил руку. - Думаю, нам пора прорваться через это воинство к штабу.
- Я с Вами полностью согласен. Рад, что так быстро мы начали думать об одном и том же. Это поможет, это очень и очень поможет в работе! - Кирилл позволил себе улыбнуться, а потом вновь перевёл взгляд на толпу...
А Николай всё смотрел и смотрел на Кирилла, и невозможно было понять, осуждает или благословляет бывший самодержец нынешнего регента...
- Это оперетка, у регента нет корней, поэтому недолго длиться представлению, - донёсся до Кирилла приглушённый шёпот.
Как мог ответить на это регент? Только - улыбнуться, широко, от всей души. Разве что пока на лице расцветала улыбка, в глазах разгоралось пламя: предстоял первый настоящий бой за контроль над армией. И сегодня должно было решиться: стать новому режиму кратким фарсом с трагикомичной развязкой - либо же долгой эпопеей с "открытым" финалом.
"Пусть смеются и зубоскалят, пусть! А я просто сделаю то, что должен - и будь, что будет" - держа в голове этот славный девиз, Кирилл наконец-то взял слово.
Это совещание штаба было первым в своём роде: регент настоял на присутствии министров, штатских! Сизов хотел, чтобы с этого дня правительство и армия шли рука об руку, напрямую говоря друг другу о своих потребностях, бедах и удачах. Пока, судя по всему, задуманное не получалось вовсе.
Кирилл вглядывался в лица собравшихся. Интересно, что они о нём думают?
Генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев. Какие мысли можно было прочесть в узких, умных, наблюдательных глазах, прятавшихся сейчас за крохотными стёклышками очков? Вряд ли узнаешь: он редко говорил всё, что думал, даже боевым товарищам. Некогда сражавшийся под командованием Скобелева в русско-турецкую, занимавшийся составлением планов развёртывания в будущей войне, преподаватель истории русского военного искусства, профессор, сторонник сильной, дееспособной армии - он не видел иного шанса спасения её, кроме отречения Николая от престола. А теперь, терзаемый одной из многочисленных болезней, уставший, только-только начинающий осознавать всё бремя "делателя королей", Михаил Васильевич ушёл в себя, внутрь, в размышления и переживания. Или, быть может, уже составлял стратегию взаимоотношений с регентом?
Генерал Гурко, сын героя Русско-турецкой, выпускник Пажеского корпуса и Николаевской академии Генерального штаба. И, в придачу, давний "товарищ" Гучкова, командовавший Особой армией, а после замещавший некоторое время Алексеева, лечившего в Крыму. Прекрасно чувствует, в какую сторону дуют ветра перемен - вот и сейчас присматривается к регенту, словно впервые увидев его, оценивает. Нет, Василий Иосифович в общем-то хороший человек, хороший командир - но слишком уж он сильно заигрался в политику.
Контр-адмирал Бубнов, начальник морского управления. Тот поглядывал на Кирилла более доброжелательно. Друг и протектор Колчака, буквально грезивший, живший Босфорской операцией, может стать настоящей опорой для Сизова здесь, в Ставке.
И многие, многие другие офицеры Ставки присутствовали на заседании, которое должно было стать решающим, судьбоносным для хода войны - хотя бы решениями нового Главковерха...
Кирилл ещё раз оглядел собравшихся, мысленно сосчитал до пяти - и пошёл в лобовую атаку:
- Господа, впервые проводится совместное собрание членов правительства и Ставки Верховного Главнокомандующего, чей пост мне выпало честь занять. Думаю, что до Вас уже дошли извести о том, что происходило в последние дни в Петрограде и других частях страны, и то, что до сих пор мы не смогли добиться умиротворения России. Это слишком опасно, учитывая, что вот-вот будет начато решительное наступление на всех фронтах. Последнего мы можем достигнуть лишь полным единением власти государственной и власти военной. Этот путь уже доказал свою пригодность при подавлении петроградского восстания. Хотя, господа, отчего же - восстания? Революции! Мы едва смогли остановить революцию! К сожалению, она успела нанести непоправимый урон стране и, что не менее опасно в нынешних условиях, - фронту. Армия в нерешительности, правители страны поменялись, в городах едва не начался хаос, тылу требуется организация. Боюсь, действовать как прежде мы не сумеем. Нам нужно обновление. В связи с этим я уже подписал приказы о новых назначениях в армии. Итак, господа, надеюсь, вы сохраните полное молчание до самого момента, когда я закончу изложение изменений.
Многие не удержались от того, чтобы податься вперёд. На лбу у Гучкова выступил пот: видимо, ожидал, что продвинется наверх. Алексеев побледнел: то ли на него навалилась усталость, то ли волнение сказалось. Все застыли в напряжении, ведь никто не ожидал от Кирилла столь быстрых "деяний".
Сизов посмотрел на листок бумаги, до того сжимаемый им в руках, отложил подальше, поднял глаза и, с замершим сердцем, начал говорить.
- Итак, - Сизов вздохнул, набирая побольше воздуха в лёгкие, он всё же боялся, что голос его может подвести. - Балтийский флот выходит из-под оперативного подчинения командующего Северного фронта и переходит под контроль Ставки.
К сожалению, последние месяцы оказались не самыми приятными для Николая Владимировича Рузского. Главнокомандующий направляется на лечение в Кисловодск, а на его место назначается генерал-лейтенант Лавр Георгиевич Корнилов, Алексей Николаевич Куропаткин с этого дня становится начальником штаба Северного фронта.
Бывший командующий войсками в русско-японскую, Куропаткин уже когда-то занимал должность главнокомандующего Северным фронтом, теперь же настало время вновь задействовать его на привычном месте. Во всяком случае, это лучше, чем исполнение обязанностей генерал-губернатора в Туркестане.
А вот с Корниловым было всё намного интересней и сложней. Не то чтобы слуга царю, но зато - отец солдатам, собиравший вокруг себя текинцев и кавказцев, лично ему преданных. Популярнейший среди солдат командир - и проигравший практически все сражения, которыми руководил. Из казачьей семьи, любитель простора, воли - и сторонник железной дисциплины в армии. Северному фронту как раз и нужен был такой командующий. Значительных операций там не планировалось, зато дисциплина...Про это слово там, похоже, давным-давно позабыли...
Молчание, кажется, стало даже хуже, чем гробовым. Кирилл подумал, что ещё чуть-чуть, и будет слышен стук сердец генералитета и "министеритета". Сизов всё-таки сделал то, чего от него никто не ожидал. И - никто не мог не подчиниться, тем самым они просто нарушили бы субординацию, фактически объявили бы мятеж. А на это Ставка не пошла даже в известной Кириллу истории, - на прямое неподчинение приказу верховной власти. В каком-то смысле регент упивался властью, попавшей к нему в руки. Он понимал, что перестановки и назначения - это не оловянные солдатики, да и обстановка отнюдь не весёлая. Несмотря на всё это, Сизов упивался моментом власти, сам не ожидая подобного. Значит, вот как чувствовали себя министры Временного правительства и большевики, вчера ещё устраивавшие погромы и перебранки в выборных органах - а потом встававших у кормила власти над империей. О, незабываемое, ни с чем не сравнимое ощущение всевластия и вседозволенности, растлевающее, такое манящее. И, одновременно, такое иллюзорное и лживое. Ведь что сейчас мог сделать Кирилл? Разве что отправлять в отставку чиновников и офицеров да подписать сотню, две, три, тысячу указов и рескриптов. Он, в общем-то, мог всю Россию завалить распоряжениями - но всё ли это будет исполнено? Точнее, хоть что-то - будет ли?
"Интересно, а если я издам указ о победе в войне - кинутся ли его исполнять или хотя бы льстиво приветствовать?"
Однако же - хватит играться и смеяться! К делу!
"Давай Кирилл, давай! Делай, что собирайся - и не втаптывай людей в грязь!" - одёрнул себя регент.
Интересно, кто-нибудь понимал, за что на самом деле Кирилл снимал Рузского с должности? Что нынешний командующий Северным фронтом был далеко не самым здоровым, все хорошо знали. Но удар в спину тому, кто практически возвёл на престол Алексея, а вместе с ним - Кирилла? Это, конечно, было подло. Но Рузский имел слишком тесные связи с Гучковым: лидер октябристов в своё время наобещал Николаю Владимировичу очень и очень много. Александр Иванович вообще не стеснял себя какими-то рамками, стараясь на свою сторону перетянуть Ставку, и это нынешнему военному министру удалось. Но Сизов-Романов хотел ослабить влияние Гучкова, потихоньку начать выбивать опору из-под ног октябриста, а ещё - вызвать прямое, выраженное хотя бы в намёках, в словах противодействие Александра Ивановича. Военный и морской министр мог с лёгкостью критиковать невоенные реформы, но начни он препятствовать регенту и Главковерху в делах армейских - появится повод снять его с должности. К тому же в Ставке он мог бы опереться только на знакомых из генералитета, но не на "общественные круги". Нет, можно прямо сейчас убрать Гучкова из правительства - но тогда "определённые круги" (сторонники Александра Ивановича) начнут кампанию против регента. А в нынешних обстоятельствах это было бы слишком опасно. Ещё несколько месяцев, самую чуточку - и можно делать всё, что угодно. А сейчас - только подготовка, только Ставка, только война...
- Место трагически погибшего вице-адмирала Адриана Ивановича Непенина с сего дня занимает начальник дивизии подводных лодок Балтийского флота контр-адмирал Дмитрий Николаевич Вердеревский, Алексей Михайлович Щастный заступает на должность его флаг-капитана ...
"Воинская сила может быть сохранена лишь при единой и сильной власти в центре, которая и возродит таковую же на местах, не предусматривая, будет ли это власть существующего правительства, или другая, составленная из представителей рабочих партий. Мы настаиваем на необходимости сильной и единой власти, которая бы взяла на себя ответственность за судьбы Родины".
Вердеревский подписался бы под этими словами в марте, если бы Кирилл не смог направить историю в немножко иное русло, а первого июня стал бы командующим Балтийским флотом. Такие люди нужны были Сизову. На месте Вердеревского мог оказаться другой человек, Максимов, за финское происхождение носивший кличку Пойка. Говоривший с ярким, сочным чухонским акцентом, живший с полной беспринципностью и желанием сделать карьеру, толкавший речи перед матросами о революции, равенстве и братстве, умерший в тишине и забвении...
- Генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев, - Кирилл не смог не взглянуть в глаза Алексееву. В них ничего, кроме усталости и ощущения удара в спину не читалось. - По болезни направляется на лечение в Крым, в Ливадию, где для него перед приездом будут подготовлены все условия для лечения. - Генерал от инфантерии Николай Николаевич Юденич назначается начальником штаба Ставки Главковерха...
Вслед за Алексеевым "на отдых" в Туркестан направился и Ромейко-Гурко, и многие, многие другие оказались смещены со своих постов. Кирилл просто не мог позволить армии заниматься политикой - а тем более быть оружием в руках оппозиции.
Регент всё перечислял и перечислял перестановки в рядах командного состава, входя в раж. Но в какой-то момент Кирилл оглянулся - и решил, что он сейчас не в Могилёве, а на Северном полюсе, столь холодной была атмосфера в зале. Ещё чуть-чуть, и подует ветер...
Но регента вовремя оборвали:
- Ваше Высокопревосходительство, разрешите доложить? - на негнущихся ногах в залу зашёл Василий Михайлович Аксёнов.
Он слегка робел здесь. Ставка, правительство, регент...На войне всё было намного проще.
"По эту сторону - наши части, в ту сторону мы должны наступать. Исполнять!"
Тут же такого не было и быть не могло.
Кутепов всё-таки запомнил подпоручика, так лихо командовавшего обороной баррикад. Перед отъездом Кирилла в Ставку он порекомендовал Василия Михайловича как инициативного и храброго человека. Так что подпоручик ехал в одном из прицепленных к правительственному поезду пульмановских вагонов, тех самым, в которых прибыли в столицу части с Румынского фронта. Аксёнов перешёл в подчинение Николая Степановича Скоробогатова.
Кирилл провёл вместе с солдатами несколько часов. Здесь были и "румынцы", и члены Гвардейского экипажа, и несколько юнкеров, произведённых в младшие офицерские чины, и кексгольмцы, и келлеровцы, и солдаты Латышской дивизии. Словом, те, кто показал себя с само лучшей стороны во время боёв в Петрограде. Гвардия Кирилла. За правительственным поездом шло ещё несколько составов, в которых тоже разместились надёжные части: всего около тысячи солдат и офицеров. Верные силы должны быть под рукой у Верховного главнокомандующего, Сизов это прекрасно понимал. Недавние события это великолепно доказали...
Кирилл Владимирович решил, что может и должен быть откровенен с людьми, его поддержавшими, с теми, кто проливал за законную власть кровь. Сизов рассказал им о том, что мятеж в Петрограде произошёл не только из-за нехватки хлеба, усталости от войны, недовольства народа властью. Дума, та часть, что принадлежала к Прогрессивному блоку, готовила общественное мнение, клеймила любое начинание Николая, обвиняла Александру Фёдоровну и все составы правительства в измене, снова и снова засылала эмиссаров в Ставку, в поисках высших офицеров, готовых пойти на переворот. Восстания не ожидали, только хотели ударить в спину, вынудить на продиктованные Думой уступки. А получили - революцию, которую едва успели потушить. Думцы испугались того, что сделали, они испугались восставшего народа. Сам Милюков, переживший не лучшие моменты своей жизни, потихоньку начал осознавать то, что без сильной, крепкой власти - никуда, и потому поддержал идею регентства. Да он никогда и не был по-настоящему за Учредительное собрание или демократизацию страны. Во всяком случае, после именно в этом обвиняли его многие "либералы",
Несколько часов. Никаких красивых слов, никакого пафоса: только факты, только самые надёжные сведения. Кирилл специально приказал составить некоторую подборку материалов Охранки и полиции. Всё это пошло по рукам солдат и офицеров. Подлинники. Всё это - подлинники. Кажется, так давно, в прошлой жизни, Кирилл взял в руки папку с архивными документами и наткнулся на фотографию Великого князя в окружении думцев...
А потом Сизов спросил: "Готовы ли Вы пойти за мной, готовы ли добиться победы несмотря на все эти козни, несмотря на то, что народ, скорее всего, будет против вас, соверши я, и только я, малейшее неверное движение?".
Ответ пришёл, когда Кирилл вот-вот должен был закончить зачитывать свой приказ...
- Докладывайте, подпоручик, - Аксёнова Скоробогатов предлагал повысить в звании, но тот отказался. Василий не считал, что за убийство своих же соотечественников следует давать награды или звания.
Кирилл выдохнул. Судьба то ли дала ему шанс передохнуть, то ли сыграла злую шутку, то ли ещё что-то. Сизов уже боялся, что Аксёнов доложит о новом восстании в Петрограде, переходе на сторону Советов московских солдат или смерти Колчака на подорвавшемся на русской же мине корабле: ведь могло случиться всё, что угодно. Просто так никакой офицер не будет вламываться на совещание штаба Ставки...
- Офицеры и нижние чины выстроились на улице для чествования Верховного главнокомандующего. Мы все настоятельно просим Вас...
- Надеюсь, артиллерийского салюта не предусмотрено, - криво улыбнулся Кирилл: голова болела, грохота совершенно не хотелось. - Господа, думаю, нельзя заставлять стоять на холоде солдат. Прошу Вас.
Какой удобный повод оторваться от перестройки Ставки и подышать свежим весенним воздухом. Весна ведь, весна, как незаметно она пришла, а...
Сизов последовал за Аксёновым, а потом, в гробовом молчании, потянулись и остальные.
Поднявшийся ветер ласкал лицо Кирилла, с каким-то особенно тёплым чувством взиравшего на стройные ряды солдат и офицеров, приготовившихся к чествованию. Два ряда прямее учительской лине, шашки наголо, винтовки наизготовку, все застыли по стойке "смирно", развевающиеся русские знамёна. Едва появился на крыльце Сизов, как полковой оркестр заиграл "Боже, царя храни".
- В честь Верховного главнокомандующего - салют!
Залп из винтовок. Кирилл, если честно, не до конца понимал, что же всё-таки происходит.
- Ваше Высокопревосходительство, разрешите обратиться с просьбой! - а это уже Скоробогатов. Улыбающийся, цветущий, с блеском в глазах. А ведь и не скажешь, что не спал до этого двое суток и лично двенадцать раз водил в атаку "румынцев" на "советские" баррикады. Левая рука покоилась на перевязи - прострелили ладонь. - Офицеры и нижние чины моей части просят Вас как Верховного Главнокомандующего даровать полку право именоваться Первым Кирилловским полком, а самих себя именовать кирилловцами. Мы почтём это за величайшую честь, Ваше Высокопревосходительство!
А вот уже и корниловцы...Тьфу, кирилловцы! Интересно, разрешить или нет? Ведь они рисковали своими жизнями ради исполнения его планов, ради его идей и его грёз. Но главное, что они проливали кровь - за Россию. Да и как не разрешишь таким молодцам? Ведь даже без "высочайшего соизволения" возьмут имя кирилловцев. А всё ж таки приятно, особенно для не лишённого тщеславия Кирилла.
- За проявленное мужество, с честью выполненный воинский долг и храбрость, разрешаю! - выдохнул Кирилл.
И пусть Ставка и министры видят, что за ним - сила, пусть и маленькая... Пока - маленькая...Сизов поймал себя на мысли, что думает словно какой-то бандит или атаман.
"Батько Кирилл, а батько Кирилл, забыл, что ты теперь регент? Вся власть - у тебя! - и сам же себе, мысленно, ответил: - До первой революции..."
Сизов-Романов вглядывался в полные задора и решимости лица: кого здесь только не было! Юнкера, только-только узнавшие, что такое первая любовь. Первая морская пехота, сражавшаяся за семью Николая в Царском селе. Обстрелянные австрийцами, немцами, болгарами и турками "румынцы", не расстававшиеся теперь даже во сне с автоматами Фёдорова. Латыши, может, и плохо говорившие по-русски, зато сражавшиеся так, что Александр Невский и Суворов смело назвали бы их русскими. Кексгольмцы, не пожалевшие крови и жизни в боях за Петроград. Попросившиеся перевестись в распоряжение Скоробогатова келлеровцы, пожелавшие пойти за регентом. Почти всех из них Кирилл видел хотя бы раз: обходя караулы, баррикады, справляясь о том, вовремя ли накормили, не надо ли кого отпустить греться, как прошёл первый день боёв. Но всех их объединяло то, что они видели, до чего может довести хаос и чужая воля, направляющая народ против законной власти. Да, они стреляли по своим, они убивали русских. Но они намеревались напомнить об этом тем, кто подталкивал людей вперёд, в атаку на баррикады. Несладко придётся агитаторам, жирующим на "пособия" от иностранных разведок...
Могилёв стал свидетелем рождения Кирилловского полка, будущей легенды Русской армии...
Глава 2.
Александр Васильевич Колчак прибыл в Севастополь как раз в самую горячую пору. Возвратившийся флагман Черноморского флота встречали многочисленные жители города и армейские чины.
- Александр Васильевич, солдаты гарнизона и матросы изволили начать митинг! - без приветствий, без соблюдения устава, сразу начал флаг-капитан Смирнов. - Требуют тебя, видишь ли.
Старый друг и вечный спутник адмирала, так же "болевший" Босфорской операцией, не скрывал своего беспокойства. А остальные собравшиеся следили за реакцией Александра Васильевича. Тот лишь повёл плечами, заложил левую руку за отворот кителя и коротко приказал:
- Автомобильный экипаж сюда. Потом - на митинг. Посмотрим, что же там они устроили...
Кирилл предупреждал и об этом. Что ж, Колчак и не сомневался, что в армии и на флоте из-за отречения Николая и слухов о восстании в Петрограде начнутся волнения. К счастью, известия о чуть ли не революции в столице, которую сумели подавить, в Севастополь добрались с заметным опозданием. Не то что в Москву или Гельсингфорс...
Гул людских голосов заглушал рёв мотора. Во дворе Черноморского флотского полуэкипажа собралась толпа народа. Какие-то совсем молодые офицеры вещали о том, что страну ждут перемены, зачитывали обращение регента к народу и армии, как святую молитву повторяли строки из проектов реформ, выкрикивали, что Кирилл предложил обсудить эти вопросы всей стране. Правда, Великий князь добавлял, что должны это сделать выборные органы, представители народа...Но кому интересно было слушать последнее? Потому об "органах" старались помалкивать, не та аудитория, знаете ли.
- Колчака! Колчака! - между тем кричала экзальтированная толпа, и голос стоглавой гидры разносился на несколько кварталов окрест.
- Остановите автомобиль, - приказал Колчак шофёру. Машина остановилась, сильно не доезжая до здания полуэкипажа нескольких десятков саженей.
Александр Васильевич многозначительно посмотрел на Смирнова, поехавшего вместе с адмиралом, одёрнул китель, высоко поднял голову и, выйдя из автомобиля, двинулся во двор полуэкипажа. Ему вспомнилась оборона Порт-Артура и шедшая в атаку японская пехота, артиллерийская канонада эхом отдавалась в голове, свистели невидимые пули у самого лица ...
Колчак шёл мимо солдат, офицеров и матросов, и те замолкали, едва завидев "их адмирала". Обветренное лицо, сжатые губы, орлиный нос - и железная уверенность в глазах. Шум постепенно затих. Все взоры обратились на Александра Васильевича.
- А ты пока что отойди, - предыдущий оратор, из мичманов, нервно сглотнул и враз переменился: вместо уверенного и знающего всё на свете морского волка показался нашкодивший гимназист.
- Вы солдаты, матросы офицеры Российской армии и флота - или бомбисты? - вот были первые слова, с которыми Колчак начал свою речь. Она рождалась прямо здесь, на этой импровизированной трибуне, но каждое слово била прямо в сердце слушателей лучше немецких пуль. - Враг в любую минуту может напасть, и дойдёт до самой Москвы, пока вы здесь будете обсуждать отречение Николая Александровича и восшествие на престол Алексея Николаевича. Да, он пока что всего лишь ребёнок, да, у него нет опыта правления. Но я верю в него. Я верю в регента, Великого князя Кирилла Владимировича. Он тоже - моряк, он знает, что нужно флоту, он тоже - военный, он знает, что нужно армии для победы, он тоже - русский, и он знает, что нужно народу и нашей Родине сейчас. Я верю в Кирилла Владимировича, и прошу вас тоже в него поверить. Когда победа всё ближе и ближе, нужно сплотиться вокруг престола и командования, нужно с уверенностью смотреть в будущее и работать для победы. Враг ещё крепок и силён, нам нужно довести войну до победного конца! За победу! За Россию! За царя!
Речь Колчака очень сильно подействовала на людей, особенно слова о том, что командующий верит регенту и знает, что война благодаря ему скоро завершится. К тому же Черноморский флот и Севастополь очень уважали Александра Васильевича: было за что. За талант и твёрдость характера, за умение держаться на высоте даже в самой сложной ситуации, за "раздраи" ленивым начальникам, поистине суворовские взгляды на ведение войны и подвижность. Много, очень много всего было ...
Колчак хотел было сойти с трибуны, но ему помешали это сделать.
- Пошлите от нашего имени телеграмму в столицу! Регенту и императору! Мы с ними! Мы с ними! - призыв постепенно подхватили все собравшиеся.
- А теперь: возвращайтесь к службе. Не надо митинговать, надо делом заниматься!
Александр Васильевич наконец-то сошёл с "трибуны". Чертовски подрагивала левая рука, а бисеринки пота облепили лицо...
Через несколько часов Колчак устроил собрание офицеров гарнизона и флота на флагмане "Георгии Победоносце". В Севастополь вернулись из рейда к Босфору эскадра. Вот-вот должно было скрыться за горизонт южное солнце, но ночь уже не сулила спокойствия и тишины в Крыму...
Выступать первому, против обыкновения, выпало не самому молодому из присутствующих, а генерал-майору Свечину. Ближе к концу доклада он сообщил о состоянии морального духа солдат своей части.
- К сожалению, дисциплина в Морской дивизии не на высоте. Последние события в столице сыграли двоякую роль: с одной стороны, у солдат появилась вера в будущее, в новые изменения после отречения Николая, а это более или менее хорошо, с другой стороны, смена правителей всегда чревата опасными последствиями. Поэтому обстановка сложная, неспокойная, - деловито докладывал Свечин.
- Думаю, здесь дело совсем не в настроениях в столице или смене правителя, а в плохой работе офицеров с солдатами и матросами. Пропасть между ними всё глубже и глубже, она ширится, в условиях войны с Врагом этого быть не должно, - заметил Александр Васильевич Колчак. - Поэтому не стоит ответственность за трудности и проблемы страны целиком перекладывать на плечи низложенного монарха.
- Что ж, несмотря ни на что, я надеюсь на лучшее. Мы справимся, - Свечин вообще не любил, как и всякий военный, когда во внутренние дела его частей лез кто-нибудь посторонний. Но и в государственную политику не вмешивался, не обсуждал, как с сослуживцами, так и с подчинёнными.
Затем выступили несколько офицеров гарнизона. Они в нескольких коротких фразах изложили обстановку. Среди солдат, особенно преклонных лет, тех, что надеялись встретить в Крыму "много солнца и никакой войны", началось брожение. Похоже, многие были затронуты политикой, "подцепленной" у агитаторов на фронте. Но что делать? Работать, конечно же... Офицеры понимали, что нужны те, кто сможет провести контрпропаганду. Колчак обещался добиться, чтобы в части присылали всё больше и больше священников, для "моральной подготовки".
В конце выступил сам Александр Васильевич. Помолчав несколько мгновений, он положил на стол ворох телеграмм.
- Итак, господа, перед Вами - сообщения из разных областей империи, из Петрограда, Могилёва, Москвы и Гельсингфорса. Моряки в Кронштадте перебили офицеров, подняв над фортами красные флаги. Подавить мятеж не удалось: помешал балтийский лёд и захваченные восставшими корабли. Гельсингфорская эскадра просто оказалась неподготовлена к бою. Рижская эскадра также в трудном положении, немцы могут решиться на наступление, вывести на Балтику свой флот. В Москве до сих пор окончательно не подавлено выступление во главе с Советом рабочих и солдатских депутатов. В Киеве, да, были манифестации в поддержку императора, - Колчак сделал паузу на мгновение. Произносить имя нового "господина земли русской" было непривычно. - Императора Алексея Николаевича и регента Кирилла, но мало кем поддержанные. Народ остаётся в стороне. Всё хуже и хуже настроение, всё меньше желания сражаться. К счастью, отречение способствовало и росту уверенности среди солдат и матросов в скорейшей победе. Не знаю, правда, на каком точно основании...Слепая вера?
Великий князь Кирилл Владимирович в своей телеграмме он чётко указал цель, к которой мы должны стремиться, которой мы должны отдать самих себя, всю свою самость.
Колчак невольно улыбнулся, и тут же его лицо преобразилось, исчезла жёсткость, кажущаяся холодность черт, уступив место теплу и мягкости. Жаль, что улыбка всё реже и реже появлялась на устах адмирала...
- Регент указал, что через два месяца мы уже должны будем прокладывать коридоры в минных полях у Босфора и смотреть на удивлённые лица турецких артиллеристов, проспавших высадку нашего десанта. Надеюсь, я не зря ответил, что Великий князь может целиком и полностью рассчитывать на наш флот и Морскую дивизию?
Все собравшиеся, как по команде, поднялись со своих мест, вытянувшись во фрунт. Колчак получил однозначный и уверенный ответ.
В штабе флота заработал "Бодо", соединявший Севастополь со Ставкой...
"Картину маслом", сотворённую руками кирилловцев и Сизова, оценил и генералитет, и министры. Алексеев долго вглядывался в ряды новоиспечённых гвардейцев. Грудь его сжимала сердце, в глазах потемнело. Он едва не повалился наземь, но Кирилл Владимирович и Гурко успели его подхватить старого генерала. Михаил Васильевич, нелегко переживший прошедшие дни, не оправившийся после болезни, получил сильнейший удар. В Ставке, которую Алексеев считал своею вотчиной, его на виду у целой толпы людей сняли с должности и заменили каким-то там Николаем Николаевичем Юденичем, не показывавшим носа с Кавказа. Это же удар по чести и достоинству! Так же ведь нельзя было: сослали как нашкодившего дуэлянта. И это перед самым началом блестяще спланированной им наступательной операции! Даже то, что не он один попал "под разгон", совершенно не радовало, не грело душу...
А генералитет с правительством великолепно оценили чествование. Они увидели, что за плечами Кирилла стоит пусть и не великая, но всё-таки - сила. Тысяча штыков, прошедших огонь петроградских баррикад и бои Великой войны, практически оцепившая Ставку, смогла бы подавить любой мятеж. Да на него совершенно и не хотелось идти: в глазах других это было бы предательство, неподчинение командованию, Главковерху, удар по законной власти, явный, ничем не прикрытый. Игру, которая привела к отречению Николая, здесь провернуть бы так легко не удалось. К тому же в руках у Кирилла теперь были политические лидеры возможного заговора. А норов Великого князя, за пару недель изменившийся до неузнаваемости, никто не хотел на себе проверять. Да ещё и эти чествователи, чьему полку Кирилл Владимирович даровал звание Лейб-гвардии Кирилловского полка...
На этом импровизированным параде даже Ромейко-Гурко стало дурно. Только сейчас он осознал, что это был удар в отместку за принуждение Николая к отречению. Генералы сами себе вырыли глубокую-глубокую могилу, и Великий князь мог их столкнуть туда в любой момент. Ему просто стоило как Главковерху подписать указ о лишении всех чинов и званий тех, кто вздумается перечить, а потом отдать под военный трибунал, о создании которого Кирилл объявил после чествования. В двадцать четыре часа выносился приговор любому, кто будет заподозрен в политической пропаганде. В восемь часов - любому, кто агитирует за прекращение войны и братание с германцем. А любого, кто откажется выполнять прямой приказ командира во время сражения, офицер получал право пристрелить на месте.
Это были ужасные, драконовские меры, которые будут стоить сотен жизней - но Кирилл не мог допустить повторения известной ему истории...
- Sheise, was macht dieser russishe Soldat? - немецкий офицер предложил соседу посмотреть в бинокль на то, что творится напротив русских окопов.
Отряд солдат пробегал небольшое расстояние, а затем "залегал". Несколько секунду ничего не происходило. Потом тот из солдат, кто был ближе всего к немецким позициям, что-то кричал и поднимал руку вверх. Затем подсчитывал, сколько человек тоже подняло руки. Если таких насчитывалось больше половины- отряд вновь поднимался и шёл вперёд. Минута-другая - и всё повторялось вновь.
Только со слов пленных немцам удалось выяснить, что на самом деле отряд голосовал за то, продолжать ли атаку или нет - прямо на виду у германских пулемётов...
- Александр Иванович, знаете, - разговор регента с военным и морским министром состоялся чуть позже "парада", - я не хочу водить Вас за нос, Вы человек неглупый.
Кирилл и Гучков общались в весьма любопытном месте - кабинете отрёкшегося самодержца. Отсюда даже не успели вынести некоторые вещи Николая Александрович: например, повсюду были расставлены фотографии Аликс и детей, портрет Александра Миротворца, иконы...
Кирилл буравил министра взглядом, чтобы тот не чувствовал себя в безопасности и спокойствии: нужно волнение, нужны нервы, и тогда человек не будет полностью контролировать свои слова и действия. А отсутствие контроля - это шажок к правде, к раскрытию тех мыслей, что держит в голове Александр Иванович.
- За последние дни мне удалось доказать, что один человек, заручившись поддержкой нескольких ключевых фигур, сможет сделать невероятно многое в такое время. Сегодня же я показал, что мне совершенно не хочется терпеть на постах в армии людей, плетущих интриги против Главковерха. Надеюсь, доказывать, что неподчинения в правительстве я не допущу, мне не придётся?
Октябрист оказался вдалеке от поддержки. Волнующийся Петроград остался там, позади, где и чем помощники по партии и возможные союзники. На генералитет надеяться не приходилось. Кириллу, как догадывался Гучков, хватало сообразительности, чтобы ударить по самым больным местам и найти его помощников в Ставке. И, главное, Великий князь был настроен весьма решительно. Народ таких всё-таки боится и уважает. А уж народ, перед носом которого помахали столькими возможностями, и вот-вот дадут насладиться новыми свободами...
- Кто же Вы, тысяча чертей, такой, - вырвалось у Гучкова. Александр Иванович тоже слишком устал за прошедшие дни. Сизов смог его сломать. И не таким хребет удавалось перебить в своё время.
- Я тот, кто пришёл всерьёз и надолго, - Кирилл подумал, что эта шутка здесь подойдёт как нельзя иначе. - И не намерен уходить, не приведя Россию к победе, а народ - к тому, чего не смог добиться Пётр Аркадьевич Столыпин. Александр Иванович, Вы или подписываете прошение об отставке с поста военного и морского министра, либо остаётесь в Ставке, помогая мне довести эту войну до победного конца. Каков Ваш ответ?
Гучков задумался, серьёзно задумался. Да, Великий князь оказался совсем не тем, за кого его все принимали до отречения Николая. Послушная игрушка сама вот-вот должна была стать кукловодом, и этой игрушки зубы оказались даже поострей, чем у акулы. Александр Иванович думал, что же сможет противопоставить регенту...Снять его, поставить нового? Каким образом? В Ставке в этот день оказалось множество недовольных, но у всех их Кирилл уже смог перебить хребет. Великий князь задавил их страхом, не ввёл даже - вверг в апатию. Никто не смог бы ему что-то противопоставить, а уж его штыкам...Вызывать части с фронта, поднимать Брусилова и Рузского? Даже если они и согласятся, то их офицеры просто на это не пойдут. Нарушить сперва приказ Николая о подчинении регенту, а затем - приказания нового Главковерха? Не пойти втихую против, не саботировать, а напрямую заявить: "Я не намерен тебе подчиняться!"? Это было слишком...
Подчиниться? Этому выскочке? Этому диктатору, который уже начал железной рукой наводить в армии нечто, что считает порядком? Диктатору, который обещает провести невиданную, невозможную до того даже не реформу, но целую революцию? Диктатору, который в случае чего мог использовать крестьян и рабочих, интеллигенцию, многих монархистов против нескольких промышленников, поддерживавших Гучкова? Диктатору, который всё-таки был даже чем-то симпатичен Александру Ивановичу, что-то было в нём притягательное после Петрограда, выступления в Государственной Думе, в Ставке...
Страх сковал Гучкова, чувство, прежде ему почти что неведомое. Военный и морской министр просто почувствовал, что ничего не сможет противопоставить Кириллу, да и не хочет, на само-то деле. Страна слишком долго ждала крепкую, сильную руку диктатора, готового на всё ради порядка. Страна позвала - и этот диктатор пришёл...
- Я готов только пообещать Вам ничего не предпринимать до окончания этой проклятой войны. И только в том случае, если в ближайшие месяцы Вы сможете доказать, что способны обуздать хаос в России. И - только. Большее...
- Большее мне и не нужно. Я буду надеяться на Ваше слово.
И снова заболела голова: наружу пробивались мысли Великого князя Кирилла Романова. Эта часть сознания глухо твердила, что слову чести можно и нужно довериться. А вот Сизов не хотел верить, просто не мог. Он родился и жил в те годы, когда обещания нарушались сплошь и рядом, и уже невозможно было понять, отчего Николай так держался за слово, данное им союзникам, сражаться до конца, до последней крови во исполнение своего долга перед Антантой...
После Гучкова Сизов встретился с Георгием Константиновичем Гинсом. Въедливый, любивший долго и тщательно разбираться с документами и регламентами, раз за разом подвергавший детальнейшему анализу юридические основания того или иного дела, юрист, он долго не мог понять, что заставило Великого князя предложить ему пост главы Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Сперва Георгий Константинович немало времени потратил на то, чтобы узнать, в чём же, собственно, Кирилл Владимирович видит пользу от него на этом посту?
- Вы будете ответственны за оформление актов нового правительства, и ещё - моих указов, - в лоб ответил Кирилл Владимирович. - И я надеюсь на Ваши организаторские способности. Нужно создавать аппарат, который превратит в реальность мои реформы.
В идеально выглаженном чёрном фраке, но с немного небрежно уложенным воротничком, носивший пенсне в строгой металлической оправе, с напомаженными волосами, зачёсанными на пробор, и тёмными усиками ромбом, Гинс выглядел, мягко говоря, своеобразно. Но именно он в известной Сизову истории сумел наладить более или менее нормальную деятельность аппарата Сибирского правительства в качестве управляющего его делами.
- Надеюсь, Вы сможете предоставить мне на первое время хотя бы наброски документа, в котором были бы перечислены мои полномочия? И поточнее бы цели...
Кирилл едва-едва улыбнулся.
- Этот вопрос решить намного проще, нежели наладить работу наших служб. Такая бумага будет у Вас в руках...как только Вы сами её и напишете. Я хотел бы увидеть Вас, Георгий Константинович, в действии, если можно так выразиться.
Гинс сделал лёгкий поклон.
- Благодарю за доверие, для меня будет честью работать под Вашим руководством, - Георгий Константинович сохранял полнейшую невозмутимость, стараясь запомнить каждую мелочь обстановки кабинета нового Главковерха. В голову Гинса внезапно пришла идея написать книгу о своей работе в Ставке, и малейшие детали в дальнейшем могут помочь при создании мемуаров...
Утром Ставка прощалась с Алексеевым, Ромейко-Гурко и Клембовским, также отправившимся "на отдых" в Московский военный округ. Торжественный ружейный салют, клятвенные заверения в дружбе и всемерной поддержке со стороны оставшихся в Ставке - и холодные взгляды, падавшие на Сизова и кирилловцев. Со дня на день ожидалось прибытие других главнокомандующих фронтами, как новых, так и пока что остававшихся на своих местах, в Могилёв.
До сих пор решалась судьба Брусилова, имевшего огромную известность в народе и пользовавшегося величайшим уважением подчинённых - и одного из немногих, целиком и полностью поддержавших заговор против императора. "Политикам в армии не место" - Кирилл думал, применить ли и к творцу Луцкого прорыва старинное правило.
Вот-вот должен был грянуть ответ армии и "общественности" на такие перестановки в командовании, хотя Кирилл надеялся, что он так же быстро и затихнет: ну что это по сравнению с отречением Николая и созданием "правительства доверия"? Людская молва подхватит новость, пережует и выплюнет, дабы тщательней перемыть косточки регенту и юному императору...
И всё же не о том думал Кирилл: вновь внимание Сизова оказалось приковано к одинокому Николаю, безмолвно прощавшемуся с Алексеевым. Отрёкшийся император всё ещё не покинул Ставку, да и кто бы ему позволил это? Тем более регент хотел, страстно желал по душам поговорить с самодержцем...
Глава 3.
В Ставку постепенно прибывали один за другим главнокомандующие всеми фронтами и флотами вместе с начальниками штабов. Такое случалось довольно-таки редко, поэтому сразу поползли слухи, что намечается что-то поистине грандиозное. Кирилл с самого утра ощущал небольшое волнение. Здесь, в Могилёве, история снова немного меняла свой бег. И неизвестно, к добру или к худу...
Александр Васильевич Колчак живо обсуждал обстановку на Кавказском фронте и планы Босфорской операции в заполненном купе. Здесь был и извечный спутник адмирала, флаг-капитан Смирнов, и Николай Николаевич Юденич, показавшийся адмиралу спокойным, рассудительным, даже слегка медлительным собеседником. Однако новый начальник Штаба Ставки поражал своими точными, ёмкими, правильными мыслями о расстановке сил на Восточном фронте и отнюдь не оптимистичными взглядами на будущее. Юденич сомневался в успехе общего наступления.
- Всему виной, дорогой мой Александр Васильевич, отвратное состояние снабжения. Наши солдаты брали Трапезунд и Эрзерум без тёплой одежды, думая, как бы сберечь последние патроны. Кавказскую армию вообще обходят стороной интенданты, по моему скромному мнению. В армии скоро может начаться голод, плохо обстоит дело с одеждой, транспортом, финансами. Чудо, что русский человек - такой стойкий, терпеливый, иначе бы давно мы оказались в той же ситуации, что и французы на Марне. Германец бы стоял верстах в двадцати от Петербурга и в сорока или тридцати - от Москвы. Но эти, с позволения сказать, союзники нам бы не помогли, как мы - им. Вспомните пятнадцатый год. Они не сделали ничего, чтобы облегчить наше положение, как и в четырнадцатом, так и в прошлом году. Абсолютно ничего. Даже сейчас эти "красные мундиры" боятся, что мы победим турок на Персидском фронте и выйдем в Месопотамию. Думаю, если наша кавалерия окажется под Багдадом, Георг заключит мир с Вильгельмом, Фош капитулирует, и мы окажемся один на один с Центральными державами. Союзники боятся нашей победы. Да, это в голове не укладывается, но они не хотят, чтобы мы победили.
Юденич поглаживал свои усы, всматриваясь в пейзаж за окном. И всё вспоминал Батум и Эрзерум. Слишком много сил было потрачено, чтобы выдавить турка с Кавказа. Но ещё немного, ещё чуть-чуть...
- Однако же, Николай Николаевич, не будьте столь резки в своих выводах. Да, у англичан с молоком матери впитывается мысль о том, как бы посильнее досадить нашей стране. Это ещё с самого Петра пошло. Они нас боятся, эти пунктуальные лорды и вежливые джентльмены, эти patroni vulgari, - взял слово генерал-лейтенант Иван Георгиевич Эрдели. На него как снег на голову свалился пост начштаба Кавказской армией, которую регент начал преобразовывать в Кавказский фронт. Лихой кавалерист, Эрдели боялся, что погибнет от скуки и бумажной работы на новом посту, хотел высказать Кириллу Владимировичу все соображения по этому поводу (не зря у регента который день нещадно горели уши), и всё-таки приказ - это приказ.
Худой, подтянутый, с узким лицом, темноволосый, с небольшой залысиной и куцей эспаньолкой, Иван Георгиевич разительно отличался от Юденича. Но в понимании того, что они ни черта не понимают в причинах, сподвигших Великого князя назначить их на новые посты, Эрдели и Николай Николаевич абсолютно сошлись.
- Да, боятся, но мы им ещё нужны. Франция без нашего участия в войне тут же будет оккупирована, и эта оккупация будет пострашней, чем в семьдесят первом. Там может начаться нечто похуже, нежели Парижская коммуна. Англия боится нашего выхода из войны не меньше, а даже больше, чем нашего в ней участия. Это полнейший бред, господа, но этот бред - сущая правда!
Эрдели тяжело вздохнул, разводя руками.
- Господа, это не бред, это - война. И мы должны стойко терпеть все препятствия на пути к победе, - заметил Александр Васильевич. - Здесь есть кое-что превыше человеческого понимания.
Эрдели снова вздохнул. За время поездки он уже успел привыкнуть к тому, что Колчак как-то по-особенному относится к войне. Едва разговор касался победы, Александр Васильевич преображался: взгляд устремлён в неведомые дали, всё тело сжалось, будто пружина, и все мысли - только об одном, желание - лишь одно. Победа - и только победа. Иван Георгиевич вспомнил, что Александр Васильевич некоторое время пробыл в японском плену, да и не раз бывал в Стране Восходящего солнца. А японцы вообще странно относятся к войне.
- Господа, подъезжаем, - заметил Юденич, бросив взгляд в окно купе. Там тянулись, озарённые утренним солнцем, могилёвские предместья.
Ставка теперь собралась в другом составе, к тому же - без министров. Правительство до сих пор не могли разместить в одном здании, поэтому распределили по разным "присутственным" места министерства. Сизов был только этому рад, пусть это мешало организации общей работы - но и создавало хоть какие-то препоны для возможных обсуждений вроде: "А не сместить ли нам и этого Романова?"
Гинс же работал не покладая рук, практически в одиночку написав целую папку документов, которые должны были бы в дальнейшем лечь в основу организации правительства. Вместе с этим он в качестве набросков предоставил Кириллу свои мысли по поводу ограничения полномочий Советов и слияния её с системой городских и губернских дум. Сизов понимал, что нельзя уничтожать какой-никакой, а всё-таки представительный орган народа, если его можно было использовать...
Вечером, перед собранием, регент побеседовал с главнокомандующими фронтов, сохранивших свои посты после отречения Николая и принятия регентства Кириллом Владимировичем. Великий князь понимал, что в большинстве своём они поддержали отречение прошлого императора из "кооперативного духа" и мысли о том, что иначе просто народ не утихомирить. А Кирилл очень не хотел, чтобы в Ставке и на фронтах остался ещё кто-нибудь, кто захочет устроить второй переворот.
Беседы не прошли даром, как надеялся Сизов. Но вот волнение всё равно осталось. Кирилл понимал, что Гучкова рядом терпеть долго не удастся: организатор был из него никакой, зато политик и демагог - отличный, связи с генералитетом имеются, а военное министерство играло сейчас слишком важную роль. Но под рукой у Сизова пока что не было более или менее популярного человека, способного занять пост военного и морского министра.
Не лучше было и с Львовым. Георгий Евгеньевич находился в какой-то апатии после выступления Великого князя в Государственной Думе и "чествования". Управляющий Земгора вообще был не из решительных людей, так что... И всё-таки, пока что его убирать было рано. Нужно было подождать хоть какое-то время. Народное мнение пока что было больше на стороне "старейшин" Думы, а не регента. К тому же Великого князя почти и не знали в народе. Но это было делом поправим...
- Итак, господа, я рад всех вас видеть в Ставке, и большинство - в совершенно новом качестве. Думаю, не стоит отвлекаться на приветствия, обмен любезностями и поздравлениями, а в особенностями вопросами, что же заставило меня назначить многих из вас на свои посты. Нет времени, да и неважно это всё, господа, - Кирилл сделал короткую паузу, заостряя внимание присутствующих главнокомандующих и начальников их штабов. - Во-первых, я должен сообщить, что план на всю летнюю кампанию, разработанный Михаилом Васильевичем Алексеевым, отменяется. Наша армия просто не готова провести наступление по всему фронту, только ради того, чтобы поддержать союзников. Мы просто можем откатиться назад, как это было в пятнадцатом году. Надеюсь, все помнят, как немецкая артиллерия утюжила окопы нашей пехоты. Сейчас дело с огнеприпасами обстоит намного лучше, однако дух армии всё-таки не на высоте. Вы сами знаете, как мало офицеров осталось в частях, на Западном и Северном фронтах сильна антиправительственная агитация, солдаты слишком политизированы. Чего стоит только Кронштадтский мятеж!
- Полностью поддерживаю, - встрял Куропаткин. - Сколько можно проливать кровь ради французских союзников? Они ни разу не поддержали наши наступления!
Кирилл удовлетворённо кивнул и продолжил вою речь.
- Однако мы и не можем затягивать войну, страна уже устала. Ещё максимум год, и Россия, какой мы её знаем, будет потеряна, сметена народным бунтом, бессмысленным и беспощадным. Нужна победа, громкая, такая же, как Луцкий прорыв, который мог бы переломить весь ход войны. Однако, не судьба, не дал Бог нам такой возможности, а другие фронты - поддержки. Теперь же появился новый шанс, господа. Босфорская операция. Я специально пригласил Александра Васильевича Колчака в Ставку, он и Александр Дмитриевич Бубнов освежат вашу память насчёт плана десанта на Царьград. Прошу вас, господа, - Кирилл кивнул, положив руку на разложенную на огромном столе карту фронта.
- Благодарю, - Александр Васильевич подошёл к карте, глаза его загорелись, лицо напряглось. Вот, вот его дело, вот его шанс добиться проведения операции. Алексеев, этот великий стратег, всё-таки плохо был знаком с морем, он не хотел понять, как важна будет эта победа для общего дела, для Великой войны.
Остальные подтянулись к столу, склонившись над картой. Александр Дмитриевич Бубнов встал рядом с Колчаком, показывая тем самым, что полностью поддерживает командующего Черноморским флотом.
- Всё очень просто. Повторяется операция у Варны. Отряд тральщиков подходит к берегу ночью, начиная прокладывать в минных полях коридоры, достаточно широкие, чтобы наша эскадра и транспортники могли пройти. Противник аналогичные действия у болгарского порта не заметил, так что остаётся шанс и здесь. Перед рассветом транспортники высаживают по обеим сторонам пролива две дивизии с достаточным количеством артиллерии. Немедля после этого место высадки ограждается минными банками, сетями, здесь остаются дозор из нескольких кораблей. После восхода солнца, которое осветит вражеские укрепления, корабли обстреливают турецкие позиции, прикрывая движение наших дивизий. Около суток уйдёт на полное подавление батарей и захват вражеской артиллерии. За это время транспортники уже успеют высадить третью дивизию с тяжёлой артиллерией, а к вечеру наш флот уже войдёт в Босфор. Ночью десант идёт на штурм укреплений среднего Босфора, в случае успеха освобождается прямой путь на Царьград. Транспорты возвращаются за ещё двумя дивизиями, вторым эшелоном десантного корпуса. В это время наличные, уже закрепившиеся на берегу силы подходят к Константинополю, начинаются бои за город, доставленное подкрепление вступает в сражение. Всем известную Чаталджинскую позицию, о которую наступающие со стороны Балкан силы сломали бы зубы, пехота берёт с тыла. К тому времени сюда, скорее всего, уже будут подведены две дивизии из Дарданелл и Смирны, все наличные силы противника на том участке. Однако захваченная десантом Чаталджинская позиция их остановит.
Черноморский флот входит в Мраморное море. Десант готовится к обороне Царьграда от Салоникской группировки противника. Даже в случае переброски сюда австрийских и немецких сил десант сможет долгое время оборонять занятые позиции.
- Морской отдел, в свою очередь, полностью уверен в победном окончании этой операции. Противник слишком ослаб, целый корпус турок сейчас сражается в Галиции, усталость от войны накапливается, наша Кавказская армия давит турок с востока. Думаю, сам Александр Васильевич Суворов по достоинству оценил бы эту операцию.
- И назначена она, насколько я помню, на конец апреля? - спросил Юденич, поглаживая свою пышную растительность на лице. - Планируется использовать дивизии моего...то есть Кавказского фронта и Морскую дивизию, которая базируется в Севастополе?