Аннотация: Обновление от 26.12.2016 г. Глава окончена.
Глава 10
Кажется, с самого утра подобной сутолоки Столыпин не видел. Казармы кавалергардов превращали в настоящую крепость и, одновременно, плацдарм для удара. Решено было здесь закрепиться на тот случай, если штурм не удастся или к противнику подойдут крупные подкрепления. Мелкие группы постоянно сюда прибывали, но (вероятно, при известии об отряде) целых толп уже видно не было. Даже Потемкинская улица обезлюдела, только за баррикадами восставших и остались люди.
Уже практически стемнело. Фонари не работали от слова "совсем". Видимо, на электростанции возникли проблемы. А может, эмиссары восставших прекратили подачу света. Таврический, наоборот, сверкал всеми огнями, представляя замечательную мишень.
- Одна батарея. Всего одна батарея, - не уставал повторять Добржанский. Свет огней Таврического отражался в его глазах, что создавало картину поистине инфернальную. Сейчас Петр Аркадьевич поймал себя на мысли, что генерал-майор похож на черта: сравнение усиливалось черной как смоль кожанкой.
- Ну нету у нас батареи, Александр Николаевич, нету батареи! - Хабалов уже почти не держал себя в руках.
- А все почему? - Добржанский многозначительно посмотрел на Хабалова, но решил смолчать.
- Господа, прекратите. Дело надо делать, - Столыпин решил вмешаться.
Где-то чудом раздобыли - с пропаленными дырами - подробную карту Петрограда. Ей грозила опасность приобрести новые дыры, теперь уже от бесконечных прикосновений десятков пальцев.
- Места, конечно, известные, - подал голос Кутепов.
Еще несколько минут назад он, разгоряченный и обрадованный быстрым продвижением к дворцу, вовсю рассказывал о боях за петроградские улицы. Теперь же он казался ушедшим в себя: патроны сосчитали. Для полноценного штурма боеприпасов просто не хватало.
- В штыки пойдем, - наконец, со всею возможной решимостью, произнес он. - Может, снова под барабаны?
- Да кто этак ходит? Уже не двенадцатый год, и это не Бородино! - повысил голос Балк. - Если сработало у Канавки, не значит, что они отхлынут сейчас. Спиной они упираются в Таврический, сил уйма, патронов...Не знаю. Может быть, даже строевые солдаты и офицеры к ним перекинулись.
- Точно перекинулись, - кивнул полковник. - Уж слишком стойко держатся, ироды. Так могут только обстрелянные держаться. Остальные улепетывают, только калоши видно.
- А еще рабочие собираются, - заметил Глобачев. - Массы их держатся с той стороны дворца, как мне сообщили. Они в любой момент могут заменить отступающие силы противника. Хотя, я уверен, вскоре они покажутся на виду. И кстати, там же могут оказаться захваченные орудия и пулеметы. А сколько у нас пулеметов?
- На две полных пулеметных команды, - вмиг ответил Хабалов.
- Значит, всего лишь полтора десятка пулеметов, - потемнел Кутепов. - Плюс один броневик, один... - Кутепов подбирал слова.
- Один "Уайт", - Добржанский правильно понял замешательство полковника. - И одна пушка.
- Негусто, - подытожил Столыпин. - Мы смогли найти слабые места в их порядках?
Он окинул взглядом собравшихся командиров.
- Особо густо протянулись баррикады через Шпалерную, напротив казарм, и на юг, в сторону Кирочной. Но вот в саду оборона не такая сильная, как можно понять из наблюдения, - доклад на себя взял Кутепов. - Пойдем через пруд. Он, на наше счастье, замерз. Но. Место узкое, ударный отряд легко в клещи возьмут, а затем сомнут численностью. Надо живую силу пр...- Кутепов быстро поправился, - восставших отвлечь.
- Какие предложения? - совет давно уже шел против обычного: о том, кто младший по званию, а кто старший, позабыли. Было не до того.
- Воспользуемся идеей Брусилова. Нанесем несколько основных ударов по всей линии фронта. Например, три или четыре удара. Силы наши, конечно, неравные, но сделаем поправку на выучку и слаженность...Ударим через Шпалерную, Сергиевскую и Кирочную, одновременно. Но нужно что-то вроде артиллерийской подготовки... Уже не знаю, как мы этого добьемся...
- Барабаны? - спросил Глобачев.
- Там не просто могут - должны быть люди, спасшиеся с Канавки. Идея с барабанами может не сработать, - пожал плечами Столыпин.
Снова воцарилось молчание.
- Брандеры! - хлопнул себя по лбу Добржанский.
Ответом были удивленным взгляды.
- Мы пустим сухопутные брандеры, - пояснил (ну...так ему показалось) генерал-майор. - Раздобудем автомобили, лучше всего, грузовые, те же "Уайты". Напичкаем их взрывчаткой, всем, что только может гореть. Заведем их. Пусть водители разгонятся, а потом выпрыгнут из машины. Автомобиль еще некоторое время будет двигаться, повинуясь инерционной силой, проедут некоторое расстояние. Надо, чтобы взрывы раздались, когда машины уже приблизятся к вражеским порядкам.
Некоторое время прошло в обдумывании. Молчание прервал Глобачев:
- Никогда не думал, что скажу об истинно эсеровской идее: а мне это нравится!
Вслед за ним с идеей согласились и другие.
- Надо сделать все это быстро! Рассылаем бойцов искать требуемые материалы, - скомандовал Столыпин.
- И я пошлю своих людей, они кое-где поищут, - многозначительно произнес Глобачев. - Разрешите?
- Конечно! Не медлите! - горячо закивал Столыпин. - А то, что нам отключили электричество, оставив Таврическому, будет только на пользу!
Из-за низких стальных туч потемнело раньше обычного. Снег усилился, отчего картина становилась ирреальной. Целые кварталы были лишены малейшего света лампы, зато Таврический был освещен вовсю. Кто додумался до этакой замечательной (для правительственных войск) идеи, трудно было сказать. Строевые солдаты, переметнувшиеся на сторону восставших, поминутно на это жаловались.
- На ладони! Мы тут как на ладони!
- Вырви глаз! Этак не увидим, как нас обойдут!
- Вот тут и сцапают! Вот те крест, сцапают! - а это уже рабочие подхватили.
Словом, спокойствия людям эта своеобразная не прибавляла.
- Чей-то затихли! Могет, разбежались? - с надеждой в голосе произнес запасник. - А?
- Могет, и так, - отмахнулся рабочий, тот самый, что бубнил "сцапают".
- Вот и я думаю: могет, - не без мечтательности произнес запасник.
Издалека раздался гул моторов.
- Чей-то? - напрягся запасник. - Чей-то? Темно, тьфу! Не видеть ни черта!
Звуки моторов усилились. Из сумрака улицы показались несколько грузовых автомобилей. Они неслись на полной скорости к баррикадам.
- Чей-то!
- Огонь! Да стреляйте же по ним! - взвизгнул кто-то справа.
- Пли! - а вот этот человек был куда увереннее в своих силах. Только это ему не помогло, никак не помогло.
Грузовик врезался в баррикады, разнеся в щепки стулья и столы, из которых она была сложена на этом участке. Еще некоторое время машина двигалась, подгоняемая силой инерции, а потом резко ударилась в дерево. Колеса крутились-крутились, запахло гарью...
"Уверенный" так и не успел ничего понять: взрыв поглотил его в первые же мгновенья. Как и многих других бойцов, занимавших позиции по соседству. Еще в двух, нет, в трех местах вспыхнули яркие огни. Должно было оказаться еще больше вспышек, но не все заряды сработали. Да и результата правительственные войска ожидали иного, куда более мощного. Но не останавливать же атаку из-за этого!
- Ура! Ура! Ура! В атаку! - грянуло со стороны Потемкинской.
- Ура! - раздалось с Кирочной и Шпалерной.
Напуганные взрывами, революционеры во многих местах покинули баррикады, лихорадочно отстреливаясь.
Но многие запасники и нижние чины, успевшие повоевать, рабочие, студенты, оставались на позициях. Они крутили головы во все стороны, не понимая, откуда "кровавый царизм" нанесет удар.
А правительственные войска пошли по всему фронту - пускай узкому донельзя.
Грянул выстрел "двоечки", попавший точно в центр одного из скоплений отступавших. Это посеяло еще большую панику и заставило дрогнуть тех, кто оставался на баррикадах. Потом зарычали пулеметы, принуждая восставших залечь. Тут-то в атаку пошла пехота.
Цепи наступали быстро, прикрывая свое движение винтовочным огнем. Где-то у Кирочной работали "Льюисы", поддержанные со стороны Потемкинской "Гочкисом". Была бы здесь плотность огня, как на фронте! Но патронов отчаянно не хватало, а потому пулеметные очереди были редкими и неуверенными. Надо в темноте патроны беречь!
Огни Таврического сыграли с восставшими злую шутку: лишенная электричества Потемкинская просматривалась донельзя плохо, зато на баррикадах легко различались бойцы революции.
Тявкнув берданками и трехлинейками, восставшие отхлынули. Они отстреливались из-за деревьев...
Бам!
Цепь легла: из-за дерева бросили гранату, и она взорвалась, убив нескольких юнкеров.
- Вперед! - тут же среагировал унтер. - Вперед!!!
Цепь снова пошла в атаку, но замешательство ей дорого стоило: восставшие успели отбежать от баррикад, и теперь рьяно отстреливались.
Грянул винтовочный залп. Ему вторил еще один, уже со стороны восставших. Тут же залпы превратились в отдельные выстрелы.
- В штыки! В штыки, братцы! - это был уже другой унтер. Тот, прошлый, лежал, скошенный выстрелом берданки. Под Нарочью уцелел, а здесь, дома, пуля нашла...
В штыки не получилось: восставшие снова дрогнули, отступая. Они хотели закрепиться у пруда. Сейчас замерзший, он был укреплен с той стороны мешками, всяким хламом и поваленными деревьями (эти срезать успели, несмотря на протесты кадетов, - быстро прерванные видом винтовок).
Революционеры пятились, пятились, - а затем побежали. По ним снова открыли огонь, но редкий, одиночный.
- Патроны, - только и произнес Столыпин, все это время наблюдавший за ходом битвы с Потемкинской улицы.
И правда: у наступавших осталось два, много, три выстрела на винтовку. Еще несколько лент оставалось на каждый пулемет, но их бы хватило на считанные минуты боя.
- Если бы... - вздохнул Занкевич, но не стал развивать мысль. Его поглотила картина боя.
Тут же отдавались бесчисленные команды, которые, впрочем, уже были бессмысленны: началась штыковая.
Буквально на плечах отступавших правительственные войска прорвались к самому центру Таврического сада. Несколько шагов, и крик "Ура!". Раздались звуки рукопашной. Обе стороны дрались отчаянно, и наступление правительственных сил остановилось. Бойцы не в силах были двинуться дальше: враг держался, да еще как!
Кое-где восставшие даже отбросили солдат, подкрепленные из дворца резервами (если бы у Столыпина оставались еще резервы!). Казалось, вот-вот, и правительственные силы отхлынут.
Но тут раздались выстрелы, стоны, крики, - это бойцы Кутепова разорвали цепь восставших, и хлынули в образовавшийся прорыв. Восставшие падали на лед пруда, отползали, но все равно оказались под ногами кутеповцев.
- Поднажмем! Поднажмем! - разнеслось по цепи тех солдат, что наступали от Потемкинской.
Восставшие дрогнули. Первым не выдержал какой-то студент. Он оступился, пытаясь скрыться от удара штыком. Толкнул соседа, они вдвоем повалились на снег. В образовавшуюся брешь ворвался пылкий юнкер, друг того, погибшего. И напором своим расстроил порядки восставших. Рядом с ним тут же занял место второй, третий, - и противник снова дрогнул. Раздались выстрелы - винтовочные и револьверные - те, что напоследок приберегали.
И они - восставшие - побежали.
- Ура! - правительственные войска подбадривали друг друга, устремляясь в новую атаку.
Миновав пруд и взобравшись на пригорок, тот самый унтер улыбнулся было, - но тут же упал.
Из окон первого этажа велся ружейный огонь. Выстрелы задевали своих и чужих, без разбора, но натиск правительственных сил ослаб. Бойцы залегли в снег, засели по ту сторону деревьев, словом, находили любое укрытие от вражеских пуль.
Кутепов был здесь, на острие атаки. Но сейчас он не мог придумать способа прорваться. Разве что...
Он пытался отыскать взглядом ординарца. Его не было - погиб, отстал или затерялся, неважно. Тут же Александр Павлович обратился к ближайшему солдату.
- Пулей к орудию. Скажи, пусть на прямую наводку подкатывают. И огонь по во-о-он тем, - Кутепов кивнул на одну из боковых дверей, - створкам. Они должны расчистить проход. Ясно?
- Так точно! - гаркнул солдат.
- Выполнять! С Богом! - кивнул Кутепов.
Раздался новый залп из Таврического. Еще немного - и снова. И снова.
- Патронов не берегут, ироды, патронов у них вдоволь, - сплюнул Кутепов. - Головы не поднять.
И точно: сейчас бы в штыковую, но вражеский огонь не давал бойцам подняться. Он доставал и здесь, жалил, заставляя в последний раз обнять землю, обагрить снег кровью.
Двинуться нельзя было: едва стоило подняться, как из окон Таврического открывали стрельбу. Пойти в атаку - нечем было прикрыть.
Унтер каким-то чудом умудрился подползти к Кутепову.
- Есть парочка гранат, Александр Павлович. Мы брать укрепления привычные. Гранаты бросим, и в штыки. Только бы огнем прикрыть!
- Нечем! Патронов нет! - выдохнул Кутепов. - Так бы!..
Снова раздались выстрелы, и пришлось, кажется, в самую землю промерзлую зарыться, только бы их не задело.
- У моих имеются. Один-два выстрела найдется. Пулемет надо! Пулемет! Единственная очередь! Единственная! И как мы их! - унтер от эмоций буквально задыхался. - Как мы...
Снова выстрелы, и унтер замолчал.
Кутепов повернул голову, - и увидел, что унтер тоже прижался к земле. Навсегда.
Кулаки сжались до хруста.
- Да что ж нас как котят! У Петрилова тише было!
И тут грохнула пушка. Таврический замолчал: боковые двери и впрямь разорвало в щепы. Нельзя было терять ни минуты.
- В штыки! В штыки, братцы! - и Кутепов первым поднялся в атаку.
Само молчание Таврического подстегивало бойцов. Они уже врывались на первый этаж, когда самые бойкие из восставших очнулись и принялись стрелять. Поздно!
Правительственные силы уже ворвались. Узкие - куда уже петроградских улиц - коридоры Таврического наполнились шумом боя. Кутеповцы наседали на оглушенных взрывом восставших. Развернулась штыковая, перешедшая в рукопашную в буквальном смысле. Заработали ножи и кулаки. Раздвались выстрелы, то тут, то там. Но враг уже не мог воспользоваться запасом патронов.
- Навались! Навались! Наша берет! - воскликнул Кутепов, подстрелив из револьвера отдававшего команды рабочего. Тот повалился навзничь, и враг дрогнул.
Подоспели новые бойцы, - подтянулись те, что прорывали ряды врагов у Потемкинской. Восставшие, дав залпы - поверх голов, чтоб в своих не попасть - побежали. Вот тогда-то Кутепов понял, что победа близка.
Сражение разделилось на десятки стычек за каждую комнату. В иных восставшие отстреливались из-за перевернутых столов, в остальных же просто бежали, а кое-где даже оружие складывали. Ворвались даже в зал заседаний. Пустой еще несколько минут назад, он наполнился грохотом опрокидываемых стульев и выстрелами.
Бой шел у разорванного в клочья портрета императора, выстрелы оставили щербины на дереве трибуны.
Кутепов - подобравший винтовку у погибшего - сейчас наравне с бойцами прорывался к заветной трибуне. Так получилось, что отряд восставших опирался на нее, отстреливаясь и отбиваясь. Несколько ударов, крики, благой мат, хлынувшая кровь, - и молчание.
Кутепов и сам не заметил, как воцарилось молчание. Восставшие - те, кто выжил - подняли руки кверху. Они стояли, запыхавшиеся, с полными ненавистью глазами. Им бы еще сражаться, - да бесполезно. Загнанные в угол, они ни на что больше не были способны.
А потом Кутепов понял: во всем дворце стало тихо.
- Тихо? Тихо? - на более связный вопрос сил не оставалось.
Бойцы закивали.
- Тихо, - выдохнул подпоручик. Он подобрал валявшееся под ногами сдавшихся оружие.
- Тихо, - просопел один из солдат, вытирая пот со лба.
Тишина наступила неожиданно, а потому была страшна и непонятна. Как это? Вдруг это восставшие выиграли? Вдруг смогли окружить и обезоружить остальных?
Но Кутепов вышел из зала заседаний - и увидел ту же картину: восставшие сдавались. Они не подчинялись единому приказу: просто в какой-то момент люди поняли, что далее бороться нет смысла.
Обезоруженных, восставших собирали во все том же зале заседаний. Кутепов разослал по тем павильонам, где могли скрываться враги, бойцов. Но возвращались они в основном с освобожденными заложниками: многих жандармов и офицеров, тех, кого удалось сохранить в живых, свозили сюда, в Таврический дворец.
- Хоть одного из депутатов нашли? - это уже спросил Столыпин.
Было так странно идти этими коридорами, кажется, еще хранившими память о седьмом годе. Вот здесь улепетывал Родичев, а там Григорович возмущался задержкой с военными кредитами, а вот...
- А вот здесь, - Столыпин привычно распахнул двери зала заседаний. - Состоялись самые мои трудные сражения. Сегодняшнее будет лишь одним из целой череды.
Петр Аркадьевич выглядел постаревшим лет на память. Кажется даже, седины прибавилось.
- Никого из депутатов не нашли? - повторил свой вопрос Столыпин.
- В поисках. Разбежались, верно! - пожал плечами Кутепов.
- Скорее, собирают где-нибудь толпу...Надо бы...
- Уже приказал подготовиться к обороне, Петр Аркадьевич. Патроны собираем, но их не хватит для продолжительного боя.
- С падением символа революция затихнет, мы выиграем время. С фронта уже вот-вот должны подоспеть войска. Вот-вот!
- Ваше Высокопревосходительство! - раздался донельзя взволнованный голос адъютанта. Левую щеку пересекала кровавая рана, но сам он бодрился. - Парламентеры! Парламентеры, Ваше Высокопревосходительство! И с ними...Михаил Александрович!
Столыпин и Кутепов удивленно переглянулись. Адъютант понимал не больше их самих.
- Заложником? - Столыпин прищурился.
- Никак нет! Хотя! - адъютант покачал головой. - Не могу знать, Ваше Высокопревосходительство!
- Не медлим, - Столыпин бросил это на ходу.
Адъютант проводил их к выходу на Шпалерную. Здесь уже толпились офицеры и нижние чины, не знавшие, как себя вести.
Михаил Александрович - он был без шапки, а потому Столыпин быстро его узнал - переговаривался с...Гучковым! И Милюковым! Позади стоял Шульгин, заходившийся в глубоком кашле. И все-таки именно Шульгин первым заметил Столыпина.
- Петр Аркадьевич! Как я рад! Как я рад! - и зашелся в новом приступе кашля.
Гучков поприветствовал Столыпина кивком.
- Как участника восстания, а может, его организатора, я вынужден... - начал было Столыпин, обращаясь к Гучкову, но Михаил Александрович остановил его взмахом руки.
- Петр Аркадьевич, успокойтесь. Я принес волю нашего августейшего брата. И она совершенно не в том состоит, дабы осудить или даже обвинять дорого Александра Ивановича.
Сказать, что Столыпин был удивлен, - значило ничего не сказать.
Милюков недоверчиво поглядывал на Столыпина. Ну точь-в-точь, как в былые годы. Словно бы не лидер кадетов подливал масло в огонь революции!
- Понимая всю тяжесть, которую сам Бог взвалил на его плечи, всю ответственность перед страной, наш брат сочли необходимым отречься от престола...
Выстрел - и тот не заставил бы Столыпина так сильно зашататься. Солдаты хранили убийственное молчание. Неужели зря, неужели все это было зря?
Кутепов ловил каждое слово Михаила.
- В пользу наследника своего, Алексея Николаевича, и вверили до времени регентство брату своему, - эта помпезность была у Михаила от учителя, Витте, словил себя на мысли Столыпин. - С назначением нового правительства. Тяжесть минуты потребовала в правительство назначить Александра Ивановича Гучкова....
Столыпин слушал с замиранием сердца. Значит, они своего добились. Они - это кадеты, октябристы...А ведь прежде он надеялся на рабочую, толковую Думу, видел опору и основу ее в лице Гучкова...Как же он тогда ошибся!..
- Но кто же станет премьером? - только и спросил Столыпин.
- А премьером брат наш волею своею назначил единственного человека, в котором видел все силы для того и задатки.
Гучков многозначительно улыбнулся.
"Ему передали пост? Что ж. Понятно..."
Милюков покачал головой, поглядывая на Гучкова.
"Точно ему. Вот ведь!" - и добавил непечатно.
- Брат наш просил передать, что однажды человек этот уже отказывался от столь важного бремени...
"Гучков - тот отказался войти в состав правительства, слишком много запросил" - подумал Столыпин.
- Указав, что это будет против его совести. И тогда брат наш...
Столыпин ничего не подумал - он просто сделал шаг назад. В единый момент седины на его голове прибавилось вдвое.
- Приказал ему принять этот пост. Петр Аркадьевич, - Михаил по обычной своей привычке не смотрел собеседнику в глаза. - Брат наш указал, что без предоставления Вам премьерского поста на этот шаг пойти не может. И он приказывает Вам принять премьерский пост.
Кутепов вовремя поддержал начавшего было оседать Столыпина.
В один миг Петр Аркадьевич оказался монархистом более, чем сам царь.
- Будем работать, Петр Аркадьевич, как в старые добрые. Я же говорил, зря Вы так, зря, - хитро прищурился Гучков.
- Возмутительно! Силы реакции! Силы реакции! - подал голос Милюков, но под взглядом Кутепова сменил тему. - Однако Михаил Александрович ни в коем разе не соглашался принять решение о регентстве без Вашего премьерства. Что делать! Что делать! Порядок, порядок, порядок сейчас требуется! Силы радикализма...
"Власть взял - теперь ему социалисты незачем" - заключил Столыпин.