Аннотация: Обновление от 19.10.2016. Глава выложена полностью.
Глава 2. Ричард
Вот, кажется, день, - а потом ночь. Ну, почти ночь. Здесь солнце быстро скрывалось за горой.
- Это потому что ходит советоваться к Гаргану.
Мама всегда знала, о чем думает Рик. Он был уверен, что все дело в магии! А в чем же еще? Не в том же, что он бормотал себе под нос. Никто, совсем никто этого не должен был слышать. Право, Рик и сам не слышал. А оттого еще больше насупливался. Слова ему давались тяжело. Вот когда мама просила прочесть слово, Рик сперва разбивал его на звуки. Ма-ма, - говорил он тихоньку, - Ма-ма. А потом добавлял, уже громче:
- Мама!
- Почему ты никогда не можешь сказать слово сразу? - вздыхала мама. - Ну же, это так просто! Ведь когда не читаешь, ты все верно говоришь. Только быстро. Торопыжка вырос. И в кого ты такой?
Рик понуро склонял голову. Он знал, как ответить. Это было так правильно-правильно. Но когда только начинал, слова разбредались, мысли прятались, боясь показаться наружу. А мысли - это такое! Такое!
А вот это уже был голос папы. Вода плескалась о мельничное колесо, но оно надувалось и ленилось. Не хотело работать.
- Устало. Все устают. Всем бывает нужен отдых. Колесо отдохнет, жерновки поспят, - а с утра вставать, работать. Ты ведь любишь работать?
Мама была...
Мама была мама. Что про нее рассказывать? Рик всегда знал, как она выглядит. Ему даже показалось странным, очень странным, что он подумал о ее лице. Вот же оно? Да и куда мама денется, всегда можно глянуть. Еще лучше, чем речка! Ветер налетит - та нахмурится, не будет показывать отражение. А мама никогда не хмурится.
Ну, разве только иногда. Но Рик в этом нисколечко не виноват, нет, нисколечко!
- Пойдем, - папа кладет ладонь на плечо. Толкает вперед. - Сегодня ты должен поднести. Привыкай. Однажды меня заменишь.
Рик встрепенулся. Как? Как это? Нет! Зачем? Папа ведь всегда будет подносить. Как же иначе? Ну что за глупые мысли в голову лезут! Эти очень-очень темные. Плохие. Надо прогнать. И пойти. Но страшно. И почему это однажды заменит Рик отца?
- Пойдем, - еще раз говорит. Значит, надо идти. Третий раз не скажет. Хворостина продолжит.
- Счас-ка! Счас-ка! - Рик затараторил. - А...
Мама кладет на протянутые ладони (вот и выросли они у Рика за лето! а плечи до чего маленькие! зато прятаться легко!) миску. Хорошую такую, в рисунках. Мама сама рисовала, а папа помогал. Да и Рик, Рик-то! Он ведь тоже ого-го как помог! Надо поднести.
И тут Рик вспомнил, что очень боится. Вот всегда помнил, а потом забыл, а сейчас - опять вспомнил.
- Не бойся. Он знает, что мы хотим добра. Что мы честно работаем. Мы даем зерно, а он помогает, - с нажимом произнес отец.
Все. Пошли. Колени у Рика тряслись, ого-го как! Слышно было даже дома у Одри, не иначе! Тук-тряс-тук! Или тряс-тук-тряс! И снова тук-тряс-тук. Это они шли к речке.
Она была сейчас очень темная: небо закрылось в одеяло, спало. Звезды тоже спали. Только луна все никак не шла отдыхать, вполглаза наблюдая за Риком, как он справится? А он взрослый, да! Он справится!
Втроем они вышли по тропинке к берегу. Справа - колесо. Рик улыбнулся. Какое оно было большое раньше! А сейчас уже и поменьше. Может, оно стареет? Вот точно как бабушка Одри! Скоро лопасти выпадут, как ее зубы! Все-все-все! Ну, один останется. Тот, что спереди. Уродливая такая улыбка у бабушки, хотя сама она добрая. Иногда.
Рик старался думать обо всем-всем на свете, только бы не вспоминать...
Вспомнил! Темно! Было так темно. Вода плескалась. Или, может, это он, а? Да! Да! Это он! Он придет за Риком и заберет!
- Не бойся, я с тобой, - мама взлохматила голову.
- И когда он уже повзрослеет, - вздохнул отец.
- У ребенка должно быть детство. Понимаешь? А то будет...как... - мама замолчала.
Она вот так очень-очень часто делала. Говорит про кого-то - и тут же молчит. Словно бы забывает. Ну совсем как Рик. Но Рик уверен, что мама помнит. Она все помнит. Даже что он боится.
Что-то над Риком прошумело.
Коленки подкосились, и миска чуть не выпала из рук. Отец подоспел вовремя! Его крепкая рука тут же схватила ладони Рика, и вот уже все было хорошо.
- Летучая мышь. Не пугайся. Давай! Ты помнишь, как надо подносить?
Рик быстро-быстро закивал.
Он помнил. Да, он все забывает...Но это он помнит. Почему? Сам не знает. Вот бы все так помнить!
Рик подходит к самой воде, так, что ноги сразу же промокают. Высоко поднимает - над самой головой - миску, и громко (так громко, чтобы совсем не страшно было!) говорит:
- Ворелл! Я подношу это зерно в надежде, что ты будешь так добр и пошлешь нам завтра быструю реку, чтобы помолоть зерно!
Подождав немного, Рик опускается на коленки и кладет миску. Ровно там, где песок становится водой. Потом быстро поворачивается - и вовсю бежит, не оборачиваясь. Теперь он совсем-совсем вспомнил, что боится. Очень боится.
Мама и отец еще там, на берегу. Раздается плеск воды. А вдруг не понравилось подношение? Вдруг это он? Рик вздрагивает, и прямо на бегу поворачивается...
- Вот и я говорю, что это ты здорово придумал. Таскайся, значит, с ним, - попервой дурость. А нет! Хитро! Что говорит, хитро! Толковый ты у нас. Хитро!
Голос раздается над самой головой. Противный такой, шамкающий. Не говорит - плюётся, причмокивает.
- Вот и я говорю, - а этот голос кажется смутно знакомым. Недавно...Темнота...Люди в темноте. Огонь.
Кто эти люди? Где мама, папа?
Он резко поднялся. Их больше нет. Потолок сменился грязно-серым небом. Лужа была сверху - и такие же грязные лужи были снизу.
- А, очухался! Ну, парень, и горазд ты спать! Олаф, вот, суёт тебе еду, суёт, а ты воротишь нос, да знай бубнишь! - прошамкал и сплюнул. - Ну, думаю, каюк! Глупо!
Телега подскочила на кочке. У Ричарда внутри все перевернулось.
- Не загадь!
Липкая гадость полезла изо рта и носа. Ядовитый огонь жег изнутри, но желудок был пуст. Но парень не в силах был упасть на холстину: все казалось, что снова вывернет.
- Башковитый! Не загадил, - от шамканья хотелось блевать еще сильнее. - Ну, будя! На вот!
Ричард тыльной стороной ладони вытер лицо. Длинные и широкие рукава мешали. Откуда котта? Он таких никогда не носил. Теплая. Мягкая. Почти как одеяло дома...
Снова вывернуло.
- Меня еще сильнее после моего первого покойника, - а это уже голос того, кто любил правду. - А уж после такого немудрено.
Ричарда отпустило, и он огляделся.
На козлах сидели двое воинов. Один, тот, что правил лошадьми, кутался в овчину. То и дело он поворачивал голову влево и сплевывал. Смачно так. Этот и шамкал. Второй, сейчас повернувшийся к Ричарду, хмурился сильнее осенних туч. Шлем со стрелкой и нащечниками был надвинут очень низко, мешая разглядеть лицо.
А, это он не хмурился! Просто на шлеме над самыми глазами была гравировка, похожая на густые брови.
На самом деле воин улыбался. Он даже протянул фляжку:
- Выпей.
Ричард обхватил ее обеими руками. Гадость во рту обжигала, грозясь прожечь небо до самых костей. Но Окен помедлил. Живот снова заныл.
- Не бойся, пей. Вода там, вода, - рассмеялся "хмурый". - Вино я уже все выпил давно.
- До города, - шамканье, - доберемся, а там дело нехитрое! Погуляем! Добро!
Ричард припал губами к фляге. Теплая! Он не любил теплую воду, но чего же она была вкусной! Как вкусно! И еще - она смыла отраву.
- Вот и правильно. Хлеб найдется, хочешь?
Зря он это. Ричард едва успел свеситься за борт повозки.
- Бывает, - заметил хозяин фляжки, когда Ричард сунул было ее обратно. - Забирай. Она твоя. До города и впрямь недалеко. Тебе еще пригодится.
Ричард благодарно закивал и уселся на холстину. Только сейчас он почувствовал, что под ней какие-то мешки и сундуки: вся она была неровная. Заныла спина: еще бы! Он же пролежал здесь неизвестно сколько.
И позади, и впереди тянулись повозки, ничем не отличавшиеся от ричардовой. Разве что на них не сидели мальчики, потерявшие в одну ночь всех родных и близких.
Ричард зарылся лицом в ладони. Меж пальцев закапала соленая влага. Он плакал молча, стесняясь этого.
- Бывает, - снова произнес даритель фляжки. - Ты знаешь, чего? Можно помочь твоей мести. Ты же хочешь отомстить?
Ричард тут же убрал руки и жадно закивал.
- Вот. Это правильно. Мужчина должен мстить за кровь кровью. У нас все это знают, во-о-от с таких лет, - воин держал ладонь у самой холстины. - В городе мы в ратушу пойдем. Там расскажешь все, что знаешь. И про тех, кто деревню сжег, и то, как мы тебя подобрали. Все, что помнишь. Понимаешь? Любое твое слово может мести.
- И погребальный костер! - не оборачиваясь, добавил шамкающий. - Про него не забудь! Расстарались! Добро расстарались!
В этот раз было только жжение желудка, ничего больше.
- Будя! - снова шамканье. - Будя тебе! Этак кишки свои выплюнешь!
Ричард снова повалился на холстину. Он устал, он очень устал.
- Расскажет, - только и донесся до Окена голос "хмурого".
Хорошо, что не было никаких снов. Плохо, что не снились родители.
Радостный возглас (кто крикнул - шамкающий, хмурый или еще кто, Ричард так и не понял) вывел из такого хорошего, такого приятного забытья.
Серая лужа наверху потемнела, и от этого стало только гаже на душе.
- Город! Город! Приехали! Добро!
Ричард приподнялся на локтях. И точно. Город. Самый что ни на есть.
Они всей семьей ездили сюда раз в пять, а может, шесть в год. Запрягали волов пораньше, чтобы к закату уже прибыть под стены. Опоздаешь - не впустят! Так однажды простояли всю ночь под воротами. Могли заночевать в трактире, но папа отказался. "Нечего деньги разбазаривать!" - ответил он на укоризны мамы.
Ричард понурил голову. Он готов был выслушивать этот родительский спор снова, и снова, снова, - лишь бы снова оказаться среди живых папы и мамы. А может, это сон? И ему приснилось всё? Да, точно! Это сон! И вот он встретит их у майского шеста...
Такого, как был впереди. Там, где Нижняя река делала поворот, у самой крепостной стены, высился майский шест. Поднявшийся ветер подталкивал ребятишек (кого же еще?) в спину, и те крутились, крутились...
На дороге стало много больше повозок. То ли не обращал на них Ричард внимания, то ли еще чего, - но дорога буквально оказалась ими запружена.
- А ну! Посторонись!
- Наддай!
- Да куда прешь?
- Кто тебя править так учил? Руки бы оторвал!
- Ну кто? Ну кто так прет!
- Людии! Что деется!.. Задавили!.. Задавили меня!..
Ричард тут посмотрел в сторону, откуда доносился крик.
Дородная женщина протискивалась между телег, желая перейти дорогу. Возницы щелкали кнутами, лошади и волы топтались, - а та шла медленнее пьяницы. Да еще грозила кулаком всем, кому ни попадя. Кто-кто, а она на задавленную совсем не была похожа.
На обочинах выросли таверны и кабаки. Металлические и деревянные вывески скрипели на ветру, зазывая уставших с дороги. Трубы их чадили: вот кто заставил небо почернеть!
Так получилось, что повозка с Ричардом оказалась с самого правого края большака, так парень мог разглядеть, что творилось под боком у нескончаемого потока телег.
Недовольно хрюкали свиньи. Занявшие глубокую, посиневшую от застарелой грязи канаву, покрытые темной щетиной, они доживали последние свои мгновенья. Ричард и сам не знал, что намерен сделать обладатель жидких лохмотьев с дубиной в руках. Он медленно приблизился к самому дородному хряку, размахнулся, и - Окен всегда будет вспоминать именно это мгновенье при слово "Лефер" - обрушил дубину на башку хряка. Тот не взвизгнул даже: вслед за донесшимся до Ричарда хрустом просто осел в грязь. Остальные свиньи подняли дикий шум и махнули в разные стороны. Одно из животных понеслось под телегами. И снова раздался хруст: колесо и свинья встретились. Животное заголосило. Оно визжало так натужно, что Ричард закрыл уши руками.
"Лохмотья" отбросил дубинку в сторону, взял убитого хряка за задние копыта и потащил. К нему подбежало еще трое нищих, усиленно помогавших и довольно восклицавших. "Лохмотья", впрочем, ничуть не был рад этой помощи. Это лишь потом Ричард узнает: за каждую убитую свинью полагается награда от городского совета. Достаточно предъявить тушу, протянуть руку, куда отсыплют медяков, - и мясо можно забирать. Но платили за убитых свиней внутри городских стен. Стражники никого не должны были пропускать с тушами. Но свиней как-то дотаскивали. У стражников же неизменно оказывалась добрая похлебка с вкусными свиными ребрышками. Неким образом эти вещи были взаимосвязаны. Но об этом Ричард узнает много после, уже обжившись в Лефере. Сейчас же он только и делал, что в оба глаза таращился на странное действо.
Пока его не отвлек майский шест.
А, точнее, совсем не майский шест. Только издалека эту конструкцию можно было бы принять за любимую игрушку городской ребятни.
Тошнота подкатила к горлу Ричарда: на счастье, даже в самых глубоких уголках желудка не осталось ни крошки. Иначе бы несдобровать холстине.
Люди и вправду качались. На веревках. Повешенные. А по соседству тряслись на ветру скелеты. Крутились вокруг них, норовя оторвать кусочек. Повешенные разбойники. Они привлекали еще больше внимания, чем придорожны трактиры: каждый мог оказаться на месте "счастливчиков". Двое стражников, стоявших, скорее, для напоминания, нежели охраны, довольно махали проезжавшим. Возчики хранили молчание.
А вот "хмурый" помахал в ответ, как старым друзьям. Ричард задумался. Не хотел бы он оказаться человеком, знакомым с такой компанией. Даже больше - ночью бы не уснул. А вдруг и "хмурый" стоял вот так...
Но почему, почему Ричард никогда прежде не замечал этой виселицы? Ее не было? Или...
А если ночью проехать?
Ночь. Запах гари. Сожженный дом...Родители...
Снова соленая влага сочилась меж пальцев. Она смешалась с грязью. Точь-в-точь пепел, намокший под дождем...
Ричсарва
Стены выросли над головой Ричарда. Надвратная башня с символом Города - синей лентой реки, перечеркнутой золотой полосой - тянулась до самого неба. В этом-то Окен был уверен, даже больше, чем в том, что солнце встанет на востоке. Она была такая высокая! Выше гор! И попасть туда была еще сложнее!
Телега почти остановилась.
- Вечно сутолока. Нечто ворота пробить новые нельзя? А? Худо! Худо! - шамканье и плевок.
- Чтобы пошлины взвинтили впятеро? - впервые "хмурый" говорил гневным тоном. Шлем задвигался из стороны в сторону. Он поднес зажатую в кулак руку прямо к лицу шамкающего. - Стену разобрать, - один палец высвободился из кулака. - Ворота поставить, - а за ним второй. - Стражу нанять, - третий. - Большак... - четвертый палец так и не успел вырваться на волю.
- Дык понятно! Олаф! Понятно! - самый смачный плевок за день. - Дело ясное, что дело неподъемное.
- Отчего ж, - усмехнулся Олаф. От этого голос его показался злым. - Кто-то горы наварит.
Ричард не очень понял, зачем горы варить, а тем более наваривать. Но шамкающий знал, а потом заплевал еще пуще прежнего.
- Дерут! Три шкуры дерут!!! - донеслось спереди.
Ричард и не заметил, как их телега подошла к самым воротам. Впереди была только одна телега, наполовину скрывшаяся в полумраке проема. Дорогу ей перекрыли четверо, нет, пятеро стражников в коттах.
Пятый был чуть ближе к Ричарду, и под его коттой можно было разглядеть кольчугу. Он вовсю размахивал руками.
- Указ совета! За каждый мешок муки - плати седьмицу! Или мели в городских!
- Да там не меньше сдерут! - пуще прежнего заголосил возчик. Его телега и впрямь была заполнена мешками с мукой. - Душат честного...
- А что ж ты сюда приехал, не зная совета указов? Объявляли же по окрестностям! Старосты во всех деревнях зачитывали!
- Да я...я...! Я в ратушу пойду! - забарабанил по воздуху несчастный владелец враз подорожавшего товара. - До самого совета дойду!
- Иди. Деньги за проезд - вперед. А там уж вернут, ежели доспоришься. Ну, платишь? - хладнокровно прозвучало в ответ.
- Добро пожаловать в славный город Лефер! Спасибо, что помогаете городскому совету поддерживать казну! - отчеканил стражник. Еще чуть-чуть, и рассмеется.
- Кровопийцы! Прямо сейчас в совет! Прямо сейчас! Пошли!
Волы двинулись. Возчик причитал, и вопли его разносились гулом по туннелю ворот.
Их телега подъехала к самым стражникам.
- Ага! За проезд! За проезд в город по медному с человека! - радостно возвестили. - Указ городского совета!
- Добрая компания пошлинам не подвергается, - расхохотался Олаф.
Ричарду стало не по себе от этого смеха: металл, металл холодный и убийственный, был слышен в этом хохоте.
- Что, и пацаненок тоже в Доброй компании? Не слыхивал такого! - осклабился радетель городской казны.
- Слушай, Бенбенгют! И посмотри на парня внимательно, - Олаф свесился с козел, и его лицо оказалось прямо напротив лица стражника. - Вчера деревню...
У Ричарда зашумело в ушах, и он не расслышал следующих слов Олафа. Поднявшийся ветер дул так сильно, да еще и в узилище врат, что он бы и мыслей своих не услышал.
- И потому мы везем его в совет! Пусть расскажет! - ветер затих.
- Понял?
Когда Олаф вернулся на свое место, стражник уже смотрел совершенно иначе. Усмешка с его губ слетела.
- А что вы раньше не сказали? Мчитесь в совет! Да скажите, что я пустил вас без проволочек! Ребята!
Стражники расступились, открывая дорогу.
- Это мы завсегда! - радостно прошамкали в ответ. - Добро! Бывай!
Надо сказать, что стражники расступились - но быстрее телега ехать от этого не стала. Протиснувшись меж створками ворот и прижавшимися к туннелю стражникам, она оказалась на грязной улочке. Та полнилась от народа, сновавшего туда-сюда, и таких же возков. Они были везде. Тянувшиеся по бесчисленным ответвлениям улочек, они то пропадали, то появлялись снова.
А еще - был шум. Ричард каждый раз знал, что звуки накроют его с головой - и каждый раз пугался. Он втянул голову в плечи, закрыл ладонями уши, но это ничуть не помогло. Кажется, гомон стал только противней.
И - вонь. Не запах спелых овощей, навоза или еще чего-то в этом духе. Грязи, гнилья и гадости. Пятачок земли по эту стороны ворот был истоптан вдоль и поперек. Колеса телег, копыта и ноги перепахали почву, из неведомых глубин принеся самую тягучую грязь. Довершали дело канавы, стекавшиеся с этой половины города. Улица здесь шла в гору, так что помои стекали ровно к воротам.
Узкие и высокие дома жались друг к другу. То и дело из окошек, коих едва хватало, чтобы протиснулось ведро с выливаемыми помоями, выглядывали любопытные жители.
Телега пошла в гору. Ричард как раз оказался под нависавшими домами: вторые, третьи, четвертые этажи были куда шире первых. При определенной сноровке соседи из домов напротив могли пожать друг другу руки, не будучи акробатами. Достаточно было обоим протянуть руку, и вот - пожатие. Удобно. Женщины галдели, обсуждая новости. Мужчины жаловались на выросшие пошлины.
- А ну! В сторону! В сторону! Ишь! - шамкающий замахнулся кнутом на ковылявшего нищего.
Оборванец, темный от грязи, патлатый, подпрыгивал на левой ноге, волоча за собой правую, неестественно вывернутую назад.
- Добряка обидели! - тряхнул он патлами, прижимаясь к стене дома. Из окна второго этажа раздались возмущенные крики.
- Прости, брат! - вмиг подобрел шамкающий.
Ричард не успел заметить даже, как в руке Олафа оказалась монета - и тут же была подкинута. Серебро! Целый серебряк!
Ричард ахнул. Он никогда и в руках-то не держал! Отец, бывало, показывал ему припрятанную промеж мешков "счастливую" монетку, истертую, обрезанную по краям, - но серебряную. Самый лучший человек на свете верил: она обязательно принесет удачу. Не ему, так сыну.
Окен сжал кулаки. Никакая монета не спасла отца и мать. Никакая...
Патлатый было начало благодарить, но Олаф тут же воскликнул:
- Не благодарят за такое! Добряков помяни, какие только были на этом свете! Обязательно помяни!
Ричарду показалось - или добряк заплакал? А может, это просто его глаза хищно сверкнули при виде серебра?
Нищий прижал кулак с зажатой монеткой к сердцу, кивнул и торопливо заковылял в проулок меж домами. Тут же на то место, где он стоял, вылили ушат помоев. Раздался писк. На счастье, Ричард не увидел маленьких черных (или серых?) тварей. Он их ненавидел всей душой, но не мог признаться самому себе, была ли то ненависть или страх? Пожиратели муки были повсюду, - в этом уж точно был совершенно уверен Окен.
И все-таки была, была в этом крае грязи и зарослях домов красота.
Когда телега сделала поворот, дома чуть расступились, и там, вдалеке, показалась башня. Белая-белая. А точнее даже, башня "малыш". Сколько Ричард помнил, она так и оставалась похожей на только начавший расти зуб.
Они подъехали ближе. Белой-белой эта рождающаяся башня выглядела только издалека. Стоило приблизиться - и можно было разглядеть следы потеков воды, комья грязи, вылетевшие из-под конских копыт, следы нечистот, в дождь затапливавших пороги. Но зачем об этом думать? Белая башня должна была стать самой прекрасной...
- И когда эту штуковину достроят? Столько, значит, серебра вбухали! Море пивом залить! Море! Тьфу! - шамкающий искренне печалился.
- Достроят. Когда-нибудь. Или на камни растащат. Там видно будет, - парировал Олаф. Кажется, он совершенно спокойно относился к Белой башне.
Ричард так и рвался сказать что-нибудь, защитить башню-мечту, но...Родителей своих он разве защитил? Нет, совсем нет. Ричард сжался. Он закутался в котту и уткнулся в холстину. Город продолжал жить своей жизнью. От этого становилось еще противнее.
Но вот пахнуло рыбой, послышался плеск воды.
Ричард подскочил.
Великая канава! Великая канава!
Если ворота были ртом, заглатывавшим все новых и новых людей, то Великий канал (он же Великая канава - и как знать, какое из названий было древнее) - сердцем. Пока в нем была вода, соединявшая Верхнюю и Нижнюю реки, пока корабли могли пройти материк насквозь, - будет жить город.
Пролетела странная, большая, белая птица. Ричард таких прежде не видел. Может, голубь-переросток?
- Ишь! Альбатрос! И как его занесло-то? Чудно!
- Может, с кораблем. Мало ли кто сюда попадает случайно, да так навсегда и остается? - пожал плечами Олаф. - Альбатрос. Как дома. Как дома...
И была в его словах грусть сродни ричардовой. Может, и у него родителей убили? Ричард был почти в этом уверен. Нет, даже совсем уверен! Вот бы спросить! Да только как? Ричард стеснялся задать такой вопрос.
Улица стала шире: можно было бы разъехаться двум телегам свободно, - а потом и вовсе превратилась в мост. Сколько хватало глаз, влево и вправо шла набережная. Великий канал полнился кораблями, или шедшими водною дорогой, или бросившими здесь якорь.
И если шум у ворот казался Ричарду громким- то здешний гомон оглушал. На самом деле оглушал.
- А ну! Песьи дети! Шибче! Шибче!
- Бистро! Бистро показывайт!
- Наинэ гаорилэ...
А это была уже и вовсе незнакомая Ричарду речь.
Он с открытым ртом рассматривал бесчисленные корабли. Большие, с высокими мачтами - и маленькие, едва ли больше лодки. Они были самых разных форм и очертаний. Где-то были квадратные паруса (Ричард помнил, - он спросил у папы, как называются эти полотна, но ответила мама...Мама...), где-то были треугольные, а у некоторых и вовсе, те и другие, и третьи. Какие-то...Ну...В общем, не квадратные и не треугольные. Ричард у мамы спрашивал, как такие называются, но она не знала. Мама...Папа...
В висках застучало. Откуда?..
Кажется, это Великий канал зашумел. То ли ветер, то ли еще что, - но Ричард отчетливо слышал плеск воды, так, будто...
- А ну, плешивые! Разойдись! Разойдись! - шамкающий загорланил, надеясь провести телегу через толпу на Большом мосту. - Простоим вечер! Ох, простоим!
Ричард и не заметил, как они подобрались к...
А вот если Великий канал - это сердце, то что же такое Большой мост?
Вернее, мосты.
Самой воды не было видно (впрочем, слышно тоже не было) из-за бесчисленных кораблей и лодок. Если бы здесь бы один мост, как все эти судна смогли бы пройти? Нет. Большой мост был образован из пяти частей. Три каменных: посередине и у берегов. Два деревянных: рабочие по команде, пользуясь сложной системой рычагов, канатов и лебедок, поднимали их, чтобы дать кораблям свободную дорогу. В самые оживленные дни у деревянных пролетов скапливались огромные заторы из кораблей, ожидавших своей очереди: пусть мосты и поднимались с утра до самой ночи. За века это привело к появлению таверн, рынков и прочих положенных заведений где команда могла бы дождаться своей очереди. Злые языки говорили, что Лефер вырос из кабака, стоявшего на Великом канале. Языки еще более злые, а главное, завистливые, полагали, что он таковым и остался. Горожане, впрочем, были только рады доходам.
- Эй! Наддайте! Пусть поторопятся! - раздалось за спиной Ричарда.
Он повернулся. Это был возчик из того же отряда, что Олаф. Только сейчас Окен задумался: а что же они везут? На простых торговцев не похожи, все при оружии, а груза-то, груза!
- Это ты жену свою торопи! - гаркнул шамкающий. - Нашел кого торопить! Вишь!
- Скоро должны опустить мосты, скоро! - успокаивающе махнул рукой Олаф. - Не хватало еще драку здесь устроить.
- А вот и устроим! Мы по делу города! Сами, что ли, захотели сюда переть? - не унимался возчик позади.
Он передернул плечами: должно быть, нашитые на его бригантину железные пластинки позвякивали. Но звук их тонул в гомоне толпы, скопившейся у Большого моста. У самого борта повозки с Ричардом толпились горожане и приезжие гости.
- Второй мост построили бы!
- Пошлину мостовую дерут, а взамен что?
- Да чтоб они!
- Эй! Нос разобьешь кому своей клюкой!
- Захочу - разобью! Моя клюка! Моя!
- Понаехало мужичье в Лефер!
- Это ты кому?
- А!.. Вон тому!
- Мне, что ль?!
- Нет! Нет!
- Кому тогда?.
По левую сторону от повозки нарастал шум. Человек в дорогой котте (даже Ричард мог это понять - ни единой заплатки! Верно, дорогущая вещь!) синего цвета размахивал руками. На лице его выступила испарина. Вокруг же столпились люди в простых одеждах, явно из такой деревни, что и сам Ричард.
- Веселье! Добро! - оценил шамкающий. Он в оба глаза наблюдал за происходящим.
- Драки нам еще не хватало, - Олаф закрыл лицо ладонью. - Начинается...
Горожанин снял с головы берет, украшенный красным пером, в надежде закрыться им от размахивающих кулаками "доброжелателей".
"Будут бить" - подумал Ричард.
И тут все резко поменялось. Послышался жуткий треск и скрип, сопровождавшийся звуком натягиваемых веревок. Он перекрыл даже гомон людской толпы.
- Открывают! Мост открывают! - первым воскликнул горожанин.
Верно, горожанин тоже обрадовался, - но его и след простыл, как Ричард не силился его найти взглядом.
Казалось, вот сейчас бы тишине наступить, - но нет. Толпа зашумела еще пуще. Скрип тележных колес, стук копыт о землю, ржанье лошадей и людские возгласы. Все это, смешавшись с грохотом опустившегося на брусчатку деревянного настила, порождало невообразимое чувство. После Ричард, думая о Лефера. Всегда слышал отголосок этого дня. Лефер для него стал шумом Большого моста.
Но сперва - сперва все смолкло. Ну, почти все. Люди затаили дыхание, глядя, как деревянная громада опускается на каменный обрубок. Едва бревна опустились, как толпа ухнула. Телеги и пешие помчались наперегонки. Раздался крик: кому-то ногу отдавили ногу в толчее. Хорошо еще, жив остался!
И тут же толпа остановилась: это волна ударилась о камень, - о будку сборщиков пошлины.
- А ну! А ну! Тише! В очередь! В очередь! Деньги! Деньги подай! - натренированный голос стражника в красной накидке поверх кольчуги перекрывал людской гомон и топот. - Деньги! За проезд! Пошлину мостовую вперед!
Точно таким же был поток, попавший меж колес отцовской мельницы. Вода проходила меж конструкциями, медленно, нехотя. Казалось, еще чуть-чуть, и колеса сломаются, - но нет. Вода подчинялась человеческой воле. Стража здесь сходным образом перекрыла дорогу страждущим, требуя положенную плату. Всех намеревавшихся промелькнуть без того, чтоб расстаться с нажитой медью, отталкивали древками копий.
- Деньгу давай! - настаивала стража
- Да отдай же! - кричали из-за спины (сами они потом столь же нехотя расстанутся со своими деньгами).
Наконец, человек сдавался, совал в руку стражнику монетку, и его пропускали, чтобы тут же остановить следующего. Ну а уж если попадалась телега...
- Куда?! - копья перегородили дорогу, кажется, над самой холкой лошадей. - Куда?!
- Слушай, Маглори! - Олаф обратился к стражнику в приметном зеленом плаще. На нем еще красовалась вышитая желтой нитью ладья. - Ты же знаешь! С Доброй компании пошлин не взимают!
- А вдруг, Олаф, ты со своими дружками что запрещенное везешь?! - расхохотался обладатель зеленого плаща. - Ну, как вас проверишь? Запрещено же досматривать!
- Маглори, ты посмотри, понимашь, в его честные глаза! - сплюнул шамкающий. - Они, знать, все и поведают! Девкам, небось, это говоришь!
- Я с ними не говорю! Мне они не для разговора.
Ричард подумал, а зачем тогда девушки, если не для разговоров? Но вслух заметить не решился. Вот в деревне у них, сядешь на холм, и давай говорить...А может, они в прятки здесь играют? Ну да, город-то воон какой огроменный! Не найдешь и за год! А то и за два, если хорошо спрячешься. А только вот как за едой бегать? Нет, год здесь прятаться нельзя. Дома...А вот дома у них и нету...
- Демоны с вами! Проезжайте! Нет, чтобы старому другу медяшечку принести! Отчитаться перед начальством! Советников порадовать! - Маглори махнул рукой. - Парни, пропустите их. И те пять повозок тоже. Вижу, что все с Доброй компании... Разъездились туда-сюда...Да быстрее! Быстрее! Скоро мост обратно поднимется! Ну что за день!..
Последние слова потонули в шуме. Повозка взобралась на мост, и колеса застучали по дереву.
Ричард стал внимательно глядеть по сторонам. Раньше он никогда здесь не бывал: только издалека смотрел. Родители...Родители...
Все внутри ричарда сжалось. Зачем ему это все? А может, мама и папа выжили? Они скоро за ним придут...Вот как раньше: походят по рынку, заглянут к маминой сестрице (мама ее так и звала "Сестрица!") - и домой, чтобы к самому утру поспеть. Может, ему стоит дождаться утра? И все станет, как прежде...
Крики чаек вернули к реальности.
Ему бы полюбоваться на корабли, - да только кончики мачт виднелись. Сам Большой мост, а точнее, его каменная, серединная часть, была застроена домами. И как они только здесь умещались! Узкие, наверное, в пять шагов, много, в шесть, длиной, они жались друг к другу, вздымаясь ввысь. Кажется, у каждого весь второй этаж был увешен разномастными вывесками. Чудо! На некоторых даже были надписи - редкость! Над деревенским трактиром только доска висели, напоминавшая разорвавшуюся бочку. Ну, только не до конца разорвавшуюся. А может, и не бочку вовсе. Да только все в деревне это место "Бочкой" и называли, сколько Ричард себя помнил. Но теперь не назовут...Нет-нет, совсем не назовут. Никогда.
Из каждого окна (а скорее, узкой щели в стене), из каждой двери (а те были лишь немного шире окон) раздавались зазывающие возгласы. Иногда прохожие останавливались, задумываясь над приглашением, и тут же начинались проблемы. Свободного от домов пространства моста едва хватало, чтобы две не очень широкие повозки могли ехать впритык друг к другу. А уж если они останавливались, то все! Крики были обеспечены.
Впрочем, как и сейчас.
- Тоже мне, мыслитель! Кончай звезды считать! Топай давай!
- Двигай!
- А ну! - это уже шамкающий не выдержал, а после начал что-то бубнить под нос.
Олаф снова махнул рукой. Кажется, он был спокойнее мертвеца, этот человек, которого знали все стражники (а Ричард был уверен, что не только сборщики пошлины числились в знакомцах у Олафа) огромного города.
Затор исчез, и телега снова двинулась. И тут произошло чудо. Чайка. Птица - словно из ниоткуда появившаяся - взмахнула крыльями над самой головой Ричарда, а потом уселась на холстину по левую руку от него. Она так забавно двигалась клювом, глядя на Окена, что тот не удержался от смеха. И такое это было чудо! Чайка подпрыгивала на каждой кочке - вместе с телегой - но приближалась все ближе и ближе к Ричарду.
Тут Олаф повернулся, чтобы посмотреть, что происходит, - и тут же изменился в лице. Куда только делась его невозмутимость! Он замахал руками, зашикал, начал что-то орать на незнакомом языке. Чайка встрепенулась, крикнула разок-другой, расправила крылья - и улетела. Только когда ее след простыл, Олаф хоть чуть успокоился.
- Никогда к себе их не подпускай. Никогда. Особенно в море. Это плохие, очень плохие птицы. Вестники смерти, - только и произнес Олаф, отвечая на немой вопрос Ричарда.
Мальчик пожал плечами и уперся личиком в ладони. Ему стало очень-очень грустно. Даже эта забавная птица скрылась. Неужто все будут пропадать из его жизни? Мама...Папа...
Снова потекли слезы, которые он скрыл за кулачками. Вечно, что ли, прятаться? Вечно убегать?..
Телега двинулась быстрее. Ричард раскрыл глаза - и точно! Впереди виднелись дома - но уже стоявшие на твердой почве, а не на Большом мосту. Вот-вот они выберутся из этой толчеи!
- Шибче! Шибче! Тьфу! - шамкающий нервничал. Причем очень и очень сильно. - Шибче! Двигай!
Да и народ здесь, на этом краю, как-то злее был и нетерпеливее. С чего вдруг?
По эту сторону тоже располагалась сторожка, но, на счастье, взимавшая пошлину за вход на мост, а не выход из него. Хотя Ричард подумал, а почему нельзя взимать медь за выход? Ведь совсем, ну совсем ничем не отличается одно от другого!
- Успели, - сплюнул шамкающий.
И тут же послышался скрип: деревянную часть моста начали поднимать. Интересно, а кто же это делал?
Ричард глядел в оба глаза, но замечал только канаты, тянувшиеся к последнему на мосту дому: из его окон эти самые канаты и выходили.