Звёздное небо. Такое огромное и таинственное. В нём есть величие, и это не холодное величие бесконечности, всеобъемлющего закона мироздания. Это величие тайны, бесконечной и прекрасной, живущей своей осознанной жизнью, но пронизывающей при этом каждый уголок, каждую пылинку Вселенной. Звёзды на небесном алтаре подрагивают, излучая нежное призрачное сияние и прекрасную беззвучную музыку тайны. Их лучи сплетаются в прозрачное кружево, в котором брошью сверкает луна. Как тут не вспомнить Бодлера, певца этой ночной царицы:
...Ей сладко умирать и млеть от наслажденья
Средь облачных лавин, на мягкой их спине,
И все глядеть, глядеть на белые виденья,
Что, как цветы, встают в лазурной глубине.
Когда ж из глаз ее слеза истомы праздной
На этот грустный шар падет росой алмазной,
Отверженный поэт, бессонный друг ночей,
Тот сгусток лунного мерцающего света
Подхватит на ладонь и спрячет в сердце где-то
Подальше от чужих, от солнечных лучей.
Я всегда любила этого поэта, он очень близок мне. Я понимаю его, и мне жаль этого запутавшегося человека, как жаль саму себя. Бодлеровские "цветы зла" на поверку оказываются увядающими "чахоточными розами", эти стихи не поражают величием и самодостаточностью, их протест полон грусти и отчаяния человека, блуждающего в сумрачных лабиринтах подсознания.
У него тяжёлый взгляд, полный тоски, которую не облечь в слова, даже имея столь гениальный дар. Он так же, как и я, "осеннее светило", медиум призрачного иллюзорного мира, мира тоски и грусти. А это никогда не приносит утешения. Как бы я не хотела избавиться от своего дара, он всегда будет со мной. Я всегда буду видеть знаки, смутные очертания духов, слышать потусторонний шёпот и холодный истерический смех. Я стараюсь отстраниться от этого, но меня никогда не оставят в покое, в потусторонних посланиях всегда будет читаться мрачная ирония паука, поймавшего муху в свою паутину.
Белые хлопья снега, словно частички пепла, падают на заснеженную дорогу. И это единственное движение замершего мира. Я дышу на пойманную снежинку, наблюдая, как она быстро тает, превращаясь в крохотную, словно слезинка, лужицу на перчатке. И хочется своим дыханием растопить весь этот снег, лёд. Или хотя бы тот лёд, что где-то там, внутри... В такой ясный вечер очень хорошо виден Марс, сейчас он очень близко к Земле. Словно красноватый глаз подмигивает из далёкого мира.
На пути к истине так много иллюзий. Они проникают из потустороннего мира, проскальзывают своими скользкими щупальцами сквозь щели безверия и цинизма. Жадно присасываются к своей жертве, чтобы высосать душу, загнать её в свой бурлящий грязный желудок, растворить в своем уродливом теле. Мы все в той или иной мере одержимы. Они делают это неявно, применяя хитрые стратегии, иногда поливая жертву липким сиропом лживой любви и нежности. Как говорила "злая мама-двойник" из сказки "Коралайн в Стране кошмаров": "Даже самых сильных можно сломать любовью". Это больнее всего. Мы совсем разучились отличать ложь от правды. Жить в этом мире и не быть причастным к миру лжи и иллюзий невозможно. Я столько раз ошибалась в своих поисках. Я искала истину на Востоке, там слишком много ловушек для разума и души. Буддизм с его заманчивым атеизмом и возможностью стать буддой, дзен - тёмное искусство, ввергающее в бездну подсознания, индуизм с его великим иллюзионистом Брахмом, философия и мистицизм Ошо, Кришнамурти, Вивекананды, Рамакришны - всё это очень далеко от истины. В своё время все эти философские "фокусы" сильно на меня повлияли, но на поверку лишь укрепили гордость и цинизм. Я уже порядочно обросла этой скользкой чешуёй, под которой почти незаметным стал огонёк веры и любви. Призрачные потусторонние лабиринты - не лучшее место, чтобы найти себя. Скорее увидишь своего надменного циничного двойника, которого так легко полюбить, которого так легко боготворить...
Arcana - Inner Pale Sun. Эта таинственная музыка, как никакая другая, созвучна мне. Довольно редко слушаю эту любимую музыку, только когда что-то волнует до глубины души. Она как тёмная мерцающая шаль, которую я достаю из шкафа, отряхиваю пыль, и набрасываю на плечи, когда мне холодно и одиноко. Надеваю её почти украдкой, осторожно, словно какое-то сказочное сокровище, а потом вновь прячу, чтобы не разрушить волшебство.