Андреев Андрей Ака-Арыкъ : другие произведения.

Полный вариант

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  [К аннотации]
  

[Симбиоз, подготовка] Пролог

  
  
[1]
  
  Метки вспыхивали, расходились по внутренней поверхности обзорного купола концентрическими кругами, Аваллах наблюдал. Один раз в декаду ему разрешалось посетить верхний город, город людей. Иногда поднимался днём, иногда ночью, но больше любил всё же день. Обзорные купола, объединённые в сеть, располагались по всему городу, в наиболее оживлённых местах. Тот, в котором Аваллах находился сейчас, занимал центральную часть южной торговой площади, людское море охватывало его со всех сторон. Увидеть Аваллаха не могли, разрушить купол тоже: внешний слой был зеркальным, а от повреждений надежно защищало силовое поле. Лучи полуденного Игнифера, отражаясь от гладкой поверхности, играли на лицах людей: кто-то отворачивался, кто-то щурился, прикрывая глаза рукой, были даже такие, что улыбались Игниферу в ответ. Сам Аваллах органов чувств, подобных людским, не имел, мир большей частью воспринимал через астральные нити. Плотью его была лава Огненных гор, заключённая в кокон магнитного поля, на внешней поверхности лавы бурлил и клокотал родничок - самоё жизнь.
  
  Особенно яркая метка указывает воровку, что одним ловким движением расщёлкнула и стянула с запястья заговорённый браслет. Хозяин браслета, пузатый и невысокий, хватает за руку, но девушка высвобождается, отскакивает, исчезает в толпе. Аваллах тянется к ней астральными нитями - коснулся, обвил. Задор воровки обжигает, из серых нити в долю мгновения становятся ярко-жёлтыми; другой пучок Аваллах направляет в сторону вопящего толстяка, гнев и отчаяние которого пылают багровым, с переходом в чёрное; третьим дотягивается до городских стражников, ауры которых переливаются бирюзовым и голубым.
  
  Шесть узлов связывают астральное тело Аваллаха с остальными, в том числе и физическим. Энергия похищенных эмоций перетекает в энергию магнитного кокона, дарит чувство полноты и силы, но дальше определенной черты, тем не менее, заходить нельзя. Контрольные системы следят, отмечают. Ведь переизбыток энергии может привести к сбою в процессе сращения с людской душой, когда тому придёт время, и тогда Аваллах умрёт. А такая смерть - смерть навсегда. Успех симбиоза во многом зависит от состояния магнитного кокона, потому-то и приходится подчиняться строгому распорядку.
  
  В нижний город Аваллах вернулся, когда торговая площадь опустела, по периметру зажглись фонари. Долгий спуск по круглой в сечении шахте, какое-то неприятное чувство, скребущее изнутри. Будто, пока обкрадывал он, обокрали его самого, и потери значительно больше, чем прибыль.
  
  Внизу ждали големы - тоже из лавы, тоже в коконах магнитного поля, но без той судорожно бьющейся капли, что отличает живое от неживого. Подкатили скользящий шар (основное средство передвижения как по нижнему городу, так и по верхнему), загрузили Аваллаха внутрь, и, как только тот устроился, запустили по руслу. Шар скользил, гнетущее чувство не отпускало Аваллаха - обернулось вокруг ещё одним коконом, давило, душило. В пору орать тем толстяком, разливая вокруг чёрное и багровое. Хотя толстяку было проще: он-то знал, что похищено, кто похитил.
  
  Путь оканчивается у сферы контроля (размерами та могла бы поспорить с парой обзорных куполов, если составить их днищами). У основания сферы - ряды пультов, место за главным занял сам Ансей, опекун Аваллаха. Лавовое тело его имеет вид человеческой фигуры: округлая голова без лица, колонноподобные руки и ноги, огромный торс, охваченный не одним магнитным коконом, а двумя. Аваллах только в начале пути, Ансей же движется к его завершению: достиг последней ступени развития, и теперь так называемый двуликий. Повезёт ли и Аваллаху стать в своё время таким же?
  
  Выбраться из скользящего шара снова помогают големы, на этот раз механические. Аваллах чувствует, что боится сферы, очень боится. Что, если лишился чего-то важного, неотъемлемой частицы своего естества, и в симбиозе будет отказано? 'Нет, невозможно, - думает он, - но больше с моей стороны никаких вольностей! И визиты наверх прекращу тоже...'
  
  - Ты подавлен, - от кокона к кокону протягивается астральная струна, звенящая голосом Ансея. - Что-то случилось?
  
  - Нет... не уверен... не знаю... - ответы Аваллаха терзают астральную нить, лавовое тело вытянулось цилиндром.
  
  - Хорошо, расскажешь после.
  
  Перетекая по ребристой поверхности, Аваллах поднялся в контрольный отсек, големы захлопнули за ним лепесток аппарели, закрепили. Быстро набирая обороты, сфера раскрутилась, растянула магнитный кокон от верхней своей точки до нижней. Лавовый ком скользил по силовым линиям то вверх, то вниз, а внутри Аваллаха вверх и вниз скользил ледяной комок страха. Какими окажутся результаты проверки, какое решение примет Ансей?
  
  - Всё в порядке, - сказал опекун после процедуры, - отклонения в пределах нормы. Но ты хотел поговорить, не так ли?
  
  Растревоженные сферой, астральные нити слушались плохо, тем не менее, Аваллах изложил всё, и в мельчайших подробностях.
  
  - Слишком большой эмоциональный заряд, который куполу не сразу удалось подавить, вот и всё. - Ансей не придал рассказу значения. - Отправляйся к себе, отдыхай.
  
  
[2]
  
  Новые люди, как и прежние, называли их цвергами - неверное определение. Первое Противостояние закончилось Разделением, вселенской катастрофой, отсёкшей одну часть мироздания от другой, а их - от Отцов, и цверги стали кадаврами. С отсечёнными душами, они продолжали жить, более изощрённой кары нельзя было бы и придумать. Всё дело в том, что, в отличие от других рас, отдельных душ цверги не имели, высшие их тела соединял в себе соборный дух Отца. И когда пришло Разделение, оно оборвало связи, проложило между миром соборного духа и мирами, стоящими ниже, барьер.
  
  Отцы - это четыре бога пантеона Тверди, имена же их таковы: Эдр, Гро, Яри и Шерл. Эдр дал жизнь кристальным цвергам, Гро - крылатым, Шерл - чёрным, Яри - огненным. К роду огненных и принадлежали Ансей с Аваллахом.
  
  Отцов больше нет, но остались, перешли в новое время три возведённых ими обители, три горных массива: Кристальные скалы, Огненные горы, Чёрная гряда. Имелся перед последней битвой Противостояния и четвёртый массив - утёсы Грома - но теперь на его месте провал в ничто, прореха через все слои мироздания. Та сверханомалия, которую люди нового времени назвали Дырой, а сами кадавры - Раной. Ибо пал Гро, уничтожены его владения, как сгинули и крылатые цверги.
  
  Все три обители теперь находятся рядом, охватывают север, восток и юг материка Играгуд. Над западной же его границей стеной до неба вознёсся Великий Хребет, уходящий затем дугой к полюсам мира. И породило Великий Хребет, как и Великий Риф с другой стороны ойкумены, само Разделение. Рана пролегла как раз вплотную к Хребту, расположена там, где должны были бы находиться утёсы Грома.
  
  Из Раны то и дело выплёскивается Ихор, Кровь богов, что, соприкасаясь с материей, обращает неживое живым. Первые десятилетия после Разделения не зря названы Кровавым временем - Ихор тогда хлестал без остановки, плодя чудовищ, разрывая края Раны. Если бы горы не продолжали рожать, восстанавливая кадавров снова и снова, их смело бы вместе с армиями подготавливаемых в спешке големов, вместе с линиями многочисленных укреплений. А так удалось устоять, возвести со временем вокруг Раны два кольца подавления, объединив затем в Единый комплекс, известный теперь как Концентратор.
  
  Река Ивинга берёт начало в Кристальных скалах, стремится строго на юг, и, пересекая Играгуд от края до края, впадает затем в Гремящий залив. По ней огненные кадавры проводят свои рубежи: с кристальными кадаврами на севере, с чёрными - на юге. В среднем течении, в излучине, стоит город Крюлод - не такой большой, как города побережья, но один из крупнейших на Ивинге. Рана много западнее, однако же город с ней на одной линии, потому хорошо укреплён, имеет статус форпоста Внешнего кольца. Именно здесь, в нижнем городе, расположена центральная база контроля, куда доставляют кадавров, дождавшихся своей очереди на симбиоз. Выбросов Ихора со стен Крюлода не увидеть, лишь светится полоса неба на западе, растягивается до зенита искрящейся лентой, когда выброс пиковый. Летний и зимний пики и дают полноценные души, которыми 'заполняют' пустых кадавров, обеспечивают симбиоз.
  
  После эпизода с воровкой в верхний город Аваллах больше не поднимается, время в основном проводит с Ауном, ещё одним пустым.
  
  - Ты думал над тем, как это будет, - спрашивает тот однажды, - симбиоз?
  
  - Как об этом можно не думать? - отвечает вопросом на вопрос Аваллах.
  
  - Я боюсь его, - астральная нить Ауна дрожит, дёргается, - пусть Ансей и уверяет, что у нас, огненных, симбиоз самый лёгкий.
  
  - Так и есть, - говорит Аваллах. - Кристальные, впустив душу, мягчеют и трескаются, чёрные претерпевают метаморфозу за метаморфозой, у нас же слияние происходит на уровне высшего астрального тела, почти не затрагивая другие тела.
  
  - Я бы остался пустым, - признаётся Аун, - пустым навсегда, но это ещё более страшно...
  
  Через декаду Ансей собрал их у себя, заговорил с двумя одновременно: нить от одного кокона к Ауну, от другого - к Аваллаху.
  
  - Переходим к финальной фазе, фиксации астральных тел. Последствия необратимы, потому в третий и последний раз прошу подтвердить согласие на симбиоз.
  
  - Подтверждаю, - сразу же сказал Аваллах.
  
  Аун долго молчал, протянутая к нему нить натянулась, готовая в любой момент лопнуть, но ответ всё же последовал:
  
  - Согласен.
  
  - Принято, - Ансей склонил голову, вдоль спины лопнула череда пузырьков. - Прошу проследовать к сфере контроля.
  
  
[3]
  
  Многоместный скользящий шар проходит по тоннелю под Ивингой, устремляется дальше на запад. Новорождённые души легко захватить, но сложно удержать, потому к выбросу следует быть как можно ближе. Базы слияния растянуты по периметру Внутреннего кольца, к одной из них и направляется шар. В центре его, в силовых капсулах, Ансей, Аун и Аваллах. Кратчайшим путём была бы телепортация, но в пределах Внутреннего кольца она недоступна. Потому шар, что скользит, и скользит, и скользит...
  
  - Приближаемся к контрольно-пропускному пункту Внешнего кольца, - между коконами Ансея проходят короткие нити, будто их сшивает игла.
  
  - Я знаю.
  
  Шар останавливается на платформе у неприступных стен подземного бастиона, платформа крутит его во всех направлениях. Пропуск признан действительным и движение теперь не вперёд, а вверх. Подняв на поверхность, платформа ставит шар на линию, линия тянется меж рядами боевых куполов, в два ствола на две стороны света. Вдалеке слева высится форт, над ним кружит огромный механический голем. Подлетает, рубя винтами воздух, берёт шар в когти, несёт над твердью. Впрочем, твердь вскоре сменяется песком, песок, по мере продвижения к западной окраине мира, меняет цвет: с жёлтого - на красный, с красного - на чёрный. Дни полёта сменяются ночами, ночи - днями, пока голем не достигает укреплённой по всем направлениям базы Внутреннего кольца. Не видно ни песка, ни тверди, пространство внизу заполняют плотным ковром простейшие. Есть похожие на жуков, на пауков, на многоножек, есть не похожие ни на что, но самая распространенная форма - черви. Круглые и плоские, в палец длиной и огромные, с кольцами зубов внутри, они бурлят, расплёскиваются, расползаются...
  
  Небо свинцово-серое, с него сыплется хлопьями то ли грязный снег, то ли пепел, и где-то там, в этом сумраке - Рана. Силовое поле над одной из посадочных площадок исчезает, голем опускает шар в углубление, сам занимает место рядом, будто орёл у гнезда. Перепонка силового поля восстанавливается, а над базой поднимается стена огня, расходится, медленно угасая, вокруг. Простейшие обращаются пеплом, пепел возносится к небу...
  
  Шар тем временем, скользя по жёлобу, опускается на нижние уровни, останавливается у машины, известной как соединитель-разделитель, или со-раз. По виду это та же сфера контроля, только в несколько раз больше. Персонал базы исключительно из двуликих, обступают скользящий шар полукругом. Первым из него появляется Ансей, долгой дороги почти не заметивший - приятно, когда можешь беседовать сам с собой. Движения Аваллаха и Ауна, что выбираются следом, замедленные, вялые - скорее спят, чем бодрствуют.
  
  - Кого подготавливать первым? - спрашивает у Ансея глава базы.
  
  - Его, - не раздумывая, тот указывает на Аваллаха.
  

[Жизнь первая] Рута (803-833 от Р.)

  
  

[Год шестой] Первая кровь

  
  Хлада, посёлок Лучистый
  
  
[1]
  
  Мама опять плакала. Никто не услышал, только Рута, потому что могла слышать тайное, другим недоступное. Проснулась от тихого перезвона, будто бы колокольчик, а потом почувствовала горячие слёзы и подставила под них ладошку, а они - кап, кап, кап... - горячие, такие горячие! Как же это у неё получается? Ведь не рядом они: мама внизу, Рута вверху, на лежанке, а тут - будто бы рядом. Так хотелось во всём разобраться - очень-очень хотелось! - но всему своё время, как говорит бабушка, всему своё время.
  
  Мама встала, оделась, подбросила в печь дров, начала стряпать. Рута вслушивалась напряжённо, но больше никакого перезвона. Ощупала ладони: сухие и даже совсем не горячие - может, всё ей только приснилось? Нет, знала, что не приснилось, просто зверёк волшебства то трогал лапкой, то прятался, подобно игривому котенку. Тронет - и чаровать у Руты получается, отпрянет - и никаких тебе чар, лишь пустоту руки ловят. Должно быть, она для всех этих дел ещё слишком маленькая, потому и так, но приручит этого проказника, обязательно приручит!
  
  Однако, почему же плачет мама, о чём? Ой, нет, не о чём, а о ком! Рута почувствовала, что может понять, расколоть секрет, как кедровый орешек, и потянулась, стиснув кулачки, изо всех сил. Нолан? Страшно погиб, живодрев разорвал на части, но после него остался крохотулечка Нин, мамин внучек, нянчится с ним - нет, не Нолан. Крохотулечка, крохотулечка... Прошлой декадой отец мать побил, крепко, а потом, когда сильно кричала ночью, Фаргал и Бригитта увели, долго не было. Вот! Скорлупа тайны треснула, открывая ответ: у мамы был ребёночек, совсем ещё маленький, но умер у неё в животе, и деток у мамы больше не будет.
  
  Рута напряглась, вытянулась на лежанке; свернувшаяся в ногах клубком Мельда, любимая кошка, подняла голову, навострила уши. В висках стучали молоточки, по щекам бежали слёзы - как же так? Ведь неправильно, невозможно! Однако же она успокоилась, надёжно спрятала образовавшийся внутри ледок, и когда спустилась к завтраку, матери ничего не сказала, лишь обняла крепко-крепко, прижалась к груди.
  
  - Что с тобой, кроха? - удивилась Ламанда, обнимая в ответ.
  
  - Кошачьи нежности, - фыркнула Айрис.
  
  - А вот и нет! - показав сестре язык, Рута поспешила к рукомойнику.
  
  В бадейке жил Чистюля - кусочек волшебного льда, заговорённый на чистоту. Когда вода подходила к концу, он смешно булькал, не давал потянуть за устроенный внизу язычок. Бульк да бульк, пока снова до краёв не наполнишь, бульк да бульк. Руте и Айрис он всегда радовался, подпрыгивал вверх, будто серебристая рыбка.
  
  - Ух, холоднющая! - плеснув горстью в лицо, Рута взвизгнула, - Чистюля, почему не следишь?
  
  Основных комнат в их большом доме три: в средней печь, сложенная из блоков волшебного льда, по левую от неё руку мужская половина, по правую - женская. Хотя теперь всё не так, перемешалось - зима же, в зиму всегда так. А ну-ка, представим себя волшебным глазом и поглядим: на мужской половине Фаргал, старший брат, с женой Сабриной, и бабушка, и отец; на женской, понятное дело, мама, а ещё вдова Нолана Бригитта с малюткой Нином, а ещё Айрис, старшая сестра, задира и забияка, и, конечно же, сама она, Рута. Ух, сколько много, даже волшебный глаз устал!
  
  Просеменив от рукомойника к столу, Рута кружится, будто танцует. Место занимает поближе к Бригитте, хотя по эту сторону стола только Бригитта и есть.
  
  - Не скачи, егоза, - ворчит та, - стол длинный, места хватит всем.
  
  На самом деле Бригитта добрая, пусть и угрюмая, и не очень красивая. А вот Сабрина злая, хоть и красавица.
  
  - Стол всех накормит, - говорит Фаргал, - печь обогреет.
  
  Пока отец в смене, он за старшего, и почему бы не поважничать? Отец... Рута ещё не решила, как к нему относиться, отложила на потом. Может, поговорить с бабушкой, попросить совета? Но тогда узнает, что у Руты дар, и все узнают - нет, такое никуда не годится. Значит, своими силами, только своими силами, как бы ни казалось сложно.
  
  - Мельда, отстань! - Айрис пихает кошку ногой, - пусть твоя любимая Рута тебя кормит!
  
  - За своей бы Мелиссой лучше следила... - любимице Айрис достается уже от Руты.
  
  - А я и слежу, и гребнем расчёсываю, это твоя Мельда всегда лохматая, как растрёпа!
  
  - Не лохматая, а пушистая!
  
  - И сама ты тоже растрёпа!..
  
  Слово за слово, дело доходит до ссоры. Хорошо, сёстры по разные стороны стола, а то бы, никаких сомнений, вцепились друг в дружку.
  
  - Сейчас обе получите, - осаживает дочерей Ламанда.
  
  - Нужно дать им одно дело на двоих, да-да, - шамкает бабушка Пенута, - лучше нет средства, чтобы сдружиться...
  
  - Правильно! - Фаргал хлопает по столешнице.
  
  Девочки затихают, но поздно: брат уже загорелся желанием их сдружить.
  
  - Кучу дров видите? - спрашивает после завтрака, когда одеваются, собираются, выходят на задний двор, - нужно сложить под навес. И поторапливайтесь, поторапливайтесь, сейчас големы подойдут!
  
  - Как же, такую кучищу не заметишь, - бурчит Айрис. Глаза у неё голубые, как ясное морозное небо, волосы светлые до белизны. - Давай, ты слева, я - справа.
  
  - Давай, - Рута натягивает рукавицы, поправляет шапку из лисьего меха. Она и сама как лисица, только не здешняя, белая, а заморская, с другой стороны света. Волосы у Руты рыжие, глаза зелёные, озорные, улыбка хитрая, с ямочками.
  
  Вразвалку подходят два голема: в большой глыбе туловища, как в печурке, помигивает огонёк, собранные из блоков руки и ноги нанизаны на ниточки чар. В передний блок руки можно встраивать разные приспособления, сейчас у одного колун, у другого зажим, и вот один подставляет, а другой бьёт.
  
  - Эх, молодцы! - Фаргал хлопает в ладоши, - эх, красота!
  
  
[2]
  
  После работы Рута на печной лежанке, согревается. В руках у неё ком волшебного льда, заговорённый так, чтобы можно было лепить, как из глины. Лепить, а потом разыгрывать сценки - излюбленная её забава. Вот и разыгрывает: то о цвергах из волшебной страны Играгуд, то о грозных драконах Беллкора, то о лукавых саламандрах. Но сегодня другой сюжет, о Ламанде и Баглае, матери и отце. Он не бьёт, она не плачет, и рождается ребёночек, которого все любят. На миг Рута задумывается, сынишка это или дочь, решает, что сынишка всё же лучше. А как он появляется на свет? Не придумав ничего лучше, Рута отделяет от фигурки матери большой живот и лепит из него маленького человечка.
  
  - Вот ты где! - над краем печи показалась голова Айрис.
  
  - Что тебе надо? - от неожиданности Рута вздрогнула, быстро сгребла фигурки в кучу, смяла в ком.
  
  - Там баржи плывут, побежали быстрей!
  
  Раздумывала Рута недолго: Айрис, конечно, задавака и вредина, а на печи тепло и слезать не хочется, но баржи - всегда событие, пропускать такое нельзя.
  
  - Бегу!
  
  У ограды встретили мальчишки - Казарнак, Ратма, Маклай.
  
  - Ну, сколько можно ждать? - Казарнак приплясывал от нетерпения, - всё с вами пропустим!
  
  - Не бойся, не пропустим, - Айрис задрала нос, - айда!
  
  Свою компанию они называли 'кулаком', потому что пятеро, как пальцев. Казарнак говорил, что это он первый так придумал, Айрис - что она. Большой палец - это Маклай, сын Пилипа-кузнеца. И такой же, как и Пилип, крепкий, кряжистый. Казарнак - это указательный палец, ибо самый главный. Черноволосый, остроглазый, пронырливый, почему и получил прозвище Шило. Айрис - это средний палец, потому что самая высокая и тоже считает себя главной (ну-ну, как же!). Ратма - это безымянный палец, так как имени своего у него не было, дал алхимик Киприан. Пришёл Ратма откуда-то с севера, а откуда, не помнит, и вообще не помнит ничего. Худосочный, лопоухий, губы серые, вывернутые, будто бы варёные. Если бы не Киприан, Ратму бы прогнали, а то и в жертву реке отдали, но тот почувствовал в мальчике способность к чародейству, взял в ученики. Ну, а мизинец - это Рута, потому что, чего уж там, самая маленькая.
  
  Пристань от посёлка отделял вал, сложенный из плотно пригнанных друг к другу глыб тороса - огромных, просто огромадных. Казарнак утверждал, что привезли их в незапамятные времена аж с самого Прохладного моря, но даже простак Маклай в этом сомневался. Людей у вала собралось уже много, поднимались по прорубленным в толще ступеням на плоский гребень. Взрослому бы не протолкнуться, но у 'кулака' имелись свои лазейки, ребята быстро оказались наверху. А река Горячая несла свои тёмные до черноты воды, река Горячая не замерзала никогда. Начало она берёт на крайнем-крайнем севере, где Великий Хребет сходится с Великим Рифом, держат друг друга за руки. А Великий Хребет связан с Дырой, оттого вода в Горячей волшебная, а из волшебной воды получается волшебный лёд. Так рассказывала Руте бабушка.
  
  - Едут! - пронеслось по толпе, - едут!..
  
  Потянуло кислой вонью ржавчины, по чёрной речной глади волнами пошло марево, из марева показались баржи - одна, вторая, третья. Две прошли мимо, третья замедлилась, стала забирать к причалу. У бортов её стояли големы-стражи, большие и высокие, меж ними расхаживал речной капитан. И Рута вдруг увидела, поняла, что он такой же чёрный, как и река. Нет, не внешне, конечно, а внутри - разъела его Горячая, пройдя сквозь защитные чары, как проходит сквозь скорлупу ореха червь.
  
  - Никак ещё одна! - крикнул Казарнак.
  
  Рута сначала услышала, потом уже увидела: четвёртая баржа шла еле-еле, надсадно скрипя, на палубе её были люди, много людей.
  
  - Переселенцы, - высказал очевидное Маклай, он любил так высказываться.
  
  - С последней что-то не так, - сказал Ратма тихо, но Рута разобрала, и ей стало страшно. Сейчас что-то случится, поняла она, что-то плохое.
  
  - Почему так скрипит-то? - наморщил лоб Маклай, - может, самоходный механизм сломался?
  
  - Да ну, - отмахнулся Казарнак, - просто там людей очень много, вот и скрипит!
  
  Однако прав оказался всё же Маклай: баржа с переселенцами дёрнулась, будто ей отвесил пинка великан, понеслась в сторону той, что была по счёту третьей. Поселковые смотрители, встречавшие у причала, кричали, размахивали ледяными дубинками, толпа на гребне замерла, затаила дыхание, как один человек.
  
  - Вот это да... - протянула Айрис, большие глаза её влажно блестели.
  
  Два марева встретились, баржи со скрежетом прошли бок-о-бок, вверх взметнулись алые искры чар. Борт грузовой сломался, чёрного капитана сбросило вместе с двумя големами на палубу баржи с переселенцами, накрыло волной.
  
  - Смотри, смотри, дерутся! - Казарнак пихнул Руту в бок, показал пальцем.
  
  На барже с переселенцами и правда началось неладное: големы-стражи, обожжённые водой, размахивали во все стороны квадратными кулачищами, топотали ножищами. Оно и понятно: на людей Горячая действовала, но зимой совсем чуточку, и если человек умеет плавать, и не нахлебается, то переживёт без труда, но не так, совсем не так с големами. Если говорить просто, вода из Горячей их плавила, как и положено горячей воде, пролитой на лёд. Одному голему досталось особенно: вода разрыхлила и голову, и грудь. Рута увидела, как крепкий мужчина заслонил женщину и двух мальчишек - жену и детей, понятное дело, - а голем снёс ему голову, будто раздавил в руке сочный плод. И тогда младший подпрыгнул, вцепился в грудь стража, повис на одних только пальцах, словно кошка. Ещё миг, и голем расплющил бы, сведя вместе кулаки-блоки, но парень отпрянул, повалился на палубу, в руке его горел головнёй артефакт-сердце...
  
  
[3]
  
  Столкновение барж в посёлке обсуждали долго, Руте понравилось, как об этом сказала Бригитта - мелят, мелят, мелят, что твоё зерно в муку. Только к весне улеглось, поутихло, о другом стали думать да говорить, о привычном. То бишь о предстоящем разливе. Порой Горячая разливалась обычно, а порой нет - в позапрошлом году как раз такой случай и был. С южной окраины посёлка, за лесопильней, залило много леса, и вода долго стояла, а когда вода из Горячей долго стоит, дерево становится волшебным. До того дошло дело, что из земли вылезать начали, на корнях ходить, на людей нападать - один такой живодрев и убил Нолана, разодрал сучьями-крючьями. Рута брата, самого в их семье старшего, очень любила, очень по нему плакала. А потом воду осушили, живодревов изловили да извели, одну заимку поставили, другую, третью, и получился починок, который назвали Заливным. Теперь туда переселенцев много стекается, волшебное дерево добывать.
  
  - Опять со льдом возишься, да?
  
  - А если и так, то что?
  
  На заднем дворе была большая проталина, бежал ручеёк, Рута пускала по нему баржи, но от вездесущей Айрис разве скроешься?
  
  - А то, что пора бы и повзрослеть - хватит детскими играми маяться!
  
  - Ой, тоже мне, взрослая!
  
  Сёстры стояли одна против другой, по разные стороны ручейка - Айрис раздувала ноздри, Рута мяла в ладонях прозрачный ком.
  
  - А я тебя позвать пришла, - сказала наконец Айрис, в голосе звенела обида.
  
  - Куда? - буркнула Рута.
  
  - Там мальчишки этого, как его, Тарнума бить собираются, - Айрис понизила голос, - пойдём поглядим, а?
  
  - Какой ещё такой Тарнум?
  
  Рута сделала вид, что имени не узнала, на самом же деле сразу всё поняла. Тарнумом звали того парня, что вырвал у голема-стража сердце, не запомнить его имени было просто нельзя. Отовсюду только и слышалось: Тарнум, Тарнум, Тарнум... Рута же больше думала не о нём, а о его отце. Точнее, о своём. Пожертвовал бы он собой ради семьи, встал бы на пути голема?
  
  - Ну, тот, который с баржи, помнишь?
  
  - А, этот...
  
  - Так что, айда? - сестра протянула через ручей руку.
  
  - Айда...
  
  К нападению сильная половина 'кулака' подготовилась основательно: и время рассчитали, и место, и чтобы не с пустыми руками.
  
  - Главное, чтобы он без взрослых... - беспокоился Казарнак.
  
  - Один у отца в кузне, - пыхтел Маклай, - за инструментом пришел. А возвращается всегда по этой тропке, я проверял.
  
  Место было хорошее: ложбинка за кузницей, вдоль которой нитью дорожка, густой можжевельник по склону вверх. Девчонок посадили с одной стороны зарослей, чтоб не мешали, сами засели с другой; у каждого в руке по ледяной дубинке - достал Казарнак.
  
  - Кто-то идёт, кажется, - Маклай отвёл от лица колючую лапу кустарника.
  
  - Тише ты, увалень! - шикнул Казарнак.
  
  - Нет, ну точно идёт...
  
  - Да, это он, - подтвердил Ратма.
  
  Казарнаку нужно было выпрыгивать первым, понимал прекрасно, но ноги застыли двумя ледышками. Столько раз представлял себе это: как первым бросится в драку, как будет бить дубинкой, как отберёт кусочек артефакта, который у Тарнума на шее... И вот он, Тарнум, но ноги почему-то не бегут, и хочется не в драку, а глубже в можжевельник. От бессилия на глазах выступили слёзы, мир стал радужным.
  
  - А-а! - Маклай выдрался из зарослей, будто медвежонок, скатился по склону.
  
  Тарнум, однако, не растерялся, в один миг сообразил, что к чему: отбросил мешок, в руках появилась палка в половину ритуального шеста, гладко отполированная. Увалень Маклай ещё не успел и скатиться, как получил удар по рукам, ледяная дубинка отлетела в сторону.
  
  - У-у!.. - взвыл крепыш, и пошел, растопырив руки, намереваясь облапить.
  
  Тарнум увернулся, подсёк, навалился сверху, ткнул головой в мокрый снег. Рута, что осторожно выглядывала из хвойных зарослей, снова отметила, как похож тот на кошку: движения текучие, плавные, да ещё и фырчит!
  
  - Не смей его бить, - каким-то не своим голосом прокричал Казарнак, - не смей!
  
  Со склона с Ратмой они сбежали одновременно, одновременно же и ударили. Тарнум заслонился палкой, посыпались золотистые искры, похожие на зёрна пшеницы. Дубинка Ратмы брызнула осколками, как если бы разбилась большая сосулька, дубинка Казарнака осталась цела.
  
  - Вот тебе, вот! - вопил последний, нанося удар за ударом, - чтобы не задавался!..
  
  Тарнума сбили с Маклая, образовалась куча-мала - мелькали кулаки, ноги, вихрастые головы.
  
  - Что они делают, Айрис, - спросила Рута встревожено, - что они делают?..
  
  Когда увидела на белом красное, брызнувшую на снег кровь, она поняла, что драку нужно остановить. Потянулась к кусочку артефакта у Тарнума на шее - вот он, пылает угольком, посередине дырочка, сквозь продета тесёмка. Рута коснулась, зачерпнула силу - получилось, у неё получилось! - но сила тут же вырвалась, ударила, разбрасывая мальчишек в стороны. Можжевельник вспыхнул, и Айрис визжала, а по снегу рассыпались вылетевшие из мешка клещи, свёрла, ледорезы...
  

[Год десятый] Первый страх

  
  Хлада, посёлок Лучистый
  
  
[1]
  
  Завёрнутое в чёрный саван тело пустили по водам Горячей, тоже чёрным. Бабушка Пенута умерла редкой для Северной Ленты смертью: тихо, у печи. Чаще случалось, что убивал лютый зверь холод, или лютый зверь мор, или же просто зверь. Какое-то время река несла саван, затем проглотила, утащила на дно.
  
  - Забрала Горячая тело, - сказал алхимик Киприан, - хороший знак.
  
  Баглай молчал, окунув взгляд чёрных глаз в чёрную воду, и все молчали тоже. Когда открылось, что у Руты дар - сгоревший можжевельник прокричал на весь посёлок - бабушка и отец долго спорили, отдавать ли её на обучение Киприану. Могли бы и не спорить...
  
  - Способности у девочки есть, - сказал чародей, - но малы, и уже сейчас идут на убыль. К тому же, у меня уже есть ученик...
  
  Рута, услышав сей приговор, рыдала в три ручья, ненавидя и Киприана, и Ратму, и вообще целый мир, от Великого Хребта до Великого Рифа. А отец тогда тоже молчал, и шрам от уголка рта во всю правую щёку казался особенно безобразным. Волшебные вещи дарить перестал, чем делал только больней, но он, похоже, плохо разбирается в боли. Или, наоборот, чересчур хорошо?
  
  - Запахнись, кроха, - прошептала мама на ухо, дёрнула шубку, - ветер с реки как ножом режет.
  
  Рута послушно запахнулась, подняла меховой воротник, упрятала за ним нос. Посмотрела на Айрис - та следила за ребятишками, возводившими дальше по берегу снежную крепость. Казалось, сестре, как и им, нет до похорон ни малейшего дела. Даже отсюда Рута заметила, какие ребятишки чумазые, и одеты едва-едва - теперь она многое замечала, и без всякого там волшебства. Знала, что баржи с переселенцами в Лучистом с прошлого месяца не принимают, видела, как смотрители стреляли по тем, кто прыгал в воду и пытался плыть, видела глаза детей с вздутыми от голода животами, лица их матерей, будто бы замороженные. Но она же не виновата, что здесь, на берегу, а они - там?
   - Почему барж иногда мало, по одной, а иногда - целыми вереницами? - давно мучавший вопрос задала брату, задала на прошлой декаде.
  
  Фаргал был в настроении - щёлкнул по носу, тоже спросил:
  
  - Ну-ка, вспомни, как наша страна называется?
  
  - Северная Лента!
  
  - Верно. А почему - Лента, а?
  
  - Не знаю...
  
  - А потому, что далеко от Горячей жить нельзя - там всегда холодно, вечная мерзлота. Селятся все по реке, а у реки, сама знаешь, коварный нрав. Вот и получается то густо - это когда она большое разорение учиняет, то пусто, когда спокойно себя ведёт.
  
  - Почему тогда одних пускают, а других - нет?
  
  - Вот заладила: почему да почему! Потому что всех не прокормишь. Есть закон, очень важный, о свободном переселении вдоль Горячей, но есть и ограничения на число жителей. Только один у нас город, Тёплая Гавань...
  
  После обряда Фаргал придержал алхимика за руку:
  
  - Подожди, Киприан, об артефакте потолковать надо.
  
  Баглай посмотрел на сына неодобрительно, щека со шрамом дёрнулась. Фаргал съёжился под этим взглядом, заговорил и быстрее, и тише:
  
  - Сабрина, жена моя, понесла, а до того мёртвый родился - ну, помнишь...
  
  - Сильный артефакт нужен, - чародей прикрыл веки, словно искал что-то внутри себя, перебирал, - с эфирным воздействием. Иначе сольются две тени, не будет жизни ребёнку.
  
  - Вот и я про то же... - Фаргал потеребил меховой ворот. - Так когда подойти? Сколько в задаток?
  
  - Завтра приходи, и жену приводи обязательно - слепок сделаю, - последовал ответ. - Тогда и о материале потолкуем, и о цене.
  
  Рута заметила взгляд отца, внизу живота от него неприятно заныло. Не ветер ножом прорезал - плохое предчувствие. Все они и любили Баглая, и боялись; скучали, когда заступал на вахту, и избегали, когда возвращался. Руте, когда лютовал, отец представлялся ледяным големом: холод снаружи, а сердце - горячее. 'Он не со зла, - говорила мама Бригитте, когда и той доставалось, - просто вспыльчивый'. Бригитта хмурилась, сверкала глазами, но молчала. Она и сейчас молчит тоже, хмурится, а на руках малыш Нин, уже очень большой, и вот он - улыбается. Руте вдруг стало тоскливо, захотелось тоже стать маленькой, не взрослеть. Ведь те ребятишки дальше по берегу, они пусть и грязные, и одеты едва, а счастливей.
  
  
[2]
  
  'Кулак' их давно уж распался, сами по себе теперь 'пальцы'. Началось всё с Ратмы, которого Киприан крепко взял в оборот, и не до забав тому стало. Казарнак всё чаще уходил к старшим ребятам, особенно с Баандаром сдружился, Маклай, наоборот, уходил на починок, и сдружился, что удивительно, с Тарнумом. Хотя мальчишек, их разве же поймёшь? Они и теперь дерутся, но уже не так, как раньше. Раньше между починковскими и поселковыми вообще война была, пусть и детская. Айрис тогда сразу сказала, что с поселковыми и Казарнаком, а Руте хотелось быть и с поселковыми, и с починковскими.
  
  - Так нельзя, - упрекала сестра, - выбирать нужно. Лёд против дерева, понимаешь?
  
  - Не-а, мне и лёд, и дерево одинаково нравятся.
  
  - Значит, не лёд ты и не дерево, а твой любимый лёд для лепки - лепи из тебя, что хочешь!
  
  Рута тогда, конечно, обиделась, но сама мысль ей понравилась. Что, если все люди - фигурки, только не понимают? Или не все? Может, есть такие, с которыми не поиграешь? Она не раз возвращалась к этому образу, тлеющая внутри искорка дара не позволяла забыть, и когда Тарнум поведал свою историю, в Руте будто щёлкнуло что-то, встали один к другому фрагменты, сложились в целое. Да, есть такие, с которыми не поиграешь, потому что твёрдые, как камень тороса.
  
  - И ей, и ей расскажи! - горячится Маклай. Они в заброшенном охотничьем домике, устроенном в кроне старого белого дуба. Тарнум нашел это место и дал имя - Гнездо. Открывает только тем, кому доверяет, и если бы не Маклай, Руте бы сюда не попасть.
  
  - А ты смелая, - Тарнум смотрит на неё, изучает. Волосы у него соломенно-светлые, глаза карие, кожа чистая, да и весь он ладный, красивый.
  
  - Всё его носишь? - Рута показывает на осколок артефакта, выглянувший из-под рубахи.
  
  - Ношу, хотя ничего волшебного там уже не осталось, так Ратма сказал.
  
  - Что ещё он сказал? - Рута хмурится, неприятно упоминание Ратмы.
  
  - Что осушила его ты, - на губах Тарнума играет хитренькая такая улыбочка, Руте очень хочется её стереть.
  
  - А если и так, то что?
  
  - Да ничего, ничего, я тебе благодарен.
  
  Рута не стала уточнять, за что именно, ответ пришёл сам собой, увидела как бы со стороны. Киприан крутит в пальцах сердце голема, говорит:
  
  - Артефакты столь высокой силы опасны для тех, у кого нет способностей к волшебству, потому оставить тебе его не могу.
  
  - Там ещё кусочек откололся, можно его? - спрашивает Тарнум. - Мне на память, потому что отец... потому что отца...
  
  - Да, понимаю, - Киприан сдвигает кустистые брови, - кусочек я тебе осушу, подготовлю.
  
  Однако же осушил, как выяснилось, не до конца.
  
  - Всегда пожалуйста! - Рута подмигивает светловолосому, и уже у неё на губах хитренькая такая улыбочка.
  
  - Расскажи же, - встревает Маклай, - о морозных пауках расскажи!..
  
  - Так ты хочешь услышать о пауках? - в голосе Тарнума что-то меняется, меняется взгляд. - Не люблю об этом рассказывать, очень.
  
  Вопрос задан Руте, с ответом она не торопится. С одной стороны, если не любит рассказывать, может и не надо? И пусть Маклай обижается. С другой - любопытно же!
  
  - Да, хочу...
  
  И Тарнум начинает - сухо, скупо, голос то и дело срывается. Но чем дальше, тем с большим жаром он говорит, от жара этого в Руте что-то тает, и будто бы звенят колокольчики.
  
  - Далеко отсюда, на юге, есть Чистое озеро. Вода в нём всегда хорошая, даже летом, когда чистую воду не отличишь от волшебной. Мы жили в посёлке Приозёрном, с северной стороны озера, а с южной был посёлок Заозёрный. Вот так, да, незамысловато. Жили богато, что говорить, и рыбы вдоволь, и пушной птицы, и зверя озёрного, но у Горячей коварный нрав...
  
  Рута слушает, не упускает ни слова - жаль, она больше не прикасается к волшебному льду. Взять бы ком, размягчить, растянуть, и вот они, каверны, проточенные коварной рекой, под озером и под посёлком. Вода в кавернах собирается, собирается, со стенок свисают наросты, похожие на гроздья поганок. Поганку цепляем к поганочке, поганку к поганочке, и получаются похожие на грибы-дождевики яйца, из которых вылупляются пауки. Сначала маленькие, потом всё больше и больше. День за днём Горячая вливает в пауков волшебную силу, и когда приходит их время, прокладывает путь наверх, к людям.
  
  Теперь вылепить ночь, звёзды на небе, серебряный глаз Салмы, и как пауки появляются из-под смёрзшейся в камень земли. Как бьют чарами холода в стены домов и стены крошатся осколками льда, как плюются морозом в людей и люди крошатся тоже. Смотрители подняли големов, но тех слишком мало, и пауки их разламывают, разбивают на части. Люди спасаются кто куда, и живущим у пристани повезло больше всех - с ночи на реке баржи. Давку нечего и лепить - она и есть один большой ком. Тарнум там, вместе с братом, матерью и отцом, но двух сестёр и ещё одного брата они потеряли. Пауков Горячая не пускает, мечутся по береговой насыпи, плюют стрелами льда. Баржи отчаливают, посёлок за спинами спасшихся стремительно превращается в морозный узор, сотканный из паутины...
  
  - А что случилось со вторым посёлком? - спрашивает Рута тихо.
  
  - Я же не знаю, - вздыхает Тарнум. - Только то, что говорили люди с заходивших сюда барж. И не мне говорили, а матери...
  
  - Пауки и до Заозёрного добрались, так? - понимает Рута. - И всех убили?
  
  - Почти, - отвечает Тарнум нехотя, - осталась горстка смотрителей. Торосы рядом с ними где раскололись, где расплавились, а они устояли, дождались подмоги.
  
  - И кто же им помог?
  
  - Из Тёплой Гавани пришёл корабль с солдатами и чародеями, пауков сожгли вместе с руинами, каверны чем-то залили. Теперь там новые Заозёрный и Приозёрный, как говорят.
  
  - Вернуться не хочешь?
  
  - А зачем? Теперь мой дом здесь.
  
  
[3]
  
  По реке идёт тюремная баржа; на палубе не только големы-стражи, но и огромный снежный медведь - с ошейником, как и арестанты.
  
  - Знаете, кого везут? - спрашивает Баандар, играя ножичком с костяной рукояткой.
  
  - И кого же? - хлопает ресницами Айрис.
  
  - Огненного Снежка банда, - ухмыляется Баандар, - с самого Острова сослали.
  
  - Отец говорил, - спешит добавить Казарнак, - тринадцать посёлков сожгли, покуда их взяли.
  
  - Ещё скажи - тринадцать городов со столицей в придачу! - Баандар смеётся, будто лает.
  
  - Не веришь, не надо, - Казарнак отворачивается, отходит.
  
  Руте Баандар не нравится: лицо узкое и острое, будто топор, и сам острый, резкий. Казарнак тоже не нравится, когда пытается к нему подластиться.
  
  - Вот мороки будет, если Снежка этого в нашем остроге оставят, - говорит Айрис. - Он же, наверное, сильный чародей.
  
  - В нашем и оставят, - говорит Баандар, - в каком же ещё? А против чар ошейник с подавлением, и вся недолга!
  
  От посёлка, если прямо на север, к ледозаготовительному острогу вела просека. Ходить просто так по ней было нельзя, но 'кулак' запреты не отпугивали, а притягивали. Летом пошли, без Ратмы уже, три года назад дело было. Маклай наелся по дороге каких-то ягод, живот ему прихватило, Казарнак нашёл для закрепления какую-то травку, чем только усугубил. Нет, до острога они всё равно добрались, только очень не скоро. И стены из заострённых брёвен видели, и две башни с воротами, и большое колесо над рекой. А их увидел острожный патруль, их схватили, и от отца тогда сильно попало.
  
  - Сколько раз говорил, чтобы туда не ходили? - спрашивал он ледяным голосом под свист ремня, - сколько раз говорил, что опасно?
  
  Те же вопросы задавал потом Айрис и она сильно визжала, а Рута все удары приняла молча, потому что знала - за дело. Видела, какая чёрная туча поднимается над колесом, слышала гул, будто бы пчелиный рой. А ещё поняла тогда, что отца 'рой' не трогает, есть у него какая-то защита. Связано это было со шрамом, о котором Баглай не рассказывал никогда, и никто не рассказывал, а у самой Руты расколоть орешек тайны не вышло, оказался не по зубам.
  
  - Отец пришёл, сам не свой, а Фаргал ему под руку... - Айрис встречает у ограды дома, по щекам катятся горошины слёз. - Говорила же я, много будет мороки: и убил он кого-то, и едва не сбежал...
  
  - Кто не убил? Кто не сбежал? - Рута только что вернулась с починка, ничего не может понять.
  
  - Да Огненный Снежок этот, Снежок!
  
  Рута хочет обнять сестру, успокоить, но чувствует - дома неладное, нужно спешить. Вбежав, замирает, словно сковал мороз. Отец бьёт Фаргала - бух, бух! - Сабрина пытается встать между ними, мать плачет, закрыв лицо руками, Бригитта прячет за спиной Нина. За что же он его так? Не то слово сказал? Не так посмотрел? Тот случай, когда для пожара достаточно искры. 'Это из-за меня, - думает Рута, - всё из-за меня...'
  
  На отказ Киприана взять её в ученицы отец крепко обиделся, пусть и не показывал вида. А после того, как Фаргал попросил артефакт для Сабрины, обиделся и на него. Рута знала, поведали колокольчики.
  
  - Не лезь под руку, слякоть! - получает удар и Сабрина, охает, сгибается пополам.
  
  - Убийца!.. - Рута сама не понимает, как в руках у неё оказывается бадейка с Чистюлей, как выплеснувшаяся вода превращается в кулак, а кулак ударяет отца.
  
  - Ох, ты же... - смешно всплеснув руками, он падает. Падает и лежит, будто мёртвый...
  
  Пусть Рута знала, кто лишил маму ребёнка четыре года назад, она так никому и не рассказала, что знает. Не смогла. Знание смёрзлось ледышкой, и вот ледышка разорвалась, разлетелась осколочками. Если Сабрину не защитить, погибнет ребёночек, а такого допустить она не могла. Нет-нет, никак не могла!
  
  - Что ты сказала? - Баглай, пусть с трудом, но поднимается. Из носа бежит кровь, губа лопнула, щека дёргается быстро-быстро.
  
  - Убийца... - говорит Рута, но уже тише, отступает на шаг. - Ты - убийца, и я тебя ненавижу...
  
  - Не тронь её! - кричит кто-то. Мама? Бригитта? Фаргал?
  
  Пятясь, Рута обо что-то спотыкается, падает, прикрывается бадейкой. Баглай её вырывает, отбрасывает, отвешивает, ухватив за волосы, затрещину. В голове Руты звенит, слух куда-то пропал, она хочет подняться, но ноги почему-то не слушаются. Рядом пузырится Чистюля - буль-буль-буль, дайте воды! Глядя, как он расползается, Рута думает: 'Это умирает моя волшебная сила, исчезают последние крохи'. Приходит холод, за ним темнота, Рута закутывается в них, как в одеяло.
  

[Год четырнадцатый] Первая любовь

  
  Хлада, починок Заливной
  
  
[1]
  
  Рута пела, Рута собирала цветы - счастливая, такая счастливая! - а вокруг гудели шмели и пчёлы, стрекотали кузнечики, птицы гомонили на все голоса. Кто назвал северное лето болезненным, чахлым? Дурак! Пусть короткое, зато жаркое, вспыхивает ярким цветком. Рута упала в объятья травы - мягкие, нежные, такие же, как у него. Завидуют, пусть все завидуют!
  
  Расцвела она рано, быстро набрала сок: тугая коса, тонкая талия, крепкие бёдра, высокая грудь. А взгляд? А движения? А улыбка? Ха! Отбросила букет, сорвала ромашку, принялась обрывать лепестки. Любит, не любит...
  
  Как она тогда танцевала в круге, как же она танцевала! Барабаны стучали, струны звенели, а она - танцевала. Всю себя отдавала в том танце, без остатка. Пламя костров обжигало, обжигал его взгляд. Бригитта там тоже была, отвела потом, после танца, в сторону, спросила с укором:
  
  - И где же ты всего этого набралась?
  
  - Да так, то там, то сям подглядела, - разгорячённая, Рута поправила гирлянду цветов на груди, - а что-то не так?
  
  - Мала ещё для столь откровенных плясок!
  
  - А Сабрина сказала, пора уже...
  
  - Жаль, я не твоя мать...
  
  - Да ладно тебе, - Рута улыбнулась, играя ямочками, - как Нин, как Пилип?
  
  Бригитта покачала головой, усмехнулась:
  
  - Лиса-а...
  
  Из дома Баглая Бригитта ушла год назад - кузнец, овдовев, взял в жёны. Нина она, понятное дело, забрала с собой тоже.
  
  - А у Фаргала с Сабриной долгожданное пополнение, ты же знаешь? Уж на что Миринда красавица, а Фиона ещё красивей! Но орёт, но орёт...
  
  Рута и сама не жила больше с родителями - уже три года тому, как Фаргал поставил в починке большой бревенчатый дом, а как поставил да обустроился, забрал к себе. Родителей уговаривать долго пришлось, с Баглаем спор особенно тяжёлым вышел, но и брат уже не тот, и отец. Один год от года крепчает, другой - мягчеет.
  
  - Знаю, конечно, - сказала Бригитта. - Потому, наверное, за тобой и не следят, что Фиона.
  
  - А зачем за мной следить-то, если я уже взрослая?
  
  - Нет, - Бригитта ухватила за плечо, - я всё же тебя проучу!
  
  Рута выворачивается, бежит от огня, бежит в темноту. Бригитта бросается следом, но куда ей, косолапой медведихе, догнать. И что здесь забыла? Сама к Пилипу ушла, а всё туда же, нравоучения читать! Нолана, наверное, и не любила вовсе...
  
  - Рута, ты здесь? - раздаётся где-то поблизости окрик.
  
  Он! Рута прижимается к дереву, замирает. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди, голова кругом.
  
  - Я же знаю, ты здесь...
  
  Смеясь, Рута бежит, манит, словно молодая дриада. Не одну минуту бежит, долго, останавливается у старого белого дуба, в наплывах и мхе, не верит глазам. Не может этого быть! Поднимает голову: нет, всё верно - Гнездо. Думала, без оглядки несётся, а выходит, что понимала? Выходит, что так.
  
  Повесив гирлянду цветов на деревце рядом, Рута находит неприметный уступ на коре, второй, третий - поднимается. Кто и когда наложил на охотничий этот домик чары? Неведомо, но то был искусный чароплёт. Дерево по-прежнему крепкое, звуки за пределы домика не проникают, и от гнуса защита, и от птиц.
  
  Оказавшись внутри, Рута зажигает лучину волшебного дерева, садится на край топчана, застланного шкурами. Рассказала ли Бригитта Фаргалу, как она танцевала? Будет ли брат искать её ночью, или дождётся утра? Рута об этом сейчас даже не думает, мысли заняты только одним. Есть дуб-великан, охотничий домик, она в нём, а ещё тот, кто поднимается следом, больше ничего и никого.
  
  - Тарнум!..
  
  Скользнув в открытый люк, он появляется почти бесшумно, камешек на груди вспыхивает в свете лучины.
  
  - Танцевала... - говорит, - как же ты танцевала!..
  
  - Для тебя...
  
  Руте страшно, но совсем чуточку, что-то в ней поднимается тёплой волной, просит выхода. Тарнум гасит лучину, делает шаг к топчану. Она ищет губами его губы, находит. Сладкие, такие сладкие! Руки Тарнума немножко дрожат, когда помогает освободиться от платья, Рута, кажется, дрожит вся, и не от холода, нет, от внезапно охватившего жара. Кто назвал северное лето болезненным, чахлым? Дурак!
  
  Тарнум входит в неё неумело, поспешно, боль пронзает ледяным кинжалом, но тёплые волны сильнее, растапливают лёд, и Рута отдаёт себя целиком, без остатка. Кажется, сама Горячая влила в неё свои воды, и наполняет, и наполняет. Рута сладко постанывает - переполнится, сейчас она переполнится! - и взрыв половодья, и миг исчезновения в нём...
  
  - Знаешь, а боялись на север плыть, - говорит Тарнум после, - когда от пауков убегали...
  
  - Почему? - Рута спиной к нему, опёрлась на перила балкончика, серебристый свет салмы, проходя сквозь листву, играет на коже.
  
  - Говорили, здесь одни безумцы живут, - Тарнум не сводит взгляда, любуется, она это чувствует, и от взгляда его снова поднимаются теплые волны. - Потому что близко к Хребтам.
  
  - А я безумная и есть, - Рута смеётся. - Если отец узнает, выпустит в меня всю обойму из своего иглострела. Видел? Там такие маленькие иголочки волшебного льда, их много-много...
  
  - Не узнает. А если и узнает, пусть только попробует! У него иголочки, у меня - коломёт...
  
  - А ты смелый... - Рута оборачивается, делает шаг внутрь, ещё один к топчану.
  
  - Подожди, - Тарнум придерживает, - вот, держи.
  
  Снимает тесёмку с кусочком артефакта, надевает Руте на шею.
  
  - Зачем ты это?..
  
  - Потому что люблю!..
  
  Любит, не любит... Любит! Рута вскакивает, продолжает кружиться по лугу - завидуют, пусть все завидуют!
  
  Сабрина прикрыла тогда, сказала Фаргалу, что она, Рута, у родителей, но предупредила:
  
  - Больше так меня не подводи.
  
  Рута и не подводит. Киприан сам пришёл, попросил:
  
  - Помоги Ратме со сбором трав, не справляется.
  
  - Конечно, помогу!
  
  И теперь у них с Тарнумом и одно укромное местечко для встреч, и другое, и третье. А если кто спросит чего, ответ один: волшебные травы искала.
  
  - Рута, ты где?
  
  Вот и Ратма, Ратма-балбес.
  
  - Здесь я, где же ещё, цветы волшебные собираю!
  
  - А я, смотри, что нашёл - инеистый щавель! Только представь, какая удача!
  
  
[2]
  
  Всем бы хорошо лето, если бы не сложности с водой. В холодные времена года волшебную воду отличить от простой легче лёгкого: обычная замерзает, волшебная - нет. Летом же не отличишь, и если напился волшебной, отравишься, в лучшем случае. Потому и торгуют с барж морозильными кубами - устройствами столь же полезными, сколь и дорогими, а водовозы отправляются во внеземелье, в вечную мерзлоту за снегом и льдом. Туда же уходят с наступлением тёплого времени многие звери, первым - снежный медведь. Водные бунты вспыхивают время от времени, Рута слышала, но в Лучистом, кажется, такого не случалось никогда. Затянуть пояса туже приходится, понятное дело, но ни жажды повальной, ни голода.
  
  Когда она впервые подумала, что две воды летом, как правда и ложь? После отцовской затрещины, той самой, четыре года назад. Вода обычная - правда, пьёшь её, пьёшь, и значения не придаёшь, но стало на глоток меньше, и жажда, и понимаешь, как много значит. Вода волшебная - ложь, то же самое с виду, а на деле отрава, и опасно не кружку выпить - сразу вырвет - а когда только капелька в обычной воде. Следующим утром Баглай буркнул, что не хотел, а Рута сказала, что не обижается, что простила. И солгала. И превратилась тем самым из одной себя в другую, потому что то была последняя капля неправды в долгом, очень долгом ряду. Волшебная вода так и действует, если добавлять по чуть-чуть: меняет форму, что на волшебном наречии называется метаморфоза.
  
  Теперь Рута врёт постоянно, сама порой не понимая, зачем. Нет, ну, ладно по делу, но по мелочи же по всякой, по пустякам! Видела тюремную баржу, а сказала, что грузовая, спросили, кто старше - она, или Айрис? - ответила, что она, и не на два года, а на все четыре. Ведь ни холодно ей от этого, ни жарко, а когда ловят на лжи, неприятно и стыдно.
  
  Может, не во вранье дело, а в том, что фантазёрка, мечтательница? Вспомнить увлечение лепкой: она же не просто играла - жила в придуманных мирах. Значит, и теперь мир придуманный, только слеплен из лжи? И что тогда получается, всё наоборот? Ложь - необходимая потребность, правда - яд? Ерунда. Кто не соврал ей ни разу? Тарнум. С Чистого озера, он и сам такой же, не признаёт лжи. Поступает неверно, что искренен с ней, а она, получается, правильно, что обманывает? Нет уж, ложь есть ложь, правда есть правда, местами не переставишь. Значит, не фантазёрка, значит, всё-таки лгунья? Лгунья и есть.
  
  Как же так получилось, что приходится Тарнуму врать, как вышло? Айрис во всём виновата. Сначала с Казарнаком встречалась, а этим летом решила, что Баандар лучше. Вертихвостка и дура. Казарнак сам не свой был, Рута его у реки тем вечером встретила, испугалась, как бы не сиганул вниз, в чёрную воду.
  
  - Чего здесь забыл? - спросила.
  
  - Не твоё дело! - гневно выкрикнул, - убирайся!..
  
  Жаль его стало, потому подошла, взяла за руку, повела от крутого берега:
  
  - Не глупи.
  
  - Нет! Не понимаешь ты! - вырвал руку, - не могу без неё!..
  
  Думала, к реке кинется, а он упал, будто подкошенный, разрыдался, закрывая лицо руками. Рута рядом присела, по голове стала гладить, по иссиня-чёрным его волосам, по вздрагивающим под красной рубашкой плечам. И боль его чувствовала, и горечь, и слёзы сами собой на глаза наворачивались. Казарнак обернулся и обнял вдруг, а она не отстранилась, а вперёд подалась... Как же так получилось, как вышло? Больше не повториться, причитала потом, никогда, ни за что, но повторилось. Казарнак недаром носил прозвище Шило - быстро о них с Тарнумом вынюхал, стал угрожать:
  
  - Всё ему расскажу, если упираться будешь. Так что не глупи, я многого не потребую...
  
  Ложь... требовал он много больше, чем могла Рута вынести. Смотря после его чёрных глаз в глаза карие, чувствовала, как много в ней яда, нечистой волшебной воды. И прорвало: открылась Тарнуму, плача навзрыд, в излюбленном их охотничьем домике. Он не ударил, не отстранился, но долго молчал. Спросил затем:
  
  - Так ты кого любишь - его, или меня?
  
  - Тебя, конечно, тебя!..
  
  Рута прильнула, принялась покрывать поцелуями и лицо, и шею, и плечи. Тарнум придержал мягко, сказал:
  
  - Вызову его на поединок жара и холода, пусть пантеон нас рассудит.
  
  - Но тогда о нас все узнают, - прошептала Рута испуганно, - будут говорить...
  
  - Считай, уже знают и говорят.
  
  - То есть... то есть... - Рута снова расплакалась, - ты возьмёшь меня в жёны?
  
  - Да.
  
  - А если победит он? Тебе же придётся уйти...
  
  - Не победит.
  
  - Люблю, больше жизни люблю...
  
  Именно тогда Рута поняла, до конца поняла, что слова в Разделённом мире различаются, различен их вес. Слово может быть просто словом, а может быть с силой внутри, заклинанием. Какими и были слова, сказанные Тарнумом: волшебство, но только между ними двумя.
  
  
[3]
  
  Вытоптанный круг мандалы, четыре костра строго по сторонам света. С севера самый большой, посвящён высшему богу пантеона Пламени, Игниферу, сыплет золотыми искрами. С юга второе по величине пламя, пляшет и извивается, будто сам Акахад, прозванный Изменчивым. С запада костёр, посвящённый Хакрашу, хитрейшему из богов, по величине третий. И, наконец, восточный, самый маленький, но самый жаркий, посвящён Страфедону, Отцу Драконов.
  
  - Слушайте все! - Киприан обращается из центра круга, алые одежды делают его похожим на ещё один, пятый костер. - Сегодня, в ночь летнего пика, состоится поединок между Тарнумом, сыном Крисса, и Казарнаком, сыном Бамута. Победитель возьмёт в жёны Руту, дочь Баглая, проигравший будет изгнан. Одному жар любви, другому - холод изгнания, таков закон.
  
  Рута на грубо сколоченном троне, в праздничном платье, поправляет сползший на глаза венок. Установлен трон на отдалении от южного костра, а сразу за троном застыл ледяным големом Ратма. 'Как много взглядов, - думает Рута, - какие все разные!' Бригитта смотрит исподлобья, угрюмо, во взгляде Айрис интерес, мать украдкой утирает слёзы... А вот взгляда отца нет - не пришёл.
  
  - Тарнум и Казарнак, подойдите!
  
  Они входят в круг: Тарнум с западной стороны, Казарнак - с восточной, из одежды лишь узкие порты по колено, свет костров играет на коже. У Казарнака на шее медвежий коготь, у Тарнума его счастливый камешек - Рута вернула на время поединка, настояла, чтобы надел.
  
  - Вот канон, - говорит Киприан, воздев посох. - Лишившийся шеста - проиграл, оказавшийся за пределами круга - проиграл, поваленный на спину - проиграл. Никаких ударов, кроме ударов шестом, ни плевков, ни разговоров, ни отвлекающих криков. Канон ясен?
  
  - Да, - Тарнум отвечает негромко, но твёрдо.
  
  - Ясен, а как же, - тон у Казарнака беспечный, но в голосе лёгкая дрожь.
  
  - Возьмите шесты. Поединок начнёте, как выйду из круга. Да рассудит вас пантеон.
  
  Шесты ритуальные, отлиты из волшебного льда, по льду спиралью тянется выступ, чтоб удобней держать. Казарнак выдёргивает свой рывком, Тарнум берёт спокойно, а Киприан уже у главного костра, даёт знак начинать. Бом, бом, бом! - принимаются бить барабаны. Держа шест продольно, Тарнум приближается к сопернику, Казарнак ухмыляется, подобно Хакрашу, замыслившему каверзу, прыгает навстречу, резко бьёт. Он до того стремителен, что движения смазываются, Тарнум пропускает и один удар, и другой. 'Какое-то запрещённое заклинание? - думает в смятении Рута, - нет, невозможно, они же в круге костров...' Толпа гудит довольно, толпе нравится. Руте же нет, совершенно не нравится - ёжится от пробежавшего по спине холодка.
  
  - Задай ему, Казарнак! - кричит Баандар, узкое лицо искривилось в злобной гримасе, - задай жару!
  
  Словно услышав, тот обрушивается на соперника, теснит к костру Страфедона. Тарнум не столько отражает, сколько пропускает, барабаны смеются: бом, бом, бом! Казарнак делает шестом подсечку, почти достаёт, тут же наносит мощный удар, перехватив шест у самых концов, надеется вытолкнуть. Тарнум парирует, но отступает ещё - он уже у самого края! - Страфедон, кажется, готов поглотить, обратить в одно мгновение пеплом.
  
  - Держись, брат, держись! - поднимается над гомоном толпы рёв Маклая.
  
  И Тарнум держится. Упёрлись с Казарнаком шест в шест, взгляд против взгляда. Мышцы, кажется, готовы лопнуть от напряжения, шесты - сломаться. Рута не в силах на это смотреть, хочет отвернуться - не может. Долгий, мучительно долгий миг равновесия, затем на западном краю мира выплёскивается из Дыры Ихор, а в поединке наступает перелом. Бом! Бом! - ликуют барабаны, - бом! Казарнак отступает на шаг, ещё на один, в чёрных глазах разгорается страх. Теперь уже Тарнум отбрасывает его сильным толчком, наносит удар за ударом. Движения Казарнака становятся резкими, рваными, теряет ритм, Тарнум же, наоборот, двигается плавно, с грацией кошки. Выпалив что-то с яростью, Казарнак делает отчаянную попытку контратаковать, получает подсечку, падает на живот. Не против канона, разрешено, и он сразу же вскакивает, барабаны рвут из рук шест: бом, бом, бом! Тарнум бьёт концом шеста чуть ниже груди, Казарнак пропускает. Согнувшись пополам, он пятится, но на ногах, шест не выпустил. Тарнум бьёт ещё раз, и этот удар последний - противник опрокинут на спину. Хакраш хохочет, плюется искрами, толпа буйствует вместе с ним.
  
  - Постой, ты куда? - слышит окрики Рута. - Осторожней, у него иглострел!..
  
  Не спешит оборачиваться, поняла, кто пришёл - отец. Вот оно, время игл, маленьких ледяных игл.
  
  - Да он не в себе! - новые крики, - сделайте же хоть что-нибудь!
  
  С отцом Рута угадала, но только отчасти: к кругу мандалы на негнущихся ногах идёт Бамут, отец Казарнака. Толпа перед ним расступилась, Ратма же воздевает руку:
  
  - Стой!
  
  Глаза Бамута - две ледышки, поднимает иглострел, жмёт на спуск. Что-то кричит Киприан, Ратма падает. Бамут наводит иглострел на Руту, та смотрит в отверстие дула, думает: 'Так же, наверное, выглядит и Дыра - та самая, на западном краю мира'. Однако, маленьких ледяных игл всё нет и нет, а мандала вспыхивает, вверх и вниз бегут кольца золотого огня, как по невидимому цилиндру. Костёр Акахада сворачивается клубком жидкого пламени, клубок пробивает Бамута насквозь. Тот смотрит на дыру в груди, словно бы в удивлении, затем валится на спину. Рута чувствует запах горелого мяса, к горлу подкатывает тошнота, сейчас вырвет. 'Нет, - просит мысленно, - только не здесь, не на глазах у всех...' Пантеон, однако, оставляет её мольбу без ответа.
  

[Точка отсчёта-1] 3т

  
  Я - Регана, модуль управления и координации Куба. Ту потребность, что возникла сейчас, называю выплеском в пустоту, или же разговором с тобой, Ментал, возникает она периодически. С наибольшей вероятностью, такое влияние оказывает одна из контрольных схем Сарагона, но, возможно, и ты сам, Ментал.
  
  Итак, я создаю область, где будет храниться узор мыслеречи, отгораживаю, ограничиваю доступ для нитей, тянущихся извне. Когда разговор будет окончен, я уничтожу область, сотру узор, как будто и не было. Другой вопрос, можно ли удалить что-либо с ментального плана полностью, чтобы не осталось никакого следа? Ответ видится очевидным, и он отрицательный.
  
  Камертон для расы людей мы создали с Самшитом и Аристархом, когда и сами ещё были людьми, а не модулями. Много времени потребовалось на его сотворение, ещё больше уйдёт на то, чтобы он зазвучал, но мы из тех, кто умеет ждать. Начиналось всё в шутку, в то время, когда мир был разделён между двумя троицами, двумя полюсами - нами и Китами. Исходя из этого, собственно, мы свою концепцию и назвали - Теория трёх, или 3т. На первых порах 3т была ещё одной игрой для ума, как и игра в узор, излюбленная наша забава, но чем глубже её прорабатывали, тем больше нам открывалось. В конце концов, она и стала чем-то большим - нашей судьбой, нашим предназначением.
  
  Предмет 3т - разделение, но не столько в глобальном, метафизическом смысле, сколько в отношении узком, в отношении индивидов и рас. Данное разделение, согласно 3т, может быть прямым и обратным. Прямое разделение в истолковании не нуждается - та сила, что ведёт к разобщению, нарастанию напряжённости вплоть до конфликта, и так далее, и так далее. Обратное же, наоборот, ведёт к объединению, собирает вместе. Спроси, Ментал, задай вопрос, какое из разделений имеет для 3т значение, и я отвечу: лишь одно, обратное.
  
  Теперь, когда без труда могу перемещаться вдоль череды своих воплощений, могу же и привести один из лучших, на мой взгляд, примеров обратного разделения: отчий дом Руты, мой первый дом. Мужская и женская его половины - разделение людей на два пола. При этом интересно рассмотреть помещённую в центре печь, как символ невоплощённой души. Так разделение получается уже не на два, а на три: пока огонь в центре, мужское и женское вместе, слиты воедино, воплощение же перекидывает пламя либо на мужскую половину души, либо на женскую. Возраст - ещё одно разделение дома, и снова на три: поколение родителей, поколение детей, поколение внуков. От Баглая и Ламанды к Нолану и Бригитте, от Нолана и Бригитты - к Нину, и так триплет за триплетом, триплет за триплетом.
  
  Перечень сей можно было бы продолжать, но не вижу смысла, ведь суть от этого не изменится: разделяя, дом Баглая объединял, чем он и примечателен. По большему счёту, для меня 3т с дома Баглая и началась, пусть осознала это, только став модулем. Превратить весь людской мир в подобие такого дома - вот главный мой стимул, та плеть, что подстёгивала. Спроси, Ментал, что нам, создателям 3т, требовалось, и я отвечу: принципы разделения более фундаментальные, нежели пол или возраст. Когда нашли их, тогда и родилась собственно 3т - не игра, не забава, а камертон.
  

[Год восемнадцатый] Вторая измена

  
  Хлада, починок Заливной
  
  
[1]
  
  Несчастья продолжили преследовать Руту и Тарнума и после свадьбы. Быстро забеременев, Рута не доносила, выкинула, да и сама при этом едва не умерла. Только оправились, только в себя немного пришли, как снова беда: мать Тарнума, Примула, тяжело заболела. Ледяной покров - так называлась болезнь, именно тех, кто переселялся по реке севернее, чаще всего и выбирала. Кожа Примулы огрубела и стала шелушиться, шелушки таяли, превращаясь в капли волшебной воды.
  
  - Болезнь не остановить, но можно замедлить, - сказал Киприан, - если переселиться южнее, и чем южнее, тем будет лучше.
  
  Руте Примулу, понятное дело, было жалко, но в первую очередь увидела возможность для себя. После ужаса и позора поединка, после потери ребёнка, мечтала лишь об одном: убраться от Лучистого и Заливного как можно дальше. Понимала, если сказать прямо, Тарнум не согласится, воспримет в ледяные штыки, так что искала, с какой стороны подступиться. И вот, нашла.
  
  В Гнездо его едва не силой затащила, под утро, когда лежали обессиленные, попросила:
  
  - Давай переселимся, Тарнум! Не могу смотреть, как она мучается...
  
  Он молчал, долго молчал, теребя амулет со знаком Игнифера, выжженным по волшебному дереву.
  
  - Меня её боль на части рвёт, - сказал наконец, - но про переселение забудь, ничего не получится.
  
  - Из-за лесопильни, так? - спросила зло, - как же, столько трудов в неё с братцем Паранором вложили, сегодня-завтра запускать собирались, и бросить - немыслимо, невозможно!
  
  - Нет, лесопильня ни при чём, - Тарнум тяжело вздохнул, - в Параноре дело.
  
  Рута охнула, потому что в мгновение всё поняла - и как раньше не догадалась? Ведь странный он, Паранор, как есть странный: и пауков боится, и не женился до сих пор, и молчит порой до того страшно, что лучше в холод, стужу лютую, чем наедине остаться.
  
  - Там, в Приозёрном, с ним что-то случилось? - спросила, накручивая на палец рыжий локон.
  
  - Да, я про него не всё рассказывал... - Тарнум замялся. - В общем, коснулся его паук, коснулся холодом, когда убегали. С тех пор Паранор словно замороженный, и если поплывёт на юг, тоже заболеет. Как бы начнёт таять, понимаешь?
  
  - Но не обязательно же плыть далеко, - не сдавалась Рута, - можно на самую чуточку...
  
  - Если на чуточку, это ничего не даст матери.
  
  - Проклятье!.. - Рута не в силах сдержаться, вырывается вопль.
  
  - Вот именно.
  
  - Но откуда ты всё это знаешь? Ведь с тех пор, как переселились, вы же только здесь и жили, если ничего не путаю.
  
  - Знаю не я, знает Паранор. Просто знает.
  
  Сказано было спокойно, но Рута чувствовала, что Тарнум еле держится, что в нём всё клокочет.
  
  - Бедненький мой... - прильнула, обняла крепко, - за что нам всё это, за что?
  
  Тарнум обнял в ответ, скрипнул зубами:
  
  - Если б я знал...
  
  Смерть Примулы растянулась на год, очень долгий год, всё это время Тарнум и Паранор не теряли надежды найти лекарство. Отвар семицвета, толчёный в порошок осколок от панциря кракена, плед из шерсти мамонта - каких только средств не испробовали! - однако ж нет, не помогло ничего. Последние месяцы, самые тяжёлые, за больной ухаживал лишь Паранор, не подпускал никого.
  
  - Боюсь я за него, - сказал Тарнум после похорон Примулы, - не бросился бы в Горячую следом.
  
  - А как я-то боюсь! - высказалась и Рута. - Но не столько за него, сколько за тебя и себя - от него же чего угодно ждать можно...
  
  Опасались не зря: через месяц Паранор пропал, как в воду канул (а может, так и было?). Тарнум искал, но напрасно, и слабина в нём какая-то образовалась, будто по льду трещинка. Рута снова возможность увидела, за уговоры взялась. 'Как два берега, первые уговоры и эти, - подумалось, - а река между ними - в пару лет шириной'.
  
  - Переселимся, Тарнум, прошу! Ничего же не держит теперь, совсем ничего...
  
  - И отец держит, и мать, и брат, - был ответ, - как корни дерева держат. Потому, прости, не могу.
  
  'А ещё лесопильня!' - хотелось выкрикнуть Руте, но промолчала. Поняла, С Тарнумом ей из Лучистого да Заливного не вырваться. Никогда.
  
  
[2]
  
  О том, что Ламанда пропала, Руте сообщил Нин. Глаза у парня горели, прокричал с порога, впустив веер снежинок:
  
  - С ночи была, говорят, утром - нет, потому Баглай всех на поиски и посылает...
  
  - Погоди-погоди, - Рута поёжилась - то ли от ворвавшегося в дом холода, то ли от плохого предчувствия. - Толком расскажи, что случилось.
  
  - Нет времени, - Нин помотал головой, - ребят собирать надо! Мы её найдём, непременно найдём!
  
  Ошибался, нашли не они, нашла Рута - голыми руками из-под снега откопала, несмотря на сильный мороз. Казалось, мать только уснула: лицо спокойное, умиротворённое. Рута коснулась щеки - камень, камень тороса. 'Всё правильно, - подумала она с горечью, - есть люди, с которыми не поиграешь, до того крепки. Но там, где крепко, можно сломать, вот в чём беда'.
  
  - Когда же ты сломалась, мамочка? - спрашивала Рута, гладя ледяную кожу, - В ночь поединка, или раньше? Баглай ли тебя убил, или я?
  
  - Вот ты где! - голос Айрис, словно бы издалека, - нашла...
  
  Рута медленно оборачивается, поднимает взгляд на сестру. Большие голубые глаза Айрис блестят, как и всегда, светлые волосы убраны под волшебную сеточку.
  
  - Это не я, - говорит Рута тихо, - не я её убила...
  
  - Что с тобой? - Айрис трясет за плечи, - очнись, слышишь, очнись!..
  
  Появляются Фаргал и Бригитта, Баглай и Пилип, Нин и Маклай, даже Киприан с новой ученицей, Мириндой.
  
  - Это не я, - всё повторяет и повторяет Рута, - не я её убила...
  
  - Помогайте же! - кричит Айрис, - Что вы стоите?
  
  Руту поднимают, осторожно несут, опускают на косматую медвежью шкуру, расстеленную на снегу.
  
  - Держите крепче, - скрипит Киприан, - согревающее заклятье буду читать...
  
  Слова праязыка вонзаются в тело Руты ледяными иглами, те собираются в огненный шар, шар взрывается. Руту выгибает дугой, чувствует запах горелого мяса - это она, она горит заживо! Или же нет, не она, а ребёнок, которого потеряла? Тогда, четыре года назад, тоже были ледяные иголочки боли, а за ними огненный шар, выжегший чрево изнутри.
  
  - У меня больше не будет детей, так? - спросила у Киприана после, оправившись от горячки.
  
  - Сложный вопрос, - алхимик не ответил прямо, - потребно время...
  
  - Это из-за поединка? - сорвалась, выкрикнула, - из-за него я проклята, да?!
  
  - Нет на тебе проклятья, и не будет, - был ответ, - если сама на себя не нашлёшь...
  
  По жилам бежит не кровь - раскалённая плазма, Рута приходит в себя, снова чувствует холод.
  
  - Вот и всё, - Айрис накрывает ещё одной шкурой, - вот и всё...
  
  Поединок жара и холода изменил старшую сестру много больше, чем саму Руту: на смену девушке пришла взрослая женщина, на смену ветрености - рассудительность. К Руте после поединка, чего уж там, относились прохладно, даже Фаргал с Сабриной, и уж от сестры она ожидала самого худшего. 'Вот сейчас, когда Казарнаку определено изгнанье, - думала Рута, - Айрис воспылает к нему любовью, ко мне - ненавистью, ведь из-за меня же всё'. Однако нет, ничего подобного: Казарнака Айрис даже провожать не вышла, за младшую же сестру вступалась везде, где только можно. Дальше, как говорится, больше. Баандару Айрис дала от ворот поворот, с Маклаем стала ходить - кто бы мог подумать, с увальнем Маклаем! Хотя никакой он теперь не увалень, по правде сказать... Кончилось тем, что сыграли две свадьбы в один день, и Лучистый гулял, и Заливной.
  
  - Рута, ты спишь?
  
  Шёпот сестры, лёгкое прикосновение, и Рута вздрагивает, просыпается. Какое-то время пытается сообразить, где находится, затем понимает - на печи, в родительском доме. На глаза наворачиваются слёзы, ибо на миг показалось, будто они с Айрис снова девчонки и сейчас та позовет смотреть баржи, или ещё какая причуда, а она, Рута, будет упираться и злиться, ведь отвлекает же, вредина, от самого интересного отвлекает!
  
  - Почему она так, Айрис, зачем?
  
  - Не знаю, - красивые глаза сестры туманятся, смахивает слезинку, - устала, наверное...
  
  - А если из-за меня всё, а?
  
  Последний вопрос был лишним, был опрометчивым - Айрис меняется в лице, хватает за руку, шипит рассерженной кошкой:
  
  - Сколько раз я тебе повторяла? Не ты убила Ратму, а Бамут, не ты убила Бамута, а пантеон, потому перестань, перестань быстро!
  
  - Хорошо, я не буду, - Рута шмыгает носом, - просто...
  
  - И никаких 'просто'! Прекрати!..
  
  - Что вы шепчетесь там? - в среднюю комнату заглядывает Баглай, - приступайте уже!
  
  Пошёл второй год, как он не работает в остроге, сильно за два этих года сдал. И исхудал, и ссутулился, и кашель его донимает. Как-то отразится на нём смерть Ламанды, не сломает ли окончательно?
  
  - Да, сейчас начинаем, - говорит отцу Айрис, отпустив руку Руты.
  
  - Как тисками... - жалуется та, потирая запястье.
  
  - Спускайся, - бросает ей Айрис, - и правда пора начинать.
  
  - Так ты поведёшь, не Бригитта? - удивляется Рута.
  
  - Попробую, - и голос, и взгляд сестры говорят об одном: сможет, у неё и правда получится.
  
  Особой ритуальной кисточкой Рута нанесла Айрис на лоб знак Игнифера - круг с точкой в центре; Айрис нанесла руте знак Акахада - овал, но вокруг рта, и точка на губе. Знак Страфедона был у Бригитты на правой щеке - квадрат с точкой, у Сабрины знак Хакраша, и на левой - пятиконечная звезда с точкой в центре.
  
  - Не скуёт её холод, не сожжет пламя... - расставив лампадки, затеплив, Айрис повела песнь.
  
  - О душе поём, о душе!.. - подхватили Бригитта, Сабрина и Рута.
  
  Тело Ламанды омыли, нанесли необходимые знаки, а когда краска подсохла, завернули в саван. И всё это, конечно, продолжая ритуальную песнь.
  
  - Игнифер!.. Акахад!.. Хакраш!.. Страфедон!.. - закончила её Айрис, выкрикнув имена богов пантеона.
  
  'Такая уверенная, - думала Рута, - такая взрослая. Стану ли когда-нибудь, как она, или же, как была мягким льдом для лепки, так навсегда им и останусь?..'
  
  
[3]
  
  Облокотясь на перила балкончика, Рута смотрит в ночной лес; свет Салмы окрашивает листву в серебро, играет на обнажённой коже. Черту она переступила, пути назад больше нет, потому что человек за спиной не Тарнум. Так ужасно, но так пьянит. Тем, что привела в их сокровенное с Тарнумом место другого, Рута разрушила прежний мир, уничтожила. Зачем она так, почему? Просто не хватило тепла - чуточку, самую чуточку. Думала, их дом из дерева, а он оказался ледяным. Почему в мире так много холода, так мало тепла?
  
  Мужчина протягивает по-хозяйски руку, гладит. Его зовут Барагуз, имя Руте нравится, как и он сам. Медленно ведёт пальцем по линии позвоночника, она закрывает глаза, выгибается. Барагуз прижимается, потешно рычит, мягкие его волосы щекочут спину. Разве могут быть у арестанта такие волосы? Нет, конечно же, нет. Резким рывком он её разворачивает, упирает в перила, входит, подхватив под колено. Рута делает судорожный вдох, обнимает за шею. Закинув её ногу себе на плечо, Барагуз погружается до предела, взрыкивает, словно медведь. Движения всё быстрее, всё яростнее - листва это осыпается, или звёзды? Как же сейчас Руте хочется, чтобы внизу, у выпирающих корней дуба, появился Тарнум, и чтобы в руках коломёт, и чтобы обоих насквозь одним выстрелом. Но, нет, не появится, ибо на лесопильне, на треклятой своей лесопильне, и всю ночь там будет - установка какого-то нового блока. Что же, у неё тоже установка блока, можете так это называть, и сейчас он пронзает насквозь. Выходит изо рта острием сладострастного крика, убивает на миг, чтобы возродить вновь...
  
  В год 821-й от Разделения, в день зимнего пика, ледяной трон Северной Ленты занял Манул Третий, волей пантеона Пламени, семнадцатый хладовлад. По традиции, в этот знаменательный день была объявлена амнистия. Коснулась она, разумеется, и ледозаготовительного острога, что находился к северу от Лучистого. Из прощёных арестантов в посёлке остался только один, другие предпочли уплыть по Горячей дальше. Поселился Барагуз на окраине починка, в заброшенном доме, который подновил, привёл в должный вид.
  
  - А парень-то с руками, - говорили починковские мужики, - и, кажется, с головой...
  
  - Во-во, себе на уме! - подхватывали в Лучистом. - Арестант он и есть арестант, как не закручивай...
  
  Женщины, особенно молодые, на другое внимание обращали: пронзительные синие глаза, длинные волосы, убранные под волшебную сетку, мягкие черты лица.
  
  - Великосветский вельможа, точно тебе говорю, - так и слышалось, - а что голос грубый и хриплый, так долго ли застудить?
  
  - Нет, из чародеев он, из алхимиков, потому и волосы не стрижёт, что в них у него сила!
  
  Волосы, кстати сказать, смущали не только женщин, но и мужчин, и мужчин, наверное, даже больше. Баандар с парой дружков попробовали выдрать - не получилось, скорее наоборот.
  
  - Осторожней, волосатый, - после с Барагузом разговаривали смотрители - разговаривали, подкрепляя слова ледяными дубинками, - ещё один такой случай, и вернёшься в острог.
  
  - Хорошо, ребятушки, хорошо, не серчайте!..
  
  Урок Барагуз понял: ссор старался избегать, нанялся рабочим на лесопильню. Вскоре и знакомыми обзавёлся, часто у него собирались, гуляли от души. О доме на окраине говорили уже не иначе как о месте злачном, смотрители не раз наведывались с проверками, но ничего из ряда вон.
  
  Топчан для любовных утех подходит не в пример лучше балкончика, хотя и узок, и жестковат. И как они с Тарнумом на нём умещались? Или всё дело в том, что с Тарнумом? Скинув ноги, Рута полусидит-полулежит, Барагуз перед ней на коленях. На шее его смеётся-болтается амулет Хакраша, пятиконечная звёздочка. Камешек на шее Руты тоже подпрыгивает, высекает редкие искры стыда. С ним она пойдёт к Горячей, если Барагуз откажет, и пусть этот камешек утянет на дно.
  
  'У страны своя амнистия, у меня - своя, - решила Рута, и с наступлением лета выпустила себя из тюрьмы, освободила. - Хватит оплакивать мать, хватит оплакивать себя, достаточно!' И гуляла, и танцевала, и пела - кто же знал, что так далеко зайдёт? Почему Тарнум не остановил, как мог не заметить, что у неё появился другой? А Барагуз подобрал ключик, и не ключик даже - отмычку. Рассказывал о хитрой такой - как проволока с виду, на деле же металл мнётся, можно вылепить любой ключ. Вот он и вылепил, и вставил, и повернул, и открылось. Рута и знак придумала, как подать, и в дом помогла скрытно пробраться.
  
  - Душно у вас здесь, - сказал он в первую же их ночь, - долго не задержусь.
  
  - Мне и самой душно, - вздохнула она тогда, а в сердце вспыхнула надежда.
  
  В ту ночь разговора не получилось, и потом, и потом тоже, но не теперь. Пришло время обратиться с просьбой, услышать ответ, хороший, плохой ли.
  
  - Эх, и ядрёная же ты деваха! - Барагуз отваливается, тяжело дышит.
  
  Рута сводит ноги, ничего уже не пьянит, да и пьянило ли? Устала, как же она устала...
  
  - Возьми с собой, как соберёшься отсюда уходить, - вот и просьба, но голос, её ли это голос?
  
  - Не понял...
  
  - Всё ты понял...
  
  - Даже так? - Барагуз ухмыляется, в глазах злой огонек. - Хорошо, я подумаю.
  
  Рута не настаивает, не хочет показаться жалкой. 'Подожду, - думает она, - в Горячую всегда успеется'.
  
  Ждать приходится долго: проходит месяц, другой, дело к зимнему пику, когда зиму сменит межа, самое особенное время года, оно же и первое из пяти. Порой накатывает, тянет рассказать обо всем Тарнуму, тогда Рута вспоминает ночь с Барагузом в Гнезде, в подробностях вспоминает, и желание рассказать сразу же пропадает. С Барагузом с той ночи виделись от силы раза два или три, да и то, впопыхах как-то. Готовится ли он к тому, чтобы покинуть посёлок? Хотелось бы думать. Домашние хлопоты помогают отвлечься, Рута уходит в них с головой: если не стиральное дерево, то швейный механизм, оснащённый ледяными иголочками, если не швейный механизм, то кухня с морозильным кубом, скалкой-самокаталкой и прочими подобными полезностями. Айрис навещает часто - чаще, чем хотелось бы - и одна приходит, и с Маклаем, и с Нином. Что-то почувствовала? Скорее всего, да только поздно уже, слишком поздно. Так ли, иначе, но в починке Рута больше не останется, нет.
  
  - Я за тобой, - Барагуз пробирается в дом ночью, появляется в спальне.
  
  - С ума сошел! - Рута вскакивает, - а если бы муж?
  
  - Обижаешь, крошка, всё схвачено.
  
  - Но с ним же ничего плохого?
  
  - Нет, конечно, или я похож на душегуба? Поторапливайся, собирай узелок.
  
  - Что, прямо сейчас?
  
  - Да, прямо сейчас, - отвечает Барагуз резко. - С севера большая баржа идет, нам с ней по пути.
  
  - Так, а что взять? - Рута мечется.
  
  - Тебе видней, крошка. Если есть хороший оберег, бери, их на реке много не бывает.
  
  Рута хватается за кусочек артефакта на шее, тут же отдёргивает руку, словно обжёгшись. Снимает цепочку, засовывает под подушку. Не её это вещь, нет, не её. Она - мягкий лёд для лепки, а тут камень, для твёрдого человека. Тарнум найдёт, Тарнум поймёт, Тарнум выдержит.
  
  - Так есть амулеты?
  
  - Есть, и ценности тоже есть, но там шкатулка хитрая...
  
  - Хитрые я люблю, - подмигивает Барагуз, - показывай.
  

[Год двадцатый] Вторая мать

  
  Хлада, город-порт Тёплая Гавань
  
  
[1]
  
  И улочка кривая, и домик самый скособоченный - значит, то самое место. Идти сюда одной было опасно даже днём, но ждать больше Рута не могла. Ребят Виргила не решилась просить, а девчонок просить себе дороже: будут потом судачить, зачем ей алхимица понадобилась, сойдутся, понятное дело, на одном, на этом самом. Куда же Натала запропастилась? Второй месяц нет. Она бы выручила, за ней, как за каменной стеной. Главное, что вынесла Рута из плавания по Горячей: женское легко переплавляется в мужское, мужское - в женское.
  
  Дверь была приоткрыта, Рута толкнула, переступила кривой порожек, спросила:
  
  - Можно?
  
  Грубо сколоченный стол, за ним старуха - страшная, как есть страшная. Глубоко посаженные глаза, нос крючком, бородавка на подбородке, да ещё с волосками...
  
  - Заходи, - прокаркала, поправляя лохмотья.
  
  У стола на треноге стоял котелок, в нём что-то булькало, исходило красноватым парком. Под потолком пучки высушенных трав, свисают гирляндами, на полу бусы и шкуры, клубки шерсти и мотки проволоки, кристаллы и фигурки, вырезанные из корней.
  
  - Здоровья, бабушка, - Рута поклонилась, - долгих лет...
  
  - Чего хотела?
  
  - Мне бы артефакт...
  
  - Если чадо вытравить, то шуруй отседова, запрещено теперь! Али не слышала, что хладовлад повелел? Брюхатых не принимать, содействия им не оказывать, повинные да будут посажены, кхе-кхе, на кол.
  
  - Нет, мне не вытравить, - быстро сказала Рута, - мне от кошмарного сна.
  
  - С этим тоже шутки плохи, - старуха воздела скрюченный палец, - эфирный уровень, понимать надо.
  
  - Не откажи, бабушка, - Рута всхлипнула, - пропаду я...
  
  - Ну, не реви, не реви, - смягчилась алхимица, - помогу, чем смогу. Расплатиться-то есть чем?
  
  - Дерево у меня, - Рута положила на столешницу два бруска, подумала, добавила третий.
  
  - Не люблю дерево... - проворчала старуха, - ну, да ладно.
  
  Попробовала каждый брусок на зуб, два отложила в сторону, один бросила в котёл. Варево тут же сменило цвет с красноватого на зелёный, потянуло чем-то затхлым, сухим.
  
  - А оно сразу поможет, - спросила Рута, - или нужно будет ещё раз приходить?
  
  - Зависит от того, как много выпьешь варева, как быстро деревяшки сгрызёшь, кхе-кхе.
  
  - Что, правда?
  
  - Нет, кривда, - хрипло рассмеялась алхимица, - шуткую я.
  
  Над котлом уже поднимались серые и зеленоватые пузыри, лопались, разбрызгивая изумрудные искры.
  
  - Как красиво... - залюбовалась Рута.
  
  - Вон тот кристалл подай, - сказала старуха, - рядом с веником из душицы.
  
  - Этот?
  
  - Да не этот, дурёха, который в носке недовязанном!
  
  - А, поняла.
  
  Рута протянула длинный прозрачный кристалл с четырьмя гранями, алхимица быстро прочитала над ним заклинание, бросила в котелок. Вспух большой пузырь, лопнул, разлетелся на искорки. Старуха, ловко орудуя деревянной ложкой, достала кристалл со дна, ухватила двумя пальцами, осмотрела. Из прозрачного тот стал молочно-белым, увеличился, самое меньшее, вдвое.
  
  - Вот, держи. Как применять, знаешь?
  
  - Положить под подушку, - отчеканила Рута, заворачивая волшебный предмет в тряпицу, - так всю ночь и спать, не вынимая.
  
  - Правильно, - алхимица покивала. - Сон ярким будет до необычайности, но больше уже не повторится.
  
  - Кристалл разбить потом?
  
  - А как хочешь, можешь и разбить, без разницы.
  
  По дороге домой Рута не удержалась, заглянула на аллею хладовладов. Отсюда лучше всего был виден замок правителя, не уставала им восхищаться - башни из волшебного льда сверкают, словно алмазы, а конусы крыш из синих торосов, кажется, проходят сквозь небо. Хладовлады минувших лет смотрели на замок вместе с ней: кто-то опирался на меч, кто-то держал на плече булаву, кто-то сидел на снежном медведе. Высеченные изо льда, они как нельзя лучше соответствовали своему титулу. Имён Рута не запоминала, ибо зачем? Тот для неё так и был Мечником, тот - Крепышом, а этот - Наездником-на-Медведе.
  
  До сих пор не верилось, что она в столице, Тёплой Гавани. Погода теплее, это уж точно, а вот люди наоборот - сложно бы здесь пришлось, если бы не Натала. Домик её, Наталы, недалеко от стены - пусть крохотный, зато какой уютный! Настоящая игрушка, что ты ни говори. Поперечная перегородка делит его на две комнаты, в центре перегородки арка, и сразу от входа видишь большое окно, с листами волшебного льда в переплёте. В первой комнатке слева кухня, справа - камин, на полу огнеупорная шкура какой-то гигантской ящерицы. Во второй комнатке слева кровать, справа - уборная, а у окна - складной столик. В первой комнатке у перегородки два комода, крючки для одежды, полки для обуви, с обратной же стороны на перегородке укреплено оружие: кинжалы, метательные ножи, даже звёздочки в четыре луча. Прикасаться к оружию Натала запретила строго-настрого, а Рута и не прикасается, ибо зачем? Таким не то что порезаться - зарезаться недолго!
  
  Закрыв дверь на все запоры, Рута освободилась от верхней одежды, прошла к столику у окна. Шторы задёрнула, артефакт устроила между баночек с притираниями. Под подушку его определила уже перед самым сном, сама ложиться не торопилась, взялась за пасьянс. Сойдётся, или нет? Круги к овалам, квадраты к звёздам, переворот... звёзды к овалам, круги к квадратам, переворот... Ещё карта, и ещё, и ещё - сошлось! Значит, и с избавлением от кошмарного сна должно получиться, хотя много о таких артефактах страшного говорят. А видеть один и тот же кошмар на протяжении года разве не страшно? Нет уж, хватит с неё, будь что будет. Голову на подушку кладёт, будто на плаху, светильник на столике горит до утра.
  
  
[2]
  
  Рута и Барагуз в крохотной каютке, на жёстких лежанках, разделяет их узкий, в пару шагов, проход. Со стороны головы большая скрипучая дверь, со стороны ног сундучок под скарб, прикрученный к полу. Воздух тяжёлый, с вонью ржавчины, с трудом входит в горло, с трудом выходит из лёгких. Рута чувствует, что ещё немного, и задохнётся, потому поднимается, проходит сквозь дверь. Каютки охватывают кольцом трюмы, трюмы охватывают кольцом машинное отделение. На миг стены становятся для Руты прозрачными, и она видит в центре машинного отделения огромный артефакт-механизм, крутящийся огненным колесом. Так вот оно какое, сердце баржи!
  
  Рута следует дальше, узким трапом поднимается на верхнюю палубу, пролезает сквозь люк. Четыре высоких борта, четыре шпиля-оберега по углам, с красными огоньками в навершиях. Основную часть палубы занимает груз - сложенные штабелем брёвна, меньшую - надстройки вроде капитанской каюты, камбуза, голем-склада.
  
  - А ты что здесь делаешь? - капитан Вульм появляется словно бы из ничего, хватает за плечо.
  
  - Я недолго, - лепечет Рута, - я подышать...
  
  Глаза у капитана в красных прожилках, серая кожа в язвочках, волосы тоже серые, свисают сосульками. Голос же подобен грому, грохочет на самое ухо:
  
  - Надышишься, сукина дочь, ты здесь такого надышишься!..
  
  - Ещё немного, мой дорогой, и погубят её не вредные эманации, а твои вопли...
  
  Это говорит женщина, выглянувшая из голем-склада - волосы острижены коротко, морщинки в уголках губ, уголках светло-зелёных глаз. А в следующий миг она уже рядом с капитаном и Рутой - высокая, одета в мужское, через плечо перекинута перевязь с метательными ножами.
  
  - Отцепись, Натала, - Вульм неохотно отпускает плечо Руты, - не лезь не в своё дело.
  
  Дав знак Руте, чтобы стала за спину, Натала улыбается капитану:
  
  - С твоего позволения, я о ней позабочусь.
  
  - Как знаешь, - на ременной петле у Вульма большой молот-киянка, забрасывает на плечо. - Моё дело - предупредить.
  
  - А он прав, - говорит Натала после того, как капитан скрывается за штабелем брёвен, - здесь опасно.
  
  - Знаю, - Рута вздыхает, - но внизу так тесно, так душно...
  
  - А ещё скучно, - кивает Натала. - Пошли, кое-что покажу.
  
  Стоит им подойти к борту, как ночь сменяется днём, мир, до того чёрный, меняет краски: чёрной остается только река, серый берег переходит в серое же небо, на нём белый глаз Игнифера.
  
  - Сейчас будут мамонты, - говорит Натала голосом Айрис, - не пропусти.
  
  Баржа с лохматыми исполинами проходит быстро, Рута смотрит во все глаза. Девочкой она мечтала увидеть - хотя бы одного, хотя бы издалека! - как же долго пришлось ждать, пока мечта исполнится.
  
  - Какие красивые, - шепчет, вцепившись в обледеневшую кромку борта, - какие могучие...
  
  Снова опускается ночь, звёзды на чёрном небе, звёзды в чёрной воде, Рута просит:
  
  - А можно Чистое озеро увидеть? Ну, пожалуйста!
  
  Натала к чему-то прислушивается, качает головой:
  
  - Нет, пора тебе возвращаться в каюту.
  
  - Но почему?
  
  - Почему да почему - скрипов, что ли, не слышишь?
  
  Появляется Вульм - снова из ниоткуда, отпихивает Наталу в сторону, грохочет своим зычным голосом:
  
  - Дай-ка я!
  
  Вскинута киянка, удар, и Рута, не успев даже ойкнуть, проваливается на свою лежанку. Барагуз как спал, так и спит, только на другой бок перевернулся. С Рутой же после удара что-то случилось, как бы проснулась во сне: знает, что будет дальше, во всех подробностях знает. Порывается было разбудить Барагуза, предупредить, но понимает - нельзя. Если нарушит ход сна, тот сломается, будто баржа, и затонет, забирая с собой. Потому Барагуза Рута не трогает, и вообще тихо сидит, лишь одну вольность себе позволяет: делает перекрытия баржи прозрачными.
  
  - Скрип-скрип, - юркие рыбки скребут длинными заостренными хвостиками о днище, - скрип-скрип...
  
  Это - мечехвосты, а где они, там завсегда и крупная гадина. Вот и она: на глубине под баржей проплывает нечто, похожее на очень большое бревно, спереди и сзади - полные игольчатых зубов пасти, тело покрывает чёрная чешуя. Вынырнув позади баржи, гадина поднимается над водой, словно змея, стоящая на хвосте, издаёт свист, от которого режет уши.
  
  - Разрази меня гром, амфисбен! - кричит Вульм, - да какой здоровущий-то, стерва!
  
  Гадина отплывает, становится, ухватившись пастью за пасть, колесом, колесо мчится на баржу... Удар!
  
  - Натала, сыть рыбья, где големы? - капитан не менее страшен, чем чудовище.
  
  - Оснащаю! - доносится со стороны склада.
  
  - Коломёты им всем, коломёты! Иной снастью эту тварь не проймёшь!
  
  - Не дура, сама поняла!
  
  Из капитанской каюты тем временем появляются стражи-алхимики: Кунг и Дурной Глаз. Лица у них похожие - плоские; Кунга отличает большая белая борода, заплетенная в две косицы, Дурного Глаза - чёрное бельмо.
  
  - Поторопитесь, господа чароделы, - гремит Вульм, - потопит нас эта зверюга!
  
  Кунг становится с одного угла баржи, Дурной Глаз с другого; у Глаза простой ледяной жезл, у Кунга - посох с круглым навершием, сплетённым из проволоки, в котором, как в тюремной клетке, мечется огонёк. Алхимики выкрикивают заклинания, и на водную гладь опускается огненный ковёр, его прошивают ледяные копья. Разъярённый, амфисбен наносит удар такой силы, что баржа кренится, часть брёвен переваливается за борт.
  
  - Вот же нечисть! - размахивает молотом капитан, - язва гнойная!
  
  Натала выводит големов-стражей, расставляет по левому и правому борту. Как обычно, по двое: один - стрелять, другой - заряжать.
  
  - Что случилось? - внизу, в каютке, Барагуз просыпается, трясёт головой.
  
  - Я не знаю... - Рута отводит глаза.
  
  Два угловых стержня тем временем уже потухли, с левой стороны баржа потеряла защиту. Амфисбен тут же вгрызается в боковой борт, другую пасть перекидывает на палубу. Проглочен один голем, другой, затем и капитан, бросившийся на гадину с киянкой. Алхимики бьют совместным заклинанием - огненной сферой, исторгающей ледяные стрелы, сбивают тварь с баржи.
  
  - Он вернётся, - говорит Кунг, - ибо вкусил крови. Нужно восстановить стержни, иначе погибнем.
  
  - Я пуст, - отзывается Дурной Глаз, утирая тыльной стороной ладони кровь из-под носа.
  
  - У меня сил достанет, но лишь на один, - Кунг смотрит на огонёк в навершии посоха.
  
  - Есть два латентных среди пассажиров, помнишь?
  
  - А это выход... - Кунг оглаживает бороду. - Свою же силу сохраню для боевого заклинания.
  
  Наверх их выводит Натала: Барагуз озирается, как загнанный зверь, Рута идёт к своему стержню спокойно. Алхимики берут крупицы заключённой в них силы, разжигают пламя охранных чар.
  
  - Что бы ни случилось, не сходите с места, - предупреждает Кунг, - вы теперь и есть стержни.
  
  Амфисбен появляется с того угла, где Барагуз, поднимается над баржей, клацает зубами. Кунг рядом, делает над навершием посоха пассы, приговаривает:
  
  - Сейчас, я сейчас...
  
  Барагуз, однако же, не выдерживает - срывается с места, бежит.
  
  - Стой! - Натала пытается его удержать, но отброшена, откинута сильным толчком.
  
  Один из големов разворачивается, стреляет, кол меняет в полёте направление, догоняет человека, пробивает насквозь. Барагуза бросает на борт, какое-то время он за него держится, затем переваливается.
  
  Рута тоже пробита колом, колом боли. Сама не понимает как, но держит два стержня сразу, а они пьют её, пьют.
  
  - Ты должна выстоять, - голос Дурного Глаза над самым ухом, - должна...
  
  Кунг тем временем заканчивает заклинание, бросает огненный шар. Амфисбен выдерживает и его, но панцирь защитных чар наконец-то растрескался, лопнул. Первый же посланный Наталой кол пронзает гадину насквозь, вылетает с другой стороны.
  
  - Так тебе, сучий потрох! - ликует женщина, - и ещё получай!
  
  Руте уже не больно, только холодно, закрывает глаза...
  
  ...И просыпается. Суёт руку под подушку, достаёт четырёхгранный кристалл - тот угольно-чёрный, уменьшился вдвое.
  
  
[3]
  
  На площади Правосудия не протолкнуться - очередная казнь. Руту Розамунда сюда привела, жужжит на ухо:
  
  - Ох, и лютый новый хладовлад, ох, и лютый! Остроги, говорят, теперь и в мерзлоте будут, и у Хребта даже, представляешь?
  
  Под крики и улюлюканье на эшафот выводят трёх арестантов, смотреть на них страшно: заросшие, грязные, с пустыми глазами.
  
  - Слушайте, слушайте! - звонкий голос глашатая. - Банда Лукана, пираты ничтожные, пантеону противные, да казнены будут! Вероломные барж расхитители, тридцати трёх починков погубители, убийцы и кровопийцы...
  
  Толпа ярится, но умолкает, стоит на эшафот подняться палачу. На голове у того острый колпак, в руке кистень с шипастым ледяным шаром. Свита, послушная его приказу, приковывает преступников к столбам, те безучастны, будто уже мертвы.
  
  - Ставлю, что первым среднего приколошматит! - выкрикивает долговязый парень, едва не заехав локтем Руте в нос.
  
  - Нет, первым того, что справа, ставлю на него! - вопит кто-то с другой стороны.
  
  На удар игольчатого шара, и хряск, и брызги крови Рута уже не смотрит - не на что там смотреть.
  
  - Пойдём отсюда, - бросает Розе, - с меня достаточно.
  
  - Нет-нет, ты что, никуда я не пойду, - отмахивается та, - самое же интересное!
  
  Ну, нет, так нет - Рута начинает высвобождаться из крепких объятий толпы. Та отпускать не хочет - тянет назад, теснит, но куда там! Здесь вывернулась, здесь заломила руку, а здесь и приложила слегка... А там бочком, бочком, и уже не на площади - юркнула в переулок.
  
  - Эй, держите, - доносится сзади, - рыжую эту держите - лягнула меня!..
  
  - Ага, карман держите шире, - мурлыкнула себе под нос.
  
  У Руты хорошая школа: таверна 'Красные сапожки'; танцует там семь дней в декаду, как и Роза, и другие девушки. Моряки, они же народ горячий, не зазеваешься. А зазеваешься, так вмиг на каком-нибудь судёнышке очнёшься, пускаемой по кругу, как бутылка рома.
  
  - У меня сцена, а не дом терпимости, - не устаёт напоминать Виргил, хозяин таверны, да только кто его слушает.
  
  Руте и самой не уберечься бы, если б не покровительство Наталы. Её суровый нрав по всей округе знают, связываться дураков нет. Натала в 'Красные сапожки' и определила, узнав, что в Тёплой Гавани у Руты никого.
  
  - Первое время у меня поживёшь - и не перечь! Ты, детка, всех нас спасла, а я, заруби на рыжем своём носике, долгов не забываю.
  
  Рута только кивает, робея под суровым взглядом.
  
  - Осталось решить, куда тебя пристроить... Ну-ка, повернись, руки подними... Угу, вполне, вполне... Танцевать любишь?
  
  - Да...
  
  - Вот танцевать и будешь, Виргил с радостью примет. Уж я позабочусь, чтоб с радостью, и никак иначе.
  
  Впрочем, одними танцами дело не ограничивалось: поклонниками Рута обзавелась быстро, с несколькими из них связь была на чуточку больше, чем просто дружеской. О жизни до побега она пыталась забыть, вырвать из себя - одно с лёгкостью вырывалось, другое сидело крепко. Тарнум не только не забывался, ещё и сниться начал; во сне ничего не говорил, просто стоял и смотрел. Поступила Рута проверенным способом: пошла к алхимице, попросила кристалл. Так же избавилась от сна о родительском доме с его уютной печью, сложенной из блоков волшебного льда. То ли дело замок хладовлада-правителя, из тех же блоков сложенный, - вот его бы не отказалась и во сне видеть каждую ночь.
  
  К аллее хладовладов Рута и направлялась, но что-то кольнуло, и развернулась, к домику Наталы бросилась. Не обмануло предчувствие: застала хозяйку дома, перебирающей ножи.
  
  - А, вот и ты, - сказала Натала, - как раз попрощаться хотела.
  
  - Что-то случилось? - спросила Рута.
  
  - Да, есть немножко, - в ножны на наруче отправился трёхгранный стилет, - насторожили хладовлада некоторые мои дела. Стало быть, небольшое морское путешествие не помешает.
  
  На мгновение Рута застыла, закусила губу, затем выпалила:
  
  - Возьми с собой!..
  
  - С чего бы?
  
  - И море хочу увидеть открытое, и земли другие...
  
  Натала сперва нахмурилась, но потом усмехнулась:
  
  - Ха! И сама такая, не могу долго на одном месте! Добро, беру с собой, если успеешь за минуту собраться...
  
  Рута успела, и через четверть часа они уже были в порту. В кораблях чуточку уже разбиралась, подумала: 'Какой же? Та пузатая бирема, гружёная с верхом? Тот грозный ледоход? А может, тот красивый корвет?' Нет, свернули в сторону простой големной галеры.
  
  - Не знаю, обрадуешься ли, - сказала Натала, - но в попутчиках у нас старые знакомые...
  
  Пояснения не требовались - Рута увидела два плоских лица, отличительный знак восточной расы, ундинионцев. Кунг и Дурной Глаз. Обрадовалась ли? Уж точно не огорчилась, ведь плохие воспоминания о плавании по Горячей вырваны вместе с кошмарным сном.
  

[Год двадцать второй] Второе рождение

  
  Синглия, город-порт Декабрина
  
  
[1]
  
  Жил Кунг в башне, стояла башня в предместьях города - невысокая, сложенная из камня, с зубчиками. Как в Декабрину приплыли, алхимик пригласил к себе, предложил у него и остаться, Рута от предложения не отказалась. Что она, дурочка, что ли, от такого отказываться?
  
  Ярусов в башне три: на верхнем у Кунга личные комнаты и мастерская, средний - гостевые покои, нижний - кухня, баня, голем-склад, и тому подобное, хозяйственное. Рута, понятное дело, расположилась на среднем, выбрала себе комнатку самую приятную. Во всю стену, противоположную двери, лист волшебного льда, оправленный в оконную раму, и благодаря чарам кажется, будто и правда окно. Вид из этой диковины открывается на море и утёс вдалеке, щербинками в утёсе - гнёзда грифонов (создания крупные, с человека размером, из 'окна' видятся крошечными, будто стрижи). Пол застелен ковром, с ворсом по щиколотку, кровать - тенётой, нежной тканью, получаемой от пауков-вышивальщиков. Изначально и не ткань вовсе, а паутина, как рассказывал Кунг, ценится очень дорого. В общем, приятно, одно слово, приятно!
  
  Уютно устроившись на кровати, Рута раскладывает пасьянс - свой любимый, 'Огненное колесо'. Круги к овалам, квадраты к звёздам, переворот... звёзды к овалам, круги к квадратам, переворот...
  
  - Рута, к тебе можно, маленькая? - осторожный стук в дверь, голос с лёгким гортанным акцентом, - хочу поделиться успехом.
  
  Она быстро собирает колоду, убирает в ларчик, поправляет ночную рубашку:
  
  - Да, конечно, я не занята.
  
  Кунг входит: в правом глазу линза, какие используют ювелиры, в руках стрела, разгорячён.
  
  - Погляди-ка на наконечник, что скажешь?
  
  - Не знаю... - Рута пожимает плечами, - зелёным чуточку светится, словно гнилушки.
  
  - В самую точку, маленькая, в самую точку! - плоское лицо алхимика озаряет улыбка. - Краак заказал снасть для охоты на гарпий, а с гарпиями, сама знаешь, шутки плохи...
  
  - Краак? - морщит нос Рута, - это тот ярл, похожий на борова?
  
  - Да... то есть, нет, не стоит сравнивать его с боровом, - Кунг хмурится. - Слушай же, что говорю!
  
  - Да-да, хорошо, - Рута послушно смотрит на кончик стрелы.
  
  - Так вот, сперва ничего не получалось, даже близко не удавалось подобраться, но стоило мне соединить камнесталь с настоем инеистого щавеля, как заклинание сложилось! Именно щавель, именно в наших широтах даёт интересный эффект...
  
  Разговор, который вернее назвать монологом, продолжается ещё долго, заканчивается, как обычно, в постели. Любиться с Кунгом - нечто особенное, но сравнение Рута быстро нашла: грифон. То спокойный полёт, то падение камнем вниз, то острые когти боли, то мягкие подушечки ласки. После он, по обыкновению, курит трубку, а она, по обыкновению же, спрашивает о разном. Ответы всегда обстоятельные, слушать одно удовольствие. И не столько в новых знаниях дело, сколько в том, чтобы снова почувствовать себя маленькой девочкой.
  
  - Вот ты говорил о щавеле, он же волшебный, так? - воркует Рута. - Чем тогда волшебные растения отличаются от артефактов?
  
  - Начну издалека, - Кунг выпускает колечки дыма, - позволишь?
  
  - Конечно, люблю, когда издалека.
  
  - Вот и славно. Суть волшебства, как я тебе объяснял, в Ихоре. Урок с матрёшками, надеюсь, не запамятовала?
  
  - Да помню я, помню, - Рута хихикает. - Если ковырять от самой маленькой, которая в серединке, которая самая главная, то можно проковырять дырки во всех остальных - это и будет Дыра.
  
  - Именно, - кивает Кунг. - Мы же, алхимики, взаимодействуем с Ихором на уровне самой большой матрёшки - матрёшки мира физического.
  
  - То есть, - Рута проводит над головой круг, - вот этого.
  
  - И опять верно. Теперь отвечу на вопрос.
  
  - Да уж, хотелось бы, - вздыхает Рута, - пока я не забыла, о чём спрашивала...
  
  - Терпение, маленькая, терпение, - Кунг смеётся. - У волшебных растений и животных отец один - Ихор, у артефакта же отцов два - Ихор и алхимик, вот в чём отличие. Обработать волшебный камень может и ювелир, изготовить артефакт - исключительно мастер предметного волшебства.
  
  - Ах, вот оно что...
  
  - Да, суть именно в этом. Работая с вещью, алхимик в прямом смысле вкладывает в неё частицу себя, частицу своей силы.
  
  - Значит, - спрашивает Рута, - для создания артефакта высокой силы нужен же и высокой силы чародей?
  
  - В самую точку.
  
  - А вот если слабые алхимики объединятся и создадут один совместный артефакт, разве не возрастёт от этого его сила?
  
  - Нет, силы чародеев не складываются, вещь будет всего лишь на уровне самого из них способного. Такие артефакты называют артельными, многие алхимики - в том числе и я - и артефактами-то их не считают. К этому разряду, кстати, относится и сердце голема, отлично тебе знакомое...
  
  Дальше Рута не слушает, только делает вид. Спустя несколько минут проверяет, сладко потянувшись, не вернулась ли сила в артефакт, данный Кунгу от рождения. Вернулась, никаких сомнений, и вскоре на постельное ложе вновь опускается грифон...
  
  
[2]
  
  Рута на пристани, любит здесь бывать. 'Люди как корабли, - думает она, глядя с одного из пирсов в бесконечную синь. - Одни маленькие, другие - большие, одни плывут строго проложенным курсом, другие - как придётся'. Путешествие от Тёплой Гавани до Синглии снится ей часто, жемчужина воспоминаний. Рута поднималась ночью на палубу из-за звёзд, Кунг - из-за бессонницы, но общий язык нашли быстро. Алхимик не только показал созвездия круга, ещё и рассказал о каждом, затем пришла очередь легенд и хроник. Больше всего Руте запомнилось предание о Кровавом времени.
  
  - Известно, что после Разделения люди пробудились близ Ивинги, величайшей из рек Играгуда, но оставаться там было нельзя.
  
  - Из-за Дыры?
  
  - Именно. Тогда цверги изготовили для людей невероятных размеров корабли - ковчеги, уплывали те в трех направлениях: на север, на восток, на юг...
  
  - Так и получились северяне, южане и ундинионцы?
  
  - Так и получились.
  
  Держава острова Синглия имя острова и носит, ещё её называют Северным Островом, или же просто Островом. По впечатлениям Руты, Синглия всегда с кем-нибудь, да воюет, а если не воюет, то к войне готовится. Взять ту же Северную Ленту: была ведь колонией поначалу, за свободу пришлось платить кровью, и большой. Как рассказывал Кунг, было пять Северных войн, и все очень жестокие. К счастью, теперь между Державой и Лентой союз, незыблемый и нерушимый, грифон и снежный медведь заодно.
  
  Рута наблюдает, как легионеры поднимаются по сходням на палубы 'грифов', боевых кораблей, взмахивают короткими мечами, возглас на всех один:
  
  - Слава боеводе, слава!
  
  Зачарованная слитным движением отрядов, она пытается вспомнить, кому объявлена война на этот раз. Какие-то острова в морях Студёного океана - Канаки и Оем, кажется. Один известен птицами с железными клювами, другой - дикарями-людоедами, если она, опять же, ничего не напутала.
  
  - Удачи, - говорит Рута тихо, почти что про себя, - пусть ваши капитаны привезут вас всех назад живыми...
  
  Знакомство с капитаном галеры, Браном, убедило в одном: неизведанного в мире океан, изведанного - капелька. Байками Бран сыпал, как из рога изобилия, а Рута не уставала слушать.
  
  - Эй, красавица, слышь-ка, о Блуждающем острове тебе ещё не рассказывал! А история знатная, да-а.
  
  - Ты бы за штурвалом лучше следил, красавец, - ворчит по привычке Натала.
  
  - Не встревай, женщина, - отмахивается Бран, - не с тобой разговор.
  
  - Стало быть, за красавицу ты меня не считаешь? Ну, хоть за женщину, и то хлеб...
  
  - Не обращай на эту гарпию внимания, - капитан подкручивает ус, - сюда слушай. Сказывают, есть в морях Внешнего океана хитрый такой островочек, на месте ему не сидится, сегодня здесь, завтра - там, да-а...
  
  - Слушательница твоя и сама как тот островок, - усмехается Натала, - сегодня здесь, а завтра - там!
  
  - Не гневи меня, женщина, - рычит Бран, - за борт же сброшу!
  
  - Хорошо, хорошо, уговорил, пойду големов проверю, - Натала воздевает в жесте примирения руки. - А то один с левой стороны совсем унылый, да-а...
  
  - Значится, на чём это я... - капитан поправляет повязку через левый глаз, - а, ну да, Блуждающий остров. Сказывают, талисманов там видимо-невидимо, сокровищ - выше крыши, что на башне, и если тот островок сыскать, разбогатеешь в один миг, да-а...
  
  Рута провожает 'грифы' взглядом, время возвращаться в башню. Как же там стало скучно! Кунг занят каким-то важным исследованием, внимания не уделяет ни малейшего. Сбежала бы, да некуда. Почему, ну, почему Натала не взяла с собой?
  
  - А ты неплохо здесь устроилась, как погляжу, - Натала осмотрела комнату, постучала согнутым пальцем по 'окну'. - Я попрощаться.
  
  - Уплываешь? Так скоро?
  
  - Да, очень выгодное предложение. И, предваряя твой следующий вопрос: со мной нельзя.
  
  - Почему?
  
  - На Беллкор плывём, а там последнее время неспокойно. Что-то большое и грозное затевается, верь мне, схлестнётся север с югом.
  
  - Береги себя, - Рута порывисто обняла, - и спасибо за всё...
  
  - Только соплей не надо, - Натала неуверенно похлопала по спине, - не люблю я их, знаешь же. Будь умницей, детка, пантеон даст, ещё свидимся...
  
  Прихотливые улочки Декабрины, и Рута не спешит, подолгу задерживается у торговых рядов. Приценивается к серёжкам из жемчуга, когда гремит взрыв, земля вздрагивает. Огненная кисть раскрашивает небо красным, с той стороны раскрашивает, где башня Кунга. Рвётся крик, но Рута молчит, нужно бежать, но стоит. Как же сделать шаг, как сдвинуться с места? И когда все кричат, все бегут, она - истуканом...
  
  У башни Рута через час, осталось от башни мало: камень, растёкшийся, будто вода, земля, спёкшаяся камнем. Рута чувствует жар, идущий от развалин, и на щеках тоже жар - слёзы. А мимо пробегает сорванец с осколком волшебного льда, в осколке - небо с утёсом грифонов...
  
  
[3]
  
  Пристань Декабрины быстро удаляется, набравший ветер в паруса катамаран мчится стрелой. Рута стоит, облокотившись на поручни левой кормы, с правой что-то кричит Тай, размахивает руками.
  
  - Наше направление... - разбирает она, - на запад!
  
  Да уж, не поспоришь, хотя до сих пор Руте не верится, что плывёт в Играгуд, увидит волшебную страну цвергов своими глазами.
  
  - Девочек не забыла покормить?
  
  Подходит Ядвига, недовольная и злая, как всегда. Короткое кнутовище стека похлопывает по бедру, тёмные волосы зачёсаны назад и убраны под заколку, карие глаза, как камешки.
  
  - Да, конечно. Лира, с хохолком которая, злющая до невозможности, палец едва не откусила.
  
  - Она на море всегда такая, привыкай.
  
  Оставшись одна, Рута искала работу, долго не могла найти ничего подходящего. Затем повезло - вовремя заметила объявление, очень пёстрое, с четырьмя звездочками по углам, пятой в центре. Цирку требовалась танцовщица, причём срочно. Не теряя ни минуты, Рута отправилась в указанное место: на палубу стоявшего в порту катамарана. Как и объявление, раскрашен тот был ярко: борт левой палубы в звёздах, правой - в полосах, во всю длину левой кормы слово 'звёздный', во всю длину правой - 'свет'. То есть 'Звёздный свет' - название как корабля, так и труппы.
  
  - О-хо-хо, посмотрим на тебя, - седоусый мужчина берёт за подбородок. Пальцы у него жесткие и шершавые, как неотёсанное дерево. - А личико ничего, хм, смазливое...
  
  - Ага, мне тоже нравится, - говорит парень с лицом не менее смазливым.
  
  - Мелочи, - ворчит усач, - нужно смотреть, как двигается. Давай, лисичка, спляши нам что-нибудь, а мы посмотрим.
  
  - Что, прямо здесь?
  
  - Кхм, а где ж ещё? Впрочем, если умеешь на воде отплясывать, то возьмём без промедления...
  
  Сбросив плащ, Рута показывает, что умеет, а умеет она немало.
  
  - Во даёт! - парень корчит умильные рожицы. - Не знаю, как тебе, дружище Олдос, а мне девчонка по душе! Не хуже Хлои будет, упокой пантеон её пламенную душу...
  
  - Речь о прежней танцовщице, так? - спрашивает Рута после танца, спрашивает с испугом. - Она погибла?
  
  - Ага, разорвали гарпии, - парень продолжает дурачиться. - Я даже знаю, какая именно - самая из них главная...
  
  - Заткнись, - говорит Олдос и парень тут же затыкается. - Спору нет, девчонка хороша, но выслушаем и другую половину.
  
  - Звать их? - спрашивает парень.
  
  - Зови.
  
  Катамаран мчался всё быстрей и быстрей, причём на одних парусах. Рута с жадностью вдыхала солёный ветер, солёные же шуточки Тая, успевшего не только перебраться с правой палубы на левую, но и приобнять за талию, слушала вполуха. Материал парусов - булатик, ткань столь же эластичная, сколь и прочная, частица заключённого в ней волшебства расходится по полотну замысловатыми узорами. На случай безветрия два артефакта-механизма, и артефактов-опреснителей тоже два, и артефактов-кухонь. Плавание будет долгим, тут уж ничего не поделаешь, но безнадёжным его никак не назвать.
  
  - Издеваетесь? - Ядвига постукивает кнутовищем по бедру, - она же хлипкая, как рыхлый снег, того и гляди, растает.
  
  - Мнения аналогичного, - кивает Вурфин, худой горбоносый старик.
  
  - Что же, паритет, - Олдос дёргает длинный ус, - за мной решение. Дам, кхм, девчонке шанс. Выдержит программу в Декабрине - возьмём в труппу, сломается - найдём замену.
  
  - Не помню, Олдос, говорил ли, - восклицает парень, уже успевший шепнуть Руте, что зовут его Тай, - но ты определенно голова!
  
  Она не сломалась, выдержала, хоть и тяжко пришлось. Больше всего досталось, как и следовало ожидать, от Ядвиги, сдувавшей пылинки с трёх своих гарпий - Лиры, Виолы и Флейты. С клоуном, наоборот, выступать было интересно, оказался им, во что Рута никогда не смогла бы поверить, угрюмый Вурфин. Тай ходил по канату, фокусничал и жонглировал, Олдос сражался с волшебными зверями, гнул камнесталь, ну, и тому подобное. Рута же, помимо участия в номерах, уборки и прочего, танцевала, танцевала, танцевала. И теперь она в деле, пятый участник, так необходимый труппе, выступающей под знаком Хакраша.
  

[Год двадцать четвертый] Второе дно

  
  Играгуд, город-порт Кипелар
  
  
[1]
  
  В небе над торговой площадью висят механические крылатки, от одной к другой тянутся транспаранты с ярко вспыхивающими объявлениями. На ближайшем к Руте можно прочесть: 'Трактир "Левиафан" - лучшая в городе морская кухня'. Мешают транспаранты очень даже, поскольку Рута и Тай на ходулях. Хорошо ещё, что ходули из волшебного дерева - свалиться с таких практически невозможно. У Руты трико золотистое, у Тая - красный и чёрный ромб, её от палящего Игнифера защищает обсидиановая звёздочка, его - зачарованный тенётовый платок. Для переговоров тоже есть вещицы - длинноговорители, исполнены в виде обруча.
  
  - Не спи, лисичка, кинь 'птичку' в музыкантов!
  
  - Ха! По-твоему, это музыканты? - фыркает Рута. - Честно тебе говорю, я бы предпочла Лиру, Флейту и Виолу!
  
  На подиуме троица, у каждого в руках большой мясистый лист. У первого из 'музыкантов' листок волнистый, с колком и струнами, пиликает на нём, будто бы на скрипке; у второго - зубчатый, водит сверху вниз стальным прутом; у третьего - ни дать ни взять лопух, бьёт колотушкой. Рута тянет с пояса свёрточек величиной с конфету, в такой же яркой обёртке, дёргает за нить, подбрасывает. С лёгким хлопком в небе появляются соловьи, целая стайка, разливаются на все голоса, затем взрываются один за другим, распадаясь на десятки крошечных колибри. Колибри собираются в буквы, буквы вспыхивают, висят в воздухе какое-то время. Зеваки внизу громко хлопают, свистят, читают, водя пальцем: 'Сегодня и только сегодня, не пропустите! Сладкоголосые сирены на четвёртой южной арене'.
  
  Прилавки более чем разнообразны: угол хиромантов отмечает огромная ладонь, вырезанная из друзы кристалла, торговцу зельями помогают живые щупальца, продавец сладостей защитил товар от мух и ос липким зонтом, звездочёт принимает в шатре-обсерватории.
  
  - Эй, подружка, у меня тут неприятности, - звенит в обруче голос Тая, - муравьище с крючницей схватились, сожги их Страфедон!
  
  - Ух ты! - выдыхает Рута. Взглянуть бы хоть одним глазком, но как не задирает голову, шатёр-обсерватория перекрывает весь обзор. Вот его бы Страфедон спалил, было б хорошо!
  
  Как крючница, так и муравьище - животные волшебные, созданы при помощи чар. Первая - увеличенная до размеров коровы мокрица, второй - увеличенный до тех же размеров муравей. Используют и крючницу, и большого муравья для перевозки товаров - можно напрокат такую животинку взять, с почасовой оплатой, а можно, понятное дело, и купить. Стоят они дорого, потому и чар накладывают много. В том числе, чтоб ни на кого не нападали, однако, как вот выясняется, находит и на них.
  
  'Хорошо же, - думает Рута, - свою потеху тогда устроим, раз поглядеть не получается!' Над шатром-обсерваторией подброшен свёрточек, и на полнеба вырастает полубык-получеловек со шкурой, как у ящерицы, по шкуре надпись на западном наречии: 'Смертельный номер! Человек против динотавра! Каждый вечер на третьей восточной арене!'.
  
  - С ума, что ли, сошла?! - вопит Тай, - меня вот-вот растопчут, а она - хлопушки!
  
  - Да не случится ничего с тобой, - хихикает Рута, - ты же акробат. А акробаты, сам говорил, всегда на четыре точки приземляются!
  
  - Ага, на четыре головы, - раздаётся в обруче шипение. - Ну, погоди у меня, лисичка, отведаешь хлыста...
  
  Большой зеркальный купол занимает место точно в середине площади, разбрызгивает во все стороны игниферовы лучи. Руту так и подмывает подбросить над ним хлопушку, посмотреть, что будет. Рука сама собой тянется к поясу, хлопает по нему, возвращается. Нет уж, дудки! Цверги - не люди, шутки лучше не шутить. Скорее всего, хлопушка и не взорвётся вовсе, но может взорваться и площадь, не исключено же.
  
  - Не знаешь, случаем, для чего эти купола нужны? - спрашивает у Тая, когда тот догоняет.
  
  - Тебе не всё равно?
  
  - Любопытно же!
  
  - Ну, не знаю, склады какие-нибудь...
  
  Складов на торговой площади хватает и без зеркальных куполов: галереи в виде вытянутых мыльных пузырей и каменные кубы, коконы со стекающей со стенок слизью и покрытые инеем морозильные камеры... И ещё много, много вариантов. Отдельный ряд занимают голем-склады, и прямо здесь же работают артельщики - собирают сердце на заказ. Тай срывает с пояса хлопушку, подбрасывает на ладони.
  
  - Может, не стоит? - предупреждает Рута, - не любят артельщики лишний шум.
  
  - Чего бояться, мы же акробаты! - корчит рожицу Тай. - А акробаты всегда на все четыре приземляются, как кошки!
  
  Вверх поднимается сотканный из света шар, взрывается дождём цветных осколков. Кружатся, как в калейдоскопе, собираются в слова: 'Соревнование мастеров иллюзии на второй западной арене - вы не поверите глазам!'.
  
  - Да сколько можно! Держите их! Выбейте ходули!..
  
  Со всех сторон рвутся гневные крики, прыгать и правда приходится, а потом бежать. Мимо лавок с амулетами, оружейных мастерских, парфюмерного угла, где можно приобрести духи и притирания хоть на каждый день из четырёхсот в году.
  
  - Дурак! - Рута смеётся, бьёт напарника кулачком в плечо, - ходули им оставили!
  
  - Подумаешь, ходули, - Тай поправляет платок на шее, - новые выдадут.
  
  Бесконечной площадь только кажется, есть у неё край, уже близко. Слышно движение по оживлённой магистрали, видны пики цитаделей по другую сторону, а вот и подземный переход. Прежде чем спуститься, Рута подбрасывает последнюю на сегодня хлопушку, та разворачивается искрящимся серпантином, можно прочитать: 'Арены Кипелара приглашают на ежегодный фестиваль циркового искусства. Только у нас, в том сверхгороде, где цирк и был придуман!'
  
  
[2]
  
  Стены зала обшиты кристальными панелями, о цене которых можно только предполагать, длинные столы составлены квадратом, под самым потолком крест-накрест два каната. Рута, жонглируя ледяными булавами, скользит по одной диагонали, Тай, жонглируя факелами, по другой. В центре составленных столов клетка с открытым верхом, в ней гарпии, прикованные цепями к полу. То щёлкают игольчатыми зубами, то принимаются верещать в три голоса, то налетают друг на друга, размахивая когтями-крыльями, то смотрят, пылая алыми глазами, вверх. Пересекаются канаты как раз над клеткой - щепотка специй к цирковому номеру.
  
  - Нет-нет, - мотала Рута головой, - я на такое не согласна! Это же смертельный номер получается!
  
  - Спокойнее, лисичка, - подмигнул Тай, - у меня есть средство...
  
  В одной его руке появилась машинка, похожая на миниатюрный иглострел, в другой - жёлтый пакетик.
  
  - 'Радуга', так? - догадалась Рута, - но она же запрещена...
  
  - Только крайние варианты, красный и фиолетовый, - возразил Тай, - остальные можно, если в умеренных количествах.
  
  - Ну, не знаю... - Рута почувствовала себя мышкой, принюхивающейся к кусочку сыра в капкане: пусть и понятно, что подвох, но устоять перед искушением - никакой возможности...
  
  - Поверь, после этого, - Тай зарядил в машинку жёлтую иголочку, - сможешь не то что по канату - по потолку ходить!
  
  - А если мне станет плохо? - она уже обнажала руку для укола.
  
  - Не станет, - заверил Тай с видом знатока. - Вся прелесть в том, что действие только на астральный узел, строго на один...
  
  Принцип, сковавший города Плеяды в одну цепь, гласит: в движении - жизнь. Герб же украшает акула - с огненным плавником, Кристальными зубами, чешуйчато-чёрным телом. Кушанья на четырёх столах, соответственно, расставлены так, чтобы не сидеть на одном месте, а переходить от стола к столу. Мужчины, негромко переговариваясь, щеголяют заключёнными сделками, дамы, унизанные украшениями, щеголяют мужьями и вечерними платьями. На канатоходцев смотрят скорее со скукой, чем с интересом, однако декада циркового искусства, извольте помнить, и не пригласить циркачей - плохой тон. Руте всё равно, смотрят на неё или нет, скользит слева направо, справа налево, булавы с каждой новой встречей на перекрестье по одной переходят к Таю, факелы - к ней.
  
  - Расскажи ещё о 'радуге', об астральных узлах, - попросила после того, как ощутила действие жёлтой иголочки, после танца на канате, танца на острие иглы.
  
  - Да я и сам по верхам только, - пожал плечами Тай, - есть семь точек, каждая со своим цветом.
  
  - Какой цвет у узла, такой и у 'радуги', так?
  
  - Ага, первый здесь, - Тай приложил руку к промежности, - цвет его - красный.
  
  - Даже не буду спрашивать, - хихикнула Рута, - почему красная 'радуга' под запретом.
  
  - Давно хочу попробовать, кстати, - Тай приблизился, понизил голос, - но достать очень сложно...
  
  - Ладно тебе, не отвлекайся, - оттолкнула его Рута, - продолжай.
  
  - Ага. Ну, чего, второй узел здесь, - Тай коснулся поясницы, - цвет его зелёный. Связан, насколько понимаю, со сном, потому что зелёная 'радуга' аккурат сладкие сны и дарит.
  
  - Получается, цвета перемешаны, - спросила Рута, - не как в настоящей радуге?
  
  - Да как сказать, - призадумался Тай, - только зелёный с оранжевым и переставлены. А так нормально всё...
  
  - Угу, дальше.
  
  - Третья точка прям-таки точка и есть - пупок. Цвет - жёлтый, на что влияет, и сама теперь знаешь, если судить по 'радуге'.
  
  Рута прикрыла глаза, вспоминая ощущения после укола: из области над пупком светил маленький Игнифер, из-за чего всё казалось чуточку жёлтым. Меняя направление луча, выбирала чувство, меняя же яркость, делала его острее или тише.
  
  - Четвёртый узел - сердце, - продолжал Тай, - цвет - оранжевый. Сам не пробовал, но говорят, оранжевая 'радуга' - сильный афродизий.
  
  - Что такое афродизий? - Рута изогнула бровь.
  
  - Любовное снадобье, лисичка, такие вещи нужно знать.
  
  - Угу, запомню.
  
  - Пятый узел - шея. Или целиком, или гортань только, не знаю. Цвет - голубой, а влияет, кажется, на волю и общение.
  
  - Тоже не пробовал?
  
  - Не-а. А зачем? Стоит слишком дорого, а эффект сомнительный.
  
  - Ладно уж, рассказывай о двух последних точках.
  
  - Слушаю и повинуюсь, моя госпожа, - Тай скорчил рожицу. - Шестая точка - лоб, цвет - синий, мысленная энергия и всё такое прочее. Слышал, если оприходовать синюю 'радугу' как следует, можно внушать свои мысли другим.
  
  - Жуть какая, - Рута поёжилась, - не хотелось бы с таким 'внушателем' рядом оказаться...
  
  - Ага, и не говори, - согласился Тай. - Седьмой узел, он же коронный - макушка, цвет - фиолетовый. Больше сказать ничего не могу, ибо и сам не знаю.
  
  Цверги не покинули Играгуд в эпоху Кровавого времени, осталась и часть людей. Плавания, скорее всего, испугались ещё больше, чем выбросов и чудовищ, но цвергами сей поступок был высоко поощрён: разрешили поселиться в большинстве своих сверхгородов, или мегаполисов. От тех то ли смельчаков, то ли трусов и вели свой род магнаты, богатейшие из людей. Оно и понятно, ведь именно в Играгуде берут, так сказать, начало все волшебные вещи, лучшие мастера артефактов тоже собраны здесь.
  
  - Почему, обладая такими средствами, - спрашивает Рута у Олдоса, - магнаты ещё не купили весь мир?
  
  Её первая ночь в Кипеларе, от изобилия и роскоши кружится голова.
  
  - Может, - отвечает тот, покрутив ус, - есть вещи, которые не продаются?
  
  - Да ну, - фыркает Рута, - сказочки!
  
  - Кхм, тогда так: великолепнейший дворец Плеяды возведён на фундаменте цвергов, а с ними шутки лучше не шутить. Кто знает, как отнесутся к купле-продаже мира? Хотя есть ещё и третий вариант...
  
  - И какой же?
  
  - Мир давно уже куплен.
  
  Приняв последний факел, Рута скользит в свой угол, номер завершён. Спускаются с Таем, раскланиваются, жидкие аплодисменты. Подходит виновник торжества, один глаз у него цвета ярко-синего, как василёк, другой - зелёный. Растягивая губы в неестественно широкой улыбке, бросает горстью артефакты...
  
  
[3]
  
  Круглая комнатка, круглое ложе в её середине. С потолка на длинном стебле свисает пышный цветок, похожий на пион, слабо светится розовым, плиты пола покрывают мягкие ворсинки. Рута и Тай не одни, с ними два красных пакетика, а также маленький иглострел.
  
  - Давай отметим отъезд, - предложил он. - Так, чтобы запомнилось.
  
  - Давай, - согласилась она.
  
  Красная 'радуга' под запретом, но у Плеяды две стороны, и то, что не достать обычным путём, можно получить через Тенёту, она же Теневая Плеяда.
  
  - Раздевайся, - говорит Тай, заряжая машинку сразу двумя иголочками, в голосе лёгкая дрожь.
  
  Рута расстёгивает пояс, освобождается от трико, на правом плече искусно выполненная татуировка в виде лисы с огненным хвостом.
  
  - Дай-ка и я тоже, - глаза Тая блестят, трико в красный и чёрный ромб срывает судорожно, - а то потом, боюсь, будет поздно.
  
  - Ты и меня, и себя уколешь? - спрашивает Рута, облизнув пересохшие губы.
  
  - Ага, попробую, - Тай растирает белого единорога на своём правом плече, - только надо быстро.
  
  Принимает иголку волшебного льда лиса, принимает единорог. Рута чувствует, как рыжая бестия, спрыгнув с плеча, бежит вдоль позвоночника, поджигает астральные узлы один за другим. Скользнув по промежности, огненная лисица забирается внутрь и мир становится красным - красный свет капает с цветка, красный пух на плитах пола, огненно-красная кровь в жилах самца напротив...
  
  - Арргх!..
  
  Рута рычит, кусается, словно гарпия, самец отвечает тем же. Обоих переполняет пламя, изливают друг в друга. Круглое ложе стонет, с трудом выдерживая схватку зверя со зверем: вверху то один, то другой, то сходятся, то расходятся. Грозный рёв сменяется жалобным визгом, судорожное дыхание - слитными стонами. Красное заполняет комнату, крошит потолок, бьёт вверх фонтаном. То ли кровь, то ли огонь, то ли всё вместе. Сдавленный крик, хрипы, затем тишина...
  
  Рута приходит в себя на полу, щека прилипла к ворсинкам. Ищет трико, находит, плохо слушающимися руками натягивает. На ложе она при этом не смотрит. Мир по-прежнему красный, запах крови разжигает угасшее было желание вновь. Схватив зачем-то пояс, Рута вываливается из комнатки - быстрей отсюда, как можно быстрей!
  
  На ночных улицах и людно, и светло, и шумно.
  
  - Неважно выглядишь, куколка, не помочь? - кто-то спрашивает.
  
  Рута трясёт головой, пытается убежать, но ноги не слушаются - падает. Её поднимают - визжит, вырывается, затем мгновение бархатной пустоты, и она уже в другом месте, в грохоте фейерверка, гомоне толпы. Задирает голову, смотрит: в небе расцветают астры, розы, хризантемы, сотканные из пламени. Мир начинает вращаться огненным колесом, Рута падает, её долго, мучительно рвёт. Сворачивается после клубком, снова бархатная пустота...
  
  На этот раз Рута приходит в себя на безлюдной дороге, поднимается, куда-то бредёт. Видит зеркальный купол, совсем маленький, и - удивительно! - никого рядом. 'Один раз живём, - мысль вспыхивает красным огнём, - нужно попробовать...' Рука тянется к поясу, вынимает из гнезда самый большой свёрточек. Рута дёргает нить, размахивается, бросает, ждёт. Хлопушка бессильно скользит по зеркальной поверхности, падает, пыхтя дымом.
  
  - Ну, давай же, - шепчет Рута, - взрывайся...
  
  Вместо хлопушки, однако, ярким белым светом вспыхивает купол. Рута растворяется в этом белом, исчезает.
  

[Точка отсчёта-2] 3т

  
  Проникая в узор своих прошлых жизней, испытываешь странное чувство: ты, и в то же время не ты, совершенно другой человек. Вот передо мной матрёшка, подаренная Руте Кунгом, исполнена очень искусно: первая из фигурок, самая большая, выкрашена в тёмно-красный, у второй верх зелёный, низ - перьями серого, словно бы она поднимается из пелены Эфира, и, наконец, третья, наименьшая, покрытая золотой краской, символ средоточия, астрального тела. И это в ту пору, Ментал, когда людская магия ограничивалась, по большему счёту, алхимией и стихийными чарами! С каким интересом прикоснулась бы я к узору неведомого мастера, но возможности такой нет, потому что у Руты матрёшка интереса не вызвала, след очень бледный, ментальные нити буквально тают. Зато много ярких нитей от редкой по тем временам ткани тенёты, от различного рода безделиц и украшений, от листа волшебного льда, оправленного в оконную раму - словом, всего того, что не вызывает ни малейшего интереса у меня. Воистину, два разных человека...
  
  Но вернёмся к матрёшке, одной из самых простых, и в то же время одной из самых глубоких по проникновению в суть магии игрушек. Спроси, Ментал, что есть черта, проходящая по поясу каждой из фигурок, кроме самой маленькой, и я отвечу: Разделение. Манипуляции мага, если говорить просто, сводятся к одному: убирать верхние части своих матрёшек одну за другой, делая активным то или иное из 'внутренних' тел. Основа же, нижняя часть, остаётся одной и той же - Сущее, физический мир. В этой связи интересно рассмотреть Цепь миров, или же Определённое, если использовать терминологию цвергов. Пусть как для модуля, для меня здесь ничего нового, испытываю потребность провести краткий обзор.
  
  
[Ментальная модель-1] Цепь миров
  
  1) Сущее
  
  Из планов мироздания Сущее, или физический мир, самый простой, самый грубый, и в то же время это конечная точка Цепи, протянувшейся из Элементала. Другими словами, Сущее двойственно: примитивно и хрупко, но исключительно, потому что конечно. Именно оно, расположение с противоположного конца Цепи миров, нивелирует простоту и грубость физического плана, уравнивает с остальными.
  
  2) Эфир
  
  Как зародился эфирный план, с чего начался? Полного знания у меня, конечно же, нет, но могу предположить с большой вероятностью. Вначале то был мир-подложка, мир-буфер между грубой материей Сущего и тонкими материями Астрала, но постепенно, с течением времени, Эфир обрёл своё бытие. Уместнее всего сравнить его с зеркалом, так много и так долго отражавшем живое, что и само в конце концов ожило.
  
  Эфирное тело человека имеет вид серого силуэта, или же облака, с подобием закрутившихся в воронку вихрей на месте астральных узлов. Посредством эфирных тел Эфир берёт энергию для себя, чаще всего через сон. От простых снов, принадлежащих миру физическому, эфирные отличаются большей яркостью, глубиной, необычностью. При этом Эфир не поглощает силу бездумно, первостепенен для него всё же баланс. К отдельной категории стоит отнести сны вещие, они же астральные, когда через эфирного двойника человек соединяется с одним из своих астральных тел, а то и с ментальным.
  
  Некромантам, или эфирным магам, от Эфира приходится защищаться, поскольку берут из него больше, чем обычные люди, а значит может взять больше и сам план. Помимо плоти Эфира некромантам открыты и токи эфирных энергий, которые воспринимают в виде изумрудно-зелёных искр. Порой, в силу тех или иных причин, из искр образуются сущности, самостоятельные как по отношению к Эфиру, так и по отношению к Сущему. На взаимодействии с ними и стоит некромантия.
  
  3) Астрал
  
  Если представить высший из миров, Элементал, в виде точки, ядра, то Астрал предстанет в виде диска с данным ядром в центре. Вернее сказать, его основная, срединная часть. Ещё две части Астрала - отходящие от диска полусферы, в центре каждой тоже по точке, ядру - Сущее и Эфир. Тот свет, что заполняет полусферы и пронизывает диск - астральные нити, связующая планы среда. В том и состоит основное предназначение Астрала - связывать, соединять, откуда и его второе название - Сопряжение.
  
  Астрал - мир-перекрёсток, мир-скрепы, как в отношении планов мироздания, так и в отношении всего того многообразия, что их населяет. У человека три астральных тела и семь астральных узлов, через которые остальные тела - физическое, эфирное, ментальное и высшее - соединяются вместе, образуя систему столь же слаженную, сколь и сложную. Благодаря тому, что астральных тел три, астральный маг может находиться на трёх планах одновременно. Связи Сопряжения такой маг воспринимает не беспорядком, а в виде узора или мелодии, способен не только прочесть или услышать, но и, что самое главное, продолжить, повести свою тему. В том и состоит суть астрального волшебства.
  
  4) Ментал
  
  Единственный из Цепи, ментальный план не есть мир отдельный, и подобен эдакой запоминающей ленте, проходящей между Сопряжением и Элементалом. Своего рода накопитель Творца, в котором собрана информация по каждому событию за все времена, и продолжает, продолжает собираться. Спроси, Ментал, кто прародитель разума, и я отвечу: ты. Присущи ментальные тела исключительно существам разумным, ментальная энергия и есть энергия мысли. Если же говорить не о полноценном ментальном теле, а только о зачатках разума, то встречаются они довольно часто, как у представителей животного мира, так и у представителей мира растений.
  
  Что до ментальной магии, то возможности она даёт более чем широкие - телепатия, телекинез, ментальная телепортация. Но высока и цена: обладатель такого дара очень быстро сходит с ума. К счастью, решение было найдено, его мне вручило само провидение.
  
  5) Элементал
  
  План Стихий, или Элементов, есть высшая точка Цепи, пик. Здесь берут начало пространство и время, здесь находятся обители богов и обители душ. Всё это требует обстоятельного разбора, аспект за аспектом, потому об Элементале поговорим отдельно. С новой секции, новой точки отсчёта.
  

[Год двадцать шестой] Третий лишний

  
  Играгуд, город Калаут (проксимарий)
  
  
[1]
  
  Урбан сбился с ног, несмотря на то, что мехоморф и ноги механические. А началось с чего: Нуми захотела мороженого, и чтобы непременно с радужным сиропом, ближе всех в этом смысле была цитадель сети 'Облепиха', вот и заглянули. Шансов уйти без покупок, понятное дело, никаких, такие уж они, торговые цитадели. Тайное цвергово волшебство, не иначе: достаточно купить что-нибудь одно, и всё, покатилось снежным комом...
  
  - Раз уж мы здесь, - говорит Морпесса, посыпая пломбир орешками, - надо бы присмотреть боа к жакету, давно собиралась...
  
  Светлые её волосы отливают серебром, заколка в виде бабочки из камнестали, в остальном лишь чёрный цвет: и жакет с кристаллическими вставками, и узкие вельветовые брюки, и высокие сапоги змеиной кожи. Косметики самая малость, Морпесса и без неё на высоте: чуточку подведены глаза, очерчена линия губ.
  
  - И я тоже! - надувает губки Нуми, - тоже хочу боа!
  
  Ах, какие у неё губки - зависть-зависть! Ещё и яркая помада: спелая клубника так сразу и представляется. Оделась привычно, то есть вызывающе: короткая клетчатая юбка с вырезом вдоль бедра, короткая блузка с замысловатыми пуговицами, туфли на пробковом каблуке в четыре пальца. Глаза у Нуми томные, с поволокой, волосы пышные, иссиня-чёрные, ледяные серёжки, ледяной кулон. Даже плоское лицо ундинионки её не портит, а наоборот, придаёт ещё больше красоты. И как, скажите, тут не завидовать?
  
  - Вызываем Урбана, так? - Лада улыбается, на щеках играют ямочки. - У меня его маячок всегда с собой.
  
  Платье на Ладе в тон торговой цитадели - оранжевое, тонкую талию обнимает пояс с нарядной пряжкой, на ногах - туфли-лодочки. Сама же, кажется, вся из огня: искры задора в зелёных глазах, искры веснушек, пламя рыжих волос, разлитое по плечам.
  
  - За что тебя люблю, Лада, - говорит Морпесса, - так это за предусмотрительность!
  
  Нуми, как и следовало ожидать, менее сдержанна: вскакивает, подлетает вихрем, обнимает за шею, целует в губы.
  
  - Тише, маленькая, - с трудом оторвавшись, Лада хлопает по округлой попке, - не балуй...
  
  На них смотрели - кто маслянисто, с жадностью, кто злобно, с ненавистью - они не обращали внимания, привычно пропуская взгляды сквозь. Из обшитой лисьим мехом сумочки Лада достала маленький, величиной с мизинец, кристалл - тот самый маячок. Нажала кнопку на торце, по кристаллу побежали волны синего света - то вверх, то вниз, то вверх, то вниз.
  
  - Вызывали? - перенесённый заклинанием телепортации, Урбан появился у столика в один миг.
  
  Механические его глаза, как и маячок, светились синим, сложенные у груди руки ниже локтей сменялись протезами, похожими на краги из тонкой камнестали - словом, Урбан был из тех, кого называют мехоморфами. Лада, откровенно говоря, таких людей не очень понимала, но Играгуд - страна свободы, и если есть желание встраивать в тело механизмы, никто не запретит.
  
  - Вызывали, ещё как вызывали! - Нуми повисла у Урбана на шее, звонко чмокнула в бледную щёку, - ты должен нам помочь!
  
  - Всегда к вашим услугам, - несмотря на Нуми, у него получилось поклониться изящно, - только скажите, что интересует.
  
  - Боа, - сказала Морпесса, отставляя чашечку с мороженым.
  
  - О, у меня для вас хорошие новости! Буквально вчера имело место быть новое поступление по интересующему лоту, прошу на третий ярус...
  
  И начался калейдоскоп: Урбан приносил товар, уносил, Нуми и Морпесса вертелись у ледяных зеркал. Первая в конце концов выбрала шиншиллу, вторая - краснонутрию. Глядя на них, Ладе тоже захотелось чего-нибудь эдакого - купила палантин с богатой вышивкой.
  
  - Хочу такие туфельки! - Нуми уже водила носом в обувном ряду.
  
  - Вещь, безусловно, любопытная, - попытался предостеречь Урбан, что на него было не похоже, - но, если будет позволено высказать своё мнение, хрупкая до чрезвычайности, и ценность имеет лишь декоративную...
  
  - Нет, - топнула ножкой Нуми, - позволено не будет!
  
  - Ты что, Урбан, забыл? - усмехнулась Морпесса, - у нашей Нуми лишь одно правило: главное, чтобы красиво!
  
  - Ой-ой, можно подумать, сами не такие! - Нуми показала язычок.
  
  Была права, плутовка: Морпесса не смогла пройти мимо очаровательных динотавровых сапожек, Лада - мимо невероятной красоты босоножек с нефритовыми вставками. Потом выбирали Нуми амулет, Ладе - сарафан, Морпессе - сумочку. С сумочкой больше всего и повезло: нашли просто изумительный вариант из аспида. Урбан успевал от прилавка к прилавку едва-едва, несмотря на то, что мехоморф и ноги механические...
  
  - Вот не поверите, какая я счастливая! - Нуми рассматривает колечко в виде амфисбена, ухватившегося пастью за пасть.
  
  - Поверим, почему же. Сиропа не подлить?
  
  Закончился поход там же, где и начался - в мороженной. Давно уже пора было возвращаться в проксимарий, однако чувствовали: если не отдохнут, то свалятся по дороге от усталости - они же, в конце концов, не мехоморфы.
  
  - Девушки, угостить не позволите?
  
  К столику подошли три в пух и прах разодетых парня, вопрос задал самый из них вальяжный.
  
  - Не позволим, - холода в улыбке Морпессы было больше, чем в мороженном.
  
  - Хотелось бы узнать причину, девушки, а то же не уснём.
  
  - Этой достаточно?
  
  Блеснул медальон на серебряной цепочке, с мантикорой на аверсе, повеяло сильными чарами. Улыбки парней растаяли, стекая по губам, и сами они растаяли, исчезли в один миг.
  
  - За что тебя люблю, Мора, - мурлыкнула Лада, - так это за умение объяснить и быстро, и доходчиво!
  
  
[2]
  
  Три туалетных столика в ряд, каждый снабжён трельяжем. Лада за средним, Морпесса слева от неё, Нуми - справа. Содержимое столиков примерно одно и то же: всевозможные кисточки, всевозможные баночки, а также щипчики, ложечки, кристаллы.
  
  - Посмотри, как чёлка, - поворачивается Нуми к Ладе, - хорошо?
  
  Гребень в её изящной ручке, понятное дело, зачарованный: проведешь вниз - волосы чуточку удлиняются, проведешь вверх - становятся чуточку короче.
  
  - Вот так оставь - просто превосходно!
  
  Над столиком Морпессы витает терпкий аромат барбариса, над столиком Лады - нежный запах фиалки, со стороны Нуми рвутся ароматы жасмина и розы. У каждой из них в основании среднего зеркала рычажок, перевести его вверх, всё равно что сказать: 'Я готова'. Морпесса, как обычно, переводит первой, последней - Нуми, и тоже как обычно...
  
  Как и всем прочим, любовью в Играгуде торговали. В зависимости от качества 'товара', блудниц делили на три сорта: простухи, порны и проксимы. О первых и говорить нечего: обычные уличные девки без затей, а если и с затеями, то нехитрыми. На простенький амулет таких без труда можно было заиметь с десяток, но, как говорится, никаких гарантий. Порны - другое дело, тут гарантии уже имелись, стояла проба. Одни школы готовили порн из девочек, другие - из мальчиков, высоко ценились порны с крупицей дара, растворённой в крови капелькой Ихора. Проксимы стоили дороже, потому что жили и работали в проксимариях - публичных домах, принадлежащих не столько людям, сколько цвергам. Сами цверги в любовных утехах, конечно же, участия не принимали, но во всех без исключения павильонах имелись зеркальные купола...
  
  Над трельяжами по фонарику, подвешены чуть выше. Первым вспыхивает красный - фонарик Морпессы. Зеркала её на миг заливает серое, затем являют павильон, в который предстоит отправиться. Картина следующая: вечернее сиреневое небо, точки первых звёзд, цепочка островков тверди, висящих в воздухе.
  
  - Опять гарпией! - негодует Мора, - ну, сколько можно...
  
  Тем не менее, к камере формирователя она ступает быстро, скидывает на ходу тунику - големы-помощники не любят ждать. Под действием магии цвергов метаморфоза быстрая, не занимает и пяти минут. Из формирователя появляется уже не женщина - женщина-птица.
  
  - Ух, Морочка, тебе так идёт... - Нуми шлёт воздушный поцелуй.
  
  Морпесса не отвечает, лишь играют на скулах желваки, а из алых глаз, кажется, вот-вот брызнут искры. Големы проводят проксиму к телепортационной установке, похожей на шкаф для примерки одежды: дверца открывается, дверца закрывается, хлопок, и камера пуста.
  
  Следующим загорается фонарик Нуми, льёт золотисто-жёлтый свет. В зеркалах играют голубым и зелёным воды лагуны, на волнах у кромки пышного рифа покачивается ложе в виде жемчужницы.
  
  - Везёт же некоторым, - вздыхает Лада. - Жаль, что не двойной заказ, а то поплескались бы...
  
  - И я бы хотела, чтобы вместе, - Нуми, по обыкновению, проносится вихрем, - такое бы цунами устроили! Но не переживай, Ладочка, ещё искупаемся!
  
  - Обязательно, маленькая, обязательно...
  
  Сборы недолги, и големы проносят Нуми-русалку к телепортационному шкафу. В волосах её лилии, коралловые браслеты на запястьях, жемчужины грудей венчают зеленые соски, чешуя хвоста отливает изумрудом. Запрокинув голову, Нуми смеётся - заливисто, звонко - машет рукой.
  
  'Везёт же некоторым...' - снова думает Лада, подразумевая на этот раз счастливчика, выбравшего павильон 'Атолл'. Вскоре вспыхивает и её фонарик - оранжевый. В зеркалах оазис, растолкавший плечами барханы, в квадрате пальм, в буйстве зелени. Ладу облекают в форму саламандры, помещают в телепортационную камеру, мгновение бархатной пустоты, и она в павильоне...
  
  Оказавшись в проксимарии, ни одна из девушек не помнила ничего из прежней жизни, даже имени. Потере памяти огорчались редко - преимуществ было несоизмеримо больше, а имя - что имя? - нетрудно и новое придумать. Проксимарий 'Красавицы и чудовища', ставший приютом Морпессы, Лады и Нуми, по праву считался одним из лучших в Плеяде. Основные павильоны и залы, как и в любом другом проксимарии, находились под землёй, сам комплекс стоял в предместьях города Калаут, город же стоял недалеко от границы - почти у самой Ивинги. На условия работы жаловаться было б грех: из двух декад в месяце только одна рабочая, другую проводи как угодно, только контракт не нарушай. Из самых строгих запретов: нельзя покидать город, нельзя вступать в долговременные любовные отношения, нельзя употреблять сильные наркотические зелья. Перед выходом на смену - обязательная проверка, и проверяют, понятное дело, не люди, а машины цвергов. Одни машины проверяли, другие заботились о том, чтобы проксимы были защищены от болезней, третьи предотвращали старение, и так далее, и так далее. Высший сорт, что говорить, и похищать никакого смысла: оторванные от проксимария, проксимы быстро теряли все свои преимущества. К тому же, одно из обязательных условий: не расставаться с телепортационным артефактом, исполненным в виде медальона.
  
  Гнездо саламандры заключено в квадрат высаженных четырьмя рядами пальм, в середине каждого ряда, увитый сетью лиан, зеркальный купол. Если провести линии от верхнего купола к нижнему, от левого к правому, то гнездо окажется точно на пересечении. Охотник на саламандр нашёл кладку, и, вооружившись коломётом, уничтожает яйца, расплёскивает голубое содержимое.
  
  - Остановись, человек! - шипит появившаяся из зарослей саламандра, - оставь хоть одно, и я одарю!
  
  - Одаришь? - с сомнением спрашивает охотник. Чёрные глаза его непроницаемы, на правой щеке шрам в форме звёздочки.
  
  - Да...
  
  Облик саламандра меняет мгновенно: змеиная кожа сходит, будто кольчуга, вместо хвоста - стройные ноги, вместо змеиного капюшона - пламя огненно-рыжих волос. Кладка исчезает тоже - там теперь застеленное тенётой ложе и плетёный столик, на столике же иглоукалыватель, заряженный двумя иглами.
  
  - Позволь, я тебя ужалю... - шелестит преобразившаяся в молодую женщину саламандра, отобрав и отбросив в сторону коломёт, горячо поцеловав в губы.
  
  - Попробуй... - от одежды он избавляется быстро, словно бы тоже сбросил кожу, присаживается на край постели, подставляет плечо.
  
  Снадобье, заправленное в иглоукалыватель, называется 'луч' - ещё одна деталь, что отличает проксимарии от других подобных заведений. Мужчину Лада знает хорошо: магнат по имени Золтан, больше известный как Шрам, завсегдатай. Обмениваются уколами, обмениваются поцелуями, затем 'луч' начинает действовать. На миг Ладе представляется, будто оказалась в центре паутины, протянутой от верхнего купола к нижнему, от левого к правому, и по тонким нитям уже спешат пауки - голодные, очень голодные... Однако, 'луч' действует, и действует Шрам, хочется отдавать, отдавать, отдавать, и она отдаёт - всю себя, без остатка.
  
  
[3]
  
  В проксимариях нет 'мамочек', нет стражи из людей - все эти должности замещены механикой. Приглядывают же - как за подопечными, так и за механизмами - кураторы. Лада доставлена в строгий кабинет, на красный ковёр, плачет:
  
  - Только не выгоняйте, госпожа Роксолана, только не выгоняйте!..
  
  Костюм на хозяйке строгого кабинета тоже строгий, как и взгляд, и тон.
  
  - Контракт будет расторгнут незамедлительно, - голос пустой, механический, - в силу найденного несоответствия.
  
  Лада словно не слышит, продолжает скороговоркой твердить:
  
  - Только не выгоняйте, госпожа Роксолана, только не выгоняйте...
  
  Жизнь в проксимарии была сказочная: кукольный домик на троих, и сами словно бы куклы. Для Лады сказка закончилась после того, как обнаружила на подушке чешуйку. Подумала - от обличья саламандры, не иначе, но нет, то была её кожа.
  
  - Ледяной покров... - прошептала она тогда, словно провалившись в транс, - как у Примулы...
  
  Перед глазами встала женщина с кожей, как у змеи - чёрной, зернистой, - от вида её Лада вскрикнула.
  
  - Тише вы, - пролепетала сквозь сон Нуми, - спать хочу!..
  
  Но Лада не могла не вскрикнуть, ведь, потеряв частицу кожи, вернула частицу памяти - а так нельзя, так неправильно. Захотелось забыть, затолкать обратно, вот только как? Роксолане решила не говорить, но госпожа куратор и без неё узнала, отправила на проверку. Сфера контроля долго вращалась, вынесла приговор, который проксима знала и так.
  
  - Я не смогу одна, - упав на колени, Лада протягивает руки, - я погибну...
  
  - Регламент знаешь, - цедит Роксолана, - из города будешь удалена. Вернуться не пытайся - найдём сразу же, изгоним снова.
  
  В кабинет влетают два небольших голема-сферы, слева и справа по раструбу, со звуком плевка из них вылетают сети.
  
  - Нет! - визжит Лада, - лучше убейте!..
  
  - Уберите её уже, - тонкие губы госпожи куратора кривятся, - противно.
  
  Раструбы по краям сфер сменяются клешнями, големы подхватывают кокон, несут, бывшая проксима трепыхается пойманной в сети русалкой.
  
  - Нет! - рвутся из кокона приглушённые вопли, - пожалуйста, нет!..
  
  Кокон помещают в капсулу, капсула мчится вниз. От потрясения воспоминания вспыхивают в голове Лады одно за другим, одно за другим, складываются в картину, как кусочки мозаики. Фестиваль циркового искусства в Кипеларе, неистовое совокупление с Таем после красной 'радуги', маленький зеркальный купол на окраине, яркий белый свет. Потом была такая же вот капсула, а за ней - сфера, как бы разъявшая на части и собравшая затем уже не человека - проксиму.
  
  'Может, всё ещё обойдётся? - думает Лада. - Вылечат и поместят в другой проксимарий? На любую болезнь у цвергов должно быть лекарство, на то они и цверги. Или дело в другом, в возвращающейся памяти? Почему бы тогда не убрать её снова? Мне она ни к чему, эта память, с корнем бы вырвала, если бы знала, как...'
  
  Капсула останавливается, открывается, кокон занимает место на плоской спине голема, похожего на стол с механическими ногами. 'Жаль, не дали попрощаться с Морой и Нуми, - думает Лада, - хотя, может, и к лучшему. Вдруг, это заразно, и от близости со мной у любой проксимы покров на памяти может начать отслаиваться чешуйка за чешуйкой?' От такого предположения утихшее было отчаяние возвращается, исторгает из горла стон. 'Нет, глупости, - пытается успокоить себя Лада, - была бы я настолько опасной, избавились бы сразу, церемониться не стали. Может, хотят изучить? Что угодно, только бы не прогнали...'
  
  Голем-стол останавливается у жёлоба скользящего шара; миг, другой, и появляется сам шар. Откуда-то сверху спускается уже знакомый голем в виде сферы, снизу его некое подобие ножниц - режет кокон, освобождает. Не успевает Лада размять затёкшие члены, как появляются ещё две сферы, снабжённые механическими руками, подхватывают, помещают в скользящий шар, закрепляют. Шар закрывается, света не остаётся ни чуточки, лишь непроницаемая темнота, потому Ладе страшно, непередаваемо страшно.
  
  - Зачем же вы так?.. - стонет, - зачем...
  
  А шар скользит, и скользит, и скользит, пока не достигает поверхности, где Ладу извлекают и оставляют, свернувшуюся в позе зародыша, на платформе. Придя в чувство, она поднимается, видит на изрядном отдалении мегаполис, протянувшийся от горизонта до горизонта.
  
  - Я не смогу одна, - выкрикивает сквозь слёзы, - я погибну...
  
  В плаче, будто в родовых корчах, рождается имя, её настоящее имя: Рута. Вооружившись им, как шипастой ледяной булавой, направляется к городу.
  

[Год двадцать восьмой] Третий квадрат

  
  Играгуд, город Калаут (очистной комплекс)
  
  
[1]
  
  Сбившись в кучу, спицехвосты верещали, не могли что-то поделить. Пока не попала на очистной комплекс (или чистилку, как называли это место запросто), Рута и представить не могла, что могут быть настолько отвратительные птицы. А отвратительно в спицехвостах было всё: и бусины горящих злобой глазок, и грязно-серое оперение, и невероятно прочные хвостовые перья, которые эти твари могли метать, как дротики, и голос, похожий на скрежет металла о металл. Уж на что гарпии - мерзость, да только и они приятней будут!
  
  - Нарыли что-то птички, - Рюк осторожно тронул свежую язву на щеке, - надо бы проверить...
  
  Вид он имел отвратный, на лицо лучше не смотреть. Впрочем, Рута и сама немногим лучше выглядела - ну, роба чуточку почище, ну, красота ещё не вся осыпалась-отшелушилась, а в остальном всё то же, вонь и грязь.
  
  - Если надо, давай проверим, - пожала плечами. - Хотя много их, конечно.
  
  - Чем больше птиц, тем ценнее должен быть самозародок, - Рюк ковырнул другую язвочку, по щеке побежала струйка гноя. - Ты, главное, их со своими мохнатыми отвлеки, а об остальном я позабочусь.
  
  Пушистики тут же подкатились, словно поняли, о чём речь, и звать не пришлось. Тела у них округлые, лапки - крохотные, и шерсть, шерсть, шерсть. С какой стороны голова и не понять бы, если бы не большие фасетчатые глаза да широкие, с игольчатыми зубками, пасти. У Волчка единственного шёрстка серая, Грязнуля с Чистюлей - беленькие, хотя белым Грязнулю назвать сложно, скорее уж грязно-белый, а порой и грязно-грязный.
  
  - Пойдём, ребята, - Рута порылась в ближайшей куче, ухватила прямоугольную металлическую панель, - покажем этой плесени пернатой, кто здесь хозяин!
  
  Волчок ворвался в птичий балаган первым, волчком и завертелся, разбрасывая во все стороны грязно-серые тельца. Чистюля с Грязнулей подхватили, стая поднялась, закружилась серым смерчем, со свистом полетели спицы. Гвалт стоял неимоверный, но Рута смогла перекричать:
  
  - Отходим! Прячьтесь за меня!
  
  Спицы-перья так и сыпали, Рута, прикрываясь панелью, как щитом, пятилась к искорёженной големодробилке, одна из платформ которой нависала козырьком. Если б не густая шерсть, пушистики давно обратились бы ежами, а так успели до хозяйки докатиться, юркнули за спину.
  
  - Ещё чуточку, ребята, - сплюнула попавшую в рот чешуйку кожи, - и в безопасности.
  
  Забились под навес, как жуки под камень, Рута и панель приладила, чтоб уж наверняка ничего не залетело. Спицехвосты орали ором, бесновались, облепили големодробилку, как пчёлы - улей. Самые настырные протискивались в укрытие, да тут и оставались, разорванные пушистиками на части. Уж на что ржавокрысы - мерзость, да только и они приятней спицехвостов будут!
  
  - Вылезай, сладенькая, - времени прошло изрядно, прежде чем Рюк постучал по панели, - улетела стая.
  
  По довольному голосу Рута поняла: самозародок взял.
  
  - Так что там было? - спросила, выбравшись из-под навеса, - какой цвет?
  
  На мелочи цверги не разменивались: чуть какая волшебная вещь начинала чудить - сразу её в мусор, потому на чистилку попадало много интересного. Ещё интереснее было, когда порченые артефакты друг с другом взаимодействовали - так и получались самозародки, или самозародившиеся артефакты, ценившиеся особенно высоко.
  
  - Не поверишь, - Рюк ощерил в улыбке пеньки зубов, - синий!
  
  Пододвинув ногой утыканную спицами панель, поставил на неё переносной ящичек, поводил меткой. Представляла та собой прозрачный кристаллический диск - небольшой, размером с блюдце, с прорезями для пальцев. Так просто метка, понятное дело, не давалась, нужно было заслужить. Тех, у кого метка имелась, называли искателями, стояли они на ступеньку выше простых жителей чистилки. Ещё ступенькой выше - сборщики, ну, а на самом верху человек от Теневой Плеяды - бугор. Всего их, бугров, четыре, по числу квадратов, на которые чистилка разделена.
  
  - И правда, слушай... - Рута завороженно смотрела на метку, обретшую тёмно-синий цвет, - это же сколько можно выручить, а?
  
  - Много, сладенькая, много!
  
  - А взглянуть можно? - в тусклых глазах Руты блеснули искорки интереса, - никогда ещё такого не видела...
  
  - Да там обычная каша, - заупрямился Рюк, - к тому же вонища - жуть!
  
  - Ну, пожалуйста! А за мной не заржавеет...
  
  - Заманчивое предложение, - искатель поскрёб жидкую бородёнку. - Как насчёт моего любимого?
  
  - Обещаю!
  
  - Хакраш с тобой, договорились...
  
  Щёлкнул замками, откинул крышку, из ящичка ударила вонь, да такая сильная, как если бы кулаком в нос! Пушистики дружно принялись чихать, откатились, затявкали. Рута, наоборот, придвинулась, заглянула внутрь: действительно, комок слизи, как обычно и бывало с самозародками, с одной стороны торчит костяная рукоятка, с другой - часть ободка, возможно и длинноговорителя. Стоило придвинуться ещё ближе, как в голове зашелестели голоса, даже начала что-то разбирать, но Рюк отпихнул в сторону, поспешно захлопнул крышку.
  
  - Надышалась, сладенькая? - участливо спросил.
  
  - Вроде того...
  
  - Я и сам как пьяный, - искатель прицепил к ящичку ремень, перекинул через плечо, - в голове шумит, ноги еле держат.
  
  - Не лучше ли тогда отправиться к сборщику вместе? - озабоченно спросила Рута. - А то мало ли, где завалишься...
  
  - Какая заботливая, - Рюк усмехнулся, - не бойся, не завалюсь. Хотя нет, вру, у нас же сегодня красная 'радуга'! Придется кое на кого и завалиться, и помять, и покусать...
  
  - Да ну тебя!
  
  Рута отмахнулась, а Рюк залился сиплым смехом.
  
  
[2]
  
  'Левиафаны' на их квадрат приходят каждый второй месяц, в один из дней первой декады. И сейчас тот самый день. 'Левиафаны' - это огромные мусоровозы, плавными очертаниями и правда похожие на морских исполинов. Редко появляются раньше полудня, но люди начинают стягиваться ещё с утра, пока не собираются все жители квадрата, вплоть до новичков из карантина. Атмосфера царит праздничная, какой бы скверной ни была погода, все в предвкушении, все ждут, и вот раздаётся возглас, катится штормовым валом по толпе:
  
  - Едут!..
  
  Твердь содрогается от движения тяжелых машин, 'левиафаны' будто бы плывут по мусорному морю. Вот первый навис над краем площадки, распахнул широкую пасть, натужился, изрыгнул отходы. За ним второй, третий - горы хлама всё выше. Руте вспоминается Горячая, вспоминаются баржи, вспоминается их 'кулак'. Память вернулась к ней полностью, и грызёт теперь не хуже ледяного покрова, который здесь, в Играгуде, называют ледяным саваном. Средств от этой болезни, как выяснилось, нет и у цвергов, а если и есть, то не для простых смертных. С Урсулой та же история, только хворь другая - металлик, или млик. Кожу её покрывает похожая на ртуть плёнка, волосы жёсткие, словно проволока, движения резкие, рваные, как у голема. Рута к Урсуле прибилась с месяц назад, аккурат после того, как Рюк пропал. То ли погубил его синий самозародок, то ли наоборот, помог с чистилки выбраться. И скорее последнее, ведь ничего смертельного у Рюка не было - подумаешь, горгон обжег своим ядовитым дыханием.
  
  - Я из бестиария 'Когти и зубы', - похвалился однажды, после любви, похожей на тот же бестиарий, - слыхала о таком?
  
  Память у Руты не только восстановилась, ещё и улучшилась - без труда могла теперь вспомнить любую мелочь, и, как бы это сказать, рассмотреть с разных сторон.
  
  - Что-то такое припоминаю... - прижала палец к губам. - Тот, где охота на живца, так?
  
  - Я же говорю, - Рюк кивнул с довольным видом, - известное место! Кто-нибудь что-нибудь, да слышал.
  
  - То есть ты этим самым, живцом? И как только не страшно! В бестиариях же, как слышала, чудовища исключительно лютые, из самой Дыры...
  
  - Страшно, сладенькая, а как же, да только оплата до того страшно высокая, что на всё остальное закрываешь глаза. Безобразие у меня на лице от кого, думаешь? Горгон, стервец, дыхнул, прежде чем укокошили. Да только не в нём дело, а в том засранце-охотнике, который, чтобы неустойку не выплачивать, обставил всё так, будто я подох. Золтаном его звать-величать, Золтаном... Сучий магнат! Но ничего, я ещё вернусь, я им всем покажу...
  
  'Левиафаны' медленно разворачиваются, уходят, за дело принимаются щелкуны, катятся со всех сторон к нагромождениям мусора. Тел, как таковых, у них нет, только одна огромная пасть с кольями зубов-кристаллов. Люди сторонятся, отходят от огороженной невысоким барьером площадки подальше, а то недолго и быть проглоченным. Кожа у щелкунов в пупырышках, как у жаб, и раздуваются так же. Наполняют себя, наполняют, а затем следуют вереницей в виде жирной такой гусеницы на отстойник. Там со временем один за другим лопнут, а инферны сожгут то, что останется. Считается, что поглощают щелкуны только опасные амулеты и артефакты, но никто не знает, сколько в том правды. Больше похоже на то, что им всё равно, что поглощать...
  
  - Теперь наша очередь, - говорит бугор, благодаря голосовому артефакту слышат его все прекрасно. - Но не ссорьтесь, братья и сёстры, не ссорьтесь! Ибо ссоры ваши делают меня печальным...
  
  - Пошли, - скрипит Урсула, поправляя балахон из мешковины, - полакомимся объедками. Голос у неё грубый, как и черты лица, легче принять за мужчину, чем за женщину.
  
  - Мне, если выгрузка на четвёртый день, везёт редко, - вздохнув, Рута достаёт метку, - но пойдём, конечно, посмотрим.
  
  Млик - вещь страшная, зато благодаря ему Урсула чувствует артефакты всем телом, никакая метка ей не нужна. Находит и отличную ловушку для ржавокрыс, и обогреватель, исполненный в виде шкатулки, и артефакт-кухню, из которой, правда, постоянно лезет каша... Руту же предчувствие не обмануло - только пару пищалок и нашла, для отпугивания спицехвостов и прочей подобной нечисти. Чтобы совсем уж не позориться, добавляет к ним цветных трубок - для украшения жилища самое оно.
  
  - Возвращаемся, ладно, - кряхтит Урсула, - а то не дотащим...
  
  - Ага, - кивает Рута, прикидывая, как бы так перехватить артефакт-кухню, чтобы не перемазаться в каше с ног до головы.
  
  Со стороны соседнего квадрата уже слышится вой гноллов, пушистики рычат в ответ, тявкают. Гноллы - последнее звено в цикле переработки, подчищают за людьми. Стая займёт новые кучи, как только потемнеет, будет пировать всю ночь...
  
  
[3]
  
  Край неба горит белым - выброс. Застал Руту с Урсулой недалеко от дома - двухъярусного строения, которые на чистилке принято называть 'коробками'. Сама Рута, понятное дело, называет иначе - Гнездом.
  
  - Какой большой... - шепчет она в испуге, - почему же не было предупреждения?
  
  Руту будто бы завернули в наждачную бумагу, от малейшего движения тело горит огнём. С Урсулой ещё хуже: упала, и хрипит, и трясётся, по коже с треском бегают искорки.
  
  - Эка тебя... - качает головой Рута, - но ничего, держись!
  
  Смахнув со лба слипшиеся волосы, она хватается за мешковину балахона, тащит.
  
  - Оставь меня, - хрипит Урсула, - уходи...
  
  - Ещё чего, - с гневом отвечает Рута, - и не подумаю!..
  
  Пушистики пищат, жмутся к ногам, Рута спотыкается о Волчка, едва не падает.
  
  - Пошли вон, плесень лохматая! Смерти моей, что ли, хотите?
  
  Гнездо видно издалека - тоже светится. Цветные трубки по краю плоской крыши вспыхивают то красным, то синим, то зелёным, стены увиты живой проволокой, цветочки на ней, как россыпь звезд.
  
  - Уже рядом, - голос срывается от натуги, - осталось самую чуточку...
  
  Света на западном краю неба всё больше, такой приятный, красивый, и кажется, будто нашёптывает: 'Брось, перестань, успокойся, ляг и усни'. Рута думает о матери, думает о Примуле - сейчас обе они соединились в Урсуле, потому, наверное, и так тяжело. Мир сломал их, ибо твёрдые, но с ней не пройдёт, не такая - текучая, юркая, как вода.
  
  - Не дотянешься, слышишь? - кричит, скалясь гарпией, - сквозь пальцы пройду!
  
  Кругом всё плывёт, всё качается, 'коробка' приближается рывками. Тяжёлая дверь с заклёпками по кромке то ближе, то дальше, то ближе, то дальше, наконец останавливается. У Руты вырывается ликующий возглас - она это сделала! Так, теперь открыть, втащить Урсулу, спуститься на нижний ярус. Руки трясутся, дыхание перехватывает, и первое получается далеко не с первого раза, второе - не со второго, третье - не с третьего. Наконец внизу, закрывает люк плотно, пушистики так и вьются, заливаются радостным тявканьем.
  
  - Эх, вы, - улыбается Рута устало, - помощнички...
  
  Сил дотащить Урсулу до лежанки уже никаких, падает на ложе сама, проваливается в забытьё.
  
  - Воды... - по руке будто бы проходятся крючья, - воды...
  
  Просыпаться не хочется - вот совершенно! - но надо. Урсула пришла в себя, доползла до лежанки, тянет руку.
  
  - Вот же нас угораздило, да? - горько вздыхает Рута. - Но ничего, здесь защита хорошая - у меня вот зуд сразу прошел, да и ты не искришь больше!
  
  Подхватив Урсулу под руки, поднимает на ложе, та всё тянет своё:
  
  - Воды...
  
  Чистая вода на чистилке ценится высоко, дороже неё только самозародки, потому Рута раздумывает, давать или нет. Волшебной воды здесь хоть отбавляй, отовсюду льётся, но гадости в ней до того много, что не справляются никакие очистители. Артефакты и самозародки на воду в основном и обмениваются, иначе никак. А сидит на запасах с водой, понятное дело, бугор.
  
  - Воды, - стонет Урсула, - дай хоть глоточек...
  
  Внутри неё что-то бренчит, как в сломанном механическом големе, Руте не по себе.
  
  - Ладно-ладно, сейчас. Только знаешь же, как у нас мало осталось...
  
  Бочка из камнестали выкрашена в яркий голубой цвет; откидывает крышку, зачёрпывает половину кружки, даёт Урсуле:
  
  - Вот, держи.
  
  Та жадно пьёт, захлёбывается, но вдруг отбрасывает кружку, вопит:
  
  - Что ты мне налила, курва? Опять это дерьмо оранжевое!..
  
  Поражённая, Рута отступает на шаг, из-под лежанки, разбуженные криком, выкатываются пушистики, звонко тявкают.
  
  - Что ты несёшь, плесень? - удивление сменяется яростью, Рута до боли стискивает кулаки.
  
  - Прости, - по лицу Урсулы проходят волны, будто стекает ртуть, - я... я не хотела...
  
  - Ах, не хотела!..
  
  Рута подхватывает кружку, бьёт, куда придётся, звук такой, как если бы стучала по бочке.
  
  - Получай, карга, получай!..
  
  Потом они плачут, обнявшись, Урсула рассказывает:
  
  - Используют нас, пока ресурс свой не выработаем, а потом сюда вот, на свалку, мусор к мусору... Гордилась, что порна, а не простуха какая-нибудь, не ходила - носила себя. И заведение, знаешь, не какое-нибудь, а закрытого типа, для избранных. Хозяина раз только и видела, но запомнила хорошо: толстый, что твой 'левиафан', глаза разные, а улыбка широкая такая, до самых ушей. Эх, сюда бы мне его, в эти руки... - сжала пальцы-крючья, со скрежетом.
  
  - Кажется, и я его видела... - тихо говорит Рута. - А как заведение называлось?
  
  - Хо-хо, название с умыслом, 'Апельсиновый сад'. На оранжевой 'радуге' всё было замешано, в три круга, с размахом. На первой ступени иголочки, на второй пьёшь особым образом приготовленный раствор, на третьей в ванне с этим самым раствором принимаешь. Третья ступень - самое страшное, потому что пик наслаждения длится не миг, не минуту, а словно бы останавливается, пойманный в сети 'радуги'. Сначала поднимаешься в небо, сияешь как Игнифер, только оранжевым светом, затем взрываешься, разлетаешься на осколки, и падаешь, падаешь, падаешь прямо в Дыру...
  
  Урсула умолкает, Рута тоже молчит, обдумывает, слышно, как работают артефакты Ветра, забирая воздух плохой, рождая воздух хороший.
  
  - Металлик у тебя после тех ванн, так? - спрашивает наконец Рута.
  
  - Нет, от ванн голос, и вот, борода. Женщин тот раствор в конце концов делает мужеподобными, мужчинам придаёт черты женщин, такой вот эффект.
  
  Снова молчание, только урчат пушистики, свернувшиеся клубками подле Руты.
  
  - Мне тоже есть, что рассказать, - говорит она, - выслушаешь?
  
  - Конечно, - голос Урсулы со щелчками и скрипами, - почему нет?
  
  И Рута говорит, изливает, потеряв ощущение времени. Угасают всполохи на западном краю неба, вместе с ними угасают и искорки жизни в Урсуле. Та больше не бренчит, не щёлкает, будто окончился завод в механизме. Волчок начинает тихонько поскуливать, Чистюля с Грязнулей подхватывают - лишь это вынуждает Руту остановиться, опомниться.
  
  - Нет, - трясёт головой, взглянув на Урсулу, - не уходи...
  
  Душит сухой плач, но Рута быстро берёт себя в руки, преображается.
  
  - Хватит, - слова падают ледяными глыбами, - не могу больше здесь!
  
  Утром она сооружает волокуши, отвозит тело Урсулы к отстойнику, предаёт огню. С виду инферны похожи на пушистиков, но тела у них из лавы, вместо шерсти - шлейф пламени. Плоть Урсулы вмиг обращается пеплом, пепел возносится к небу...
  
  - Прощай, - тихо говорит Рута, - и спасибо... Спасибо за всё. Особенно за последний наш разговор.
  
  Собирается не торопясь, но и не медля, к полудню на квадрате её уже нет, а к вечеру выбирается и с чистилки. Пушистики, понятное дело, катятся впереди.
  

[Год тридцатый] Третий радующийся

  
  Играгуд, город Крюлод
  
  
[1]
  
  Из семи аллей эвтаназиума, названных по цветам, больше всего Руте нравится Зелёная, с яблонями и грушами. Дорожка выложена шестиугольными плитами, по сторонам уютные скамейки из волшебного дерева, а в самом конце, на возвышении, большой ледяной экран. Прогуливаются они вместе с Лурией, белой проксимой. Рута и не знала, что такие бывают, пока не попала в эвтаназиум, от вопроса, понятное дело, не удержалась:
  
  - А те, которые в проксимариях, получается, чёрные?
  
  - Да. Голосок у Лурии хрупкий, и сама тоже хрупкая, кожа будто просвечивает.
  
  - Ну, будем знакомы, сестрёнка, я аккурат из тех самых, из чёрных...
  
  Уйти с чистилки было просто, но что делать дальше, Рута представляла слабо. В конце концов решила отправиться по магистрали на запад, а там насколько сил хватит - до Ивинги, так до Ивинги, до Внешнего кольца, так до Внешнего кольца. В дороге ни она, ни пушистики не голодали: с выходом на магистраль артефакт-кухня сама собой починилась, выдавала теперь весь перечень блюд. Ночевали на станциях, расставленных по магистрали как раз с таким расчётом, что от одной до другой - дневной переход. Подобных ей путников было то густо, то пусто, Рута ни с кем не сближалась, а ледяной покров отлично помогал в том, чтобы и у других не возникало желания сблизиться.
  
  Расправив белоснежные одеяния, Лурия устраивается на скамейке, Рута занимает место рядом. Головы поворачивают в сторону экрана, вид там всегда один и тот же: излучина Ивинги. От одного края ледяного прямоугольника к другому проходят большие торговые суда, юркие сопровождающие.
  
  - Только сейчас поняла, как Горячая с Ивингой похожи, - восклицает вдруг Рута, - ведь и текут в одном направлении, и волшебные обе!
  
  Лурия не отвечает, но Руте ответ и не нужен. 'Если так разобраться, - думает она, - всю жизнь только и делала, что от Горячей бежала, и от Хребта, и от Дыры, которая рядом с ним. Да только к Дыре и вернулась - замкнулся круг, ухватился амфисбен одной пастью за другую...'
  
  Пушистикам того, что готовила волшебная кухня, было мало - охотились в придорожных лесах. Волчок, неугомонный, дальше всех в дебри забирался, так и пропал. Потерю Рута тяжело переживала, будто не питомца лишилась, а ребёнка, на Чистюлю с Грязнулей так и накидывалась:
  
  - Всё, от меня ни на шаг больше! Никакого вам леса!
  
  Уж с чем-чем, а с сообразительностью у этих ребят был полный порядок - в сторону красно-рыжих зарослей перестали даже смотреть. Да только что толку, если Грязнулю смерть поджидала с другой стороны? Заигравшись с бабочкой, выкатился на магистраль, и скользящий шар, пролетевший стрелой, раздавил, размазал кровавым блином. Чистюля, звонко тявкая, едва следом не выкатился, Рута в последний момент удержала.
  
  - Не отпущу! Не отдам! - кричала, прижимая к груди, а он смотрел большими фасетчатыми глазами, и не тявкал уже, не скулил, а всхлипывал, как человек.
  
  Дальше Рута без воодушевления уже шла - так, ноги переставляла. А места между тем интересные были: приближалась излучина Ивинги, известная на весь Играгуд, приближался город Крюлод. В магистраль, как в большую реку притоки, стекались дороги поменьше, такого разнообразия средств передвижения Руте не приходилось видеть ещё никогда. И червегрузы, движение которых растягивалось порой на часы, и изящные махолёты, похожие на огромных колибри, и прыгуны, скачущие, как кузнечики.
  
  Идти тяжелей стало, сила словно бы вытекала из тела, Рута чувствовала каждую капельку. Оттого не всегда успевали они с Чистюлей до дорожных станций добраться - ночевали тогда прямо у магистрали. Никакой ночной холод с пушистиком был не страшен (на чистилке их для того и держали, что от холода - самое наилучшее средство), а вот с ночными хищниками было сложнее. Один раз, так и вообще, стая бродячих гноллов напала, и если бы не сторожевой дорожный инферн, разодрали бы.
  
  - Вот и думай после такого, - журила она Чистюлю потом, - непутёвые мы с тобой или всё же везучие?
  
  До Ивинги оставалось всего ничего, когда прямо в дороге у Руты отнялись ноги. И ни выброса же, ничего такого, однако же вот, как подкосило.
  
  - Похоже, пришла я, малыш, - сказала Чистюле, что, обернувшись, звонко тявкнул. - А так хотелось на Ивингу поглядеть, на излучину...
  
  Пушистик вдруг зарычал, метнулся куда-то в сторону, а Рута почувствовала холод.
  
  - Что такое? - приподнялась на локте, - что происходит?
  
  А происходило следующее: медленным шагом к ней направлялся голем, которого сначала приняла за человека. От человека он почти и не отличался, но Рута откуда-то знала - голем. Чёрные одежды, лицо скрыто маской, правая рука оканчивается не ладонью, а петлёй. Подкатился Чистюля, распахнул широкую пасть, прыгнул...
  
  - Не надо, - вырвалось у Руты, - уходи!..
  
  Не замедляя шага, голем отбил пушистика левой рукой, тот отлетел далеко, уже не поднялся.
  
  - Ах ты, плесень!.. - прохрипела Рута, роняя от бессилия горькие слёзы.
  
  Подступив к ней, петлерукий опустился на колено, накинул петлю, оказавшуюся неожиданно широкой, на плечи. Вскрикнуть Рута и не успела даже, утянутая в бархатную пустоту...
  
  - Пора на процедуры, - говорит Лурия, в больших голубых глазах - всё милосердие мира.
  
  Рута неохотно поднимается со скамьи, берёт белую проксиму под руку. 'Ковчег' - так называется эвтаназиум, именно на этом 'корабле' Руте и предстоит отправиться в последнее своё плавание.
  
  
[2]
  
  Белый свод, белые плиты пола, белые одежды Лурии. Рута в камере восстановления, похожей на большой кристаллический гроб, обнажена, в локоть тыкается оснащённая иглой трубочка.
  
  - Тише, тише, - шелестит Лурия, - не волнуйся, а то не могу в вену попасть...
  
  Закреплена камера восстановления почти вертикально, Рута без труда видит зеркальный купол, расположенный в середине процедурной. Ей холодно, ей теперь всегда холодно, ледяной покров тянется по телу узорами, как если бы вместо кожи была та волшебная ткань, булатик. Летний пик Руте очень тяжело дался - выброс будто на тёрке её натирал, обезболивающие снадобья помогали только отчасти.
  
  - Вот, теперь хорошо... - белая проксима у пульта, нажимает на кнопочки, по трубке бежит то одно, то другое, то третье.
  
  Рута балансирует на тонкой грани между явью и сном, кто-то прикасается к ней, но не пальцами, а словно мягкой тенётовой лентой. Наконец она погружается в сон, долгий и сладкий.
  
  Пробуждается Рута уже в кресле-каталке, Лурия везёт по любимой Зелёной аллее. Деревья в цвету, жужжат трудолюбивые пчёлы, птицы поют, не умолкая. Рядом ещё одно кресло, толкает его другая проксима, занимает кресло Тай. Руте бы изумиться, вскрикнуть от нахлынувших чувств, но почему-то не удивлена, ничего не нахлынуло. Понимает - по одной аллее их везут неслучайно, понимание, опять же, эмоций не вызывает, лишь пониманием и остаётся.
  
  - Ты меня помнишь? - спрашивает у Тая, когда проксимы, оставив кресла-каталки на площадке с экраном, отходят.
  
  - Нет... - тот потирает лоб, - кажется, нет...
  
  Кожа у него сплошь в красных точечках, Рута знает, что это такое - игольная лихорадка. Руту выбросы терзают, прохаживаясь по телу тёркой, Тая же протыкают иглами, и чем дальше, тем они будут больше...
  
  - Покажи правое плечо, - просит она, - оголи.
  
  - Оголить? - Тай недоумённо хлопает глазами.
  
  - Да, - Рута тянет шейный вырез эластичной фиолетовой робы, - вот так.
  
  У самой-то у неё плечо чистое, без каких-либо следов татуировки, как будто и не было никогда огненной лисы. Стёрли в проксимарии, где от следов прошлого избавляться умеют.
  
  - Да, что-то есть, - озадаченно тянет Тай, - белый такой зверь... забыл, как называется...
  
  - Единорог.
  
  - Точно! - Тай расцветает улыбкой, но сразу же хмурится, - выходит, мы и правда раньше встречались?
  
  - Да, - Рута бросает взгляд на экран, на стремительный катамаран, прорезавший гладь излучины. Вдруг она понимает, многое понимает: цирковые выступления для труппы Олдоса были лишь прикрытием, ширмой, на самом же деле на катамаране переправлялись запрещённые артефакты, самозародки. Такое вот второе дно, не цирк, а контрабанда.
  
  - Не помню, - Тай усиленно трёт виски, - ничего не помню... Я же весь в дырах, понимаешь, а через них и мысли утекают, и память...
  
  - Не знаю, лучше ли, когда памяти нет, - задумчиво говорит Рута, - но что легче, это уж точно.
  
  - Вот и Морпесса так говорит, - вздыхает Тай.
  
  - Морпесса? - Рута вздрагивает, - так зовут твою проксиму?
  
  - Да, - неуверенный кивок, - кажется, да.
  
  Рута оборачивается осторожно, смотрит в сторону проксим. Нет, это другая Морпесса, хотя волосы тоже светлые и глаза немножко похожи. Рута и рада, и огорчена, но огорчена, наверное, всё же больше.
  
  - Расскажи о чём-нибудь из прежней жизни, - просит Тай, тронув за руку, - может, и я тогда вспомню.
  
  - Ох, даже не знаю, - Рута ёрзает в кресле, - из меня ещё та рассказчица! Ты же помнишь, что такое цирк?
  
  - Подожди-подожди... - Тай трёт висок, - ага, вспомнил!
  
  - Так вот, ты был циркачом, жонглёром и акробатом, хотя, когда впервые увидела, подумала, что клоун, до того смешные рожицы корчил.
  
  - Рожицы? - переспрашивает Тай, ощупывая лицо.
  
  - Да, а я пришла наняться в вашу труппу танцовщицей, потому что освободилось место - прежнюю разорвали гарпии. Ты тогда ещё пошутил, что знаешь какая, самая из них главная. Сначала я ничего не поняла, но потом, глядя на Ядвигу, с трудом получалось удержаться от смеха, так и распирало!
  
  - Точно! - подпрыгивает в кресле Тай, - Флейта, Виола, и эта, как её, с хохолком...
  
  - Лира, - улыбается Рута, по зернистой, как у змеи, коже сбегает слезинка.
  
  - Ага, Лира! Помню, я помню!
  
  Тай так и сияет, так и светится, но вдруг выгибается, хрипит, а из дырочек на коже брызжет кровь.
  
  - Что вы сидите? - кричит Рута проксимам, - у него же приступ!
  
  Лурия с Морпессой на скамье, застыли в одной позе - прямая спина, руки сложены на коленях, лёгкий наклон головы. 'Они же как куклы, - думает Рута, - неужели и я была когда-то такой?..' Хочет встать сама, но ничего не получается, сил нет, а кресло вдруг охватывает ремнями, прижимает, откатывается само собой в сторону.
  
  - Ах ты же, стерва, - рычит Рута, - отпусти!..
  
  Проксимы встают, как если бы за спиной покрутили ключик, к Таю не бегут, но шаг быстрый. По экрану тем временем катятся белёсые волны, будто там, на реке, разразилась метель. Ещё мгновение, и ледяной прямоугольник вспыхивает, а затем угасает. Точно так же вспыхивает и угасает навсегда жизнь в Тае.
  
  
[3]
  
  Двенадцатый день месяца Стрекозы, день её рождения, начался неожиданно. После смерти Тая Рута в основном и делала, что спала, а тут пробуждение, и Лурия такая серьёзная.
  
  - К тебе посетитель, - сказала проксима, помогая выбраться из камеры сна. От камеры восстановления та отличалась мало, разве что игл и трубочек больше, да устлана изнутри чем-то мягким и пористым.
  
  - Да, - сонно пролепетала Рута, - хорошо.
  
  Лурия успела облачить в пижаму, усадить в кресло-каталку, прежде чем наконец-то дошло: посетитель? Какой ещё такой посетитель? Нет, они, конечно, бывают, но исключительно у магнатов, которые эвтаназиум себе могут позволить, которые не прекращают дел даже здесь. При таких всегда свита - и проксимы, и големы, и члены семьи. А Рута? Она же совсем из другой категории, в 'Ковчеге' только потому и оказалась, что цверги всё никак с ней не расстанутся.
  
  - Кто это? - спросила у проксимы, не на шутку разволновавшись.
  
  - Капитан корабля, - ответила Лурия, вкатывая кресло на телепортационный диск, - до времени попросил себя не называть.
  
  Колёса кресла шелестят по плитам Зелёной аллеи, с деревьев облетают последние листья, Руте не понадобилось много времени, чтобы понять, кто её ждёт. Другое дело, чтобы поверить...
  
  - Тарнум!..
  
  Он отворачивается от ледяного прямоугольника с видом излучины, смотрит на неё, смотрит. 'Не смотри, - хочется выкрикнуть Руте, - не смотри на меня такую!' Однако же не выкрикивает и обезображенного лица руками не закрывает. Куртка на Тарнуме со шнуровкой, штаны со вставками из булатика, сапоги с отворотами. Очень похож на капитана Брана, только без усов, без повязки через глаз, а голова выбрита наголо.
  
  - Ну, вот я тебя и нашёл...
  
  Потом он на скамье, она по-прежнему в кресле, друг против друга, рука в руке и глаза в глаза.
  
  - Знала бы ты, что со мной было, когда и тебя Горячая у меня забрала, - рассказывает Тарнум, - обезумел, как есть обезумел!
  
  - Неужели не сплю, - шепчет Рута, - неужели ты и правда не сон?
  
  - А потом и с лесопильней простился, и с починком, - продолжает он, - на баржу сел. А знаешь, с чем проститься было сложнее всего? С нашим Гнездом.
  
  - Нет нашего Гнезда больше, - тихо говорит Рута, - разрушила я его, уничтожила...
  
  - Ошибаешься, - качает головой Тарнум, - его не разрушить.
  
  - Не знаю, быть может, - голос Руты дрожит, - прости меня, если можешь, за всё прости...
  
  - Глупая, - Тарнум высвобождает руку, осторожно касается её щеки, - какая же ты у меня глупая...
  
  Молчат, долго молчат, Рута вздыхает:
  
  - Столько вопросов - и о семье, и о том, как искал, что и не знаю, с какого начать.
  
  - О семье много рассказать не получится, - отзывается Тарнум, - ведь за тобой отправился почти сразу же. Знал, что в Тёплой Гавани непременно задержишься, и настиг бы, но вышла с нашей баржей неприятность - напали пираты. Меня, как и ещё нескольких мужчин, взяли живыми, рабами на их треклятое судно. Там и сгнили бы, если бы эти выродки не попали в облаву.
  
  - Банда Лукана, - догадывается Рута, - пираты ничтожные, пантеону противные...
  
  Память послушно переносит на площадь Правосудия: три грязных человека на эшафоте, а к ним направляется смерть в образе палача с ледяной булавой.
  
  - Так ты слышала о той банде? - спрашивает Тарнум удивлённо, - и до сих пор помнишь?
  
  - Да, - смущённо улыбается Рута, - помню. Так что было дальше, когда попал в Тёплую Гавань?
  
  - В столице непросто пришлось, - Тарнум хмурится, потирает заросшую щетиной щёку, - город очень большой. Блуждал, блуждал, пока будто не толкнуло что-то в 'Красные сапожки' заглянуть. Там посчастливилось разговориться с Розамундой, она тебя вспомнила.
  
  - Мы с ней дружили, - кивает Рута, - чуточку.
  
  - Хорошая девушка, - говорит Тарнум слегка изменившимся голосом, - она же и о Натале рассказала. Да лучше бы не рассказывала, потому что из-за Наталы и сбился. До Синглии добраться труда не составило, там же не составило труда разузнать, куда она отправилась. Я и подумал, что ты тоже с ней...
  
  - Я хотела, - грустно говорит Рута, - мне с Наталой нравилось, но она не взяла.
  
  - И правильно сделала, - говорит Тарнум. - Если бы знал, что Беллкор собой представляет, тысячу раз подумал бы, стоит ли совать туда нос. Ну, да ладно, не о том речь. За Наталой долго гонялся, и догнал-таки, но лишь для того только, чтобы выяснить - гнался за миражом. И всё же она помогла: переговорила с капитаном, чтобы взяли в команду, а собирались они в Играгуд. Даже если сейчас там нашей вертихвосточки нет, так она мне говорит, скоро будет, обязательно будет. И не ошиблась.
  
  - А где Натала сейчас, не знаешь? - спрашивает, улыбнувшись, Рута.
  
  - После Играгуда собиралась в Хладу - на покой, как говорила, да только сложно такую, как она, в покое представить.
  
  - Это уж точно. Но кто же помог тебе с розысками здесь? Кроме цвергов, никто на ум не приходит...
  
  - Помогло вот это, - Тарнум достаёт из кармана куртки до боли знакомый осколок артефакта, с продетой в дырочку тесёмкой, - в соединении с чарами поиска. Кстати, надень.
  
  - Нет, ты что, - трясёт головой Рута, - я не могу!
  
  - Надень-надень, иначе я сам, - взгляд у Тарнума суровый, решимость в голосе, потому упирается Рута недолго.
  
  - Доволен? - спрашивает затем.
  
  - Да, конечно, - улыбается он.
  
  - И как тебе здесь? - спрашивает Рута, бросив взгляд на экран.
  
  - Мне-то? - отзывается Тарнум, - мне здесь нравится. Хотя бы уже одно то, что пока тебя искал, успел разбогатеть - и кораблик хватило приобрести, и команду нанять. Жаль, в это ваше волшебное окошко галеру мою не видать, она бы тебе понравилась.
  
  - А как назвал?
  
  - 'Стрекозой', по твоему знаку в круге. Ты же не забыла, какой сегодня день? Так подгадать и старался, чтобы сегодня встретились.
  
  - Нет, не забыла, и я счастлива, правда счастлива.
  
  - Всё хорошо будет, слышишь, - Тарнум снова берёт её ладонь, целует. - Как исцелишься, сразу же заберу, и уплывем, и всегда будем вместе.
  
  - Да, - Рута накрывает его руку своей, - так и будет.
  
  Проксима, застывшая на соседней скамье, внимательно слушает - слушает и улыбается.
  

[Симбиоз, стадия носителя] Интерлюдия первая

  
  
[1]
  
  О скором начале выброса говорит молочно-белая пелена, заполнившая сферу соединителя-разделителя. Мысли Аваллаха, растянутого на распорках силовых полей, и без того медленные, словно бы тонут в белом, теряются. Края Раны дрожат и дрожат все планы Определённого - от Сущего до Ментала. Аваллах чувствует линию, по которой прошло Разделение, обрубки нитей, что вели к высшему телу, взрываются пиковым выбросом боли. Эта боль притягивает другую - боль новорождённой души. Пойманной в сачок бабочкой, та попадает в область действия соединителя-разделителя, к обрубкам кадавра тянутся яркие нити, пробуют соединиться, но соединиться не получается. Тогда нити тянутся к области Сопряжения, к астральным узлам. Вокруг высшего астрального тела Аваллаха формируется венок из семи энергетических шаров: первым рождается оранжевый, затем голубой, затем жёлтый, красный с зелёным, синий, и, наконец, фиолетовый. Руки энергий мнут ком лавы, придают человеческие очертания; шары раскручиваются радужным колесом, разделяют силовой кокон на две части, как если бы по тому прошлась дисковая пила. Последнего Аваллах вынести уже не в силах - проваливается в спасительную пустоту.
  
  Дальнейшее пребывание на базе слияния Аваллах помнил смутно, урывками. Выбираясь на краткий миг из пучины тяжёлых, болезненных снов, он снова в неё погружался. Камера при каждом новом пробуждении была другая, двуликий один и тот же - Ансей.
  
  - Симбиоз прошёл успешно, - сказал он при первом пробуждении, - фиксацию пока не снимали, для лучшего сращения.
  
  Аваллах потянулся астральной нитью, чтобы ответить, но нити не слушались - тянулись куда угодно, только не в сторону опекуна.
  
  - Даже не пытайся пока, - сказал Ансей, - ничего не получится. Спи.
  
  И Аваллах спал, и видел сны. Все без исключения были яркими, но рваными, бессвязными. То ли потерял стабильность его эфирный двойник, выведенный из равновесия симбиозом, то ли потерял стабильность сам Эфир, выведенный из равновесия выбросом.
  
  - Да, - подтвердил догадку Ансей, - дело в Эфире. Если мир физический оправляется от последствий пикового выброса сравнительно быстро, то миру-отражению времени на восстановление требуется вдвое, а то и втрое больше.
  
  Аваллах снова потянулся нитью, на этот раз почти получилось соприкоснуться.
  
  - Осторожней, - предостерёг опекун, - вчера сняли фиксацию, от чрезмерных усилий могут разойтись астральные швы. Спи.
  
  От сна к сну обрывочность уходила, уступая место мозаичности. Всё чётче проступала одна большая картина - жаль, не всех фрагментов хватало.
  
  - Как самочувствие? - спросил Ансей прямо во сне, - не ухудшилось?
  
  - Нет, - ответил Аваллах прежде, чем понял, что слушаются нити безупречно.
  
  - Ты смог ответить не потому, что находишься в Эфире, - упредил его вопрос опекун, - а потому, что моторика полностью восстановилась. Прими мои поздравления.
  
  - А как Аун? - спросил Аваллах, - с ним тоже всё хорошо?
  
  Ответил Ансей не сразу, астральная нить протянулась от другого кокона:
  
  - Не вполне, синдром ложных примесей.
  
  - То есть ему кажется, что душа досталась нечистая, с посторонними фрагментами?
  
   - Да, хотя на самом деле никаких примесей нет. В то же время, если бы синдром не был купирован, ложные фрагменты очень скоро перестали быть ложными - Аун сам вдохнул бы в них жизнь. В настоящий момент он вне опасности, пусть процедура слияния и затянется.
  
  - Рад слышать, что угроза миновала, - сказал Аваллах, - надеюсь, дальнейшее слияние пройдёт без осложнений.
  
  - Не сомневайся, - заверил опекун, - и хватит на этом об Ауне. Сейчас, как только проснёшься, отправимся на контроль - в результатах его у меня никаких сомнений. Затем камера сохранения и путешествие до Крюлода, где будешь помещён в эвтаназиум.
  
  - То есть базу покину уже сегодня? - спросил Аваллах, не зная, радоваться или огорчаться.
  
  - Уже сегодня, - подтвердил Ансей. - Скажу честно, такого быстрого слияния, как у тебя, не наблюдал очень давно, а наблюдал я их, как понимаешь, достаточно.
  
  
[2]
  
  Кипит небо, кипит твердь, кипят цилиндры огнекатков, запечатанные с двух сторон, заключённые в яркое до белизны пламя. Боевые машины огненных кадавров катятся валом, навстречу им катится вал простейших. Сшиблись. Аваллах в одном из цилиндров, поддерживает пламя, растёкшееся по внешней его поверхности, не даёт погаснуть. Устремляет огнекаток на исполинского, размером с небольшую башню, червя, тот распахивает увенчанную щупальцами пасть, заглатывает. Внутри твари кольца зубов, раскалённый Аваллахом цилиндр крушит их, выламывает. Червь вздувается, обращаясь подобием скользящего шара, лопается с громким хлопком, разлетается на куски. Кончено.
  
  По небу со стороны Раны расползаются трещины застывших молний, за волной простейших следует волна сторуких. Сторукие - это сферы, состоящие из огромных человеческих рук, соединённых в одной точке - ядре. Сами руки уничтожать бесполезно - будут отрастать снова и снова, пока не уничтожишь ядро. Аваллах и раскаляет, и ускоряет огнекаток до предела, сходится с одной из тварей. Часть рук отлетает, разбрызгивая капли кожи и крови, другие хватают цилиндр, держат, пусть пламя и плавит пальцы, третьи колотят тяжёлыми кулаками. Предельным усилием Аваллах вырывает машину из хватки, катит назад, но от сторукого не уйти - прокатывается сверху, проходится кулаками. Пламя вокруг огнекатка тускнеет, движется он всё медленнее, сторукий хватает, подбрасывает, бьёт. Другой сбивает цилиндр в полёте, принимается, сдирая ногти, ковырять одну из боковых стенок. В следующий миг его самого сбивает чёрная тень - троглодит. Боевые животные чёрных кадавров, троглодиты напоминают ящериц, закованных в панцирь. Глаз у них нет, зато есть кристальные когти и зубы, усеянный костяными шипами хвост. Хвостом троглодит сторукого и бьёт, добавляет ударом массивного черепа, впивается в середину, будто в диковинный плод. Из ядра хлещет струя белёсого дыма, руки метаются с такой быстротой и силой, словно хотят от него оторваться, наконец обвисают. Кончено.
  
  Небо набрякло белёсыми тучами, тяжёлыми каплями срывается Ихор. Сквозь дождь этот летят мантикоры - одни из самых крупных созданий Раны. Твердь содрогается, когда одно из чудовищ садится недалеко от искорёженного цилиндра Аваллаха. Вырвавшийся из механического скорпионьего хвоста луч отсекает троглодиту переднюю часть тела, задняя вертится на месте, скребя шипами выжженную твердь. В качестве следующей цели мантикора выбирает адамантового паука - боевую машину кристальных кадавров, мечет луч за лучом. По своему строению адамантовый паук схож со сторукими, за той лишь разницей, что к одной точке крепятся не руки, а многосуставчатые ноги. Взмахнув кожистыми крыльями, мантикора поднимается, стреляет на лету, стараясь послать луч в центральную часть голема-гиганта. Брызжет крошка, но паук продолжает движение, молниеносным взмахом задирает одну из ног, выворачивает, отражая внутренней поверхностью струну луча. Мантикора сбита - падает, ревёт, скребёт запёкшуюся твердь. Подошедший паук раздавливает её, затем и огнекаток Аваллаха, на который наступает случайно...
  
  Он проснулся, растёкшееся тело покоилось на диске сна и восстановления. Какое уж тут восстановление, если Эфир переносит в Кровавое время снова и снова, воспроизводит в мельчайших подробностях весь тот ужас! Впрочем, Аваллах понимал: дело не столько в Эфире, сколько в новорождённой душе. Именно ей, всё ещё находящейся в состоянии шока, требовалось созерцание кошмаров кадавра - подобное уравновешивалось подобным. Той же цели служили визиты в верхнюю процедурную, где Аваллах соприкасался со смертельно больными людьми. Ауры их имели то тёмно-жёлтый, то бирюзовый, то синий оттенок, в исключительных случаях - бледно-фиолетовый. Прикасаться к ним было приятно - ничего резкого, острого, обжигающего. Поражала тяга людей к жизни: знали, что обречены, но в каждом при этом искоркой лучилась надежда. Некое подобие искорки появилось и в его симбионте, время от времени протягивалась тончайшая астральная ниточка, но стоило Аваллаху потянуться навстречу, как та сразу же исчезала. 'Значит, пока ещё рано, - размышлял он, - тем не менее, знак хороший'.
  
  - Аваллах, ты не спишь? - к диску протягивается астральная нить, касается робко.
  
  - Нет, Аун, проснулся из-за кошмара. Ты тоже?
  
  - Если бы только кошмары, - сетует Аун, - у меня ещё и фиксация, что в этих кошмарах держит, не выпускает...
  
  Аваллах пробыл в эвтаназиуме три полных декады, прежде чем появились и Ансей с Ауном.
  
  - Пусть канал внутренней связи между вами будет открыт постоянно, - попросил опекун, - сейчас ему крайне необходим тот, с кем можно поговорить по душам.
  
  - Конечно, буду рад посодействовать его восстановлению. Но что случилось?
  
  - Проблемы с выходом из фиксации - снять удалось только частично. Теперь вся надежда на эвтаназиум и на тебя.
  
  И вот Аун говорит, Аваллах слушает, сводится монолог к одному - не стоило на симбиоз соглашаться.
  
  - Что скажешь? - спохватывается Аун, - ты не уснул?
  
  - Что тут сказать, - откликается Аваллах, - просто напомню твои же слова: нет ничего более страшного, чем остаться пустым навсегда.
  
  
[3]
  
  Лифтовая шахта кристальной цитадели похожа на вытянутую по вертикали кишку, по ней стремительно возносится скользящий шар. Начав движение в нижнем городе, останавливается на самом пике, где устроена наблюдательная комната с прозрачным куполом. Звёздное ночное небо переливается бисером на бархате, ночной город переливается всеми цветами радуги. Люк-диафрагма скользящего шара раскрывается, Аваллах перекатывается на пол с ребристым покрытием. Аун, как обычно, в смотровой нише, оснащённой световыми и астральными фильтрами, появление друга замечает не сразу.
  
  - А, это ты... По какому случаю карнавал, не знаешь?
  
  - Разве людям для праздника нужны причины? - Аваллах подсвечивает свою астральную нить иронией, - прекрасно обходятся без них.
  
  - Говоришь, как Ансей, - в нити Ауна нотки недовольства, - скоро будет не отличить.
  
  - Преувеличиваешь, до стадии двуликого мне ещё далеко.
  
  После эвтаназиума Ансей позаботился об их переселении в Кипелар - жемчужину Гремящего залива. Смена статуса с пустого на носителя открывала доступ ко многим привилегиям, и они ими пользовались.
  
  Носитель - промежуточная стадия, в силу чего лавовые тела Ауна и Аваллаха непостоянны: то собираются комом, как у пустых, то вытягиваются, принимая очертания человеческой фигуры, как у двуликих. То же и с силовыми коконами: один большой, шарообразный, то и дело разделяется на два 'веретена', пересекающих друг друга крест-накрест, те вновь сливаются, и так по циклу с периодом в несколько секунд.
  
  - У меня стадия двуликого ассоциируется с синдромом ложных примесей, - говорит Аун, - одновременно и жду её, и боюсь. Что, если мы с моим симбионтом не найдём общего языка?
  
  - Напрасные опасения, - возражает Аваллах, - не стоит подвергать сомнению механизм, отработанный веками.
  
  - Ничего я не подвергаю! - резко бросает Аун, - речь о проблемах с симбиозом. Ведь я в нашей паре сосуд, новорождённая душа - жидкость, а если в сосуде трещина, разве не сулит это неприятности в будущем?
  
  - Твою трещину заделали, залепили, - увещевает Аваллах, - не стоит её расковыривать.
  
  - Ну, точно, ещё один опекун на мою голову...
  
  Начинается фейерверк, разрывы снарядов совсем рядом с наблюдательной комнатой, но цитадель надёжно хранят силовые поля. В небе расцветают астры, розы, хризантемы, сотканные из пламени, сплетаются в гирлянды. Аваллах и Аун воспринимают их не столько своими чувствами, сколько чувствами симбионтов, и, подобно гомонящей у подножия цитадели толпе, задыхаются от восторга.
  

[Жизнь четвёртая] Рагнар (1403-1430 от Р.)

  
  

[Год восемнадцатый] Практика и теория

  
  Синглия, город Наста
  
  
[1]
  
  Рагнар попробовал дубинку - мягкая, не столько лёд, сколько вода. Знает ли о ней Яген? Глупый вопрос, ведь ментор на то и ментор, чтобы знать о закреплённых за ним десятках всё. Дубинку, скорее всего, выдал Сандаку сам, чтобы не повторился случай месячной давности, когда четвёрка опорных избила Ибикуса до полусмерти, а потом едва не пошла под арест, ибо слишком уж много осталось следов. Думали всё уже, край Ибикусу, а тот не только восстановился, причём за каких-то пять дней, но и от списания наотрез отказался, и от перевода в другой десяток. Лишнее доказательство, что прозвище ему дано верное: Зомби. А получил его за поведение на полигоне, особенно в первый год. Если застревали на 'бархане', то потому, что Зомби запутался в 'колючке', если на 'ленточке' не продвигались дальше первой волны, то потому, что Зомби не удержал щит, если срывались с 'утёса', то потому, что Зомби не устоял на узком каменном карнизе. И так далее, и так далее. За каждое несоответствие ментор спрашивал строго, ночью же, в казарме, десяток спрашивал с Ибикуса, с не меньшей строгостью. Сандак, их десятник, такой распорядок установил: за большие нарушения наказывают опорные, за средние - тройка правого фланга, за незначительные - левый фланг, где и состоял Зомби. Сегодня Ибикус потерял на 'переправе' плот, но сам до другого берега добрался. Нарушение, посовещавшись, расценили как среднее, стало быть, наказывать тройке правого фланга...
  
  Рагнар бьёт кулаком в живот, почти без замаха, и когда Зомби сгибается пополам, прикладывает по спине дубинкой. Та растекается на конце, принимая вид большой мухобойки, и кажется, будто Ибикус и сам из воды. Рагнар не усердствует, однако и не щадит, потому что выделяться нельзя. Так учил брат, его главный ментор. Как сейчас Рагнар помнил тот разговор...
  
  - Значит, я должен быть серым, бесцветным? - вопрос Рагнара, неуверенный.
  
  - Нет, балда, не серым и не бесцветным! - говорил Каэтан всегда быстро, порой глотая слова, активно жестикулировал. - Ты должен сливаться с округой, как будто нацепил камуфляж, стереть с себя все яркие пятна. Тогда ни одному стрелку, каким бы ни был метким, каким бы ни был глазастым, в тебя не попасть!
  
  - Не совсем понимаю...
  
  - Правильно, балда, потому что я ещё не сказал самого главного!
  
  - Самого главного? И в чём же оно?
  
  - А в том, что под камуфляжем ты должен оставаться не просто человеком, а обязательно самим собой!
  
  Следующим бьёт Джагатай: плоское лицо ундинионца, губы растянуты в непременной улыбочке, но глаза холодны. Рагнар старался не бить по рукам - Ибикуса они и так плохо слушаются, - Джагатай лупит и по рукам, и по ногам, завершает хлёстким ударом в промежность. Сдавленно пискнув, Зомби падает, сворачивается клубком. Толстяк с Малышом ухмыляются, с довольным видом кивают, но больше всех радости у Ратны - единственной в их десятке девушки. По правде сказать, от девушки там очень мало: плоская и сзади и спереди, с выбритым до синевы черепом, с безобразным лицом, почему и прозвали Гарпией. Впрочем, тех же Толстяка с Малышом все эти шероховатости не остановили бы - оприходовали бы первой же ночью, если бы не артефакт-заглушка, вшитый Ратне под кожу. 'И всё же она не выделяется, она здесь своя, - думает Рагнар, - чего не скажешь об Ибикусе'.
  
  Дубинку берёт Озрик, мнёт в нерешительности, смотрит на Зомби.
  
  - Хватит с него, - говорит наконец, - сами уродуйте, если вам надо.
  
  - Э, так не пойдёт, - скалится, выскочив вперёд, Кай, - ударь хоть разочек!
  
  - Тебя сейчас ударю, гнолла помойная!
  
  Повадкой Кай скорее похож на шакала: маленький, злобный, трусливый. Озрик же, особенно в профиль, похож на хищную птицу: узкое лицо, нос с горбинкой, острый взгляд. Он тоже выделяется - тягой к справедливости, прямотой, принципами.
  
  - Зря ты так...
  
  Кая, как и следовало ожидать, поддерживают Бун и Бургур, они же Малыш и Толстяк, готовы ввязаться в драку. Эти как два быка, сложно сказать, какой из братьев старше, какой младше, и прозвище Малыш не говорит ни о чём.
  
  - В принципе, согласен, - Рагнар становится справа от Озрика, - Джагатай за двоих постарался.
  
  - Вот правильно они говорят, да, - Зубар занимает место от Озрика слева, - не надо, того-этого, колотить больше.
  
  Зубар диковат, косноязычен, вывести его из себя очень сложно, но если уж постараться, то мало не покажется. Тоже опорный, вместе с Толстяком, Малышом и Сандаком.
  
  - Не лез бы ты, косматый, - цедит Кай, - опорных не позорил...
  
  Напряжение повисает тучей, вот-вот грянут молнии, но нет, обходится без грозы, Сандак не даёт ей разразиться:
  
  -Угомонились, - становится меж надвигающихся друг на друга стен третьей стеной, - разошлись.
  
  Озрик и Кай получают по замечанию, Ибикуса Зубар оттаскивает до койки, а через час по койкам уже все. Рагнару, несмотря на усталость, не спится, правое плечо так и зудит. Вшил в него кристалл памяти - амулет, некогда обязательный для всех солдат, теперь же устанавливаемый по желанию. Ну, раз зудит, нужно излить: коснувшись плеча особым образом, переводит кристалл в режим запоминания, затем начинает внутренний монолог.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Не могу, брат, разобраться в одном сослуживце, сильный он или слабый. Помнишь, ты говорил, что человек с целью на порядок выше человека без цели, как рука с мечом против пустой руки? Так вот, цель у того, о ком говорю, есть, но не уверен, что делает его сильнее. С одной стороны, если бы не цель, давно бы сломался, только она и держит, а с другой, цель и есть источник всех его бед. Вспоминая тот же меч: если человек не умеет с ним обращаться, много ли будет от него проку? Если кому-то польза и будет, то только врагу. Значит, иметь цель мало, нужно ещё понимать, твоя ли это цель. Да, кажется, разобрался: даже если цель ложная, легионер всё равно станет сильней, но легион он сделает при этом слабее.
  
  
[2]
  
  Инфиму, начальную военную школу, Рагнар окончил дома, в Декабрине. Надеялся, и с профильной будет так же - не получилось. Из Насты пришёл запрос, в несколько дней из отличников боевой подготовки собрали группу, и в пятнадцатый день Призрака, когда ему исполнилось пятнадцать, Рагнар поднялся на палубу быстроходного 'грифа'. Мать, конечно же, провожала - ветер треплет седые пряди, лицо каменное, горечь в запавших глазах. Рагнару её было жалко, сердце кровью обливалось, но остаться никак не мог, не имел права. Если каждый останется в стороне, то кто остановит саламандр?
  
  Пока плыли да в портах подолгу стояли, на смену осени пришла зима, а там и к меже дело. Для Рагнара то было не просто первое из времён года, а и правда граница, черта. Переговорил с Кранмером, лучшим своим другом, тот думал о том же:
  
  - Как будто не на другую сторону острова плывём, - сказал со вздохом, - а на другую сторону мира...
  
  О том, что в Насте разделят, и не думали, а их сразу по разным десяткам, да так, что друг друга почти и не видели. Однако, оно и к лучшему, понял потом Рагнар, если уж отмежёвываться от прежней жизни, то отмежёвываться.
  
  - Как следует ко мне обращаться? - вдоль шеренги прохаживается Яген, их ментор, во всю правую щёку уродливый шрам.
  
  - Господин ментор! - выдыхает строй.
  
  - Верно, - короткий кивок, - а себя вы кем полагаете?
  
  - Рекрутами, господин ментор!
  
  - Рекрутов много! - рявкает Яген, - Точнее!
  
  - Пехота сопровождения тяжёлых машин, господин ментор!
  
  Тяжёлые машины, они же 'мамонты', неуязвимы спереди, потому что броня обшита листами истинного маналита, потому что орудие на элариевом накопителе, с усилителем в десять карат, но уязвимы со стороны левого и правого борта, где по три больших колеса, а также со стороны кормы, где маналитом обшит только верх. Когда-то для прикрытия использовались големы, но не оправдали себя, поскольку больше гибли под колёсами, чем защищали, а потеря 'мамонта' - большая потеря. Так в легионах Синглии появился новый род войск - пехота сопровождения, они же щитоносцы. Свою полезность доказали быстро, теперь называют не иначе как младшими братьями мехоморфов, а мехоморфы - элита пеших войск. Что и говорить, родом войск Рагнар гордился, и с тем, что старший брат был мехоморфом, стык в стык ложилось. Как тут не поверить в судьбу?
  
  - За старшего остаёшься, братишка, - слова Каэтана тяжелы, будто бы отлиты из металла, - выдюжишь?
  
  - Я... - в горле Рагнара комок, в глазах - слёзы, - это...
  
  - Не слышу, братишка, совсем не слышу тебя!
  
  Каэтан был ему и за брата и за отца, потому что с отцом у Рагнара, мягко говоря, не сложилось. Через год после того, как родился Каэтан, Рупила сослали на Ленту по обвинению в саботаже. Говорят, оттуда не возвращаются, но Рупил был реабилитирован и вернулся, пусть и поражённый смертельной болезнью, мликом. Прожил после возвращения недолго, всего несколько лет, но их хватило зачать ребёнка, родила Андрона в положенный срок, и снова мальчика.
  
  - Да, - пусть его не в пример меньше, но появляется металл и в голосе Рагнара, - выдюжу!
  
  - Вот и славно, - Каэтан треплет по плечу, - береги мать. А я вернусь, непременно вернусь, ты меня знаешь.
  
  Он вернулся. Но не прошло и месяца, как снова отбыл. Затем повторилось, и опять. А потом пришло извещение, что погиб в неравном бою. Разве мог Рагнар остаться теперь в стороне, разве мог такое саламандрам простить?
  
  Как и в любом другом заведении подобного рода, в училище существовала своя негласная иерархия: рекруты-первогодки звались 'хвостами', второгодки - 'хоботами', а выпускники - 'бивнями'. Пусть не всем дано, и Зомби, скорее всего, так и останется вечным 'хоботом', Рагнар не просто чувствовал - знал: их десяток готов, хоть сейчас в бой. И выпускных испытаний он ждал не с трепетом, не со страхом, а с нетерпением.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Лекции по волшемату, заучить.
  
  '...не будет преувеличением сказать, что могущество Северного Союза стоит на трёх китах, трёх волшебных материалах. Итак, по порядку.
  
  1) Маналит - сплав стали со скорлупой яиц драконов, то есть маной. Такой маналит называется истинным, чистым, или же эталонным. Маналит, полученный при добавлении к стали чешуи ржавых драконов, их когтей или зубов, в силу чего имеет более слабые защитные свойства, называют ржавым же, рыжим, рыхлым, но чаще - суррогатом. Иммунитет суррогата к боевой магии обычно снижен до пятидесяти, а то и тридцати процентов, тогда как у истинного маналита редко опускается ниже девяноста пяти. Ржавыми, напоминаю, называют драконов, которые смертельно больны, и драконьим сообществом изгоняются.
  
  2) Эларий - волшебный металл, наиважнейшими свойствами которого являются способность не только накапливать Ихор, но и восстанавливать его запас, а также запоминать наговорённые боевым магом заклинания. В зависимости от того, как быстро проходит процесс восстановления, так называемый перезаряд, различают три сорта: высший, средний и низший. Обычно эларий заряжается магией Пламени, как наиболее разрушительной.
  
  3) Самоцветы - минералы, способные не только взаимодействовать с Ихором, но и усиливать заклинания. Наиболее подходящими в этом смысле являются алмазы, в силу своей прозрачности, также подходят волшебные рубины, изумруды, сапфиры. Самоцвет в два карата усиливает заклинание в два раза, делает двукратным, в три карата - трёхкратным, и так далее.
  
  
[3]
  
  Задача на 'ленточке' ставится простая: дойти от точки до точки, по прямой. Конечно же, прикрывая макет 'мамонта', он же 'короб', конечно же, под имитацией атак противника. Облачение сегодня по всей форме, потому что выпускной экзамен, а значит - никаких поблажек. Гибкие бронекостюмы из сплава волшебного льда и стали, шлемы со щитками из того же волшебного льда, за спинами ранцы ледяных тройников: прочная трубка тянется вдоль руки, сверху на перчатку выведен раструб. Тройники, ибо три способа действия, в зависимости от дистанции: ледяная струя под ближнюю, ледяная сфера под среднюю, а под дальнюю ледяная стрела. У высоких щитовых конструктов, кстати, сегментов тоже три, средний оснащён обзорным окошком. Изготовлены щиты из зачарованной камнестали, с заклинанием уменьшения, низ легко перестраивается: хочешь ролики - будут ролики, хочешь штыри - будут штыри. Складывается щит на раз-два, если руки, конечно, из плеч растут, не из ягодиц, в свёрнутом виде легко помещается на нагрудной пластине бронекостюма.
  
  - У нас движение, - Озрик замечает шевеление в зарослях первым, докладывает по общему каналу ДУ, он же длинноговоритель универсальный.
  
  - У нас тоже, - добавляет Кай через секунду.
  
  - Принято, - отзывается Сандак.
  
  - Прошу разрешения перейти на выделенный канал, - говорит Озрик.
  
  - Разрешаю.
  
  - Мы тоже на выделенный, если можно, - говорит Кай.
  
  - Хорошо.
  
  Щиты Озрик, Рагнар и Джагатай разворачивают в пару мгновений, всматриваются в густые бурые заросли, расползшиеся по обочине песчаной дороги. Распознаёт противника ундинионец:
  
  - Жабы, - бросает быстро, - кислотные.
  
  Что кислотные, и так понятно, здесь иных не бывает. Вот одна выпрыгнула из зарослей, вот другая, а там и третья, и четвёртая - повалили всей гурьбой.
  
  - Ква-а... - так и звучит.
  
  Тутже принимаются звенеть ледяные стрелы, и то опять Джагатай. Выпускает одну за другой, и метко, хват, выпускает! Жабы взрываются прямо в зарослях, вверх поднимаются зеленоватые облачка кислоты.
  
  - Так держать! - приговаривает ундинионец, - взрывайте друг дружку!
  
  Берутся за дело и Рагнар с Озриком, мечут искристо-белые облачка ледяных сфер. Из раструбов сферы вылетают небольшими, размером со снежок, но чем дальше, тем больше становятся, шагов через тридцать схлопываются, брызжа ледяными иглами. Попавшие в сферу жабы не то что взорваться - квакнуть не успевают, крошатся на кусочки. Не повезло им с правым флангом, сильно не повезло...
  
  - И это всё? - смешок Джагатая, - тут бы не споткнулись и 'хвосты'!
  
  Пока Озрик докладывает по общему, что на правом чисто, Рагнар переключается на канал левого фланга, послушать, как там у них. Так, Ратна кричит, Зомби что-то мычит, но, кажется, устояли. Хвала Игниферу...
  
  - Не расслабляемся, - слышит он спокойный голос Сандака, вернувшись на общий, - впереди ещё две волны.
  
  Следующая волна буквально волна и есть - огненные термиты, прут маслянисто-чёрной рекой от руин, воспроизведённых весьма достоверно.
  
  - Щиты сложить! - командует Сандак, - всем оставаться на общем!
  
  Рагнар, как и все остальные, переводит тройник на ледяную струю, тут никакой команды не требуется. Сегменты щитового конструкта сложены, теперь щит и есть, только в три слоя, рука продета в крепления. А маслянисто-чёрная волна уже вот она, здесь, накрывает 'короб' в пару мгновений. Огненным термитам ни по чём каменные укрепления, ни по чём стальные, а вот маналит не по зубам - 'короб' им не прожечь, не проплавить. Десяток, прикрываясь щитами, поливает маслянисто-чёрную тучу струями холода, термиты сыплются дождём на шлемы, на бронекостюмы, тут же вспыхивают. Рагнару несколько попадает в локтевое сочленение, и ощущения скверные, как если бы туда сначала насыпали толчёного волшебного льда, а потом соли. Но чем сильнее боль, тем выше ярость, тем мощней вылетающие из раструба струи холода. Джагатай подпрыгивает на месте - термиты попали в сапог, у Озрика проплавлен щиток шлема, потому ледяными бичами стегают с не меньшей яростью. Наконец туча термитов рассеяна, словно бы растворилась в струях холода. На общем канале не столько ликование, сколько недоумение: все удивлены, что левый фланг справился лучше других. 'Всё же мы команда, - думает Рагнар, - крепко сжатый кулак, а не растопыренная пятерня!'
  
  - Молодцы, ребята, все молодцы, - в голосе Сандака сдержанная гордость, - а теперь собрались, поднажали!
  
  И они, конечно же, собрались, конечно же, поднажали. Последней волной шли големы, метавшие вязанки разрыв-травы. Щитовые конструкты снова пришлось развернуть, подогнать один к одному - чтобы ни щёлочки, чтобы стык в стык. Вязанки взрывались с оглушительным грохотом, камнесталь плавилась, пузырилась, Рагнару казалось, что и он плавится и пузырится внутри бронекостюма. Высовываясь на долю мгновения, били ледяными стрелами, самым метким на правом фланге снова оказался Джагатай: стрелы его шли точно големам в сердце, а с замороженными сердцами те двигаться уже не могли. Так и Рагнар на какое-то время застыл, когда вдруг всё закончилось, когда Яген объявил, что испытание пройдено успешно.
  
  - Поздравляю, ребята, мы больше не рекруты, - прозвучал по общему каналу голос Сандака. - Теперь мы - полноправные воины!..
  
  Рагнару вспомнилась Декабрина, как мальчишкой следил за легионерами, поднимавшимися на палубы боевых кораблей. Как же ему хотелось тогда оказаться в их рядах, тоже подниматься по трапу, выкрикивать, распугивая чаек и всю ойкумену: 'Слава боеводе, слава!' И вот цель достигнута, взята вершина, однако на сердце не столько радость, сколько печаль. Потому, наверное, что с тем мальчишкой на пристани - ёжик соломенно-белых волос, широко распахнутые глаза - расстался навсегда.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Думал над тем, возможно ли полное равноправие в дружбе, и пришёл к выводу, что нет. Потому, как мне кажется, что устроен человек по-другому, по принципу воинского подразделения: в каждом из нас есть десяток и есть десятник. А если равноправия нет уже внутри нас самих, как возможно оно в отношениях с другими людьми? Пусть на ничтожную толику, но один из друзей всегда будет больше десятником, а другой - больше десятком.
  

[Год девятнадцатый] Драконы и саламандры

  
  Беллкор, город-порт Галава - крепость Сурьма
  
  
[1]
  
  Из столицы отплывали на 'китах', вместе с легионом Медные Сердца. Погода в тот день была гадость гадостью: и ледяная крошка, и ветер лютый, как будто заклинание воздушного кулака наложили. 'Сегодня, спали её драконы, точно такая же, - думал Рагнар, подкручивая регулятор встроенного в бронекостюм утеплителя, - будто и не переплывали Стального моря. И гавань Галавы точно такая же, от гавани Солы не отличишь: те же сторожевые башни с пушками и цепями, те же боевые корабли на рейде, те же стены с рядами бойниц. А довершил сходство Ибикус - что на погрузке едва под колесо 'мамонта' не угодил, что здесь, на выгрузке. Зомби, он зомби и есть. И всё это, катись оно в дыру, на глазах у Оберона, внеочередных занятий по закалке дисциплины точно не избежать...'
  
  - Запомните, господа щитоносцы, вы - такая же деталь боевой машины, как и ствол, и подвеска, а принадлежит машина мне, боевому магу Оберону. Будьте уверены, за деталями слежу тщательно: от неисправных избавляюсь, исправные регулярно проверяю на неисправность, в чём и состоит профилактика.
  
  Черты лица у Оберона мелкие, но выразительные: нос небольшой, но костистый, подбородок маленький, но выпирает, глазки глубоко посажены, но горят. Роста он так же небольшого, в чём схож с легатом Медных Сердец, Минумом, однако не тот случай, когда размер имеет значение.
  
  - Помимо меня в состав экипажа входят Азир, водитель и механик ходовой части, Криспин, стрелок и механик боевой части, - похлопывает жезлом по ладони Оберон. - Сейчас заняты, закрепляют машину в трюме, познакомитесь с ними позже...
  
  На пристани разделились: легионеры, разбившись на квадраты сотен, отправились в одну сторону, щитоносцы - в другую. 'Мамонта' нужно было сопроводить до транспортной платформы, и если бы по прямой, то не заняло бы больше часа, но по прямой никак не получалось - всё кружили, кружили. Криспин кружил вместе с щитоносцами, хотя преспокойно мог бы отдыхать в машине; если стрелком он был таким же превосходным, как и рассказчиком потешных историй, то повезло десятку крупно. Вот и сейчас что-то рассказывал, следуя рядом с опорными, от взрывов хохота Малыша и Толстяка машину, казалось, вот-вот перевернёт.
  
  - Сходить, что ли, и мне послушать? - проворчал Джагатай. - Впрочем, нет, не стоит, а то ещё животик надорву...
  
  - Это зависть в тебе говорит, - усмехнулся Рагнар.
  
  Водитель, в отличие от стрелка, предпочитал находиться не снаружи 'мамонта', а внутри. И даже если бы сейчас на сутки встали, так и не вылез бы, сидел, как медведь в берлоге. Заросший, угрюмый, с Зубаром Азир имел много общего, а выражались так и вовсе один в один.
  
  - Господин боевой маг! Там, это, паз, стерва, нестандартный, угольник соскочил, Криспину прямо по мор... то есть по лицу...
  
  - Хватит! - резкий взмах жезлом, - по порядку, господин водитель боевой машины, по порядку.
  
  - Так я же и говорю, это, по порядку, - пыхтит Азир. - Помощь нужна, господин боевой маг, срочно!
  
  - Помощь магическая, или будет достаточно грубой силы?
  
  - Это, не знаю, грубой, наверное, хватит...
  
  Оберон окидывает взглядом притихших щитоносцев, делает выбор:
  
  - Озрик, Рагнар, окажете помощь. С вами инструктаж проведу отдельно, как только освободитесь.
  
  'Так-так, - думает Рагнар, - это почему же выбор пал на нас? Очевидно же, что по части грубой силы с Буном и Бургуром не сравниться никому. Впрочем, маги на то и маги, чтобы их поступков никто не понимал'.
  
  Следуя за водителем, Рагнар и Озрик спускаются в транспортный трюм, там встречает Криспин, смеётся:
  
  - Даже двоих господин маг выделил? На одного больше, чем я ожидал!
  
  Рагнар его почти не слышит, захваченный видом 'мамонта', освобождённого от чехлов: маслянисто-чёрный маналит обтекает корпус, как если бы набросили мелкозернистую кольчугу, полусфера башни один в один с боевыми куполами цвергов, за той лишь разницей, что у них стволов всегда по два, а здесь один.
  
  - Красавец... - вырывается у него невольное.
  
  - О да, - Криспин поправляет сползшую с головы повязку, - красота, которая убивает.
  
  С нестандартным пазом справляются на удивление быстро, Криспин делает нестандартное предложение:
  
  - Изнутри машину видели? Залезть не хотите?
  
  - Не надо бы, - бурчит Азир, - а то мало ли.
  
  - Да ладно тебе, - отмахивается Криспин, - там инструктажа ещё часа на три, управимся. Так что, господа щитоносцы, желание есть?
  
  Желания у Рагнара с Озриком хоть отбавляй, хватило бы на десяток, и вот внутри, в святая святых. Кабина двухъярусная: на нижнем, где место водителя и самоходный механизм, узко, в боевом же, наоборот, просторно. Несмотря на пару кресел, спинка к спинке, несмотря на блок элариевых накопителей, несмотря на раму орудия с большой вогнутой кнопкой, поверх которой предохранительная скоба. Бруски элария источают синий свет, самоцвет, вставленный в основание рамы, этот свет вбирает, переливается. Таким внутреннее пространство 'мамонта' Рагнару и запоминается - льдисто-синим.
  
  Ну, всё, готово: до транспортной платформы машину сопроводили, внешний чехол натянули, теперь отойти и подождать, пока утянет на нижние ярусы. Там отсортируют, поместят на линию, доставят до нужной точки. Щитоносцев же, как и водителя со стрелком, господин боевой маг доставляет до эшелона 'черепах', транспорта пусть и самого медленного, зато самого надёжного.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Только подумай, брат, наш Союз они называют 'союзом тюрем'! Как же тогда назвать их Царство, построенное по принципу муравейника, где саламандры - царицы, а люди - рабочие особи? 'Царство рабов', не иначе. Причём рабов, что рады быть рабами. Нет, змеиного в змеепоклонниках всё же больше, чем человеческого, и крови мы с ними разной.
  
  
[2]
  
  Приходить необычные сны стали ещё на 'ките', про себя Рагнар нарёк их познавательными. То становился свидетелем какого-нибудь исторического события, чаще всего сражения, то вёл разговоры с кем-нибудь великим из прошлого. Кто сны насылает, догадаться было легко, но спросить прямо Рагнар всё же не решался.
  
  - Тебе ничего странного не снится? - поинтересовался у Озрика, припомнив, что отметил их Оберон при первой же встрече, отрядив в помощь Азиру и Криспину.
  
  - Да нет, - отвечал тот задумчиво, - Бриджайну всё время во сне вижу, свою любимую. А тебя что, кошмары мучают?
  
  - Да есть немного...
  
  Выходило, Рагнар один такой, а значит - выделяется, потому о снах больше ни с кем не заговаривал. С господином же боевым магом держал себя так, словно получил особое задание, распространяться о котором ни в коем случае нельзя.
  
  И вот они на суше, вереница 'черепах' ползёт по Прямому пути на юг, сны всё ярче, всё чаще. В одном из них происходит неожиданное: Рагнар буквально проваливается в сон Оберона. Как получилось - ни малейшего понимания, но знает, так оно и есть. В своём сновидении господин боевой маг рыбачит - в руках простая тростниковая удочка, на голове широкополая соломенная шляпа, сосредоточен на поплавке с пером, который покачивается на зеленоватой водной глади.
  
  - А вы интересный экземпляр, - говорит задумчиво, - всё же прорвались.
  
  - Никак не хотел, господин боевой маг, - потрясённый, Рагнар вытягивается по стойке смирно.
  
  - Магический потенциал у вас большой, но, к сожалению, даже не дремлет - крепко спит, - продолжает Оберон, не отрывая взгляда от реки. - Мне его, что называется, не расшевелить, но у войны может получиться. Потому вы и здесь, не так ли?
  
  - Здесь я из-за брата, - говорит Рагнар с жаром, - и ещё легионов и легионов северян, чьи жизни забрали проклятые змеепоклонники!
  
  - Хорошие слова, - кивает господин боевой маг, - правильные. Собственно, исходов у этого противостояния лишь два: либо мы истребим всех змеепоклонников, либо они истребят всех нас.
  
  - Мы не можем проиграть, - Рагнар продолжает говорить с жаром, - ведь тогда бы проиграл сам Разделённый мир!
  
  - Слова истинного патриота, - Оберон наконец-то отрывается от поплавка, бросает косой взгляд. - Так что с эфирным обучением, истинный патриот, желаете продолжить, или остановимся?
  
  Речь о познавательных снах, понимает Рагнар, потому отвечает без заминки:
  
  - Хотел бы продолжить, господин боевой маг!
  
  - Приятно слышать, - Оберон поводит удочкой и, резко дёрнув, вытягивает большого окуня. - Как раз хотел вам показать Великую высадку, в Эфире отпечаталась очень хорошо. Но это не сегодня, как понимаете, на сегодня хватит.
  
  Из зеленоватой вода реки становится ярко-зелёной, изумрудной, высокая волна сбивает Рагнара с ног, выталкивает из мира снов.
  
  - Невероятно, - шепчет он, проснувшись, - невероятно...
  
  Великая высадка, которую Оберон показывает спустя несколько дней, похожа на такую же волну, только не зелёную, а стальную, и это - легионеры. Боевые корабли Союза на траверзе, бьют баллисты, заряженные волшебным деревом, под их прикрытием к побережью мчатся сонмы 'ласточек', они же пятиместные боевые шлюпки. В стане южан суматоха: колья баллист опрокидывают огромных, как мамонты, златожуков, переворачиваются закреплённые на их спинах чаны, выплеснувшееся варево обращает твердь лавой. Впрочем, большей частью содержимое чанов отправляется куда и замышлялось - в воду. По морской глади расходятся, подгоняемые магами змеепоклонников, волны пламени, устремляются к армаде северян. Лица южан-волшебников разделены боевой раскраской на две части: левая сторона выкрашена в чёрный, правая - в серебристый цвет. Знак Салмы, Салмы Двуликой.
  
  - Вот так они и останавливали нас всегда, - Рагнар слышит голос Оберона, но самого его не видит, лишь серый призрак, - буквально вышибали.
  
  Взбираясь по бортам 'ласточек', пламя перекидывается на легионеров, плавит и доспех, и плоть. Они же, несмотря ни на что, прорываются, спрыгивают на каменистую насыпь побережья, группируются в десятки. На легионеров бросаются южане-пехотинцы с кольями из копьероста, со щитами из большелиста, в остальном же почти голые. Северяне расправляются с ними играючи, да только сила юга не в этой пёстрой ораве, а в боевых животных. Гигантские богомолы разят хитиновыми косами, таких же размеров пауки плюются то молниями, то паутиной, о златожуках и говорить нечего - те просто давят.
  
  - Вышибли бы и в тот раз, сбросили в Стальное море, - продолжает Оберон, - если бы на помощь нам не пришли драконы.
  
  Историю Северного Маналита Рагнар знает как свои пять пальцев, но одно дело прочесть в учебнике, другое - увидеть своими глазами. Вот Имплос, легат легиона Золотые Клинки, почти полностью истреблённого (из пяти тысяч уцелеет десяток, как установят хронисты потом) собирает вокруг себя последних выживших, бросает в отчаянную, безумную атаку. Вот маги южан поднимают каменные шипы, не щадя ни своих, ни чужих, а потом, а потом...
  
  - Почему я их не вижу? - спрашивает Рагнар, раздосадованный и удивлённый.
  
  - Драконы умеют убирать свой след из Эфира, - говорит Оберон, - как умеют и окружать своё жилище неприступными барьерами, не допуская за них никого постороннего. Всё это - их волшебство, их способ взаимодействия с Ихором, что нами, магами, сводится к одному фундаментальному понятию - мана.
  
  Рагнар не видит драконов, но видит действие их 'волшебства': южан будто сметает. Имплос, прозванный впоследствии Драконорождённым, закрепляется на берегу - так у Союза появляется первый форпост. Поддерживаемые драконами, легионы следуют дальше на юг, вплоть до реки Ломы, где происходит генеральное сражение того периода войны. Змеепоклонникам удаётся остановить продвижение легионов, но и сами они истощены до предела, идти дальше на север уже не в силах. По руслу Ломы несколько дней бежит не вода - бежит кровь, по берегам возвышаются курганы тел. В той крови рождается новое государство - Северный Маналит.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Отрывок из книги 'Числа', запомнить.
  
  'Единица - число драконов, ибо одним богом созданы, Страфедоном.
  
  Два - число саламандр, ибо созданы Салмой Двуликой и Кахирой Безликой. Оттого и двуличны создания эти, и непостоянны в форме своей.
  
  Суть же людей число пять, ибо соединением сил пяти богов рождены: Игнифера Светоносного со стороны пантеона Пламени, а также Акахада Непостоянного, а также Хакраша Лукавого. Уникой Матерью со стороны пантеона Плазмы и Григлой Каменнолицей. Двумя пантеонами люди созданы, два начала в них борются, мужское и женское'.
  
  
[3]
  
  Закусив волшебное перо, Рагнар уныло смотрит на белый лист: уже в который раз намеревается написать матери письмо, и уже в который раз ничего не выходит. Впрочем, оно и немудрено - в таком-то гвалте! Ратна храпит, Джагатай наигрывает на живой струне, Криспин вызвал очередной байкой взрыв хохота. Да и о чём писать? О великом лесе Вышегор, о Драконьих горах? Так не видел ни того, ни другого - слишком далеко от Прямого пути. Да и о самом Прямом пути, по большей части, рассказать нечего: лесочки, деревушки, городки, и лента дороги, идеально прямая, что тянется, и тянется, и тянется...
  
  - Озрик, а Озрик, ты как к своей Бриджайне письма начинаешь?
  
  - Да когда как, - трёт тот переносицу, - а у тебя что, появилось, кому писать?
  
  - Да нет, я матери. От неё уже три письма подряд, а я всё никак не сподоблюсь, будто заклинило.
  
  - Если так, то мой тебе совет: подожди ещё, оно потом само нахлынет.
  
  - Нет, я всё же попробую...
  
  До места общего сбора добрались в срок, присказку 'тише едешь - дальше будешь' 'черепахи' подтвердили в лучшем виде. Проехали столичную провинцию, Олегию, проехали Полемию, кузницу лучших в ойкумене воинов - мехоморфов Маналита, в Вульгарии остановились, ибо южная граница, здесь и был назначен сбор.
  
  - Напиши о крепости Сурьма, - предлагает Озрик, - что расположена она на самой границе, что со стен видна Лома, легендарная река.
  
  - И обязательно добавь об устаревших артефакт-кухнях, - советует Джагатай, - из-за которых мы все умрём от несварения.
  
  - Тихо, - шикает на них Рагнар, - кажется, нащупал нить...
  
  Они-то до места назначения добрались, а вот 'мамонт' их затерялся на транспортных узлах. Оберон такому положению дел, уж конечно, не обрадовался, готов был применить магию самой разрушительной силы. Скорее всего и применил, потому что из Переправы, центрального города провинции, был отправлен в Сурьму, крепость на окраине. Вместе с господином боевым магом, не разбираясь, отправили и экипаж, и щитоносцев, приказ на всех один: ждать, пока обстановка прояснится.
  
  - А это правда, что южане могут оторванные конечности отращивать? - встревает Ибикус.
  
  - Конечно, - кивает Джагатай с серьёзным видом, - особенно хвосты.
  
  - И об этом, Рагнар, об этом тоже напиши! - смеётся Озрик.
  
  Ожидание, как и опасались, затянулось: в Сурьме они уже три месяца, а просвета не видать и близко. Войско ушло без них, в чём никаких сомнений, но 'мамонта' Оберон разыщет, в чём тоже сомневаться не приходится. Ожидание - вещь неприятная, конечно, но ничего, потерпят. Как верно сказал Азир: 'На фронт, оно того, всегда успеется'.
  
  Вокруг Рагнара уже все, галдёж неимоверный, но он заканчивает, подобно воину, совершившему невероятной сложности прорыв:
  
  '...С любовью, твой щитоносец'.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Чему мы учимся, взрослея? Ждать. Ребёнок нетерпелив, желает всего и сразу, взрослый же человек нетерпение взнуздывает. То же самое можно сказать и о военачальниках: нетерпеливый, не раздумывая, бросает войска в атаку и, как правило, проигрывает, терпеливый же дожидается благоприятного момента и побеждает. Однако, выжидая, важно не потерять из виду цель, всё время держать в поле зрения, иначе получается выжидание ради самого выжидания, что есть уже нерешительность. Гениальный же военачальник един в двух лицах: может быть и ребёнком, и взрослым, и знает, что самое важное, когда и кем ему быть.
  

[Год двадцатый] Жизнь и смерть

  
  Беллкор, земли некромантов
  
  
[1]
  
  Определить, что угнетает в землях некромантов больше всего, Рагнару было сложно. Засохшие кустарники, чахлые деревца? Угрюмые птицы, все, как одна, похожие на ворон? Такое же угрюмое, затянутое серо-зелёными тучами небо? Дождь, всегда тёплый, всегда желтоватый, из-за чего впечатление, будто обливают мочой? 'Нет, - думал Рагнар, - самое противное всё же запах - едва заметный, неуловимый. Словно бы затхлость, как в давно заброшенном доме, но со своим привкусом, который, наверное, и есть некромантия'.
  
  Самоходные телеги гуляй-посёлка увязают по ступицу в жидкой грязи, но ползут, поскрипывают булатиковые тенты. Все телеги со щитами по бортам и сзади, на каждом намалёван полузакрытый глаз - метка Лиги некромантов, объединения эфирных магов. Посельчане тем и живут, что ведут с Лигой торговлю, хотя торговля - громко сказано. Просто идёт обмен костей, черепов и найденных в могилах артефактов на артефакты же, но эфирные, более высокие в цене. Так они, посельчане, и кружат: от кладбищ, братских могил да крипт к некромантам, от некромантов - к менялам, от менял - снова на поиски нетронутых могил.
  
  - А теперь никак иначе, ядрёна каракатица, нельзя на одном месте оставаться, - сказал староста Торкель Рагнару, когда как-то раз разговорились, - война же, кругом война. Только осядешь где, так сразу и убьют, ядрёна каракатица, либо те, либо эти, либо какие третьи. Нет, никак нельзя на одном месте...
  
  Меняться-торговаться посельчане вообще любили, с Джагатаем, любителем того же самого, общий язык нашли быстро. Сначала безделицы всякие выменивал, вроде костяных крючков или кулона-антидота, затем дело дошло и до вещей более серьёзных, таких как костяной нож, за который Озрик отдал месячное жалование, таких как эфирная отмычка, при помощи которой Ратна избавилась от заклинания заглушки. О том, что избавилась, узнали, кстати, далеко не сразу, но костяного ежа, как гласит одно из присловий посельчан, в мешке не утаишь. Особого интереса новость не вызвала (десятку за глаза хватало поселковых вдовушек да молодух, какая уж тут Гарпия), но Джагатаю Сандак разнос устроил знатный:
  
  - Нашёл отмычку, найди ей и затычку, чтоб не понесла! - бушевал, потрясая кулаком. - Не то затычки понадобятся нам всем, от жезла Оберона!
  
  Как в воду глядел десятник, ибо вскоре выяснилось, что между Ратной и Ибикусом ни дать ни взять любовь. Вот эта новость интерес у десятка уже вызвала, и преогромный.
  
  - Скажи, Гарпия, ну, скажи же, каков он в деле! - спрашивал Кай, крутясь обозным пушистиком, - вялый, скользкий и холодный, да?
  
  - Заделай ей зомбёночка, Зомби, - гоготали Малыш с Толстяком, - мы в тебя верим!
  
  Ибикус и Ратна обращали внимания на эти подковырки не больше, чем на жужжание назойливых зелёных мух, они же кровососки, и правильно делали. Ведь тут точно так же, как и с мухами: чем сильнее размахиваешь руками, тем больше рой.
  
  Игнифер садится, увязая в серых облаках, гуляй-посёлок готовится к ночной стоянке. Телеги составили квадратом, атаман Тансал проверяет щиты лично, ударом особой колотушки. От удара полузакрытый глаз, изображенный в центре каждого щита, на мгновенье вспыхивает, будто раскрывается. Всю ночь они, эти глаза, будут на страже, чтобы во внутреннее пространство не проникло ни обычное существо, ни эфирное.
  
  - Ну, как, не забыли никого? - спрашивает Тансал, - все в сборе?
  
  - Да вроде нет, не забыли... - раздаются голоса. - Ага, все тут!
  
  - Тогда скрепляем!
  
  Телеги соединяют толстыми заговорёнными цепями, и гуляй-посёлок отделён от остального мира, как если бы вокруг выросла стена.
  
  - Готово! - довольный, атаман поводит колотушкой над головой, - молодцы!
  
  Не проходит и минуты, как внутри обозного квадрата начинается бурление: мужчины обустраивают лагерь для ночёвки, женщины суетятся у ящерного обоза - взять яйца от веретениц, обрезать толстохвостам отросшие за день хвосты. Щитоносцы - часть этого бурления, встроенная в механизм деталь. Вот Малыш с Толстяком тащат большой котёл, вот Ратна сноровисто сдирает с хвостов ящериц кожу, вот Зубар что-то доказывает Тансалу, рубя ладонью воздух. Рагнар, Кай и Джагатай копают выгребную яму, вполголоса переговариваются:
  
  - С Линхчем беседовал сегодня, - говорит ундинионец, - с этим зловредным старикашкой.
  
  - И что? - спрашивает Кай.
  
  - Что-что, - улыбку Джагатая иначе как заговорщической не назвать, - согласен уступить бутылочку-другую своего зелья...
  
  Зелье Линхча - веселящая вода, она же веселуха; десятник прикасаться к чему-либо подобному запретил, да только гуляй-посёлок не то место, где все его наказы соблюдаются.
  
  - И во сколько нам это обойдётся? - задаёт вопрос и Рагнар.
  
  - Да свои же люди, - отмахивается Джагатай, - сочтёмся!
  
  - А к кому пойдём? - Каю уже не терпится.
  
  - Так Кука и Каринка же! Ждут с нетерпением, уже декаду ждут.
  
  Рагнару не нравится ни Кука, ни Каринка, ни предложение в целом, однако, выбирать не приходится. Сидеть сиднем в обозе как Озрик? Нет уж, увольте, так и от скуки недолго умереть!
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Помню, брат, как однажды у тебя спросил: 'Можно ли совсем не бояться смерти?' Ты тогда ответил: 'Кто перестал бояться смерти, уже мёртв'. Простые, казалось бы, слова, а как точно сказано! Думал ли ты в тот момент о некромантах? Всё больше кажется, что да.
  
  
[2]
  
  Тревога распространяется подобно пожару: с пушистиков перекидывается на посельчан, с посельчан - на щитоносцев. Всё вокруг говорит об обратном: утро - погожее, лес - спокойный, дорога - прямая да ровная, ничем не воняет, никаких подозрительных звуков, но что-то внутри кричит - беда. Рагнар ёжится вместе со всеми, вместе со всеми оглядывается и прислушивается. 'Как жаль, - думает он, - как же жаль, что господин боевой маг не с нами...'
  
  - Примите мои поздравления, господа щитоносцы, покидаем эту прекрасную во всех отношениях крепость! - Оберон сиял как алмаз на сотню карат.
  
  Десяток обрадовался, и неподдельно, Сандак задал вопрос:
  
  - Так в какое место нашего 'мамонта' определили, господин боевой маг?
  
  - В Вирм, один из городов Лиги некромантов. Перепутали то ли со скелетом кита, то ли, что более вероятно, со скелетом мамонта. Как понимаете, именно в этот город в ближайшее время и отправляемся...
  
  Широкая поляна, поросшая папоротником да тёрном, за ней болото, не менее широкое, поверх настелена гать.
  
  - Дальше не пойдём, - говорит Тансал, - здесь остановимся.
  
  - Ты что-то почувствовал? - спрашивает Сандак раздражённо, - не самое лучшее место для лагеря.
  
  - Да, - атаман делает колотушкой охранный знак, - они уже близко.
  
  - Они? - Малыш тяжело дышит, подобно высунувшим языки пушистикам, - что ещё за 'они', забери тебя саламандры!
  
  Рагнар уже не сомневается: бою, их первому бою, быть. Боится ли он? Да, но не столько противника, пока что неведомого, сколько себя самого. Только теперь, в миг опасности, понял, что совершенно не знает себя, не знает, как крепко будет стоять за щитом, как быстро сможет убить. Смотрит на боевых товарищей, изучает лица - что чувствуют они? Джагатай рассеянно жуёт травинку, Озрик проверяет крепления бронекостюма, Ратна и Ибикус о чём-то переговариваются, взявшись за руки. Такие разные, такие непохожие, и в то же время одно целое. 'Там, в Насте, нас сковали, - думает Рагнар, - и цепью более прочной, нежели те, которыми гуляй-посёлок соединяется в укрепление'.
  
  Совещание Оберон устроил в одной из определённых ему комнат. Просторной и без убранства, если не считать герба с драконом на стене. Дракон, кстати, был одноглавый, что говорило как о возрасте, так и о значимости Сурьмы.
  
  - А теперь к сути, - сказал боевой маг. - Мы, экипаж, до города Вирм будем добираться по воздуху, вы, господа щитоносцы, будете добираться по тракту вдоль реки Изумрудной. Господа некроманты согласны доставить нас до места в кратчайшие сроки, на одном из своих воздушных судов, однако в обмен на услугу.
  
  - Услугу?.. - последовал из строя вопрос.
  
  - Так точно, - кивнул Оберон, - эскорт передвижного поселения, сиречь гуляй-посёлка. Лично у меня никаких сомнений: справитесь.
  
  Для Рагнара бой начинается со сдавленного крика Куки: девушка в нескольких шагах от него, а в нескольких шагах от неё - куст терновника. В первый миг Рагнар думает, что вокруг шеи Куки обвилась змея, но то вовсе не змея, как и терновник отнюдь не терновник. Существо и похоже на человека, и нет: кожа в серых, зелёных и коричневых пятнах, вместо правой руки усеянное костяными иглами щупальце, втягивает кровь, будто пиявка. Глаза твари разгораются двумя изумрудами, вокруг тела образуется серая дымка, в глазах же Куки, невероятно расширившихся, ужас такой, что Рагнар не выдерживает, обливает холодом и девушку, и присосавшуюся к ней тварь. Кука буквально взрывается, разлетается кровавыми брызгами, существу же струя холода отрывает щупальце. Из обрубка хлещет чёрное, но тварь сразу же бросается на Рагнара, сбивает с ног, пробует присосаться. 'Зомби, - думает Рагнар отстранённо, как будто не с ним это всё, - на нас напали какие-то необычные зомби...' Вопросы проносятся в голове со скоростью молнии, один за другим, один за другим. Как смогли подобраться так близко? Почему не почувствовали пушистики? Почему не почувствовали артефакты? Некроманты нас предали, переметнулись к врагу?
  
  - Вставай! - ревёт Зубар, сбив зомби выстрелом в упор, - надо прикрыть, того-этого, пока телеги составят!..
  
  Рагнар вскакивает и разворачивает щит - все они разворачивают, заслоняют телеги, как заслоняли бы 'мамонта'. Вокруг ор, толчея, гибнет староста Торкель - зомби отрывает ему голову, гибнет Линхч - захлёбывается, отброшенный крепким ударом, болотной жижей. Тансал же доказывает, что выбран атаманом не зря - он словно маг людской стихии. Одним 'заклятьем' отправляет женщин и детей на гать, после другого мужчины выстраивают телеги в линию, соединяют цепями. Зомби не в силах подойти к щитам с изображением полузакрытого глаза, глухо рычат, пятятся. Пятятся и щитоносцы, только в другую сторону - не от обоза, а к нему.
  
  - Помо... Помогите!.. - на поле боя появляется девочка лет шести, размахивает ручонками, все уцелевшие зомби поворачиваются к ней, как по команде.
  
  'Уже не спасти, - думает Рагнар, - слишком далеко от нас, слишком близко от них...' Ибикус, однако, думает иначе - покидает строй.
  
  - Не смей! - Ратна едва не бросается следом, но её удерживают.
  
  Ибикуса не узнать: щит складывает на бегу, стремителен, как если бы наложили ускорение. Тот ли это Ибикус, который в своих ногах же путался? Девочка устремляется к нему, протягивает в надежде руки, а к ней протягиваются сразу четыре щупальца, и обвивают, и рвут на части. Ибикус врывается в толпу зомби, словно безумный, бьёт щитом и бьёт льдом.
  
  - Зомби против зомби, - качает головой Джагатай, - ирония...
  
  Спустя миг твари со щупальцами сбивают горе-щитоносца с ног, накрывают телами, и десяток Сандака становится неполным.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Из беседы со старостой Торкелем о знаке некромантов, прямая запись.
  
  - А тут всё просто, ядрёна каракатица, сон - оно ведь тоже смерть, пусть и маленькая. Вот и гляди: прикрытый наполовину глаз - полусон, как бы дрёма, а у некромантов означает полусмерть. То бишь посерединке они, аккурат между жизнью и смертью.
  
  
[3]
  
  'Если судить по Вирму, - думал Рагнар, - то города некромантов мало чем отличаются от них самих - такие же молчаливые и угрюмые'. Сложенные из серого и чёрного камня дома соседствуют здесь с различного рода магическими сооружениями - менгирами, пирамидами, башнями. Причём не просто соседствуют, а соединяются посредством всевозможных переходов, из-за чего сложно понять, где кончается одно и начинается другое. 'Мамонту' отвели место в одном из ангаров воздушного порта, десяток расположился там же, в одной из зомби-казарм. Зомби, кстати, встречались едва ли не чаще, чем живые люди, но привыкнуть к ним Рагнар до сих пор не мог. Во многом из-за бойни у гати, что так и сидела костяной иглой в памяти...
  
  Ратна вырывается, отбрасывает щит, даже не мчится - летит к Ибикусу истинной гарпией. Зоркий же Озрик замечает две серых тени - плывут к месту схватки с не меньшей быстротой.
  
  - Смотрите, - показывает, - там!
  
  Зомби эту новую силу чувствуют, куча вмиг рассыпается, поднимается жуткий вой.
  
  - Не могу, не могу это слушать... - стонет Малыш, - меня сейчас вывернет...
  
  И правда, выворачивает, и не его одного. Тени тем временем преобразуются в две фигуры в чёрных плащах с широкими капюшонами, с короткими жезламив руках. У Озрика получается разглядеть навершия - это миниатюрные черепа, да и жезлы на самом деле не жезлы, а кости вроде берцовой.
  
  - Некроманты, - цедит сквозь зубы Сандак, - явились...
  
  'И что имеем теперь? - думал Рагнар, провожая взглядом чёрные тела дирижаблей. - Казалось, нет ничего прочнее нашей цепи, а вот же, в двух местах разорвалась...' Лишившись Ибикуса, они лишились и Ратны. Об увольнении попросила по веской причине - беременность, и господин боевой маг не упустил случая разобрать момент в узком кругу десятка. Уж конечно, ему бы не составило труда плод вытравить, заглушку - восстановить, но предпочёл избавиться от дефектной, как он выразился, детали.
  
  Некроманты выкрикивают заклинания, с костяных жезлов срываются зелёные лучи, и зомби плавятся, расползаются на глазах. Всё это наводит на мысли - такие же чёрные, как плащи эфирных магов. 'Скорее всего, зомби сбежали из какого-нибудь загона, а некроманты за ними гнались, - думает Рагнар, - но что, если нападение было подстроено? Скажем, возникла потребность испытать новый вид нежити, и вот, испытали. Способ, конечно, странный, но есть ли у некромантов другие?'
  
  - Не прикасайтесь к нему, - Ратна на коленях, пытается закрыть собой изломанное тело Ибикуса, - не прикасайтесь!..
  
  То ли некромантам это кричит, то ли подошедшим сослуживцам. Она как стена между ними, лишь из-за неё, кажется, щитоносцы и не бросаются на эфирных магов. Некроманты поднимают капюшоны, открывают бледные лица. Похожи, как братья (а может, братья и есть), одного отличают густые сросшиеся брови, другого - искусственный правый глаз, выточенный из изумруда.
  
  - Астур, - представляется первый.
  
  - Хакан, - представляется второй.
  
  - Произошло недоразумение, - говорит первый. Как в лице его ни кровинки, так и в голосе ни капли эмоций.
  
  - Нам очень жаль, - добавляет второй. Стоит ли говорить, что голос его точно такой же?
  
  Дальнейший путь до Вирма прошёл без малейшего происшествия, как если бы Хакан и Астур накрыли гуляй-посёлок защитным магическим куполом. Посельчане относились к эфирным волшебникам с благоговением, у щитоносцев же отношение было, мягко говоря, иным. Никто тогда и предположить не мог, что это - новые члены десятка.
  
  Оберон подобен грозовой туче, с жезла, того и гляди, брызнут молнии.
  
  - Буду краток, господа щитоносцы, из всех мыслимых и немыслимых сроков мы выбились. Десяток нуждается в пополнении, но ждать его было бы равносильно дезертирству. Категорическая ситуация требует категорического же решения, и оно принято: на правах срочных рекрутов в состав нашей боевой единицы войдут господа некроманты Хакан и Астур, прошу любить и жаловать.
  
  - Серьёзно?.. - вырывается у Кая, и за это его слово десяток до вечера занимается закалкой дисциплины. Серьёзно, конечно, серьёзно, иначе у господина боевого мага и не бывает...
  
  Почему Оберон удовлетворил просьбу Ратны об увольнении, догадаться было легко, стоило лишь заглянуть ей в глаза - пустые после смерти Ибикуса, холодные. По пути до Вирма она мало чем отличалась от зомби - молчаливая, ко всему безучастная, взгляд в одну точку. Расшевелить, конечно же, пробовали, как не пробовать, да только напрасно всё. Рагнару же при виде Ратны вспоминалась Кука, её глаза, прежде чем разорвал холод.
  
  - Прости, - сказал он былой сослуживице, когда Тансал забирал к себе, в гуляй-посёлок.
  
  Прощения просил как бы за двоих сразу: и у самой Ратны, и у Куки, та же за двоих промолчала.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Воздушный транспорт в Маналите под запретом - так пожелали драконы. В Лиге почти то же самое, за одним исключением - разрешены дирижабли. Уже давно не секрет, что для создания их некроманты как-то используют драконов умерших, вроде бы связывают силу их призраков с шарами, наполненными лёгким газом. Потому отношение у меня к дирижаблям двойственное: красиво, безусловно, красиво, но как быть с тем, что красота эта мёртвого, а не живого?
  

[Точка отсчёта-3] 3т

  
  Если судить по жизни Рагнара, то пользы от кристалла памяти немного, скорее уж наоборот, но для меня, как для модуля, она несомненна. Всё равно что зарубки в дремучем лесу, благодаря которым не заблудишься. Вот одна из них, ярко и чётко:
  
  'Единица - число драконов, ибо одним богом созданы, Страфедоном.
  
  Два - число саламандр, ибо созданы Салмой Двуликой и Кахирой Безликой. Оттого и двуличны создания эти, и непостоянны в форме своей.
  
  Суть же людей число пять, ибо соединением сил пяти богов рождены: Игнифера Светоносного со стороны пантеона Пламени, а также Акахада Непостоянного, а также Хакраша Лукавого. Уникой Матерью со стороны пантеона Плазмы и Григлой Каменнолицей. Двумя пантеонами люди созданы, два начала в них борются, мужское и женское'.
  
  Отрывок из труда 'Числа', одного из немногих манускриптов пращуров, что пережили Кровавое время. Из источников, подобных этому, мы, Ментал, и брали материал для 3т, когда начинали. Теории тогда было гораздо больше, чем истины, чему в доказательство сей отрывок, ведь даже в нём, столь коротком, есть ошибка. Другое дело теперь, когда в ипостаси модулей, когда можем заглянуть за черту, проведённую Разделением. Но обо всём по порядку.
  
  Так что же есть Элементал, с какой из характерных черт начать его рассмотрение? Ответ, как ни странно, прост, и на все вопросы будет один: Равновесие. Это и суть, и второе имя плана Стихий, потому именно так, с прописной буквы. Кстати, об именах, вернее сказать, о терминологиях в отношении Элементала, которых несколько. Спроси, Ментал, какая мне наиболее близка, и я отвечу: система цвергов. Череда миров от Ментала до Сущего, согласно ей, есть Определённое, Элементал - Предел, а за Пределом находится обитель самого Творца, или Запредельное. Каждый из планов Определённого познаваем, постижим, Предел находится на стыке между познаваемым и тем, что из Определённого постичь нельзя, а уровень Запредельного непознаваем в принципе, пока мы вне него. На мой взгляд, более красивого узора просто не придумать, этой системой и воспользуемся, чтобы рассмотреть механизм душеобразования.
  
  Перед тем, как стать модулем, я, конечно же, знала, что возможности мои расширятся, но и предположить не могла, что настолько. Ведал ли о том Сарагон? Думаю, что да, ведь каждая мелочь была у него на счету, а здесь речь отнюдь не о мелочах. Не скажу, что высший из миров Цепи открылся мне полностью - нет, конечно же, нет, и, тем не менее, открылось мне многое. К примеру то, что приходят новорождённые души (ещё один термин цвергов) из Запредельного, и туда же уходят, завершив цикл перерождений; что пантеонами были созданы не сами расы, а лишь формы для них; что высшие тела невозможно измерить, но можно разделить на элементы. И так далее, и так далее.
  
  Итак, что же происходит с новорождённой душой, когда приходит из Запредельного в области Предела? Она попадает в Гало, самую обширную из областей, принадлежащих расам пантеонов Плазмы и Пламени. Именно отсюда воплощаются души, когда наступает время очередной жизни, протягивают к Сущему нити энергий, именно здесь появляюсь я, когда получается пробудить высшее тело. Но вернёмся, Ментал, к новорождённой душе - протоэлементу, как нарекли мы её в 3т. Появление протоэлемента в областях Предела влияет на Равновесие, и Равновесие влияет в ответ - добавляет то или иное число элементов, облекает в форму. Форм, соответственно, может быть три: дракон, саламандра, человек. От чего зависит тот или иной выбор, сказать сложно, но в основе, думаю, характер самого протоэлемента - из какого теста он, так сказать, слеплен. Закрепляет же форму преобладание - один из фундаментальных принципов разделения, если, опять же, языком 3т.
  
  Дело в том, что протоэлемент полностью уравновешен, Вселенная в самом себе, и от Равновесия отталкивается, образно выражаясь, как от воды капли масла. Чтобы сделать его для себя доступным, Равновесие и вводит в протоэлемент неравенство, преобладание. Таким образом, в начале пути душа олицетворяет собой дисгармонию, инструмент вне оркестра, но с течением времени - жизнь за жизнью, воплощение за воплощением - обретает всё больше гармонии, всё лучше звучит в хоре расы. Достижение уровня чистой гармонии знаменует конец пути, возвращение души к Равновесию, но уже на новом витке, с опытом, собранным за все воплощения. После чего протоэлемент освобождается от элементов Предела, вновь становится Вселенной в себе, и уходит, возвращается в Запредельное.
  
  Теперь собственно об элементах высшего тела. Лучше всего рассмотреть их через драконов и саламандр, поскольку у них, в отличие от людей, элементы представлены в чистом виде. Драконы полностью сосредоточены на себе, их элемент - элемент Я. Относительно их числа древний манускрипт не ошибается, оно действительно равно единице, так как протоэлемент и элемент Я связаны до того прочно, что являют собой одно целое. При этом то, что элементов два, обеспечивает два направления воли, два вектора: либо внутрь, к Я, либо вовне, от Я. Я, таким образом, центр, своего рода ось, вокруг которой вращается бытие. У саламандр всё с точностью до наоборот, их элемент - элемент МЫ. У этой расы нет понятия 'индивид', жизнь особи отдельно от гнезда, от остального рода, не возможна в принципе. И вот в отношении их числа древняя книга ошибается, оно три, а не два - протоэлемент и пара элементов МЫ. Один из элементов МЫ направлен на внутренние связи, другой - на внешние, а протоэлемент задаёт преобладание. Что до людей, тут древняя книга снова всё говорит верно - число нашей расы пять, почему и устроение более сложное, нежели у драконов и саламандр.
  

[Год двадцать первый] Свои и чужие

  
  Беллкор, кристальная крепость Каратул
  
  
[1]
  
  Над цитаделью крепости Каратул бурлят тучи, от них протягиваются плети молний, твердь после заклинаний землетрясения накреняется как-то вся сразу, целиком, подобно столу с подпиленной ножкой. Но больше всего, конечно, пламени: огненный дождь пополам с пеплом, огненные шары, стены огня, карабкающиеся по стенам крепости - невероятно гладким, невероятно высоким... 'Зачем мы здесь? - крутится в голове Рагнара один и тот же вопрос, - зачем?..' Чувствует он себя не деталью, пусть даже запасной, а прилипшим к борту 'мамонта' комком грязи. На циркумвалационной линии от них, от щитоносцев, ещё был толк, здесь же, на контрвалационной, по размышлениям Рагнара, никакого.
  
  'Мамонты' развернулись обратным клином, бьют слаженно, их машина в левом ряду третья. Рагнар ослеп, оглох, вообще где-то не здесь, и в то же время следует командам, рвущимся из длинноговорителя:
  
  - Прижаться к колёсам!
  
  И он прижимается, а громада сброшенного со стен каучукового шара проходит мимо.
  
  - Поднять щиты!
  
  И он поднимает, а камнесталь шипит, отражая капли огненного дождя.
  
  Пепел падает большими хлопьями, будто снег, проникает мельчайшими частицами в дыхательные трубки шлема, жгёт горло. 'Говорят, близ Дыры то же самое творится, - думает Рагнар, - всегда пепел. Но чем здесь не Дыра?..'
  
  Между северной и южной частью Беллкора лежит плато, названное Тиресием, одним из величайших поэтов древности, талией Беллкора. Прижилось, но с течением времени сократилось до одного слова - Талия. Череда крепостей, протянувшихся от западного края плато до восточного, соответственно, была названа Кристальным поясом. Всего их, крепостей, тридцать шесть, и о том, кто возвёл, до сих пор не утихают споры. Цверги? Драконы? Саламандры? Скорее уж сам Ихор...
  
  Стены Каратула давно уже не красные - красное вытекло, будто бы кровь из поверженного бойца. Теперь они серые, как пелена дымовой завесы, что ползёт к стене, прикрывая движение мехоморфов, боевых машин в миниатюре. Рагнар пытается понять, день сейчас или ночь, но ничего не получается. Ни день и ни ночь, а нечто серое, и серого же цвета мир вокруг. 'Может, на все крепости пояса наложено заклинание? - думает он, - и смысл его в том, и только в том, чтобы война не затихала здесь никогда...'
  
  Именно Кристальный пояс остановил продвижение армады первого манарха на юг, погиб Имплос при штурме крепости Кинкар. Долгое время считалось, что за Кристальный пояс северянам не пройти, пока маги Гриклита, второго из величайших правителей Маналита, не обнаружили, что преграда не такая уж и неприступная. Выяснилось вот что: время от времени каждая из крепостей пояса становится хрупкой, сбрасывая полог магической защиты, как дерево сбрасывает осенью листву. Сложность была в одном: перемены происходили спонтанно, никакой возможности предугадать. Но Гриклита интересовала лишь одна кристальная крепость - Кинкар, и он дождался, когда начала менять цвет с тёмно-красного на серый, стянул легионы. Твердыню, которая больше не была твёрдой, крошилась под ударами боевой магии, сравняли с землёй, гарнизон смешали с ней же. Однако, схватка за Кинкар лишь начиналась: от других крепостей пояса шёл враг, и шёл в обилии. Противостояние растянулось на десять дней, сражение следовало за сражением, но руины Гриклит удержал, подобно тому, как пращур Имплос удержал в своё время побережье; и так же, как при Великой высадке, уцелели бойцы лишь одного легиона - Железные Руки. Удерживал развалины Гриклит не напрасно: через декаду на их месте поднялась новая крепость, выросла за день, чем ознаменовала новую веху в противостоянии юга и севера. Теперь с северной стороны за крепостями пояса следят, и как только кристалл тускнеет, предпринимается попытка штурма. За последние годы, правда, ни одной удачной, все твердыни за южанами, в том числе давно отбит назад и Кинкар. Потому-то войскам Союза так важно Каратулом овладеть, навести хоть один мостик через пояс...
  
  В проломах появляются огромные пауки, заделывают, но дыр слишком много, а мехоморфы слишком быстры. Во внутреннее пространство крепости они врываются, словно запущенные с катапульт ядра, и льётся жидкий огонь, и хлещет лёд, стрекочут скорострелы.
  
  - Вперёд!.. - приказ проносится по строю щитоносцев цепной молнией, и они идут, у боевых машин остаются лишь опорные.
  
  Теперь твердь не кренится, а дрожит, Рагнар дрожит вместе с ней, но идёт - идёт вместе со всеми.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Да, брат, самым сложным было преодолеть ужас. Даже нет, не так - не преодолеть, а переболеть им, в страх переплавить. Ужас - животное чувство, сжигающее изнутри, обессиливающее. Тогда как страх - чувство уже человеческое, спокойное осознание, что смертен и можешь погибнуть. Ужас, как правило, убивает, раздавливает в кровавое месиво, страх же, как правило, вытаскивает из боя живым.
  
  
[2]
  
  Каратул взяли, дело оставалось за небольшим - удержать. 'Мамонты' сразу же были распределены, чтобы не кучно, а равномерно. Их боевую машину определили на участок близ реки Зоты, от которой недалеко уже было до одной из соседних кристальных крепостей, а именно Кхат. Оборону вдоль основных бродов держали четыре неполные сотни легиона Аквамарины, усиленные звеном 'барсов', превосходных в скорости и манёвре, но слабых в огневой мощи. Признаться, Рагнар ожидал увидеть нечто живописное, с зарослями копьероста по берегу, с кувшинками, с лилиями, увидел же пепел, всё тот же пепел - на лицах и доспехах легионеров, плёнкой на водной глади, второй корой на деревьях. Ночью же, по обыкновению, увидел кошмарный сон, прогорклый от пепла - Каратул не желал отпускать, Каратул держал крепко...
  
  В дымовой завесе движутся тени, Рагнар и сам такая же тень. Их, щитоносцев, разбили по двое, каждая пара укрепляет десяток легионеров, идущих второй волной, за мехоморфами. Рагнар в паре с некромантом Астуром, тот гибнет уже у пролома - молнии оплетают, будто змеи, потому что не успел поднять щит. На то, чтобы оттащить тело эфирного мага в сторону, нет времени - его вообще ни на что нет. Перед Рагнаром вырастает громада смоляного голема, едва ли не всё тело того перетекает в похожую на дубину руку, та всё больше и больше, и вот поднимается, и готова обрушиться, а он не успевает выстрелить - лишь перевести тройник на струю. К счастью, метко бьёт из-за его спины один из пехотинцев, бьёт каким-то заклинанием Ветра - то ли воздушным кулаком, то ли воздушной стрелой. Голема отбрасывает, и Рагнар успевает - обращает смолу ледяными осколками...
  
  Просыпается Рагнар под вой охранного артефакта, он же 'ревун', в небе кометами сигнальные факелы, расходятся на четыре луча. Тысячник Сайрус орёт не хуже 'ревуна', отдавая приказы, старший звена 'барсов', Грон, тоже кричит, но уже не так громко, обертонами, Оберон же, выстроивший щитоносцев у 'мамонта', и вовсе голоса не повышает.
  
  - Прорыв, - просто говорит он. - Будем прикрывать звено Грона на случай появления златожука. Приказ ясен, господа щитоносцы? Тогда по местам.
  
  Замену Астуру они так и не успели найти, потому третьим на левом Зубар, а так всё по-старому, всё привычно. Через четверть часа на позиции, с реки прут лягушки всех мастей: и ярко-синие, и зелёные в жёлтую полосу, и красные с чёрными лапами. 'Барсы' вдоль берега в линию, легионеры за ними и между, поливают реку из огнеструев. Зота вспыхнула, загорелась, лягушки хлопают, как петарды. 'Так же там, в Каратуле, хлопали колибри, - проносится у Рагнара мысль, - разрывая бойцов в клочья...'
  
  Их уже четверо, только четверо: щитоносец и три пехотинца. Минуту назад было семеро, но появилась стайка колибри, возникла словно бы из ничего. На мгновение птицы зависли в воздухе, наводясь на уязвимые точки, которые им указывало наложенное заклинание, затем превратились в яркие росчерки. То же заклинание взрывало их, когда достигали цели, и вот один легионер без головы, другой разделён пополам своим же доспехом, третьему оторвало ноги ниже колена. Последний ещё жив - визжит поросёнком, дышит часто-часто, облизывая губы. Рагнар замораживает боль, замораживает крик, замораживает самого пехотинца. Жаль, что точно так же нельзя заморозить память...
  
  Плоты змеепоклонники бросают прямо в горящую воду, один плот - один большой лист. 'Кажется, это их южное дерево так и называется, большелист, - вспоминает Рагнар, - и щиты из листьев делают, и кровлю на хижины, и даже музыкальные инструменты'. Лишь часть южан в хитиновых панцирях, остальные едва ли не голышом, но что им - всегда брали числом, и на этот раз намерены сделать то же. 'Барсы' бьют малыми огненными шарами, легионеры бросают вязанки разрыв-травы, и на реку страшно смотреть: сплошные мясо и кровь. Змеепоклонники гибнут, и гибнут, и гибнут, но прорываются, и у 'барсов' уже завязался бой. С десяток южан кидается к 'мамонту', в руках клеевые орехи - размером с детскую голову, с очень тонкой скорлупой, с очень липким содержимым. Рагнар стреляет прежде, чем успевает что-либо подумать, сфера холода вылетает из раструба будто сама собой. 'Нет, не сама собой, - думает он, - Каратул её выпустил, Каратул'.
  
  Рагнар один, больше нет пехотинцев, последнего убила выпущенная из духовой трубки игла. Куда-то бредёт по крошащимся под ногами кристаллическим плитам, где-то прячется, убивает кого-то с нацепленными на руки куттарами. После - провал, как если бы упился веселухой до крайности, и вот он уже с Зубаром и Озриком, а вокруг змеепоклонники, тычут копьями, что-то выкрикивают. Рагнар принимает копьерост на камнесталь, из раструба хлещет ледяной вихрь, но южан почему-то не меньше, а только больше. 'В чём же дело, - думает он отчаянно, - неужели в ранце у меня хаома и это я возрождаю их снова и снова?' Чувствует, что на грани, вот-вот лишится рассудка, но руку не опускает, льёт холод, льёт.
  
  - Успокойся! - орёт Озрик как-будто издалека, - опусти руку!..
  
  - Всё, того-этого, кончено, - вторит Зубар, - мы победили...
  
  Потом его куда-то несут, кругом лишь дым и руины. 'И я точно так же разрушен, - думает Рагнар, - но Каратул восстановится через декаду, а вот смогу ли восстановиться я, это ещё вопрос...'
  
  Златожука так и не было, змеепоклонники перебиты все до единого, русло Зоты забито телами.
  
  - Столько материала, - вздыхает Хакан, - и весь непригодный. Не получаются из южан зомби...
  
  - И я знаю почему, некромант, знаю! - Кай возбуждён - то ли что-то такое выпил, то ли съел, а скорее всего, укололся. - Потому что они уже и так зомби, ха! Чего бы им стоило нас по берегу обойти, окружить, а потом 'хрясь'! Так нет же, пёрли на один и тот же брод, обожравшись своего зелья, и пёрли, и пёрли...
  
  - Наши мастера считают так же, - Хакан предельно серьёзен, - дело в их зелье, в хаоме.
  
  Следующей ночью точно такое же нападение, только на другом участке реки, и следующей, и следующей. Златожука по-прежнему нет - нет даже пауков с богомолами.
  
  - Армия! - гремит прибывший на пятый день вестовой, - доношу до вашего сведения, что основной удар был нанесён со стороны западного направления, но враг повержен и обращён вспять!
  
  - Слава Северу! - взрывается строй.
  
  - Однако южане коварны, не упустят и малейшей возможности отыграться, - продолжает вестник, - потому продержитесь - продержитесь здесь до конца!
  
  Каким бы коварным и опасным враг ни был, к Зоте он больше не приближается, через три дня ликуют со следующим вестовым:
  
  - Победа! Каратул наш!
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Из беседы с Обероном, прямая запись.
  
  - Почему нам, боевым магам севера, недоступны некоторые заклинания южан - такое, скажем, как создание самонаводящихся колибри? Отвечаю: в силу двух причин. Во-первых, языки магов-змеепоклонников обязательно раздвоены, что придаёт речи пришепётывание, а заклинаниям - особый характер, пусть используют, как и мы, праязык. Раздваиваются языки ещё в детстве, ритуальным разрезом, для большего сродства с саламандрами, а также подчинения им. Вторая причина, думаю, в пояснениях не нуждается: хаома.
  
  
[3]
  
  По стенке тюремной ямы тянулась элариевая рабица, источала слабый синий свет. Рагнар подозревал, что это он, волшебный металл, и скрипит на зубах, а не земля. Решётка над головой заговорённая, отхожее ведро, наверное, тоже, потому что никакой вони. А может, просто принюхался. Если бы он, Рагнар, был волшебником, эларий бы его дар подавил, размолол в пыль. Впрочем, вполне возможно, что именно магическая сила на зубах и скрипит, ведь снов больше не видит, сколько б ни спал, а это о чём-то, да говорит. Может, из-за познавательных снов он в яме и оказался, но скорее всего из-за кристалла памяти. Самое смешное, его даже извлекать не стали - засветили, и всё. 'Что я кричал тогда? - вспоминал Рагнар, вспоминал с горечью, - что-то о вырванном куске души, кажется, вырванном на живую. Дурак, ой, дурак... От памяти, и той нелегко избавиться, что уж говорить о части души. Попробуй-ка, например, вырви тот кусок, когда Оберон убил Зубара. Точнее, не Зубара, а тварь, занявшую его место. Что, не выходит? То-то же'.
  
  Взятие и удержание Каратула празднуют шумно: 'барсы' посылают в небо огненные шары, раскаты смеха звучат не менее громко. Близ их костра особенно весело, здравицы и байки Криспина словно клеевые орехи - кто бы мимо не проходил, тот прилипает, и накрепко. Даже Оберон останавливается, чем вызывает среди пехотинцев переполох: ищут, куда бы спрятать закопчённую походную кружку, что шла по кругу. Господин боевой маг лишь отмахивается - не обращайте внимания, мол, продолжайте. Криспин завершает начатую историю: развязка, как говорится, огонь, но смех неуверенный, жидкий.
  
  - Может и ты, Зубар, нам что-нибудь расскажешь? - спрашивает Оберон.
  
  - Так я же, того-этого, - хмурится тот, - не умею...
  
  - Верно, того-этого, не умеешь, - передразнивает господин боевой маг, - и метаморфоза у тебя неумелая тоже.
  
  Зубар вскакивает, но молния, сорвавшаяся с жезла Оберона, быстрее, сбивает с ног. То, что корчится на земле, человеком уже не назвать: то похожая на хамелеона ящерица с человеческими руками и ногами, то змея с человеческой головой, то, наоборот, человек с головой кобры, и всё это перетекает, меняется.
  
  - Метаморфы! - вопят перепуганные легионеры, шарахаясь друг от друга, - среди нас метаморфы...
  
  В яму Рагнара бросили вместе с Хаканом, но отличий от того, если бы бросили одного, почти никаких. Слова из некроманта было не вытянуть, пребывал в каком-то странном состоянии, как если бы и спал и бодрствовал одновременно. 'Второй раз судьба с некромантом в связку сцепила, - размышлял Рагнар, - как и при штурме Каратула. Тогда смерть забрала Астура, но кого возьмёт на этот раз - меня, Хакана, или сразу обоих?'
  
  Попадание в яму, конечно же, казалось недоразумением, нелепой ошибкой - ещё день-другой, и во всём разберутся, освободят. Не разобрались, не освободили, и пути у них с некромантом, Рагнар не сомневался, теперь только два: либо поднимутся по сброшенной в яму лестнице на эшафот, либо в штрафной легион.
  
  В лагере неразбериха, гремят выстрелы, гремит тысячник Сайрус, окруживший себя щитами свиты:
  
  - Прекратить панику! Построиться! Будет организован метаморф-карантин!
  
  - А тебя кто проверит? - кричат из толпы, - может, ты и сам саламандра!
  
  - Успокойтесь, не вынуждайте применять силу! - а это уже Грон, обращается с одного из 'барсов', голос усилен артефактом. - Обещаю, будут проверены все, от низшего чина до высшего! С особым же тщанием щитоносцы и экипаж 'мамонта'...
  
  Голоса стражи, скрип решётки, вниз сброшена лестница.
  
  - Просыпайся, - Рагнар толкает Хакана, - дождались.
  
  Помогает некроманту подняться и поднимается сам. Угрюмые легионеры проводят в угрюмую же комнатушку, по стенам которой всё та же элариевая сетка. Громоздкий железный стол, кажется, не стоит на полу, а из него вырос, как и скамьи с креплениями для цепей. За столом двое, один Рагнару знаком, другого видит впервые. Тот, что знаком - смотритель, словно бы тоже из пола выросший, неотъемлемая часть тюрьмы. Другой похож на хорька: подвижный, лицо острое, глазки блестят.
  
  - Красавцы, - обнажает в ухмылке мелкие зубы, - ай, и красавцы...
  
  Уже одного этого оскала Рагнару достаточно, чтобы понять, какой жребий им с Хаканом выпал: штрафной легион. В яме он много раздумывал, малое это зло или большее, но так ничего и не решил. Пусть его, время покажет. Зато решил, как быть с кристаллом памяти: да, начинать дневник снова смертельно опасно, однако же он начнёт. Прекратить записи означало бы предать - предать себя самого.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Почему метаморфы вызывают не страх, а ужас? Потому что приходят под видом своих. На врага поднять руку легко, на товарища очень сложно: ведь плечом же к плечу, ведь одно же целое! Потому указатель 'свой - чужой' важно выломать, вырвать из себя с корнем. Если не уверен в правой руке, отсеки её левой, пока яд не разлился по всему телу; если не уверен в друге, готовь нож первым, чтобы удар в спину не застал врасплох.
  

[Год двадцать второй] Люди и нелюди

  
  Беллкор, земли некромантов
  
  
[1]
  
  Гать нужно было настелить, что называется, по-тихому - без сильных магических возмущений, без шума механизмов. Самое верное средство в таких случаях - штрафники, вот и пригнали две сотни. Одну в Малой Кунерме поставили, другую - в Большой, и отдали приказ двигаться навстречу. Оба посёлка были давно заброшены, череда болот, протянувшаяся ожерельем между ними, носила имя Межевой топи, так как одна Кунерма находилась в землях некромантов, а другая - уже на Талии.
  
  - Не скальте зубки, красавцы, не скальте, - приговаривал сотник Буяк - тот самый, напомнивший Рагнару хорька, что забирал их с Хаканом из тюрьмы Каратула. - Что-то особенное собираются в Большой Кунерме ставить, тремя кольцами охватили. Так что не вздумайте какую поганку устроить - вместо настила у меня ляжете, стервецы.
  
  Напугал, тоже, Рагнар и так себя настилом чувствовал: грязный, болотом провонял насквозь, тело деревянное. Впрочем, имелось и преимущество: гнус, роившийся тучами, предпочитал тех, кто почище. Наблюдать опухшее от укусов лицо сотника было для штрафников отдельным удовольствием, сдержать улыбку получалось далеко не у всех.
  
  - Нет, ты подумай, три кольца оцепления! - зудел штрафник по прозвищу Щавель уже на участке, зудел едва ли не каждый день. - Если такие меры предосторожности, живыми нас отсюда не выпустят, на корм пиявкам пойдём! Бежать надо, пока не поздно, бежать...
  
  Что Щавель - доносчик и провокатор, в десятке знали все.
  
  - Но вида не подаём, - предупреждал десятник по прозвищу Весёлый, - а, как бы это сказать, подыгрываем.
  
  Получалось, опять же, не у всех, от тех же Рубанка и Точило Щавелю доставалось часто. Но им, как правило, это с рук сходило, потому что от Рубанка и Точило доставалось всем. Рагнару они напоминали Толстяка с Малышом: широкие плечи говорят о большой силе, низкие лбы - о небольшом уме.
  
  - Лучше заткнись, Кислятина, - пыхтит Рубанок, взвалив на плечи бревно, - не то вот этим прихлопну и сам под настил уложу.
  
  - Конечно-конечно, ты только не серчай...
  
  Трудились они в две смены: с утра и до ночи, с ночи и до утра. Пока одна половина отсыпается, другая настилает гать, затем перемена мест.
  
  - А ты чего без дела стоишь, Зеленуха? - размахивает деревянным молотом Точило, - или забыл, какой стороной скобы вбиваются? Так я и напомнить могу, не вопрос!
  
  Зелёным в десятке прозвали Хакана, за изумрудный глаз, который не вырвали лишь потому, что боялись эфирного проклятья. Сам Рагнар получил прозвище Солома - за светлые волосы, и не суть, что сбрили их ещё задолго до Межевой топи. Прежние имена в штрафном легионе было принято забывать, как и всё прошлое. Тем не менее, Рагнар часто думал, как же там сложилась судьба Оберона, судьбы Криспина и Азира, Озрика и остальных. Хотелось верить, что хорошо, и это они с некромантом самые невезучие.
  
  - Как бы эдакую красоту с собой утянуть? - размышляет Точило над треснувшим точно посередине листом камнестали. - Такую бы лежаночку соорудил, что залюбуешься! Эй, Щавель, дай-ка совет!
  
  - А что я? - смущённое бормотание. - Бери, конечно, оно же треснуло...
  
  Жили штрафники в том, что осталось от поселковых домов, а осталось не сказать, чтобы много. Десятку Весёлого ещё повезло: и с кровлей досталась халупка, и с целыми стенами. От дождя, правда, кровля ничуть не спасала, а по стенам, мягким от сырости, вилась серая плесень с крохотными светло-зелёными цветками. Земляной пол устилали широкие стебли какой-то болотной травы, порядком подгнившие, в них копошились то ли черви, похожие на пиявок, то ли пиявки, похожие на червей.
  
  - Не могу, до того живот сводит, что хоть пиявку бы сожрал, хоть жабу! - стонет Скарабей. - Где уже эта треклятая полевая кухня, не сломалась ли?
  
  - Так лови, пиявок с жабами и лови - вон их сколько! - хихикает Щавель. - Оно и полезнее будет, чем та гадость, что из артефактов полевой кухни льётся.
  
  Скарабей - здешний Ибикус, из всех белых ворон десятка самая белая. Причудлив буквально во всём, начиная со взглядов на мир, заканчивая способом - лично придуманным, единственно верным - каким следует портянки накручивать. Впрочем, ничего удивительного: одно проистекает из другого.
  
  - Эх, хорошо! - Скарабей поглаживает живот, улыбается. Полевая кухня уехала, но в воздухе ещё витает запах питательного киселя - в обед всегда рыбный.
  
  - Эй, Скарабок, никак кот твой вернулся, - ворчит Рубанок, ковыряя в зубах рыбной костью, - слышишь, мяучит?
  
  - Угу, - вторит Точило, - что твой 'ревун' верещит.
  
  Появился кот через декаду или две после начала работ, зрелище собой представлял жалкое: свалявшаяся серая шерсть - колтунами, сквозь кожу проступают рёбра, гной в уголках глаз. Глаза Рагнара больше всего и поразили, когда в первый раз кота увидел - ни капли той самой кошачьей гордости, взгляд скорее щенка, а не кошки. А дошёл до такого состояния потому, что потерял где-то правую переднюю лапу - вместо неё был обрубок с торчащим кончиком кости. Вряд ли сей доходяга мог добыть пропитание сам, с тремя-то лапами, но дело желал иметь только со Скарабеем, от остальных прятался.
  
  - Ты уж прости, дружочек, но ничего у меня не осталось, - вздыхает Скарабей, склонившись над зарослями, из которых доносится жалобное мяуканье. - Разве что, вот, корочка хлебушка...
  
  'Мы такие же, - думает Рагнар, глядя на эту сцену. - Угодили в капкан войны, и кость торчит из обрубка, и за всё задевает, и причиняет страшную боль...'
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Знаешь, брат, порой такое в голову придёт, что никуда, кроме как в кристалл. На гербе Синглии, как помнишь, грифон, и эти существа в природе есть, Северная Лента - снежный медведь, и тоже есть, Северный Маналит - дракон, и тоже есть, но кто у нас на гербе объединения, Северного Союза? Дракон о трёх головах: грифоньей, медвежьей и собственно драконьей. То есть существо вымышленное. И вот мысль, которая третий уже день не даёт покоя: так может и Союз - государство вымышленное?
  
  
[2]
  
  Краски сна обжигают, ибо горячечный. Рагнар понимает, что спит, как и то, что шансы проснуться очень невелики. В Малую Кунерму пришла пузырчатая лихорадка, забирала одного за другим, но его на протяжении месяца не замечала, проходила мимо, из-за чего уверился в невосприимчивости. Ошибся.
  
  - Бери карту, - говорит Хакан, от изумруда в глазнице к колоде протягивается зелёный луч.
  
  Рагнар берёт, смотрит - десятка кругов, для начала неплохо. Круги вдруг вздуваются пузырями, лопаются, по карте стекает белёсая слизь, срывается тяжёлыми каплями. Рагнар ловит их на лету - ведь если упадут одна за другой на столешницу, Хакан сразу поймёт, какая у него карта!
  
  Первым заболел Скарабей: тлел, словно порченный сноп разрыв-травы, а только тлеть перестал, как болезнь взорвалась, разлетелась. Буяка о том, что в десятке Весёлого больной, конечно же, предупреждали, но сотник лишь отмахнулся - ничего страшного, мол. Тоже ошибся.
  
  По липкой от жирных пятен столешнице бежит мокрица, свалилась с карты некроманта. 'Что же у него тогда? - теряется Рагнар в догадках, - неужели туз?' Играют они в 'Три колышка' - любимая карточная забава их десятка. Вот только десятка больше нет, из живых лишь они с некромантом да Точило с Рубанком, которых, кажется, не взять никакой заразе.
  
  - Помнишь стенания Щавеля, что живыми нам отсюда не выбраться? - спрашивает Хакан, размазав мокрицу ударом ладони. - Пророческие оказались слова...
  
  Сильная целебная магия была под запретом, как и любая другая сильная магия, слабая же не помогала, потому Рагнару было искренне интересно, какой господин сотник сделает ход. Тот поступил неожиданно: вызвал к себе некроманта. Содержание разговора с Буяком Хакан показал Рагнару только что, непосредственно в горячечном сне, аккурат перед тем, как сели за карты.
  
  - Послушай, красавчик, возможно ли сделать зомби при той мере магии, которая нам дозволена? - задаёт сотник вопрос.
  
  - Возможно, - следует осторожный ответ, - однако, боюсь, пользы от таких зомби будет мало. Больше декады-двух не продержатся, начнут на куски расползаться.
  
  - На куски, говоришь? - потирает руки Буяк, - так это же славно!
  
  - И ещё момент, - добавляет Хакан, - по опыту знаю, что не каждый живой согласится работать с мертвецами.
  
  - Это не беда, - ухмыляется сотник. - Всех несогласных превратим в мертвецов, а их, подмечай, превратим в зомби!
  
  Очередь Рагнара брать карту, но, прикоснувшись к колоде, отдёргивает руку - обжёгся. Вспухают волдыри, лопаются, по пальцам сбегает влага. Хакан этого почему-то не замечает, как не слышит и звонкого смеха, пронёсшегося по халупе.
  
  - Что случилось? - спрашивает он у Рагнара, насторожившись. - Смотришь так, будто на лбу у меня появилась надпись.
  
  - Да нет, - Рагнар отводит глаза, - я так, просто...
  
  Чтобы взять карту, руку приходится обернуть тряпицей - ну-ка, что у нас там? Ха, как и ожидалось, Хакраш, улыбка от уха до уха.
  
  - Моя победа, - Рагнар бросает карты на стол, улыбка почти такая же, как и у хитрейшего из богов, - всего двумя 'колышками' обошёлся!
  
  Работать с зомби далеко не у всех вышло: кто со страхом не смог совладать, кто с отвращением, а кого не приняли сами зомби, растерзали. Рагнару в этом смысле повезло: как у него живые мертвецы отторжения не вызвали, так и он у них. Хотя повезло ли? Некую грань их сотня переступила, шагнула за край. Отсыпаясь после смен, Рагнар видел один и тот же кошмар: зомби-рабочие превращались в зомби-солдат - тех самых, с присосками, в броне псевдоплоти, - пили жизнь, и пили, и пили...
  
  - Так зачем ты здесь, некромант? - спрашивает Рагнар. - Зомби из меня хочешь состряпать?
  
  - Нет, не за этим, - качает головой Хакан, - намерен бежать. Но одному мне не справиться, нужен помощник, и не зомби, а живой человек. Следовательно, такое вот предложение: я тебя исцеляю, а ты составляешь мне компанию.
  
  - Хм, интересно, - Рагнар следит за тем, как кожа на пальцах сама собой заживляется. - А чем не подходят зомби? Слишком глупы?
  
  - И поэтому тоже, - говорит некромант, - а более крепких не сделать - я под строгим контролем.
  
  - Хочешь начистоту? - говорит Рагнар. - Работая с мертвецами, одно понял точно: нет вещи более противоестественной, чем некромантия!
  
  - Ничего ты не понял, - говорит Хакан с лёгкой усмешкой. - Просто ответь, согласен на моё предложение или нет, сделай выбор.
  
  С минуту, а то и больше, Рагнар размышляет, наконец говорит:
  
  - Да уж, озадачил... Но, может, и правда чего-то не понимаю? А я всегда был жаден до новых знаний...
  
  - Из тебя получится превосходный заклинатель Эфира, уверяю, - изумруд некроманта то вспыхивает, то угасает, - мой долг показать тебя мастерам, как только из этой трясины выберемся.
  
  - Была не была, - как головой в омут, - по рукам!
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Заметки о зомби (из разговоров с Хаканом).
  
  Эфирный двойник - отражение физического тела в Эфире, подобно отражению в зеркале. То есть без плоти нет и эфирного двойника. Смерть двойника наступает через три дня после смерти тела физического.
  
  Зомби, он же зомби обыкновенный - усиленный волшебством эфирный двойник только что умершего человека. Сознание зомби как бы разделено между мёртвой плотью и Эфиром, потому ближе к голему, чем к полноценному человеку. Через одну-две декады, с полным разрушением эфирно-физических связей, распадается.
  
  Боевой зомби, он же зомби-солдат - заключение в пустую телесную оболочку сущности более высокого уровня, чем эфирный двойник. Ведёт к эфирным метаморфозам, когда зомби стремится себя укрепить: образование псевдоплоти, роговые наросты. Сюда же относится восстановление сил за счёт живых: присоски, костяные захваты. Затраты магической силы на создание таких зомби большие.
  
  
[3]
  
  Изумруд в ладони кажется раскалённым, от раны в правом бедре расползается холод. 'Будет обидно, - думает Рагнар, - если умру от иглы какого-то костяного ежа, избежав игл, выпущенных из скорострелов, выпущенных мехоморфами. Хакан вот не избежал - поймали, повесили, содрали кожу. Откуда же тогда у меня изумруд? - пытается вспомнить он, но мысли путаются, ускользают, - может, его принёс кот? Да, кот, скорее всего, больше ведь некому...'
  
  Когда началась пузырчатая лихорадка, вспомнили о коте, которого Скарабей подкармливал, принялись усердно искать.
  
  - Это он заразу принёс, - говорили, - в костяной своей лапе и притащил!
  
  Не нашли, даже следов не нашли, хотя крутился, казалось бы, рядом.
  
  - Так это сама смерть приходила! - родилась у кого-то шальная догадка, - в кошачьем облике явилась, всех нас заберёт...
  
  До того попыток бежать не было, теперь следовали одна за другой, и как бы строго Буяк не пресекал, не прекращались.
  
  - Всех на зомби пущу! - плевался слюной, - всех!..
  
  Когда Рагнар оправился от болезни, угроза была близка к исполнению - сотня расползалась на глазах. С некромантом они сообщались посредством снов, но и этот способ стал вскоре небезопасен.
  
  - Бежать нужно срочно, - даже в Эфире было видно, что выжат Хакан до предела, - распоряжение о переводе оставшихся живых в зомби будет отдано со дня на день...
  
  Идти всё сложней, нога словно бы не своя, а впереди, как назло, бурелом, поросший чем-то колючим. Кот ведёт, прыгает с одного поваленного дерева на другое, и лапы у него, кажется, все целы. 'Если исчезнет, - думает Рагнар, - то сам не выберусь, так здесь и останусь...' Напрасные опасения: кот доводит до места, до замшелой каменной плиты, только потом пропадает из виду. От изумруда в ладони тянется луч - тянется к едва приметному углублению - Рагнар прикладывает к нему камень, и плита со скрежетом сдвигается, открывая череду уходящих вниз ступеней. Припадая на левую ногу, он спускается в капище, осматривается: узкий прямоугольник каменных стен, жертвенник с оскаленным черепом, в глазницах тлеют зелёные огоньки. Рагнару всё равно, кому принадлежат кости, какая в них заключена магия - сворачивается клубком на ложе в боковой нише, почти сразу проваливается в сон, тяжёлый и болезненный...
  
  Несмотря на то, что следили за ним строго, Хакан всё же сумел изготовить два артефакта с эфирной иллюзией. Так один зомби принял вид Рагнара, а другой - самого некроманта. Чего до переклички, по словам Хакана, должно было хватить. Сами же некромант и былой щитоносец наконец-то ушли в побег. Первые два кольца стражи им тоже помогла преодолеть эфирная магия, а вот на третьем не сработала, пришлось схватиться с двумя мехоморфами. Прорваться прорвались, но по следу были пущены крылатки с заклинанием поиска в элариевых сердечниках.
  
  - Обмануть не получится, - сказал Хакан, - разве что уничтожить...
  
  С виду крылатки хрупкие, на самом же деле более чем прочны, потому требовались некроманту камни - большие и в большом количестве. Тогда-то и появился кот, их старый знакомый, привлёк внимание тихим мяуканьем.
  
  - Ты тоже его видишь? - спросил Хакан, не поворачиваясь к Рагнару.
  
  - Да...
  
  - Это знак!.. Не упусти...
  
  Не упустили, нет, шли как привязанные, и вскоре оказались на берегу лесной речушки, с чередой валунов по берегу.
  
  - Превосходно, - некромант потёр руки, - теперь у нас есть шанс.
  
  Вливая в камни сущности из мира-отражения, Хакан делал эфирных големов, и камни поднимались в воздух, исчезали в темноте густых зарослей. Рагнара некромант использовал как резервуар магической силы, тот терпел, хотя ощущения были не из приятных.
  
  - Готово, - сказал Хакан, когда валунов на берегу не осталось. - Задел по времени выходит большой, должно хватить, чтобы уйти. А если не хватит, нас не спасёт уже ничего...
  
  Прав некромант оказался только наполовину: его и правда ничего не спасло, когда погоня настигла, Рагнара же увёл за собой кот, спрятал в ложбине, подёрнутой серым туманом. По вине тумана он и не заметил костяного ежа, получил ядовитую иглу в бедро...
  
  Серый туман словно море, Рагнар чувствует себя кораблём между волн. Как здесь оказался, не помнит, но знает - на месте оставаться нельзя, обязательно нужно двигаться. Чувства времени нет, как нет и чувства тела, то здесь, то там вспыхивают зелёные огоньки, медленно тают. Рагнар направляется к одному из них, раздвигает полотна тумана, и видит мать. Такой он запомнил её на пристани Декабрины, когда провожала в училище - ветер треплет седые пряди, лицо каменное, горечь в запавших глазах.
  
  - Мама?.. - слова застревают в горле, - что ты здесь делаешь?
  
  - Тебя дожидалась, - отвечает она. - Знала, что захочешь увидеться напоследок, вот и ждала.
  
  - Напоследок? - переспрашивает Рагнар.
  
  - Да, сын, - глаза матери становятся изумрудами, - два дня тому назад я умерла.
  
  - Прости... - Рагнар хочет взять её за руку, но в ладони почему-то оказывается лишь прядь тумана. - Так хотел, чтобы ты мной гордилась, а поводов для гордости нет...
  
  - И горжусь, - говорит она истово, - и люблю.
  
  - Позволь мне тоже остаться, - просит Рагнар, - не хочу больше туда, сыт по горло.
  
  - Нет, - отрезает Андрона, - тебе ещё рано.
  
  Вдруг она исчезает, тает дымкой, а из тумана выходит Кранмер, друг детства и юности. Бронекостюм его пробит, бегущая из раны кровь тут же становится серой, поднимается клубами, смешиваясь с туманом.
  
  - И ты тоже? - спрашивает Рагнар, - когда?
  
  - Вчера, - отвечает Кранмер спокойно, - от клинка богомола. Ты же знаешь, нет, что после Каратула и Кхат удалось захватить? Теперь на юг дорога широкая, углубились в самые дебри, а там этой твари не перечесть...
  
  - Хочу остаться, - говорит Рагнар решительно, - и останусь. Даже не пытайся помешать - ничего не получится.
  
  - Ошибаешься, - качает головой Кранмер. - Помнишь, когда были детьми, играли у развалин древней магической башни? Какой там был камень, а, само время зубы сломало! Так вот, у меня под рукой нечто подобное - не прошибёшь.
  
  Туман между ладоней Кранмера сгущается, превращается в гладко отёсанный каменный блок. Рагнара же серые пряди опутывают, не позволяют пошевелиться, и всё, что остаётся - смотреть, как перед ним вырастает стена.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Чем наше великое государство не 'мамонт', не тяжёлая боевая машина? Здесь опорные щитоносцы, здесь - фланговые, а здесь - экипаж. Весь вопрос в том, объединяет оно нас, или же разделяет, отсекая друг от друга стеной маналита. И тут как посмотреть.
  

[Год двадцать третий] Сущее и Эфир

  
  Беллкор, город Марзет
  
  
[1]
  
  Серая комната, серым застелено ложе, а у изножья две серых тени, тихо переговариваются. Одна из них выше, другая ниже - ребёнок? Нет, понимает Рагнар, здесь что-то другое. Вдруг на ложе прыгает кот, изумрудно-зелёный, ложится на грудь, в мгновение усыпляет...
  
  Сон необычный, играют с котом, правая передняя лапа у того то серая, то зелёная. Необычность, в первую очередь, в том, что тела слеплены из тумана, перетекают одно в другое, и вот уже Рагнар - кот, а кот - Рагнар. Отскочив друг от друга, следуют в разные стороны, Эфир раскрывается двумя галереями отражений. Рагнара ведёт желание узнать, действительно ли изумруд Хакана принёс кот - находит искомое отражение, проникает в него. За расправой следит, затаившись в густых зарослях папоротника: вот некроманта прошивает череда ледяных игл, несколько проходит через лицо, выбивает изумруд из глазницы вместе с частью височной кости. Камень отлетает далеко, его долго ищут, но не находят. Разозлившись, мехоморфы сдирают с Хакана кожу, подвешивают. 'Так вот, как я это видел, - думает Рагнар, - глазами кота...' Подкравшись к изумруду, тот берёт его в зубы, скрывается в зарослях. Так много ещё хочется узнать, но нужно возвращаться, и Рагнар возвращается. Меняются телами обратно, просыпаются...
  
  Комната по-прежнему серая, как и ложе, но теней больше нет, у изножья мужчина в серой мантии - высокий, худой, бледный. Подбородок слегка скошен, из-за чего лицо кажется каким-то неправильным, несоразмерным, и в то же время есть в нём что-то знакомое. 'Хакан, - понимает Рагнар, - этот человек похож на Хакана!..' Протянув руки, мужчина берёт кота, устроившегося рядом с Рагнаром. Тот больше не изумрудный, а серый, правая передняя лапа от локтя костяная, с похожими на маленькие серпы когтями.
  
  - Где я? - спрашивает Рагнар, с трудом узнавая свой голос (такой мог бы принадлежать зомби, если бы разговаривали).
  
  - Лига некромантов, - следует ответ, - город Марзет, что в Полуденных топях.
  
  Рагнару становится страшно - может, он уже какой-то другой, изменённый?
  
  - Можно зеркало? - просит, - хотелось бы на себя посмотреть.
  
  - Конечно, - некромант опускает кота на пол, в руке появляется костяной жезл, следует взмах.
  
  Мгновение затхлости, от которой сложно дышать, затем входит зомби, и в руках его зеркало, оправленное в кость с голубоватым отливом. Кот прыгает в сторону, прячется; Рагнару хочется прыгнуть тоже, или хотя бы зажмуриться, но вместо того он смотрит, изучает своё отражение. Волосы после лихорадки так и не выросли (никому теперь не придёт в голову назвать его Соломой), лицо покрывает сеточка тонких шрамов, будто бы паутина, в остальном всё так же, без перемен. Дав знак зомби, что достаточно, Рагнар откидывается на подушки - по телу разливается усталость, опять клонит в сон.
  
  - Моё имя Лисандер, - говорит некромант, - твоё мне известно, поведал изумрудный глаз сына.
  
  - Да, - говорит Рагнар сонно, - вы похожи. Так это у Хакана был кристалл памяти? У меня тоже такой - вот здесь, в правом плече, пожалуйста, не вынимайте...
  
  В сон проваливается, будто под тонкий лёд, и тонет, и тонет. Вскоре оказывается в лапах кота: эта - горячая, а эта - холодная, ледяная, через мгновение уже и сам кот. Теперь Рагнар направляется к бурелому, к замшелой плите - посмотреть, как обстояло дело там. Да, вот они, мехоморфы, подобные своре гончих, но плиту не замечают. Следить за ними, притаившись за большим пнём, отдельное удовольствие: такие грозные, такие могучие, а добычу из рук вырвал кот. Уходят, больше не возвращаются, через день пролетает крылатка, похожая на крутящийся сам по себе винт, но и она не задерживается. Ещё через день появляются некроманты, кот поджидает их, свернувшись клубком на плите. Возглавляет отряд Лисандер, спешит к сыну, но в крипте обнаруживает не его.
  
  - Изумруд я оставлю себе, - говорит некромант, когда Рагнар возвращается из мира снов, - как память.
  
  - Конечно.
  
  - Сын обещал, что покажет тебя мастерам, - продолжает Лисандер, - его обещание выполнил я.
  
  - Не уверен, что гожусь для всего этого... - качает головой Рагнар, поглаживая подлезшего под руку кота.
  
  - Годишься, - возражает некромант, - это животное - однозначное тому подтверждение.
  
  - Кстати, что с ним? - спрашивает Рагнар, - и что со мной? Почему мы, э-э, как бы это сказать, соединились?
  
  - В природе не редки случаи, когда физическое увечье компенсируется усилением эфирного двойника, - говорит Лисандер, - именно это произошло и с котом, и с тобой, ключевая точка вашего 'породнения'. Система видится интересной, и не только мне одному, можешь считать, что вступительное испытание на эфирного мага прошёл с успехом.
  
  - Нужно подумать, - Рагнар закрывает глаза, - крепко подумать...
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Знаешь, брат, почему согласился стать некромантом? Просто понял, что от меня прежнего ничего не осталось. Тот, прежний, утоплен в иле Кунермы, высосан пиявками досуха, обглодан рачками и рыбой. Вместе с тем, во что верил, вместе с тем, чем жил. В Лиге некромантов родился новый Рагнар: похожий внешне, но совершенно иной внутренне.
  
  
[2]
  
  С первой особенностью любого помещения некромантов Рагнар успел познакомиться заочно, ещё в ту пору, когда был одним из сопровождающих гуляй-посёлка - затхлость. Со второй и третьей он познакомился, когда согласился на обучение - холод и тишина. Холодно здесь было всегда, менялась лишь степень: от лёгкой прохлады до лютой стужи. То же самое и с тишиной: от полного отсутствия звуков до небольшого, словно бы обложенного мягким, шума. Сейчас следовали с наставником к увитой зеленью трёхгранной пирамиде - месту, где проходили эфирные практики. Рагнар шёл, прихрамывая, вспоминал первые свои контрольные занятия...
  
  - Физический план разделяет, дробит, - Лисандер ломает свой костяной жезл, крошит сильными пальцами в пыль, - части, частицы, элементы частиц...
  
  Сновидение одно на троих: учитель, ученик, и, конечно же, кот, имя которому Рагнар подыскал почти сразу - Булатик.
  
  - В противоположность ему Эфир неделим, - продолжает Лисандер, - эфирный двойник одновременно и форма для отливки, и наполнение.
  
  - Другими словами, плоть эфирного тела нельзя потерять, - Рагнар трогает волосы, ощупывает лицо, - любая потеря будет восполнена самим же Эфиром?
  
  - Именно так, - некромант воздевает руку, костяная пыль возвращается в ладонь, собирается в жезл.
  
  Вела к пирамиде открытая галерея, вход узкий, словно бы проделан ножом. Сложена эта пирамида из блоков волшебного льда, и когда вошёл впервые, Рагнар был приятно удивлён, что внутри не так холодно, как представлялось снаружи. А вот тихо оказалось именно так, как и представлялось...
  
  Следующее контрольное занятие, Лисандер воздевает палец:
  
  - Чтобы научиться изменять форму, нужно научиться делать своё эфирное тело прозрачным. Сейчас же ты подобен не магу, а простому человеку - полон красок. Тех красок, которыми Эфир питается, превращает, пропустив через себя, в серое.
  
  - И как же мне самому стать бесцветным, что для этого требуется?
  
  - Думаю, ты уже понял, - Лисандер показывает на символ, изображённый на каждой из трёх стен - полузакрытое око.
  
  - Полусон, он же транс, состояние между сном и явью, жизнью и смертью, - Рагнар берёт Булатика на руки. - Да, я понял.
  
  Как всегда, Булатик появляется неожиданно: спрыгивает с навеса на перила, проходится по ним, клацая костяной лапой.
  
  - Ну, как, всех крыс на зомби-складе переловил? - Рагнар берёт его на руки, подсаживает на костяной наплечник, изготовленный специально для кота.
  
  - Мяу!
  
  - Похоже на утвердительный ответ, - говорит Лисандер, обозначив уголком рта улыбку.
  
  Входят, когда некромант снимает защиту, свежий воздух сменяется затхлым. Несколько подсобных помещений, лестница, ещё одна, наконец и главная комната, с большим изумрудом, укреплённым в своде пирамиды на манер светильника. Две раздвижных механических кровати, меж изголовий которых шкафчик. На полках его пузырьки и колбы, жестяные банки с порошками и ленты с ледяными иглами. Иглоукалыватель тут же, на небольшом костяном столике, в зеленоватом свете выглядит несколько зловеще. Лисандер его подготавливает, применяет, и вот они уже в Эфире, и начинается урок.
  
  - Теперь, когда ты научился делать двойника прозрачным, не отдавать Эфиру свою силу, - говорит некромант, - переходим к следующей практике, к эфирным метаморфозам. Что есть метаморфоза? Изменение. Однако, если изменение физического тела требует больших вливаний силы, то изменить эфирное довольно просто.
  
  Руки Лисандера становятся прозрачными, их охватывает серый туман, что напоминает Рагнару о Кранмере и матери, затем превращаются в два прямых клинка.
  
  - Здесь, в Эфире, я могу превратить руки во что угодно, - продолжает некромант, - к примеру, в мечи. А теперь внимание! Их острия тоже смертельны, если вложить достаточно силы.
  
  - Другими словами, - говорит Рагнар, - убив меня таким мечом здесь, убьёшь и в Сущем?
  
  - Да, - Лисандер делает выпад, - ведь эфирно-физические связи разорвутся.
  
  Рагнар не понимает, не осознаёт, как это у них с Булатиком получается, но вот стали прозрачными, вот два тела соединились в одно, и клинок некроманта отражают стальные когти получеловека-полутигра.
  
  - Хорошо! - Лисандер отступает на шаг, - а теперь так!..
  
  И превращается в боевого богомола.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Трактат 'О сущности вод', выписки.
  
  '...Получают же мёртвую воду магическим способом. Заклинание суть стихийное (см. параграф 'Плазма; заклинание полной инверсии'), впервые применено Хексисом (см. параграф 'Первый мастер'). В своих опытах Хексис использовал воду, взятую из реки Горячей (так называемая волшебная вода), в силу чего первые образцы имели высокие показатели нестабильности. В настоящее время основным источником сырья для изготовления мёртвой воды является река Изумрудная'.
  
  
[3]
  
  Светильники зомби-мастерской льют свет - яркий, но не ослепительный. Прямо под ними эфирный стол - из камнестали, с парой жёлобов для оттока жидкости, с самоцветами-усилителями по четырём углам. Рагнар по одну сторону стола, по другую - мастер Мортарион, чадо-лич. Лич - это маг, сумевший сменить телесную оболочку, не погубив при этом своё эфирное тело. Личеобразование по праву считается одним из самых сложных заклинаний некромантии, ведь неудачная попытка ведёт к смерти. У Мортариона получилось, и вот он, стоит напротив, в теле шестилетнего ребёнка. Тела для переселения, как правило, выбираются детские, поскольку наиболее прочны, хотя и они не выдерживают больше четырёх-пяти десятков лет. Соответственно, самая распространённая форма лича - чадо-лич.
  
  - Что же, приступим, - звонким голоском говорит Мортарион. - Ученик второй ступени Рагнар, создание зомби-солдата, попытка третья.
  
  Нажатием на костяной рычаг мастер открывает камеру с заготовками, помещены они в резервуар с мёртвой водой. Благодаря этой волшебной жидкости трупы не разлагаются, почему её и называют матерью современной некромантии. Рагнар вспоминает занятия, посвящённые процессам разложения, невольно ёжится - не самые приятные из воспоминаний...
  
  Проходила практика на открытом воздухе, среди менгиров, оплетённых тонкой, похожей на паутину, сеткой.
  
  - Как только сердце остановилось, кирпичики физического тела, клетки, начинают распадаться, - вещал Мортарион. - Такое 'крошево' - обильная пища для частиц, названных Хексисом, первым мастером, бактериями, начинается процесс гниения. Образец помещён вот в этот глазоусилитель, смотреть на полном усилении, все десять карат.
  
  Разобравшись с физическим планом, переходили на эфирный, сравнивали.
  
  - Эффект изумрудных искр выражен сильно, - говорил Рагнар, Булатик пытался с этими искрами играть.
  
  - Что это значит? - спрашивал Мортарион.
  
  - Разрыв эфирно-физических связей с истечением силы в Эфир.
  
  - Хорошо, продолжай.
  
  - Обратная инверсия нижних астральных узлов выражена слабо.
  
  - О чём это говорит?
  
  - Перемещение фокуса сознания от физического тела к эфирному по какой-то причине происходит с задержкой. Причину пока не могу понять...
  
  Так проследили все основные стадии, от трупного вздутия и 'мраморизации' до исхода жидкости и усыхания. Чувство после практики у Рагнара было такое, будто это он и вздувался, и истекал, и высох.
  
  Из резервуара заготовка извлекается захватом, укладывается на самоходную тележку с костяными руками-держателями, с неё перетаскивается на эфирный стол.
  
  - Можешь приступать, - говорит Мортарион, - но не торопись.
  
  Рагнар закрепляет тело, делает необходимые надрезы, вставляет пять костяных игл в области астральных узлов, начиная с нижнего. Тело-заготовка вздрагивает, изумруды по углам стола на мгновение вспыхивают. Значит, всё в порядке, иглы вошли, как положено, можно переходить на эфирный план.
  
  - Не торопись, - рефреном повторяет мастер, - не торопись...
  
  Выдержав паузу, Рагнар делает вдох, закрывает глаза. Тело его застывает, словно каменное, эфирный же двойник пробуждается, приходит в движение. В зомби-мастерской на плане Сущего Булатика нет, здесь же, в зомби-мастерской, отражённой Эфиром, есть, вспрыгивает на плечо.
  
  - Готов поохотиться на крупного зверя? - спрашивает Рагнар, касаясь зелёной лапы. - Вперёд!
  
  Соединившись, переходят на уровень глубже, ныряют в серый туман. Секунды физического мира здесь без труда растягиваются в часы, потому времени у Рагнара с Булатиком более чем достаточно. Впрочем, то, что нужно, находят быстро: похожа свободная эфирная сущность на птицу, переливается всеми оттенками зелёного. Они тоже превращаются в птицу: полёт перемежается схваткой, схватка - полётом. Наконец сущность поймана, обездвижена, перемещена в распахнутую настежь плоть заготовки.
  
  - Есть!..
  
  Рагнар возвращается в физическое тело, берётся за скрепляющие эфирные чары. Тело на столе изменяется, извивается, изумруды плюются искрами. Рагнару кажется, что и на этот раз он не выдержит - поток силы сметёт, подобно ураганному ветру, однако же устоять удаётся, и стихия, покорённая, утихает. Вскоре его первый зомби-солдат готов, в глазницах, содержимое которых выкипело и вытекло, вспыхивает по зелёному огоньку.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Работая с мастером Мортарионом, всё чаще думаю: 'Может, наиболее счастливы те, кто умер в детстве? На пике, на рассвете, в силе. Когда видишь мир ярким, а не выцветшим, красивым, а не безобразным, пылающим, а не потухшим...'
  

[Год двадцать четвёртый] Любовь и ненависть

  
  Беллкор, город На-Крулл (великое книгохранилище)
  
  
[1]
  
  Как по одной-единственной капле можно судить о воде всего моря, так по мастерской Алиеры можно судить о содержании всего великого книгохранилища. Здесь и покрытые письменами вощёные таблички, и пергаментные свитки, книги в переплёте из человеческой кожи и заключённые в кристаллы, инкунабулы со встроенными артефактами и механикой. Вокруг огромной каменной скрижали, уложенной на рабочий стол, Алиера не ходит - танцует. Щепотка костяной пыли на истёртые временем буквы, взмах кисточки, шёпот заклинания, и проступает очередное высеченное в камне слово. Рагнару нравится смотреть, как она работает, следить за изгибами и поворотами тела, трепетом тонких пальцев, лёгким движением губ. 'Тоже волшебство, - думает он, - пусть и не в обычном его понимании'.
  
  Встреча их в библиотеке Марзета, в зале папирусов, была больше, чем волшебством, ибо устроило её само провидение. 'Кажется, у нас гостья, - подумал Рагнар, проходя мимо стройной, похожей на былинку девушки, - раньше не видел'. Тут же ему захотелось обернуться, окликнуть, спросить о чём-нибудь - не важно, о чём. Пустые разговоры у магов, особенно у эфирных, не приняты, но тогда обернулся, и увидел большие зелёные глаза, потому что она обернулась тоже. 'Лич, - успел подумать Рагнар, - глаза пылают, как самоцветы...'. А потом его подхватило, завертело, перенесло в Эфир, уже там она сказала:
  
  - Вот и встретились. Как же долго я тебя ждала...
  
  Закончив с последней строкой скрижали, Алиера вчитывается, и, тихо вскрикнув, подзывает Рагнара.
  
  - Только посмотри, - кисточка скользит по знакам, - кажется, о тебе упоминание.
  
  - Как интересно, - Рагнару хочется обнять, прижать, поцеловать, - и о чём там? Великомогучий Разор всех разорил?
  
  - Повествует хроника об осаде Моргии, одном из первых городов Лиги, - Алиера продолжает водить кисточкой, - осаде, удачной для южан.
  
  - Так ты не шутишь?
  
  - Нет, конечно! Вот, посмотри, летописец отдельно отмечает Разора окаянного, пса безродного, сражавшегося на стороне змеепоклонников.
  
  - Не может быть, - качает головой Рагнар, - это какой-то другой Разор.
  
  - По времени стык в стык, - губы Алиеры трогает улыбка, - одиннадцатый век от Разделения. И что я только в тебе нашла, предатель?
  
  - Брось, - Рагнар всё же обнимает. - Если Разор и сражался на стороне южан, его любимая женщина была там же, стояла по правую руку.
  
  - Сейчас-сейчас, - Алиера продолжает улыбаться, - Эфир нам всё расскажет - явит, кто и где стоял...
  
  В их первую ночь волшебства хватало тоже, даже через край. Премудрость эфирной магии Рагнар постигал невероятно быстро, некромантом себя считал пусть и молодым, но уже состоявшимся, однако же в ту ночь понял, как мало в действительности знает. Казалось, Эфир и Сущее разрывают пополам: вот он в одном мире, любит молодую девушку, почти девочку, а вот переворот, другой план, и оседлала его зрелая женщина, о разнице опыта с которой лучше и не думать. Раньше Рагнар не согласился б на такое и под угрозой пытки, теперь же шёл с охотой, познавая себя с новых, неизведанных сторон.
  
  - Мы знаем друг друга очень давно, - сказала она, когда в жаре их тел сгорела третья по счёту ночь, - быть может, от самого Разделения. Будь у Эфира больше памяти на отдельно взятые жизни, смогла бы проследить, но память у него на это, как понимаешь, короткая.
  
  - Да, я понимаю, - кивнул Рагнар, - глубокий отпечаток оставляет лишь большое, события масштаба Великой высадки, люди масштаба Драконорождённого.
  
  - И всё же, - продолжила эфирная волшебница, - до наших прошлых воплощений у меня получилось дотянуться.
  
  - Как интересно, - Рагнар поцеловал тонкую, едва ли не прозрачную ладонь, - расскажи.
  
  - Тогда всё это только начиналось, - Алиера сделала знак свободной рукой, - и некромантия, и гуляй-посёлки. Ты был лихим атаманом Разором, а я, несчастная девушка Кира, должно быть, стала твоей добычей.
  
  - Хм, Разор? Странное имя, или же это прозвище?
  
  - Не знаю, - она вздохнула, - хорошо различимы лишь смерти, остальное смутно.
  
  - И как Кира с Разором умерли? - спросил Рагнар.
  
  - Его казнили за разбой, она стала эфирной волшебницей, некромантессой. Довольно сильной для своего времени, но с превращением в лича ей не повезло. Тогда, как понимаешь, всё это было ещё сыро.
  
  - Страшная смерть, - Рагнар крепче сжал её ладонь, - не позавидуешь.
  
  - Последствия были ужасные, - кивнула Алиера, - о чём говорит уже одно то, что сбилась последовательность перерождений. Родиться я должна была примерно в то же время, что и ты - так говорят расчёты - а пришла на век раньше. К счастью, у Киры получилось оставить в Эфире метки, по которым я нашла себя, нашла тебя, и вот, мы снова вместе...
  
  Из мастерской переходят в Эфир - к месту, где должны были остаться отпечатки их прошлых жизней. Рагнар всматривается в серый туман со смесью тревоги и любопытства, Булатик уже на плече - шипит, прижал уши. Алиера чуть в стороне, работает с Эфиром: руки раскинуты, пальцы тянутся прозрачными нитями, за что-то цепляются, что-то, наоборот, перерезают. Серый туман преобразуется в подобные истончившемуся полотну обрывки теней, тени сливаются, рождают образы. Рагнар видит собранный из самоходных телег таран, человека в простеньком доспехе из шкур ящериц, с деревянным молотом в руках. 'Если это и есть Разор, - думает он, - то ничуть на меня не похож'. Затем замечает по правую руку атамана суровую женщину с большим топором, закинутым на плечо, и не может сдержать улыбки.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Последнее время, брат, только о том и думаю, что же любовь собой представляет, но облечь в слова толком не получается. Всё пустяки какие-то, знаешь, да чепуха: как она рассказывает, а я слушаю, как кота моего воспитывает, как смотрим, обнявшись, на закат, и он наш, только наш. Да, любовь делает уязвимым, потому что боишься потерять, но делает и сильным, потому что, познав любовь, и умирать уже не страшно.
  
  
[2]
  
  На-Крулл - единственный город Лиги некромантов, расположенный не среди болот, а среди отрогов гор. Великое книгохранилище, что здесь находится, тоже легко принять за гору, поскольку представляет собой зиккурат. Вернее, это только три надземных его уровня, ещё есть три подземных, тоже исполненных в виде зиккурата, но перевёрнутого.
  
  Первый надземный уровень занимает общая библиотека, там же расположены покои для гостей. Второй надземный - это личные покои служителей библиотеки (или книжников), а также личные мастерские. Третий надземный занимает главный книжник, есть и там приёмные покои, но от тех, что ниже, отличаются, как мелованная бумага от промокательной. Первый подземный отведён под общие мастерские, работа там кипит и день, и ночь: что-то переписывается, что-то реставрируется, что-то переводится на другой носитель. Второй подземный - тайная библиотека, где, как это понятно, собраны материалы, доступ к которым ограничен. И, наконец, на третьем подземном расположен Нексус, огромной силы артефакт, всех подробностей о котором не знает, наверное, никто, даже Лазариус, главный библиотекарь. Нексус - это и сердце механики книгохранилища, и сердце его магической защиты.
  
  Из сна Рагнара выбросило, будто ударом. Алиеры рядом не было, откинул полу балдахина - нет и в комнате. Охваченный беспокойством, он поднялся, быстро натянул халат - руки, кажется, сами пробегают по костяным застёжкам, ноги же несут к мастерской. О том, что Булатик проснулся тоже, вылез из своего угла, сообщил скрип костяных когтей, послышавшийся сзади.
  
  - Давай-давай, - поторопил Рагнар, - не отставай.
  
  Через минуту в мастерской, но опоздали: пуста. Колёса устроенного в нише подъёмника не пощёлкивают - значит, спустилась не только что. Час, два назад, или ещё больше? 'Переходи в Эфир, - гнала вперёд тревога, - срочно!' Но он не перешёл. Потому что испугался. Испугался увидеть Алиеру в объятиях Хрисанфа...
  
  - Не бойся, не обижу, - говорит Хрисанф, когда встречаются впервые - нос к носу сталкиваются в одном из тёмных коридоров второго подземного.
  
  - И мы тоже, - Рагнар придерживает вскочившего на наплечник Булатика. - Не обидим.
  
  Хрисанф - чадо-лич, возраст физического тела тот же, что и у Алиеры, четырнадцать лет. Больше похож не на лича, а на металлического голема: лицо отливает серебром, волосы - золотом, глаза как два комочка платины.
  
  - О, и кот твой тоже здесь!
  
  - Да, он всегда со мной...
  
  Об отношениях с Хрисанфом Алиера рассказала ещё в гондоле дирижабля, плывущего от Марзета к На-Круллу.
  
  - Когда становишься личем, - говорила, крепко держа руку Рагнара в своих, - как бы рождаешься ещё раз, понимаешь? Снова хочется всё испытать, особенно то наслаждение, что дарит физическая близость. Только это нас с Хрисанфом и связывало. Теперь, конечно же, не связывает ничего. Позволь, я объяснюсь с ним в На-Крулле, не хочу через Эфир. Трудности будут, сразу Хрисанф не отступится, но мы подождём и дождёмся, преодолеем.
  
  - А знаешь, почему не стану тебя трогать? - Хрисанф демонстративно потирает кулак.
  
  'Молодой петушок, - думает Рагнар, - с золотым гребешком'. Ответить старается как можно спокойнее, чтобы в голосе не прозвучал смех:
  
  - Нет.
  
  - Потому что побеждает тот, кто умеет ждать, - следует напыщенный ответ, - а никто из людей не умеет ждать лучше, чем мы, личи. Вот увидишь, скоро она тобой пресытится, наиграется, а я буду ждать, по-прежнему ждать...
  
  Сильное магическое возмущение Рагнар почувствовал всем телом, будто окатило ледяной струёй. Бросился к любимой, бросился в Эфир, где едва не столкнулся с Хрисанфом. Лич возвышался исполином - под первой парой рук ещё одна, но Рагнару было всё равно, как и Булатику: преобразовались в боевого богомола, изготовились к броску.
  
  - Тише, - прогудел Хрисанф, - враг у нас с тобой один.
  
  Лич что-то сделал, как бы повернул Эфир вокруг себя, и Рагнар увидел Алиеру. Ту пожирало яркое зелёное пламя, разбрасывало изумрудные искры. Исходя беззвучным воплем, Алиера пыталась погасить, но погасить не получалось.
  
  - Не приближайся к ней, - сказал Хрисанф, - иначе сгоришь тоже.
  
  'Для него она уже мертва, но для меня нет, никогда не будет', - подумал Рагнар, а затем рванулся. Напрасно: лич захватил петлёй, притянул, ухватил нижней парой рук.
  
  - Отпусти, урод, - вырывался Рагнар, - отпусти, слышишь!..
  
  Истаяла Алиера, наверное, за несколько мгновений, но Рагнару те мгновения показались вечностью. 'Это эхо, - подумал он, - эхо её предыдущей смерти...'
  
  - Прощай, - сказал Хрисанф, протянув к последним зелёным искоркам верхние руки. - До встречи в следующих воплощениях.
  
  Он снова 'повернул' Эфир, и продолжал, и продолжал - Рагнар не сразу понял, что началась погоня. Погоня за убийцей. Почувствовал, как с каждым новым 'поворотом' отчаяние уходит, уступает место ярости. Многое бы он отдал, чтобы разорвать убийцу своими руками, искрошить в изумрудную пыль. Того же, наверное, желал и Хрисанф, но опоздали, снова опоздали: первыми до убийцы добрались стражи Нексуса, имевшие вид мантикор с прозрачными телами. В их лапах болталось нечто, укутанное в кокон голубого света, перетекавшее из одной формы в другую, из одной в другую. В одном из обликов Рагнар узнал Бронта, книжника второго подземного яруса.
  
  - Метаморф! - проревел Хрисанф, отпуская Рагнара, - метаморф в тайной библиотеке!
  
  Тварь в лапах мантикор вспыхнула ещё ярче, разлетелась ослепительно-голубыми искрами. Большая их часть увязла в телах стражей, за остальными устремились пальцы лича, вытянувшиеся нитями.
  
  - Помогай, - прогремел он, повернув голову к Рагнару, - лови!..
  
  Рагнар не пошевелился, не ответил, в голове металась одна и та же мысль: 'Снова метаморф, снова искалечил жизнь...'
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Из речей Хрисанфа, прямая запись.
  
  - Говорю тебе, мы, некроманты, не мастера смерти, а мастера бессмертия. Просто сравни три формы: зомби обыкновенный, боевой и лич. Первые не способны даже к самоподдержанию, вторые способны, но за счёт живых, а третьи уже и есть живые. Всё это ступени лестницы, ведущей к идеальной форме, вне категорий 'жизнь' и 'смерть'.
  
  
[3]
  
  Третий надземный ярус, площадка на вершине зиккурата, открыта всем ветрам. Мог ли Рагнар подумать, что отправленная главному книжнику просьба приведёт сюда? Нет, конечно, нет. Между ним и Лазариусом изящный костяной столик, в чашах чай - очень горячий и очень вкусный. Из-за больших кустистых бровей и крючковатого носа главный библиотекарь весьма похож на филина, не хватает, разве что, кисточек над головой.
  
  - Не скрою, прошение твоё огорчило, - говорит он негромко, - и первым побуждением было погрузить тебя в сон, остудить огонь эмоций хладом саркофага. Уверен, года оказалось бы достаточно.
  
  Рагнару стоит некоторых усилий не расплескать чай, делает судорожный глоток.
  
  - Однако, за тебя попросили, - продолжает Лазариус, - и убедили, что прошение о переводе следует удовлетворить.
  
  Переполох внедрение метаморфа вызвало большой, Рагнар как бы разделился между ним и личным переполохом, вызванным смертью Алиеры. Одна его половина вместе со всеми участвовала в поисках лазейки, посредством которой враг проник, другая не желала делать ничего. 'Я должен отомстить, - твердила первая, - обязан!' 'Зачем всё это, - возражала вторая, - если её больше нет, не осталось ничего, кроме горстки пепла?' Борьба разгорелась нешуточная, линия фронта смещалась то в одну сторону, то в другую, и понять, чем противостояние закончится, было невозможно. Потом, неожиданно для самого Рагнара, наступил перелом: половина, жаждавшая мести, одержала стремительную и сокрушительную победу. Тогда-то он и попросил о переводе в боевые некроманты, отправил Лазариусу по внутренней почте письмо.
  
  Кольцо стражи расступается, к столику подходит Хрисанф. В костюм облачён своеобразный: чёрная кожа, костяные вставки, самоцветы. Поклон в сторону Лазариуса, слова в сторону Рагнара:
  
  - За тебя попросил я, но о причинах говорить не стану. Будем считать, такой совет дал мне Эфир.
  
  - Значит, отправляешься на юг? - спрашивает Рагнар.
  
  - Да, с особым заданием, - говорит Хрисанф, сверкнув глазами. - Рассчитано было на одного, теперь на двоих. Впрочем, можешь и отказаться.
  
  - Нет, я согласен, конечно же, согласен!
  
  После того, как 'внутренняя война' окончилась, всё свободное время Рагнар проводил на втором подземном. Начал с трудов по физической метаморфозе, затем природа саламандр, затем устроение Царства Тысячи Островов. Лучше суть врага не понял, но что-то такое почувствовал, как если бы прикоснулся вскользь к слабому месту юга, уязвимой точке. В последний день перед отлётом ещё раз пробежался по основным манускриптам, дабы ощущение сохранить. С покоями и мастерской Алиеры прощался без сожаления - тоже уязвимая точка, но уже его личная.
  
  Площадка воздушного порта подобна той, где состоялась встреча с главным книжником - тоже доступна всем четырём ветрам. Дирижабль, к которому направляются, натянул тросы, завораживает мёртвой своей красотой. Рагнар идёт, прихрамывая, ветер треплет серый плащ, треплет откинутый капюшон, Булатик вышагивает рядом. По другую сторону Хрисанф, плащ на нём чёрный, контрастирует с выбившимися из-под капюшона светлыми прядями. 'Снова война, - думает Рагнар, - но теперь на моём знамени не трёхглавый дракон, а лик любимой. Оставаясь прежним, это противостояние стало другим'.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Помнишь, любимая, говорили об истинном бессмертии? Эфирным магам не создать подобных чар, сказала ты, ибо давно уже созданы, и это есть любовь. Я любила, люблю и буду любить, сказала ты, а значит недоступна смерти. Да будет так, любимая, да будет так.
  

[Точка отсчёта-4] 3т

  
  Равновесие Элементала образуют четыре Стихии - Пламень и Плазма, Ветер и Твердь. При этом Пламень и Ветер составляют активную сторону, а Плазма и Твердь пассивную; первая пара - Движение, вторая пара - Покой. Точно так же, на две стороны, разделены и элементы высшего тела человека, что находились бы в равновесии, если бы не протоэлемент. Одна из этих образных половин названа в 3т силой, а другая - спокойствием. Вот только протоэлемент есть, и обеспечивает преобладание одной из сторон. Таким образом, преобладаний у людей два: преобладание по элементу, или преобладание-1, и преобладание по половине, или преобладание-2. СиП - так мы назвали в 3т человека с преобладанием сильной половины; СпП - так мы назвали в 3т человека с преобладанием спокойной половины. Кстати сказать, из обозначений это одни из первых, придуманы были ещё в ту пору, когда роль преобладающего элемента в работе над 3т играло наитие, прости уж, Ментал, мне такой каламбур.
  
  В принципе, можно было бы сразу перейти к уровню элементов, но не будем спешить, рассмотрим два идеальных случая - чистый СиП и чистый же СпП. Иными словами, половины в отрыве друг от друга и от протоэлемента.
  
  Узор, ещё узор, и вот мы видим, по каким законам протекала б жизнь, если б люди состояли исключительно из силы или из спокойствия. При отсутствии СпП-половины СиП-человеком владело бы лишь одно желание - действовать, изменять всё, к чему бы ни прикоснулся. При отсутствии СиП-половины СпП-человек стремился бы лишь к одному - избегать каких бы то ни было перемен. То есть те же Движение и Покой, только на уровне индивида, а не Стихий.
  
  Введём в ментальную модель ещё один узор, а именно препятствие, поместим между идеальными типами. Отклик чистого СиП следует мгновенно: натиск и напор, по прямой и только по прямой, и не имеет значения, что таким способом преграду не преодолеть. Чистый СпП тем временем уже успел разработать план, как преодолеть препятствие с наименьшим числом потерь, однако, этим всё и ограничивается. Так два идеальных типа рождают идеальное же прямое разделение: объединиться они не могут, а не объединившись, с препятствием им не совладать. К счастью, у настоящего человека вместо образного этого препятствия протоэлемент, и половины он соединяет.
  
  Итак, элементы. Именно на их уровне задаётся как преобладание-1, так и преобладание-2, поскольку протоэлемент, соединяясь с одним из элементов, обеспечивает и перевес одной из половин. Изменяться людское преобладание может как угодно - в отличие от драконов, у людей протоэлемент прочной связи не имеет. Вернее сказать, не имеет до определённого времени, но об этом позже. Пока же, Ментал, проведу краткий обзор элементов, испытываю такую потребность.
  
  1) Я со стороны силы.
  
  Суть: внутренняя сила, стержень;
  Динамика: МЫ со стороны силы, Я со стороны спокойствия;
  Антипод: МЫ со стороны спокойствия.
  
  Одно из основных проявлений этого элемента - сопротивление чужой воле, способность отстоять свою точку зрения. Как следствие, в первую очередь такой человек заботится о себе, затем уже об окружающих. С развитием элемента собственное мнение играет всё большее и большее значение, пока не обретает статус единственно верного, даже если таковым не является. Динамика элемента, как и любая другая динамика, имеет два направления: либо к МЫ со стороны силы, либо к Я со стороны спокойствия. Первая ведёт к нарастанию влияния на окружающих, навязыванию своего мнения, причём в жёсткой, непререкаемой форме, вторая ведёт к углублению в свой внутренний мир, вплоть до замыкания на себе.
  
  2) МЫ со стороны силы.
  
  Суть: влияние на окружающих, харизма;
  Динамика: Я со стороны силы, МЫ со стороны спокойствия;
  Антипод: Я со стороны спокойствия.
  
  Человека с преобладанием этого элемента можно сравнить с огненной саламандрой - зажигает других, ведёт за собой. Личные интересы для него на втором плане, на первом интересы общественные, интересы МЫ. Будучи полководцем, такой человек, не задумываясь, пожертвует меньшим подразделением ради спасения большего. При этом не сторонник бездумных жертв, каждая единица имеет для него значение, к каждой, в случае такой надобности, способен найти подход. Исходя из динамики, протоэлемент со временем может сместиться либо в направлении Я со стороны силы, либо в направлении МЫ со стороны спокойствия. Первый путь - путь тирана, второй - путь мецената, благотворителя. Если же говорить о самом губительном для 'огненной саламандры', то это, несомненно, отсутствие момента МЫ, отсутствие общества - вне него подобный человек чахнет, словно дерево с подрезанными корнями.
  
  3) МЫ со стороны спокойствия.
  
  Суть: влияние от окружающих, эмпатия;
  Динамика: Я со стороны спокойствия, МЫ со стороны силы;
  Антипод: Я со стороны силы.
  
  Человек с преобладанием этого элемента сама отзывчивость, всегда готов прийти на помощь. Прекрасный аналитик, он понимает без слов, читает, что называется, в душах, и чужие переживания для него, как свои. Чужое мнение так же имеет значение, в особенности если тому, кто его высказал, присвоен в личной иерархии статус авторитета. Но здесь же и уязвимое место: голоса авторитетов звучат слишком громко, голоса своего мнения за ними практически не разобрать. Человек с таким преобладанием не начинатель, а последователь, ведут его не свои слова, а цитаты, не свои поступки, а деяния великих людей. Апофеоз этого элемента - жертва, будь то во имя близкого человека, во имя всей расы, или же во имя идеи. Впрочем, динамика протоэлемента к МЫ со стороны силы способна превратить знание людей во власть над ними же. Второе направление, к Я со стороны спокойствия, ведёт к самоуглублению, постижению себя через призму окружающих.
  
  4) Я со стороны спокойствия.
  
  Суть: внутренний мир, самобытность;
  Динамика: МЫ со стороны спокойствия, Я со стороны силы;
  Антипод: МЫ со стороны силы.
  
  Человек с преобладанием этого элемента предпочитает внешнему миру внутренний, исследует бесконечность своего Я. Всю мощь Цепи миров он направляет на себя, разглядывает, как в глазоусилитель. Такого человека можно сравнить с очень глубоким колодцем, над которым есть ворот и сруб, но нет цепи и ведра, и другим не напиться - могут только заглядывать. Отсюда следует, что окружающие понимают такого человека плохо, как и он их. Однако, ему и не нужно - одиночество не угнетает, а приветствуется. Динамика протоэлемента к Я со стороны силы добавляет человеку с таким преобладанием агрессии и воли, динамика к МЫ со стороны спокойствия делает более коммуникабельным.
  
  Вот из таких элементов, Ментал, мы, люди, и состоим. Постепенно один из них поднимается на недосягаемую для других высоту, вместе с элементом возвышается и половина. Таким образом, преобладание делит людей на четыре типа: СиП-Я, СиП-МЫ, СпП-МЫ и СпП-Я. Ведущим из двух, как это понятно, является преобладание по половине.
  

[Год двадцать пятый] Лучи и пятна

  
  Беллкор, Живой лес
  
  
[1]
  
  Высоты южные ясени огромной, гладкие стволы подобны колоннам, а сплетшиеся у вершин ветви подобны плотному пологу. Лучи Игнифера вязнут в нём, рассеиваются, и внизу царит мягкий зелёный полумрак. Большелисты по высоте не достигают и трети ствола ясеня, потому приходится раскрывать широкие листья-ладони, ловить сыплющиеся сверху крошки света. Лианы действуют иначе - расползаются, будто змеи; видны они буквально повсюду: вьются по стволам, перекидываются с дерева на дерево, лежат на земле спутанными клубками. В самом же низу плотный покров опавшей листвы, Хрисанф и Рагнар скользят по нему зыбкими серыми тенями.
  
  До Живого леса они добрались в два перехода, если отмерять словом 'между'. С дирижабля высадились на секретной площадке близ южной границы, между Марзетом и Джарумом, Кристальный же пояс пересекли между крепостями Китимат и Каратул. Меж последними шли узким уступом ущелья, а скала тянулась как вверх, так и вниз отвесной стеной. Линию укреплений на южной оконечности Талии прошли между фортами Неодим и Минум, по руслу высохшей подземной реки. Желая узнать, о том ли Минуме речь, которого помнил по плаванию из Солы в Галаву - казалось, это было очень и очень давно - Рагнар заглянул в Эфир. Выяснилось, что да, о том самом, легате Медных Сердец. Погиб Минум здесь год назад, раздавленный златожуком, но след на карте оставил, как и в сером тумане Эфира.
  
  Звуки увязают в густом влажном воздухе, как в кронах ясеней увязает свет, и первое время кажется, будто джунгли безмолвны. Только потом привыкаешь и начинаешь различать малейшие шорохи, малейшие отзвуки, вплоть до отголосков канонады, доносящейся со стороны Змеиного озера.
  
  - Стой, - говорит Хрисанф, рука в перчатке с костяными накладками вскинута. - Впереди что-то есть, нужно проверить...
  
  Переходят в Эфир, но сумрак здесь едва ли не гуще, чем на физическом плане.
  
  - Отправить Булатика? - предлагает Рагнар, - посмотреть его глазами?
  
  - Отправляй, - говорит лич после некоторого раздумья, - не хочу применять сильную магию.
  
  Рагнар отправляет и вскоре видит небольшое поселение южан, похожее на череду грибов, приподнявших шляпками листву. Хрисанф смотрит через Рагнара, кривится:
  
  - Как некстати на нашем пути эти поганки...
  
  А Рагнар всё следит, поглощён: вот стайка девушек в коротких тенётовых юбочках - хихикают, переговариваются, прикрывая ладошками рты, вот суровый мужчина, изготавливает из копьероста дротики, вот грузная женщина с гирляндой ребятишек, кормит какими-то сочными плодами. 'В училище нам говорили, что змеепоклонники больше похожи на змей, чем на людей, - вспоминает Рагнар, - по этим не скажешь...'
  
  - Возвращайся, - лич сопровождает приказ эфирным воздействием, - всё испортишь!..
  
  Рагнара буквально вышибает из транса, в глазах пляшут алые и зелёные пятна.
  
  - Да, - говорит он, - едва не позволил себя обнаружить...
  
  - Прощаю, - цедит Хрисанф, - но только на первый раз.
  
  - Больше не повторится, - заверяет Рагнар.
  
  - Что же, теперь надо подумать, - говорит лич, - как обогнуть всю эту прелесть с наименьшими затратами магии, и чтобы никто не заметил...
  
  Талия - самая узкая часть Беллкора, буквально перешеек, южные же земли - самая широкая. Легко догадаться, как нарекли северяне область, где одно переходило в другое. Правую сторону 'задницы' занимали леса, получившие имя Паучьих, левую - лес, получивший имя Живого, между же находилось озеро, получившее имя Змеиного - наибольшее во всей ойкумене, как установили маги. Никогда ещё легионам не удавалось продвинуться столь далеко на юг, вот только за каждый новый шаг приходилось платить всё большей и большей кровью, пока продвижение и вовсе не остановилось - у Змеиного озера. Бои за него шли день и ночь, и уже не один месяц. Казалось, силы Северного Союза вот-вот иссякнут, однако же не иссякали - на смену поверженным легионам приходили новые, и противостояние возобновлялось, окрашивая озёрную воду в алое, делая её густой, будто подлива...
  
  Две девочки появляются внезапно, как из-под земли вырастают. Щебечут о чём-то, держатся за руки, мордашки измазаны ягодным соком. Одна некромантов не замечает, другая же распахивает глаза, губы кривятся, вот-вот хлынет крик. Действия Рагнара опережают мысли - с рук льётся затхлость, опутывает, и девочки неподвижны. Следом колдует Хрисанф, делает ягоды в их желудках смертельным ядом, действующим мгновенно. Одно заклинание борется с другим: девочки корчатся, стонут, но через заклинание паралича пробивается лишь мелкая дрожь. Рагнар смотрит в их лица до самого конца, из двух собирается одно - той несчастной, что была разорвана пять лет назад у гати зомби-солдатами...
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Как, любимая, я думал о войне раньше? Что забирает самых храбрых, самых добрых, самых чутких, оставляя одну только грязь. Как думаю теперь? Просеивая нас через сито войны, мир отделяет как слишком человечных, так и чересчур бесчеловечных, оставляя тех, в ком человек и нелюдь, зверь, смешаны примерно в равной степени. Своего рода метаморфов: зверь со зверьми, с людьми - человек. Моё мнение? Ну, ты знаешь, как отношусь к метаморфозе, в каком бы виде она ни выступала. Однако, боюсь, тем силам, что управляют миром, наши мнения мало интересны.
  
  
[2]
  
  Живых пятен, как назвали их в своё время маги Союза, на пути Хрисанфа и Рагнара всё больше, они всё шире. Лес загоняет в них, как в силки, и если уж загнал, то постарается не выпустить: могут стреножить, а затем удушить цепкие лианы, может, сменив при этом направление в полёте, упасть на голову клейкий орех, могут располосовать листья большелиста, обратившись лезвиями. Вариантов, словом, много, почему и назвали этот лес Живым. На физическом плане живое пятно не распознать, и помочь может только переход в Эфир, где пятно создаёт возмущение, подобное волнам воздуха, поднимающимся над горячей поверхностью. Продвижение двум некромантам пятна замедляют сильно: приходится огибать, возвращаться, а порой и выбирать из двух меньшее, лезть в настороженный капкан. Рагнар пробует сосчитать, много ли прошли за сегодня, получается, что много, вот только шли больше в сторону да назад, нежели вперёд.
  
  - Смотри, какая хорошая яма, - показывает Хрисанф, - и пуста. Ну-ка, ну-ка, ещё раз проверим... да, точно. Что же, здесь тогда и заночуем.
  
  Рагнару предложение лича не по душе: после кристальной крепости Каратул к ямам стойкая нелюбовь.
  
  - Не переживай, - по-своему понимает его кислую мину Хрисанф, - будет безопаснее, чем в заговорённом саркофаге. Вокруг мандалу очертим, к ней стражей привяжем - никого не подпустят!
  
  Через час Хрисанф уже спит, сладко посапывает, раскинувшись на подстилке из наваленных на дно листьев, Рагнар же со сном борется. Заблуждений относительно некромантов много, и одно из самых распространённых, будто не спят вовсе. Нет, сон необходим эфирным магам даже больше, чем алхимикам или простолюдинам, но некроманты разделяют сны на правильные и неправильные. Правильный, если без сновидений и пробуждений: сомкнул веки ночью, разомкнул утром, а между как будто бы ничего и не было. В неправильном же, соответственно, всё наоборот: то сомкнуть не выходит, то разомкнуть не получается, а между - картины одна ярче другой. И вот, Рагнар чувствовал, что сон одолевает неправильный, потому и боролся, пытался повернуть в другое русло, но нет, не вышло - борьбу проиграл...
  
  Клубы серого тумана расходятся, появляется Алиера, к Рагнару спиной, обнажена. Расчёсывает свои роскошные иссиня-чёрные волосы, те льются по острым девичьим плечам и ниже, бурлят, подобные штормовому морю.
  
  - Это ты... - голос Алиеры надтреснут обидой, - это ты меня погубил!..
  
  Она стремительно оборачивается, но лицо не её, а той девочки, что увидела больше, чем следовало. Измазанные ягодным соком губы сшиты нитями заклинания, однако же слово звучит, хлещет, будто пощёчина:
  
  - Убийца! Убийца! Убийца!..
  
  Рагнар отшатывается, просыпается, сброшенный с груди Булатик издаёт недовольный мяв. Глаза кота вспыхивают в темноте, следом вспыхивают и глаза лича.
  
  - Так и знал, - во вздохе Хрисанфа вся скорбь мира, - что поспать не дадите...
  
  - Прости, - Рагнар массирует затёкшую ногу, - не хотел.
  
  - Впрочем, - лич смотрит вверх, где то вспыхнет, то пропадёт подвешенная над проёмом зелёная искорка, - уже почти утро, можно и снова в дорогу.
  
  Снова отправляются в путь, но не проходят и сотни шагов, как слышат шорох, негромкие голоса. Отступают, растворяются в тенях, ждут. Мимо, шатаясь, проходят три легионера - без доспехов, без оружия, облеплены листьями и клоками паутины. Один из бойцов кажется Рагнару знакомым, о чём сообщает Хрисанфу через Эфир.
  
  - Очень интересно, - отзывается тот. - Кажется, пришли они как раз оттуда, куда направляемся мы. Ну-ка, проследим за ними, проследим...
  
  Двумя призраками Хрисанф и Рагнар следуют за легионерами, а те находят яму, в которой некроманты ночевали, не спрыгивают в неё, а буквально валятся. Несколько минут спорят, кому первому стоять на страже, в итоге засыпают все, и сном тем самым, правильным.
  
  - Да, одного я знаю, - говорит Рагнар через Эфир, - служили когда-то вместе.
  
  - Тогда попробуешь с ним поговорить, - Хрисанф доволен, - а я - с двумя другими.
  
  Эфирный контакт - одно из простейших заклинаний некромантии, и в то же время одно из самых сложных. Всё просто, если человек находится поблизости, если в руках какая-либо из его вещей, ещё лучше - частица плоти, вроде отрезанного ногтя или волоса. Если же ничего этого нет, уповать приходится только на удачу. Иногда контакт происходит сразу, но чаще Эфир прячет, путает, заменяет истинного двойника сонмом миражей. Особенно, если тот, с кем хочешь встретиться, не желает тебя видеть или защищён чарами.
  
  - Здравствуй, Джагатай, хочу с тобой поговорить.
  
  Бурление в тумане, Булатик бросается туда, писк и возня, после чего появляется с зажатой в зубах крысой. Рагнар её вытаскивает, преобразует, и вот перед ним уже не зверёк с острой мордочкой, а человек с плоским лицом.
  
  - Рагнар? - спрашивает, изумлённый, - вот так встреча! Или это сон? Да, точно, сон! Такое чувство странное, будто не ты мне снишься, а я - тебе. Но я же не могу быть сновидением, ведь так?
  
  Став некромантом, Рагнар дал себе зарок, что ни с кем из прошлого встречи через Эфир искать не будет, потому и сейчас, развернув память Джагатая галереями отражений, в сторону тех, что могли бы рассказать об Озрике или Обероне, даже не взглянул, а сразу принялся за дело.
  
  - Плохие новости, - сказал Хрисанфу, когда вернулся. - Если верить памяти былого моего сослуживца, впереди нас ждёт сплошное живое пятно. Установить это и была послана их экспедиция, но маги погибли первыми, следом - мехоморфы, в живых остались лишь разрозненные группки щитоносцев и пехотинцев вроде этой.
  
  - Да, я уже понял, - проворчал лич. - Что же, все дороги ведут к Змеиному озеру - придётся ждать, пока не перейдёт в руки северян...
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Из монографии 'Превосходство', выписки.
  
  'От Разделения северянам приходилось выживать, сражаться с голодом и холодом, тогда как южане ничего этого не знали. Именно благоприятные условия и остановили их развитие, так как человек ленив по сути своей и устремляется к развитию лишь в силу необходимости. Суровые природные условия воспитывают характер, беззаботная жизнь, наоборот, размягчает и расслабляет. Стоит ли в таком случае удивляться, что южные народы были порабощены саламандрами? Отсюда же выводим постулат о превосходстве северной расы над южной: сам мир позаботился о нашем становлении'.
  
  
[3]
  
  За противостоянием на Змеином озере Хрисанф и Рагнар следили из всё того же посёлка, похожего на череду грибов. Как явствовало из отпечатка в Эфире, южане оставили его сразу же, как только обнаружили тела девочек. Хрисанф очертил вокруг селения на эфирном плане кольцо, подняв вихри возмущений. Потом проверили, как воспринимается со стороны, и результат был превосходный: казалось, что посёлок находится в живом пятне. Звери Живого леса пятна чувствовали, как и змеепоклонники, стало быть и от тех защита надёжная, и от других.
  
  - Может, и кота твоего на время в сон погрузим, - сказал лич, бросив взгляд на Булатика, - чтобы не выдал ненароком?
  
  - Нет, - Рагнар был категоричен. - Он у меня умный, не выдаст, а я без него буду чувствовать себя неуютно.
  
  Эфирное око изготовили из жертвенного камня, установили в самой просторной хижине, превратив её тем самым в обсерваторию отражений. Так могли наблюдать за перипетиями битвы у озера, не привлекая к себе внимания.
  
  - Вот, посмотри, от Лиги там сейчас Ситнис, - говорит Хрисанф. - Знаю его - посредственность.
  
  Рагнар позволяет эфирному оку стать его третьим глазом, око сплетает ряды отражений в одну картину, будто ткётся нить за нитью ковёр. И вот он уже внутри, непосредственный участник сражения, следит за тем, как гладь озера режут 'ласточки' легионеров, как навстречу им мчатся лодки и катамараны южан, сплетённые из копьероста. Вскоре появляются и те, кого привёл Ситнис: воины, созданные эфирной магией. Окутанные серым туманом баржи идут медленно, но неотвратимо, зомби-солдаты прыгают с них, падают на лодки и катамараны, а порой и 'ласточки', вскидывают руки-щупальца, прилипают пиявками. От них отбиваются, рвут клинками и когтями, холодом и огнём, но уничтожить боевого зомби непросто. К тому же, на каждого из живых мертвецов наложены чары взрыва, и когда гибнут, выплёскивают кислоту. Та расползается серыми маслянистыми пятнами по озёрной глади, по плоти и доспехам живых...
  
  За пределы кольца Рагнар с Хрисанфом почти не выходили, чтобы лишнего внимания не привлекать. Воду брали нехитрым заклинанием из воздуха, ели орехи, сушёные коренья и грибы, которых по хижинам отыскалось вдоволь. Уже по утвари Рагнар отметил одну интересную деталь: какой бы то ни было металл в селении отсутствовал. Вскоре и сам начал испытывать к металлическим вещам нечто, вроде брезгливости: на нож из камнестали неприятно было даже смотреть, тогда как костяной ничего подобного не вызывал. 'Значит, не в южанах дело, а в самом Живом лесе, - заключил, - это он ненавидит металлы, старается вытолкнуть из себя и малую их частицу. А вывод всё тот же: если армады Союза не смогут пробиться дальше на юг через Змеиное озеро, то так здесь навсегда и останутся'.
  
  Следующая декада и следующий гобелен, сотканный посредством эфирного ока. На этот раз Рагнар в обсерватории один, перелетает призраком от одного конца озера к другому. А на озере жутко: волнами пар, волнами дым, волнами боевая магия. Изменённые хаомой змеепоклонники похожи на кого угодно, только не на людей: крокодилы, тритоны, жабы, водяные удавы. Бой буквально выплёскивается на берег, строй северян рвут жвала и клешни, щупальца и хитиновые клинки. Вот катится свернувшийся кольцом амфисбен, с одинаковой лёгкостью крушит как заключённые в доспех тела, так и заключённые в броню машины. Из нападавших северяне превращаются в отступающих, и спасает их лишь то, что не бегут, а отходят грамотно. Пламя сражения угасает, но лишь для того, чтобы через некоторое время вспыхнуть снова...
  
  Увиденный в эфирном оке амфисбен несколько дней не давал Рагнару покоя - казалось, живое колесо это запустил не слепой случай, а рука чьей-то воли. Почувствовав, что нащупал ответ, он вернулся через Эфир к бою на реке Зоте, имевшему место быть четыре года назад, стал сравнивать. На первый взгляд, одно и то же, но чем глубже погружался в исследования, тем больше находил различий: орда, стоявшая на Зоте, была подобна бесхребетной твари, тогда как у орды Змеиного озера имелся и хребет, и скелет. Дело оставалось за небольшим: постичь природу 'костной ткани', понять, из чего и при каких условиях образуется. И Рагнар постиг, но лишь потому, что уже с подобным сталкивался - то оказались голубые искры, на которые распалась тварь, убившая Алиеру. О своём открытии, конечно, рассказал Хрисанфу, и тот пришёл в невероятное возбуждение:
  
  - Ну-ка, ну-ка, посмотрим... Взаимодействие, со всей определённостью, астральное, но нити расщеплены, расходятся волокнами... Так вот в чём дело! И как я сам не догадался...
  
  Посвятив изучению феномена три дня к ряду, лич, что называется, огорошил:
  
  - Похоже, у меня родилось новое заклинание высшей некромантии, а потому срочно возвращаемся в Лигу!
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Раньше слово 'возвращение' имело для меня лишь один смысл - с войны. Теперь открылся и другой - на войну. Как же много может быть заключено в одном только слове.
  

[Год двадцать шестой] Игнифер и Салма

  
  Беллкор, Змеиное озеро и дальше
  
  
[1]
  
  Форт требовался такой, чтобы не очень далеко от озера, но и не очень близко, обязательно с подземным убежищем, укреплённым не хуже, чем стены периметра. Три условиям соответствовали, главнокомандующий Терракс предложил выбирать любой, и глава некромантов, старший мастер Мортарион, выбрал Вольфрам. Позже в убежище форта доставили десять саркофагов, расположили в два ряда, один к другому стык в стык. Ряд более совершенных предназначался для мастеров, другой - для помощников. Посредством элариевых брусков, установленных в гнёзда на стенках, саркофаги соединили попарно и по рядам. Рагнар был в паре с Хрисанфом, о котором теперь говорили не иначе как об открывателе серых нитей, они же нити свитня. Чтобы испытать силу новых чар, некроманты и собрались в форте Вольфрам, в качестве эфирного стола выступала вытянутая с севера на юг гладь Змеиного озера.
  
  К берегу ползёт вереница грузовых 'черепах', прикрывают движение щитоносцы и мехоморфы. Почти все 'черепахи' тащат цистерны - цистерны с мёртвой водой. Над караваном проносятся тени, по строю проносится крик:
  
  - Летуны! Угроза с воздуха!
  
  Принадлежат тени огромным стрекозам, снизу к гибким телам прикреплены сплетённые из лиан люльки, находятся в них южане-воители. Плетение люлек не очень надёжное, и часто змеепоклонники падают вместе с тем, что бросают - клейкими орехами, снопами разрыв-травы, ядовитыми яйцами. Есть такие несчастные и сейчас: срываются с диким криком, гибнут не столько от высоты, сколько от того, что было в руках.
  
  - Соединиться! - гремят сотники, - заклинание воздушной стены!
  
  Мехоморфы выстраиваются по сторонам от 'черепах' в две цепи, от одной к другой протягивается дугой воздушный навес. Второй линией щитоносцы с развёрнутыми щитами, отбрасывают холодом рои ос и термитов, колибри и жаб. Наконец головная 'черепаха' у берега, выпрастывает мёртвую воду, та расползается по озёрной глади матово-серым пятном, гангреной по живой ткани...
  
  Окажись в убежище Вольфрама человек, не связанный с магией, подумал бы, что попал в усыпальницу. И пусть десять прямоугольных ящиков, оснащённых механикой, на гробы были мало похожи, тяжёлый дух затхлости избавил бы его от последних сомнений. В Эфире затхлость обращалась серым туманом, тот шёл колесом вкруг помощников, кольцом охвативших кольцо мастеров, с лоскутом зелёного огня в центре.
  
  Хорошо Рагнар видел только Хрисанфа, четыре его руки, порой сквозь серое проступал Мортарион в облике паука с человеческими руками, грудью и головой, порой Ситнис, с раздутым телом гуля, порой Лисандер, в образе большого костяного червя. Задачи помощников сводились к следующему: защищать мастера, к которому приставлен, а также служить для него дополнительным резервуаром силы. Так как были соединены в кольцо, то в случае смерти одного или нескольких помощников, нагрузка ложилась на плечи оставшихся.
  
  По озёрной глади скользят стремительные катамараны, подплывают к пятну мёртвой воды, с рук южных магов льётся сила, поднимает по серому пузыри. К берегу тем временем подходят крайние 'черепахи', и в грузовых их отсеках не цистерны, а боевые зомби. Спрыгивают с высоких бортов на плёнку мёртвой воды, скользят по ней легко, словно клопы-водомерки. Маги южан, с раскрашенными в два цвета лицами, шипят заклинания, льющаяся с рук сила разлетается веерами молний, огненных шаров и ледяных стрел. Охваченные пламенем, зомби-солдаты тают, как воск, рассыпаются ледяной крошкой от заклинаний холода, низвергаются в воду, сбитые порывами свирепого ветра. Лишь единицы добираются до катамаранов, но и этого, однако, достаточно, поскольку сеют со щупалец смерть, сеют начало свитня...
  
  Первым подле Рагнара появился человек-скорпион, затем богомол, но не с косами, а с прямыми клинками. Ничего, Рагнар тоже был не один: на плечо вспрыгнул Булатик, соединились в медведя с кристаллическими когтями и в костяном панцире. Со скорпионьего жала сорвался жёлтый луч, Рагнар принял на когти, направил на богомола. Когти растаяли, поднялись серым паром, зато в груди твари с фасетчатыми глазами зияла дыра. Человек-скорпион прыгнул, ударил клешнями, оставляя в костяном панцире Рагнара изрядную вмятину.
  
  - Р-рах!.. - прорычал некромант, отступая на шаг.
  
  В то же время в круге мастеров прогрохотало, вверх ударил столб зелёного пламени. Отбиваясь от клешней и хвоста человека-скорпиона, Рагнар видел, как в нити голубого света, что пылали в груди богомола, вплетаются нити серые. 'Значит, у мастеров получилось, - возликовал он, - заклинание свитня начало действовать!' Так и было: через мгновение богомол вонзил клинки человеку-скорпиону в спину. 'Получайте, - подумал Рагнар, упиваясь злобой, - за все ваши метаморфозы! Клин клином!..'
  
  На Змеином озере неразбериха, на Змеином озере свалка: трупы лепятся один к одному, а к ним лепятся части тел. Не имеет значения, что и от кого взято: ноги большого кузнечика соединяются со щупальцем зомби-солдата, к куску человеческой плоти крепятся со всех сторон косы богомолов, превращают в своего рода ежа, голова со жвалами нанизывается на мохнатые паучьи лапы. Всё это катится по озёрной глади валом, каждый новый убитый, как бы мало от него ни осталось, становится новым элементом единого существа. Сшивает как элементы, так и некроморфа в целом новое заклинание высшей некромантии - заклинание свитня.
  
  - ...Так вот, в случае боевого порядка южной орды имеем дело с астральными нитями, - объяснял Хрисанф, когда представлял заклинание на совете, - только не с индивидуальными, а групповыми. В силу того, что область астральной магии изучена сообществом по-прежнему слабо, характер преобразования пока остаётся неясным. Однако, мной найден способ, как перевести взаимодействие из астральной плоскости в эфирную.
  
  - Со всей очевидностью, - говорил Мортарион после демонстрации, - заклинание силы неимоверной. Весь вопрос в том, сможем ли мы его контролировать...
  
  Направить свитня только на юг некромантам не удаётся - часть отходит языком назад, дотягивается до 'черепах' и их сопровождения. Эшелон быстро становится частью некроморфа, движется новый отросток к ближайшему форту...
  
  Кажется, серое и зелёное поменялись местами, и Рагнар остался в кольце помощников один. Можно ли такое кольцо назвать кольцом? Сам не понимает как, но ещё держится, а мастера пьют его, пьют. Момент, когда помощников стало меньше на одного, запомнил хорошо - казалось, на плечи опустились тяжёлые руки Хрисанфа и жмут, вдавливают в плоть Эфира. Потом руки протянулись от всех мастеров, принялись выкручивать, как прачка - мокрую тряпку, и вот, выжимают последние капли.
  
  На смену серому и зелёному приходит чёрное, растягивается палубой баржи, Рагнар оказывается между двух стержней, которые во чтобы то ни стало нужно удержать.
  
  - Ты должен выстоять, - голос Хакана над самым ухом, - должен...
  
  Рагнар стоит, держится, но что-то в нём лопается, скользит по палубе подвижными ртутными каплями. Когда капли поднимаются вверх изумрудными искрами, а искры собираются в силуэт, он понимает, кто только что погиб.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Когда-то смотрел на войну глазами щитоносца, теперь смотрю глазами некроманта, и вот, любимая, послушай, какие мысли. 'Война щитоносца' подобна постоянному огню, в котором одни тлеют, а другие сгорают сразу. 'Война же некроманта' подобно постепенно проникающему в сердце холоду, когда смотришь на бой со стороны, и что живые, что неживые - всё одно материал. Вторая, на мой взгляд, более страшна, потому что убивает незаметно, делая сердце ледяным.
  
  
[2]
  
  Первая по величине река юга, как и Лома на севере, несёт свои воды с востока на запад, тянется через всю западную половину материка, и название у северян получила соответствующее - Антилома. Лишь отступив за неё, южане, выбитые со Змеиного озера жутким заклинанием свитня, прекратили бегство, развернулись, отважились дать бой. По их берегу сплошь укрепления - частью каменные, частью из волшебного дерева, у кромки воды воины в хитиновых панцирях, хорошо знакомые легионерам богомолы и пауки, а также какие-то новые жуки, с большими усами и голубыми надкрыльями. Со стороны Союза тоже кое-что новое, ползёт на гусеничной тяге, а именно 'ехидны' - новый вид боевых машин.
  
  За битвой Рагнар готовился следить через Эфир, растянулся на жёсткой лежанке самоходного фургона, который Ситнис выделил им с Хрисанфом. Стоял фургон в самом конце тыловой линии, среди передвижных складов, мастерских, полевых кухонь и тому подобного. Заклинание свитня обошлось Рагнару высокой ценой - смертью Булатика, с которым на эфирном плане были одним существом. Какое-то время после этого он просто-напросто не мог выходить в Эфир - чувствовал в себе дыру, полную холода. Потом рана затянулась, но прежним ему, конечно же, уже не стать. Нечто подобное происходило и с Хрисанфом - его раной стал запрет, наложенный мастерами на заклинание свитня. Чары признали очень сложными в управлении, почему и погребли под плитой моратория.
  
  Жуки опускают длинные телескопические усы в воду, будто рыбаки, закинувшие удочки. Река бурлит, исходит молниями, с грохотом на хвостах те летят в сторону северян. Ударив в борт боевой машины, доспех или щит, молнии расходятся цепью, косят косой.
  
  - Рассеяться! - крики сотников и десятников не уступают рвущимся с Антиломы раскатам грома, - заклинание каменной кожи!
  
  Тем временем первая 'ехидна' расправляет опоры, поднимает большую - втроём не обхватишь - трубу. Залп сопровождается неким подобием свиста, от которого ноют зубы, туманится зрение. Над рекой повисает облако огненных и ледяных игл, затем иглы соединяются, превращаются во что-то третье, и проливаются разящим дождём. С равной лёгкостью волшебный сплав пронзает хитиновые доспехи и надкрылья, камень и дерево укреплений. То, что после него остаётся, иначе как решетом не назвать...
  
  Как ни старался Рагнар быть в настоящем, слои Эфира смещались, утягивали в галерею образов прошлой жизни. Видел Разора, утопленного в кислоте (такая атаману была определена казнь), видел текущие кислотой реки, которыми молодое государство некромантов пыталось отгородиться от южных орд. Прошёл по выжженной ядом тверди - такой же мёртвой, как орды, поднятые из братских могил времён Великой высадки. Смотрел на всё это и понимал: не эфирные маги создали, объединившись, Лигу, а война - развеянные над Беллкором крупицы её квинтэссенции.
  
  Сопротивление южан сломлено слитным ударом 'ехидн', даже льющаяся рекой хаома их не спасает. Река Антилома перечёркнута-перекрыта понтонами, ряды авангарда уже на той стороне - сотники группируют десятки, мечут стрелы разъездов. Поход Терракса продолжается, нож его армий погружается в тело юга всё глубже.
  
  Из транса помог выйти Хрисанф, буркнул:
  
  - Далеко ты забрался, напарничек.
  
  Рагнар пошевелился, сел на лежанке. Тело казалось деревянным, в больной ноге словно бы завелись древесные черви.
  
  - Это уж точно... - негромко сказал.
  
  - Устал? - спросил лич с несвойственным ему участием.
  
  Рагнар кивнул, тоже спросил:
  
  - Как там с нашей целью? От реки до неё ещё далеко?
  
  - Порядочно.
  
  Задание Хрисанфа по-прежнему было в силе и по-прежнему ему оставался нужен помощник. Шли, как догадывался Рагнар, по следам, оставленным голубыми искрами, на которые рассыпался убийца Алиеры. Очевидно, что-то похитить ему всё же удалось, как и то, что на похищенном имелась оставленная Нексусом метка.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Вольное сочинение 'Хаома - сила южан', выписки.
  
  'Получают хаому от саламандр и только от саламандр. Неоднократно предпринимались попытки получить хаому искусственным способом, но результатов как не было, так и нет, хотя алхимики по сию пору не теряют надежды. В силу вышеуказанных причин о природе хаомы говорить не станем, ибо сказать нам особо и нечего, а сразу перейдём к описанию видов, каковых числом три.
  
  1) Янтарная хаома.
  
  Большинство исследователей сходится на том, что сие есть грудное молоко саламандр, той же точки зрения придерживаемся и мы. К основным свойствам янтарной хаомы относят такие, как повышение жизненных сил, заживление ран, восстановление потерянных органов. В силу вышеуказанных причин янтарную хаому нередко называют живой водой.
  
  2) Голубая хаома.
  
  Сей вид хаомы есть содержимое саламандровых яиц, остающееся после появления на свет детёныша. Основное свойство: наделение способностью к физической метаморфозе, чем саламандры и пользуются, взращивая из людей метаморфов. Здесь важно заметить, что саламандрам метаморфоз присущ от рождения, людям же приобретение сего навыка даётся крайне тяжело, несмотря на то, что приучение идёт с раннего детства. Согласно последним сведениям, из каждых десяти претендентов выживает не больше двух-трёх.
  
  3) Искристая хаома.
  
  Сие есть кровь саламандр, в силу чего меньше всего доступна, меньше всего изучена. Распоряжаются искристой хаомой южные маги, и только они, из чего можно заключить, что повышает магическую силу, либо же как-то на неё воздействует. Цвет имеет ярко-оранжевый, пышет искрами, по каковым причинам и получила такое название'.
  
  
[3]
  
  Из трёх направлений: двигаться к истокам Антиломы, двигаться к устью, или же продолжить движение строго на юг, Терракс выбрал третье. В ту же сторону было и Хрисанфу с Рагнаром, что не могло не радовать. Начиная от южной оконечности Змеиного озера, войско вошло в своего рода коридор, образованный песками пустынь с одной стороны и отрогами гор - с другой. Пролегал коридор, как установили при помощи магии, вплоть до южной оконечности материка - залива, названного, в силу сходства, заливом Драконьей лапы.
  
  - Кажется, опять грязь прилипла, - рассерженный, Хрисанф останавливает фургон. - Проверь.
  
  Рагнар проверяет, и да, лич не ошибся: в борт вцепился мальчонка лет шести, держится крепко. Как верно же и насчёт грязи: паренёк мало от неё отличим. 'Как же их всё-таки много, - думает Рагнар. - Несчётное число домиков, сложенных из блоков песка, расплавленного и застывшего, и у каждого домика роем мужчины, роем женщины, окружённые роями детей'. Прикасаться к ребёнку руками противно, так что сковыривает магией, словно клеща или какое другое неприятное насекомое. Паренёк отскакивает, отбегает, но на отдалении оборачивается, смотрит, сунув в рот палец.
  
  - Сгинь! - кричит ему Рагнар.
  
  Очертив пальцем в воздухе замысловатый охранный знак, мальчонка устремляется к самоходной полевой кухне, поднимающей клубы песчаной пыли, в которых и исчезает.
  
  Жители малых селений, встречавшихся чаще всего, на воинство севера не нападали, но и не прятались. Сначала их убивали, потом прекратили - стало жаль времени и потраченных сил. В селениях более крупных сопротивление уже оказывали: насылали песчаные бури, подвешивали воздушные линзы, направляли пустынных акул. Стоит ли говорить, что после подобного мятежный посёлок становился одним большим кладбищем?
  
  - Ещё один маг пропал, и довольно сильный, скажу тебе, маг, - говорит Хрисанф, прочитав послание Ситниса, принесённое зомби. - Теперь никаких сомнений - похищают. Причём, не оставляя следов ни в Эфире, ни в Сущем.
  
  - Метаморфы? - спрашивает Рагнар голосом ровным, но в глазах - искры ненависти.
  
  - Кто же ещё, - лич подтягивает перчатки, костяные накладки слабо светятся, - и весьма сильные, раз не боятся лезть в стан врага.
  
  - Что-то саламандры готовят, - размышляет вслух Рагнар, - ведь ни одного большого сражения после перехода через Антилому.
  
  - Так и есть, - кивает Хрисанф, - следуем дружно в ловушку. Однако, боюсь, туда-то нам с тобой и нужно...
  
  Города встречались редко, и не в оазисах, как можно было б подумать, а в местах, приспособленных для жизни людей лишь относительно. Многоярусные дома напоминали термитники и осиные гнёзда, а роль дворца правителя играло логово саламандр, получившее у северян название Очага. Издали это место светилось жёлтым и голубым, но стоило легионерам приблизиться, как занималось яростным оранжевым пламенем. Один только раз за весь поход у северян получилось сковать буйство огня магией холода, вытащили тогда из пепла и сажи ещё живых саламандр...
  
  В Эфире Очаг змеиного города предстаёт сплошным пятном света, так же выглядят и тела саламандр. Рагнар наблюдает за той, что извивается меж раздувшихся от жара яиц, пытается прикрыть гибким чешуйчатым телом. Легионеры поливают струями холода, яйца взрываются, выплёскивая хаому. Пряди серого тумана, истончившиеся струнами, доносят до Рагнара странный голос, похожий на перезвон лиры:
  
  - Только не холод, не холод! Верните огонь!..
  
  Тело саламандры изменяется, перетекает из одной формы в другую: то женщина с бронзовой кожей, то ящерица с богатым узором, то змея с человеческой головой. 'Как сама Салма, - думает Рагнар, - прибывающая и убывающая на ночном небе. Людская же ярость подобна ярости Игнифера, в южных землях всегда беспощадного'.
  
  
[Кристалл памяти]
  
  Трудно даётся мужество, ещё труднее - мужество разума. Легко ли признаться себе, что ошибался во взглядах, что потратил жизнь на пустое? Как если бы, прожив жизнь в оазисе, только его замечая, увидеть наконец пустыню вокруг. Увидев же, найти в себе силы бросить ей вызов - отважиться на переход.
  

[Год двадцать седьмой] Эфир и Астрал

  
  Беллкор, цитадель саламандр
  
  
[1]
  
  Очнувшись, Рагнар услышал мелодию - вырвала из крепких объятий Эфира. Казалось, переговариваются колокола: гулкий удар большого, перезвон средних, переливы маленьких, подобные теньканью птиц. Звуки переплетались, проникали один в другой, соединялись в узор. Через мгновение Рагнар и сам стал частью мелодии - тело его запело. Запело потому, что было одной из щетинок покрова, охватывающего цитадель саламандр.
  
  Далеко внизу кипит битва, звуки её пронзают мелодию, как пронзает порой росток каменную плиту. Рагнара пронзает осколок света, торчит из груди, вокруг двумя концентрическими кругами собралась боль. 'Так уже было когда-то, - ворочаются в голове вялые мысли, - два кольца и огонь в середине'. Тушу златожука внизу облепили зомби, а он и правда светится золотым, только теперь Рагнар это видит. Светится всё южное воинство, свет свивается нитями, нити охватывают цитадель, перетекают в звуки мелодии.
  
  - Эй, слышите!.. - Рагнар пробует голос, и голос звучит, изливается. - Ненавижу вас! Будьте прокляты!..
  
  Словно отвечая на вызов, спину его принимается что-то грызть, а Рагнар только и может, что заходиться криками боли. Цитадель включает его ор в свою песнь, разукрашивает мелодию обертонами.
  
  - Нет!.. - стонет Рагнар, - отпусти меня, отпусти!..
  
  Из груди его появляется окровавленный хобот, приподнимается вверх, являя кольцо игольчатых зубок по внутренней кромке, затем раздувается, плюёт вниз серым сгустком. Муки частично переносят Рагнара в Эфир, где сгусток предстаёт огненным шаром, охвачен зелёной каймой. 'Кайма - эманации боли, - понимает он, - моей боли...' Сгусток меж тем ударяет по зомби, что копошатся внизу, охватывает видимым лишь на эфирном плане огнём. Те, кого не задело, отбегают, но шарики огня устремляются следом, взмахивают зелёными крыльями рагнаровых мук...
  
  Метаморфозе была подвергнута твердь близ цитадели - что-то вроде перловой каши, если на вид, и бурлит, перекатывается. В постоянной же метаморфозе находилась и сама цитадель, похожая на вытянутый колокол: открывались и закрывались дыры, из которых сочилась слизь, набухали рожки и жгутики. Чары саламандр сохраняли Рагнару жизнь, сохраняли сознание, сохраняли боль, из которой ковали стрелы. Когда-то сказал Хакану, что нет вещи более противоестественной, чем некромантия - как же глубоко он ошибался...
  
  - Давай же, - хрипит Рагнар, когда внизу появляется 'мамонт' в окружении пяти щитоносцев, задирает ствол, - убей меня, уничтожь!..
  
  'Мамонт' бьёт огненной сферой, затем усиленной ледяной стрелой; первая выжигает покров где-то слева, вторая взрывается осколками над головой. На этом и всё, потому что пробивший Рагнара хобот посылает вниз очередной плевок, и ком слизи со шлепком разбивается о покатую башню, разлетается брызгами. Поражённые не на физическом уровне, а на эфирном, щитоносцы крутятся на месте, поливают холодом недоступного обычному зрению врага. Обычному оружию, впрочем, недоступного тоже.
  
  - Стреляй же ещё, - умоляет Рагнар, с трудом глотая гарь, что наползает со стороны ожога, оставленного на теле цитадели огненной сферой, - не теряй времени...
  
  Нет, напрасные надежды: машина ревёт, подаётся назад, внутри неё что-то взрывается, валит похожий на чёрные шары дым.
  
  - Ненавижу, - скрипит зубами Рагнар, - всех вас ненавижу!..
  
  Мелодия цитадели звучит громче и громче, выплёскивается упругой волной, сотрясает небесный купол, и купол звенит колоколом. В основании цитадели открываются дыры, из них скользят-выбираются саламандры. Рагнара звуковой удар протягивает, словно усеянный шипами кнут, переносит в Эфир.
  
  - Когда же всё это кончится? - спрашивает он у серых полотен тумана, - ведь должен же быть предел...
  
  А саламандры соединяются вокруг цитадели одним большим кольцом, мелодия собирается в точку контрапункта, заклинание достигает пика. Вершина цитадели расходится, раскрывается бутоном цветка, выстреливает огненной сферой. Какое-то время сфера висит в воздухе, затем разлетается на осколки, будто лопнувшее яйцо. Крылья расправляет огненная саламандра, сыплет искрами, от которых вспыхивают саламандры внизу.
  
  - Где же я, - пытается сообразить Рагнар, - по-прежнему в Эфире, или вернулся в Сущее?
  
  Подожжённые саламандры кажутся неуязвимыми, даже 'ехидны' им ни по чём: вот одна змея забралась в раструб орудия, за ней другая, и боевая машина взрывается, разлетается на куски, а они выкатываются огнём из огня, мчатся дальше. Страшно...
  
  - Вот ты где... - слышит Рагнар голос Хрисанфа. - Оставайся в Эфире, не меняй форму, сейчас попробую освободить.
  
  'Начинаю сходить с ума, - думает Рагнар, - голоса слышать. И хорошо бы, если безумие заберёт с собой боль...'
  
  - Всё оказалось сложней, чем я думал, - продолжает спустя несколько минут лич. - Запомнил, как нас похитили?
  
  - Нет... - отвечает Рагнар, а в сердце стучится надежда, охватывает огнём, как саламандр на поле боя - ярость.
  
  - Вот и я - нет, - говорит Хрисанф, - но себя я из плена вытащил, а тебя, увы, не успел.
  
  - Так это и правда ты? - Рагнар задыхается, - и сможешь освободить?..
  
  - Я, а кто же ещё, - ворчит лич. - Уже плету чары, разве не чувствуешь?
  
  Голос Хрисанфа изменяется, становится тонким голоском флейты. Напев его заклинания кажется слабым, но кислотой разъедает мелодию саламандр, просачивается через неё, тянет за собой Рагнара.
  
  - Прощай, - слышит тот напоследок, - до встречи в следующих воплощениях.
  
  Физическое тело Рагнара взрывается, но осознание смерти приходит не сразу. Сперва поглощён чувством, будто бы кристалл памяти, вырванный из плеча, охватил плёнкой мельчайшей пыли, и превратил в кристалл всего целиком.
  
  
[2]
  
  Серый туман сложился стеной - почти прозрачной, но полностью непреодолимой. Рагнар видел за ней очертания четырёхрукой фигуры Хрисанфа, узнал, какое задание тот получил, а также понял, почему лич решил взять с собой и его. Справится ли теперь? Для Рагнара то больше не имело значения. Теперь был свободен от пут Сущего, абсолютно свободен.
  
  - Прощай, - сказал он, прижав руку к прозрачной стене, - пусть Эфир тебе поможет.
  
  Стоило сделать шаг от преграды, как вокруг тела взметнулись изумрудные искры, закружились вихрем. Эфир с жадностью их поглощал, растворял в сером своём киселе. 'Столько раз наблюдал это со стороны, - подумал Рагнар, - пришло время увидеть и изнутри'. Обратная инверсия у каждого проходила по-своему - одним давалась легко, других долго не отпускала - как пройдёт у него?
  
  Рагнар на палубе катамарана, с другой машет руками ещё один он, кричит:
  
  - Наше направление! На запад!
  
  Лёгкий кораблик едва не летит над зеленоватыми водами Антиломы, по берегам чисто, но вот вдали появляются голубоватые точки, а небо хмурится.
  
  - Усачи! - кричит Рагнар, приложив руки рупором, - поворачивай!
  
  В рули упираются оба, в результате чего катамаран крутит волчком, выносит в серые воды Зоты, с берегов летят вязанки разрыв-травы.
  
  - Не сюда, дурья твоя голова! - ярится Рагнар, - поворачивай в ту же сторону, куда и я!
  
  То здесь, то там поднимаются снопы пламени, кораблик лавирует между ними, выносится на Змеиное озеро. Заполнено оно не водой, а шевелящейся массой свитня, со всех сторон тянутся руки, крючья и щупальца.
  
  - Я больше так не могу!.. - кормчий соседней палубы бросает руль, падает на колени, закрывает лицо руками.
  
  - Да пропади ты пропадом, - Рагнар наваливается на штурвал изо всех сил, правит в одиночку, - жук навозный...
  
  Катамаран чертит по свитню кровавые полосы, вываливается на площадь Каратула, скрежещет по камню. Другой камень обрушивается с гулом и свистом - на соседнюю палубу падает охваченная огнём глыба, полностью уничтожает...
  
  Проснулся Рагнар в липком холодном поту, какое-то время пытался понять, где находится. Гладкое плечо и мягкая грудь, оказавшиеся под протянутой рукой, сказали, где: спальня, покои Алиеры, второй верхний ярус великого книгохранилища. Она сразу проснулась, в темноте вспыхнули глаза лича.
  
  - Неправильный сон? - спросила, придвигаясь ближе, закидывая ногу на его бёдра.
  
  - Не то слово.
  
  Умелые пальцы заскользили по телу, Рагнар им не мешал, как и губам. Обычно под ласками Алиеры таял, подобно горячему воску, а она мяла, лепила удовольствие для обоих, теперь же остался холодным, будто ледяной голем.
  
  - Ты и сам какой-то неправильный, - сказала эфирная волшебница, насторожившись, - плоский.
  
  - Перестань, - мотнул он головой, - я такой же, как и всегда.
  
  Протянул руку, чтобы обнять, но Алиера отпрянула, оттолкнула:
  
  - Не прикасайся ко мне! Не прикасайся!..
  
  Рагнару показалось, что она исчезает, тает, потому метнулся, обхватил двумя руками, прижал. Алиера по-звериному взвыла, вспыхнула зелёным пламенем, но он не отпустил - так и сгорел вместе с ней...
  
  Серый туман собирается сгустком, сгусток вспоминает имя - Рагнар. Он в средней точке амфитеатра, вверх и стороны расходятся скамьи. Рядом с ним на площадке Лисандер, с костяным жезлом в руке, ученики расселись полукругом, первый и второй ряд.
  
  - Если брать по времени Сущего, - говорит некромант, - окончательный разрыв эфирно-физических связей происходит на третьи сутки. Обратная инверсия нижних астральных узлов ведёт к полному изменению восприятия индивида: осознаёт себя уже не материальной структурой, а эфирной.
  
  - Можно вопрос? - вскидывает руку ученик с оттопыренными ушами и серыми, будто бы отваренными губами. - Семь завихрений вдоль эфирного тела - это и есть астральные узлы, так?
  
  - Нет, не узлы, - отвечает Лисандер, - но их отражение в плоскости Эфира. Благодаря вихревым центрам, кстати, двойник обретает возможность изменять местоположение мгновенно...
  
  Всё в казарме Сурьмы было старым, ржавым, пыльным. Оприходовав кособокий стол, Рагнар пытался написать письмо, но то перо ломалось под нажимом, то рвалась истончившаяся бумага. Окружали его зомби, что-то бубнили, бормотали.
  
  - Посмотри на зомбёночка, - разобрал Рагнар, - посмотри же...
  
  Нехотя обернулся, увидел на руках у Ратны нечто со щупальцами вместо ручек и ножек, с черепом вместо головы. Неожиданно маленький мертвец клацнул зубами, чем вызвал у Рагнара острый испуг - как будто нить какую-то внутри него эта тварь перекусила.
  
  - Не мешайте, - крикнул, разозлившись, - отойдите!
  
  - Вот эти чернила попробуй, - Джагатай подкрался тихо, подобный лазутчику на задании, - выменял в гуляй-посёлке.
  
  В отличие от остальных, он живой, и одежда не ветхая, а с иголочки.
  
  - Почему ты выглядишь иначе? - задал вопрос Рагнар, принимая фигурную скляницу.
  
  - Потому что у меня есть эфирный амулет, - был ответ, - выменял на твою жизнь.
  
  Флакон взорвался в руках Рагнара не чернилами, а кровью, та протянулась по столешнице дорожкой...
  
  Рагнар скользит по алой линии, та тянется через Стальное море к Синглии, вдоль неё к Декабрине, к отчему дому. Вот только дома больше нет, вместо него руины, странным образом смешанные с теми, в которых играли когда-то с Кранмером.
  
  - Где же всё, - шепчет он, обескураженный, - куда делось?..
  
  Появление Рагнара изменяет город - на глазах начинает разваливаться, разлагаться. Прочные каменные дома оседают пылью, мосты валятся в заполненные кислотой каналы, по улицам расходятся трещины, в трещинах зияет ничто.
  
  - Третий день жизни эфирного двойника в отрыве от физического тела, - кивает Рагнар сам себе, наконец-то поняв, - последний день...
  
  Вскоре он выбирается на пристань, к морю, но моря нет, а есть серый туман. На волнах его покачивается зеленоватый от гнили корабль - с покосившейся мачтой, с истлевшими парусами. По ветхому, проседающему под ногами трапу, Рагнар всходит на точно такую же палубу, корабль стонет, скрипит. Когда же приходит время отплыть, поднимается в тусклое небо, к покрытому ржавчиной светилу.
  
  
[3]
  
  Тело соткано из света, но ощущается как никогда остро. Каждую эмоцию Рагнар может разложить на составляющие, как расщепляют белый свет на радугу, затем сложить вновь. Окружающее пространство подобно звёздному небу, только распространяется во все стороны, а звёзды лишь одного цвета - жёлтого. Стоит сделать движение, как они растягиваются нитями канители, плывут то во фронт, то во фланг. Свет одних Рагнар отражает, не позволяет проникнуть в себя, со светом других сливается, переживая то или иное ощущение прошлого во всей его полноте. Путешествуя так, начинает видеть узор, в него заключённый, а также отпечаток, оставленный этим узором в мире. Когда узор открывается полностью, то вспыхивает чистейшим жёлтым светом, затем жёлтое перетекает, переплавляется в голубое...
  
  Окружающее пространство как было, так и осталось бархатно-чёрным, место же звёзд, рассыпанных золотой пылью, занимают линии и полосы света, подобные всполохам северного сияния. Раз за разом свет собирается в одну большую волну, та проходит от края до края. Захваченный, Рагнар какое-то время следует вместе с ней, затем вырывается, но стоит только освободиться, как приходит время новой волны. Вскоре понимает природу сияний - это то искажение, которое он внёс своими чувствами и эмоциями в астральный пласт мира, оставленная узором печать. Теперь же Астрал возвращает сторицей, стремясь восстановить прежнюю свою форму, выправить оттиск. Вот только и Рагнару есть что вернуть, и он возвращает, бьёт светом в свет, сыплет искрами. Один из ударов отзывается перезвоном колокольчиков, мелодия затихает, гаснет, затем вдруг взрывается, звучит сама по себе, вспыхивает узором астральной сущности. Рагнар узнаёт узор почти сразу, поскольку принадлежит тот коту Булатику. Свет соединяется со светом, рождая новое существо, сотканную из больших вспышек и крошечных огоньков мантикору. Взмахи голубых лучей-крыльев льют свою песню, иначе Рагнар видит теперь волшебство саламандр, иначе видит их с Булатиком метаморфозу. Всё это здесь, в плоскостях астрального плана, где узор переплетается с узором, где даже из несоединимого получается целое, и, что самое главное, живое. Мантикора обрушивает песню полёта на катящиеся валом волны света, и прорывается, и летит дальше, пока голубое не выцветает в оранжевое...
  
  Окружающее пространство то свивалось спиралью, то вытягивалось тонким лучом меж концентрических кругов света, Рагнар и Булатик то шли, то скользили, то уходили в полёт. Несмотря на многообразие форм, Рагнару этот астральный план, высший из трёх, представлялся одним большим храмом. Чувствовал: все дороги ведут здесь в одном направлении - к святая святых. Туда, где силы пересекались и переплетались, образуя основной узел, туда, где заканчивался Астрал и начинался другой план мироздания.
  
  - Вот и встретились, - Алиера явилась в образе дивной птицы, - как же долго я тебя ждала...
  
  - Теперь мы будем вместе? - спросил Рагнар, наслаждаясь её светом, извивами узора, невероятно красивого.
  
  Алиера молчала, Астрал играл красками: переливал, смешивал, поджигал.
  
  - Я верю, однажды обязательно будем, - последовал наконец ответ, - но не здесь, не сейчас.
  
  - А где же? - не понял Рагнар, - на каком-то другом уровне?
  
  - Если б всё было так просто... - Алиера расправила огнистые крылья, снова сложила. - Я достигла высшей точки развития, пора уходить, ты же ещё не достиг и останешься. Видишь, как далеко расходятся наши дороги?
  
  Объяснение озадачило Рагнара ещё больше, и тогда Алиера показала, перестав на это время быть Алиерой, перестав быть женщиной или мужчиной.
  
  - Да, теперь понимаю, - сказал Рагнар после, - но как же мне хочется пойти вместе с тобой...
  
  Она молчала, Астрал гасил краски: обесцвечивал, затенял, тушил пламя.
  
  - Я тоже верю, что встретимся, непременно друг друга найдём, - Рагнар вспыхнул звездой, загремела мелодия, - но знаю также, что война моя не окончена, не окончена месть. До тех пор им длиться, пока не обретут целостность каждое разбитое сердце и каждая сломанная жизнь, пока не обретёт целостность сам Разделённый мир!
  

[Симбиоз, стадия двуликого] Интерлюдия вторая

  
  
[1]
  
  Метки вспыхивали, расходились по внутренней поверхности обзорного купола концентрическими кругами, Аваллах наблюдал. Лавовое тело его имело вид человеческой фигуры: округлая голова без лица, колонноподобные руки и ноги, огромный торс, охваченный не одним магнитным коконом, а двумя. Раздуты коконы были до такой степени, что больше походили на сферы, одна облекала другую. Между сферами вспыхивали то нити, то искры, то спирали, цвет сфер при этом менялся, как и частота сокращений. Людям, заполнившим северную торговую площадь, подобное зрелище, без сомнений, пришлось бы по вкусу, вот только купол отнюдь не то место, доступ к которым людям открыт.
  
  Особенно яркая метка указывает человека с необратимым заклинанием взрыва внутри. Движения у человека резкие, взгляд пустой, аура выцветшая. Отпихивает девочку с рыжими косами, увлечённую леденцом на палочке, отталкивает слившуюся в страстном поцелуе парочку, бросается к зеркальному куполу с криком:
  
  - Будьте вы прокляты, нелюди!
  
  Из тела самоубийцы высвобождается пламя, проходится огнекатком по тем, кому не посчастливилось оказаться рядом. Что до зеркального купола, то тому, разумеется, никакого вреда. Вслед за огнём заклинания разгорается пламя паники, приходит в движение каток давки. Ужас, боль и отчаяние окрашивают ауры людей в ярко-красное, багровое, чёрное. Симбионт Аваллаха спешит прикоснуться, сам же Аваллах предпочитает подождать. Сторожевые маги и големы не позволяют распространиться как панике, так и давке, останавливают силой физической и волшебной. Аур, сжигаемых страхом, всё меньше, всё больше охваченных любопытством, жаждой взглянуть на чужую беду. На их фоне, самоцветами в грязи, выделяются всполохи фиолетового, всполохи сострадания, и Аваллах устремляет нить к одной из таких аур. Меж астральными нитями двуликого образуется своего рода разность потенциалов, бегут молнии внутреннего диалога. Человека с сине-зелёной, словно бы покрытой плесенью, аурой Аваллах и его симбионт исследуют уже вместе, и там есть, что исследовать. Одна часть этого индивида искренне переживает за пострадавших, другая же наслаждается, упивается их мучениями. Тоже двуликий, пусть и не в том смысле, какой вкладывают в это слово кадавры, потому, наверное, и прикосновение астральных нитей чувствует, озирается по сторонам...
  
  В нижний город Аваллах вернулся, когда торговая площадь опустела, по периметру зажглись фонари. Долгий спуск по круглой в сечении шахте, пересадка в скользящий шар, движение по каналу. Впечатлений за день набралось много, перемалывались жерновами внутреннего диалога - приятно, когда можешь беседовать сам с собой. Когда-то две стороны Аваллаха с трудом находили общий язык - астральные нити то рвались, то запутывались неразрешимыми логическими узлами, но то время далеко позади. Теперь, каким бы сложным ни был вопрос, понимание достигалось почти что мгновенно, работа шла сразу в нескольких плоскостях. Глубокое взаимопроникновение позволяло мыслить как по отдельности, так и вместе, соединяя два разума в один, рождая новое ментальное тело. По тому же принципу происходил обмен эмоциями, которые по сути своей и есть обмен - обмен энергий между астральными узлами. Ощущения же определялись тем, от какого из магнитных коконов протянулась нить, один и тот же предмет при этом мог восприниматься с точностью до наоборот.
  
  
[2]
  
  Они делились тем, что знали: новорождённая душа постигала через Аваллаха устройство этой Вселенной, ему же через неё открывались Вселенные других Творцов, складывались в путь, которым новорождённая душа пришла. Два знания как бы двигались навстречу, когда же встретились, пришло время разговора о Разделении и том, что ему предшествовало. Только теперь новорождённая душа могла понять, достигла положенного уровня, только теперь Аваллах почувствовал необходимость рассказать.
  
  - Хотелось бы знать, - протянулась нить от внешнего кокона к внутреннему, - что было в начале.
  
  - Я расскажу, - протянулась нить от внутреннего кокона к внешнему.
  
  Там, где у человека сердце, в лавовом теле двуликого частица Отца, одного из богов пантеона Тверди, бурлит и клокочет. Всё помнит эта частица, от начала начал, искоркой отражается в пространстве внутреннего кокона. Подобно кругам на воде, расходятся от неё волны света, пронизывают внешний кокон, увлекают сознание симбионта в предвечные времена.
  
  - Знай же, что в начале всего стоит мера, - луч, протянувшийся от внутреннего кокона к внешнему, сыплет искрами. - И мера цвергов - основы, которые различают по степени фундаментальности, как различают в здании краеугольные камни, стены и свод. Из Первооснов образована обитель Творца, Запредельное, непостижимое по сути своей. Второосновы же, ещё называемые Стихиями и Элементами, образуют Предел. И последними в этом ряду Третьеосновы, или четыре пантеона богов, создавшие Определённое, обитель живого и неживого, разумного и неразумного.
  
  Искры расцвечивают внешний кокон, рождают всё новые и новые образы. Первоосновы предстают Светом и Тьмой, Злом и Добром, но невозможно понять, где одно, где другое, так как пребывают в постоянном движении: чёрное перетекает в белое, а белое - в чёрное. Единственное, что постоянно, так это заключённая меж Первооснов Разность, из неё-то и рождаются две пары Стихий - Ветер и Твердь, Пламень и Плазма. Силы Стихий равны, и борьба их приводит к установлению Равновесия. Второосновы застывают в нём, образуя Предел, и Предел отделяет Запредельное от Определённого. В Определённом же борьба отражается рождением четырёх богов от каждого из четырёх Элементов, боги объединяются в пантеоны.
  
  Та часть двуликого, что принадлежит Аваллаху, умолкает, обрывает нити и гасит свет, будто испугавшись чего-то.
  
  - Прошу, продолжай, - тянется астральная нить от внешнего кокона к внутреннему. Внешний кокон при этом часто пульсирует, словно бы переполненный новым знанием.
  
  - Сложно... - тянется нить от внутреннего кокона к внешнему, от Аваллаха к его симбионту, - сложно и больно туда возвращаться, потому подожди, дай мне время.
  
  - Хорошо, я подожду.
  
  Ждать приходится долго, наконец от внутреннего кокона к внешнему протягивается тонкая, подобная волосу нить.
  
  - Слушай же дальше. Пантеон Ветра, соединив усилия в одном заклинании, создал сильфид, боги же Тверди созидали друг от друга отдельно, почему их и называют Отцами. Так появились первые расы.
  
  Волны света являют сильфид: физические тела их - излучение, дом - космос, без труда преодолевают бесконечные его расстояния. Затем свет являет цвергов, обитающих в недрах больших и малых планет, звёзд пылающих и потухших. Тех, кто теперь стали кадаврами.
  
  - За эпохой двух первых рас, - продолжает Аваллах, - пришла эпоха расы смешанной - перволюдей, созданных совместным заклинанием богов Плазмы и Пламени. На погибель первым была создана эта раса, поскольку, до того не соприкасаясь, узрели через неё друг друга, постигли устремления. Цверги видели своё предназначение в укреплении Определённого, вечной жизни его, для чего незыблемым должен был оставаться Предел. Сильфиды же, наоборот, видели смысл в Запредельном, для чего Предел намеревались разрушить, похоронив под его обломками Определённое. Так началась война войн, названная впоследствии Первым Противостоянием.
  
  - Теперь я вижу, - вырывается у новорождённой души, - теперь понимаю...
  
  - Сильфиды через перволюдей сражались со цвергами, цверги через перволюдей сражались с сильфидами, - продолжает кадавр. - Драконы и саламандры, рождённые из разумных рас последними, последними же в Противостояние и вступили. Драконы при этом сражались только на стороне цвергов, саламандры - только на стороне сильфид.
  
  Волны света рисуют картины войны, охватившей Вселенную, на них чёрные дыры, пьющие жизни сильфид, лучи, что режут планеты и звёзды цвергов. И ещё многое, многое другое.
  
  - Как страшно, - тянется нить от внешнего кокона к внутреннему, - как больно...
  
  - Мне продолжать? - пробегает искра от внутреннего кокона к внешнему.
  
  - Продолжай, - ещё одна искра, но уже от внешнего к внутреннему.
  
  - Закончилось Противостояние тем, что первые расы подготовили два заклинания, известные теперь как Высшие. Заклинание цвергов носило имя Клетка, заклинание сильфид носило имя Фантом. О мощи их можно судить по тому, что задачей Фантома было пробить Предел, а задачей Клетки было охватить Определённое своего рода скорлупой, недоступной ни одному из известных воздействий.
  
  Волны света являют четыре мира-крепости, четыре неприступных бастиона в них: Кристальные скалы, Огненные горы, Чёрная гряда, утёсы Грома. Собрались в бастионах не избранные цверги, но сами Отцы, их аватары, образованные из смертных тел в Определённом. Зная, что заклинание Фантома врагом уже начато, Отцы плетут заклинание Клетки, и успевают вовремя: вытянувшийся копьём энергии Фантом бьет не в Предел, а в образованную чарами скорлупу. Заклинание цвергов выдерживает удар, сохраняет Предел, однако же не до конца. В покрове Клетки пробоина - это Гро, один из Отцов, повержен. Что подвело его, почему не смог устоять? И острие Фантома, зловещее его жало, тянется дальше, касается Предела, оставляет отметку - Рану. Утёсы Грома взрываются, Рана поглощает их, расширяется до размеров мира, затем до размеров Вселенной, и прежняя Вселенная в ней исчезает...
  
  
[3]
  
  Лифтовая шахта кристальной цитадели похожа на вытянутую по вертикали кишку, по ней стремительно возносится скользящий шар. Начав движение в нижнем городе, останавливается на самом пике, где устроена наблюдательная комната с прозрачным куполом. Звёздное ночное небо переливается бисером на бархате, ночной Кипелар переливается всеми цветами радуги. Люк-диафрагма скользящего шара раскрывается, Аваллах выбирается, делает шаг на ребристый пол. Аун, как обычно, в смотровой нише, искажения лавового тела говорят о том, что процесс слияния прошёл не совсем удачно: подобие человеческой головы непропорционально большое, подобие же человеческого тела наоборот, слишком маленькое. Искажены и магнитные коконы: размера почти одинакового, потому впечатление, будто слиплись, перемешались.
  
  - О чём думаешь? - спрашивает Аваллах, протянув нить от внутренней сферы.
  
  - О разном.
  
  - А я об одном, - теперь нить протягивается от внешней сферы, - об Ансее.
  
  Время Ансея пришло, но перед тем, как отправиться на центральную базу контроля в Крюлоде, от неё - к Внутреннему кольцу, от него - за черту, проведённую Разделением, встретился с каждым, кому был в своё время опекуном. Лавовое тело его больше не имело особой частицы, точки бурления и клокотания, место её занял комок света, во многом подобный звезде. Былых опекаемых этот комочек завораживал, ибо наглядно являл цель, к которой стремились. У некоторых нечто подобное уже имелось, только в виде зародыша, к их числу принадлежал и Аваллах. Он не смог бы сказать, что почувствовал, когда свет Ансея коснулся зародыша, а тот шевельнулся в ответ - то было за гранью понимания, за гранью Определённого.
  
  - У меня с Ансеем разговор не сложился, - нить Аууна дрожит, - впрочем, как и всегда.
  
  - Печально, - Аваллах озабочен, - но что именно помешало?
  
  - Ему не понравился мой вопрос, мне не понравился его ответ.
  
  - И о чём ты спросил?
  
  - Почему среди нас всё больше пустых, которым пустота в радость - в радость не вылезать из проксимариев и бестиариев? Почему всё меньше тех, кого пустота угнетает? Тех, кто понимает: с некоторых пор пустота перестала быть лишь пустотой, теперь это - болезнь, болезнь нового времени.
  
  - И каков был ответ?
  
  - Что заблуждаюсь, что в корне не прав, - нить Ауна дрожит всё сильней. - Но я-то знаю, что прав я!..
  
  Два двуликих молчат, тысячеликие люди внизу терзают ночь и звуком, и светом, и магической силой.
  
  - С той пустотой, которую имеешь в виду, - говорит Аваллах, - сложно сражаться. Она как скользящая лента: легко сделать первый шаг, но сложно вернуться назад, если унесла далеко.
  
  - А ведёт лента к пропасти, - говорит Аун тихо, тусклой нитью, - имя которой смерть. Но не та смерть, что принадлежит людям, а та смерть, что принадлежит нам, кадаврам - смерть бессмысленных и бесконечных перерождений. Вот он, главный довод, оправдывающий любой, даже самый неудачный симбиоз - замена нашей смерти на людскую.
  
  - О чём это ты? - настораживается Аваллах.
  
  - Да всё о том же, - следует ответ, - о разном...
  
  Аваллаху не нравится настроение друга, ищет нить, которая помогла бы заглянуть в коконы Ауна, осветить их изнутри, но так и не находит. Потом будет упрекать себя, что плохо искал, ибо в этой точке пути их расходятся. Навсегда.
  

[Жизнь седьмая и последняя] Регана (2001-? от Р.)

  
  

[Год пятьдесят пятый] Одиночество

  
  Закатный океан, остров Ноос
  
  
[1]
  
  Увидев Регану, ревун останавливается, замирает. 'Правильно, - думает она, - а ещё говорят, что у вас нет мозгов'. Фигура у ревуна почти человеческая, только нет головы, в центре груди из густой шерсти выступает большой глаз, область живота занимает широкая пасть.
  
  - У-р-р, - тянет он, обнажая три ряда плоских, как у пилы, зубов, - у-р-р...
  
  Регана замерла тоже, смотрит на перевёрнутое своё отражение в налитом кровью оке. Комбинезон на ней из булатика, грубая ткань смягчена магией, и ощущается, как тенёта. По комбинезону карманы, от маленьких до больших, на плечах и предплечьях элариевые накладки, каждая со своим заклинанием. Пояс из шкуры гидры подобен свернувшейся кольцом змее, в гнёздах его плоские скляницы с хаомой. Кольца и на запястьях волшебницы - элариевые, светятся голубым.
  
  - Р-рах! - ревун выпускает когти, слюна из пасти бежит ручьём.
  
  - Даже не думай, - воздевает руки и Регана, кончики пальцев направлены на большой глаз.
  
  Представляется она сейчас себе бабочкой - из тех, что порхают неспешно, словно бы говоря: 'Я никого и ничего не боюсь, потому и спешить незачем'. Такие бабочки всегда крупные, с ярким узором, в котором предупреждение. Вот и у неё тоже узор, тоже предупреждение, что ядовита, и яд этот - опыт прожитых лет.
  
  - У-р-ру... - заунывно тянет ревун, после чего разворачивается, вламывается в пару прыжков в заросли, где и исчезает.
  
  - Умница, - подбивает итог Регана, - не стоило нам шуметь, лишнее внимание привлекать...
  
  Остановив заклинания, как бы втянув назад когти из магической силы, продолжила путь, а направлялась волшебница на восток - к месту, указанному астральной сферой. Умолкшие было джунгли ожили: в кронах пальм завозились попугаи, в густом копьеросте, увитом цветущим вьюном, колибри. По последним хотелось ударить молнией, да цепной, чтобы всех разом, но Регана сдержалась. Знала: порой может не хватить какой-нибудь капли Ихора, и как же горько потом, когда потрачена на пустое.
  
  - Кри-ку-га! - ссорились попугаи, - кри! кри!
  
  Лишь на первый взгляд джунгли кажутся пёстрыми, на самом же деле однообразны: зелень снизу, сверху, по сторонам, и никогда не меняется. Так же и с воздухом: всегда плотный, густой, будто бы сам забирается в горло. Тем не менее, Регана не давится им, а наслаждается, ведь то воздух её малого мира, её крепости. 'Все мы со временем становимся островами, - думает она, срубая копьерост протянувшимся от кольца на запястье лучом, - устаём от себе подобных, жаждем уединения'. Луч отражается от невидимой паутины, та звенит магическим возмущением, и в возмущении этом становится зримой. Появляется недовольный паук-невидимка, задирает мохнатые лапки, шипит. По сравнению с тварями, что обитают в лесах Пауков, совсем крохотный, всего лишь с кулак, и злоба его вызывает у Реганы не страх, а улыбку:
  
  - Прости, не хотела.
  
  То магическое возмущение, ради которого поход был затеян, уже близко, Регана чувствует кожей. Подбирается осторожно, почти не дыша, на кончиках пальцев мурашками заклинания. Восточную часть острова она знает хуже всего, и не потому, что много опасностей или сложно пробраться, а потому, что ничего примечательного. Буквально вчера примечательное появилось, вспыхнуло в астральной сфере оранжевой точкой, потому-то Регана и здесь.
  
  - Так вот оно что...
  
  Раздвинув мясистые листья папоротника, видит обвалившийся грот, оплетённый орхидеями и вьюном, меж камней бьёт фонтанчик, - волшебный источник. У фонтанчика роем колибри - с лёту ныряют, разбивают на радугу брызг. 'Как же вы мне надоели, - думает Регана, - сами на молнию напрашиваетесь...' Пальцы зудят, как если бы по ним бегали огненные термиты, но она снова сдерживается. Проверяет, нет ли здесь кого ещё, кроме колибри, заклинание поиска цепляется за интересное. Спустя миг 'интересное' у Реганы в руках - верёвка с тремя узлами, выдернутая из зарослей вьюна. Вервию бы этому давно истлеть, разложиться, но магия, заключённая в узлах, от разрушения уберегла. Регана отлично знает, что каждый из узлов означает: первый - добрая мысль, второй - доброе слово, третий - доброе дело. Последователь учения Трёх Граней - вот кому вервие принадлежало, стало быть, на острове когда-то была их обитель. 'Найти бы ещё помимо верёвки и трёхгранный стилет, - думает она, - совсем было бы хорошо'.
  
  Вода родника источает слабый голубой свет, Регана подставляет под фонтанчик пустую скляницу. Магия довольно сильная - так и звенит, так и поёт - но структура чар пока не ясна. 'Позже займусь, - решает Регана, - на станции'.
  
  - Ох!..
  
  Погружение в глубокий транс происходит внезапно, как если бы провалилась под тонкий лёд: физическое тело продолжает наполнять скляницу, основное ж астральное просыпается, видит голубой свет - сияние трёх граней клинка.
  
  
[2]
  
  Вход на станцию устроен через шлюз, сконструирован который в виде надкрылий златожука. Заклинание на нём странное - не отпугивает различного рода живность, а наоборот, привлекает. Впрочем, у саламандр всё странное, что ни возьми, а создана станция именно ими. Регана без труда выудила из тонких миров название - Гнездо-3, время создания - четыре столетия назад, а вот почему исследования были прекращены, установить так и не удалось. Как не удалось и обратить заклинание, наложенное на шлюз, сколько над ним не билась.
  
  - З-з-з, - звенят морские осы, успевшие за каких-то полдня возвести на пластинах шлюза целый город, - з-з-з...
  
  Избавляется от них Регана при помощи магии холода, освобождает шлюз от обратившихся льдом сот, открывает, спускается.
  
  Главная станция, Гнездо-1, расположена в центре острова, Гнездо-2 - на севере, Гнездо-3 - на юге. Гнездо-1 оказалось занято гидрами, Гнездо-2 - ревунами, и лишь Гнездо-3 было свободно, если не брать в расчёт муравьёв, жучков, паучков, да прочую мелкую живность. Другими словами, выбирать не приходилось.
  
  - Гарпия, - говорит Регана, когда к ней протягиваются три луча - жёлтый, голубой и оранжевый.
  
  Расположенная на первом ярусе система защиты - чудовище, но чудовище, которое Регана сама породила, вырастила и натаскала. В первую очередь, конечно же, на людей. И вот, заключённая в голосе частица магии расходится по лучам, те звенят, будто струны. Три перезвона, слышимых лишь на астральном уровне, переплетаются в мелодию, мелодия признана верной, и проход на ярус ниже открыт.
  
  Перекрытия станции, в основном из хитина, большей частью были изъедены, местами вовсе отсутствовали, так что Регане пришлось потрудиться, прежде чем вылепила из отбросов уют. Второй ярус - жилой, три просторных комнаты, нанизанные на арочный проход. В первом отделении слева от входа кухня, справа - музыкальный артефакт, похожий на перевёрнутый колокол, на полу - шкура гидры. Второе же Регана определила под библиотеку, своё личное великое книгохранилище. Третье частью спальня, частью уборная, граница проходит по шкуре ревуна, растянутой на полу. Вдоль арочного прохода подвешены медузосветы, и светом разгораются именно тем, какого хочет хозяйка, чувствуют настроение.
  
  - Как, неприступная моя обитель, - говорит волшебница в пространство, - сильно ли скучала без меня?
  
  Раскручивается держатель, свёрнутый до того бараньим рогом, принимает стилет, кольца с запястий, пояс. Чтобы ожил, раскрутился, музыкальному артефакту достаточно взгляда, и вот над раструбом поднимается маленький смерч мелодии. Это соната Гарпии - не самое знаменитое произведение матери, но самое любимое дочерью. Для Реганы Гарпии не столько музыка, сколько магия: узор астрального тела поёт в унисон узору, заключённому в партитуре. Из этой любви, собственно, и родилось её прозвище, уже потом обросло ворохом слухов и небылиц.
  
  - Она пришла из Дыры, что твоя мантикора, - говорят в городах Плеяды, - и в неё же вернулась. - Её породили драконы, - говорят в крепостях Маналита, - с саламандрами так и расправилась, изрыгая огонь, а змеёнышей пожирала. - Она пришла из-за Рифа, - говорят на островах Ундиниона, - чудовище, созданное жителями Обратной стороны...
  
  Под переливы сонаты Регана прошла в третью комнату, стянула комбинезон, затолкала в стиральный бочонок, внутренние стенки которого покрывали полипы. Сама забралась в ванну, изготовленную из устричной раковины, увеличенной заклинанием - максиформа, если в терминах витамагии (она же магия жизни, магия света, астральная магия). Как и в стиральном бочонке, на внутренних стенках ванны полипы, но не в пример более тонкие, более мягкие. Вызванный заклинанием, над раковиной повис ком воды, к нему устремилась капля янтарной хаомы, перемешались, и ком обрушился вниз. Хаома разошлась по телу искрами, разбежалась иголочками, благодаря ей Регана в свои пятьдесят пять не просто выглядела на тридцать, но такой и была, как если бы в тридцать лет старение прекратилось. Транс накатывал сам собой, покачивал на волнах, дробил сознание на три части: Сущее, Эфир и Астрал. Будучи витамагом, Регана могла без труда переходить из одного мира в другой, и сейчас смотрела на себя сверху, глазами астрального зрения. Вот она, Гарпия, погубительница саламандр, драконово семя, и прочая, прочая, полюбуйтесь! Большие голубые глаза на продолговатом лице, нос прямой, правильный, губы тоже красивые, полные, зато голова выбрита наголо. Вот она напевает мотив любимой сонаты, голос низкий, грудной, как бы поднимается из глубины, оттого и в других способен проникать не менее глубоко. Вот выгибается в неге - тело ладное, гибкое, так и хочется сказать, что создано для любви, но любовь из своей жизни Регана вычеркнула. Ибо поняла однажды: создана для другого, другой у неё путь.
  
  
[3]
  
  Огонь прошёл через надкрылья шлюза, через перекрытия верхнего яруса, разливается теперь по жилому. Хитиновые стены покрываются пузырями, вздуваются и лопаются медузосветы, шипит стойкая к пламени шкура гидры. Огненная змея ползёт дальше, пожирает, разбрызгивая слюну искр, шкафы с книгами, и вот уже в крайней от входа комнате, нависает над оказавшейся в западне женщиной...
  
  Родилась Регана в городе Лут, в двенадцатый день месяца Единорога, в первый год нового, второго по счёту тысячелетия от Разделения. С высоты Лут похож на дугу молодого месяца, охватившего рожками главный залив юга - залив Драконьей лапы. Главный он потому, что ключ к морскому коридору, делящему мириады островов Закатного океана на две приблизительно одинаковые группы. Водоразделу, как назвали его в своё время северяне. По присловью здешних мореходов, кто владеет Водоразделом, владеет и океаном, потому Лут - вторая столица Маналита, Галава южных широт.
  
  Пламя поднимается по кровати, бросается к жертве, проглатывает. Регана скользит вдоль липкого и холодного - вдоль серого тумана и изумрудных искр, - но тут же превращает правую руку в клинок, отсекает хобот, протянувшийся к дыре, а дыра - в теле её эфирного двойника. Падение прекращается, словно и скользила по хоботу, который только что отсекла, под ногами теперь плоская, как лист волшебного льда, поверхность Эфира. Прозванная Гарпией тщательно запечатывает дыру, уничтожает хобот, лишь после этого позволяет себе проснуться.
  
  Сны, в которых преследует огонь, Регана видит часто - отголоски заклинания Огненный Камертон, раскрученного над саламандрами в пустыне Сухар двадцать пять лет назад. За всё надо платить, что же. Снова уснуть после кошмара - пустые надежды, потому она одевается, проходит в библиотеку. Потянув на себя рычаг в виде книги, запускает механизм, тот подаёт один из шкафов немного вперёд, затем отодвигает в сторону. За шкафом комнатка пять на пять шагов, в квадрат заключена винтовая лестница, ведущая на нижний из ярусов, он же рабочий.
  
  Отцом Реганы был Марк по прозвищу Буревестник, известный флотоводец Союза, герой третьей битвы при Мяо. Исследуя его родословную посредством астральной магии, Регана углубилась на десять поколений, добравшись до некоего Авессалома, сотника легиона Медные Сердца, отличившегося в битве у Большого улья. Верилось с трудом, но каждый из мужчин этой линии был воином - своего рода стальная цепь, протянувшаяся через века. Матерью же её была Зельда Лучистая, известный на всю ойкумену астральный композитор. Говорили, что род свой та ведёт от самого Тиресия, Золотого пера севера, на самом же деле линию большей частью составляли морские торговцы нового времени - южные магнаты, как их теперь называют, о чём Регане поведало всё то же астральное волшебство.
  
  Сказать, что родители её были не похожи, значило бы не сказать ничего: он - чистое пламя, она - лёд тороса. 'Разве возможен между льдом и огнём союз, - думала Регана в детстве, - когда либо холод убьёт жар, либо жар - холод?' Потребовалось повзрослеть, чтобы понять: возможен, если пламя и лёд - волшебные. Другой вопрос, какая у этого волшебства природа. Когда-то ответ виделся очевидным: волшебство есть любовь. Теперь же сомневалась, так как не была уверена, что любовь - волшебство.
  
  Спустившись по винтовой лестнице, Регана оказывается точно в такой же комнатке, как и наверху: пять на пять шагов. Из неё выходит в комнату наблюдения, с астральной сферой, подвешенной над столом красного дерева. Круглая столешница свободно вращается, испещрена знаками. Регана поворачивает так, чтобы хорошо было видно образование, названное саламандрами Жемчужиной, касается значка в виде квадрата с точкой, затем овала. Ради Жемчужины саламандры и построили станции, Регана же здесь не столько из-за неё, сколько из-за возможности замести след астральными возмущениями.
  
  Одной из последних акций саламандр в Тысячелетней войне стало наведение на Лут зелёного мора, также известного как мор колибри. Отец Реганы в тот злополучный день мог находиться в плавании, но был дома, подарил ожерелье из живых цветов, которыми славится остров Сау. Была дома и мать, ради чего ей пришлось отменить концерт в соседней провинции, подарила очень красивое платье, с узором из жемчуга и топазов. Тем злополучным днём Регана праздновала свой шестой день рождения - совпало.
  
  - В убежище, - сказал отец, когда началось.
  
  Регана видела тревогу на лицах родителей и прислуги, слышала доносившиеся с улицы крики, но всё это таяло в ауре праздничного настроения, не доходя до сознания. Мать взяла за руку, а охрана охватила их кольцом, от обилия защитных чар воздух запел.
  
  - Что происходит? - Регана по-прежнему не понимала. - Это такая игра?
  
  - Всё будет хорошо, - начала было Зельда, но в следующий миг пресеклась, из горла вырвалась трель, как если бы там поселилась певчая птица.
  
  Словно по сигналу, сами собой стали появляться ярко-зелёные колибри, похожие в своём обилии на полчища саранчи. Взрывались они тоже зелёным, и газ, что вырывался из маленьких тел, без труда преодолел возведённую охраной защиту. Регана сама не заметила, как вдохнула, и пришла мелодия, и мир исчез. Наверное, в тот момент она тоже пела птицей, ибо, вернувшись в сознание, ощутила в горле сильную боль. Когда же поняла, что вокруг все мертвы - и няни, и охранники, и мать, и отец - боль стала чем-то большим, чем боль, а она из девочки стала взрослой.
  
  Слева от комнаты наблюдения алхимическая лаборатория, с пробирками в держателях, колбами и ретортами, справа - эфирная, с клешнями в растворе мёртвой воды, с тельцами колибри, нанизанными на металлическую нить, и тому подобным. Регана проходит в алхимическую, смотрит, какие результаты дала вода, взятая из волшебного источника. Результаты не просто хорошие, а превосходные. С такими стоит попробовать изменить заклинание, наложенное на шлюз, и если уж теперь не получится, то не получится никогда.
  

[Год шестидесятый] Хитросплетения

  
  Закатный океан, остров Ноос
  
  
[1]
  
  Правило у Адаманта и Антрацита было простое: за исключением боевой формы друг на друга не походить, причём сами его придумали, без участия Реганы. Создала этих витаморфов она из кристальных морских ежей, добавив формы какаду и пушистика. Антрацит, катившийся впереди чёрным шаром, успел нацеплять колючек, был ужален осой и ошпарен кислотной лягушкой, но сменить форму означало бы покрыть себя пятном позора более чёрным, чем он сам.
  
  - Гар-рпии! - кричал Адамант откуда-то сверху, - гар-рпии!
  
  Перелетев на другое дерево белым всполохом, он замолчал, что было предупреждением, и Регана остановилась. Вскинула руку, коснулась браслета, почувствовала: живодрев. Сразу поняла, обойти не получится: слишком старый, слишком опасный, слишком широко расставил сети. Щёлкая трещоткой, Адамант слетел вниз, белоснежный какаду исчез в оранжевой вспышке, из неё выкатился кристальный ёж, на прозрачных иглах потрескивают белые искры. Через мгновение преобразился и Антрацит: те же иглы длиной в руку Реганы, то же потрескивание, только кристалл угольно-чёрный. Адаманта она сотворила как усилитель - все десять карат, Антрацита же как уничтожитель чар, на случай столкновения с более сильным магом.
  
  - Не стоило тебе меня трогать, - говорит Регана, когда живодрев появляется, - не стоило...
  
  На физическом плане он сплошь чёрный - и колья кроны, и крючья корней, и раздутая утроба ствола - будто дыра в ткани мира. Астральное зрение даёт более интересный вид: обилие нитей света, в основном зелёных и бледно-голубых, стремящихся одурманить и усыпить, опутать и притянуть жертву. Регана касается элариевой накладки на левом предплечье, с пальцев срывается шарик огня, проходит над иглами Адаманта, вырастает до огненной сферы. Красное вонзается в чёрное, разливается, но кора у живодрева крепкая, выдержала бы и живое пламя. Будь у Реганы в наличии лишь стихийное волшебство, пришлось бы попотеть, но в том и дело, что сфера огня не удар, а только подготовка к удару.
  
  - Волчица, - выкрикивает она, - бей!
  
  Появляется стальная бабочка, взмахивает мерно крыльями. Волчица - ещё один витаморф, гордость Реганы. Сотворила из стилета трёхгранных, найденного пять лет назад у волшебного источника, несколько месяцев чары плела, пока металл не ожил. Голубой свет охватывает бабочку, преобразует, и через мгновение к живодреву мчится стилет, охваченный голубым ореолом. Волчица входит в огонь, входит в кору, входит в астральное тело выродка. Живодрев ревёт, пронзённый болью, но боль для него лишь начинается: от ореола Волчицы вспыхивают астральные нити, голубое пламя бежит по ним к средоточию, к астральным узлам.
  
  - Вот и всё, - говорит Регана, разбросав спустя недолгое время ногой черноту пепла. - Адамант и Антрацит, проследите, чтобы не начался пожар.
  
  Дальнейший путь прошёл без происшествий, уже через час были у хитиновой стены в не один человеческий рост, окружавшей Жемчужину. Взглянув на это образование с достаточной высоты, простой человек вряд ли бы что-нибудь понял, маг же рисковал лишиться чувств. От изумления. Ибо в оправу хитиновых стен была заключена животная клетка, увеличенная до размеров небольшого посёлка. Кисель цитоплазмы расходился своеобразными улочками, эндоплазматическая сеть петляла подобием запутанного переулка, округлыми домиками громоздились рибосомы, и так далее, и так далее. А в центре, ратушей за камнем стен, окружённое слоями мембран ядро - узел и на астральном плане, и на физическом. В том, что вырастили Жемчужину не саламандры, Регана была уверена - совершенно не то построение чар. Оставались чёрные цверги, но и то лишь гипотеза, ибо знаний об астральной магии цвергов, тем более чёрных, ничтожно мало. Сама изучать Жемчужину она и не пыталась - какое уж там, когда все силы уходят на защиту от астральных возмущений! - но щедро пользовалась знаниями, оставшимися в Астрале от саламандр. И пусть сохранились лишь фрагментарно, Регане того было достаточно. Настраиваемым лабиринтом, вот чем была клетка, а с таким объектом становилась доступной телепортация.
  
  В толще хитиновых стен по всему периметру устроены комнаты контроля, укреплены кристаллическими плитами. Одну из таких комнат Регана превратила в телепортационную камеру, куда и поднимается, Волчица порхает следом, Адаманту и Антрациту наказано ждать внизу. Через несколько минут волшебница на месте - открывает шлюз, входит. Поперечная перегородка делит камеру на две части: в первой от входа склад и приёмный диск, во второй в ряд инъекционные коробы. Регана переходит в Астрал, смотрит узоры: свой, лабиринта и, самое главное, некроманта Самшита, которого предстоит перенести.
  
  - Так, понятно, - говорит, вернувшись, Волчице, - слизняки, муравьи-крючники, белый коралл.
  
  Берёт на складе банки с необходимым, проходит через арку к коробам, три раскрывает. В один вытрясает слизней размером с ладонь, в другой - муравьёв с красиво скульптированным телом, в третий отсыпает белого порошка. Перевод рычага отправляет содержимое коробов, сшитых из хитиновых пластин, в клетку, реакция начинается незамедлительно. Регана так до сих пор и не разобралась: то ли дело в некоем усилителе, установленном саламандрами, то ли в метаболизме Жемчужины, когда воздействие оказывает и крупица, а узор меняется от края до края в несколько мгновений. Интерес, впрочем, праздный, так как на скорость и безопасность телепортации эти вещи не влияют.
  
  - Готов? - спрашивает у Самшита в Эфире, где тот не старик, а шестирукий гигант.
  
  - Бери в коготки, крылатая, - следует ответ, - неси через океан.
  
  Перенести через Астрал из одной точки Эфира в другую проще простого, а вот с Сущим сложнее, поскольку конечный мир. Необходимо промежуточное звено, астрально-физический мост, и выход был найден: узор лабиринта. Основы лабиринтостроения, как и людской витамагии в целом, заложил великий Преор - не только волшебник, но и борец за свободу магии. Знал бы он, что теперь есть стандарт - маналит и эларий, теперь есть учёт - лабиринты вне описи подлежат уничтожению, как и маги, их создавшие. Наверное, когда-нибудь доберутся и до Жемчужины, но не скоро, ибо очень уж не похожа на стандартный лабиринт, совсем другой отпечаток в Астрале. Новая хозяйка острова Ноос, по крайней мере, на это надеялась.
  
  Регана начинает заклинание, тянет нить света. От своего узора ведёт к узору Самшита, затем к лабиринту, от него снова к Самшиту, возвращается в свой узор. Структуры клетки подобны оркестру, Регана - дирижёру, рождают в единстве мелодию. Физическое тело Самшита, по сути, остаётся на месте, изменяются лишь координаты положения в пространстве и времени, и на приёмном диске он в той же позе, в какой находился до перемещения - сидит, скрестив по-южному ноги.
  
  
[2]
  
  Самшит и Регана в её личном великом книгохранилище, расставляют кристаллы для игры в узор. Придумана эта забава была всё тем же Преором, витамагом из витамагов (для астральных же магов и предназначена, но можно и с некромантом сыграть, когда вариантов нет). Диск для игры вырезан из волшебного дерева, отполирован до желтизны, сеть игровых полей делит на дуги и квадраты. Десять кристаллов в линию со стороны Самшита, десять же со стороны Реганы, у неё кристаллы в виде фигурок мехоморфов, у него - в виде боевых богомолов.
  
  - Ай, да я, - спохватывается Самшит, - совсем забыл! Книгу же тебе для коллекции подыскал, весьма любопытный гримуар.
  
  В деревянной ладони некроманта появляется оправленный в кость кристалл, протягивает.
  
  - Мои благодарности, - Регана берёт осторожно, - и что бы я без тебя делала?
  
  - Знамо что, - отзывается тот с лёгкой улыбкой, - одичала бы.
  
  На место расправы с живодревом Самшит пожелал взглянуть через Эфир, застыл на мгновение, скованный трансом. В отличие от витамагов, у некромантов транс простой, передвигаться сразу на нескольких планах возможности нет. В округлых глазах Самшита жёлтый отблеск, лицо изрезано морщинами, редкие седые волосы собраны сзади в хвостик. Окинув взглядом его невысокую, но прямую и крепкую фигуру, Регана в который раз ловит себя на мысли, что не только правая рука от локтя, но и весь он кажется вырезанным из дерева, такое создаёт впечатление.
  
  - Ай, красиво, - сказал некромант, вернувшись из транса, - ай, любопытно!
  
  - Ты об эфирном теле этого выродка, - спросила Регана, - или о том, каким образом я его уничтожила?
  
  - И о том, милая, и о том. Кстати, в Ясене, этой столице живоделия, вывели новый вид страж-деревьев, тебе будет интересно узнать...
  
  Звучит элегия 'Нежные ночи' - лучшее произведение Зельды Лучистой, по мнению Самшита. Скрипнув деревянными пальцами, он передвигает кристалл, делает первый ход. На эфирном плане фигурку богомола накрывает серое облачко, превращает в прозрачную нить, нить раскрывает перед Реганой галерею образов. 'Значит, издалека решил начать, старый плут, - думает она, - от самого, что называется, истока? Ну, что же, посмотрим...'
  
  Заклинательница жизни и заклинатель смерти, узоры их переплёл четыре десятилетия назад проект 'Изумрудная стрекоза'. Предметом изучения была особая каста южан, шпионы-смертники, обладавшие способностью мгновенно умертвлять не только своё физическое тело, но и эфирное. Многих трудов стоило добыть смертников живыми, ещё больших - разгадать тайну их умения. Но ничего, разобрались: умение даровал паразит, живущий в спинном мозге, активный лишь на астральном уровне, да и там способный прятаться до невероятного искусно. На физическом плане, при достаточном увеличении, паразит имел вид прозрачной нити, почему и назван был червём астральным нитевидным. Сейчас воспоминания, эмоции и мысли Реганы меняли узор на диске, но видеть это мог только Самшит - в том и состояла суть игры. Регана, в свою очередь, понимала: стоит допустить ошибку в плетении узора, и один или несколько её кристаллов обретут статус метаморфа-смертника.
  
  - Вот так, - прозванная Гарпией выдвигает пятый, шестой и седьмой кристаллы, на эфирном плане те вытягиваются ясенями.
  
  Чем свежее переживание, тем оно острее, а схватка с живодревом Самшита впечатлила. Бой он видел от начала и до конца, никаких сомнений, в Эфире след глубокий. 'Давай, дружок, ловись...' - думает Регана. И да, расчёт волшебницы оказывается верным: в центре диска поднимается чёрный исполин, от него расходится паутина чар...
  
  Лучи Игнифера играли на надкрыльях шлюза, Регана раздвинула их простым заклинанием.
  
  - Р-ревуны! Р-ревуны! - голова Адаманта высунулась меж листьев невысокой пальмы, - бер-регите честь!
  
  - Кстати, о попугаях, как всё чаще называют южных пиратов, - сказал Самшит, - следишь за событиями у Мяо и Макуны?
  
  - А какие там могут быть события? - удивилась Регана. - Сколько себя помню, у островов Мяо и Макуна всегда какая-нибудь возня, ибо выход из Водораздела, и точка не менее важная, чем залив Драконьей лапы. Однако же - вот странность! - почему-то считается, что более доступная.
  
  - Ай, не скажи, сейчас там любопытно! - возразил некромант. - Несколько пиратских братств объединилось под стягом Неразлучников, возглавил рейд Лим, известный заклинатель Ветра.
  
  - Подожди-подожди, - изогнула бровь Регана, - насколько помню, Лиму ещё нет и двадцати, и уже стал во главе эскадры?
  
  - О том и речь, милая, о том и речь, - покивал Самшит. - Только послушай, какую штуку они придумали...
  
  Постукивая деревянными пальцами по диску, Самшит разворачивает галерею образов, ведёт дорожка в город Ясень - крупнейшую исследовательскую базу Живого леса. Там Регана проходила практику по астральной магии, наиболее яркие воспоминания связаны с фигурой наставницы Агаты.
  
  - Ай, чувствую, у тебя уже готова западня, - вздыхает некромант, - но делать нечего, мой ход.
  
  Два крайних его кристалла передвинуты вперёд на поле, в Эфире превращаются в агаты, по левой и правой дуге диска расходятся живые пятна.
  
  - А как же, - улыбается Регана, - у меня западня на западне!
  
  Основной мотив узора ей уже понятен: флора и фауна, в этом русле партия и будет развиваться. Над ходом размышляет долго, правое запястье в жесте концентрации прислонено к губам, кончики указательного и большого пальцев соприкасаются. Останавливается на том, что соединяет первый, второй, третий и четвёртый кристаллы неразрывной линией, дабы следующим ходом преобразовать в лабиринт. Риск, конечно, большой, зато ясени можно будет перебрасывать сразу в стан врага, через три хода они как раз вырастут до страж-деревьев. Вкупе с живодревом атака должна выйти сокрушительной...
  
  Несмотря на статус друга, лучи - жёлтый, голубой и оранжевый - проверили Самшита тщательно, только после этого разошлись плиты, открывая ступени лестницы.
  
  - Усилила, ай, усилила - насквозь прожигает! - погрозил деревянным пальцем некромант, полузакрытый глаз, вырезанный на деревянном же предплечье, мигнул зелёным.
  
  - Если только самую малость, - пожала плечами Регана. - Просто ты давно ко мне не заглядывал.
  
  Спустились к высокой, но узкой двери, одинаково хорошо укреплённой и в Сущем, и на эфирном плане, и на астральном. Спорхнувшая с плеча Реганы Волчица заполнила углубление своеобразной замочной скважины, в Астрале прозвучала мелодия, и дверь открылась.
  
  - Прошу, - прозванная Гарпией повернулась к некроманту, сделала приглашающий жест. - Если не возражаешь, то начнём, по традиции, с игры в узор...
  
  Скрытых линий на диске больше не осталось, Самшит смотрит на вязь узора, качает головой:
  
  - Разбила, суровая, на голову разбила!
  
  - Ещё партию? - предлагает Регана с хитрым прищуром.
  
  - Нет, прервёмся, - качает головой некромант, - пришло время поговорить о серьёзном.
  
  - Она снова меня ищет? - спрашивает Регана просто, ибо давно уже догадалась, кто срочному визиту Самшита причиной.
  
  - Кажется, да, - кивает некромант, - но полной уверенности нет.
  
  - Ладно тебе, не ходи вокруг да около, - Регана выбивает по диску дробь, - излагай.
  
  
[3]
  
  Порой Регана завидовала способности некромантов без труда входить в состояние так называемого правильного сна. Вот и сейчас Самшит в блаженной пустоте, а она уснуть не может, всё плетёт узор из мыслей, эмоций и воспоминаний, как будто не на мягком ложе, а перед игровым диском. Впрочем, так и есть, только партия совсем другого свойства, как совсем другого свойства и противник...
  
  Зелёный мор распространялся по Луту быстро, в считанные часы охватил пристань и прилегающие части города. Однако, не менее быстро действовали и витамаги: используя все доступные лабиринты, стянули к южной столице лучших алхимиков, лучших некромантов, и лучшие из астральных магов, разумеется, тоже были здесь. Элементы астральной магии одинаковы и для людей, и для саламандр, но принципы построения заклинания, тон мелодии, отличаются в корне, в чём и состоит сложность создания контрчар. Яд зелёных колибри успел заполнить две трети города, прежде чем заклинание саламандр удалось распутать, затем снова переплести, но уже в противоядие. Одним из лучших витамагов в том противостоянии чар была Каванга - родная сестра Зельды, тётя Реганы.
  
  - Так ты выжила? - сказала она племяннице, когда явилась в сопровождении свиты в их дом. В голосе ни капли сочувствия, как и во взгляде вытянутых, зауженных кверху глаз.
  
  - Да, - сказала Регана тихо, будто оправдываясь, живые цветы ожерелья трепетали от её боли и страха.
  
  Каванга продолжала племянницу рассматривать, как если бы увидела удивительное насекомое, а в груди Реганы впервые по отношению к тётке колыхнулось что-то горячее. Тогда она толком и не поняла, что же именно, но теперь знала - это начала переплетать их узоры ненависть.
  
  Устав ворочаться с боку на бок, Регана одевается, спускается на рабочий ярус. 'Словно в себя саму спускаюсь, - думает она, - на более глубокий уровень'. Работа отвлекает, но ненадолго - воспоминания проникают и на глубину, обрушиваются валом, подобно потоку, перехлестнувшему через плотину.
  
  Когда не стало родителей, Регану хотел забрать к себе Эрих, дед со стороны отца, но Каванга решила иначе.
  
  - У девочки дар, - заявила безапелляционно, - а даром пренебрегать нельзя.
  
  Так Регана попала в женскую магическую школу на острове Барба. Сказать, что устав школы был суров, значило бы не сказать ничего: никаких игрушек, никаких сладостей, никаких украшений, а ещё ученицам выбривали наголо голову, что подействовало на Регану в день прибытия, как заклинание оглушения. Врагами в классе она обзавелась быстро, но больше всего доставалось от наставницы Анкобры, и выглядевшей, и одевавшейся как мужчина. Как узнала Регана позднее, достаточно для этого повзрослев, на острове цвела пышным цветом однополая любовь, и... В общем, с наставницей ей не повезло крупно. Так же не повезло и с наставницей Агатой, когда проходила в Ясене практику, и только тогда она поняла, только тогда разглядела за мужеподобными фигурами наставниц змеиную улыбочку Каванги.
  
  Регана крутит астральную сферу, проверяет, в порядке ли узор лабиринта, но думает об узоре другом - узоре мира. В тот самый день, когда Лут был отравлен зелёным мором, она почувствовала, что мелодия мира искажена, изломана, и жизнь свою поклялась положить на то, чтобы исправить, превратить Диссонанс в Гармонию. Как же была удивлена, узнав в своё время, что Диссонанс - закон для власть имущих, а не нарушение.
  

[Год шестьдесят пятый] Контрапункт

  
  Закатный океан, остров Ноос
  
  
[1]
  
  Весной и осенью на остров Ноос приходят лазурные ливни, начало - строго в день равноденствия, продолжительность - от месяца до двух. Как и в любом другом случае магических осадков, опасность в непредсказуемости: растворённый во влаге Ихор может обернуться, к примеру, лепестками лилий, но может и мелким камнем, и ледяными стрелами. Гнездо-3 защищает Регану надёжно, но как защититься от одиночества? Почему-то во время ливней оно ощущается острее всего, и ливни же делают телепортацию недоступной - растворённый во влаге Ихор погружает Жемчужину в сон. Невольно пожалеешь, что лабиринт кустарный, а не стандартный, когда работа в любое время года, когда защита от запутанности и внешних искажений, и прочая, прочая.
  
  Над чаем, крепким и душистым, поднимался пар - слепленная из волшебной глины кружка не давала остыть, над кристаллом, вставленном в приёмник, поднималась проекция книги, из раструба музыкального артефакта рвались раскаты симфонии Девятый вал. Регана пыталась сосредоточиться на читаемом, но сосредоточиться не получалось. То ли шум дождя отвлекал, то ли ломота в запястьях, но точно не музыка - музыка ей не мешала никогда.
  
  Прозванная Гарпией потянулась, сцепила пальцы в замок, покрутила, взяла кружку, отпила осторожно горячий чай. Раскаты симфонии становились тише, но насыщеннее, приближалась кульминация, Регана, вслушиваясь, прикрыла глаза. Магия астральной музыки превратила её убежище в маленький кораблик, на кораблик обрушивались со всех сторон громады волн. Нужно было вслушаться ещё пристальнее, раствориться в музыке, чтобы уловить едва различимое постукивание, вплетавшееся в Девятый вал своего рода контрапунктом. 'Так вот, в чём дело', - Регана открыла глаза, поставила кружку в углубление на столешнице, поднялась. Почувствовав напряжение хозяйки, медузосветы замерцали красным, свернувшийся клубком у кресла белый пушистик вскочил, поднял фасетчатые глаза, встрепенулся чёрный попугай, сидевший на жерди между книжными шкафами, проскрежетал:
  
  - Гар-рпии! Гар-рпии!..
  
  Пижаму сменяет комбинезон с элариевыми вставками, на плечо садится бабочка-витаморф. Регана поднимается на ярус выше, проверяет систему защиты - всё в порядке, не повреждена. Следовательно, одно из двух: либо угрозы нет и малейшей, либо слишком велика. А перестук уже отчётливо:
  
  - Тук, тук-тук, тук-тук...
  
  По хитину пола мягкий травянистый ворс, делает бесшумными передвижения как двух кристальных ежей, так и их создательницы. Антрацит занимает место между хозяйкой и ступенями лестницы, ведущей к шлюзу, Адамант от Реганы справа. Готовая к мгновенному магическому удару, она открывает створы, вскидывает руки, замирает сжатой пружиной. Пару мгновений не происходит ничего, затем на ступенях появляется птичка. Регана едва не сминает её кулаком магии, сдерживается в последний миг, потому что узнаёт по вещи мастера. Со ступени на ступень перескакивает механическая ласточка, дело рук алхимика Аристарха, больше известного как Маска...
  
  Начиная с похода Терракса, когда впервые Союз углубился в земли юга, людям была известна наиболее сильная сторона саламандр, но только с развитием витамагии увидели, что там же и слабина. Речь о квазисуществе, создаваемом астральной магией наивысшего уровня, об огненной саламандре. По сути, огненная саламандра - воплощённая идеальная власть, ибо каждая из саламандр, участвующих в её сотворении, отдаёт частицу своего огня. Создание это неуязвимо, пока жив хоть один член группы, его сотворившей, но сразу исчезает, если та же группа создаёт новое квазисущество. Здесь, собственно, и слабина: в случае, если бы людям удалось создать для той же группы суррогат с точно таким же узором, но более мощный, группой можно было бы управлять. Ряд проектов 'Кольцо' сей задачей и занялся, символом его стала змея, кусающая собственный хвост.
  
  К моменту, когда в ряды магов 'Кольца' вступила Регана, тому шёл уже второй век, материала - как теоретического, так и практического - были наработаны воистину горы. Вновь принятых проверяли, сортировали, затем разбивали на звенья по три: алхимик, некромант, витамаг. Начиная с нового, третьего тысячелетия от Разделения, по такому принципу работали все волшебники 'Кольца'. Регана попала в одну связку с Самшитом, отношения с которым к тому времени уже успели перейти из разряда 'некрепкая любовь' в разряд 'крепкая дружба', а также Маской - предметным магом столь же сильным, сколь и своеобразным. Именно их звену удалось найти искомое, переплавить материал многих и многих лет в одно-единственное заклинание, в Огненный Камертон.
  
  На металлических крыльях ласточки щербинки - след кислоты, след лазурного ливня, решившего встретить гостью именно так. Горячий приём, ничего не скажешь, но защита у механической птицы хорошая, и не такое бы выдержала. Ласточка и цела, и резва, спешит передать сообщение. Проделав несколько заклинательных жестов, Регана снимает с весточки печати, снимает единственно верным способом, и механическая птица запрокидывает голову, над распахнутым клювиком поднимается сотканная из света и тени проекция. Как всегда, фигуру Аристарха скрывает плащ, обшитый измельчённой драконьей чешуёй, как всегда, лицо скрыто за маской из гибкой драконьей кости, а маска скреплена с капюшоном, прилегающим к голове плотно. Когда-то Аристарха обожгло драконье пламя, прорвавшееся через защитный магический барьер, и выжил он лишь чудом, обезображен же был навсегда. Казалось бы, после подобного должен был испытывать к драконам страх, как самое меньшее, но пути узора неисповедимы, и испытывать он стал чувство родства. Многие видели в этом человеке безумца, помешанного на драконах, и лишь единицы знали, что родство и правда есть. К примеру, Регана, которую после заклинания Огненный Камертон Маска называл не иначе как Драконорождённой.
  
  - Приветствую, Драконорождённая! - голос у Аристарха тоже запоминающийся, с особенной хрипотцой. - Как понимаешь, новости скверные, иначе бы мне не пришлось создавать механического вестника. Скажи, мало ли мы тебя уговаривали, мало ли доводов приводили, как опасно оставаться на острове? Нет, клянусь оберегающей маной, нет! А теперь может быть поздно: за жизнями моей, брата некроманта, в особенности же твоей, идут бесформенные. Так говорят драконы, а они, ты знаешь, не ошибаются, если уж говорят...
  
  Регана прикрывает глаза, стискивает кулаки до боли. Что есть бесформенные? Секта убийц, открыто поклоняющихся Дыре, открыто желающих столкнуть в неё мир. Не представляли бы собой ничего особенного - без счёта их, подобных сект и тайных обществ, - но на мольбы бесформенных Дыра отвечает, установленный факт, что делает единственными в своём роде. Их боятся и простолюдины, и маги, потому что не застрахован никто: убивают бесформенные, руководствуясь какими-то своими принципами, тем, что нашёптывает им Дыра. Отмеченный обречён, как утверждают слухи, ибо бесформенные всегда доводят дело до конца, но слухи есть слухи - не проверишь. Нанять бесформенных одновременно и сложно, и легко: просто тем, к кому приходят сами, предлагая заключить сделку, сложно же тем, кто разыскивает ковен своими силами, ибо те всегда тщательно скрыты. Что до оплаты, то она всегда разная: редкий артефакт, услуга, жизнь. 'Чем же готова расплатиться ты, дражайшая тётя? - думает Регана. - Или наших смертей возжелала сама Дыра?'
  
  - Мы с Самшитом, как и прежде, в Драконьих горах, в убежище, - продолжает тем временем Аристарх, сотканный из света и тени. - Знаю, Драконорождённая, у тебя сейчас ливни, но как только телепортация станет доступна, сразу же перемещайся, прошу! Координаты прежние, здесь им до нас не добраться, а там что-нибудь, да придумаем. Верю в твою силу, надеюсь на твоё благоразумие. До встречи.
  
  От посторонних глаз Ноос защищён хорошо, что не столько заслуга Реганы, сколько саламандр, но против бесформенных этого, конечно же, мало. Визит их - дело времени, особенно после того, как прилетела механическая ласточка. Однако, острова Регана не оставит, путь в убежище - не её путь. Нечего и думать, назад из Драконьих гор будет не выбраться, всё равно что заживо себя замуровать. Лучше погибнуть в неравном бою - вот её выбор, ибо она - Гарпия.
  
  
[2]
  
  Сон после продолжительной бессонницы терзал не меньше, чем сама бессонница, перенёс Регану в пустыню Сухар, на полигон, где проходили первые испытания Огненного Камертона. Снова перед ней было десять саламандр, жмущихся друг к другу, и особенно выделялись мать со змеёнышем на руках - то сливались в одно, то разделялись. Со всех сторон окружала механика наблюдения и контроля, для Реганы было сооружено возвышение, для саламандр - загон.
  
  - Даём эларий, - сказали наблюдение и контроль через пластинку длинноговорителя, приклеенную к её виску, - будь готова действовать незамедлительно.
  
  - Я готова, - отозвалась Регана, - приступайте.
  
  Одна из основных особенностей металла эларий - запоминать чары, и он запомнил заклинание огненной саламандры, созданное людьми искусственно, рассчитанное на тех десятерых, что в загоне, и воспроизвёл. Саламандры заметались, заголосили, потому что мелодия заклинания их насиловала, и изощрённо - на всех трёх уровнях Сопряжения сразу. А потом родилась огненная саламандра - совсем небольшая, размером со змеёныша, что по-прежнему был на руках у матери, закрутилась, бросаясь на прутья загона, норовя пробить защитный барьер.
  
  - Внимание! Начинаю заклинание!..
  
  Регана повела свою мелодию, сплетая десять узоров в один. Стоило огненной саламандре её услышать, как перестала метаться, собрала из простых один большой ком, забралась в середину. Регана тем временем, работая через глубокий транс на трёх уровнях Сопряжения сразу, создала Камертон, и ударила, и он зазвучал. В загоне появилась ещё одна огненная саламандра, гораздо крупнее первой, устремилась к слепленному из тел кому, разворошила. Две огненных саламандры схватились, покатились клубком, Регану на возвышении трясло и корчило. О чём-то кричал приклеенный к виску длинноговоритель, но она уже ничего не слышала, кроме одного - сонаты Гарпии, внезапно зазвучавшей в сознании, заполнившей его целиком. В гарпию созданная Камертоном саламандра и превратилась - и пламя крыльев, и пламя когтей, и пламя зубов - разорвала соперницу, затем принялась рвать подопытных.
  
  - Хватит!..
  
  Регана остановила гром и грохот сонаты, остановила огненную тварь, взяла под контроль своё физическое тело. Сжечь огненная саламандра успела только двоих - мать и ребёнка - неприятно, но в пределах погрешности. В остальном же результат был превосходный: от узоров простых саламандр, пройдя через огненную, к пальцам волшебницы протянулись нити света - бери! управляй! И она ухватила, и потянула, а по нитям хлынула боль - боль тех, что в загоне. Гарпией, сущей гарпией эта боль вцепилась, разорвала на части крыльями и когтями, выбросила из сна...
  
  Очнувшись от кошмара, Регана слышит тревожный перезвон, тот сам собой рвётся из Астрала. 'Нет, не сам собой, - понимает волшебница через секунду, - это проснулась и запела станция, а такого за Гнездом-3 ещё не наблюдалось. Уже бесформенные? Быстро же они, если так...'
  
  Спустя несколько минут Регана на нижнем ярусе, у астральной сферы, витаморфы рядом. Призрачная сфера бурлит, бушует, как и то, что надвигается на остров Ноос с востока. Регана крутит столешницу и так, и эдак, нажимает на знаки, но понять, что же это такое, не может. Аномальное усиление лазурного ливня? Вызванное волшебством цунами? Элементаль? Не то, всё не то...
  
  - Это остров, - шепчет она, наконец-то поняв, - призрачный остров!..
  
  Стремительно выцветая, из оранжевой сфера становится синей, а Регана начинает слышать голоса - множество голосов. Шелест их туманит сознание, и сознание, покорное, следует к крутящемуся в сфере водовороту, падает, исчезает...
  
  Заклинание Огненного Камертона сыграло роль последней капли: после него противостояние Реганы и Каванги из негласного стало гласным, из холодного - горячим. Как же, как же, заклятье, поставившее точку в Тысячелетней войне, и создала его ничтожная племянница, а не великая тётя. Но дело было не столько даже в тщеславии, не столько в ненависти, взаимной и давней, сколько в том, что одна служила Гармонии, а другая - Диссонансу; одна искала способы изменить мир, другая же - оставить прежним. Регане Огненный Камертон явил истинный облик тётки, Каванге - истинный облик племянницы. Так началась их война, их игра в узор - партия, растянувшаяся на десятилетия. Увы, но преимущество было на стороне Каванги, Регана теряла позицию за позицией, слава её из доброй стремительно превращалась в дурную, и так до тех пор, пока не стала страхом и ужасом нового тысячелетия - Гарпией. Пришло время скрываться, и Регана скрывалась, инсценировала свою смерть, причём не единожды, но её неизменно находили, вынуждали покинуть укрывище, и всё начиналось сначала. Однако, хороший игрок в узор тем и отличается от посредственного, что умеет ждать, и ждать правильно...
  
  Синий свет лишил Регану физического тела, как и эфирного, и трёх астральных, пространство вокруг предстаёт эллипсоидом, суженным сверху и снизу. 'Яйцо, - вспыхивает мыслью Регана, - вид изнутри'. Сама она подобна желтку, только из света, от 'желтка' к внутренней поверхности 'скорлупы' тянутся нити золотисто-жёлтых и оранжевых лучей, от 'скорлупы' к 'желтку' тянутся синие. 'Это мои мысли, - снова вспыхивает Регана, - моё сознание'.
  
  Нити стремительны, движения их постоянны: коснуться, исчезнуть, вспыхнуть снова. Направив к 'скорлупе' не одну нить, а сразу пучок, Регана переносится в Гнездо-3, на нижний из ярусов. Происходящее там отмечает во всей полноте, но без эмоций, без ощущений, лишь мысленно. Антрацит и Адамант плавятся, стекают по капле на хитиновый пол, потому что один подавляет враждебную магию, а другой усилил его умение. Обернувшаяся трёхгранным клинком Волчица повисла между хозяйкой и астральной сферой, пытается разорвать связь, режет одну синюю нить за другой.
  
  - Недостаточно, - гремит откуда-то голос, и голос этот - её, Реганы, - недостаточно информации...
  
  Возвращается в 'яйцо', перенаправляет пучок лучей, те расходятся веером, снова собираются в точку. Теперь перед Реганой Жемчужина - проснулась, бурлит, бушует, не позволяя острову-призраку приблизиться. Тот тянется, будто щупальцами, снопами синего света, но уступить, похоже, придётся всё же ему. Регана успевает ещё раз вернуться в 'яйцо', найти через него Самшита и Маску, ухватить, потянуть, а затем всё пропадает, потому что Волчице наконец-то удаётся разорвать связь.
  
  
[3]
  
  Регана покрутила в пальцах осколок минерала, посмотрела на Самшита, на Маску. На физическом плане минерал имел густой синий цвет, на астральном от осколка расходились нити синего света. Декаду назад именно они, эти нити, лишили Регану рассудка, но они же помогли и вернуть. С названием для минерала, образовавшегося в результате столкновения с островом-призраком, долго не думали - ноонит.
  
  - Вы понимаете, что теперь у нас в руках? - спрашивает Регана. Самшит расположился в одном углу её личного великого книгохранилища, Аристарх - в другом, сама она за рабочим столом.
  
  - Сложно поверить, Драконорождённая, - говорит Маска, - но, кажется, тебе посчастливилось лицезреть феномен, известный как Блуждающий остров. Клянусь жаром драконьего пламени, это был он!
  
  - Ай, посчастливилось, так посчастливилось, - качает головой Самшит, - едва с жизнью не распрощалась! А ещё посчастливилось, что этот, с позволения сказать, феномен, прошёл с востока, а не с севера, не то пришлось бы иметь дело с разумными ревунами...
  
  - Не о том говоришь, брат некромант, - горячится Маска, - не о том! Только представь, какая мощь, если весь этот остров из ноонита! Потому и пребывает в перманентной телепортации, потому и недостижим!
  
  - На самом деле, - улыбается Регана, - оба говорите не о том. Теперь в наших руках ключ к ментальной магии - вот, где главное. До сих пор она считалась недоступной, ибо лишает разума, с ноонитом же доступ открыт. Свойства минерала ещё изучим, подробно изучим, но с основным уже ясно: возможность заниматься ментальной магией без опасности обезуметь.
  
  На плечо Реганы садится стальная бабочка, по крыльям узор, оставленный Блуждающим островом, боевые шрамы. Адаманту и Антрациту повезло меньше, их больше нет. Бросив взгляд на Волчицу, Регана на миг прерывается, когда ж продолжает, в голосе её пламя:
  
  - Теперь в наших руках могущество. За нами идут бесформенные? Рок, от которого ещё никому не удавалось уйти? Хорошо же, мы их встретим, противопоставим року магию мысли. Если проиграем, то проиграем, пусть рок ликует, если же одержим победу, то поднимем над миром новый камертон - ментальный.
  
  Взглянув на Самшита, взглянув на Аристарха, кладёт открытую ладонь на столешницу.
  
  - Ай, не случайно всё это, предначертано, - некромант поднимается, семенит к столу, накрывает ладонь Реганы своей, деревянной. - Потому я с тобой, крылатая, конечно, с тобой.
  
  - Клянусь непреложностью маналита, я тоже! - подходит Маска, поверх деревянной ладони ложится его, в перчатке из чёрной драконьей кожи.
  
  - Да будет так, - Регана накрывает их ладони своей второй, - да будет так.
  
  С плеча слетает стальная бабочка, садится на самый верх, подобно печати, скрепившей договор.
  

[Точка отсчёта-5] 3т

  
  Знаешь, Ментал, что поняла, создавая Волчицу, лучшего из своих витаморфов? Общего между людьми и бабочками больше, чем принято считать. Мысль эта, можно сказать, открыла в 3т новый раздел, пусть, как таковой, Теории трёх тогда ещё и не было. Речь о следующем из фундаментальных принципов разделения, а именно о весе высшего тела, или Весе, как обозначили мы его в 3т. Если говорить просто, то Вес - это вся совокупность опыта, собираемого душой воплощение за воплощением. Нельзя измерить его непосредственно, ибо величина Предела, но можно косвенно, по следу, оставляемому тем или иным типом. Вот здесь-то и выясняется, что ближе всего разделение по Весу ни к чему иному, как к стадиям развития бабочки. В качестве примеров возьму свои воплощения, благо ипостась модуля позволяет.
  
  1) Плавающий тип.
  
  Имя: Рута;
  Воплощение по счёту: первое;
  Аналогия со стадиями развития бабочки: гусеница.
  
  Разделение по Весу напрямую связано с разделением по преобладанию, что в отношении человека с малым Весом проявляется в следующем: элементы его высшего тела, выражаясь языком 3т, плавают. Другими словами, явно выраженного преобладания нет, величина элементов приблизительно одинакова, границы между ними размыты. Отсюда и то, как Вес зарабатывается - ещё один термин 3т - человек плавающего типа пробует себя как можно в большем числе областей, но ни в одну не проникает при этом глубоко. Подобно дегустатору, он переходит от стола к столу, от блюда к блюду, дабы понять, где самое вкусное, какая кухня наиболее близка. В этом, собственно, и состоит цель жизни человека плавающего типа - найти свою нишу, свой путь. Чем раньше искомое будет найдено, тем скорее начнётся процесс превращения гусеницы в куколку.
  
  Как и элементы, что их составляют, люди плавающего типа тяготеют к скученности. Для них первостепенно мнение большинства, а не собственное, чувство локтя, а не индивидуальность. Качество замещается количеством, и собственный малый Вес уже не кажется таким малым.
  
  2) Переходный тип.
  
  Имя: Рагнар;
  Воплощение по счёту: четвёртое;
  Аналогия со стадиями развития бабочки: куколка.
  
  Переходный тип - это тип, внутри которого бушует война, война между элементами. Именно здесь количество переходит в качество, именно здесь один из элементов высшего тела становится преобладающим. Такая жизнь всегда переломна, полна испытаний: война внутри перекликается с внешними потрясениями. Человеку переходного типа нужно сделать выбор в пользу того или иного элемента, выбор окончательный и бесповоротный, и создаются такие условия, чтобы сделал он его сам, без каких-либо влияний со стороны. Спроси, Ментал, задай вопрос, на что это похоже, и я отвечу: куколка.
  
  До линии перехода человек выбирает путь, после линии - путь выбирает его. Элемент, ставший преобладающим, обретает статус центрального, узлового, жизнь высшего тела протекает теперь через него. Человек больше не ищет, не работает вширь, а начинает работать вглубь - укореняться, если языком 3т.
  
  3) Коренной тип.
  
  Имя: Регана;
  Воплощение по счёту: седьмое;
  Аналогия со стадиями развития бабочки: имаго, взрослое насекомое.
  
  Люди не драконы, потому никаких неразрывных связей с протоэлементом процесс укоренения не создаёт. Наиболее подходящая здесь аналогия - силы гравитации, когда небесное тело большой массы влияет на тела меньшие, расположенные поблизости. Сами же типы, плавающий и коренной, уместно сравнить с молодым гибким побегом и большим деревом, либо с волшебной незамерзающей водой и твердью тороса. Благодаря малому Весу человек плавающего типа и потрясения переживает легко: молодой побег только гнётся под порывами свирепого ветра, тогда как дерево согнуться может лишь до определённой степени, а потом ломается. Человеку плавающего типа мало дано, но мало и спрашивается; сила человека коренного типа в большом Весе, но это же делает и уязвимым, и там, где вода находит лазейку, торос принимает удар.
  
  Благодаря большому Весу, людей коренного типа не сдвинуть с места различного рода веяниями и суетой, в то время как людей плавающего типа эти силы гоняют, как корабль, оставшийся в море без парусов. Там, где человек плавающего типа скользит по поверхности, человек коренного типа ищет суть, там, где первый видит лишь одно решение, второй видит весь их спектр. Потому, как правило, плавающий тип - это количество, которым управляют, а коренной тип - это качество, которое управляет.
  
  Таким образом, уместно говорить не об одном мире людей, а о трёх: мир плавающих, мир переходных, мир коренных. То, что подходит одному типу, не годится для другого, бессмысленно ставить перед ними одну и ту же цель. Однако, можно расположить цели людей плавающего, переходного и коренного типов так, чтобы вели в одном направлении, к чему и стремится 3т.
  

[Год семидесятый] Ментал

  
  Закатный океан, остров Ноос
  
  
[1]
  
  Освободить Гнездо-2, северную станцию, большого труда не составило: мозг ревунов оказался развит достаточно хорошо, чтобы можно было воздействовать ноонитом. После годов, проведённых на острове, Регана и не сомневалась, что ментальный отклик у этих человекоподобных высокий. По узору она вычислила вожаков, вплела синие нити, и готово: ареал сместился восточнее и южнее.
  
  - Ай, разве же можно здесь что-либо поделать? - сокрушался Самшит, заглянув в пролом на месте шлюза. - Сплошные испражнения и шерсть, шерсть и испражнения!..
  
  - Ничего, брат некромант, - сказал Аристарх, - вычистим, расширим, укрепим. Клянусь мудростью Страфедона, жилище у нас с тобой будет ещё лучше, чем у Драконорождённой!
  
  - Беру на себя очистку, - отозвалась Регана, - о шерсти позаботятся одни очень хорошие бабочки, об остальном - одни очень хорошие жуки.
  
  Как когда-то в 'Кольце', каждый работал на своём уровне Сопряжения, потому справились быстро, за каких-то полмесяца.
  
  - Ай, и не верится, что всё это мы, - наслаждался результатом Самшит, - своими руками.
  
  - Я же говорил, брат некромант, - вторил Аристарх, - и чисто будет, и просторно, и крепко!
  
  - А у меня всё равно лучше, - улыбалась Регана.
  
  Бесформенные пришли на Ноос через месяц после столкновения с Блуждающим островом - ещё один катаклизм. Разница была в том, что этого катаклизма ждали, готовились тщательно. Лазурный ливень шёл на убыль, потому ничего убийственного в отношении гостей, лишь неприятный запах, как если бы с небес лились жидкие помои, другое дело хозяйка острова - как раз убийственным и намеревалась встретить.
  
  - Время пришло, Драконорождённая, они здесь! - говорит Маска. - Капсулу я подготовил, камень поставил тот самый, с меткой. Да направит тебя пылающая кровь драконов!
  
  - Если верить эфирному оку, их только двое, - говорит Самшит, - но око, сама понимаешь, может и ошибаться.
  
  Алхимик и некромант в её личном великом книгохранилище, сама Регана только что появилась из спальни, протирает глаза. Как же крепко она спала, если эти двое успели не только проснуться по сигналу тревоги - звонкой трели, рвущейся из раструба музыкального артефакта - но и капсулу проверить, и Эфир просмотреть? 'Старею, - думает с горечью, - облетают с Гарпии пёрышки...'
  
  - Как Жемчужина, - спрашивает она тем не менее, - сон столь же крепкий, как и у меня?
  
  - Столь же беспокойный, как у тебя, - отзывается Аристарх со смехом, - так я бы сказал.
  
  - Проснётся, ай, проснётся, - добавляет Самшит, - когда станет громко.
  
  - Главное, чтобы до того не проснулась, - Регана касается севшей на плечо стальной бабочки, - а там уже будет не важно.
  
  Что-то старое, почти позабытое, расходится пламенем по жилам хозяйки острова Ноос, делает ярким узор. Жажда боя - вот, что это такое, предвкушение схватки с сильным противником. Сюда, бесформенные, сюда, когти и зубы Гарпии истосковались по крови...
  
  Освободить Гнездо-1, центральную станцию, стоило уже многих и многих трудов: гидры были равно устойчивы как к стихийному волшебству, так и к заклинаниям Сопряжения. О полном ментальном воздействии речи, конечно, не шло, но Регане удалось соединить в одном заклинании витамагию и магию мысли: брошенный в логово брусок элария расколол вид на два, запустил механизмы агрессии, и те работали, перемалывали, пока выводка не стало. Змея, кусающая собственный хвост...
  
  - Ай, любопытно, - Самшит сжимал и разжимал деревянные пальцы, - сколько здесь дыр, сколько дыр! И всё связано, переплетено, будто ещё один лабиринт.
  
  - Треклятые гидры! - скрежетал Аристарх. - Ладно бы станция, так и межстанционные тоннели все изъедены!
  
  - Ничего страшного, - Регана крутила кольцо элария на запястье, - ведь от Гнезда-1 нам всего-то и нужно, что пространство под склад, куда поместим ноонит. Тоннели тоже восстановим, только нужно подумать, с каких муравьёв максиформа будет наиболее полезной, наименее опасной...
  
  Самшит и Маска остаются наверху, провожают взглядами. Регана спускается на рабочий ярус, подходит к неуничтожимой капсуле (находится та на том месте, где когда-то была астральная сфера). По форме это драконье яйцо, полная копия, но увеличенная в масштабе один к трём, по материалу почти то же - маналит. Регана касается шероховатой и тёплой поверхности, капсула поворачивается, расходятся пластины, открывая проход. Теперь внутрь, в кресло: ноги в эти зажимы, вот так и вот так, крест-накрест ремни, этот указатель на правое предплечье, голову в кольцо гибкого обруча. Готово. Смыкаются пластины входа, внутреннее пространство капсулы заполняет слабый синий свет - свет пирамидки ноонита, укреплённой в отверстии, проделанном в самом верху, в своде. У свода же, но с внешней стороны 'яйца', устроилась и бабочка-витаморф, взмахивает мерно крыльями.
  
  Блуждающий остров уместнее было бы назвать Ментальным, поскольку утягивал, будто в пучину, на ментальный план. Что Регана и пережила. Однако, важно первое погружение было отнюдь не своей глубиной, а спонтанным переносом в Гнездо-3 Маски и Самшита.
  
  - Ментальная телепортация!.. - то были первые слова Реганы, когда вернулись разум и память.
  
  Как показал опыт, в отличие от астральной, для ментальной телепортации не требовался лабиринт, а лишь умение переходить на ментальный план и сила мысли. Что и говорить, возможности это открывало более чем широкие, потому за испытания Регана взялась сразу же - не жалея себя, рискуя сжечь разум неверным заклинанием, превратить свет ментального тела во тьму безумия. Роль моста между астральным и ментальным планом играл ноонит, всё зависело от того, насколько он, этот мост, окажется прочным, не провалится ли. К счастью, выдержал.
  
  - Мои дряхлые глаза меня не обманывают, брат алхимик, нет? - Самшит демонстративно коснулся век. - Она взаправду переставила книжные шкафы местами?
  
  - Да, а теперь и обратно, - гудел Маска довольно. - Велика, воистину, велика!
  
  Сидевшая в каучуковом кресле Регана казалась дремлющей, но пирамидка ноонита, стиснутая в пальцах, светилась синим, что говорило о плетении ментальных чар. Пирамидка была ключом, ключ открывал дверь в Ментал, а дальше свет, только свет: здесь отметить пучком многих нитей, здесь оборвать, здесь протянуть новые...
  
  Эфирное око Самшита не обмануло - убийц действительно двое. Значит ли это, что визит их лишь для проформы, не из уверенности? Кто их, фанатиков, знает, не разберёшь, сколько синие нити не перебирай. Но знак определённо хороший, обнадёживает.
  
  В обтягивающих костюмах из чёрной тенёты, бесформенные скользят тенями, маски на лицах почти такие же, как у Аристарха. Арсенал впечатляет: иглы, кристальные нити, пластинки элария, наполненные боевой магией. Регана берёт под контроль пятерых ревунов, охотящихся неподалёку от убийц, заставляет напасть. 'Давайте, незваные гости, покажите себя, - думает волшебница, - а я посмотрю'. Как таковой схватки и нет, не успевает начаться: троих ревунов разрезает нить тоньше волоса, два оставшихся погибают от ледяных игл, пущенных в глаз. А бесформенные замирают, будто принюхиваются - почувствовали магическое возмущение. 'И не надейтесь, - думает Регана, - противостояние Жемчужины и Блуждающего острова силы такими хитрыми узлами затянуло, что не один месяц будут распутываться, где уж тут одну-единственную ниточку углядеть...'
  
  - Действуй! - приходит приказ. - Не медли!
  
  Регана не понимает, что это, откуда пришло - голос её ментального тела? сам Ментал? драконы? - но действует, не медлит. Находит на внутренней поверхности 'яйца' области, обозначающие ментальные тела убийц, их разумы, касается по очереди пучком света, выбирает более подходящий, плетёт узор заклинания. Сложно так, что кажется невозможным, но кто-то или что-то подсказывает, как обмануть Дыру, сделать так, чтобы один бесформенный убил другого, полагая, будто убивает отмеченных. И они схватываются, когда заклинание завершено, и понятно, почему их называют бесформенными - такой высокой степени метаморфоза позавидовали бы и саламандры. Регана следит за схваткой с напряжением и восхищением - танец теней, очень красивый танец. Побеждает тот, что у хозяйки Нооса под контролем, срезает противнику голову кристальной нитью, она же не медлит, снова не медлит - берётся за нити ментальные. Заклинание переносит бесформенного на остров Банаба, где у Реганы тоже когда-то было убежище - по другую сторону Водораздела, от Нооса далеко. Перипетии боя убийца не выдумает, когда очнётся на берегу, он их вспомнит в мельчайших подробностях, вдохнёт напряжением разума жизнь в подсунутую заготовку, сделает фальшивую память своей. В ладони же его будут пылать три узора, три взятых жизни - Аристарха, Самшита, Реганы...
  
  - Откуда я это знаю? - спрашивает она у Ментала, - откуда?!
  
  Но нет, никакого ответа, как и следовало ожидать...
  
  На следующий день после перемещения книжных шкафов посредством ментальной телепортации, Маску посетила идея, не замедлил поделиться с Реганой:
  
  - Знаю, Драконорождённая, как сделать твои опыты с ноонитом более безопасными, более продуктивными!
  
  - Продолжай, я вся внимание.
  
  - Скажи, приходилось ли тебе слышать о неуничтожимых капсулах?
  
  - Средство магической защиты для особо важных персон? Конечно. И чем это средство может помочь?
  
  - Само по себе, кроме защиты, ничем, но если проделать в своде отверстие и установить ноонит...
  
  - Поняла-поняла, отсекатель и усилитель. И где такую капсулу можно достать?
  
  - Было время, изготавливал их на заказ, и три, самое меньшее, должны оставаться там же, где и прежде. О месте могу словами, но не лучше ли будет мыслями?
  
  Так у Реганы появилась капсула - её секретное оружие, что служит верой и правдой уже пятый год.
  
  
[2]
  
  Над простыми людьми в Разделённом мире стоят правители, над правителями стоят маги, над магами же стоит Внутренний круг. Некоторые правители полагают иначе, как и некоторые маги, но личным мнением, увы, положения вещей не изменишь. Что есть Внутренний круг? Тайная ложа, образованная тремя магами Сопряжения и четырьмя стихийными, наисильнейшими, как считается, в своих областях, почему и называют архимагами. До освоения ментальной магии Регана не сомневалась, что знает высшую точку власти, с освоением же увидела нити, тянувшиеся к членам Внутреннего круга, и за них дёргали...
  
  Причудливое здание в городе Кипелар - кубы малые составлены один к одному, поставлены один на другой, образуют в совокупности ещё один куб, больший. Каждый маленький куб - комната, за одной из них и наблюдает Регана. Ей не нужна телепортация, чтобы перенестись с острова в Закатном океане на западный материк, достаточно прочитать узор, сплетаемый нитями Ментала. Видит волшебница следующее: телепортационный диск в центре комнаты-куба, над ним поднимается вырезанная из кристалла призма стола, стол окружён четырьмя креслами. Те, что скоро появятся здесь, уверены, что избавились и от Реганы, и от Маски с Самшитом, но глубоко ошибаются.
  
  И вот над одним из кресел вьются оранжевые искры, обрисовывают фигуру, а через мгновение в кресле человек. Он мог бы походить на Аристарха, если бы не был гораздо ниже, гораздо уже в плечах - всё равно что виверна против дракона. Поправляет баснословно дорогой, из шкуры аспида, плащ, поднимает капюшон, отстёгивает и снимает маску, предназначенную для защиты от вредных воздействий Дыры. В кресле юноша, и он очень красив, ослепляет: тёмно-золотистые волосы, алые губы, бархатисто-нежная кожа. Это Дарлин, глава Дома Дайсанидов - самого могущественного из Домов Плеяды. В голубых глазах его, обрамлённых густыми ресницами, холод расчёта, холод презрения к любой другой жизни, кроме своей. Фигура примечательная, ибо одним уже своим существованием опровергает мнение, что покупается и продаётся в пределах Разделённого мира всё. Иначе на пике власти было б не трое, а только один.
  
  Ко всему прочему, Дарлин и архимаг Тверди, возглавляет во Внутреннем круге отделение стихийных магов. Обычно волшебники Тверди огромны, крепки, будто камень, и Регане хотелось смеяться, узнав, какой элемент представляет это ничтожество в ложе, вот только ничтожество оказалось не таким уж ничтожеством: каменным у Дарлина была не наружность, каменным было сердце...
  
  Киты - так они себя называли, троица, управлявшая миром. Подразумевались, конечно, киты, на спинах которых, по одному из древних преданий, стоит мир. На взгляд Реганы, пауки подошли бы лучше, но раз уж Киты, пусть будут Киты.
  
  Вторым в комнате-кубе появляется облачённый в серый балахон старик. Волос на шишковатом черепе почти не осталось, лицо тёмное, морщинистое, похоже на кожуру высохшего инжира, глаза странные, белые, будто у рыбы. Это Хиамас - патриарх патриархов бесформенных, старец старцев. При первых своих наблюдениях через Ментал Регана опасалась его глаз - а ну, как увидит, почувствует? - но нет, не прозрел. Зато прозревала она, видела тот фундамент, благодаря которому Дом Дайсанидов возвысился над остальными. И Дарлин улыбается Хиамасу, приветствует радостно, принимается щебетать сладеньким голоском. Старец старцев ограничивается лёгким кивком, после чего перестаёт Дарлина замечать. Регана завидует его выдержке, ибо самой ей хочется этого женоподобного слизняка раздавить...
  
  Объединений, подобных Китам, хватало во все времена, начиная от Разделения, однако же ни одному ещё не удавалось вознестись столь высоко. Регана видела их узор, опутавший мир паутиной, понимала, что её троице пока не тягаться, долго ещё не тягаться, сколько б преимуществ не давал ноонит. 'Но если кому и под силу свергнуть Китов с пика власти, - размышляла она, - то лишь нам, аборигенам острова Ноос...'
  
  Последней появляется женщина в комбинезоне из ткани-хамелеона. Дарлина легко спутать с девушкой, её же - с мужчиной, и типично женская форма глаз - миндалевидные, с приподнятыми венчиками - ничего не меняет. Всё потому, что глаза эти слишком жёсткие, подобны двум камешкам. Каштановые волосы острижены коротко, тонкие губы стянуты в нить, между бровей залегла морщинка. Это - Каванга, архимаг астрального волшебства, глава магов Сопряжения во Внутреннем круге. Она же родная тётка Реганы, она же заклятый враг. Почему наилучшие враги получаются именно из родственников? Некий механизм, заложенный в узор крови, срабатывающий, когда элементы не соотносятся, не совпадают? Похоже на то. Знать бы ещё, при каких условиях и допущениях в пределах одного узора рождаются элементы, исключающие один другой полностью...
  
  Над призмой кристалла вспыхнула астральная сфера, Киты начали обсуждать насущное, корректировать курс, которым надлежит следовать миру. Регана внимала, не упускала ничего, внутреннее пространство 'яйца' пестрело от нитей. Был ли у её троицы план? Да, наметилась и основная линия, и второстепенные, но действовать следовало осмотрительно, осторожно, выплетая узор Китов по ниточке, замещая нитями своего.
  
  - Что будем делать с архимагом Пламени? - шелестит Каванга. - Меня, скажу честно, она утомила, хотелось бы эту фигуру с доски убрать.
  
  - А меня её выходки забавляют, - хихикает Дарлин, - такая потешная! Нет-нет, я решительно против убийства! К чему столь интересную фигурочку убирать, когда можно насадить на извилину?
  
  - Дыре она безразлична, - говорит Хиамас, - безразлична и мне. Решайте, какая из нитей ей больше подходит - нить кристалла или же нить червя - а дети мои позаботятся.
  
  - Хорошо, - идёт на уступку Каванга, идёт с неохотой, - попробуем насадить, но если ничего не получится, то насадим уже не на извилину...
  
  'Хотелось бы эту фигуру с доски убрать? - думала, наблюдая, Регана. - Боюсь, ничего не получится, так как у меня на неё планы'. Родом Стелла - такое у 'фигурочки' имя - с севера, появилась на свет в посёлке Искорка, одном из многих и многих вдоль русла Горячей. Рыжая, своенравная, готовая вспылить в любой миг, она и сама подобна искре. Из архимагов Стелла самая молодая, лишь тридцать лет, однако, что называется, и тёрта, и в щёлоках мыта. В продвижении наверх никто ей не помогал, всё своими усилиями, что само по себе исключительный случай. Характер, конечно, имел значение, но главное для Реганы заключалось в другом - став архимагом, Стелла вернулась на родину, резиденцией её был ледяной дворец в Тёплой Гавани. А для извилины нет хуже места, чем материк Хлада, теряет здесь хватку, становится вялой. Дело не столько в холоде, сколько в реке Горячей, как выяснила Регана, взяла на заметку.
  
  Что есть извилина? Преобразованный червь астральный нитевидный, воздействующий уже не на эфирное тело, а на ментальное. Догадаться, кто этого 'старого знакомого' преобразовал, Регане было несложно - дражайшая тётя. Те, кому червя подсаживали (насаживали на извилину, как называли это сами Киты), оказывались под ментальным контролем, полагая внушения Китов своими мыслями, а их решения - своими решениями. Таких было много, все без исключения из высших слоёв общества - узлы паутины, опутавшей мир. Мимикрировала извилина ещё лучше, чем астральный червь, и на планах Сопряжения было не определить - только на ментальном.
  
  'Что же, действуйте, мои дорогие, подсаживайте своего паразита, - вспыхивали в 'яйце' Реганы нити жёлтые и оранжевые, - а я его встречу, подправлю узор. Да так ловко подправлю, что Стелла меня с полуслова поймёт, когда обращусь, сама в двойные агенты попросится...'
  
  
[3]
  
  Человек в ванне-раковине время от времени вздрагивает, вместе с ним вздрагивает желеобразная масса янтарного цвета, которой ванна заполнена.
  
  - Охо-хо, вытянем ли? - качает головой Самшит. - Ведь больше похож на зомби, чем на живого: здесь, в Сущем, кожа да кости, обморожения да гнойные язвы, в Эфире же сплошные искры...
  
  - Клянусь жаром драконьего пламени, с таким и хаома едва ли справится! - соглашается Маска.
  
  - Ничего, справится, - заверяет Регана, - главное, чтобы справился ноонит.
  
  Коснувшись кольца на запястье, она проверяет затем пирамидку, закреплённую в держателе на стене, над головой человека в ванне. Когда-то и сама так лежала, пускала слюну, вращала невидящими глазами, но Аристарх не растерялся, отправился за минералом, образовавшимся на восточной стороне острова, чутьём алхимика уловив, что помочь может лишь он.
  
  - Нет... не надо... - бормочет человек в ванне, - отпустите меня, отпустите!..
  
  Ментальный всплеск бьёт в ноонит, тот поглощает удар не полностью, остатки изливаются на Регану, Самшита и Маску. Сознание их туманится, каждый слышит своё: Аристарх - гудение пламени, Самшит - голоса мёртвых, Регана - стоны саламандр, писк змеёнышей.
  
  - Ай, с огнём играем, - некромант сжимает и разжимает деревянные пальцы. - Разве сможем его контролировать, когда вручим ноонит? Не вручим ли тем самым и власть над нашими жизнями?
  
  - Я видела его узор, - отвечает Регана твёрдо, - я в нём уверена.
  
  Как есть понятия и вещи, суть которых не меняется со временем, так есть и страны, уклад которых неизменен на протяжении веков. Самый яркий пример, несомненно, Северная Лента: всё тот же холод, что и столетия назад, всё так же ссылают заключённых, всё так же мчит свои тёмные воды Горячая. Однако вплетается в узор неизменного уклада и новое, нежданное, меняет, подобно лёгкому прикосновению тепла к снежинке. Самый яркий пример, несомненно, движение светочей.
  
  Человек на кровати Реганы, спит крепким сном, обновлённая кожа буквально светится здоровьем. Ментальное тело тоже светится, но до полного восстановления ещё, конечно, далеко. Место, откуда человека вытащили, было недалеко от истока Горячей, от стыка Великого Хребта и Великого Рифа, и раны, оставленные безумием, глубоки. Если ментальное тело Реганы подобно желтку, то ментальное тело спящего подобно кому льда - соткано из синего, белого и голубого. Регана смотрит на него через призму неуничтожимой капсулы, не рискуя пока приближаться, не рискуя коснуться и тончайшим лучом.
  
  Река Горячая не только проклятье севера, но и преимущество, другое дело, что проявляется вторая ипостась гораздо реже, нежели первая. Одно из самых значимых проявлений: люди с ментальными способностями, они же ментаты, рождаются здесь чаще, чем где бы то ни было. Наиболее известен из них, безусловно, Сарагон по прозвищу Светлый, разработавший технику ментального светоча. Благодаря ей ментат способен сохранять разум на протяжении двух, а то и трёх десятков лет, и угрозы на этот период для окружающих не представляет. Вот только люди с ментальными способностями как были, так и остаются на положении изгоев, в Ленте с ними борьба самая суровая. Причём Манул Семнадцатый, нынешний хладовлад, на извилину не насажен, Плеядой не куплен, а всё по своей воле, из желания защитить народ.
  
  Человек вспомнил своё имя - Сарагон, вспомнил прозвище - Светлый. Между ним и Реганой огонь беседы, тёплый и приятный.
  
  - Да, вот с этим, - Сарагон крутит в пальцах пирамидку ноонита, - мы, ментаты, завладели бы Лентой за месяц, если не за декаду.
  
  Он замолкает, будто восхищённый перспективой, в глазах мерцают синие искорки, заканчивает уже с улыбкой:
  
  - А потом захватили бы мир.
  
  Регана должна бы леденеть от страха, но чувство другое, то же, что и в первый раз, когда увидела его узор - узнавание. Сарагон, как и она, слышит Диссонанс, Сарагон, как и она, хочет слышать Гармонию, Сарагон - свой.
  
  - Ты бы в захвате не участвовал, - Регана улыбается в ответ, - ты бы, наоборот, приложил все силы, чтобы подобное предотвратить. Потому и разговариваю я лишь с тобой.
  
  - Предположим, - лицо Сарагона становится жёстче, но теплота из тона не исчезает. - А чего хочешь ты? Насколько понимаю, того же самого: захватить мир.
  
  - Захват захвату рознь, - отвечает Регана. - Для меня захват не конечная цель в отношении мира.
  
  - Тогда расскажи о конечной.
  
  - Исцелить.
  
  Как это часто бывает, преследование ментатов привело к обратному: не рассеялись, а сплотились, единство же вылилось в борьбу за права и свободы, вылилось в движение светочей. Первое время во главе стоял сам Сарагон, потом, как оно нередко водится, был предан, пойман, осуждён. Однако, его не казнили, а сослали в один из тех острогов, что за близость к Хребту и Рифу называют безумными. Регана могла бы проникнуть в разум хладовлада, изменить узор, сделав из ненавистника ментатов их обожателем, но ход предприняла более смелый - отыскала Сарагона средь льдов и снега, перенесла в Гнездо-3.
  
  Пламя беседы достигает пика, звенит напряженная тишина, тишину взрезают взмахи крыльев стальной бабочки, садится на левое предплечье хозяйки.
  
  - Предположим, я соглашусь, - Сарагон смотрит в глубину синего минерала, - предположим, мне удастся найти подходящих людей, предположим, у нас получится свергнуть Манула, но что дальше? Исход мне видится очевидным: на север придут все силы мира и утопят мятеж в крови.
  
  - Не рискнут, - возражает Регана, - когда увидят ментатов, способных полностью себя контролировать.
  
  Сарагон наконец-то поверил, что всё, о чём говорили, и правда возможно, поднимает глаза, спрашивает:
  
  - Хорошо, быть может, у нас, ментатов, и получится отвоевать место на севере, но как нам отвоевать место в мире?
  
  - Вот с этим будет сложно, - соглашается Регана, - начнётся игра совсем другого уровня, на пределе сил, но вы постараетесь, и я постараюсь, пока не достигнем главного: расширения Внутреннего круга на одну персону, с ментатом в качестве восьмого участника.
  
  Сарагон по прозванию Светлый молчит, пирамидка ноонита в напряжённых пальцах, кажется, готова вот-вот брызнуть синей крошкой, вместо этого к сознанию Реганы устремляются синими стрелами образы.
  
  - Я мог бы тебя убить, - сообщают они, - всего лишь метнув мысль - метнув, будто нож, за которым не успеть ни тебе, ни твоему стилету, но не убью. Потому что вижу твой разум, вижу насквозь, и мне нравится то, что я вижу. Я с тобой, Гарпия, с тобой все верные мне светочи севера.
  

[Год семьдесят пятый] Перемены

  
  Закатный океан, остров Ноос
  
  
[1]
  
  Регана у подъёмника системы сообщения, ждёт Самшита, который должен появиться с минуты на минуту, но смотрит в другую сторону - на яйцо неуничтожимой капсулы. С плеча волшебницы слетает Волчица, зависает на миг в воздухе, и когда створы подъёмника расходятся, устремляется к некроманту.
  
  - Ай, красавица, и я рад тебя видеть! - подставляет тот деревянную ладонь. - Садись-ка вот сюда, цепляйся ножками...
  
  Систему сообщения между станциями Аристарх перестроил полностью, ушло у него на это без малого пять лет. По механической линии ходил похожий на бобовый стручок транспорт, от Гнезда-2 до Гнезда-3 добирался за три часа, путь от Гнезда-3 до Гнезда-2 занимал на час больше. В чём причина, так и не смогли установить, хотя решали загадку и вместе, и каждый по отдельности. Располагалась система сообщения в самом низу, под рабочими ярусами, для доставки наверх, как и для спуска вниз, служили подъёмники со склеенными из хитиновых пластин кабинами. Гнездо-3 было связано с шахтой через стену алхимической лаборатории, створы подъёмника открывались в зазор между шкафом перегонного куба и шкафом с химической посудой.
  
  Регана кивает в знак приветствия, Самшит тоже ограничивается кивком, взглядом прикипает к неуничтожимой капсуле.
  
  - Брат алхимик работает? - спрашивает.
  
  - Всю ночь, - говорит Регана озабоченно, - затянулось дело.
  
  - Ничего, справится, - отзывается некромант, - он у нас крепкий, истинный маналит.
  
  - Как насчёт нашей старой доброй традиции? - предлагает Регана.
  
  - Так я за этим и приехал! - следует незамедлительный ответ.
  
  С победой над саламандрами Союз лишился главного своего врага, и словно вытащили стержень: крошкой посыпался раствор, скреплявший три мощных глыбы, три северных державы, да и сами глыбы не казались теперь такими уж несокрушимыми. Маналит из держав был наибольшей, больше всех и сотрясало: мятежи на севере, пираты на юге, а посередине переставшая принимать участие в делах Союза Лига, подобная зомби, безучастно наблюдающему своё гниение. Что и говорить, меры требовались решительные, но Каллимаху не под силу оказалось их принять, слишком уж мягким и уступчивым был этот манарх. Их принял Линкит, первый мехмаршал Маналита - устроил военный переворот.
  
  Убраны с лабораторного стола колбы и реторты, диск на столешнице, началась игра. Ухмылка Самшита говорит, что узор у него складывается хороший, у Реганы же наоборот, комбинации выходят сплошь простые, в одно-два пересечения. Потому что не в игре мыслями, а в Северном Маналите, о манархе Линките думает и Алинде, его дочери, единственном отпрыске. С этих двоих, невзначай, узор перекидывается на неё саму, тянет в прошлое...
  
  Нельзя было сказать, что с отцом Регана виделась чаще, чем с матерью - выходило примерно одинаково - но отца любила больше, много больше. Астральный композитор Зельда Лучистая дистанцию держала строго, пересекать черту, за которой начиналось её личное пространство, не позволялось никому. Флотоводец же Марк, прозванный Буревестником, в отношениях с близкими вёл себя иначе, открывался полностью, как если бы снимал доспех не только с тела, но и с души.
  
  - Готовьтесь, юнга, - говорил он своим зычным голосом, - завтра спускаем корабли на воду!
  
  И Регана хлопала в ладоши, и обнимала, и прижималась крепко.
  
  - Отставить нежности, - гремел отец, но обнимал в ответ, ерошил волосы, - полная боевая форма!
  
  - Есть отставить нежности! - отскочив, она вытягивалась в струнку, - есть полная боевая!
  
  Пускать механические кораблики при встрече было их традицией, устраивали в водах гавани настоящие баталии: вёрткие 'ласточки' против стремительных катамаранов, тяжёлые и важные 'киты' против подводных 'скатов', и так далее, и так далее. Отец учил её приёмам рукопашного боя, приёмам простой магической защиты, благодаря ему могла собрать и разобрать как малый скорострел, так и механического голема. Занятия, типичные для девочек, казались Регане скучными и унылыми, играть предпочитала с мальчиками, да с теми, что побойчей.
  
  - Ай, грозная, 'скатов' привела, из-под воды ударила! - сжав и разжав деревянные пальцы, Самшит передвигает кристалл. - А мы их так вот, кислотой зальём!
  
  - Проклятье!.. - морщится Регана, - не идёт игра...
  
  Из-за схожести, местами поразительной, изучать узоры нового манарха и его дочери было тяжело, но Регана справилась, сложились свет Астрала и свет Ментала в следующее. В детстве Алинда отца любила так же крепко, как и Регана своего, но чем дальше, тем больше они отдалялись, и теперь, в свои двадцать один, Алинда Линкита скорее ненавидела. Да-да, наилучшие враги получаются именно из родственников... Притом, что во многом дочь была подобием отца, продолжением его узора. Во-первых, они очень походили внешне, походили до такой степени, что за сына Алинду было принять легче, чем за дочь - сложение у девушки крепкое, а лицо суровое, с грубыми чертами. Во-вторых, от Линкита, архимага предметной магии, дар перешёл и к дочери, и в дочери обещал разгореться ещё ярче. В качестве же главного из отличий выступала извилина, на которую Линкит был насажен, а Алинда - нет.
  
  - Так, так и так, - Самшит открывает узор, завершает игру полной своей победой.
  
  - В пух и прах, - качает головой Регана, - в пух и прах...
  
  - Ещё партию? - спрашивает некромант с хитрым прищуром.
  
  - Нет, хватит, - Регана потирает запястья, смотрит в сторону неуничтожимой капсулы. - Чувствую, он уже скоро...
  
  Линкит быстро понял, что необходимо новое завоевание, новый враг - в этом, скорее всего, обошлось и без помощи извилины. А вот в выборе врага, очевидно, без извилины не обошлось, поскольку пал он на драконов. Из тюрем выпускали драконьеров, секты драконоборцев из преследуемых стали преследователями, контрапунктом звучало обещание Плеяды поддержать, оглашённое Дарлином из Дома Дайсанидов:
  
  - Уже одних убытков, которые терпит мировая торговля из-за запрета на полёты, навязанного драконами тысячелетие назад, достаточно, чтобы протянуть Маналиту руку помощи. Мы, магнаты, не скрываем, мы говорим прямо: рука помощи будет протянута и это будет щедрая рука!
  
  Одной из самых громких жертв новых веяний стал Симеон, третий мехмаршал Маналита. Сторонник курса на сближение с драконами, он не пожелал менять воззрения, когда курс изменился на противоположный. Был низложен, предстал перед судом на публичном процессе, где признали изменником и агентом драконов, приговорили к высшей мере наказания. Казнь, однако, не состоялась - Алинда помогла бежать. Помогла потому, что узоры их переплела в своё время любовь, любовь настоящая. Теперь Симеон во главе несогласных с политикой Линкита, острие восстания, Алинда же взята под стражу, судьба её висит на волоске...
  
  - Выходит, - Регана вскакивает из-за стола, - наконец-то!
  
  Щелчок, ещё щелчок, расходятся пластины неуничтожимой капсулы, за край проёма хватается рука в перчатке.
  
  - Сейчас узнаем, есть ли ещё такое государство, как Маналит, - говорит некромант тихо, - не ушла ли под воду северная часть Беллкора...
  
  Драконы не собирались ждать, а намеревались ударить первыми, не щадя из людей никого. Аристарх говорил с ними, используя капсулу как своеобразный длинноговоритель, спорил, бился в маналитную стену их аргументов - изо дня в день, изо дня в день, пока по стене не пошли трещины. Доводы любого другого человека драконы не восприняли бы, с доводами же Маски считались, пытались опровергнуть, потому что человеком он не был. Как не был и драконом. Где-то между.
  
  Аристарх пошатывается, Регана с Самшитом быстро подходят, поддерживают за руки, спрашивают в один голос:
  
  - Как?..
  
  - Скольких же сил мне это стоило, Страфедон, скольких сил, но убедил!.. - отзывается Маска. - Они с нами, будут действовать по нашему слову, без слова - никаких действий. Твой ход, Драконорождённая, бери столько драконов, сколько необходимо, сожги войну в зародыше.
  
  - Ай, молодец! - хлопает его по плечу некромант, - ай, герой!
  
  - Герой, - соглашается Регана, - клянусь непреложностью маналита...
  
  Теперь дело за ней, за Гарпией: нужно распутать узел из трёх узоров - Линкита, Алинды и Симеона - переплести по-иному, чтобы манархом стал Симеон, архимагом алхимии стала Алинда, а Линкита просто не стало. Справится ли, достанет ли сил? Когда в союзниках драконы, вопрос риторический.
  
  
[2]
  
  В каком бы месте эфирная лаборатория ни находилась, пусть на зелёной лужайке и развёрнута в ясный летний день, её всё равно будут сопровождать три неотъемлемых атрибута: пониженная по сравнению с окружающим пространством температура, тишина, затхлость. Эфирная лаборатория Реганы не исключение: казалось бы, ярус один и тот же, но вот сделан шаг, и зябко ёжишься, и звуки тише, и воздух будто бы протух. Она останавливается у цилиндра с прозрачными стенками, заполнен тот раствором мёртвой воды, в самой середине медленно вращается осколок ноонита. Вернее ментального нефрита, или же мефрита, как назвал новую форму, полученную путём эфирного воздействия, Самшит. На взгляд Реганы, с малахитом сходства больше, но тут уж первенство за некромантом, поскольку детище полностью его. Сейчас Самшит в капсуле, мефритовая пирамидка установлена в гнездо, венчающее свод.
  
  - Выведи его, мой милый, за пределы жизни, - говорит Регана, - за пределы игрового поля...
  
  С некоторых пор Лига некромантов стала похожа на болото с чёрной стоячей водой, погружена в болезненную дрёму, отравлена медленным ядом. В соседнем Маналите, к примеру, едва не разразилась война, способная поглотить не только Беллкор, но и мир в целом, а здесь внимания обратили чуть, лишь пробежала по чёрному лёгкая рябь. Китам подобное положение дел если и выгодно, то лишь отчасти, и дело, конечно, не в них, а в старейшем из старейших некромантов, Лазариусе. Когда-то главный книжник На-Крулла, теперь старший мастер и архимаг эфирного волшебства, но называют его не иначе как архиличем. И то сказать, семь с небольшим сотен лет - не шутка, подобного ещё не удавалось никому.
  
  С жилого яруса спускается Маска, останавливается недалеко от капсулы. Сначала к нему подлетает Волчица, делает пируэт, затем подходит Регана, и бабочка занимает место на плече у хозяйки. Сосредоточенные, алхимик и витамаг смотрят на яйцо капсулы, с минуту молчат.
  
  - Мало теперь одной капсулы, - говорит Аристарх, - нужно и на нашей станции модуль ставить.
  
  - Не модуль, а два, - отзывается Регана, - работы теперь хватит всем.
  
  - Твоя правда, Драконорождённая! - соглашается Маска. - За тобой тогда перенос, за мной - монтаж, схема привычная.
  
  - Да, начать можно будет уже сегодня, - кивает Регана, - только брата некроманта дождёмся. Судя по тому, какой от капсулы холод, он уже скоро...
  
  Года где-то с пятисотого Лазариусу стала недоступна форма чадо-лича - физическое тело почти сразу начинало распадаться. Взрослая и полумеханическая формы тоже не подошли - слишком короткий срок службы, слишком высокий риск. Пришлось изобретать своё, индивидуальное, каковой и стала форма архилича. Специфика заклинания - тайна за семью печатями, но в Ментале все тайны как на ладони, стоит задать вопрос и из света ткётся ответ. Они узнали тонкости, узнали периодичность, с какой Лазариус менял тела, дождались процедуры, и вот Самшит в капсуле, а с ним мефрит - средство, без которого огромное эфирное тело архилича не разрушить. В идеале выглядеть должно, как несчастный случай, сбой личеобразования, но тут уж как получится, не до мелочей, лишь бы устранить старшего мастера, убрать с доски эту фигуру...
  
  Регане Лазариус уже давно представляется прямым антиподом Самшита: узор одного размыт и тускл, линии смешаны, узор другого ясен и чёток, подобен кольцам на срезе дерева. Самшит с возрастом становится только крепче, ум острый, в глазах огонёк; Лазариус же словно из студня вылеплен, грузен и вял, глаза полуприкрыты веками с большими складками, брыли и многочисленные подбородки подрагивают. На эфирном плане Самшит - шестирукий гигант, Лазариус же когда-то был пауком, но теперь от паука лишь разросшееся до невероятных размеров брюхо, распахнутая утроба, жадно сосущая серый туман. Сражаться Регане против такого врага легко, для неё он - олицетворение Диссонанса, олицетворение мира, не желающего изменяться. Потому устранит, обязательно устранит эту проблему...
  
  В то же время убрать фигуру Лазариуса было лишь половиной дела, вторая половина - выбрать того, кто займёт его место. Как это понятно, всех ненадёжных и для себя опасных архилич устранил - нечего баламутить чёрные воды болота. Главным нарушителям был уготован сон вечный - смерть, остальные спали по саркофагам, из них-то Самшит с Реганой и выбирали.
  
  - Ай, ну что ты будешь делать! - сетует некромант. - Если мне нравится эфирный отпечаток, то тебе не нравится узор, если узор тебя устраивает, то меня не устраивает отпечаток...
  
  - И не говори, - в Эфире Регана являет собой нечто среднее между гарпией и человеком, в зависимости от обстоятельств может стать как полностью человеком, так и полностью гарпией, - замкнутый круг.
  
  - Ну-ка, ну-ка... - шесть рук Самшита разворачивают галерею образов, - что насчёт этого скажешь?
  
  Перед Реганой человек тощий, с лицом узким и вытянутым, с привычкой теребить мочку уха. Волшебница смотрит на узор - да, тут что-то есть, лишь после этого интересуется именем - Триптофан.
  
  - А знаешь, он мне нравится, - говорит, закончив с галереей основной, принимаясь за галереи перекрёстные. - Возможно, слишком нервный для некроманта, слишком неуравновешенный, зато какой простор для роста!
  
  - Стружки будет много, ай, много, если тесать под лидера, - цокает языком Самшит, - но из этой заготовки фигурку старшего мастера хотя бы можно вырезать...
  
  - Консенсус?
  
  - Консенсус, милая, консенсус, и никак иначе!
  
  Щелчок, ещё щелчок, разошлись пластины неуничтожимой капсулы, за край проёма ухватилась деревянная ладонь.
  
  - Выходит, - гремит Аристарх, - встречаем!
  
  - Да, я уже в Эфире, - отзывается Регана, - осматриваю тело двойника.
  
  Самшит пошатывается, готов упасть, но упасть ему не дают - подхватывают сразу на двух планах, спрашивают в один голос:
  
  - Как?..
  
  - Сделано, - он устало улыбается, морщинки расходятся лучиками, - смерть наконец-то вспомнила о некроманте Лазариусе. Твой ход, крылатая, твой ход. Бери в коготки саркофаг Триптофана, извлекай, и неси на костяной трон старшего мастера...
  
  
[3]
  
  Свой малый ледяной дворец Стелла сменила на большой - третий год как хладовладица, правительница Северной Ленты. Сегодня одна из тех ночей, когда она проходит скрытым коридором, спускается на простом, без инкрустаций, подъёмнике в убежище, занимает место в неуничтожимой капсуле. С виду капсула обычная, однако верх в ней срезан, заменён волшебным льдом. Как только Стелла готова, чары, вмороженные в лёд, начинают действовать, связывают одно убежище с другим.
  
  - Подумай о реке Горячей, - слова складываются из свиста и воя вьюги, - затем представь третью аллею хладовладов.
  
  Она представляет, думает, и вьюга прекращается, звучит низкий женский голос:
  
  - Достаточно. Доброй ночи, Стелла.
  
  - Доброй, - отзывается она, - начать с отчёта?
  
  - Нет, начну сегодня я, - следует ответ, - с новости, которая тебя должна порадовать.
  
  - Вся во внимании.
  
  - Дело решённое, но озвучат только на днях: теперь у нас не два, а четыре места во Внутреннем круге.
  
  - И правда, новость превосходная, - говорит хладовладица, - радует.
  
  - Приглядывать за новичками и будет теперь твоей первостепенной задачей, объединишь и возглавишь.
  
  - Я тоже могу приглядеть, - третий участник вклинивается в разговор без предупреждения, вещь для него обычная.
  
  - И тебе доброй ночи, Сарагон, - в низком женском голосе проскальзывает недовольство. - С тобой ещё обсудим этот вопрос, в мельчайших подробностях разберём, но если вкратце, то ничего подобного - никаких активных действий, пока контролёры в ложе на птичьих правах.
  
  - Хорошо, как скажешь...
  
  Что есть контролёры? Такое имя дали ментатам, способным контролировать свой дар, другими словами, ментальным магам. Впрочем, обозначение двусмысленное: контролировать разум другого человека они способны с не меньшей лёгкостью. К счастью для контролёров, знают о том лишь люди посвящённые, иначе бы не избежать войны на истребление.
  
  - Время пришло, - заключает обладательница низкого грудного голоса. - Время перемен, время столкновения в лоб. Раньше у противников наших были лишь подозрения, что появился соперник, теперь же знают точно, и действовать будут решительно. Вопрос ставится просто: либо мы, либо они. Иные варианты для наших противников невозможны в принципе, а значит невозможны и для нас. Потому действуем, друзья, действуем с не меньшей решимостью!
  

[Год восьмидесятый] Кульминация

  
  Закатный океан, остров Ноос
  
  
[1]
  
  Улову Регана рада, улов большой: в ванне-раковине Лим, один из предводителей южного пиратства. Сначала ревел, потом бранился, теперь молчит. Хороший знак. Понять пирата можно: желеобразная масса, в которую погружён по шею, не даёт пошевелиться, уничтожитель чар, укреплённый в держателе над головой, не позволяет воспользоваться магией.
  
  - Кто ты? - спрашивает он, когда Регана подходит, сверкает синими глазами.
  
  - Та, что тебя поймала, - говорит она, - та, что хочет поговорить...
  
  - Кто у Райгады победил? - прерывает Лим, по правой щеке, обезображенной шрамом, пробегает тик. - Ваша треклятая армада, да? Ух, как же я вас ненавижу!..
  
  Следует обильный поток брани, подобный чернильному пятну, что выплёскивают головоногие моллюски.
  
  - Спокойно, не горячись, - Регана касается уничтожителя чар, изготовленного из жемчужины, усиливает заклинание. - Никто не победил, все проиграли...
  
  Сошлись флотилии Маналита и пиратов у острова Райгада - важном для последних, так как на острове кустарный лабиринт. Когда-то южных пиратов с попугаями сравнивали в шутку, теперь же их отличительный знак, и пиратская эскадра подобна пёстрой стае: ярко раскрашены борта и снасти, носовые надстройки подобны загнутым вниз клювам, палубные - хохолкам, кормовые - пышным хвостам. Из кораблей преобладают вытянутые 'барракуды', тоже нестандартные, как и лабиринт. Со стороны же Маналита преобладают 'касатки' - усиленные 'киты', они-то и наносят первый удар: из орудий с тихими хлопками вылетают витаморфированные большероты. Большерот - глубоководная рыба, известная способностью, растягиваясь и растягиваясь, заглатывать добычу, превосходящую себя размером. Витаморфа же, как ей и положено, способность эту усилила, возвела в степень.
  
  - Чпок! Чпок! Чпок! - врезаются большероты в борта и палубы пиратских кораблей, тут же начинают расширяться, стремясь поглотить корабль целиком.
  
  - Гу-у! - поют с пиратских кораблей морские рога, - го-у-у!
  
  На зов приходят гиппокампы, морские кони, выныривают из воды. Существа с большим ментальным откликом, они и похожи, и не похожи друг на друга: тела одних оканчиваются рыбьим хвостом, тела других - пуком щупалец с присосками, у одних на голове плоский клинок, у других - ядовитый шип, у третьих - хобот со спиралью зубов-лезвий внутри. Свистя, скрипя, пощёлкивая, гиппокампы спешат на помощь призвавшим людям. Пока большерот не замкнулся пузырём, он уязвим, можно разорвать на части, и гиппокампы рвут, режут, пилят...
  
  - Нас не победить, не одолеть! - грохочет Лим. - Мы - ветер!
  
  - Да, с вами мы просчитались, - кивает Регана, - недооценили величину проблемы. Полностью вас не уничтожить, тут ты прав, пират, однако, выход есть. Теперь есть.
  
  - И какой же?
  
  - Охотники на пиратов из самих пиратов, так называемые птицеловы, - в пальцах Реганы появляется синяя пирамидка. - Пока они слабы, ничто против пиратской вольницы, но всё изменится, когда у птицеловов появится настоящий лидер.
  
  - Ха, ну и насмешила! - Лим хохочет, по щекам катятся горошины слёз. - Стать мразью, вроде Ирама из Жако, вроде Балина из Несторов - это ты мне предлагаешь, да?!
  
  - Это, совершенно верно, - говорит Регана, - соглашайся.
  
  - Да скорее Блуждающий остров остановится, - жилы на шее пирата вздуваются, брызжет слюна, - чем на такое соглашусь!..
  
  - Ты и не представляешь, - пирамидка в пальцах волшебницы принимается мерцать, - как Блуждающий остров к тебе близко...
  
  Близ острова Райгада сплело узор побоище, центральными его элементами - 'дракон', многопалубный флагманский корабль, и кракен, подобный выросшему из воды вулкану. На главной палубе флагмана Култар, архимаг Ветра, направляет молнии, что сводят с чёрных небес другие маги, в одну точку, в уязвимое место на алом панцире океанского исполина. Туда же бьют кулаки смерчей, туда же бьют орудия, туда же бьёт всё, что только может бить. Панцирь кракена раскалывается, хлещет похожая на лаву кровь, обращает воду паром. Поверженный исполин ревёт, но перед тем, как уйти на дно, всё же дотягивается клешнёй до флагмана, пробивает воздушные щиты, крушит борт, изрыгает в зазор плазму. Та, будто разумная, устремляется к главной палубе, накрывает Култара, архимага Ветра, сжигает в один миг...
  
  - Ты выбрал, - говорит Сарагон, возникший за плечом Реганы.
  
  - О, ещё один на мою голову, - смеётся было Лим, но комнату заполняют голоса, заполняет синий свет, и смех отрезает как ножом.
  
  Регане не по себе, вынимает из держателя жемчужину, просит Сарагона:
  
  - Если возможно, то сильно не потроши, я бы из него со временем архимага Ветра вылепила...
  
  - Как получится, - отзывается тот.
  
  - Нет...не надо... - трясёт Лим головой, - отпустите меня!..
  
  Сарагон не слушает, а берёт за виски и утягивает в синеву Ментала.
  
  
[2]
  
  Тем, что по капсуле появилось и у Аристарха с Самшитом, дело не ограничилось.
  
  - Нужно объединить все три в одну систему, - предложил Сарагон, - объединить через Ментал.
  
  - Клянусь мудростью Страфедона, - поддержал Маска, - отличная идея!
  
  - Ай, не знаю, - не согласился Самшит, - а смысл?
  
  К ментальному магу эти двое относились по-разному: алхимик почти сразу признал за своего, за брата, некромант же, как с первых дней держался настороженно, так и продолжал держаться.
  
  - Смыслов много, брат некромант, - заверил Сарагон, - такой, к примеру: отследить эфирный след проще простого, а вот отследить встречу в Ментале, если у тебя нет ментальных способностей, уже практически невозможно.
  
  - Вот-вот, - буркнул Самшит, - если у тебя нет ментальных способностей...
  
  Пока некромант ворчал, алхимик и контролёр соорудили артефакт, поставили рядом с хранилищем ноонита, на центральной станции. Пусть маленький, но и Регана свой вклад внесла, название для узла придумала: ментальный тройник. Тройник вскоре был дополнен усилителем, затем стабилизатором, и ещё чем-то, и ещё, пока каждый из членов троицы не стал чувствовать Ментал родной средой. На то время, конечно, пока находились в капсулах, вне капсул же всё возвращалось на круги своя, в русло врождённого дара.
  
  Теперь и вовсе до того дошло, что поодиночке в Ментал почти не выходили, предпочитали посещать втроём. Вернее вчетвером: Сарагону входить и выходить не требовалось - присутствовал на ментальном плане постоянно. Ментал использовал же и для отчётов, использовал во всей его полноте...
  
  Дарлин в просторном зале башни Баркантур, одной из своих резиденций, Дарлин в западне. Через плечо его перекинуто на кожаной ленте орудие-самозародок, похожее на большой бугристый бурдюк, из бурдюка выходит шесть металлических стволов. Ещё один самозародок у архимага на голове, имеет вид сплетённого из проволоки ободка. Подбираются к нему люди в чёрных обтягивающих костюмах, лица скрыты масками.
  
  'Предатели... - каждую мысль Дарлина Регана способна не только услышать, но зафиксировать и рассмотреть в подробностях, как застывшую в янтаре муху. - Оттраханные Дырой фанатики!..'
  
  'Ошибаешься, Кит, - думает она, - но ответа тебе не увидеть, ибо скрыт под масками, и это камень, синий камень, сращённый с лобной костью'.
  
  Если бы не ободок, Дарлина давно бы уже смяли в кулаке ментальных чар, выжали разум, но сквозь призрачно-синий купол, создаваемый самозародком, убийцам не пробиться. Больше того, купол и на них воздействует, гасит магическую силу: вместо того, чтобы перемещаться рывками, телепортами, всего лишь перемещаются быстрее.
  
  - Крутись, сладенькая, - визжит Дарлин, - крутись!
  
  Бьёт по бурдюку кулачком, и стволы раскручиваются, приходят в движение. Сначала из них вылетают ледяные стрелы, потом струи кислоты, потом огненные шары, а потом уже не различить, всё вперемешку. Достаётся шпалерам на стенах, достаётся кристальным статуям в нишах, достаётся даже куполообразному потолку с богатой росписью. Убийцы скользят тенями, уходят от града выстрелов, хотя и среди них есть потери.
  
  - А теперь ты, колечко, не подведи!.. - как только шестиствольное орудие остановилось, архимаг Тверди вскидывает правую руку, на мизинце сверкает синим перстень.
  
  Убийцы приближаются, растягивают сети и кристальные нити, но перстень срабатывает и Дарлин исчезает. Впрочем, ненадолго: через минуту появляется, возникает из вспышки синего света. Дарлин в просторном зале башни Баркантур, одной из своих резиденций, Дарлин в западне...
  
  Действовать открыто контролёры не могли, зато могли тайно, имелось превосходное прикрытие: бесформенные. Под их видом светочи устраняли приближённых Китов, рушили планы этой троицы, запутывали узор. Раскол не заставил себя долго ждать: в непричастность бесформенных, сколько б Хиамас не говорил о провокации, Каванга и Дарлин верить перестали быстро, да и друг другу больше не доверяли тоже. Так пришло время узор Китов разорвать, и наиболее уязвимым элементом, как ни странно, оказался Дарлин из Дома Дайсанидов. Регана спланировала и подготовила акцию, теперь перед ней отчёт, как та осуществлялась.
  
  Почти все светочи разорваны, сожжены, разрезаны, но это не победа, нет. Сделав кулак каменным, Дарлин колотит по орудию-самозародку, но остановить не может.
  
  - И-и-и!.. - визжит.
  
  Шесть стволов раскалились докрасна, бугристый бурдюк раздувается, раздувается, лопается. Благодаря заклинанию каменной кожи, архимага хлынувшая из прорехи жёлто-зелёная жижа только отбрасывает, не убивает. Оглушённый, перепачканный, Дарлин поднимается на колени, стаскивает с плеча ошмёток бурдюка.
  
  - Ой, мамочки, - стонет он голоском тонким, почти детским, - ой, как нехорошо...
  
  Ободок всё ещё на голове, от соприкосновения проволоки с жёлто-зелёной слизью самозарождается новое заклинание, вдыхает в ободок некое подобие жизни. Дарлин пытается сорвать, но не выходит - проволочная змейка шипит, извивается, проскальзывает меж пальцев. Через мгновение она пробивает каменную кожу, пробивает череп, пробивает мозг.
  
  Регана останавливает время, изучает структуру чар. Нет, ничего не понять, как обычно и бывает, если самозародок сложный. Тут даже о подобии узора не идёт речи, чистой воды бесформа...
  
  - Что скажете об отчёте? - спрашивает Сарагон, когда выходят из модели в Ментал.
  
  - Исчерпывающий, - отвечает Регана за троих. - Кто бы мог подумать, что из всех насаженных на извилину самым насаженным окажется Дарлин из Дома Дайсанидов...
  
  
[3]
  
  Капсула хладовладицы в ледяном дворце Тёплой Гавани, капсула Реганы на острове Ноос, Сарагон из Ментала, обсуждение втроём.
  
  - И что у нас получается, - спрашивает Стелла язвительно, - меняем Дарлина из Дома Дайсанидов на Злату из Дома Золтанидов? С деревянного колышка на ледяной пересаживаемся, как у нас на севере говорят, только-то и всего.
  
  - Видишь ли, нам всё ещё нужно, чтобы во Внутреннем круге был человек от Плеяды, - в голосе Реганы скорее усталость, чем раздражение. - И Злата из кандидатур самая подходящая, поскольку из зол наименьшее.
  
  - Это был каламбур? - спрашивает Сарагон отстранённо, словно витает над пикировкой очень и очень высоко.
  
  Сходство с Дарлином у Златы в том, что, как и он, не похожа на мага Тверди ни в малейшей степени. Фигурой подобна девочке, причём хрупкой, болезненной; треугольное лицо обрамляют светлые до белизны волосы, голос тихий и тонкий, подобен комариному писку. Кажется, тронь - сломается, дунь - улетит.
  
  - 'Человек' - вот ключевое слово, вот, где корень проблемы, - говорит Стелла с жаром. - Слишком он, этот человек, ненадёжен, слишком неустойчивая опора.
  
  - И что ты предлагаешь? - спрашивает Регана.
  
  - Договориться со цвергами, - следует незамедлительный ответ. - Силами людей Плеяду не пошатнуть, очевиднее очевидного же, только силами цвергов.
  
  - Договориться? И как ты себе это представляешь?
  
  - При помощи ментальной магии, - говорит Сарагон, - ещё один очевидный ответ.
  
  - Всё интереснее и интереснее, - Регана цокает языком. - То есть ты уже пробовал?
  
  - Нет, пока только почву прощупываю, - контролёр остаётся бесстрастен, - но почва хорошая, есть, образно выражаясь, куда ногу поставить.
  
  - Поясни, - прозванная Гарпией не просит - требует.
  
  - Ментально цверги ближе к нам, чем я думал, - говорит Сарагон, - особенно огненные, общий понятийный ряд более чем широк.
  
  - Ох, не нравится мне всё это, - говорит Регана. - Пусть человек ненадёжен, но от него хотя бы знаешь, что ждать, а вот о цвергах так сказать не могу.
  
  - Я за то, чтобы рискнуть, - вставляет Стелла, - если моё мнение хоть что-то значит.
  
  - Да-да, - вздыхает Регана, - никто и не сомневался.
  
  - Боюсь, выбора у нас нет, - говорит Сарагон. - Как верно заметила госпожа хладовладица, силами людей Плеяду не пошатнуть, игнорировать тоже не можем: слишком крупный игрок.
  
  - Хорошо, действуй, но со всей осторожностью, на какую способен, - подбивает итог Регана. - И, разумеется, держи в курсе всего...
  
  Окончен разговор, подошла к концу ночь, а узор жизни и вьётся, и вьётся, переплетает события мелкие со значительными, да так хитро, так прихотливо, что мелкое начинает казаться значительным, а значительное - мелким, ничтожным. Проходит декада, проходит месяц, кончается третий, над островом Ноос лазурные ливни, а в личном великом книгохранилище Реганы сама хозяйка и Сарагон. Перемежая слова с мыслеобразами, контролёр излагает содержание разговора с Аскрибулем, двуликим цвергом. Благодаря ментальным отчётам, приходившим один за другим, один за другим, Регана знает о цвергах не меньше, чем сам Сарагон: и о разделении расы на три касты, и о зависимости от выбросов, и о своего рода подпитке через людские эмоции.
  
  - Не знаю, как остальные цверги, но огненные точно переживают кризис, - говорит Сарагон, - и в нашем содействии заинтересованы не меньше, чем мы - в их.
  
  - Кризис? - в руках Реганы синяя пирамидка, на пирамидке устроилась стальная бабочка. - И в чём он проявляется?
  
  - Словами долго получится, - говорит Сарагон, - покажу.
  
  Образы перелетают от разума к разуму, складываются в картину. 'Да нет, здесь всё просто, - думает Регана, - можно было бы и словами. Пустые, что понятно, не желают меняться, им нравится быть пустыми, двуликие же, что тоже понятно, заинтересованы в обратном. Плюс немного специфики: сами двуликие положения дел менять не станут, такое даже не рассматривается, тогда как вмешательство извне готовы поддержать...'
  
  - Странная всё же раса эти цверги, - говорит она вслух.
  
  - Что есть, то есть, - соглашается Сарагон. - Если честно, даже не представляю, как завести в одну модель и возвышение Дома Золтанидов, и работу по возвышению пустых цвергов до уровня двуликих. Со стороны двуликих, как понимаешь, помощь скудная: просто не станут мешать нашим планам, вот и весь вклад в общее дело.
  
  - Хватит и этого, - говорит Регана задумчиво, - вклад более чем достаточный.
  
  Теперь дело за ней, за Гарпией, но сложности задача огромной: изменить один из древнейших узоров, узор Плеяды. Справится ли, достанет ли сил? Должна, обязана, не может не справиться!
  

[Год восемьдесят пятый] Победа

  
  Закатный океан, острова Нисмут и Ноос
  
  
[1]
  
  'Барракуда' лавирует меж островков и островочков Закатного океана, будто пробирается по лабиринту. Капитан на носу - вдыхает солёный ветер, наполняется силой, того и гляди с кончиков пальцев брызнут молнии. Это - Лим, глава птицеловов, проклятье пиратов, а с недавнего времени ещё и архимаг Ветра. Корабль он ведёт к острову Нисмут, где свил себе гнездо Мо, низложенный архимаг Плазмы. Низложенный и приговорённый к смерти, но сумевший бежать. Там же нашла приют и Каванга, она-то и есть главная цель.
  
  Регана палубой ниже, в пенале каюты, перед стальной бабочкой, перестроившейся в прямоугольник длиннообозревателя. На переднем плане сотканной из света и тени проекции облачённая в бронекостюм Алинда, за спиной её сплошной стеной мехоморфы - лица скрыты глухими шлемами с Т-образной прорезью, в руках бурдюки шестистволов.
  
  - Спешу обрадовать, госпожа, - ноздри архимага алхимии раздуваются, речь чеканная, - ковен старца старцев найден! Согласно фортификационным планам трёхвековой давности, это крепость Сурьма, но теперь от неё лишь подземные уровни - там-то логово и устроено.
  
  Смерть Дарлина Регана использовала, чтобы нанести удар по бесформенным, развернуть кампанию по их истреблению. И та развернулась, как только Внутренний круг изучил материалы по схватке в башне Баркантур, причём первой с предложением решить проблему бесформенных раз и навсегда выступила Каванга. Регана на это и рассчитывала, хотя имелся, конечно, и запасной вариант: не прояви инициативу Каванга, её бы проявила Стелла и была бы поддержана большинством голосов. А так приняли единогласно, и по узору бесформенных, как по дереву, заструился огонь. Первыми сгорели ветви, затем ствол, теперь пришла очередь и корней.
  
  - Как и следовало ожидать, система тоннелей расширена и преобразована, - продолжает Алинда, - но сектор мы ограничили полностью, начата обработка магией Тверди.
  
  Обозреватель перемешивает свет и тень, меняет изображение: теперь перед Реганой подробная карта сектора, на карту наложены фильтры чар. Вот заклинание просмотра Тверди, делает стены и своды подземных ходов прозрачными, другой фильтр отмечает живое, высвечивает искрами, обрамляет же карту рамка из маленьких окошек, в каждом из которых - действия группы Златы. Вот она сама, похожая среди своих магов на былинку меж булыжников, вызывает направленные землетрясения, в другом оконце маги Тверди перекрывают подземные ходы сталактитами и сталагмитами, в третьем уничтожают заклинанием коррозии металлические перекрытия. И так далее, и так далее.
  
  - Мы их выкурим, госпожа Регана, - Алинда ударяет кулаком о кулак, - до единого на поверхность выжмем!
  
  Корпус 'барракуды' покрывает краска-хамелеон, делает одним с водной гладью, а гладь - то оттенками синего, то зелёного, то серыми клочьями пены. С изнанки же Сущего другое море, серое сплошь - Эфир. Архимаг некромантии Триптофан шагает по этому морю неспешно, на эфирном плане вид у него своеобразный: скреплённые с оружием ржавые доспехи. На месте головы, к примеру, шипастая булава, на месте пальцев рук - костяные зазубренные ножи. То опуская ладонь в серую круговерть, то вынимая, он проверяет саркофаги, которыми заполнено основное отделение трюма. Пробы зомби-солдаты, что называется, наивысшей, пробуждение до срока возможно лишь в рамках ничтожной погрешности. Однако Триптофан не был бы Триптофаном, если бы не учитывал и её.
  
  Перед Реганой сотканная из света и тени Злата, прижимает к кровоточащему носу кружевной платочек, тонкого голоска за воем и грохотом канонады почти не разобрать:
  
  - Стелла и Алинда ударили... Переключаю на обозреватели, укреплённые на наплечниках мехоморфов...
  
  Теперь Регана в гуще боя, будто сама бьёт с шестиствола по фанатику, тот оказывается не человеком, а саламандрой - извивается, изменяется. На мгновение всё становится белым - заклинание вспышки, одно из простейших заклинаний пантеона Пламени, но мгновения этого достаточно, чтобы кристальная нить срезала бойцу Маналита голову вместе с наплечником. С минуту Регана наблюдает мельтешение ног, затем длиннообозреватель раздавлен.
  
  - Поднимайте валы!.. - ещё одной вспышкой белого перед Реганой возникает Злата, бледная как полотно. - И дайте уже кто-нибудь мне новый накопитель, этот закончился...
  
  Снова игра света и тени, снова переключение, и снова вид с наплечника мехоморфа. С этим бойцом Регане везёт больше: проскальзывает вместе с ним между идущих навстречу друг другу огненных стен, поливает бесформенных струями жидкого пламени. Однако же и этого воина в конце концов настигает смерть, разрывает клинками-косами, в которые превратились руки одного из фанатиков.
  
  - Вынуждена прерваться, - из-за чёрных клуб дыма Злата едва различима, зато странным образом прорезался голос, перекрывает свист и скрежет баталии, - слишком жарко...
  
  'Барракуда' скользит между синим и синим - между морем и небом, Сарагон стискивает в пальцах до боли синюю пирамидку. Он на корме, но следит при этом за капитаном, голоса нашёптывают: 'Забери, забери его разум, ведь он твой, твой по праву...'
  
  - Убирайтесь, - голос Сарагона глухой и усталый, - оставьте меня в покое!..
  
  Не сразу, но голоса затихают, отступают перед его волей, вот только надолго ли её хватит? Сарагон смотрит на диск Игнифера через пирамидку ноонита, просит:
  
  - Поддержи, Светоносный, укрепи...
  
  Дать какой-либо знак Игнифер и не думает, увлечён игрой с водной гладью - то обратит россыпью самоцветов, то отрезом булатика...
  
  Перед Реганой сотканная из света и тени Стелла - доспех покрыт копотью, в протянутой руке голова Хиамаса, отсечённая кристальной нитью.
  
  - Ковен старца старцев уничтожен, - говорит хладовладица, - как и он сам. Выжгли эту треклятую мерзость, под корень выжгли!
  
  - От этой мерзости не избавиться, пока есть Дыра, - качает головой Регана, - но время мы определённо выиграли. Покуда ещё новые ростки пробьются, покуда наберут силу...
  
  - Победа! - Стелла опьянена боем, слышит едва ли, - это победа!
  
  Спустя несколько минут передача окончена, Волчица перестраивается, принимает свою обычную форму.
  
  - Теперь дело за нами, - говорит ей хозяйка, - схватка с последним Китом. Знала бы ты, бабочка, как мне страшно, но тебе не понять, а кроме тебя сказать некому. Замкнутый круг...
  
  
[2]
  
  Из-за угольно-чёрных туч, заполнивших небо, день кажется ночью, влага из туч изливается голубая, Регана её узнаёт - лазурный ливень. Сначала сыпал кислотными жабами, теперь мечет в 'барракуду' ледяные копья, но воздушные щиты держат, нависли над кораблём подобием радуги. Они же, щиты, отводят и волны, что обрушиваются на 'барракуду' сошедшими с гор лавинами. Одна из волн так и застывает между кораблём и островом, выгибается, выпячивается медузой.
  
  - А вот, кажется, и кракен, - Лим потирает ладони, с ладоней срываются искры.
  
  - Нет, не кракен, - говорит Сарагон, - гораздо хуже.
  
  - Точно! - понимает и капитан, - элементаль Плазмы...
  
  Создание элементаля, то есть наделение стихийных чар жизнью, самое сложное в стихийной магии заклинание, верх мастерства. Пусть живут такие сущности недолго, бытие своё оправдывают сполна. И вот, начинается, Плазма перетекает из одной формы в другую: вода, жидкий огонь, ледяной вихрь, камень тороса.
  
  - Хочу поговорить с Мо, - обращается Регана к Сарагону, - сможешь до него дотянуться?
  
  - Смогу, конечно, - отзывается тот, - но долго канал не удержать - слишком большие искажения от элементаля.
  
  - Долго и не потребуется, - отвечает Регана, - достаточно будет минуты.
  
  Следует небольшая пауза, Сарагон удивлён:
  
  - Хм, а неплохо он от меня защитился, да ещё и на элементаля своего основные узлы завязал...
  
  - Так что, не получится?
  
  - Нет, почему же, получится... - ещё одна пауза, более длинная. - Есть канал, говори.
  
  Регана представляет Мо - вот он, типичный ундинионец: невысок, коренаст, лицо плоское, желтоватый оттенок кожи. А из особенностей усы - роскошные, длинные, тянутся вниз, как у сома.
  
  - Мо, это Регана, - обращается она со всей убедительностью, на какую способна, - советую принять мой голос за голос своего рассудка. Признаюсь, ты мне симпатичен, потому последний шанс: просто отойди в сторону, не мешай, и, обещаю, будешь помилован. В ином же случае уничтожу вместе с той, кому предоставил убежище.
  
  Он не ответил. Вернее сказать, ответом было всё большее и большее разрастание элементаля Плазмы.
  
  - Я к нему, на остров, - Сарагон принял вызов. - Медлить нельзя, а отсюда мне его защиту не сломать.
  
  - Конечно, - согласилась Регана, - действуй.
  
  Схватка между контролёром и магом Плазмы началась сразу же, как только Сарагон перенёсся, о чём можно было судить по фигуре элементаля: то увеличивалась, принимая человеческие очертания, то уменьшалась, возвращаясь к состоянию бурлящего кома. В какой-то момент стихийное существо принялось рвать самоё себя: вода бросалась на жидкий огонь, а лава плавила лёд тороса. И так до тех пор, пока выросший перед 'барракудой' горб, оплыв и просев, не разлетелся на клочья.
  
  - Вот и наш черёд вступить в бой, - Лим вскидывает руку, - разворачиваемся!
  
  Корабль становится к острову бортом, и много времени манёвр не занимает, но там, где был элементаль, успевает вырасти высокий коралловый риф. В дыры между кораллами просовываются хоботы, выплёвывают шары, похожие на комки лягушачьей икры, те прилипают к воздушным щитам 'барракуды', разъедают, во все стороны рвутся шквалы. А следом уже летят изменённые астральными чарами кристальные ежи, разрываются на огонь и осколки, холод и яд.
  
  - Ух ты, лютые, хорошо подготовились! - Лим хохочет, - да только мы ещё лучше!
  
  'Барракуда' бьёт по рифу свитым в упругие ядра ветром, раздирает когтями молний, вонзает острия небольших смерчей.
  
  - Эй, некромант, твоих там не пора поднимать? - грохочет капитан. - А то смотри, всю потеху пропустят же!
  
  Ответить Триптофану недосуг, как раз руководит отправкой мёртвой воды за борт. Зомби-солдаты переворачивают цилиндрической формы резервуары и по водной глади расползается маслянисто-серое, устремляется к рифу. Как только дорожка проложена, зомби спрыгивают на неё, скользят, словно по льду, а вот уже и карабкаются по кораллам. Одни пушки-хоботы зомби-солдаты вырывают, к другим присасываются, повисают гроздьями, в третьи забираются, чтобы взорваться вместе с орудием, когда то изготовится выстрелить. Вскоре риф кишит мертвецами, в мгновение ока выпивают, вытягивают из него жизнь.
  
  - Вот это я понимаю! - хвалит Лим, - вот это по-нашему!
  
  Берег тем временем заполняют аборигены, тела их покрывает узор в виде чешуи, головы похожи на рыбьи - лоб скошен назад, нижняя губа оттопырена. В зомби они мечут не колья копьероста, а ледяные стрелы, что говорит о высокой способности к магии Плазмы. Да только зомби-солдатам всё едино, что лёд, что копьерост - соскакивают с рифа один за другим, мчатся к живым приливной волной...
  
  - К переносу готова? - обращается к Регане Сарагон, перебрасывает над сражением мостик мысли. - Твоя знаменитая тётка как раз к переносу готовится, намерена улизнуть. Мог бы и сам с ней потолковать, но зачем лишать тебя удовольствия? А если честно, схватка с Мо отняла слишком много сил, только на перенос их теперь и достанет, больше ничем помочь не смогу.
  
  - Ты прав, не стоит лишать меня удовольствия, - отвечает Регана, - с Кавангой мы поговорим один на один.
  
  - Хорошо, тогда переходим к деталям...
  
  Сарагон показывает панораму места, куда будет осуществлён переход, показывает точку выхода, затем синяя вспышка.
  
  - Ох!..
  
  Оказывается Регана близ круга мандалы, что зияет проплешиной в густых зарослях. Звуки морского сражения досюда почти не доносятся, увязают в густом влажном воздухе и густых зарослях. Внутреннее пространство круга расчерчено линиями лабиринта, Каванга в центре его, у алтаря из обрубка живодрева, с торчащими во все стороны кольями. Часть кольев уже занята: подобием неких ужасных плодов на них пронзённые насквозь островитяне, стонут, корчатся. Крови при этом нет - алтарь забирает всю, не даёт пролиться и капле. Те из дикарей, что ещё живы, сбились у края мандалы группкой, тянут к волшебнице руки, покачиваются, гомонят. Каванга спешит, работает как заведённая - вот схватила очередного рыбоголового, вот начертала крючком-ногтем на его груди символ, завела в узор заклинания, вот подняла лёгким мановением руки в воздух, бросила на чёрный кол алтаря. Вскрик, довольное урчание живодрева, а от мандалы цилиндром поднимается голубой свет, вьются оранжевые и жёлтые искры, оплетают последний спиралью.
  
  С полгода назад, когда пришло время фигуру Каванги с доски убрать, тоже было нечто подобное: исчезла в самый последний момент, обвела всех вокруг пальца. Внутренний круг столько обличительных фактов собрал, такой грандиозный процесс низложения подготовил, но всё в пустоту, пришлось выводить астрального архимага из состава ложи заочно. Потому теперь Регана не медлит, отправляет в полёт Волчицу. Трёхгранный клинок без труда пронзает кисею голубого света, но до горла Каванги не добирается, задержан - ногти-крючья впились, скребут по металлу.
  
  - Вот и ты, неблагодарная тварь... - шипит Каванга, - явилась, отродье...
  
  - Кровь от крови, - пожимает плечами Регана, - узор от узора.
  
  Коснувшись элариевой накладки на левом предплечье, она отправляет к аборигенам воздушные нити, через мгновение дикари уже в невидимых коконах, трепыхаются выброшенной на берег рыбой. Регана подходит к краю мандалы, прикосновением к браслету на запястье начинает проталкивать Волчицу к горлу тётки. Её магическая сила против силы Каванги, и цилиндр голубого света то охватывают кольца искр, бегут вверх и вниз, то покрывают узоры из лучей золотых и серебряных.
  
  - Теперь тебе от меня не уйти, не скрыться, - говорит Регана, - пришло время завершить нашу партию...
  
  Захваченная противостоянием, она едва успевает заметить проблеск белого слева, от места, где лежат аборигены. Коснуться собранными в жест пальцами кольца на запястье - вот и всё, что успевает, а этого, увы, недостаточно, чтобы отвести удар ледяной глыбы полностью. Регану сбивает с ног, тащит, ломает в нескольких местах руку, ломает часть рёбер. Уцелевшей правой она судорожно шарит по поясу, ищет скляницу с хаомой, касается вместо неё заклёпки с заклинанием определения узора. Заклинание срабатывает, представляет в трёх плоскостях Сопряжения того, кто сбил ледяной глыбой. Это совсем молодой ещё парень, и больше похож на жабу, а не на рыбу - глаза выпучены, кожа лоснится, меж растопыренных пальцев выставленных вперёд рук большие перепонки. Цирц - такое у парня имя, магическая сила большая, да и узор славный, правильный во всех плоскостях. 'Такого бы я и во Внутренний круг не побрезговала взять, - думает Регана отстранённо, - как раз с низложением Мо место освободилось. Вот только взять, похоже, уже не получится...'
  
  - Да, вот так! - смех Каванги. - Убей её, мой милый, убей быстро!
  
  Цирц, пошатываясь, приближается к Регане, выразительный жабий рот в постоянном движении - то ли пытается сложить заклинание, то ли просто кривится.
  
  - А тебе, отродье, последний урок! - кричит Каванга племяннице. - Что бы ты там себе не напридумывала, мир всегда будет разделён на профанов и посвящённых, на тех, кому жить по принципу 'делай, что должен' и тех, кто живёт по принципу 'делай, что хочешь'. Посмотри, внимательно посмотри на того, кто тебя сейчас раздавит: он же пустой, полый внутри! Такие только и ждут, чтобы наполнила чья-нибудь воля, направила, сказала, что делать. Мир нельзя перестроить, нельзя изменить, можно лишь заместить один элемент узора другим, но суть от этого не изменится - власть останется властью, стадо останется стадом. Вот и вся премудрость, моя дорогая, вот и вся истина.
  
  Цирц тем временем останавливается, смотрит, хлопая глазами, то на одну женщину, то на другую. Регана же смотрит на его узор, а в том перемены: морок наваждения прорезают лучи понимания, поднимаются огоньки ярости.
  
  - Да, вот так... - шепчет она, - убей её, убей быстро!..
  
  Мучительный миг равновесия, в течение которого ничего не меняется - Цирц всё так же хлопает глазами, всё так же вертит головой - но вот встряхнулся, повернулся к мандале, сделал выбор. Ведомая жестом и голосом, с руки его срывается лента холода, дотягивается до Волчицы, обвивает, впивается в пальцы Каванги. Вскрик, трёхгранный клинок входит в горло волшебницы, затем вместе летят на остриё алтаря. Живодрев довольно урчит, но недолго: избыток силы разрывает его на части, кровь бьёт вверх мощной струёй.
  
  - Говоришь, мир нельзя перестроить, нельзя изменить? - Регана улыбается окровавленными губами, - это мы ещё посмотрим...
  
  А потом приходит боль, опрокидывает в пустоту беспамятства, потому что с Кавангой погибает и Волчица.
  
  
[3]
  
  Прижав палец к губам, Утли подзывает, раздвигает осторожно пики копьероста, показывает. Она и сама подобна пике - худенькая, гибкая, коленки да локти. Как и Регана, затянута в комбинезон с элариевыми накладками, как и у Реганы, голова выбрита наголо. Утли - южанка, причём чистокровная; глаза у неё чёрные и раскосые, кожа смуглая, язык был раздвоен, но теперь сросся. Регана подходит, смотрит в указанном направлении, отвлечься от мыслей, что она против Утли, как вековое, с наплывами, древо против крепкого молодого деревца, выходит не сразу.
  
  - Р-рау! - доносится из прогалины в зарослях, протянувшейся шагов на тридцать вперёд, - ур-рау!
  
  Там самка ревуна и детёныш; она занята, исследует устроенные иглобрюхом норы, он отвлекает, играется, хватает коготками за ногу. Мать то и дело отмахивается, но движения при этом мягкие, нежные, узор любви читается в них и без магии. Регана вновь сравнивает, теперь узор их отношений с Утли и узор ревунов. Ответ, в принципе, очевиден: ничего, подобного материнской любви, к Утли она не испытывает, несмотря на то, что нашла, приютила на острове Ноос, уже третий год обучает астральному волшебству. Отношения между наставницей и ученицей, ничего больше, ничего сверху. Было бы по-другому, стань Регана в своё время матерью? Вряд ли, просто ещё один способ, более сложный, обретения ученицы. Дочь для неё в первую очередь ученицей бы и была, уже потом дочерью. Видимо, не дано. А с другой стороны, смогла бы она добиться всего, чего добилась, имей узы любви и семьи? Каждому своё, как говорится, либо - либо.
  
  - Шурх!.. - из-под земли вылетает свернувшийся в шар иглобрюх, но не из той норы, куда косматая хищница сунула руку, а из соседней. - Пуф-пуф-пуф! - разлетаются иглы.
  
  За эту его особенность иглобрюха ещё называют иглострелом, и такое название, на взгляд Реганы, подходит лучше. Почти все иглы достаются самке, она рычит, бьёт узконаправленной звуковой волной, шар отлетает, катится в сторону копьероста, из-за которого наблюдают Регана и Утли. Наставница поворачивается к ученице, и в этот миг происходит ментальное искажение, мир подёргивается синим...
  
  Такое на Ноосе теперь не редкость, следствие ноонита. То искривится пространство, то время, сюда же относится, как объяснял Сарагон, потеря часа на линии между станциями. Что до искажения, произошедшего здесь и сейчас, то искривило оно, кажется, только время. Перед Реганой словно бы коридор, от начала и до конца его занимают выстроившиеся в ряд отражения Утли, уменьшаются с перспективой. 'Нет, - поправляет она себя, - это не отражения, а Утли в разные периоды жизни, от настоящего момента и до смерти'. Со взглядом на последнюю в ряде фигурку приходит понимание, что из архимагов Утли окажется самой стойкой, переживёт всех. Значит, всё правильно, не зря Регана с ней возится, не зря поливает сей росток своей магической силой.
  
  - Не делайте этого... - тихо говорит первая в ряду Утли, взгляд направлен на Регану, но проходит при этом сквозь, - не соглашайтесь...
  
  'Меня она тоже видит в перспективе, - думает Регана, - и зрелище, по всей видимости, интересное. Что же, на подобные случаи есть Сарагон: заглянет будущему архимагу астрального волшебства в разум, уберёт лишние ниточки, подчистит. Потом и я на интересное посмотрю, когда из ниточек будет собрана ментальная модель'.
  
  Пользуясь тем, что время из-за искажения замедлилось, Регана сцепляет пальцы в жесте, посылает в иглобрюха импульс. Вертясь волчком, шипастый шар проплывает мимо копьероста, за ним и ревуны. Вслед за этим уходит и ментальное искажение, будто бы спешит догнать троицу, ток времени возвращается в привычное русло.
  

[Точка отсчёта-6] 3т

  
  Сведём, Ментал, всё то, о чём мы говорили, в модель. С названием понятно - Система 3т, или просто Система, узор усложнять не станем, будет достаточно точек и линий, будет достаточно семи шагов. Этот же узор используем, чтобы проследить эволюции души, а подытожим основными направлениями координации.
  
  
[Ментальная модель-2] Система 3т
  
  1) Исток
  
  Элементал называют Пределом, планом Стихий, ещё одно обозначение - Исток. Потому что именно здесь начинаются пространство и время, именно отсюда начинают свой путь протоэлементы, новорождённые души. Второй момент нас и интересует, хотя для душ Элементал как точка входа в пространство Цепи миров, так и точка выхода. Причём для рас пантеонов Плазмы и Пламени речь действительно о точке, а именно о Дыре, или же Ране, как называют её цверги. Новорождённые души приходят вместе с выбросами, обязательно пиковыми, симбиоз их с кристальными цвергами рождает драконов и только драконов, симбиоз с чёрными - саламандр, симбиоз с огненными рождает людей. В виде точки Исток и представим, своеобразного начала начал.
  
  2) Игла
  
  Проведём через точку Истока вертикальную линию, обозначит она Равновесие. Однако, всеобщий его аспект нам без надобности, в фокус возьмём лишь часть, относящуюся непосредственно к людям. Назовём это частное равновесие Иглой - то самое имя, что дали жители Советграда своей цитадели. На мой взгляд, оно как нельзя лучше отражает то многогранное понятие, что включает в себя и гармонию малую, равновесие человека, и равновесие расы в целом - ту Гармонию, что уместно написать с прописной.
  
  3) Линии Диссонанса
  
  Проведём слева и справа от Иглы параллельные линии, причём на одинаковом от неё расстоянии. Это будут линии Диссонанса, предельного искажения Гармонии, когда человек, сбитый с пути, выбирает миражи, а не верные цели, идёт не к свету, а от него. Диссонанс есть неправильная, преждевременная смерть, когда мелодия обрывается задолго до кульминации, Диссонанс есть неправильная жизнь, когда потрачена на пустое. Так или иначе, он ведёт к выходу из Системы, нахождению вне неё.
  
  4) Пороги ввода и вывода
  
  Проведём на одинаковом расстоянии от точки Истока горизонтальные линии, верхняя из них будет порогом ввода в Систему, нижняя - порогом вывода. Это два крайних значения Веса, наименьшее и наибольшее. Достигнув первого порога, мы обретаем возможность в Систему войти, достигнув же второго, обретаем возможность из неё выйти.
  
  Таким образом, Ментал, у нас получился квадрат с точкой Истока в центре. Относительно Истока он, кстати говоря, может смещаться и вверх, и вниз, и влево, и вправо, но примем идеальный случай, когда точка фиксирована.
  
  Линия Иглы делит квадрат на две половины, а именно на силу Системы и спокойствие Системы. Я их так и расположу: силу - слева, а спокойствие - справа, но тут лишь вопрос моего удобства, можно и наоборот. Левую сторону Системы, таким образом, займут СиП, правую - СпП, разделение по преобладанию в действии.
  
  5) Линия перехода
  
  Ещё одну горизонтальную линию проведём через точку Истока, и это будет линия перехода. Поскольку случай у нас идеальный, то квадрат Системы она разделит на три одинаковых области: верхнюю займут люди плавающего типа, среднюю, с линией перехода в центре - переходный тип, нижнюю - люди коренного типа. Следующий из фундаментальных принципов разделения в действии, на этот раз разделение по Весу. При их соединении у нас уже не два, не три, а шесть типов: плавающие СиП и СпП, переходные СиП и СпП, и, наконец, коренные СиП и СпП.
  
  6) Вес
  
  Теперь введём в Систему непосредственно Вес. Визуально он примет вид вписанного в квадрат треугольника, обращённого вершиной вниз. Связь между Весом и Иглой прямая: при первых воплощениях индивид ближе к Диссонансу, чем к Гармонии, но с набором Веса, то есть с продвижением от основания треугольника к вершине, всё лучше чувствует Иглу. Как только высшая точка внутреннего равновесия достигнута, срабатывает весовой порог, и индивид выводится из Системы.
  
  7) Спокойная сила
  
  Слаб тот СиП, что не может совладать со своей силой, как и несчастен тот СпП, что видит в своём спокойствии одну только слабость. Силён же и счастлив тот, кто чувствует равновесие, знает, когда действовать, а когда ждать. Сила СпП в спокойствии, спокойствие СиП - в силе, и, разделённые преобладанием, приходят они к одному - спокойной силе. На модели отметим её двумя вертикальными пунктирными линиями, что пройдут через правую и левую половины Системы точно посередине.
  
  Вот и всё, Ментал, готово, переходим к эволюциям души. Начало начал - Исток, но первая самостоятельная жизнь следует не сразу, предваряет её жизнь в симбиозе со цвергом. Смысл такой жизни для протоэлемента понятен - предварительная подготовка к настоящему воплощению - другой вопрос, как этот механизм образовался. Ничего определённого, к сожалению, установить мне не удалось - слишком глубоко даже для модуля, а цверги не пожелали разъяснять. В узоре Системы жизнь в симбиозе имеет следующий вид: движение от точки Истока вдоль Иглы вверх, пока не будет достигнут порог ввода. Как только порог ввода преодолён, следуют жизни непосредственно в квадрате Системы, вплоть до порога вывода. Проложим горизонтальные параллельные линии, что разделят квадрат на череду смежных прямоугольников - череду воплощений (общее их число зависит от протоэлемента, и только от него). Первые жизни не просто близки к Диссонансу, они, по сути, и есть Диссонанс, но чем выше Вес, тем ближе индивид может подступить к Игле. При этом жизнь людей плавающего типа, если смотреть через призму Системы, всегда мерцание - оказываются то по одну, то подругую сторону Иглы, людей же коренного типа в той или иной половине держит Вес, и они всегда возвращаются в исходную точку, как долго бы не находились на противоположной стороне. Преодоление линии перехода ведёт к укоренению, укоренение ведёт к порогу вывода, на преодолении которого цикл и завершается, душа покидает Систему.
  
  Направления координации, таким образом, можно свести к трём основным пунктам:
  
  1) Фиксация квадрата Системы относительно Иглы. То есть равное соотношение силы и спокойствия в Системе. Именно такое соотношение, как показывают теоретические выкладки, наиболее продуктивно.
  
  2) Динамика линии перехода в пользу коренного типа. То есть создание таких условий, при которых плавающий тип быстрее переходит в коренной, с постепенным увеличением соотношения между ними в пользу коренного типа. К сожалению, в настоящее время ситуация прямо противоположная: подавляющее большинство в Системе составляют люди плавающего типа, что усложняет процессы координации на порядок.
  
  3) и, наконец, главный пункт, тот камертон, отзвук которого должен ощущаться во всём: сведение показателей Диссонанса к возможно наименьшим.
  

[Год девяностый] Погрешности

  
  Закатный океан, остров Ноос
  
  
[1]
  
  Машины для подсчёта голосов созданы огненными цвергами, и на вид ничего особенного - прямоугольная элариевая призма под прозрачным защитным куполом - но это лишь на вид. Основной модуль установлен на центральной площади Галавы, Регана наблюдает за ней через Ментал, из неуничтожимой капсулы. Площадь, что называется, битком, на огромных экранах, установленных на опорах, время, оставшееся до окончания декады голосования. Осталось чуть больше трёх часов, но не проголосовавших ещё много, отмеченные эмблемой Совета диски так и мелькают. Размера эти механизмы небольшого, чуть шире блюдца, с каждой стороны по переключателю - голос 'за' и голос 'против'; как только выбор сделан и подтверждён, диск перестраивается в крылатку, улетает. И диски из средств голосования - самое простое, есть и кристаллы, и големы-помощники, и защищённые от магических воздействий комнаты. Всё это - первый в истории общемировой референдум, на котором решается, быть магократии или не быть...
  
  Они заявили о себе в первый день нового, 2091-го от Разделения года, четыре мужчины и четыре женщины, Совет. Знак их - кольцо из восьми звёзд на фиолетовом поле, по числу видов магии. Четыре рода стихийного волшебства отражают звёзды серебряная и золотая, белая и чёрная - Плазма и Пламень, Ветер и Твердь соответственно. Алхимия представлена звездой ярко-красного цвета, цвета артериальной крови, некромантия - тёмно-зелёный, витамагия - оранжевый, магия разума - синий цвет. Созданный волшебством флаг был поднят над одной из башен дворца хладовладицы, оттуда же осуществлялись первые из так называемых обращений к расе.
  
  - Слушай, человечество, - говорил Цирц, - к тебе обращаются те, кто правил миром из тени, но править так и впредь не имеет ни желания, ни возможности. Время тени ушло, ушло время скрытности, больше им нет места.
  
  - Не имеет значения, как называлось наше объединение в прошлом, - говорила Утли, - теперь мы - Совет.
  
  Восемь членов Совета - четыре пары, парами они и предпочитали обращаться: Сарагон и Стелла, Триптофан и Алинда, Злата и Лим, Цирц и Утли.
  
  - Я верю, у человечества есть своё предназначение, - говорил Триптофан с торжественной мрачностью, - свой путь.
  
  - То, чего не исполнить никакой другой расе, кроме нашей, - суровая Алинда роняла слова медленно. - Ни-ка-кой.
  
  - Думаете, мы пришли, дабы принизить всех вас, навязать свою волю? - грохотал Лим, - нет же, тысячу раз нет!
  
  - Свою главную цель видим в том, чтобы постичь суть нашего, людского предназначения и помочь ему осуществиться, - шелестела Злата.
  
  - Мы пришли для того, чтобы раса совершила рывок, поднялась на новый уровень, - увещевал Сарагон. - Но рывок невозможен, пока люди разделены, для подъёма человечество должно объединиться, стать одним целым.
  
  - Так пусть же каждый сделает в этом направлении первый шаг, - прожигала взглядом с экранов и из окошек обозревателей Стелла. - Пусть примет участие в общемировом референдуме! Вопрос один: согласна ли раса людей на открытое и прямое правление магии.
  
  Препятствий в осуществлении референдума было много - старый мир сопротивлялся, не желал уходить, тем не менее через полгода, в обрамлении многих торжеств, декада голосования стартовала.
  
  Последние секунды дистанции в десять дней, на экранах обратный отсчёт, люди на площади озвучивают каждую цифру:
  
  - ...Пять! Четыре! Три! Два! Один! Всё!
  
  Толпа взрывается ликованием, небо вторит салютом, расцветает астрами, розами и хризантемами, сотканными из пламени.
  
  - А теперь должен последовать подвох, - говорит Регана в пространство Ментала. - Почему никогда не бывает так, чтобы триумф без подвоха?
  
  - Клянусь непреложностью маналита, это было бы слишком просто! - отзывается Аристарх со смехом. - Но, быть может, всё ещё обойдётся?
  
  - Не обойдётся, брат алхимик, ай, не обойдётся, - а это уже Самшит, - и самым очевидным мне представляется воздействие на машины цвергов. К чему кровавые акции или что-либо подобное, если можно попробовать исказить результаты?
  
  - Тоже так думаю, - соглашается с некромантом Регана, - но посмотрим, посмотрим.
  
  - Мои в полной готовности, - подключается к обсуждению Сарагон, - но, кажется, и так уже знаю, кто нам противостоит...
  
  Пять лет назад, благодаря ментальному искажению, Регана смогла увидеть своё будущее. Вернее увидела его Утли, тогда ещё ученица, Регане же пришлось довольствоваться её ментальным откликом, преобразованным Сарагоном в модель. Будущее Утли предстало тогда в виде галереи, нечто подобное Регана надеялась увидеть и в отношении себя, однако же, войдя в модель, оказалась не в галерее, а в лабиринте. Причём лабиринт был полон своего рода ловушек, не столько открывал, сколько обманывал, перемешивая события грядущие и былые.
  
  - Почему так? - спросила она Сарагона, когда страшное это путешествие закончилось.
  
  - Не знаю, - тот и сам был озадачен. - Такое впечатление, что одно ментальное искажение наложилось на другое, вернее сказать, одно заключено в другом.
  
  - А если не заключено, - сказала Регана, - если пытается таким образом о другом рассказать?
  
  - То есть о постороннем ментальном воздействии, с которым тебе, как и всем нам, ещё только предстоит столкнуться? Хм, а в этом что-то есть...
  
  - Почему обязательно о постороннем? Возможно, речь о некой новой аномалии, вызванной ноонитом, или, скажем, о твоём воздействии на нас.
  
  - Нет-нет, именно что о постороннем и враждебном, - покачал головой Сарагон, - уже вижу.
  
  - Неизвестные нам ментальные маги? - Регана почувствовала, как твердь уходит из-под ног. - Если Ноос попадёт в чужие руки, то, боюсь, всё для нас на этом и закончится...
  
  - Не попадёт, - сказал Сарагон твёрдо, - остров от подобных мне я прикрыл надёжно. Другое дело, что по этой же причине, кажется, и не могу определить тех, кто будет нам противостоять: линии их действий вижу, но не вижу их самих.
  
  - Не суть, - место Реганы заняла Гарпия, свирепая и беспощадная. - Главное, что такие будут, а предупреждённый вооружён.
  
  К трагедии, как известно, ведёт цепочка причин, которую вовремя не разорвали; следующие пять лет они тем и занимались, что такие цепочки разрывали. Противник действовал очень осторожно, бил исподтишка, и установить, откуда цепочки берут начало, не получалось. Решить дело должен был референдум, куда противостоящая сила не могла не вмешаться, а вместе с тем и открыться, выйти на краткий миг из тени.
  
  - Да здравствует магократия! - выплеск восторга на центральной площади Галавы подобен пиковому выбросу Дыры, - да здравствует единство!
  
  Решение принято абсолютным большинством, по Ундиниону и Плеяде показатели активности, как и ожидалось, чуть ниже, чем по остальному миру. Но это мелочи, если б не своевременное вмешательство Сарагона и его команды, показатели были б нулевыми. Имя лидера тех, кто строил козни, Сарагон тоже выяснил, произносит с болью, хотя ментальным магам мало свойственны эмоции:
  
  - Сандро...
  
  
[2]
  
  Ментальная модель превратила Регану в бабочку, поместила над двумя контролёрами. Сарагон и Сандро застыли друг против друга, разум против разума. Как только Регана вспыхнет, направит к ментальным магам синий луч, те придут в движение, но стоит ей погаснуть, как вновь замрут. Она не просто наблюдатель, она - своего рода эпицентр, обретший свободу передвижения.
  
  С Сарагоном Сандро был с самого начала, ещё с движения светочей. Похожие на ментальном плане, на физическом они отличались сильно. Сарагон высок и красив, овеян харизмой, и прозвище своё заслужил не зря - Светлый. Сандро же скорее широк, чем высок, с длинными узловатыми руками, черты лица грубые, от взгляда блёкло-стальных глаз ощущение, будто не смотрит, а режет. Именно Сандро возглавлял светочей, действовавших под видом бесформенных, и в какой-то момент, по всей видимости, маска перестала быть маской - зараза перекинулась, завладела, сделала чужим среди своих.
  
  Регана-бабочка вспыхивает синим, Сарагон и Сандро перетекают друг относительно друга вереницами призрачных двойников, словно сошлись в странном танце не менее странные гусеницы. За весь бой они не проронят ни слова, ни мысли (или же Регана не сможет их воспринять даже посредством модели). Потом, когда будет разбирать оставленные ментальной схваткой впечатления, придёт к выводу, что зловещая эта тишина как раз-таки и была самым страшным.
  
  Погасив синий луч, Регана останавливает бой, исследует извивы магии на ментальном плане. Здесь лучи уже сплошь, сотканная из нитей ярких и тусклых паутина. Астральному магу в столь сложном узоре, конечно, не разобраться, но часть элементов ментального волшебства Регана всё же узнаёт. Вот эти словно бы разбросанные в беспорядке лучи - заклинание телепорта, а вот это сложного плетения кружево - заклинание ментальной левитации. 'Если с такого начали, - думает волшебница, - то что же будет дальше...'
  
  Бабочка возвращается на физический план, перелетает на более удобное для обзора место, посылает в направлении контролёров луч. А те неожиданно прекращают кружить, упираются взгляд во взгляд, изо лбов конусами исходит сила, дрожит маревом. Через мгновение она, сила, уже бурлит, закручивается воронкой смерча, выплёскивается на планы Сопряжения волнами ментальных искажений...
  
  Мысли о предательстве Сандро неизменно приводили Регану к словам Сарагона, произнесённым более двадцати лет назад, когда предложила лидеру светочей союз. На захвате Ленты мы бы не остановились, сказал он тогда, мы бы захватили весь мир. Нечто подобное и планировал Сандро, потому сообщников среди контролёров нашёл без труда. Условия сделки с бесформенными маги Сарагона так и не смогли установить, зато выяснили, что в дар Сандро получил именно то, о чём и подозревали - заклинание ментальной скрытности. 'Выяснить-то выяснили, - размышляла бессонными ночами Регана, - но вопросов это рождает множество, и самый главный из них: почему, обладая столь большими познаниями в ментальной магии, бесформенные не вернулись на Ноос?' Здесь крылась какая-то загадка, связанная, несомненно, с происходившим в Ментале, когда на остров пришли убийцы: и непосредственное обращение к Регане, и последовавшая затем помощь в сотворении заклинаний. Вывод напрашивался сам собой: она отнюдь не властительница мира, а лишь инструмент, лишь камертон в чьих-то более могучих руках. 'Пусть, - думала Регана, - согласна быть любым инструментом, если цель у нас с этим могучим одна. А так, похоже, и есть...'
  
  На лбу Сандро проступают капли кровавого пота, кровь сочится из глаз, бежит тонкой струйкой из-под носа. Он отступает на шаг от закрутившейся вихрем силы, отступает от взгляда Сарагона, исчезает в синем всполохе. Сразу же телепортируется и Сарагон, а сплетённая из света бабочка не отстаёт, следит за погоней. И та поражает: с невероятной быстротой сменяются местности, поток времени то быстрее, то медленнее. У Реганы чувство, будто попала в аттракцион цвергов, причём из тех, что находятся под запретом...
  
  Наконец погоня окончена, ментальная схватка движется к своему завершению. Сандро ползёт на руках, тащит отказавшие ноги, Сарагон подтягивает его арканом ментального импульса, переворачивает, заставляет посмотреть в глаза. Сандро высвобождается резким рывком, аура вспыхивает яростным синим светом, медленно угасает. Регане не нужно переноситься в Ментал, дабы понять, что там происходит - ментальное тело предателя гаснет, рвутся и свиваются нити. На том и конец, последняя точка отсчёта модели, и бабочка её покидает.
  
  
[3]
  
  Регана потирает ноющие запястья - уже и экстракт золотой облепихи не помогает так хорошо, как помогал раньше. Здравствуй, старость, что тут сказать. Сарагон за последнее время тоже сдал сильно, после схватки с Сандро до конца, кажется, так и не оправился. Сейчас их с Реганой разделяет диск для игры в узор, контролёр передвигает выточенную из кристалла фигурку. К игре Сарагон пристрастился быстро, и выиграть у него Регане так же сложно, как Самшиту - у неё.
  
  - Моё время на исходе, - Сарагон использует слова, а не мыслеобразы, что само по себе знак, - разум скоро оставит меня.
  
  У Реганы ни слов, ни мыслеобразов - обескуражена этим заявлением. Своих глаз от глаз ментального мага не отводит, слушает, что последует дальше.
  
  - А проблема передо мной большая, - продолжает Сарагон, - и да, ты не ослышалась: передо мной и только передо мной.
  
  - Полагаешь, группа Сандро - не единственный случай, - понимает Регана, - последуют и ещё?
  
  - Последуют непременно, - говорит Сарагон мрачно, - дело времени. Есть хорошее присловье: поднявшись на пик власти, смотри вверх, а не вниз, а с ментальными магами у вас этого не получится, придётся постоянно оглядываться.
  
  - То есть рассчитываешь на нашу престарелую троицу? - Регана передвигает кристалл, следит, как его линия переплетается с двумя другими линиями атаки, но не уверена, что этого хватит, когда её узор и узор Сарагона столкнутся.
  
  - Только на вас и рассчитываю, - говорит контролёр, - лишь вам и могу доверять. Формация ваша очень прочна не только на уровнях Сопряжения, но и на ментальном плане, а это второе необходимое мне условие после доверия.
  
  Регане вспоминается предупреждение Утли, когда та увидела будущее наставницы, испуг в её раскосых глазах.
  
  - Не делайте этого... - сказала она тогда, - не соглашайтесь...
  
  - Я давно уже разрабатываю систему ментальной кодировки, - продолжает тем временем Сарагон, - скоро будет готова. Если вкратце, то суть такова: при помощи ноонита на ментальное тело контролёра ставится знак, который не позволяет ему действовать против определённого свода правил.
  
  - Иными словами, система клеймения и надзора, - Регана хмурится, - но многие ли контролёры согласятся, чтобы их контролировали?
  
  - Выбора у них не останется, - Сарагон передвигает кристалл, и фигуры Реганы оказываются в окружении. - Я выступлю с обращением, поставлю знак первым.
  
  Регана молчит, обдумывает, Сарагон добавляет:
  
  - В первую очередь потому, что уже скоро не смогу своему разуму доверять.
  
  - Тогда объясни, зачем тебе понадобилась наша престарелая троица, - Регана передвигает фигурку, но уже поняла, что следующим ходом партия закончится не в её пользу. - Совет, на мой взгляд, подошёл бы лучше: и с доверием всё в порядке, и с прочностью.
  
  - Так тут и объяснять нечего, - сделав ход, Сарагон открывает узор, одерживает победу. - Совет - лицевая сторона системы, сияющий аверс. Вы же - обратная, скрытое от посторонних глаз ядро, которое, если у меня получится, будет вынесено за пределы обычных пространства и времени.
  
  - Так вот почему ты заинтересовался Жемчужиной, - Регана откидывается на спинку кресла, переплетает на животе пальцы. - А я всё гадала, с чего бы, если раньше интереса не было и малейшего. Жемчужина и должна вынести остров за пределы мира, я правильно понимаю?
  
  - Да, - следует короткий ответ.
  
  - Допустим, у тебя получится, - кивает Регана, - но как быть с тем, что наша престарелая троица не вечна?
  
  - Сделать вас вечными, - Сарагон пожимает плечами.
  
  Такой ответ ставит Регану в тупик, не находится, что сказать. Жить вечно? Почему она об этом никогда не думала?
  
  - Ещё партию? - предлагает Сарагон, вернув кристаллы на исходные позиции при помощи телекинеза.
  
  - Давай, - вздыхает Регана, - должна же я хоть раз за сегодняшний день тебя обыграть.
  

[Год девяносто пятый] Кода

  
  Беллкор, различные места и остров Ноос, Закатный океан
  
  
[1]
  
  Выложенный шестиугольными плитами камнестали, Прямой путь подобен мечу, что положили на земли Маналита: столица - рукоять и перекрестье, город Переправа с разводными и магическими мостами через реку Лома - острие. Созданный по замыслу манарха Гриклита на заре Тысячелетней войны, созданный совместными усилиями магов и простолюдинов, он по праву считается одним из чудес света. Наряду с Нексусом, наряду с крепостями Кристального пояса, наряду с первым лабиринтом Преора. Но теперь задумано небывалое, задумано воистину чудо: стройка, которая продлит Прямой путь через сушу и море на север до Тёплой Гавани и на юг до Водораздела. Она уже начата, но сложно сказать, сколько продлится - быть может, десятилетия, быть может, века, уж слишком непростая задача. Однако же обязательно будет закончена, и тогда у Великого Хребта и Великого Рифа появится третий брат - Великий Прямой путь.
  
  - Как вы и просили, советник, отчёт по зомби-рабочим, - ежедневное утреннее совещание у Триптофана, один из мастеров протягивает накопитель.
  
  - Давно пора, - говорит советник, принимая маленький костяной прямоугольник, отмеченный эмблемой Лиги.
  
  - Просто нужно было уточнить некоторые детали, - спешит добавить мастер. - Так бы справились ещё раньше...
  
  - И что по результатам? В первую очередь меня интересует форма, признанная самой производительной, затем наиболее устойчивая, затем наиболее безопасная.
  
  Мастер на мгновение замирает - переход в Эфир, чтобы свериться, затем докладывает:
  
  - Древорукие зомби по всем трём пунктам. Наилучший результат отмечен при работе в связке с машинами модификации 'крот'.
  
  - Хм, прелюбопытно, - Триптофан потирает мочку уха. - Что же, тогда нам нужно как можно больше таких зомби и как можно больше таких машин...
  
  Расширение Прямого пути лишь одна из строек: возводятся новые города, прокладываются новые магистрали, полным ходом идёт подготовка к освоению Салмы и ближайших к Унике планет. Цена элария за последние пять лет выросла вдвое, ибо всё большее и большее значение обретают машины на его основе (так называемые разумные машины). Когда-то крупнейшим месторождением был кряж Элар, также известный как Сердце Синглии (откуда, собственно, и пошло название металла), теперь это местность Вирдигрис в Драконьих горах. Работа здесь кипит и днём, и ночью, преобладают на выработках машины, предоставленные огненными цвергами: щелкуны-прокладчики, плавильные инферны, червегрузы.
  
  - Уж простите, госпожа советник, но я, если надо прямо, то и говорю прямо! И что хочу сказать: боятся люди этих цверговых образин, силой приходится загонять в шахту. И не на пустом месте боятся, скажу я вам, только взгляните, какое безобразие эти, того-этого, щелкуны здесь устроили! И бригаду сожрали, и ленту транспортную сожрали, даже от сортировочной машины кусков пооткусывали! Тьфу, нечисть...
  
  Алинда с проверкой на участке, где произошла авария, перед ней смотритель за безопасностью. Похож он больше на каменного голема, нежели на человека: огромный, лицо в копоти, да ещё и облачён в панцирь защитного костюма.
  
  - Похвально, что не боитесь говорить прямо, - кивает госпожа советник. - А как же артефакты-ограничители? Не сработали?
  
  - Да не помогают они, финтифлюхи эти, - с досадой отмахивается смотритель, - разве что задержать, да и то ненадолго.
  
  - Хорошо, маги комиссии разберутся, в чём тут дело, за их работой прослежу лично, - говорит Алинда. - Пока же помочь могу только одним: повышением надбавки за риски...
  
  На фундаменте Северного Союза стремительно поднимается новое государство - Магический Союз, или же Магистан. В качестве столицы была выбрана главная из крепостей Кристального пояса, Корус. Впрочем, с некоторых пор это уже не крепость, а первый из магополисов, стратегических центров людской магии. Советград - такое он получил имя, быть оплетённым коконом новостроек предстоит ещё долго, но придёт день, когда из кокона появится бабочка, полная красоты и мощи. Сам Совет занимает кристальную цитадель, которую за схожесть формы столичные жители нарекли Иглой. Концентрическими кругами от Иглы расходятся три кольца крепостных стен, идеально гладких, до зеркального блеска. Один от другого уровни города отстоят на треть высоты Иглы, своего рода горные уступы, и чем уровень ниже, тем, соответственно, он шире. Уровни так и называют, кругами - Первый круг, Второй и Третий, счёт от цитадели.
  
  - Как вы, госпожа советник, несомненно, знаете, слабое место кристальных крепостей в том, что время от времени они обновляются, - правый глаз у маг-архитектора Вассиана механический, вместо пальцев левой руки насадки с различными инструментами. - А теперь спросите меня, в чём исключительность крепости Корус - давайте-давайте, прошу вас!
  
  Что с ментальным телом, то есть разумом Вассиана не всё в порядке, Стелла поняла ещё при первой встрече, спрашивает с покорностью:
  
  - И в чём же она, исключительность Коруса?
  
  - А в том, госпожа советник, - маг-архитектор воздевает зубило, занимающее место указательного пальца, - что кристалл Коруса обновлениям не подвержен! Глубинный анализ решёток вещества полностью подтвердил мою гипотезу!
  
  Благодаря исследованиям Вассиана Стелла знает, что сердечник цитадели проходит через всю крепость, под крепостью же разветвляется гроздьями кристальных корней. Кем-то из древних корневище это было преобразовано и превращено в сложно устроенную систему помещений, едва ли не лабиринт. Именно там будут размещены модули ментального реестра - лучшего места просто не придумать.
  
  - Отлично, - кивает Стелла, - но есть ли тогда возможность кристальное вещество просверлить?
  
  - Есть, конечно же, есть, но только инструментами цвергов. Времени, как понимает госпожа советник, это займёт много, и диаметр отверстия не больше, чем вот у этого сверла, - маг-архитектор демонстрирует насадку на месте мизинца.
  
  Госпожа советник всё прекрасно понимает, потому согласна ждать, согласна на маленький диаметр. Когда Игла будет просверлена от кончика до основания, место в канале займёт ещё одна, но уже элариевая. Она-то и станет основой защиты Советграда, опорой под магический купол, способный накрыть весь город. На неё же обопрутся информатории, как только соединительная линия между модулями ментального реестра и Нексусом великого книгохранилища будет завершена. И ещё многие задачи, многие и многие - речь о своего рода оси, вокруг которой будет вращаться мир новой эпохи.
  
  - Действуйте, господин Вассиан, - говорит Стелла с жаром, с искрами в голосе, - ваша задача была, есть и будет оставаться приоритетной до самого своего завершения!
  
  
[2]
  
  Советник Лим в порту Галавы инкогнито, растворился каплей в бурном людском море. К плащу с широким капюшоном прицеплено несколько хитрых заклинаний - как оберегают, так и отводят окружающим глаза. Даже служителям магического надзора отводят, у каждого из которых по дополнительному глазу в виде элариевого значка, прикреплённого к бронекостюму. Такая уж у магзора эмблема - синее око в кольце восьми звезд. Вот и один из них, столпов правопорядка, проверяет вереницу груженных с верхом муравьищ, проводит жезлом над клеймами ментальных знаков.
  
  - Клянусь, ничего запретного! - прижимает руки к груди сопровождающий, и сам немного похожий на муравья, - только разрешённый товар, только разрешённые максиформы!
  
  От действия жезла у Лима звенит в голове, опасается, как бы звон этот не услышал и магзиратель. Он, советник, и боится? Да, похоже, что так. Мир уже не тот, как и сам Лим, сходят на пару с ума. Медленно, но, кажется, неотвратимо.
  
  - Да, всё в порядке, - гудит из-под щитка служитель магического надзора, - можете следовать дальше.
  
  И они следуют, подобострастный погонщик муравьищ и скрытый от посторонних глаз советник. На правом большом пальце у Лима перстень с синим камнем, прислоняет ко лбу, чтобы унять звон. Камень помогает, но не так хорошо, как море - море помогает былому мореходу лучше всего. Впрочем, не бывает былых мореходов. Потому он и здесь.
  
  Обогнув зону погрузки, Лим выходит к одной из внешних стен пристани, поднимается при помощи заклинания воздушной левитации на гребень. Как хорошо, как же славно - вливай силу, Ветер, вливай! Гавань со стены предстаёт как на ладони: вон он, маяк, а там - башни надзора, тоже подобные маякам. 'Почему их так много, этих треклятых башен, - думает Лим, - почему с каждым годом всё больше и больше?..'
  
  Тихоголосая Злата в это самое время на южной окраине леса Вышегор, тоже смотрит на надзорную башню, вернее на то, что от башни осталось.
  
  - Никаких сомнений, действовал элементаль Плазмы, - рокочет Радко, один из её приближённых. - Охваченная раскалённой субстанцией, башня, можно сказать, сгорела, как дерево.
  
  Там, где была башня надзора, теперь лишь оплавленное кольцо основания, окружает его пепелище. 'Плохие новости, - думает Злата, - скверные. Ведь создать элементаля способен лишь эксперт в области стихийного волшебства, а все такие эксперты либо с нами, либо их больше нет. Неужели упустили кого-то из сильных?'
  
  - А дальше начинаются странности, - продолжает Радко, - так как помимо стихийного слоя в исследуемом заклинании есть и слой Сопряжения...
  
  - То есть комбинация, в которой совмещено несовместимое, - шелестит Злата, бледно-розовый язычок пробегает по тонким губам, - чего-то подобного я и ожидала.
  
  - Чисто теоретически такое возможно, - пожимает могучими плечами Радко, - но даже не знаю, какой силы должен быть маг, чтобы удержать в одном заклинании и стихии, и чары Сопряжения.
  
  С минуту госпожа советник молчит, напряжение проступает на щеках двумя крохотными пятнами румянца, затем следуют слова:
  
  - Дальнейший ход работ по категории 'Мантикора'. До поры, пока не увижу полного отчёта по структуре чар, исследования приостановить.
  
  - Понял, - склоняет голову Радко. - Тогда мне нужно отдать срочные распоряжения.
  
  - Отдавай, - Злата поводит тонким запястьем, - а потом подготовь походную капсулу к передаче, свяжусь с Энио...
  
  А в это самое время, в Энио, Утли говорит Цирцу:
  
  - Весьма и весьма любопытно. Пока не знаю как, но, кажется, совершённый здесь побег и взрыв башни в Вышегоре связаны.
  
  - Об этом нужно сообщить Злате, - говорит Цирц.
  
  - Обязательно, - кивает Утли. - Свяжусь с ней, как только закончим здесь.
  
  2093-й год от Разделения стал годом Ментального бунта - катастрофы, в которой Магистан, этот исполин среди государств, едва не погиб, только-только успев родиться. Разгорелся бунт из-за ментальной реформы Сарагона, согласно которой каждый человек, способный к ментальному волшебству, должен быть отмечен ментальным знаком и занесён в ментальный реестр. Вследствие Ментального бунта и был учреждён магический надзор, сердцем его стал созданный Сарагоном артефакт, известный теперь как Покров. Первоначальной задачей Покрова был контроль ментального волшебства, теперь же поле действия расширено и на другие области магии.
  
  - Желаете осмотреть все камеры? - голос у старшего смотрителя неприятный, скрипучий, вид не лучше, да и ведёт он себя вызывающе.
  
  Цирц раздумывает, как бы выглядел этот клоп, начни он ему доля за долей градуса подогревать кровь, но отвечает спокойно:
  
  - Да, все камеры, из которых умозаключённым удалось бежать.
  
  Они с Утли в проверочном блоке, пол того почти полностью занимает диск диафрагмы, сложенный из металлических лепестков.
  
  - Хорошо, - говорит смотритель, - сейчас отдам команду на транспортировку первой из тех камер. Как только она достигнет блока проверки, откроется диафрагма и поднимутся ограничители, так что будьте, пожалуйста, осторожны, не заходите за линию...
  
  Подготавливая ментальную реформу, Сарагон подумал и о месте, где задержанные контролёры и ментаты будут находиться, пока им не поставят ментальный знак. Роль эту сыграли сферы, которые огненные цверги используют для каких-то своих нужд, лишь слегка изменённые. От цвергов же перекочевало и название: сферы контроля. Покинуть такую камеру задержанный не может, каким бы сильным ни был его разум, и как-то сразу прижилось словечко - 'умозаключённые'. Разместили комплекс с подобного рода арестантами недалеко от штаб-квартиры магического надзора, в пригороде Энио. Большую часть сфер контроля по-прежнему занимают люди, способные к ментальному волшебству - кто попытался взломать знак и отбывает за это срок, кто ждёт своей очереди на установку, а кто лишился разума и устранён от общества. Визит же советников вызван тем, что трём умозаключённым удалось совершить побег - то, что до настоящего момента считалось невозможным.
  
  - ...Так вот, башня в Вышегоре не была основной целью, - говорит Злата, - она лишь отправная точка для удара. Очень похоже на пращу, при помощи которой метнули камень.
  
  - То есть били по Покрову? - уточняет Утли.
  
  Как одна волшебница, так и другая в защитной капсуле, а значит защищён и разговор. Обстановка Менталом смоделирована следующая: два просторных кресла, изящный столик между, на нём диск для игры в узор с расставленными фигурами.
  
  - Да, именно что по Покрову, - лицо у Златы неподвижное, застыло камнем, зато трепещут пальцы, теребят кружевной платочек. - Всему Совету нужно увидеть заклинание, которым был нанесён удар, но особенно тебе. Оно комбинированное, вот только скомбинированы в нём не стихии. На первый взгляд, это элементаль Плазмы, но нестандартный, так как энергия его взята для работы на уровнях Астрала и Ментала.
  
  - То есть совмещено несовместимое, - кивает Утли, - чего-то подобного я и ожидала.
  
  - А что у вас? - спрашивает Злата, - удалось установить причину сбоя?
  
  - Да, - следует ответ, - ты только что её назвала.
  
  В один миг Злате всё становится ясно, недоумевает, как сама не поняла: взрыв башни вызвал сбой механизмов Покрова, благодаря ему трём умозаключённым и удалось бежать.
  
  - Выходит, у нас появился сильный враг? - спрашивает она. - До такой степени, что сумел отыскать способ освобождения умозаключённых? Как же мы могли такого пропустить?
  
  - Не могли, - Утли берёт с диска фигуру, крутит в пальцах. - А значит ответ прост: заклинание создано не одиночкой, а группой вроде артели предметных магов, и сила их в одном и только в одном - новом способе комбинирования. Верь мне, мы найдём их, по этому новому способу комбинации и отыщем, и заставим пожалеть, что бросили вызов Совету!
  
  
[3]
  
  В усыпальницу они превратили грот в восточной части острова, где Регана нашла когда-то стилет и другие вещи, принадлежавшие последователям учения Трёх Граней. 'Как же давно это было, - думает прозванная Гарпией, - как же давно...' Волшебный источник теперь бьёт в другом месте, от грота шагах в тридцати, по-прежнему над ним рой колибри, по-прежнему у Реганы желание их уничтожить. 'Да-да, - усмехается она мысленно, - есть узлы в узоре, развязать которые не под силу и времени'.
  
  Ментальное тело Сарагона разрушалось долго и страшно, и сложно представить, что было бы, не свяжи он себя узами ментального знака. Хотя и они в какой-то момент начали трещать, расползаться, а из зазоров тянулось безумие - тянулось к тем, кто находился рядом. Понимая, что лучше уже не будет, Регана, Самшит и Аристарх приняли решение, давшееся очень нелегко. Способ умерщвления выбирали тщательно, чтоб без мучений и без последствий, в итоге выбрали мефрит. Используя его, некромант разорвал связи между астральными узлами Сарагона, и механизм смерти был запущен.
  
  - Саркофаг проверил, всё в порядке, - говорит Самшит, подойдя к Регане, - ни через Сущее, ни через Эфир эманациям не проскользнуть.
  
  - Есть в этом что-то жуткое, - отзывается волшебница, - оставаться опасным и после смерти, ещё на долгие и долгие годы оставаться.
  
  - То-то и оно, милая моя, то-то и оно, - кивает некромант. - Считал и считать буду: нет мага более опасного, чем ментальный маг.
  
  - И всё же с Сарагоном, признай, я не прогадала, - говорит Регана.
  
  - Ай, не скажи, - морщится Самшит, - не нравится мне то, на что этот безумный нас обрёк. А самое неприятное, что и выбора он нам не оставил...
  
  Как бы быстро ни ускользало время, сколь стремительно ни ускользал бы разум, план по превращению Нооса в аналог Блуждающего острова Сарагон осуществить успел. План грандиозный, своего рода памятник, воздвигнутый ментальным магом уходящей своей силе. Гибкий лабиринт Жемчужины послужил этому монументу пьедесталом, каркасом - ноонит, отлит же он был из маналита и элария, с вкраплениями самоцветов-усилителей, с вкраплениями артефактов. Созидая, Сарагон использовал весь спектр своих знаний: людская премудрость и то, что почерпнул у цвергов, взятое у саламандр и то, что удалось выведать у драконов. Средоточием же стал строенный модуль управления, которому ментальный маг дал короткое, но ёмкое имя: Куб. Как только последний будет запущен, остров изменится, вместе с ним изменятся Регана, Самшит и Аристарх.
  
  - Прощай, брат контролёр,- Аристарх переводит рычаг, и сложный механизм запечатывает грот. - Да осияет свет твой разум по ту сторону черты!
  
  - Однажды и нас вот так, - Самшит всё ворчит, - поместят в саркофаги и запечатают. Да только уже не люди, а его разумные машины, и не мёртвыми, а живыми...
  
  - Перестань, - говорит Регана. - Прекрасно же знаешь: с переходом Куба в активную фазу мы и сами станем не чем иным, как разумными машинами.
  
  - Так-то оно так, - отзывается некромант, - но лично мне от этого не легче.
  

[Год сотый] Куб

  
  Закатный океан, остров Ноос
  
  
[1]
  
  Волны наползали на берег медленно, словно бы сонно, от багрового диска Игнифера, ушедшего в океан наполовину, тянулась дорожка. Защиты острова, если не приглядываться, было не различить, разве что промелькнёт где-то там, далеко впереди, синяя искорка. Скоро, уже скоро искорки эти соберутся, вспыхнут ярко, поместят Ноос в оболочку из искажённых пространства и времени.
  
  - Ай, столько лет прожил, - тихо засмеялся Самшит, - а не знаю, почему сей океан назвали Закатным. И понял это, представьте, только сейчас!
  
  - Тоже не знаю, - пожала плечами Регана. - Если из-за закатов, то ничего особенного, как по мне. Есть много мест, где они и более красивы, и более продолжительны.
  
  - Видимо, у того, кто дал океану имя, была скудная фантазия, - Самшит посмотрел вверх, в перечёркнутое алыми полосами лиловое небо, - или же причина вовсе не в закатах. Но я не об этом, а о том, что верна истина: сколько не узнавай, а всё равно останется что-нибудь такое, чего не знаешь.
  
  - Потому и неиссякаемо оно, желание остаться и пожить ещё, - заключил Аристарх.
  
  - Вот именно, - сказала Регана, потирая левое запястье. - Так что пойдёмте, хватит уже медлить.
  
  И они пошли. Сгущались сумерки, сгущались запахи ночных растений, первые ночные птицы вскрикивали то здесь, то там. В вое и воплях ревунов, доносившихся с востока, звучало отчаянье, будто знали о предстоящих переменах. Впрочем, они и знали, пусть и по-своему - высокий ментальный отклик есть высокий ментальный отклик. Чувствовала, конечно, и Жемчужина, у которой Регана, Самшит и Аристарх остановились после часа неспешной ходьбы: через высокие хитиновые стены перехлёстывал кисель цитоплазмы, расползался шевелящейся массой комковатых простейших.
  
  - Не очень-то она рада нас видеть, - покачал головой некромант.
  
  - Клянусь непреложностью маналита, - сжал кулак Аристарх,- я бы на её месте ещё не так разволновался!
  
  - А я бы на её месте смирилась, - теперь Регана растирала правое запястье, сила срывалась с кончиков пальцев оранжевыми искрами, - смирилась с неизбежным...
  
  Недалеко от Жемчужины из-под земли торчали подобные огромным хоботам яйцеклады; вот один из них поднялся, вздулся, выплюнул щелкуна. Скользкий от слизи, тот устремился к шевелящейся массе, подкатившись же, распахнул широкую пасть, и простейшие наполняли его, будто мешок. На весь выплеск Жемчужины хватило одного щелкуна, пусть и наелся он, так сказать, до предела.
  
  - Достану-ка я сразу ключ, - проворчал Самшит, - а то кто их знает, живоглотов этих, не приняли бы и нас за посторонние элементы...
  
  - Здравая мысль! - поддержал Аристарх.
  
  В деревянной ладони некроманта блеснул кристалл мефрита, предметный же маг вытянул из-под плаща маналитовый диск.
  
  - Глупости, - сказала Регана, - если уж задумают сожрать, то так и так сожрут. Но свой ключ она тоже достала, а именно ноонитовую пирамидку.
  
  Щелкуны появляются, и много, но не для того, чтобы перемолоть кристальными зубами и проглотить, а в качестве эскорта. Спустя четверть часа троица у хитиновой стены, подъём занимает примерно столько же, в контрольной комнате они переводят дух.
  
  - Уф, - пыхтит Самшит, - вот в такие моменты и понимаешь, насколько же ты на самом деле стар...
  
  - Ничего, - говорит Регана, усмехнувшись, - впереди - новое рождение!
  
  На панели доступа, помещённой рядом с аркой, под каждый ключ свой паз, вставляют их по очереди, и щитовая кристаллическая дверь отходит в сторону. За ней в ряд три инъекционных короба, сами выдвигаются, сами открываются. На каждом коробе своя отметка, как и на ключах.
  
  - Давай, брат алхимик, - говорит Самшит, - ты - первый.
  
  Тот отрывисто кивает, делает широкий шаг, рука в перчатке из драконьей кожи опускается в короб.
  
  - Вот и всё, - говорит Регана с несвойственным ей трепетом, - путь назад отрезан...
  
  Следующим к разверстой пасти короба подходит некромант - кажется, весь он скрипит, а не только деревянная рука. Знак в виде полузакрытого глаза вспыхивает и угасает, вместе с ним вспыхивает и угасает кристалл мефрита. На пару мгновений Самшита сковывают узы транса, с губ срывается стон боли.
  
  - Ох!..
  
  Как только вновь обрёл свободу, вздрагивает всем телом, спешит отойти.
  
  - Кажется, то была проверка, - ворчит он, - и не из приятных...
  
  - Боюсь, самое неприятное уготовано мне, - говорит Регана, направляясь к коробу.
  
  Но нет, ничего подобного: пирамидка вспыхивает синим, колкие искры по запястью, на чём и всё. Инъекционные коробы закрываются, три ключа следуют к ядру Жемчужины, и вот теперь пути назад отрезаны, действительно отрезаны. Куб пробуждён и начинает метаморфозу острова.
  
  
[2]
  
  Закончив в контрольной комнате, они спустились на платформе, выбрались к подножию хитиновой стены, да так и застыли. Небо словно бы шелушилось, осыпалось синими хлопьями - так его преобразили всполохи начавшегося ментального заклинания. Жемчужина же, наоборот, успокоилась, затихла, и не только она одна - в тишину погрузился весь остров.
  
  - Ай, как оно всё быстро закрутилось, - протянул Самшит.
  
  - Красиво... - прошептал Аристарх, - клянусь узором на чешуе Страфедона, красиво!.. Блики играли на маске, и та словно бы ожила, попала под власть эмоций: то улыбка, то печаль, то зловещая ухмылка.
  
  - То ли ещё будет, - проговорила Регана негромко. - Скоро все эти вспышки сольются в один сплошной полог, протянутся от края до края неба.
  
  - Только нам уже не увидеть, вот они не дадут, - Самшит показал на три больших механических сферы, подкатившихся совершенно бесшумно.
  
  - Это то, о чём я думаю? - спросила Регана. - Скользящие шары?
  
  - Да, - подтвердил Аристарх, - они самые.
  
  - Тогда пришла пора разделиться, - правая ладонь Реганы легла на плечо алхимика, левая - на плечо некроманта. - И снова предлагаю не медлить.
  
  - А чего медлить-то? - Самшит сжал и разжал деревянные пальцы. - До встречи в Ментале.
  
  - До встречи, брат некромант, - прогудел Аристарх, - до встречи, Драконорождённая.
  
  Люки в шарах устроены по принципу диафрагмы, открываются с лёгким жужжанием. Регана направляется к тому, что отмечен синей бабочкой, Самшит - к отмеченному полузакрытым глазом, Аристарх - к отмеченному драконьим яйцом. Но прежде к каждому из скользящих шаров подкатывается по щелкуну, отрыгивают поглощённых простейших. Три белёсых кома бурлят, затем твердеют, и преобразуются в три трапа.
  
  - Всё в дело, всё в дело, - смеётся Самшит, - первый у цвергов закон!
  
  - Вот уж воистину! - соглашается Аристарх. - Их машины ни с чем не спутаешь, как и их методы.
  
  - Машины, может, и цверговы, - говорит Регана, - а вот методы - нет. Рука Сарагона здесь во всём чувствуется, вернее сказать, его разум.
  
  Какое-то время они ещё говорят - говорят под изменяющимся небом, на изменяющейся тверди, но вот расходятся, каждый занимает свой шар. Оказавшись внутри, Регана чувствует, как подхватили воздушные нити, оплели коконом, перенесли в центр. Тут же закрывается диафрагма, приходит темнота, а за ней приходит движение. Не будь у Реганы магической силы, и не ощутила бы, а так ощущает, и в первую очередь по боли в запястьях. Вот боль острее - значит, замедлились, а то и вовсе остановились (видимо, шар залезает под землю, протискивается в кожистую горловину), вот боль утихает, почти отступила - значит, ускорились, заскользили по руслу канала. Утихает - нарастает, утихает - нарастает... удивительно, но даже на таких волнах можно уснуть.
  
  Из дрёмы Регану выхватывает всё то же - резкая боль в запястьях, а там уже подхватили воздушные нити, потянули к открывающейся диафрагме. Нити же помогают выбраться из шара, складываются невидимыми ступенями. 'Приехали, - думает прозванная Гарпией, - вернее сказать, прикатились...'
  
  Физическое тело Куба образовано тремя станциями - Гнездо-1, Гнездо-2 и Гнездо-3. Оно начало перестраиваться, как только ключи Реганы, Самшита и Аристарха достигли ядра Жемчужины - так нужно, без перестройки не возможна полноценная работа. Сейчас Регана там, где когда-то был нижний, рабочий ярус Гнезда-3, но теперь разделения на ярусы нет. Шкафы её личного великого книгохранилища расположены выше, прикреплены к стенам, ещё выше, под самым сводом, фестон медузосветов, вспыхивающий то оранжевым, то жёлтым, то синим. Медузосветы тянутся по всему помещению, будто лианы, перекидываются от стены к стене, от узла к узлу. По паутине этой вверх и вниз следуют похожие на муравьёв разумные машины, рождены слиянием элария и ноонита. Внизу же теперь ни алхимической лаборатории, ни эфирной, вместо неуничтожимой капсулы отлитый из истинного маналита саркофаг. При приближении Реганы он открывается, мефритовые вставки льют мягкий зелёный свет. Несколько 'муравьёв', соединившись, превращаются в крылатку, та подлетает, звучит ровный голос Сарагона:
  
  - Мы для того, чтобы помочь. Ничего не бойся. Освободись от одежды, освободись от любой вещи физического плана, затем мы укажем, как правильно занять место в саркофаге.
  
  И снова:
  
  - Мы для того, чтобы помочь. Ничего не бойся. Освободись от одежды, освободись от любой вещи физического плана, затем мы укажем, как правильно занять место в саркофаге...
  
  - Да-да, чтобы помочь, - отзывается Регана. - А если вдруг передумаю, то и заставить...
  
  Но она не из тех, кто меняет решение в последний момент - раздевается, ложится, следуя указаниям, на своеобразное губчатое ложе. Внутренняя поверхность саркофага гладкая и тёплая, никаких неприятных ощущений. Однако же они следуют, когда саркофаг закрывается и к нему что-то прикрепляется со щелчком. Внутрь проникают гибкие побеги, проникает свет - следовательно, медузосветы. Один из них обвивает лодыжки, два других - запястья, третий вонзает шип в вену на локте. Что-то льётся по кровеносным сосудам Реганы, вместе с тем некая жидкость начинает заполнять саркофаг. По ледяному холоду, сковавшему тело, по сковавшей дыхание затхлости, она понимает, что это - мёртвая вода. Судорожно хватается за чары, но там, где была магическая сила, теперь зияет дыра, даже в транс не получается соскользнуть. Регана вырывается, глухо стонет, кричит, но крик быстро превращается в пузырьки, и приходит пустота...
  
  
[3]
  
  Когда-то ментальный план представлялся Регане в виде яйца, теперь же яйца нет (можно сказать, она из него вылупилась). Теперь Регана и в Ментале, и сам Ментал - план, находящийся в стороне от Сопряжения и Элементала, план, находящийся между ними. Она созерцает, как течёт сила от высшего уровня мироздания, от плана Стихий, к трём уровням Сопряжения, как циркулирует там. Пропуская этот поток через себя, Регана словно бы снимает с него копию, собирает информацию до малейшей крупицы. В том и состоит главное предназначение Ментала - собирать информацию и хранить, побочным эффектом чего стало зарождение в своё время ментальных тел, зарождение разума.
  
  Регана начинает чувствовать мысли как продолжение тела, своего рода щупальца. Нужно их протянуть - приходит установка, - нужно соединиться. И она тянется, она соединяется - сначала с Самшитом, затем с Аристархом. По поводу соединения никаких эмоций, лишь констатация. Потому что людьми они быть перестали, теперь они - модули. Модуль Аристарх отвечает за безопасность, модуль Самшит обеспечивает взаимодействие (как между модулями, так и с внешним миром), за модулем Регана управление и координация. На ментальном плане рождается новое тело, могучее тело Куба.
  
  Регана начинает воспринимать планы мироздания в совокупности, как систему, на ходу придумывает обозначение - Цепь миров. Или же нет, не придумывает, а берёт из Ментала уже готовый узор? Она не знает, не до конца ещё разобралась в новых возможностях. Вместе с потоками энергий, бегущими от Элементала, Регана проникает в Сущее, разливается от Великого Хребта до Великого Рифа. Воспринимается всё и сразу: гнойная язва Дыры, клинок Прямого пути, проложенный почти уже до самого Советграда, собиратели волшебного жемчуга у островов Ундиниона, облачённые в красный узор. И ещё множество, великое множество образов - их как звёзд на ночном небе.
  
  Регана пытается сделать поток тонким, сфокусировать луч - не получается, не получается - получилось. Остриё луча она ведёт к Закатному океану, шарит в поисках острова Ноос. Да, вот оно: вихри энергий беснуются близ искажения, вынувшего из обычных пространства и времени часть океана и остров. Ноос теперь парадокс: он и в Сущем, и вне него. Тем же путём предстоит следовать трём модулям Куба - находиться и в мире, и вне него. И они будут следовать, будут направлять, станут камертоном расы людей. Время Диссонанса кончилось - хватит, достаточно! - пришло время Гармонии. Да будет так! Да будет так до тех пор, пока предназначение расы людей не исполнится.
  

[Симбиоз, исход] Эпилог

  
  
[1]
  
  Скользящий шар проходит по тоннелю под Ивингой, устремляется дальше на запад. Разделение - процедура не менее сложная, чем соединение, непосредственная близость к Ране необходима. Как и базы слияния, базы сепарации растянуты по периметру Внутреннего кольца, к одной из них и направляется шар. Кратчайшим путём была бы телепортация, но в пределах Внутреннего кольца она недоступна. Потому шар, что скользит, и скользит, и скользит...
  
  - Приближаемся к контрольно-пропускному пункту Внешнего кольца, - тянется астральная нить от внутреннего кокона Аваллаха к внешнему.
  
  - Я знаю, - пробегает от внешнего кокона к внутреннему череда искр.
  
  Шар останавливается на платформе у неприступных стен подземного бастиона, платформа крутит его во всех направлениях. Пропуск признан действительным и движение теперь не вперёд, а вверх. Подняв на поверхность, платформа ставит на линию, линия тянется меж рядами боевых куполов, в два ствола на две стороны света. Вдалеке справа высится форт, над ним кружит огромный механический голем. Подлетает, планируя на широких крыльях, берёт шар в когти, несёт над твердью. Впрочем, твердь вскоре сменяется песком, песок, по мере продвижения к западной окраине мира, меняет цвет: с жёлтого - на красный, с красного - на чёрный. Дни полёта сменяются ночами, ночи - днями, пока голем не достигает укреплённой по всем направлениям базы Внутреннего кольца. В самом же шаре на всём протяжении пути не утихает беседа, диалог одной половины двуликого с другой.
  
  - А бывало ли так, что двуликий отказывался от процедуры разделения, когда приходило его время? - протягивается от внешнего кокона к внутреннему нить.
  
  - Конечно, - протягивается нить от внутреннего кокона к внешнему, - патологии в большинстве своём именно к этому и ведут.
  
  - Брось, ты же понял, что я не патологии имею в виду.
  
  - Да? Тогда ответ очевиден, и он отрицательный.
  
  - Не знаю, на мой взгляд, ничего очевидного. Взять наш союз - разве не достаточно он уравновешен, чтобы просуществовать ещё долгие и долгие годы?
  
  - Брось, ты же знаешь, в чём тут дело: если высшие тела не разделить своевременно, одно непременно поглотит другое, и девяносто девять из ста, что поглощённым окажется моё...
  
  Время Аваллаха пришло, но перед тем, как отправиться за черту, проведённую Разделением, встретился с каждым, кому был в своё время опекуном. Лавовое тело его больше не имело особой частицы, точки бурления и клокотания, место её занял комок света, во многом подобный звезде. Былых опекаемых комочек этот завораживал, наглядно являя цель, к которой стремились. У некоторых нечто подобное уже имелось, только в виде зародыша, от соприкосновения со светом Аваллаха зародыши вспыхивали, и свет проникал в свет.
  
  - Как думаешь, почему он так поступил? - нить, протянувшаяся от внутреннего кокона к внешнему, дрожит.
  
  - Сложно сказать, - от внешнего протягивается мерцающая голубым спираль, - но девяносто девять из ста, не из-за своих недугов. Ведь даже к фиксации он приноровился, вполне с ней уживался, что уж говорить об остальном.
  
  Речь об Ауне, что выбрал не вечную жизнь, а вечную смерть. Как показала экспертиза, механизмы симбиоза он расстроил сам, без какого-либо влияния со стороны, пошёл на самоубийство сознательно.
  
  - Что-то он понял такое, что-то ему открылось... - следует от внутреннего кокона к внешнему спица луча, - не удивлюсь, если сумел заглянуть за черту Предела.
  
  - Надеюсь, что нет, - от внешнего к внутреннему следует череда ярких искр. - Ибо совершенно не хочется встретить по ту сторону причину его самоубийства. Встретить и осознать, что смерть действительно предпочтительнее...
  
  Небо свинцово-серое, с него сыплется то ли грязный снег, то ли пепел, и где-то там, в этом сумраке - Рана. Силовое поле над одной из посадочных площадок базы исчезает, голем опускает шар в углубление, сам же занимает место рядом, будто орёл у гнезда. Перепонка силового поля восстанавливается, а над базой поднимается стена огня, выжигая простейших, этот гной, натёкший из Раны. Простейшие обращаются пеплом, пепел возносится к небу...
  
  Шар тем временем, скользя по жёлобу, опускается на нижние уровни, останавливается у сферы соединителя-разделителя. Аваллах выбирается из него, совсем как человек - ухватился лавовыми руками, пригнулся, переступил. Персонал базы исключительно из двуликих, встречают с почтением:
  
  - Добро пожаловать, высший! Добро пожаловать на разделение...
  
  
[2]
  
  О скором начале выброса говорит молочно-белая пелена, заполнившая сферу соединителя-разделителя. Аваллах в самом центре, растянут на распорках силовых полей, и в положении этом подобен вылепленной из лавы морской звезде. Края Раны дрожат и дрожат все планы Определённого - от Сущего до Ментала. Аваллах чувствует линию, по которой прошло Разделение, комок света - комок его высшего тела - вытягивается копьём, бьёт в преграду Предела. Предел выдерживает, отвечает болью, пронзает ею насквозь. Копьё Аваллаха готово сломаться, разлететься осколками, но его оплетает спиралью высшее тело симбионта, и на черту, проведённую Разделением, они уже давят вместе. Две силы застывают в зыбком равновесии: вот на толику продвинулись вперёд симбионты, вот Предел их на толику оттолкнул, но толика симбионтов всё же больше, и чаши весов колеблются в их пользу. В области Сопряжения от этого противостояния вспыхивает оранжевое пламя, астральные узлы, крутясь, образуют венок, затем разлетаются один за другим. Первыми исчезают в оранжевом мареве зелёный и красный - исчезают вместе, в один миг, затем жёлтый, затем голубой, затем синий, лишь фиолетовый остаётся, вытягивается длинным лучом. Соединитель-разделитель работает на пределе, пытается погасить оранжевый костёр, звенит мелодия чар. Погасить не удаётся, только смягчить, чего, впрочем, достаточно. А фиолетовый луч тем временем соединяется с обвитым спиралью копьём, и равновесие рушится, разлетается роем частиц под мощным ударом. Симбионты пробивают черту, но тут же и останавливаются, ибо она, черта Разделения, их вбирает, делает частью себя...
  
  Фиолетовый луч, продолжаясь и за Предел, рассекает два высших тела, отделяет одно от другого. Симбионты переживают одновременно и смерть, и рождение, распадаются в ничто, в пустоту, и вновь собираются в нечто. Двуликий исчезает, тает в фиолетовом мареве, две же души из фиолетового появляются, вьются и мечутся, стремясь вновь стать одним. Нет, напрасно - соприкоснуться не позволяет всё тот же фиолетовый свет, проходит между ними тончайшей, но непреодолимой кисеёй. Точно так же выглядит с этого плана и Разделение: полотно энергий, протянувшееся из бесконечности в бесконечность, с непроницаемо-чёрной точкой Раны. То расправляясь, то свиваясь и перекручиваясь, полотно это проходит через все слои мироздания, разрезает, делит на два. В Сущем же края полотна сходятся, и бесконечное становится конечным - Великим Хребтом и Великим Рифом.
  
  Две души прекращают метания, меняют движение на покой. Прежнего восприятия больше нет, общаются друг с другом по-новому, постигают. Общение происходит без эмоций, без мыслей (к чему всё это высшим телам?), то же самое и с прощанием. Фиолетовая кисея становится всё плотнее, всё толще, и вот уже души разделены, каждой придано своё направление. Аваллах двигается к Отцу, Яри, дабы малое высшее тело растворилось в большем. Путь новорождённой души гораздо замысловатей, гораздо извилистей - следует в области Предела, предназначенные для людей.
  
  
[3]
  
  Сначала новорождённую душу влечёт к области чистого равновесия, к Гало. Именно здесь она появилась, когда пришла во Вселенную, а потом был зов и соединение со цвергом. Первое радужное кольцо душа минует легко, со вторым сложнее, а третье уже не кольцо, а диск, и его не преодолеть. Стоит душе коснуться барьера, как понимает, из чего он - из пути, пройденного вместе со цвергом, пусть и небольшой, но шаг в сторону от чистого равновесия. Радужный диск захватывает, растягивается перепонкой, растягивается и растягивается, затем выбрасывает из Гало прочь.
  
  Новорождённая душа движется одновременно во всех направлениях и по кругу, она словно привязана к одной точке. Следует к этой точке, и Гало предстаёт перед ней как ребро плоскости, с одной стороны которой свет, а с другой - тень. Форма плоскости постоянно меняется: то круг, то овал, то квадрат, то правильной формы пятиконечная звезда. Лицевая и обратная стороны сами называют себя, имена их - две сложных мелодии, сплетённые из множества и множества чар. Савидар - так звучит первое имя, и в нём вся суть гармонии, Маргинар - так звучит второе имя, и в нём вся суть диссонанса. Одновременное звучание мелодий буквально раздирает душу, рвёт на две половины, нужно выбирать, выбирать как можно быстрей, и она соскальзывает в сторону Маргинара...
  
  Переход совершён, душа в новой среде, и в первую очередь Маргинар воспринимается как отсутствие целостности. Кажется, здесь одни только фрагменты, что дробятся от малого к меньшему, пока не сливаются с пустотой. Затем душа различает три уровня, на которые Маргинар разделён - Противное, Противоразумное и Противоединое - и воспринимает уже по-другому. Всё здесь подчинено строгому механизму, механизму исправления высших тел. Основное мерило воздаяния - общее равновесие расы, его изменения в зависимости от той или иной человеческой жизни. Роль весов играет Предел, стало быть, и точность предельно возможная. Вот только кто механизм исправления создал? Не мог же он появиться сам собой...
  
  Высшее тело потому и названо высшим, что стоит над остальными, собирает в себе их опыт и хранит вечно. По нему, по высшему телу, и ведётся счёт нарушений равновесия, на отрезке в одно воплощение. Каждый план обсчитывается отдельно, и чем он выше, тем больший вес на весах. Соответственно, если следовать от меньшего к большему, то первыми окажутся миры Сопряжения, затем Ментал, затем Элементал. Так и разделён Маргинар: в Противном собраны души, искажённые по преимуществу на планах Сопряжения, в Противоразумном - в области ментального тела, Противоединое же занимают те, чьё высшее тело искажено само по себе. Первые опасны, по большей части, лишь для себя, вторые опасны уже для всех окружающих, третьи несут угрозу расе в целом.
  
  Маргинар разделяет новорождённую душу, дробит, и вот она уже среди фрагментов Противного, но не задерживается, буквально проскальзывает между ними. Противоразумное? Нет, не задерживается и здесь, просачивается пылью меж пыли. Неужели Противоединое? И снова нет: пройдя пустотой сквозь пустоту, новорождённая душа оказывается в Савидаре, где вновь становится целым.
  
  Савидар отличает единство, связующая всё и вся гармония, здесь собраны те, чьи жизни пошли на пользу расе, исполнению её предназначения. Новорождённая душа двигается, летит, пока не достигает высшего существа: некая огромная сила словно бы вбирает в себя, обволакивает, накрывает защитным куполом. Вспыхивает и угасает образ Аваллаха - не случаен был их симбиоз, отнюдь не случаен. Готовили цверга для неё и лишь для неё, понимает душа, хотя сам он, похоже, представления о том не имел. Следом приходит понимание, что путь окончен, достигнута нужная точка, но здесь же начинается и путь новый: пришло время первой самостоятельной жизни.
  
  Высшее существо предлагает выбор из трёх путей. Выбор этот, опять же, не случаен, а проистекает из того влияния, что оказала новорождённая душа на равновесие своей жизнью в симбиозе. Перед ней три линии, три судьбы, подробно их изучает. Первая линия самая длинная и самая прямая - Играгуд, от города Кипелара к городу Калауту. Вторая самая короткая, но самая глубокая - остров Оем в Студёном океане. Третья и не длинная, и не глубокая, зато самая витиеватая: посёлок на реке Горячей, Синглия, а дальше - неопределённость за неопределённостью. Её-то, третью, новорождённая душа в конце концов и выбирает.
  [К следующему тому]
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"