Ярко светило солнце, было тепло. На небе ни одного облака и только ласточки мелькали в синеве. Поселок жил своей нелегкой размеренной жизнью. Все было спокойно и не предвещало беды. Неожиданно тишину нарушили крики:
-Получи в сопатку.
-На, тебе! Не нравится?!
-Курва! Убью!
-Вот тебе, под дыхало!
Драка под окнами поселковой столовой вспыхнула неожиданно и дико. Рабочий день подошел к концу, начинался выходной. Мужики - лесорубы прибывали из леса и шли в кассу леспромхоза. Сегодня день получки и рабочие, получив на руки свои "кровные", направлялись к столовой, где продавалось бочковое пиво. Столовая находилась в центре лесного поселка, и служило местом развлечения для жителей. Там работяги сбивались в компании По-Трое, покупали поллитровку в соседнем сельмаге и по кружке или две пенящегося пива в буфете столовой, выходили на улицу и усаживались на зеленой полянке. Все были в приподнятом настроении, радостно разливали по граненым стаканам прозрачную жидкость, густо и со смаком прокашливались, опрокидывали содержимое в рот, запивали водку светлым пивом и заедали все жирной селедкой.
Постепенно под окнами столовой стало довольно тесно от мужчин, жаждущих выпить. Стало шумно от гама мужиков и редких среди них женщин. Сегодня праздник у сельчан.
Лесорубы выпивали по одной бутылке, сразу же бежали за другой. Их матери и жены в такой день спешили встретить своих коров из поля и быстренько их подоить. Затем резво бежали к столовой, чтобы успеть увести оттуда своих мужей и сыновей раньше, чем они там упадут, или разбредутся в вальяжном состояние по поселку.
Кто начал первый драку, потом не могли вспомнить. Кто-то начал ссору По-пьянке, вступились другие, чтобы разнять задир, но увлекались сами и потянули за собой оставшихся в стороне. Темная масса мужиков, разгоряченных спиртным, сбилась в плотный клубок и махалась на смерть руками. Все, как один, лесорубы были еще молоды и сильны. Многие прошли войну, и крови не боялись.
Слышался мат, глухие удары по живому телу, полилась кровь. Клубок из жилистых тел не стоял на месте, постоянно передвигался вправо, влево или вперед. Неуправляемая толпа подкатилась к палисаднику дома, стоящего рядом с местом побоища. В одно мгновение штакетник палисадника был разобран мужиками, и драка получила новое и жестокое продолжение.
Теперь удары палками были более ощутимыми и появились первые раненные, которые лежали на пыльной земле. Дикая толпа давно уже потеряла контроль над собой и месила друг друга без жалости. Всеми властвовал звериный инстинкт самосохранения. Возгласы и ругательства уже не слышались, только удары и сопение мужиков.
Поселковый участковый милиционер, прибывший на место драки, уже не мог остановить этого безумия, а когда получил под горячую руку по шее, то отскочил от дерущихся мужчин и, выхватив зачем то пистолет, закричал:
-Стоять! Стрелять буду!
Клубок обезумевших тел удивился этому, на мгновение приостановился в своем вращение. Затем рывком поглотил блюстителя порядка и через минуту выплюнул его из нутра своей ярости целым и невредимым, но без оружия. Власть все же.
-Вали отсюда, Петрович! Не искушай судьбу, - бросил кто-то ему вслед.
Давно уже разошелся кругами слух о страшной драке у столовой. Поселковые женщины бросали домашние дела и спешили к месту побоища.
-Мужики наши схватились там. На смерть! Господи спаси и помилуй!
-Говорят, бьются в усмерть.
-Слыхала. Васька Настин и Петька Нюркин без чувства лежат. Будут ли жить. Не ведома.
-Бабоньки. А моего, там не видали?
-Это все Ванька Шербатый. Он, вражина, завсегда с под носка разговаривает и мужиков наших подначивает. Ему что. Он у матки с батькой на готовом живет, а у нас детки малые. Покалечатся наши кормильцы. Как жить будем.
Когда обезумевшие от страха бабы достигли поля брани, то драка затихла уже сама по себе. Мужики, устоявшие на ногах, поднимали лежавших, перетаскивали к столовскому забору и усаживали их там. Вокруг бегали работники столовой и жители соседних домов, которые притащили воды из колодца и обмывали раны драчунов. Самые крепкие и стойкие мужики снова принимались за выпивку, на мировую.
Прибежавшие женщины кинулись к своим мужьям. Они поднимали их на ноги, уводили домой и причитали:
-Павел! Посмотри на себя. Вить на черта похож, рубаха порвана, нос на боку. Зачем с молодняком связался. Драться тебе не к лицу. Дети у тебя дома. Пойдем.
-Погоди. Я должен с Жоркой выпить, мировую. Я его разделал славно, - начинал куражиться Павел, чувствуя заботу женщины и, не желая сразу подчиниться ей.
-Да как же с Жорой. Вон он, смотри, совсем без чувств. Маня его, не понимаю, как домой попрет. Идем уже. Чекушка у меня припасена.
Матери ругали своих не путевых сыновей:
-Опять набрался. Что за пара тебе, женатики. Смотри на себя. Морда побита, под глазом синяк. Пойдет за тебя кто замуж? Ни в жисть. Останешься бобылем.
-Смотри, какая рана на голове. Надо к фельдшеру идти. Пущай посмотрит.
На что молодняк отбрехивался:
-Придет время. Женюсь. Любая пойдет за меня. Сто раз тебе говорил.
-Не пойду к фельдшеру. Само заживет, как на собаке. Ты меня мать не срами на людях.
Постепенно поляна вокруг столовой опустела, кто сам ушел, кто с помощью родни. Еще долго будут судачить женщины об этой жестокой драке, начавшейся из-за пустяка и переросшей в побоище. Из-за пустяка ли? Не был ли это выходом накопившегося недовольства своей беспросветной и серой жизни в лесу, тяжелого труда.
Как бы то ни было, но на следующий день, кроме похмелки на деньги, отначенные от семьи, был восстановлен палисадник, пострадавший от ярости мужиков, принесено извинение участковому и возвращено оружие с поллитровкой белоголовой, в нагрузку, как возмещение морального вреда от русского менталитета.